355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Тина Шамрай » Заговор обезьян » Текст книги (страница 41)
Заговор обезьян
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 05:00

Текст книги "Заговор обезьян"


Автор книги: Тина Шамрай



сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 54 страниц)

– Вы постойте тут. А я в магазин, хлеба надо купить. Я быстро…

– И с вами, – двинулся за ним беглец, будто боялся остаться один на улице.

Магазинчик был маленьким, но забит товаром до отказа. Пока Пустошин хлопотал насчёт хлеба и всё спрашивал, свежий ли, он двинулся к другой продавщице, переставлявшей на полке какие-то банки, и попросил: пожалуйста, кофе, чай и сахар, да, да, в пачке… и сыр… с вот это…

Но тут подбежал Пустошин и, не стесняясь, стал отговаривать:

– Не надо, не берите вы эту колбасу! Наверняка несвежая, лежит тут с незапамятных времен. Кто ж её будет брать – такую дорогую!

– Ой, что вы такое говорите? Не знаете, а говорите, – обиделась продавщица. – Весь товар качественный! Как в своём «Коммунисте» всякую гадость покупали, так тогда молчали! – Пустошин, хохотнув, стал громко пояснять:

– Это у нас в центре, на Муравьёва-Амурского, в советское время магазин был продовольственный. А напротив магазина как раз высшая партийная школа была, там сейчас академия управления… Так этот магазин был таким вонючим, что и прозвали его коммунистом…

– Алексей Иванович, давайте поверим девушке на слово, – принял он пакет от продавщицы. На что-то надо же употребить Толины деньги, а то при аресте изымут и когда ещё разрешат пользоваться. А Пустошин для порядка поворчал ещё немного:

– Зря вы это сделали, зачем-то потратились… Вы думаете, у меня дома еды нет, что ли? Я как раз домой заезжал, жена рыбки жареной завернула, котлет…

Но тема сама собой оборвалась, когда Алексей Иванович свернул в какой-то двор с невысокими домами: ну, вот и пришли!

Пристанище Пустошина было недалеко от бульвара, именуемого Уссурийским, в одном тех старых домов, что, казалось, должны помнить самого Хабарова. Это теперь, окружённый высотками, он доживал последние дни, а когда-то был рассчитан не на один век: первый этаж кирпичный, второй – бревенчатый, большие окна, один подъезд, разглядывал/оценивал убежище беглец. Вот только сомнительно, что оно безопасно.

Это у парней до поры до времени может быть непалёный нычок, у правозащитника надёжного пристанища нет по определению. И он сам, и его окружение давно просвечено. Рядом бульвар, скамейки, можно было и там поговорить. Но почему так беспечен Алексей Иванович, он ведь совсем не похож на вертолётчика.

А Пустошин, быстро справившись с замком, открыл дверь в квартиру, тут же сбросил сандалии, и пока гость возился со своей обувкой, всё торопил: «Давайте, давайте, не стесняйтесь, проходите в комнату!» Собственно, квартира и состояла из одной большой комнаты, и выглядела она по-холостяцки. Её не ремонтировали лет тридцать, мебель, казалось, была из позапрошлого века: и кровать за ширмой, и какие-то шкафчики, и старый письменный стол под зелёным сукном, и диван с высокой спинкой, накрытый ковром, и ещё один столик – маленький, круглый, и этажерка с безделушками, и люстра, обёрнутая марлей. И книги, книги, книги на столе, на подоконнике, на полу, на телевизоре, видно, его здесь не включают. И правильно делают. Всё это придавало квартире неповторимый уют старого нагретого жилья, а тут ещё солнце, клонившееся к закату, проложило на полу длинную золотую полосу…

И захотелось немедленно улечься на диванчик в дальнем затенённом углу, там, где на стене висела картина, изображавшая букет сирени, и так живописно, что казалось: фиолетовые цветы вот-вот вывалятся из рамы. Неужели он так психологически слаб, что снова не может отказаться от человеческого жилья. Всё так, но греет и мысль: он не один – есть свидетель.

Алексей Иванович побежал на кухню: поставлю чайник! Но тут же вернулся и стал собирать разбросанные вещи. Рубашки, брюки, полотенце он комом бросил в низ шкафа и приставил к не закрывавшейся дверце стул и, смущаясь, стал объяснять: вот, мол, гостей не ожидал, в квартире не прибрано, извините. А квартирка эта досталась ему по наследству от одинокой, в своё время репрессированной тётушки, точнее, репрессирован был её муж, журналист, а сама тётка год назад умерла. Теперь вот он сбегает иногда от семьи сюда, работает, но убираться некогда, а жена, знаете ли, тоже занята, помогает дочери с внуками. Представляете, дочь третьего ребёнка родила!

– Это замечательно! – счел нужным заметить гость.

– Да, замечательно-то оно замечательно, но хлопотно, знаете ли! Вот не поднимается рука выбросить тётушкины вещи, – показал Алексей Иванович на сумки в коридорчике. – Возил недавно в психиатрическую больницу, в таких учреждениях, знаете ли, бывает людей не во что одеть, но там выбрали одежду из хлопка. У них лекарства такие, что пациенты чешутся, когда одежда из синтетики. И в церкви отказались принять, сказали: берём только новые вещи… Такие вот дела! Вы уж извините за бедлам…

И пришлось уверять хозяина: что вы, что вы, квартира в полном порядке! Но тут Алексей Иванович заметил, что гость так и топчется на месте, не зная, куда себя деть, и пригласил сесть: нет, нет, вот сюда, здесь удобнее, показал он на тот самый диванчик, куда беглецу так захотелось. И он, старенький и бархатный, тут же отозвался писком пружин.

– Вот подушку возьмите. Нормально? – суетился Пустошин. – Ну, и как вам Хабаровск?

«Господи, о чём это он? К чему эти светские любезности?»

– Замечательный город. Вот только воздух тяжёлый…

– Да ведь леса горят! Как лето, так и горят. Только настоящего смога вы не застали, а то ведь совсем дышать было нечем… Да что Хабаровск! Вы разве не заметили, по всей стране серой тянет, – рассмеялся Пустошин и подхватился с диванчика.

– Давайте так. Я на кухню, а вы, если хотите, посмотрите книги. Хотя, вам, наверное, сейчас не до книг…

– Отчего же, с удовольствием… Я уже много дней не держал их в руках, – взял гость в руки томик, оказалось, Хайдеггер, рядом лежал фиолетовый Тойнби. Однако! – А вы что же, историей увлекаетесь?

– А я, знаете ли, эту самую историю и преподавал. Да, и потом, не современную же беллетристику читать? А с другой стороны – а ну её к чёрту, историю! История – это то, что случилось с вами, – Пустошин уже забыл о кухне и приготовился слушать гостя. Беглец понимал, что Алексею Ивановичу хочется знать подробности, но не был готов вот так сходу всё выложить.

– А почему на Дальний Восток подались? – видно, забыв, что уже спрашивал об этом, поинтересовался Пустошин.

– Сюда путь короче, – улыбнулся гость, будто оправдывался за выбранное направление.

– Ну да, ну да! Но шли-то вы с какой-то целью…

– Рассчитывал на помощь знакомого тележурналиста…

– Это кто ж такой, если не секрет? А он что, отказался помочь?

«Если бы отказался, ничего не оставалось, как идти прямиком в прокуратуру».

– Да нет, в редакции мне сказали, Владимир Воронов не там больше не работает…

– Воронов? Не знаю такого… А не Воропаев ли? Если Володька Воропаев, то он давно уехал! Говорят, теперь в Москве работает. Не знаю, как сейчас, а парень был хороший. Помню, его сильно избили, а кто, так и осталось неизвестным. Что ж вы хотите – журналист, он многим мешает. Ну, а как меня нашли?

– Случайно, в первый же день услышал ваше имя. И, как я понял, вы в городе известны. – И гость рассказал о библиотеке, о мадам Руденко, не забыл передать и привет. И Алексей Иванович закивал головой: знаю, знаю.

– А что вас удивляет? Я не подпольщик. Собственно, общественная работа априори публична. Но мне хотелось знать, что с вами произошло. И, как вы понимаете, не из любопытства! «Хотя из любопытства тоже…» – признался сам себе Пустошин.

– Да, разумеется, – согласился беглец. Ничего не поделаешь, придётся рассказывать. Но тут беспокойный хозяин снова спохватился:

– Вы ведь, наверное, голодный. Конечно, голодный! А я, как прокурор, начал допрашивать. Знаете что, садитесь-ка вы к компьютеру, и пока я, в рассуждении, чего бы нам покушать, соберу на стол, вы всё это изложите… Компьютер старый, но нормально функционирует, нормально! Только прошу, а я всех, кто ко мне обращается, описывать дело коротко, даты, место действия, суть произошедшего, но без эмоций. Договорились?

– Я постараюсь. Скажите, а выход в интернет…

– Есть, есть! Куда ж без этого. Вы прямо сейчас хотите выйти? А давайте-ка позже, вечером, знаете ли, тариф дешевле.

В первые минуты он просто сидел перед припылённым экраном, просто смотрел на светящееся окно. Потом пальцы стали осторожно выбирать буквы, и обнаружилось, что мышь отчего-то не слушается, да пальцы то и дело попадали не на те клавиши… Да, давненько я не брал в руки шашки! Но ничего, ничего, справится! И скоро он и в самом деле уже свободно писал и правил, сокращал и вносил забытые детали, убирал ненужные подробности.

Из кухни несло сытным духом, а он всё долбил и долбил по буковкам. Текст получился сжатым до предела, с точными географическими названиями, но без имён, без имён, без имён. Именно тогда, в Хабаровске, он и начал собственноручно записанные показания. Позже они разойдутся по миру с неизбежными искажениями, дополнениями и разнообразными комментариями.

А тогда они оба не могли дождаться, пока старенький принтер вытолкнет листы, заполненные убористым шрифтом. Алексей Иванович, водрузив на немалый нос очки, быстро просмотрел первую страницу, потом стал вчитываться, шепча себе под нос. И, дочитав до конца, вздохнул:

– Мда… Что-то подобное я и предполагал. Думаю, там, на верху, не знали, что с вами делать. Куда ни кинь, с вами везде клин. Неудобный вы человек, да и не человек вы вовсе, а одна большая такая проблема! Только вот скажите, как такое могло случиться? – постучал пальцем по экрану Пустошин. – Вас ведь охраняли так, как не одного заключённого, и…

– Я бы тоже хотел это знать… В таких случаях англичане говорят; The bag of tricks has no bottom – У мешка с трюками нет дна.

– Да, какой-то исторический детектив. Жаль только, разоблачений придётся ждать долго…

Не доживём мы с вами, Алексей Иванович, до этих публичных разоблачений.

– Вот вы пишете, что ехали в Хабаровск поездом. А как брали билет? Или другим макаром?

Пришлось достать из карманчика жилета и билет, и Толин паспорт. Показывать подложный документ не хотелось, но, только протянув его Пустошину, сообразил, что делать это и не обязательно. Или обязательно? Это был самый неловкий момент…

– Вы знаете, его и не смотрели! – пустился он в оправдания. Но Пустошин отнёсся к такому способу передвижения спокойно и, пролистав паспорт и мельком взглянув на мятый билет, вполне сочувственно спросил:

– Это что же, паспорт вашего знакомца? Ну да, ну да, а что ж делать в такой ситуации… Ведь живём как на оккупированной территории! Значит, приехали вчера, а где же вы ночевали?

– Понимаете… – замялся гость. Ему совершенно не хотелось упоминать о приютившей его прокурорской дочке. Хорошая девушка, но на чужой взгляд, да и на собственный вкус сюжет отдавал водевилем. Но тут Пустошин, будто что-то почувствовав, не стал допытываться.

– Это хорошо, что вы меня нашли. Хорошо!

– Алексей Иванович, если я не смогу сам заявить о случившемся, прошу вас от моего имени распространить этот текст…

Пустошин согласно кивнул головой, но тут же деловым тоном напомнил о правилах в такого рода делах:

– Нет, так не пойдёт! Сейчас вы своей рукой подпишете, тогда это и будет «от имени и по поручению». И адреса, адреса укажите, а мне потом нетрудно будет отправить! Но только всё это на крайний случай! Правильнее – рассказать самому. А текст мы переведём на дискеточку, и спрячем. И это положим в надёжное место! – потряс листами Пустошин, когда гость беглой скорописью написал что-то на обороте одного из них. – Ну, а сейчас мыть руки – и за стол! Перекусим, а уж после будем соображать, что да как делать дальше…

На кухоньке, заставленной шкафами и вазочками с искусственными цветами, уселись за большой круглый стол. Были на том столе и макароны с котлеткой, и жареная рыба, и какой-то салат…

– Вы рыбу, рыбу пробуйте… Она-то свежая, знаете ли, хороша. Не кижуч, конечно, и не нерка, но теперь что перебирать… Да, не стало на Дальнем Востоке рыбы, не стало… А какая раньше сима ловилась в Амуре! Китайцы рыбку-то потравили, да и мы сами тоже постарались, что уж тут говорить… А давайте-ка выпьем! Вы как насчёт спиртного? Не против? Ну, и хорошо! У меня коньячок есть, мы его с вами и употребим по маленькой… Вот и стопочки… Выпьем, а вы активней ешьте, активней, не стесняйтесь, а то вы исхудавший, знаете ли, совсем как мальчик.

– Да я ведь уже дед, – виновато улыбнулся гость.

– И что? Седина бобра не портит. А вы ещё тот бобёр! У вас, мой дорогой, всё ещё впереди, поверьте мне! Должно же это безумие когда-нибудь кончиться! Вот за это и выпьем!

И первым опрокинул в рот содержимое рюмочки. Потом стали закусывать, и гость время от времени повторял: «Вкусно, очень вкусно!» – «Вы ешьте, ешьте! Я передам жене, что вам понравилось!» И успокоил, когда гость поднял от тарелки внимательные глаза: «Не сейчас, конечно! Не сейчас».

– А что, Алексей Иванович, в городе есть протестные настроения, или это мне показалось? – И беглец рассказал об утреннем происшествии.

– Это молодые радикалы, только они и шевелят болото. А так всё заросло ряской! Выдохся, знаете ли, народ, выдохся…

– Вот вы упомянули о прослушке, насколько это было серьёзно? – захотелось прояснить и эту живую для него тему.

– Был такой факт. Дело-то как было? Приходит ко мне женщина, мать одной студентки, и жалуется, что дочь её задержали и в отделении милиции стали допрашивать. Да как допрашивали! Раздели догола, пальцы стаканами стали ломать… Представляете, молодую девчонку так унизить! Разумеется, делали они это не только для собственного удовольствия и куража. Был у девушки молодой человек, так вот он состоял в какой-то группировке, на него оперативники и требовали показаний… Ну, поиздевались и отпустили девушку, но мать возьми, да и пожалуйся в управление собственной безопасности. Нашла куда жаловаться! Правда, она и в прокуратуру ходила, да это один чёрт. Ну, само собой, ничего не добилась, ко мне пришла. Сидим мы, она рассказывает, я записываю… И представляете, когда дошло до описания примет милиционеров, зазвонил телефон. И некий товарищ просит: а пригласите к телефону даму, она, мол, как раз там у вас. Оказывается, этот товарищ приказал ей срочно явиться в управление. Ну, она, само собой, заторопилась, пообещала прийти на следующий день и не пришла…

– С ней что-то случилось?

– Со всеми нами случилось! Запугали её… Встретил тут как-то случайно, не обижайтесь, говорит, Алексей Иванович, но мне пригрозили, если буду дальше жаловаться, то, мол, дочку не увижу. Да больше того, попросили её написать другое заявление, а в нём выразить благодарность сотрудникам милиции. Каково? Очень она просила меня забыть об этом деле, не предавать гласности. За дочку боялась. Пришлось подчиниться. Так это и осталось безнаказанным. Да разве только это! А телефон мы так и не подключили…

Вот как! И это серьёзно. Только отключением телефона от контроля не избавиться. Остается надеяться, что до этой квартиры жучки ещё не добрались.

После чая Алексей Иванович приступил к главному вопросу.

– Чем я могу вам помочь? Вы понимаете, мои возможности ограничены. Предоставить вам кров – это, пожалуйста, здесь вы будете в безопасности. Об этой квартире практически никто не знает…

– Спасибо, Алексей Иванович! Мне действительно нужен ночлег, и только на сегодняшнюю ночь, дальше скрываться я не могу. Но прежде чем идти в прокуратуру, хотелось бы встретиться с журналистами. А ещё…

– Да, да, нужно обязательно подключить прессу! Эх, если бы можно было провести пресс-конференцию, но это нереально, – перебил его Пустошин.

Замечательно! Человек понимает важность публичности в такого рода ситуациях. Не надо долго объяснять мотивы, резоны, причины.

– Вот только журналисты поставлены в такие условия, что не позавидуешь. Надеюсь, в ваших краях есть и те, кто ещё не сдается…

– Да некоторым и условий особых не надо, рады служить кому угодно, – усмехнулся Пустошин и собрался было привести какие-то примеры, но тут же оборвал себя: да разве только журналисты прогибаются!

– А насчёт имён надо крепко подумать, это ведь как на нелегальную сходку звать.

– Это могла быть экстерриториальная площадка, какое-нибудь иностранное консульство, хорошо бы американское…

– Хотите получить политическое убежище?

– Что вы, Алексей Иванович, я могу рассчитывать только на гуманитарное укрытие. И хорошо, если предоставят его на час, на два. Этого вполне хватит. Я смог бы позвонить родным и сделать заявление для прессы. И если я попаду на территорию консульства… Насколько это реально?

– Да почему нет? Да только ближайшая штатовская дип-миссия находится в семистах километрах отсюда, во Владивостоке… А здесь только японские дипломаты, что-то вроде консульского отдела. Что, японцы не подходят?

– Во Владивостоке? – удивился беглец. – Вы знаете, в своё время я довольно детально интересовался социальным и, разумеется, экономическим положением регионов. И ещё многое помню из того, что касается промышленности, ресурсов, а вот сведения о таких структурах…

– Ну, до таких мелочей вы, я думаю, не снисходили, да и незачем было, – усмехнулся Пустошин. – Но этот пропуск легко можно было поправить, если бы не ваше положение…

– Да, теперь я знаю, что такое отсутствие обратной связи. Информационного вакуума я не чувствовал, с прессой проблем не было, но…

– Понимаю, понимаю… Особенно это непереносимо тому, кто был в центре мира, в гуще, так сказать, событий. Тогда что же, тогда надо ехать во Владивосток! – вскочил со стула Пустошин. – А что? И поедем!

– Но ведь это далеко!

– Да что вы! Для Дальнего Востока – это не расстояние. Надо, надо ехать! Это будет совсем другой уровень защиты. А что касается прессы, то у меня есть приморский друг – старый журналистский волк. Нет, нет, я не буду до поры до времени раскрывать ему всех карт…

Вот чего не ожидал беглец, так это готовности пожилого человека сходу пуститься в дорогу. И зачем? Пора заканчивать со всем этим здесь. Ему удалось оторваться, здесь обстановка вокруг его персоны не такая нервная, можно и сдаться. И, кажется, есть надёжный свидетель… А то, что предлагает Пустошин, слишком хорошо… Но что он говорит о поезде?

– …Есть ночной поезд на Владивосток, есть и утренний, – рисовал перспективы Пустошин. – И другой вариант – ехать машиной. Машина у меня есть, с этим нет вопросов. Да, рискованно! Но как-то вы эти тысячи километров преодолели ведь.

– Сам удивляюсь, не узнают, – усмехнулся гость.

– Ну да, ну да, такого знаменитого – и не узнают. Так это очень просто! Вас ведь по фотографиям, а какой вы в жизни, как двигаетесь, как говорите, мало кто знает. А тут ещё уверенность, что ваше исчезновение – это заговор, и поэтому беспризорно гулять вы никак не можете. Понимаете? Ну, так как, поезд или машина?

– Частная машина – это лучший вариант.

– Хорошо, поедем машиной, как-нибудь потихоньку доберемся. Скажите только, вы сами-то можете управлять?

– Да когда-то садился за руль.

– Но в связи с известными обстоятельствами навык, наверное, потеряли. Маленькая загвоздка в том, что машина у меня праворульная. Вы, наверное, никогда на такой и не ездили?

– Нет, не ездил, – признался гость.

– Ну, как-нибудь доберёмся. Доберемся ведь?

Но беглеца волновал не способ передвижения, а совсем другой вопрос, и он требовал определённости. И это нужно выяснить прямо сейчас, что называется, на этом берегу.

– Алексей Иванович, оказывая мне содействие… У вас как у правозащитника могут быть неприятности, – внимательно посмотрел он в глаза Пустошина. Понимает ли человек всю серьёзность ситуации? А тот усмехнулся и, как в каморке-приёмной, перегнулся через стол:

– Вы, наверное, в силу объективных обстоятельств имеете самое общее представление о правозащитниках. Не люблю этого слова – правозащитник! Слишком оно громкое. И те, кто себя так называет, они и есть так называемые правозащитники. А я – ходатай, лишь ходатай по гражданским делам. И мы помогаем любому, если есть основания предполагать, что в отношении индивидуума были нарушены права человека. Понимаете? И даже если вашему обидчику когда-нибудь дадут под зад коленкой… Хотя нет, тут я – пас! До таких степеней человеколюбия я ещё не дошёл, нет, не дошёл, – хмыкнул Алексей Иванович.

– Не забывайте, ваша помощь – это укрывательство преступника. Именно так квалифицирует эти действия Уголовный кодекс.

– Правильно! Статья 316. Заранее не обещанное укрывательство особо тяжких преступлений. Наказывается штрафом или арестом на срок от трех до шести месяцев, а то и лишением свободы на срок до двух лет, – без запинки процитировал Пустошин. – Эту статью любому комитету солдатских матерей можно вменить.

– Но беглый солдат только солдат. А я осуждённый…

– Так ведь у вас есть смягчающие вину обстоятельства. Как я понимаю, ваши действия были продиктованы опасением за свою жизнь, так? Я правильно толкую.

Правильно. Только неприятно, что Пустошин вычленил из его записки только один мотив побега – страх. Всё так, но когда это понимает другой человек!

– И потом, наверное, даже из-за решётки должно быть видно, что в стране идет война! Захватили средство управления массами – телевидение, теперь заводы, фабрики, землю! Для этого и вооружённые отряды мечутся по стране… Слыхали ведь, как сюда спецчасти перебрасывали для усмирения народа. Чем не война? А где война, там и пленные, и один из них – это вы! Ну, и как не помочь бежавшему из плена?

«Смелые у вас обобщения, Алексей Иванович!» – собрался возразить бежавший из плена, но остановился. Забавно, но и на сленге вертухаев заключённые действительно – пленные…

А Пустошин, заметив кривоватую усмешку на лице гостя, нашёл её снисходительной и высокомерной.

– Должен заметить, дорогой вы мой, я готов помогать вам не потому, что добрый дедушка. Да и вы, знаете ли, не такой уж невинный агнец! Отнюдь! Если честно, ко всем этим комсомольским функционерам, каким были и вы, отношусь без всякого уважения. Пошустрил этот передовой отряд молодежи в своё время изрядно. Вы просто из них не самый… – остановился Алексей Иванович, будто ждал подсказки. Но беглец помогать с определением не стал.

– … Не самый противный. Должен сказать, поначалу я относился к вашей истории без особого интереса. Давно убедился: дыма без огня не бывает. А разбираться в том, кто разжёг костёр и зачем, было недосуг. Да и о своих грехах вы лучше меня знаете. И даже, когда вас мытарил суд, а потом пытались ломать в колонии, не впечатляло, нет, не впечатляло. Ничего необычного в этом не было. Так поступают со всеми, кто попадает в эти жернова. Только о вас трубят, а о других… О других знают только родственники или такие, как я. А потом смотрю: держитесь, барахтаетесь, может, и правда, масло взобьёте, а?

«Это что же он имеет в виду? Лягушку, попавшую в кувшин с молоком? Только в кувшине было не молоко – помои».

– …И, знаете, мне не так вас, как матушку вашу жалко, и отца, разумеется, но матушку особенно. Вы ведь единственный сын? Может, как-то дать знать родителям? А что, если зайти на какой-то сайт… Хотя в интернете полно сообщений, что вас видели и там, и сям…

– Человек, который мне помогал, уже известил. Близкие знают, что я жив.

– Ну, и замечательно, и замечательно! Вы извините меня за резкость, но лучше сразу объясниться. Вы не обиделись?

– Обидчивые люди не занимаются бизнесом и, я думаю, общественной работой тоже. – Пустошин согласно закивал головой и спохватился.

– Вы хотели в интернет выйти? Действуйте!

– Спасибо. Но, с вашего разрешения, мне бы хотелось принять душ…

– Да-да, конечно! Извините, сразу не предложил. Я сейчас включу нагреватель, он быстро греет, десять минут – и готово. И полотенце приготовлю, должно же быть у меня чистое…

После ванны босой и без очков, гость выглядел таким беспомощным, что Алексею Ивановичу пришлось отвести глаза, будто подсмотрел то, что видеть нельзя. Вот таким же потерянным, вспомнил он, выглядел и директор завода Дубельский, когда того сняли с работы. Было в конце восьмидесятых такое поветрие – разбираться с руководством на собрании трудового коллектива. Коллектив директора с должности снял, да ещё под телевизионные камеры. И вот высокий, импозантный, громогласный мужик – всегда в шелковых японских галстуках – сразу превратился в развалину. Ходил потом по городу старичком, шаркал в стоптанных ботинках, а мужику только-только пятьдесят стукнуло. И ведь не самый плохой директор был! Но этот-то бобёр с такой высоты упал, куда там Дубельскому. Да не упал – скинули!

И теперь вот и голос совсем не начальственный, тихий, и руки не знает куда девать, а ведь ворочал такими делами, держал в подчинении тысячи людей. И ведь жёсткий был, писали, увольнял подчинённых без всякой жалости. Укатали сивку крутые горки, укатали! Да тот ли это человек, которого ищут, о ком трубит пресса? Ну, может у тебя на кухне сидеть магнат магнатыч? Не может. А в тюрьме? Иваныч, окстись, призвал сам себя Пустошин, ты же паспорт видел!

И когда гость снова сел за компьютер, предупредил: грузиться будет долго. А беглец, отстучав десять букв собственного имени, стал ждать, а потом как прорвало: список ссылок был бесконечным. Выбирал по заголовкам, но, открывая за файлом файл и читая по диагонали, скоро понял: и то, и другое, и пятое-десятое – такая лабуда! И, вспомнив Толино: дорвался Мартын до мыла, остановился: все, хватит! Вот только задержится на именном сайте, рассмотрит, что там и как.

Да, адвокаты держали его в курсе, но полного представления о контенте у него не было. Но лучше бы он туда не совался! Сайт выглядел мемориалом, всё было слишком! Масса каких-то его фотографий, где он во всяких ракурсах и разнообразных позах: то у машины, то с собакой, то с детьми, ещё маленькими, то с известными лицами. Так бывает, когда человек умирает, и тогда выкладывают весь архив. И пусть и снимки, и публикации ерундовые, но после смерти всё имеет значение.

А вот и тексты, его тексты. Ё! Неужели совсем недавно он был таким таким неадекватным? Что за высокопарные выражения! А это давнее письмецо, смотрите, как трогательно на тетрадном листочке в клеточку, и почерк какой-то школьный! Что у него и улучшилось за годы отсидки, так это почерк… Но неужели это писал он? Оказывается, он ещё и безграмотен, пропустил запятую или запятые? Зачем они всё это выложили?

Была во всём этом некая истеричность! Но ведь и он сам хотел выглядеть приглаженным, разве нет? Вспомни, как бестрепетно вносил правку в рукопись о самом себе. Девушка старается, пишет уже несколько лет его биографию, а он под видом исправления фактических ошибок исправляет, исправляет, будто заново жизнь переписывает. Собственно, все ответы на вопросы бесчисленных интервьюеров – это интерпретация, и ничего больше. Приписывание теперешних мыслей себе, тогдашнему…

Вот и ближний круг следит, и не дает никому усомниться в его высоких моральных качествах, и ни одного слова против шерсти здесь не допускалось. Но сколько ни понимай, что это всё сахарный сироп, и уже самого тошнит от себя, безупречного, но адекватное отношение отчего-то напрягает. И неизвестно, что хуже, удушающие объятья адептов или испепеляющая ненависть противников. В таком режиме трудно сохранить голову ясной… Все, все, выходим отсюда, выходим!

И одну за другой он смахивал с экрана раскрытые страницы… Нет, не будет он читать и иностранную прессу! Там ведь тоже только догадки, версии. Странно, но ни добрые слова в свой адрес, а с ним явно уже попрощались, ни сдержанные в такой ситуации, но по-прежнему злые инвективы не задевали. Уже не задевали. Всё это не имело к нему ни малейшего отношения. Одни пытались сделать из него монстра, он не дался. Теперь другие хотят зачислить в разряд не то борцов, не то жертв, но и в этом удобном статусе он пребывать не желает. Ему, ещё живому, хочется немного – остаться самим собой…

Алексей Иванович сновал туда-сюда по квартире, прибирался, стелил постели, заводил будильник, покашливал, надеясь привлечь внимание – ничего этого гость не замечал. И только выдув большую кружку чая, её под правую руку поставил добрый хозяин, понял, что тот давно стоит за спиной.

– Я понимаю, за столько лет добраться до интернета, понимаю! Но пора укладываться. Должен предупредить – простыней свежих у меня нету, так я вам постелил чистый пододеяльник, а укроетесь вот этим одеялом, оно чистое, чистое, жена на нём бельё гладит… И, знаете ли, пора ложиться. Завтра рано вставать, перед дорогой надо отдохнуть.

– Да-да, разумеется! Но если можно, я ещё немного повишу…

– Ну что ж, сидите, сидите. – «А говоришь, не испытывал информационного вакуума», – хмыкнул Пустошин. И отчего-то вдруг захотелось погладить чужого человека по седой голове.

А тот, решив прояснить для себя некую догадку, снова припал к экрану. И запросил у Яндекса: Происшествия Забайкальский край август. Тот выдал сначала всякую ерунду. Так, проехали, и всё не то, не то… А вот это интересно: «Вчера около 21 часа на 91 километре федеральной трассы… на большой скорости столкнулись Камаз и микроавтобус… Грузовик перевозил газовые баллоны, которые при столкновении взорвались…». Сообщение было коротким, но зацепила дата – 14 августа. Так, а теперь попробуем Гугля: «Забайкальский Столкновение Камаз микроавтобус взрыв газовых баллонов».

Так, одна ссылка, пятая, десятая, искомое было в четырнадцатой: «Нашему корреспонденту стали известны подробности происшествия на 91 километре федеральной трассы Чита-Забайкальск. Подробности эти весьма странны, и первая странность – это то, что УВД отказывается давать хоть какую-то информацию об этом деле… Один из сотрудников ГИБДД посетовал, что на место происшествия подъехала эмчээсовская машина, за ней бригада дюжих мужиков, которые собрали всё то, что осталось от тел, разорванных взрывом (фото), детали автобуса, при этом самые мелкие собирали странной штуковиной, напоминавшей пылесос. Очевидцы уверяют, что на месте аварии были найдены обрывки ткани, из которой изготавливают камуфляжную форму, женскую серьгу и ручку, предположительно „паркер“ (фото). Что именно пытаются скрыть наши спецслужбы? Не гибель ли в этой автокатастрофе заключённого № 1?»

В съезжавшей по экрану фотографии он увидел кисть мужской руки. Рука с мёртвыми жёлтыми пальцами была снята аккуратно и выглядела как муляж с красной каемкой по линии отрыва. Но возле большого пальца чётко виднелась татуировка – буквы ВВ и звёзды полукольцом. Балмасов? Вторую фотографию он открыл уже с волнением, руки, замершие над клавишами, заметно дрожали, и он опустил их на колени. Но на тёмном снимке была только пишущая ручка. Его ручка? Та, что умыкнул спецназовец? Она была приметна: объёмный тёмно-красный корпус, металлические накладки, логотип какой-то компании. Когда-то, зная о его пристрастии к хорошим перьям, их дарили в неимоверных количествах. И как-то он попросил стило с объёмным стержнем, и кто-то, мать или жена, привёз ему несколько штук… Они что, все погибли? И Братчиков, и Балмасов, и та женщина? И только сейчас, он вдруг понял, что она предупреждала его не садиться за руль. И будто наяву услышал над ухом шипение: несссзззарууу… Неужели группу устранили, и самым варварским способом? Да нет, судя по всему, – это обычная дорожная катастрофа. От неё никто не застрахован, даже те, кто такие аварии и устраивает. Но тогда авария многое объясняет…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю