Текст книги "Заговор обезьян"

Автор книги: Тина Шамрай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 54 страниц)

Хорошо, не кричат: дай миллион, дай миллион! Но вот таким, как эти, никогда и копейки не давал, так что и начинать не будет. Но увести надо, увести к пристани, там он и объяснит молодым людям: побираться – нехорошо. Но тут же пришли и другие соображения. А если это те, кого именуют негласными информаторами? Имя таким – легион, вся страна опутана такими сетями. Именно таких обормотов употребляет для своих нужд разные органы, выдавая индульгенцию на мелкие пакости. Они прочёсывают центровые места: вокзальчики, рынки, забегаловки и вынюхивают, выискивают, докладывают… Такие, именно такие ведут розыск беглых – дёшево и сердито! Вот и эти двое запросто могут спровоцировать драку, а тут и милицейский уазик подъедет. Наверное, и те двое на ступеньках сидели у речки не случайно. Но отступать было поздно. Вот она и арка, вот она и пристань, где, как и час назад было пусто: ни машин, ни людей…

Не успел он остановиться, как преследователи тут же грамотно перегруппировались: один зашёл за спину, другой взялся за сумку. Собирается сдёрнуть силой? Они что, не понимают – это уже грабёж! Но, судя по всему, подробности новелл Уголовного кодекса парней мало волновали. Тощий дёрнул сумку, а борец за спиной предупредил: «Дай денежек по-хорошему!» И он битым позвоночником почувствовал, как парень заводит свою потную, жирную руку для захвата.

Пришлось резко откинуть голову назад, и человек за спиной тут же взвыл от боли, видно, прикусил язык: «Не, ты сё делаес-то… Я тебе сяс… сяс…» И парень заметался в поисках оружия пролетариата: камня, палки, бутылки. А тощий, отпрянув, открыл большой синий рот и заверещал: «Ты, падла, за что Артёмку-то, а?» – «Могу добавить» – тихо и яростно предупредил беглец. И отбросил сумку подальше, скосил глаз: что там толстяк, нашёл камень? Тот, подвывая, одной рукой прикрывал рот, другой ещё шарил в пыли. А тощий бегал кругами и всё обещал: счас ты у меня, счас будет тебе… И не он успел показать, что будет сейчас, как его остановил зычный крик: «Ээээ! А ну, стоять! Стоять, я сказал!» Это с пригорка скачками нёсся вертолётчик! И сразу отпустило: ну, спасатель!

Увидев летевшего на них огромного человека, парни замерли в нелепых позах: толстяк с занесённым над головой камнем, тощий в очках обеими руками зачем-то прикрыл голову, видно часто бывал бит по темечку. А Толя, притормозив, самым суровым голосом поинтересовался:

– Вы хоть знаете, до кого пристаёте, а? Не слышу ответа!

Толстый поскуливая, промолчал, а его товарищ пошёл на приступ:

– Кто пристаёт, кто пристаёт? – подпрыгнул тощий, будто хотел сравняться ростом с незнакомцем. – Это он первый Артёмку херакнул! Он! А мы токо…

– Тихо! Тихо! Ты смотри, сушёный таракан, а такой буйный!

– Ты сам откудова тут взялся? – оскорбился тощий.

– Откудова? Я лично из тех ворот, откуда весь народ. А ты, видно, с другого места? – навис над брюнетом Толя и вытащил из набитого бумагами кармана рубашки какое-то удостоверение. – Вопросы есть? Или дополнительный аргумент нужен? Так тут недалеко ментовка – могу доставить. А ребята в отделении долго думать не будут, засадят по самые помидоры! Сечёте?

– Так это он певый насял, – стал плаксиво уверять кудрявый.

– Он же его головой саданул! – показывая пальцем, уличал тощий в очках. – Так бы и сказал: десантник! А он… это… прямо так… это… без предупреждения! А мы ж и не знали… а то бы…

– Ты мне глиссаду на винт не мотай! А то возьму и сам врежу. Не надо? Тогда пошли отсюда мелкой рысью! – наступал на них вертолётчик. И плаксивый толстяк в рваной майке, и брюнет в очках, бормоча угрозы, тут же ринулись куда-то вбок. И не прошло и минуты, как на пыльном пятачке никого, кроме компаньонов, не осталось.

– Давай вниз, посидим на бережку! – скомандовал Толя.

– Ты что им показал? Нет, в самом деле…

– Лучше скажи, где ты шлялся? Ну, шо ты за человек, нельзя на минуту одного оставить! Ну, як мала дытына, тикы повэрнувся, а його вжэ нэма, шукать трэба. Не, ну правда, прибегаю: нету моего боевого товарища! Я к мужикам, там внизу сидели, говорят: никого не было. Ну, стал допрашивать и так, с пристрастием, куда, мол, человека подевали: в Шилку бросили или прямо тут, на бережку, закопали? Ты б видел, как они по этой лестнице понеслись от меня, – хихикнул Толя и стал расстилать на нижней ступеньке газетку.

– Постой! Это ведь свежая газета! И с таким замечательным названием – «Советское Забайкалье»!

– И шо характерно, про тебя тут ни слова! Ты их извини, но фамилию твою они с первого раза и не выговорят. Они про своё пишут: у кого сено спёрли, где окно разбили, а остальное всё про начальника района. Тут же ничего не происходит! А если по пьяни кого-то прирезали, так будут месяц обсуждать. Но мы отвлеклись, а нам надо пробираться дальше, тут недалеко… Ну, ты шо молчишь? – толкнул вертолётчик компаньона в плечо. Тот собирал плоские камешки и хмуро поинтересовался:

– Куда на этот раз? В Могочу? – И, приподнявшись, запустил камень в воду, получилось неожиданно ловко. Камень быстро-быстро зашлёпал по воде блинчиком.

– В Могочу, в Могочу, токо заедем в одно местечко, – будто извинялся Толя.

«Какое ещё местечко? Что, снова подвернулось какое-то дельце?» – заводился беглец.

– Слышь? Ненадолго заедем, тут рядом!

– Да слышу, слышу, и это совсем не вдохновляет, – перебирал он камешки. Сколько можно без толку по всяким закоулкам шляться?

– А тебя ещё шо-то должно вдохновлять? Я зараз вдохновлю… Та шо ты, як пацан! Ещё накидаешься, ты сперва послухай! – дёрнул Толя метателя за руку. Тот нехотя сел на ступеньки, с досадой отряхивая руки от песка: ну, говори!

– Ты вот заикнулся, мол, хочется сплавиться по речке?

Что, надо отвечать? Отвечать не хотелось, рука сама снова потянулась за камнем, потом ещё за одним. Хорошие были камешки на шилкинском берегу…

– Эээ, очнись! Шо это с тобою – недоумевал компаньон.

– Я не поспеваю за твоими мыслями. Ты что, серьёзно про лодку?

– Ещё как! Предлагаю сплавиться вниз по Шилке.

– И куда? – безразлично спросил беглец. Что, новый план по спасению? Может, хватит прожектёрствовать?

– Куда, куда? Хоть до Хабаровска. Но до Хабаровска не получится, там граница! Нам токо доплыть до… Та шо я тебе всё на пальцах, зараз карту достану, и всё сам побачишь.

И Толя сначала развернул карту, потом сложил её нужным квадратом наружу. Ну да! Он не только бортинженер, он же пилот, он же штурман! – злился беглец. А компаньон, ничего не замечая, токовал о своём:

– Бачишь, это Шилка… Мы доплывём примерно досюда… А дальше пешком выйдем до какой-нибудь станции.

– До какой станции? Ты же сказал, надо в Могочу.

– Ну, выйдем на Могочу! Нам надо решить главный вопрос. Ты согласный?

– Согласен ли я передвигаться по воде? Что за детские фантазии! А лодка, с этим как быть?

– Так я тебе уже полчаса про это и говорю! Тут недалеко дед знакомый живёт, у него как раз лодка и есть.

– Теперь ты послушай! Скажи, что вон там стоит, а? – показал беглец на противоположный берег. Он и сам только пять минут назад рассмотрел под сопкой и заброшенные строения, и весёлый голубой домик, и состав из пяти вагонов, застывший зелёной гусеницей. Поезд! – Если здесь есть железная дорога, зачем нам ещё куда-то ехать?

– Есть-то она есть, токо это не Транссиб! Это так, тупичок, понимаешь?

– Не понимаю. Какой может быть тупик, когда есть рельсы, есть поезд. Надо переправиться на тот берег!

– Если этот поезд куда и двинет, так токо на запад, в той стороне и дед живёт, на машине можно за десять минут доехать…

– Нет, никаких машин! Давай поездом.

– Как скажешь, – не стал перечить спасатель. – Ты как, оголодал уже или потерпишь? – заботливо поинтересовался он. – Тут недалеко кафе есть…

– Никаких кафе! Ты вот знаешь расписание, знаешь? – стал закипать подопечный.

– Какое там расписание? Один поезд – сюда, другой – отсюда. Расписание! Ты ж бачишь, там же и тепловоза нету! Ну, ладно, ладно, счас и переправимся! Посидим на том бережку, паровозик придёт, вагончики прицепят, хлопчик сядет у оконца и поедет, поедет, поедет…

– Пошёл к чёрту! – вырвалось у беглеца.

– Вот это правильно! – рассмеялся Толя. – Я зараз до магазину сгоняю, а ты тут побросай, побросай, – поднялся он со ступенек. Но спохватившись, тут же переиначил:

– Не, не, одного я тебя не оставлю, пойдём вместе. Ты ж опасный человек! Десантник! Не, ты шо, и правда, махался? Ну, ты даёшь! И как, головка сильно болит? Скоко шишек набил, а? Не, ты это брось, драться надо учиться смолоду. Не пробовал солдатским ремнем с бааалыной такой бляхой, нет? Ну, и не начинай…

Ну, и что отвечать вот такому? Нет, лучше лишний камешек бросить, он и бросил один, другой. Тогда и Толя нагнулся и подобрал какой-то голыш. И, взвесив его в своей большой руке, примерился и запустил по воде, и тот, как из пращи, зашлёпал до противоположного берега. После таких показательных выступлений другим в этих соревнованиях делать было нечего.

Они вышли на ту же улицу с насыпанным земляным валом посредине, пошли мимо каменных особнячков, мимо деревянных домишек и заборов, мимо памятника Ленину с неестественно длинной рукой. Верхняя половина постамента была выкрашена будто медицинской зелёнкой, а внизу для красоты шла ещё и синяя полоса. Не успели они перейти площадь, как из дверей трехэтажного здания выскочила нестарая ещё, жилистая, до черноты загоревшая женщина и, утирая косынкой лицо, заголосила:

– Ну, че за люди! Куда ни приди, всем некогда, разговаривать не хочут, нос воротят… Известно дело, человек два дня в дороге, так какими духом, понятное дело, от меня шшибает… А эти паразиты ничего не делают, токо чаи сидят распивают… И нет, чтоб кружку воды человеку предложить… Я сколь сюда добиралася, сколь денег извела… И во рту ни крошки! И где ихнюю уборную искать? – растеряно оглядывалась по сторонам женщина и, заметив на другой стороне улицы мужчин, быстро-быстро завернула за угол и пропала.

– Это у них тут начальство сидит, – показал Толя на дом. На втором этаже от углового балкона осталась только решётка ограждения. – Так канализации и у них нет, токо сортиры по дворам. Представляешь, як они зимой задницы морозят!

«Но зато какая близость к народу!» – усмехнулся беглец.

Магазин был уже близко, уже виден был двухэтажный дом с фронтоном и распахнутой угловой дверью, когда прямо на них вынесло девушек, тащивших огромный деревянный сундук. И вертолётчик тут же забыл и о магазине, и о сплаве по реке, и даже, кажется, о компаньоне.

– Девчата, шо ж вы так надрываетесь? Дайте и нам поносить.

– Ой, да мы только рады будем. Донесёте к музею? Тут рядом, на набережной…

– Куда скажете, дорогуши! – с готовностью схватил сундук вертолётчик. Пришлось и беглецу впрячься, взяться за кованую боковую ручку. И пологим переулком они стали спускаться на прибрежную улочку. Толя со знанием местных дел о чём-то расспрашивал девушек, те что-то застенчиво отвечали. Он и компаньона вовлекал в разговор, но тот, стиснув зубы, молчал, опасаясь, что боль в спине заставит его бросить сундук посреди улицы. А тут ещё железные уголки то и дело задевали ногу. Они уже подошли к двухэтажному бревенчатому зданию музея, где вход перегораживала высокая деревянная решётка, когда одна из девушек, высокая, с распущенными волосами, растерянно остановилась.

– Ой, а ключи-то у Гавриленковой! Она последняя закрывала. Я – за ключами! Тут недалеко. Подождёте? – переводила она взгляд с одного носильщика на другого, что держали на весу деревянный короб.

– Я с тобой, – отчего-то не захотела оставаться с незнакомцами вторая, совсем молоденькая, с раскосыми голубыми глазами.

– Вы постойте тут, мы быстро! Подождите, хорошо? – допытывалась высокая, в открытом сарафане. Толя мог бы и ответить, но почему-то молчал, не отрывая глаз от её белой потной шеи. Почувствовав какую-то заминку, беглец поднял голову и сам невольно задержал взгляд. Девушка была такая натуральная: рассыпавшиеся по голым плечам русые волосы, золотистый пушок на длинных ногах, тёмные влажные подмышки…

– Вы только побыстрее, – выдохнул вертолётчик и скомандовал: опускай!

Девушки скрылись, а беглец, чертыхаясь, сел на сундук передохнуть, рядом бухнулся Толя и сходу стал оправдываться:

– Знаю, знаю, что ты хочешь сказать. Ну, занесём этот гроб, шо такого? В знак благодарности нам чаёк заварят. Ты против чая?

– Толя, о чём ты? Какой чай?

– Попросим, нам всё дадут. Не кривись, не кривись, я не про то, шо ты подумал. Я про варенье и бублики!

Не хотелось ни чая, ни бубликов, ни приложения к чаю – неизбежного общения. Он уже приготовил доводы против посиделок в музее, как из-за дома выбежали девушки, загремели ключами, открыли сначала решётку, потом тяжёлую дверь.

– На второй этаж занесёте? – с надеждой спросила высокая девушка.

– Занесём, занесём, куда ж вас девать? Коля, ты давай – иди впереди! Токо предупреди, если надумаешь эту бандуру бросить! Впереди, конечно, неудобно, но… – не договорил вертолётчик.

«Ну, что замолчал? Почему не говоришь, что идущему внизу нести тяжелее», – старался перетащить сундук на себя беглец.

– Не дёргай, не дёргай! Он же тебе ноги поотбивает, – глухо ворчал снизу Толя. И по скрипучей крутой лестнице они внесли сундук в какую-то комнату, где на полосатых половичках стояли прялки, чугунные утюги, глиняные горшки. И не успели компаньоны оглянуться, как в комнату набились ещё три или четыре женщины. Господи, сколько же их здесь?

– Что ж вы сами носите такие тяжести, а, дорогуши? Или в вашем городе мужики повывелись? – весело прокричал женщинам вертолётчик. Замечательно переключая на себя внимание, он возвышался над этим цветником, высокий, белозубый, да ещё и весёлый, и женщины смотрели на него как на взошедшее после пасмурных дней солнце.

– Да ничего у нас нет, и мужчин тоже. А вы откуда у нас?.. Проездом в вашем городке, вот жизнь изучаем… Так, может, останетесь? Нам такие нужны… А чаем напоите?.. Да отчего ж? Воды не жалко, вода у нас есть. Вы к нам надолго?.. Если приветите, то почему нет?

– Как, Коля, задержимся? – крикнул в спину компаньона вертолётчик, тот в сторонке рассматривал прялки с утюгами.

– А музей моему товарищу покажите? Любит он музеи…

– Покажем, покажем! Вот Люба и покажет, – и потому, как засмущалась высокая девушка, стало понятно: Люба – это она. Женщины тут же расступились, и девушка повела их сначала по коридорчику, потом пригласила в комнату с портретами в красном углу. Бледное неживое лицо правителя было хмурым и брезгливым, зато младшенький сиял радостной улыбкой. Они что,] так парно и висят по кабинетам? А Толя, оценив иконостас, с самым серьёзным видом посетовал:

– Девчата, а шо ж это они так, без рушничков, висят? У вас же есть полотенца с петухами? И лампадки, лампадки где? Не, без лампадок низзя! А молебны за здравие справляете? Нет? И поклоны не бьёте? Нехорошо! Вы прямо с утра, как приходите на работу, так становитесь в рядок и кланяйтесь, кланяйтесь…

Девушка хихикнула, но от греха подальше предложила:

– Я могу провести экскурсию, начиная с древних времён…

Какая экскурсия! Не надо никаких времён – ни древних, ни нынешних, досадовал беглец. Все приличия соблюдены, через минуту-другую можно и откланяться. Вот и кепку снимать незачем! Если только посмотреть, что развешено на стенах. А по стенам были развешены фотографии: казаки в папахах, фронтовики, теперешние мальчишки при параде у знамён… В стеклянных витринках – солдатские фляжки, портсигары, полевой бинокль… Он обходил зал с высокими окнами в малиновых шторах и время от времени застывал на одном месте и, вытягивая шею, наскоро читал надписи, не забывая через открытую дверь смежной комнаты держать в поле зрения неугомонного компаньона.

Толя сидел в музейном кресле, закинув ногу на ногу, и что-то непринуждённо рассказывал. Его баритон уже набрал особый бархатный оттенок, и девушка Люба отвечала ему высоким голосом, переставляя что-то на столе. И всё смеялась, смеялась, то и дело откидывая на спину длинные волосы. Но вот пробежала юная сотрудница с чайником, и будто ей вслед прозвенел резкий телефонный звонок, и Люба затараторила в трубку:

– Да, да! Помогли сундук занести. А вы откуда знаете?.. Вот смотрят нашу выставку… Нет, не из Москвы… Да, поняла. Ждём… Шуру вот домой послала, пусть чай вскипятит… Так ведь сервиз в вашем кабинете стоит… Хорошо, хорошо. – И, положив трубку, девушка Люба, недоумевая, пояснила:

– Вот видите, уже все знают, что у нас гости. Сейчас из администрации наша заведующая придёт, говорит, будет и Светлана Николаевна из отдела культуры…

И тут же за спиной беглеца прошелестело: «Вот так всегда, как появится какой мужик, так сразу бегут… А тут целых два!»

Этого только не хватало! И пришлось стать на пороге, и прервать приятную беседу.

– Извините! Толя, заканчиваем визит, мы опаздываем. – И вертолётчик подчинился тихому голосу, тут же подскочил с места: действительно, пора!

– Девушки, рады были познакомиться, в следующий раз продолжим, на чём остановились, – утешая музейных дам, отступал вертолётчик к выходу. А те, не понимая поспешности ухода гостей, не скрывали разочарования: ну, что же вы… как же так… а чай?

Вырвавшись из музейных дверей, Толя миролюбиво согласился:

– Ты прав, баб многовато, а если ещё и начальство припрётся, то точно будет – туши свет, гаси фары! – И, притормозив у самого берега, стал расстёгивать рубашку.

– Но всё было не без пользы, я тут тебе гостинчик припас, – вытащил он припрятанную на животе фотографию.

– Ты что, украл её? Это же музейный экспонат!

– Украл? Хорошего ж ты обо мне мнения! Какой экспонат! Там, на столе, этих фоток, знаешь, скоко лежало? И все одинаковые. Я попросил – дали. Ты сначала посмотри, а потом выговаривать будешь!

Пришлось взять в руки цветную фотографию, на ней было нечто непонятное: что это?

– Тут, оказывается, есть это… ну, еврейское кладбище.

– А мне это зачем? – вспыхнул беглец.

– Так это… думал… интересно… ну, тебе интересно, – покраснел Толя. Это было так неожиданно, что при других обстоятельствах растерянность непробиваемого вертолётчика здорово позабавила бы, но не теперь…

– Ты чуткий товарищ! Кладбища сейчас меня особенно интересуют!

И что за дурацкая манера лезть, куда не просят! И туда, куда деликатные люди без спроса не ходят, злился беглец. И уже хотел сунуть фотографию вертолётчику обратно, но тот отошёл как отпрыгнул. Пришлось засунуть совершенно ненужный снимок в карман сумки, но дальше что? А дальше стало неловко от с собственной несдержанности. Нет, но Толя тоже хорош… И почему это он отвернулся и молчит? Стоит, делает вид, будто рассматривает что-то, насвистывает. Свистун! Он что, обиделся? Это ещё кто кого обидел, – мялся он за Толиной спиной. И, не выдержав, толкнул компаньона: извини! А тот будто этого ждал, с готовностью дал сдачи – хлопнул по плечу: ладно, проехали! И показал на тот берег, там от моста вдоль сопки медленно двигался тепловоз.

И уже без лишних слов они сбежали к воде, и стали вертеть головами: где же лодки? Моторная посудина вынырнула будто ниоткуда, и Толя замахал руками: сюда, сюда! И лодка, выплеснув волну к ногам, с готовностью подставила синий крашеный бок. И только загрузив пассажиров, пожилой лодочник поинтересовался:

– Вам куды? В Затон?.. Не, рули, шеф, на ту сторону! Не знаешь, когда дизель отойдёт?.. Если по расписанию, так вечером должен пойти. А пойдёт ли? Как в обед пришёл вчера, так и до сих пор и стоит… А что случилось?.. Говорят, сломался. Но раз дизель подали, то, может, и пойдёт, – утешил напоследок мужичок.

Беглец беспомощно оглянулся на товарища: что делать будем? А вертолётчик сделал вид, что не понимает этого беспокойства: кто захотел на поезде? Ну, и на черта нам поезд! Зараз узнаем, шо там с расписанием, и если всё глухо – выйдем к мосту и остановим какую-нибудь лайбу! Но говорить об этом пока не будем, нехаи Колюня трошки помучается… Не, он шо, серьёзно обиделся за кладбище? И на гада я ту фотку брал…

От речки они вышли к синему с жёлтым декором зданьицу, где значилось «Станция Сретенск Забайкальской железной дороги». Вывеска была серьёзной, а домик таким домашним, с тюлевыми занавесками и геранью на окнах. И люди у входа сидели на лавочках, будто соседи по маленькой деревенской улице. Тревожил только застывший неподалёку недлинный состав, он не подавал никаких признаков жизни, даже с тепловозом. Но женское лицо во всё окошко кассы успокоило: «Что вы всё спрашиваете, да спрашиваете, сказала же, скоро пойдёт! Погуляйте пока».

Места для гуляний на этой стороне было много. Дошли до заброшенного здания из красного кирпича, закопчённого ещё паровозами, дальше было ещё одно сооружение с огромными чёрными проёмами ворот, до половины заколоченных досками, и, точно такое же, но побелённое и весёленькое. На маленькой зелёной вывеске читалось: «Оборотное депо». Пока они проходили длинную стену, Толя всё сокрушался: «Надо же, какая недвижимость… Эх, такой бы ангарчик в Читу! Классный гараж бы получился, а тут пропадает…»

– Ты можешь себе представить, что в этом городишке было 105 торговых фирм, целых три пароходные компании, несколько банков… Вот здесь были портовые склады, видишь, – показал беглец на вытянутую идеально ровную площадку между рельсами и рекой. – А сейчас ничего, даже щепки не осталось! Ничего!

– А ты откуда знаешь? – обернулся Толя.

– Так я ведь полезным делом был занят, экспонаты изучал…

– Ага, вот таких всезнаек… – начал вертолётчик и запнулся. Не мог же он сказать: «Таких всезнаек первыми и убивают!»

А беглецу всё не давала покоя судьба городка. Неужели, и правда, когда-то по реке ходили, гудели пароходы, баржи, по мосткам сновали грузчики с бочками, с мешками на спинах… И вот уже много лет никаких дебаркадеров, никаких пароходов и барж, никаких банков и рестораций. И нет больше тех отважных, шалых людей. И ведь не то обидно, что жизнь стала другой, сама жизнь утекла, как песок сквозь божьи пальцы. И история здесь – всё, закончилась! Нет уже никакого Сретенска, а то, что ещё есть – только мираж. А лет через десять не будет и этого…

– Ты особо не переживай! Айда за мной! – двинулся Толя по шпалам, мелко перебирая длинными ногами, а, оглянувшись и увидев, что компаньон стоит на месте, самым убедительным тоном позвал: – Давай, давай! Шось интересное покажу!

И они пошли в обратную сторону к вокзалу, потом дальше, дальше. И вот уже видно, как на пути железной дороги встала сопка. Странно, зачем довели эту нитку до горы и бросили? Рельсы давно сняли, виднелись лишь шпалы, засыпанные землей и проросшие скудной травой. Они были так стары, что даже в этот жаркий день не пахли креозотом. А может, это сопка обвалилась на стальные рельсы, перегородила, завалила дорогу. Вот обрушится такая глыба на человека, и перережет пополам, и покорёжит и превратит в прах всю жизнь…

Сколько бы он стоял у последней, еле видной шпалы, у этого зримого тупика и беспросветности, неизвестно. Вывел его из ступора голос компаньона: «Очнись, посадка началась!» И они бросились к вокзалу, а там уже всё ожило, зашевелилось, откуда-то и беспокойный народ набежал. И открылись двери вагонов, и втянули пассажиров, и заклубилась жизнь, она ведь в движении или хотя бы в ожидании оного…

– Вот, а ты говорил: не пойдёть, не пойдёть! – балагурил Толя, сходу по-хозяйски обживая выбранное место в середине вагона: отбросил ногой пустую пластиковую бутылку, смел шелуху с лавки, открыл верхушку рамы.

– Садись, шо ты раздумываешь? Грязно? Не бери в голову!

И беглец, прислонившись головой к давно немытому окну, с тоской выдохнул: «Далеко ехать?»

– Ты поездом захотел? Теперь не спрашивай. Давай покемарим, а? Я вторую ночь не досыпаю, – закрыв глаза, зевнул вертолётчик. И, подложив под голову сумку, вытянулся на лавке так, что ногами перекрыл проход. А скоро и состав, постояв-постояв, дёрнулся раз-другой, проверяясь, крепко ли стоит на колёсах, и поехал строго по рельсам. А рельсы из кабины тепловоза кажутся такими тоненькими…

И поплыл за окном, за речкой разноцветный Сретенск, а потом и мост, а потом и просто холмы, холмы. И, сложив на груди руки, мерно покачивался Толя, и лицо его с закрытыми глазами было каким-то отрешённым. Так быстро заснул? И вдруг пришло в голову: «Ему что, разговаривать со мной неинтересно? А тебя это обстоятельство задевает? Хотел кандалами потрясти? Да, подсел ты на интерес к себе, подсел! Думал, тебя рвать на части будут, а тут такой облом. Так ведь это и хорошо. Не лезет человек в душу, не топчется там, а тебе из себя ничего изображать не надо. Особенно, когда вопросы задавались только для того, чтобы выпотрошить, вывернуть наизнанку, а потом решить на сколько тебя хватит… Так ведь и не хватило, взорвалось что-то внутри, вот и побежал…»

Он много чего надумал бы тогда и о себе, и о вертолётчике, когда вдруг спохватился: «Осёл ты, братец! И совершенный эгоист! Сам выспался, а теперь требуешь: разговаривайте со мной, разговаривайте! А человек устал, пусть поспит…»

И глаз невольно задержался на лице вертолётчика, на широких бровях, неожиданно тёмных ресницах, на твёрдом подбородке, на продольных морщинах у резко очерченного рта. Оказывается, он седой, в пепельной гриве не сразу и разглядишь седые пряди! И тут же поймал себя на мысли: неприлично так рассматривать спящего, беззащитного. Интересен человек, но неприлично…

Пришлось достать фотографию и долго вглядываться. И нельзя было понять, что в ней зацепило. Какие-то старые памятники на фоне тёмной зелени, и никаких могильных холмиков, у самого края высохшее, совсем белое дерево… Какое дерево – это и есть памятник! Белый мрамор искусно изображал мощный ствол, вот и кора видна, и корни. И этот мраморный ствол был безжалостно срезан, срезаны были и боковые ветви… Что означала эта аллегория? Личную катастрофу, семейную трагедию или безжалостность самой жизни? И кто покоится под этим надгробием? Банкир? Пароходчик? Последний представитель династии? Надо же, какой многозначный памятник… Такой мог стоять и в любом другом месте… Там, где всё обрублено, разграблено, уничтожено… Вопросы роились и роились, но кто ему мог ответить…

Стучали колеса, бормотали старухи поблизости, в дальнем конце вагона вскрикивали картежники, мерно дышал Толя, и незаметно для себя он тоже задремал. Но сразу же подхватился, когда поезд притормозил у какой-то станции. В вагон ввалилась компания молодёжи, всего человек пять, но сразу стало шумно, как на площади. И хотя никто не сел рядом, он насторожился и, надвинув кепку до самых очков, отодвинулся от окна: на перроне было слишком людно. Зашевелился и Толя и, приоткрыв один глаз, сонно предупредил: «Это Матакан. Следующая – наша». Ну, и хорошо: сейчас снова застучат колёса, закачает вагон, останется преодолеть только один перегон – и они на месте. Но поезд всё стоял и стоял. И вот уже зароптали пассажиры, и пробежал по вагону кто-то железнодорожный и обеспокоенный и, потягиваясь, поднялся Толя. И, выглянув в окно, что-то спросил у людей на перроне, и ему что-то ответили…

– Всё нормально, – обернулся он от окна. – Скоро поедем. Курить будешь? – и протянул сигаретную пачку компаньону. Тот помотал головой: нет, не хочу. И сдвинулся ещё подальше от окна – пусть курит. Новая задержка напрягла, и он принялся гадать: техническая ли она? А Толя, согнувшись и выставив наружу руки, спокойно курил, выпуская наружу длинные струйки дыма. И вдруг, замерев на секунду, обернулся веселым лицом:

– Хочешь знать, какой ты будешь в старости? – хихикнул он. – Тогда глянь сюда. Глянь, глянь…

И пришлось придвинуться и выглянуть в окно: какая там ещё старость? На перроне, прямо напротив окна, стоял пожилой господин, сверху видна была обширная плешь в курчавых тёмных волосах. Ничего себя дядечка, аккуратный, с большим горбатым носом, в очках и с папкой под мышкой, видно, какой-то начальничек. Всё бы ничего, но короткие серые брючки, но коричневые носки, но явственный пенсионерский живот, пуговицы полосатой рубашки готовы лопнуть под его напором, вот и ремень сбежал далеко вниз. А ведь таким или похожим он будет очень скоро. Будет толстым, неряшливым, со слезящимися глазами, будет хватать первого попавшегося за рукав и, захлёбываясь, рассказывать о своих злоключениях… Но вот, поблёскивая очками, дядечка вытащил аккуратно сложенный носовой платок и, трубно высморкавшись, стал рассматривать содержимое. Пришлось отвернуться. А Толик рассмеялся и стал теребить: «Ну, как, как?»

– Как? Сейчас я тебе тебя найду, тогда и посмотрим – как! – сгоряча пообещал он и, приник к окну, и стал рыскать глазами. Ничего интересного: какая-то семья с маленькими детьми на лавочке, две молодые женщины, потом ещё старушки с корзинами, подростки пробежали мимо, а мужчин не было – как выбило. Тот, в очках и с плешью, не в счёт. И уже пришло беспокойство: поезд тронется, а он не успеет, не найдёт, не предъявит.

Но, когда от нетерпения он уже стал пританцовывать у окна, из вокзальчика, пошатываясь, показалась высокая фигура. Старик был таким сутулым и тощим, что, казалось, он вот-вот сложится пополам, его маленькая лысая головка с запавшим беззубым ртом болталась на тонкой шее из стороны в сторону, тёмная рубаха расстёгнута и в прорехе виден впалый серый живот. Жаль, не было у старика в руках авоськи с пустыми бутылками, только свёрнутая в трубочку газета. Зачем авоська! Газеткой старичок игриво хлопнул по заду какую-то тётушку. Вот она какая вертолетная старость! И он тут же азартно потребовал:

– Смотри, смотри быстрее!

Толя, вытянув шею, коротко взглянул и, откинувшись на перегородку, отчего-то грустно улыбнулся: дожить бы!

– Нет, скажи, как тебе экземпляр?

– А нехай будет один – один! А хочешь, так и ноль – один в твою пользу, – прикрыв глаза, играл в поддавки компаньон. И что он с ним как с ребёнком? Но разве он сам с удовольствием не впал в детство? Вот-вот стукнет полтинник, а всё туда же, мальчишку изображает.

А тут и поезд дёрнулся, будто только и ждал, когда два пассажира немного позабавятся. И заскользил, набирая ход, покатил дальше, и проплыло мимо вагонного окна их будущее: и господин с папочкой, и тот длинный с газеткой. А с ними заодно и бабы с корзинами, и две черноволосые красавицы в белых маечках, и подростки на велосипедах, и вся станция Матакан. Когда состав притормозил в следующий раз, вагон встал как раз напротив зелёного деревянного вокзальчика с красной железной крышей. На самом верху чёрным по белому было выведено вкусное название: «Кокуй».

Вдоль перрона сновал разнообразный народ, на низком бетонном заборчике сидели голенастые подростки и Толя уселся на загородку в конце перрона, и долго разминал сигаретку. Вид у него отчего-то сделался задумчивым, и тут же пришло беспокойство: какой сюрприз на этот раз?