Текст книги "Заговор обезьян"

Автор книги: Тина Шамрай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 54 страниц)

И пришлось, превозмогая тошноту, отступить от края и без сил опуститься на землю. Спёкшаяся от зноя земля была хоть какой-то опорой. И тогда он лёг на спину, хотелось убедиться: ещё держит? Жизнь, нормальная человеческая жизнь была недосягаема, но рядом вполне доступная пропасть. Всего в двух шагах! Собственно, ему наглядным образом явлено: дно близко! Да что там, он уже на дне! Неизбежное обвинение в убийстве двух конвоиров, дурацкий побег…

Так, может, и в самом деле, кинуться вниз, не снимая рюкзака? Вода тут же сомкнётся, поглотит его без следа, будто никогда и не было. И это решило бы многие проблемы, и освободило бы всех: одних он замучил самим фактом своего существования, других заботами о себе. Он сам себя измучил. Тем, что не может жить под стражей, жить бесполезно, без надежды. Не может! Не хочет! Кончились злость, гнев, упрямство, иссякла воля к жизни, и нет больше уверенности, что когда-нибудь он вернется из тюрьмы, когда-нибудь сможет начать жизнь заново. Никогда не вернется, не вернется нормальным человеком! Ведь уже приходили мысли: а если бы он покаялся? Всё его сознание вопит: нет, нет, никогда! Но ведь позволил себе прокатать саму мысль о сдаче на милость! А это верный признак начала конца…

И есть простой способ покончить разом со всем этим. И с бессмысленностью жизни в клетке, и с жалкими потугами выбраться из этой последней передряги. А так камнем с горы – и проблема решена окончательно и бесповоротно. И семье станет легче. Разумеется, легче. Они устали бояться, каждый день ожидая известий: ранен, убит, очередное обвинение… Новый срок мать с отцом точно не переживут. Они устали, как устают родственники тяжелобольного, и когда безнадёжно больной человек умирает, близкие облегченно вздыхают. Они в ужасе от собственного эгоистического чувства, но ведь смерть – действительно избавление. Когда умерла бабушка, пришёл врач и уже на пороге спросил: «Что, отмучились?» И все поняли: он имел в виду и саму бабушку, и её детей, и её внуков…

Вот и он мучает всех многие годы! А так встал на край, качнулся, и через несколько секунд он в месте вечного упокоения. Быстро, гигиенично, не очень больно. Нет, на гигиеничность не рассчитывай – жара, будь она проклята! Всплывет кверху брюхом, и вылавливать его будут багром, а потом с отвращением засунут смердящие останки в мешок и закопают как неизвестного под каким-нибудь номером… Так не хочется? Нет, Не хочется! И потом у него есть долги. Да, долги! Кто обещал правителю встречу, забыл? И правитель там ждет, не дождется, все глаза проглядел, вот и команду прислал. А он собрался в воду, как в кусты! Признайся, ведь ты – слабак, разве нет? Я признаю всё, что угодно, если немедленно не напьюсь… Всё время хочется пить! А ещё надо идти! Нет, нет, он ещё не решил, пойдёт ли к заправке, а может сразу к ближайшему городку, и там ночью попытается сесть на поезд. Попытается сам. Он немного полежит, совсем немного, и додумает. Додумать не дали.

Занятый своими мыслями, он не сразу обратил внимание на шорохи, а услышав, вяло подумал, наверное, воображение разыгралось. Но вот кто-то тяжело задышал рядом. Собака? Открыв глаза, он на мгновение опешил: над ним склонились несколько голов и, не успев испугаться, понял – подростки. Он видел их худые, скуластые, загорелые лица, бритые головы, обнажённые по пояс торсы. И, переводя взгляд, рассматривая одного, другого, третьего, четвёртого, почувствовал исходящую от юных существ опасность. Угроза была в жёстких лицах, решительных позах, в сжатых кулаках, в затянувшемся молчании, в бессмысленных, как у слепых, глазах…

Он попытался подняться, но один из мальчишек, высокий и почему-то с верёвкой на шее, босой ногой лениво опрокинул его на землю. Вожак? Другой, в красных шортах, выхватил рюкзак и, оттащив в сторону, стал раздёргивать верёвку. Узел у него распустился в одну секунду и, вытащив пакет, парень бросил его, младшим собратьям, а сам потрошил сумку дальше. А младшие, усевшись на корточки и, как кузнечики, выставив коленки, стали быстро поглощать улятувские припасы. Один из мальчишек, припав к бутылке, выпил её в два глотка, другой в нетерпении стал, разрывать обёртку шоколадного батончика. «Почему они молчат? Немые?» И будто в ответ беглец услышал истеричный окрик старшего, что удерживал его ногой на земле:

– Шоколад не трогать! Я сказал: харэ! На вечер! – приказал мальчишкам, и обернулся к парню, что возился с сумкой, тот как раз натягивал добытую футболку.

– Чифиряй, керя! Кончай ты, еванрот, с этим барахлом! В карманах, в карманах пошарь! – И парень послушно начал расстёгивать карманы и вытащил сначала телефон, а, потянув за проводок и зарядное устройство.

– О, сотик! – радостно взвизгнул самый маленький из парней. И все разом обступили потрошителя.

Но только беглец приподнялся, рассчитывая перекатиться вбок и вскочить на ноги, как тут же получил удар ногой. И, когда, переждав боль, открыл глаза, старший, окружённый товарищами, с интересом крутил в руках аппарат. Пацаны тихо переговаривались, цокали языками, один сыпал крошками и что-то быстро-быстро говорил набитым ртом. А он снизу разглядывал/оценивал старшего: спущенные серые шорты с набитыми карманами, большой, совсем не детский живот, выступающие рёбра, длинные руки… Но вот парень поворачивается, за ним и остальные уставились, рассматривая его, распластанного на земле. И лица стали одинаковыми, всё решившими. «Сейчас начнут искать деньги!» – понял он.

Вот и вожак, убрав ногу с его груди, стал делать какие-то знаки остальным. Времени на раздумья не было, совсем не было. И, застонав и обхватив себя руками, будто от сильной боли, беглец подтянул колени и, резко выбросив вперед ноги, вскочил с места. Одной рукой схватил полупустую сумку, другой вырвав телефон – оставлять нельзя! – и бросился по склону к дороге. Вслед ему заулюлюкали, затопали ногами, кто-то кинулся вслед, но скоро отстал. Перескочив через узкоколейку, он понёсся мимо бесконечного бетонного забора. И подгонял себя, задыхающегося: быстрей! быстрей! быстрей!

Казалось, он бежал бы так до самой Москвы, но дыхания хватило метров на триста, а потом в голове застучали молоточки, ноги налились чугуном и перед глазами всё поплыло… Только нельзя вот так сразу останавливаться! И, уменьшив темп, он перешёл на шаг, не успевая глотать воздух. Он и сам от себя не ожидал такого спурта: сроду так не бегал, и выложился по полной программе. Но если бы подростки догнали, не смог бы сопротивляться. И вряд ли мальчики ограничились бы банальным грабежом. А вдруг захотели бы потренироваться, и он вполне мог стать боксёрской грушей. Стоп! Не накручивай! Он ведь оторвался, убежал, ушел.

И оглянулся: позади – никого, будто не было ни котлована, ни юных грабителей, и мальчики в глазах – только мираж. Но кто тогда выпотрошил сумку, отнял рюкзак? И вытащил это, рассматривал он зажатый в руке телефон. Какое к чёрту видение! Телефон надо было выбросить в котлован! Именно телефон и мог бы навести на его след. Взрослые обязательно бы заинтересовались, откуда у подростков такой аппарат. И уже было бы делом техники, совсем простой техники допроса выяснить, откуда… Да и сам телефон сказал бы, чей он. Всё, всё, проехали!

Остается только надеяться, он не покалечил мальчишку. Но тот ведь даже не вскрикнул! Так, может, от сильной боли и не смог закричать? Нет, нет, он не мог сильно ударить. Всё равно как-то гадко, даже тогда, когда спасаешься… Ах, вот оно что! Мы, оказывается, ещё жить хотим? Забавно! Такой диапазон в течение получаса: от желания покончить со всем одним махом на дне пропасти до мгновенного превращения в Абебе Бекилу. Так, может, желание ещё немного подышать этим раскалённым воздухом – это и есть основной инстинкт, а не то, что обычно под ним подразумевают? Не он ли заставил его бежать от мёртвых Чугреева и Фомина, от малолетних бандитов, от… Бежать от Анатолия? Здесь не всё так однозначно. Он, собственно, следует плану этого странного человека, но стоит ли продолжать? Нет, ещё ничего не решено, он просто пойдёт в посёлок, надо ведь купить и провизию, и обязательно воду…

И, вскинув на плечо сумку, медленно побрёл к посёлку. И скоро нагнал живописную группу: двух разноцветных коров и седого дядечку в голубой рубашке на велосипеде. Старичок, подгонявший бурёнок хворостинкой, весело разговаривал сам с собой и совсем не замечал, как у одной из коров, рыжей с белыми пятнами, из сосков струилось молоко. А другая исторгала из себя тёмно-зелёные лепешки. И всё вместе это замечательно пахло, пахло живым и свежим…

– Смотрите, молоко течёт! – не утерпел и выкрикнул он.

– А что делать, паря? – тут же приостановил старик велосипед. – Барокчанка, она, токо-токо первого теленка принесла, вот молоко и прет. И, ты скажи, доить не дается, курва! Вот гоню до дому, там телок, может, дасть ему сиськи-то подёргать. А ты откудова тут? – скосил дед любопытный глаз.

– Скажите, где здесь есть поблизости заправка? – поспешил он задать свой вопрос. И когда старик замешкался, стал объяснять: – Ну, где автомобили заправляют бензином…

– Машины, чё ли? Как не быть? Есть…

– Далеко?

– Как сказать? Я б туда доехал споро, а ты ногами как перебираешь? Ежели… – принялся было рассуждать старик, почёсывая белую щетину, и пришлось нетерпеливо перебить.

– И как туда дойти?

– Так через посёлок, паря! Пройдёшь посёлок, а там будет тебе дорога, а за дорогой и твоя заправка… Иди прямо, потом наискось…

Слушать дальше не имело смысла. И, пробормотав «спасибо, спасибо», он невежливо повернулся спиной к старику и бросился к ближним домам. Ничего не поделаешь, но идти придётся через посёлок, обходить долго.

Посёлок, крест-накрест поделённый дорогами, был так себе, ничего примечательного. И, само собой, никаких таун-хаусов, газонов, супермаркетов! Но, переходя с улицы на улицу, скользя мимо одинаковых домов, он удивился: где видел нечто похожее совсем недавно? И эти пыльные улицы, и эти двухэтажные дома, и эти магазины… Ну да, станция Оловянная! Во сне она была именно такой. Правда, там, у домов не было таких симпатичных балкончиков, отвлекал он себя архитектурными особенностями здешних селений. Не хотелось углубляться в мысли о заправке, о шофёре, о поезде… Но мысли сами, без спроса, накатывали одна за другой. Нет, нет, он ничего ещё не решил, он просто посмотрит, что за заправка, оценит риски и тогда… Что тогда! Машина – это действительно шанс! Пусть только Дорин друг довезет до железной дороги, только до станции, а потом… Потом он уловил испуганный взгляд девочки-подростка и понял, что разговаривает сам с собой. Чёрт, снова потерял осторожность! Нет, идти дворами было ошибкой, здесь как раз и сосредоточена жизнь: тетушки у подъездов, дети на велосипедах, несколько сосредоточенных мужчин у машины, ремонтируют, что ли? Все они за версту видят пришлого человека, вот и провожают взглядами: кто такой, откуда?

Но как ни хотелось прибавить шаг, надо удержаться. Осталось немного, за ближними домами уже нет ничего, только степь, всё та же степь. И когда они кончились, он сразу увидел сооружение, чётко выделявшееся своей отдельностью в пространстве – бензозаправка. И, прислонясь к теплой стене дома, долго всматривался, пытаясь найти признаки опасности на подступах к месту встречи. Только что можно разглядеть на таком расстоянии? Но вот слева, за широкой полосой асфальта, стояла рощица, и заросли её заканчивались как раз напротив заправки. Надо же, все условия, только иди!

И, оторвавшись от стены, он, не оглядываясь, быстро пересёк шоссейку и вступил под сень зелёных насаждений. Но, продравшись сквозь кусты, остолбенел: зелень скрывала свалку, тотальную и беспощадную. Среди хилых, ободранных деревьев и кустов чего только не было: ломаная мебель, мятые пластиковые бутылки, разорванные пакеты с гниющими отбросами, рваные покрышки… И пахло так отвратно, так безнадёжно, будто у разверстой могилы. Не хватало только наткнуться на труп! Труп не труп, но вполне живой человек в пальто с меховым воротником был рядом. Не старый ещё, с отвисшей нижней губой, он деловито разгребал мусор длинной палкой в двух метрах от него. Пришлось, шарахаясь и чертыхаясь, пробираться через рукотворные завалы, хорошо, вовремя вспомнилось: здесь и надо похоронить айфон, толку от него никакого, а лихих людей соблазняет. И такое место скоро обнаружилось – приличная такая ямка, а если ещё присыпать землей и веткой обрушить мусор… Но дальше, не утерпев, он пошёл краем леска, то обнаруживаясь, то скрываясь за полуголыми ветками, авось те, кто проносится мимо на машинах, примут за завсегдатая свалки.

Но лес скоро кончился, и сквозь редкую листву можно было наблюдать, что за место выбрал шофёр для встречи – ничего особенного, самая обычная заправка. Была ли она когда-то заправкой его компании? Возможно. Насколько он помнил, в Забайкалье они открыли таких больше двадцати, в проекте были ещё пять. Да какое это теперь имеет значение! Не отвлекайся! И смотри, смотри! А там и смотреть было нечего. Позади бетонного строеньица с большим козырьком стояли две старые иномарки, скорее всего, самих заправщиков, несколько машин прижались к автоматам и стоят, пьют бензин. Но самосвала Анатолия не было. Не было! Может, мешает фургон? Да причём здесь фургон! Оранжевую махину ничего бы не смогло скрыть. Ну вот, так и знал! Друг Доры – обыкновенный пустобрёх, и ничего больше. Но он-то, он-то, как легко повелся! И потерял столько времени! Но хуже другое – этот разговорчивый шоферюга знает, где он может находиться, а плюс-минус несколько километров роли не играют.

И что теперь? Слушай, а может, Анатолий просто не дождался? Он сам тоже хорош, нет, чтобы сразу идти сюда, к заправке, чего он выжидал? Теперь самому придётся добираться в этот городок… как его, Шилка? Вот-вот, в Шилку. Надо достать карту, определиться. Вспомнил! Какая карта, она осталась в рюкзаке, а рюкзак у мальчишек. С досады захотелось отшвырнуть и сумку, но она-то в чём виновата. И, прижав к груди поклажу, чтоб не мешала выбираться из кустов, он в последний раз посмотрел на заправку, так, на всякий случай.

Фургон и грузовик уже отъехали, теперь у автоматов другие машины, но что там между ними виднеется, что-то яркое. Нет, не может быть! И ещё не веря себе, он сдвинулся на метр влево, потом ещё, ещё… И увидел и самосвал, и шофёра. Дверца кабины была открыта, и Анатолий там сидел, свесив наружу длинные ноги. И сам собой вырвался вздох облегчения… И ничего не облегчения, просто глубоко вздохнулось и только! Да и чему, собственно, радоваться? Ну, приехал шофёр, как обещал, ну, ждет и что? А в кузове можно спрятать целый взвод автоматчиков. Да какие автоматчики, там доски, видишь, доски и никаких данайцев. Не спеши! Не спеши! – пытался он определить какие-то признаки опасности в поведении шофёра, но тот, опустив голову, читал газету, время от времени встряхивая листы, вот посмотрел на часы, почесал переносицу. Нервничает? Но кто и нервничает, так это он сам.

Нет, он уже не думал о засаде – так можно и с ума сойти, хотелось только понять мотивацию постороннего. Отчего это вдруг совершенно незнакомый человек захотел помочь? Проникся сочувствием? В это не верилось, и не потому, что не хотелось обмануться, априори был уверен: сочувствовать могут только те, кто знает причины многолетнего преследования. А таких единицы. И потом, сочувствие – это одно, а деятельная помощь – совсем другое…

Но, может, дело в другом? Сам человеческий тип, что являл собой друг Доры, был чужд и неприятен, и идти на контакт, да ещё в такой ситуации, решительно не хотелось. Особенно неприятен был панибратский тон. Этот друг без всяких церемоний сократил расстояние, что бывает между абсолютно чужими людьми. Ну да, прищемил твой гонор! Ты тоже хорош! Всё ещё тешишь себя иллюзией избранности. Этот парень – шофёр как шофёр, что ты от него хочешь? Понять хочется, понять! А что, если это такой изощрённый способ манипулирования? И вся эта распахнутость и открытость – только маска? В самом деле, прикинуться своим парнем, наобещать с три короба… И ведь подействовало, подействовало! Он и речку переплыл, и до Первомайского доехал, и к заправке вышел. Теперь бы только до станции доехать, а дальше он сам, сам… Доберётся до другой территории, это ведь недалеко, а там всё и закончится. И что ему тогда шофёр! Он и сам не собирается долго прятаться…

Всё это и многое другое говорил он себе, не решаясь выйти из укрытия. Уже и резоны кончились, а он всё наблюдал: вот шофёр кинул на приборную доску газету и взял что-то в руки – телефон? – и, размашисто жестикулируя, минут пять беззвучно шевелил губами. Потом, не отрываясь от разговора, спрыгнул на землю, пошёл вдоль машины и, с раздражением постучав ногой по задним колёсам, скрылся из вида.

Именно это и заставило покинуть укрытие. Только выйдя на открытое пространство, он задеревеневшей спиной ждал опасностей со всех сторон, ждал, что внезапно раздастся команда, и к нему ринутся со всех сторон люди, и надсадный голос выкрикнет: «Руки вверх! Вы окружены…» Никто не выкрикнул. Только рядом вдруг затормозила чёрная большая машина, и в открытое окно кто-то красным лицом выкрикнул: «Эй ты, ебандей, очки протри!»

Это почему-то рассмешило и он, отпрянув от лакового внедорожника, десяток метров, что оставались до самосвала, пробежал весёлой рысцой. И замер у кабины, услышав, как шофёр по ту сторону машины с кем-то отрывисто ругается по телефону. Он не мог разобрать отдельных слов, но скоро понял: разговор был не о нем, совсем не о нем. Через минуту Анатолий вышел из-за машины и, увидев его, как-то безразлично бросил: «Ну, наконец-то!» А потом устало добавил: «Давай в машину».

И хмурое настроение шофера как-то сразу успокоило и, забравшись в душную кабину, он стал извиняться: «Недавно только добрался. Машин совсем не было…» Но шофёр, будто не слыша, сосредоточено тыкал пальцем в кнопки телефона: «При-вет!.. Всё как договаривались?.. С моей стороны никакой задержки…» Потом Анатолий набрал другой номер, а он потянул с приборной доски газету. Только разворачивать её не понадобилось, газета была сложена первой полосой наружу – выпуск за 12 августа. Каким спокойным был тот день, и ничто тогда не предвещало такой перемены, а теперь вот сиди и слушай, как друг Доры треплется по телефону, и что будет не дальше, а через минуту, не стоит и загадывать.

Анатолий всё говорил и говорил, и он в нетерпении вертел головой, пока взгляд не уперся в маленькую фотографию; С солнцезащитного козырька на него в упор смотрел Ельцин. Дед был в аляске и в красном берете, или как там этот цвет называется, и берет был ему к лицу. Впрочем Деду шло всё: и кепка, и шляпа, и берет. В цилиндре он выглядел бы Черчиллем, вот только Черчиллем так и не стал. А жаль… Но утром этого снимка, кажется, не было. Он что, специально повесил? Зачем специально, просто откинул козырёк, там рядом и другая картинка с полуголой девушкой… Но и фотография Деда ни о чём не говорит, как, собственно, и вчерашнее шофёрское ёрничанье по поводу правителя. Есть люди, что всегда против, уже хорошо, что протестует не Сталиным. И не стоит заморачиваться на сей счёт. Но когда шофёр отключил телефон, с языка само соскочило: «А ваш напарник не возражает?» – показал он на седого десантника. И Анатолий, повернув ключ в замке зажигания, раздраженно процедил:

– Какой напарник? Моя машина, кого хочу, того и вешаю. Могу и тебя повесить.

– Спасибо. Меня не стоит! – И было совершенно не понятно, чем так недоволен Дорин друг, только ли его задержкой? Но теперь поздно разбираться в нюансах шофёрской психики, раз сам сел в машину, выходит, полностью доверился. А он доверился?

– Теперь так! Зараз прямиком едем до Шилки, – зарокотал над ухом баритон. – Это недалеко, сорок пять кэмэ. Если б я знал, шо ты задержишься, давно б туда сгонял, пиловочник надо сбросить. А то на склад можем и не успеть…

– Извините, задержался… так получилось.

– Проехали! Ну, так от, сбрасываем груз и до поезда свободны, как орлы в полёте! А шо касаемо поезда, то ждать прибытия будем аккуратненько. Зараз патрулей, как собак нерезаных!

Так вот отчего шофёр так озабочен! Теперь понял, во что ввязался? Наверное, и сам не рад, что предложил помощь. Но тогда зачем ждал, почему не уехал?

– Вы знаете, машину, на которой я добирался сюда, останавливал военный патруль, – и, неожиданно для самого себя, беглец пересказал сюжетный поворот недавнего сна. На минуту даже показалось, что всё это было на самом деле…

– Та ты шо! А як же документы?

– Обошлось. Женщина, она была за рулем, сказала, что я её муж и… И документы не спросили, – это уже выговаривалось с трудом. Господи, что он несет? Зачем? Он что, сам не понимает, где сон, где явь? Или таким нехитрым способом успокаивал? Кого – себя, шофёра? Вот, мол, останавливал патруль – и ничего, всё нормально, никто не узнал.

– Не спросили – и хорошо. Ну, шо, поехали! – как-то совсем буднично проговорил шофёр и вывернул машину на дорогу. Скоро они уже были на восточной окраине посёлка: вот и замерший бетонный корпус и сосновые посадки, а за ними марсианский котлован… И здесь Анатолий, не то попросил, не то приказал:

– А давай на койку от греха подальше! Давай, давай, залазь!

Беглец оглянулся: позади него колыхалась тёмно-красная занавеска, и, развернувшись, он бросил на спальное место, прикрытое потёртым ковриком, сумку, потом рывком забрался и сам. Там, в пыльном красном полумраке был тесно и тревожно, и толком не понять, зачем шофёр затолкал его в этот отсек. Что, впереди патруль? Но разве он не понимает, что эти детские игры в прятки не помогут? Вот будет знать, как, не подумав, ввязываться в чужие дела! Но куда едет машина, отсюда он не может ничего контролировать, – всё больше и больше злился беглец.

Но скоро почувствовал, как машина стала замедлять ход, и свистящий шепот приказал: «Лежи там, и носа не показывай!» И вот уже в кабине зашуршала бумага, клацнула и открылась дверца, и чей-то прокуренный голос стал задавать вопросы: «Откуда едешь? Документы на груз!» Анатолий отвечал спокойно, и только за занавеской можно было уловить некую дрожь в его голосе:

– А кого ищете, мужики? Меня уже несколько раз останавливали?.. Подвозил кого?.. Прапорщика подвозил. А что случилось?.. Вояку где высадил?.. Так в посёлке и сошёл… На какой улице?.. А хрен её знает… Больше по дороге никто не попадался?.. А кто надо?.. Мужик такой лет сорока пяти, стриженный, в очках… Не, такого не видел. От самого Могойтуя таких не было. А шо он такого сделал?.. Ничего особенного, бабу грохнул… Так может, и правильно?.. Может, только делать так не рекомендую, ни одна сучка не стоит шконки и баланды… Всё, свободен!

И снова стукнула дверца, и мотор, набрав обороты, сдвинул машину с места, и она поехала. Поехала! Беглец перевёл дух и, не выдержав, отодвинул занавеску. Услышав за спиной шорох, шофёр обернулся и махнул рукой: давай, слазь!

– Ты видел, как они ищут? В машину и не заглянули! А ты боялся! – И беглец, не удержавшись, передразнил: «Это кто ещё боя вся!»

Но шофёр насмешки не заметил и продолжал успокаивать. – Дальше, я думаю, постов не должно быть, они теперь будут кучковаться токо на вокзале. А там и без нас народу богато, есть кого проверять. – «Обрадовал!» – досадовал беглец. А шофёр вдруг попросил:

– Ты это… достань сигареты из бардачка. И прикури, а то у меня шо-то руки трэмтять… Дрожат, понимаешь? – И поднял вверх правую руку, его длинные пальцы и впрямь подрагивали. – А если честно, то я сам трошки пэрэтрухав! Сердце упало как отвёртка в яму!

«Вот, так уже лучше, а то одним махом семерых побивахом!» – усмехнулся беглец, нехотя доставая сигарету из пачки. Он почему-то ещё там, за занавеской, был уверен, что и на этот раз его не обнаружат, и патруль снова пройдёт мимо. Зря, что ли, ему сегодня такой сон приснился?

– Ну, шо раздумываешь? Давай, давай, прикуривай, я не брезгливый…

– Спасибо за доверие! – хмыкнул беглец. И осторожно сухими губами прижал сигарету и щёлкнул зажигалкой. Сигарета прикурилась на вдох-выдох, но затянулся ею уже сам шофёр и, пыхнув раз, другой, скосил глаз на пассажира: «А сам? Шо, правда, некурящий?» – «Что-то не хочется» – пробормотал тот.

Курить-то как раз хотелось. Он бросил курить за несколько лет до катастрофы, и распечатался после ареста Антона. И сам удивился тогда, что потребовалось и крепко выпить, и перекурить этот арест. Он пришёл в дом к жене Антона, хотел поддержать, но и сам был в таком состоянии, что было непонятно, кто кому сочувствовал. Вот и попросил налить чего покрепче, налили виски, нашлись в доме и сигареты… В тюрьме курить бросил, теперь вот на вольном воздухе снова потянуло. Какой вольный воздух? Нет, он совсем страх потерял! Сон ему, видите ли, приснился! Оказывается, передвигаться на машине ещё опасней, хорошо, шофёр вовремя сообразил. Но если машину остановят ещё раз, успеет ли он спрятаться за занавеску? И поможет ли занавеска?

– Так ты, значит, ещё и бабу прикончил? – ни с того ни с сего расхохотался вдруг Анатолий. Надо же, как может взбодрить чужое несчастье!

А весёлый шофёр, перекатывая сигарету во рту, лихачил напоказ, расшвыривая оранжевой махиной по сторонам дороги мелкие механизмы. И скоро, выкинув окурок, стал, скаля зубы, сыпать анекдотами. Он слушал вполуха: анекдоты были совершенно несмешными. Его занимала одна мысль: что там написано в ориентировках, интересно, по каким приметам велено искать беглого заключённого? Ну, эти мысли долгие…

Меж тем дорога пересекла мост через реку, слева остался какой-то станционный посёлок и, оторвавшись от железной дороги и сделав полукруг, снова пошла на восток. И когда показался городские дома, он понял: Шилка! Вот и приехали… Приехали?