355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Тина Шамрай » Заговор обезьян » Текст книги (страница 4)
Заговор обезьян
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 05:00

Текст книги "Заговор обезьян"


Автор книги: Тина Шамрай



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 54 страниц)

Только заключённого мало волновала возня у «рафика», он не отрывал настороженный взгляд от женщины, а та всё никак не могла определиться. С чем, с ампулами? Что она тянет, с досадой подумал он, и от невыносимости ситуации устало прикрыл глаза. А капитан Лапина и сама была в некотором смятении и не понимала, что это с ней. Этот задавака с перевернутым лицом каким-то образом действовал на нее, и действовал неправильно. У неё так уже было. Малолетку-чеха тогда допрашивали жёстко, правда, пентанал его почему-то не брал, и решили пробить током. Стянули штаны и дали ему прикурить небольшим разрядом, потом увеличили дозу, и так несколько раз. Чеченец от боли потерял сознание, а она возвращала в его чувство уколами. Приходя в себя, парень дико косил глазом в её сторону, и всё визжал: уберите её, уберите! Не мог, сучонок, видите ли, перенести, что его, голого, видит женщина. А самому-то лет шестнадцать было, ещё, наверное, и никакого понятия о бабе не имел… Она тогда, чёрт знает почему, пожалела малолетку, а может, просто надоел своим вытьём, и ввела такую дозу, что он тут же закатил глаза и оскалил зубы. Зубы были целые, один в один, прямо сахарные, а вот не пригодились… Потом кто-то догадался, что она загасила пленного раньше времени, пришлось вывернуться и объяснить всё болевым шоком… Вот и с этим зэком всё не по делу… И, ты скажи, вот-вот Кондрат хватит, или так шизанётся, а он хоть бы слово сказал, нет, сидит, хорохорится, делает вид, будто его не касается. Говорят, на мешках с золотом сидел, а вот тоже и не пригодились. Не завидует она ему! Через несколько часов автобус найдут, и ему так и так не выбраться… Кого там решили натравить, ментов? Ну, а если он ещё сдуру сядет за руль…

Через минуту капитан Лапина тронула арестанта за плечо, и он открыл глаза, но, кажется, ничего перед собой не видел и не слышал. Женщина стояла совсем близко, держа в руке шприц, и что-то говорила, говорила, не разжимая губ, а он всё никак не мог уловить смысл её слов. Теперь от женщины пахло чем-то резким, и её выпуклый живот, обтянутый майкой, дышал у самого лица. Что она возится? Скорей бы уже… И, выпустив вверх струйку из шприца, женщина прикоснулась к его предплечью и, тут же отдёрнув, насмешливо процедила: «Вот видишь, и ничего, а ты говорил, больно будет…» Он и в самом деле ничего не почувствовал, даже то, что женщина задержала холодные пальцы на шее. Наклонившись, она что-то повторила несколько раз. Он слышал только шипение из её рта: несссзззарууу… несссзззарууу… Женщина выскользнула из автобуса, задвинув за собой дверь, и зачем-то стукнула пальцами по стеклу. И скоро переполненный «рафик» медленно двинулся с места, и ещё долго можно было видеть в степи синего цвета задок машины с косо закреплённым номером.

Но отъезд группы прошёл мимо сознания арестанта, казалось, что все они просто растворились в вечернем воздухе. Он с напряжением ждал, когда начнёт действовать химическая смесь, что ввела ему эта фрау Менгеле, или как там ещё… фрау Кох? Потом он не мог вспомнить, сколько просидел в полнейшей прострации рядом с недвижными телами своих конвоиров. «Вот и всё… вот и всё… вот и всё…» – крутилось в его раскалённом до красна мозгу. Потом не осталось и этой короткой мысли, голова стала странно кружиться, казалось, ещё немного, и он потеряет сознание.

Вчера около 21 часа на федеральной трассе Чита – Забайкальск вблизи посёлка Могойтуй произошло крупное дорожно-транспортное происшествие. На большой скорости столкнулись «Камаз» и микроавтобус, по свидетельству очевидцев, это был РАФ-22038. Непосредственной причиной столкновения послужила пьяная выходка водителя машины «жигули», который, выезжая с второстепенной дороги на трассу, подрезал большегрузный автомобиль. Водителю грузовика пришлось резко затормозить, микроавтобус это сделать не успел и на полной скорости влетел в «Камаз».

Ситуация усугубилась тем, что грузовик перевозил заправленные газовые баллоны, которые при столкновении машин взорвались. «Рафик» горел факелом, и никто из проезжающих в тот час по трассе даже не пытался его потушить. Сколько человек пострадало в автобусе, пока неизвестно, от автобуса остались лишь обгоревшие детали. Но, по косвенным сведениям, их было не менее десяти человек. Водитель «Камаза» получил травму грудной клетки. Виновник ДТП с места происшествия скрылся, но был задержан на посту ДПС.

В настоящее время на месте происшествия работает следственно-оперативная группа УВД и оперативном группа ГУ МЧС РФ по Забайкальскому краю.

В краевую детскую больницу доставлен ребёнок 6-ти лет, пропавший около недели назад на территории одного из городских рынков. Мать мальчика в милицию не обращалась, и поиском ребёнка никто не занимался. Он обнаружился совершенно случайно на железнодорожном вокзале. Ребёнок уверенно назвал своё имя, попросил хлеба и обматерил сотрудницу АОВД, когда та заставила его помыть руки.

Как стало известно только сегодня, ещё 8 августа солдат-срочник самовольно покинул мотострелковую часть. Известно, что оружия при себе солдат не имеет. Юноша прослужил в армии 7 месяцев. Сейчас ведутся его поиски. В ситуацию, по просьбе родителей пропавшего солдата, вмешалась краевая, комиссия по делам военнослужащих. Направлен запрос руководству части, где служил красноярец. Это уже второе происшествие в воинских частях на территории крал за последний месяц.

Напоминаем, всего две недели назад из Читы в Иркутск было доставлено тело солдата, который, по официальной версии, умер от сердечного приступа во время службы в Забайкальском крае. Родители погибшего призывника, уходившего в армию совершенно здоровым, в эту причину смерти сына не верят.

Летняя жара действует на жителей крал самым непредсказуемым образом. В Чите по месту жительства задержана неработающая женщина 1963 г. р., которая во время распития спиртных напитков и ссоры нанесла побои табуретом пенсионеру 1935 г. р. Пенсионер госпитализирован в 1-ю горбольницу с диагнозом: закрытая черепно-мозговая травма, закрытый перелом рёбер, гемопневмоторакс. Проводится расследование.

Сибинфо: Новости и происшествия. 15 августа.

Кажется, в следующее мгновение он дёрнулся, хотел вскочить, но не смог, левая рука была пристёгнута к поручню. Но ведь его освободили, он помнит, освободили! Тогда почему он прикован? И где все эти люди, что были всё время рядом, толкали в спину, мешали дышать, не давали двигаться? Он попытался крикнуть: «Эй, кто-нибудь!», но из горла вырвался только сдавленный хрип. Но на это сипение никто не откликнулся. Внутри машины было пусто, наверное, Антона уже отпустили, а его оставили. Как же так? Но ему непременно надо быть в Москве. Теперь что же, сидеть и ждать, когда его заберут? А если о нём забыли, просто взяли и забыли? Нет, так не пойдёт! Тогда он отстегнётся и уйдёт, и пойдёт на станцию, и сядет на поезд, и сам доедет. И доберётся до Москвы. Осталось только снять наручники! Только бы вспомнить, как это делается, и немедленно освободиться, ему рассказывали в камере как снять эти чёртовы оковы. Намеренно рассказывали? Да не всё ли равно теперь, кого там к нему подсаживали? Не отвлекайся! Нужно срочно снять браслет, для этого подойдёт что-то острое: шпилька, булавка. Откуда у него может быть шпилька, но и булавки, кажется, нет. Обойдётся без булавок, у него гибкая рука, он запросто протискивал её в горлышко трёхлитровой банки. Мать в детстве просила это делать, когда банку надо было помыть. Но ещё несколько лет назад он легко проделывал то же самое. Разумеется, кольцо наручника гораздо уже, но он вытащит руку, обязательно вытащит… Надо только смазать запястье… Дезодорант? Мыло? Крем? Но это всё там, в сумке, а сумка далеко. Сможет ли он дотянуться до неё? Ну, так попробуй! Повернись спиной, вытяни ногу… Только ни в коем случае нельзя дергать прикованной рукой, а то рука распухнет и её уже не вынуть… Давай, вытягивай ногу, правую, толчковую, вытягивай дальше, ещё дальше… Теперь цепляй, цепляй за лямку… И не торопись, не торопись… Попробуй ещё раз! Осторожно, осторожно… Есть! Теперь тихонько тяни… Вот так, так, так…

Подняв сумку на колени, он стал искать несессер, искал, терм терпение, чертыхаясь, одной рукой делать это было неудобно. Но, выудив искомое со дна сумки, пришлось долго возиться с застёжкой – молния не хотела двигаться. Потом пошло легче, хотя маленький стеклянный цилиндр тоже дался не сразу, всё выскальзывал из руки. Но когда он зажал его между коленей, колпачок легко отвернулся. И смазать левую руку шариком дезодоранта уже не составило труда. Никакой химический опыт в юности он не проделывал так осторожно, как тянул теперь руку из металлического обода. Всё ещё гибкая ладонь сложилась почти пополам, а он всё тянул, и тянул долго, бесконечно долго… И только, когда, соскользнув с пальцев, наручники, звякнув, повисли на поручне, он откинулся на спинку кресла и выдохнул: всё! Никаких оков!

Теперь следующий вопрос: как добраться до станции? Только бы добраться, а там совсем просто, у него и паспорт есть, совсем чистенькая такая белая книжица… Надо же, пока его не было, на воле поменяли документы, но вот шрифт какой-то странный, рассматривал он буквы на мелованной бумаге. Бог с ним, со шрифтом, но ведь это его фамилия, его имя. Его, его, всё его!

Дверца машины легко поддалась, и он вывалился наружу. Теперь он точно свободен! Нет, нет, не спеши! Прежде надо снять зэковскую робу. И с остервенением он стал сдергивать пропотевшую куртку с нашитой поверх кармана полоской с его фамилией. Никаких фамилий, а то не пропустят, задержат – и он никуда не успеет! И эти вонючие тряпки надо спрятать, да, спрятать! Он немедленно здесь и закопает, а потом переоденется, и тогда никто не посмеет тыкать в него пальцем: зэк! Надо только углубить вот эту ямку у скалы.

И стал пригоршнями выбирать сухую и сыпучую, как крупа, землю, выбирал долго и остановился, когда яма стала ему по колено. И, бросив туда опостылевшие тряпки, он стал сыпать туда землю, сыпал долго, а яма все зияла провалом, и изнутри стала подниматься тревога: да она бездонна! Пришлось собирать камни – так будет быстрее, и всё сыпать и сыпать землю… И только когда, наконец, у скалы вырос холмик, перевел дух: и с этим покончено! Да нет, не покончено, зачем он насыпал столько земли! Надо всё сравнять, обязательно сравнять! И пришлось по-собачьи расшвыривать во все стороны лишнюю землю, а потом ещё потоптаться ногами и присыпать сверху листьев, вон их сколько, жёлтых и ещё зелёных! Получилось красиво…

Что, так и будет стоять, любоваться? Надо немедленно уходить! Немедленно! А то вдруг стража передумает, вернется и скажет: рано ещё выходить, надо посидеть взаперти. Чем он лучше других, а другие сидят молчат, терпят. И пусть сидят, а он не хочет. И что за дурацкая привычка запирать людей под замок! И не надо присылать за ним машину, он и пешком дойдёт. Посёлок где-то совсем близко, как он называется? Стеклянный, оловянный, деревянный? Оловянный! Там станция, рельсы, поезда… Он сядет в поезд и совсем скоро будет в Москве. Надо же, как всё просто, когда сняты оковы!

А что если сесть за руль этой колымаги, и не надо никакой станции, можно доехать и на машине. Нет, нельзя, у него ведь нет прав. Но без прав его задержат, и он опоздает в Москву. И, закинув сумки на плечо, он пошёл прямо, туда, где должна быть дорога. И брёл в густой рыжей траве, как в камышах, и быстро выдохся: оказывается, по траве идти так же тяжело, как и по песку. И было отчего-то трудно дышать, и приходилось подгонять и подгонять себя. Надо, Федя, надо! – вспомнилась киношную реприза. Он обязательно выйдет на дорогу, там асфальт, там будет легче.

Так, глядя под ноги, изредка вскидывая голову: далеко ещё? он всё шёл и шел. И видел себя будто со стороны: маленький человечек бредёт по бесконечной равнине, и всё было как в замедленной съемке, так же тягуче долго плыл перед глазами пейзаж. Вот только шоссейка будто дразнила, то показывалась, то вдруг исчезала из виду. Наконец, чёткий контур проехавшей вдалеке машины обозначил дорогу, и вот уже ясно видно серая гладкую ленту со щербинами по краям асфальта, с полосами наметённого ветром песка. И совсем не удивила та чёткость, с какой он различает каждую песчинку и каждый листок травы, росшей на обочине. Он помнил эту чёткость, когда в первый раз посмотрел на мир в контактных линзах. Но окуляры были привычней, и он так и не смог заставить себя лепить на зрачки кусочки пластика. Не отвлекайся, а то пропустишь машину, приказал он себе. Осталось всего ничего, каких-нибудь десять-пятнадцать метров!

Но когда вышел на вечернее шоссе, растерялся: вокруг было пусто, только впереди виднелось что-то, похожее на дом. Там он и подождёт машину, напьётся воды, приведёт себя в порядок! Только вблизи строеньицем оказались хаотично сваленные ломанные бетонные плиты с торчащей в разные стороны красной от ржавчины арматурой. И, дойдя до завала, он прислонился к шершавой, и почему-то холодной плите и постоял так, отдыхая, несколько минут. А что, если здесь бросить сумку? Зачем она ему? Вещи вяжут человека, и он не может в случае опасности бежать. Какой опасности? Его ведь освободили! Ну да, освободили, но вдруг вернутся, свяжут, заклеят рот… И, не раздумывая, бросил сумку в расщелину между плитами, она глухо стукнулась обо что-то там внутри. Всё! И это похоронил. Теперь, пустой и лёгкий, он совершенно свободен.

И не успел вернуться к дороге, как его догнала одна, другая машина, и он вдруг засомневался и не стал поднимать руку. А стал проигрывать возможные шофёрские вопросы и всё не мог найти ответ, как он оказался здесь, на дороге. Не рассказывать же, как их с Антоном везли в Читу, а потом все куда-то исчезли, и он остался один. Нет, об этом рассказывать нельзя! А то могут и назад, в барак, отвезти. Нет, нет, ему надо срочно в Москву!

Но когда показался транспорт, голосовать не пришлось, нагнавший его старенький грузовичок остановился сам.

– Ну, что, мужик, подбросить? – выглянул из кабины загорелый парнишка.

– На станцию довезёте? – выдавил он из себя.

– С тебя причитается. Годится? – предупредил парень. – Сам заберёшься или подмогнуть?

– Годится, годится! – торопливо выкрикнул он и неумело с колеса перевалился через дрогнувшие под ним доски.

Кузов был пустым, без груза и без людей, и это было замечательно. Машина тут же набрала скорость, хорошо, он успел стать на колени и уцепиться рукой за передний борт. Чего они так несутся? И заглянул в маленькое оконце: там, внутри, виднелись два человека. Да не всё ли равно, сколько их там? Главное, никто ничего не спрашивает. Так, покачиваясь, он и трясся на грязных досках кузова и ехал на станцию Оловянная. Но вот грузовик тряхнуло, он вскинул голову и увидел: там, впереди, уже показались дома. И хорошо, и замечательно, скоро вокзал!

И тут молоточком по темечку ударило: деньги-то остались в сумке! Надо же быть таким бестолковым! Там, сумке, не только деньги, там и телефон. Как же он без телефона? Но с телефоном он потом разберётся, а вот чем расплачиваться с шофёром? Чёрт! Его могут арестовать за… За что? А вот за то, что зайцем хочет проехать… Что, на ходу прыгать? Не надо прыгать, у него есть заначка! В неволе хочешь, не хочешь, а научишься делать такие вещи. На всякий случай. Деньги он спрятал в стельке, только вот в какой кроссовке – совершенно не помнит.

Начнём с правой ноги. И, стащив кроссовку, он прощупал стельку: должен быть бугорок, даже не бугорок, утолщение, ну, ещё, ещё… Должны быть деньги, должны, он ведь не всё посмотрел. Есть ведь ещё одна кроссовка, а в ней другая стелька. И быстрее, быстрее, вот уже видны железнодорожные фермы, а он всё ещё возится… И, сорвав с ноги вместе с носком левую кроссовку, он лихорадочно принялся мять пахнущий потом податливый кусок латекса – и здесь ничего! Вот тогда он запаниковал и приготовился к самому худшему – задержанию, допросам, решёткам. Нет, он не хочет! Сколько можно его арестовывать? Он что-нибудь придумает, он скажет шофёру: он не виновен! Оправдываться не пришлось. Стелька вдруг волшебным образом разделилась на две части, и оттуда показалась сиреневая пятисоточка…

Когда машина остановилась у двухэтажного здания вокзала, он пёрышком вылетел из кузова и бросился к кабине, и протянул деньги. Хмурый человек за рулем головы не повернул, сидел истуканом. Странный товарищ, что это он так? Пришлось постучать в железный бок машины.

– Спасибо, довезли… Вот возьмите! – протянул он купюру.

Человек, так и не повернув головы, молча принял деньги, и машина тут же тронулась с места.

– Эээ!.. Мне бы сдачу! – крикнул он и осёкся. Машина резко остановилась и зелёным бортом двинулась прямо на него, едва успел увернуться. Шофёрский напарник выскочил к нему и с какой-то нехорошей улыбкой прокричал в лицо:

– Нет у нас сдачи! Но если ты такой жидяра, то подожди, счас пивка и сигарет куплю – и дам тебе сдачу! Нет, ты посмотри, сдачу ему!

Парень ринулся к станционным киоскам, а, вернувшись, сунул ему какие-то бумажки, оказалась сущая мелочь – 133 рубля и ещё 58 копеек. Это было не хорошо, так ведь не договаривались! Нет, в самом деле, как же теперь быть с билетом на поезд? Что ж они так со мной? Знали бы, черти, кого подобрали на дороге, кого подвозили!

И что теперь делать, остановился у одной из могучих берёз, росших на станции, и огляделся. В синем безжалостном свете вокзальных фонарей силикатным кирпичом белел вокзал, за перроном отливали серебром рельсы, мигали красные огни, а мимо туда-сюда сновали разнообразные фигуры. Они то внезапно появлялись в круге света, то исчезали в темноте, а потом появлялись уже под другими фонарями. И голоса, и громкий смех, и металлический лязг, и музыка – эта вокзальная суета была до того чужда, что он почувствовал себя щепкой, потоком прибившейся к берегу. Но ещё минута, другая и его снова понесёт куда-то дальше…

И он вдруг остро почувствовал свою отдельность от этой слитной жизни, а скоро её почувствуют и другие. Нельзя стоять столбом, надо идти, искать кассу. Но как брать билет? Не просить же кассиршу: «Дайте на все деньги, куда хватит». Это в детстве можно было вывалить на прилавок мелочь и сказать продавщице: «Ирисок! На все!». Он ещё помнит, сколько радости было, когда карманы были набиты конфетами…

Но вернуться в детство не дали. Над самым ухом чей-то голос визгливо выкрикнул: «Не знаешь, чё ли, как потратить? Давай их сюда…» И его тут же тесно обступили несколько человек с неясными лицами, они жарко дышали в лицо, теребили со всех сторон, но, когда он был готов разжать пальцы, женский голос за спиной потребовал: «А ну, брысь отсюда! Что пристали к человеку?» И, обернувшись, увидел женщину в голубом платье и белых босоножках. Он почему-то чётко видел эти босоножки с перепоночками, видел маленькие белые пальчики, на которых поблёскивал красный лак. И вот это голубое платье, эти белые босоножки заворожили не только его, но, видно, и бойких парней.

Они разом отступили и пропали, будто кто стёр ластиком. А незнакомка подошла близко и заглянула в глаза: «Ты чё? Деньги отдал бы? Ну, ты даёшь! Это же шакалы, с ними только так и надо!» Он ещё хотел спросить: а как надо, но женщина взяла его за руку и повела куда-то, и он безропотно подчинился. Она что, знает его? Но и он где-то видел это ярко накрашенное лицо, это синее платье, только где? А как же поезд, Москва, подумал он, но как-то мельком, будто о чём-то не обязательном.

У киоска незнакомка обернулась к нему и взяла из рук деньги, он так и нес эти бумажки в кулаке: «Что будем брать? Пиво или водочки?» И, не дождавшись ответа, стукнула в зарешёченное окошко и велела неразличимому за товаром продавцу:

– Давай «Балтику», две бутылочки, и одну водки, и подороже, подороже… И ситро, ситро дай! – И он ещё подумал: «Какое ситро? Разве ещё есть ситро?» Но спросить не успел, женщина потянула за руку: что стоишь, пойдём! И они степенно перешли привокзальную площадь, будто сто раз ходили так вдвоём, а потом, как сорвавшись, понеслись тёмными улицами мимо кирпичных пятиэтажек, мимо каких-то нелепых строений, мимо двухэтажных деревянных домов… Под фонарями незнакомка оборачивалась, будто проверяла: не потерялся ещё – и улыбалась черными в полутьме губами. Он тоже старался, отвечал, а то вдруг бросит посреди улицы, и что тогда? Скоро они вылетели на узкую улочку с маленькими домами, и женщина остановилась у какого-то забора, за ним в глубине участка неясно проступал дом, где оранжево светилось одинокое окошко.

– Вот и пришли! – открыла она калитку, и, не оглядываясь, пошла к дому. И у самого крыльца обернулась: «Ну, чего ты? Проходи, гостем будешь». И рассмеялась, и он пошёл на этот смех, и поднялся на крыльцо, там, за распахнутой дверью вспыхнул свет и ослепил его. Незнакомка так и стояла, подняв руку к выключателю, и на фоне белёной стены её фигура была так рельефна, так… Где он видел это изогнутые брови, эту родинку на щеке?

Он с трудом оторвал взгляд, и стал делать вид, что осматривается по сторонам. А по сторонам показалось всё знакомым, он бывал когда-то на такой летней веранде, бывал в детстве. В глухой стены диван, рядом стол с неубранной посудой, у другой стены ещё один стол с круглой электрической плиткой и зелёная дверь, что вела в дом. Где он видел всё это: в Фирсановке, в Снегирях?

– Садись! Да не на табуретку, а сюда, на диван садись. Ты что же, меня не помнишь? Совсем? Надя я… Надя Почтарёва! Не вспомнил, нет? Ну, ты даёшь! – тараторила женщина. И снова рассыпалась смехом, и он был легким, радостным, и ему тоже сделалось хорошо. Вот только, кажется, девушку с такими лицом звали совсем по-другому. Да не всё ли равно? Надя так Надя.

– Да нет, отчего же, помню, – зачем-то соврал он, но что говорить дальше, не знал. И во все глаза глядел, как женщина задёргивала короткие шторки, убирала посуду, потом чистила картошку, наливала из жёлтого ведра ковшиком в синюю миску воды.

– Тебе как, сварить или пожарить? – улыбнулась ему женщина.

– Мне всё равно, – стал уверять он. Хотя очень хотелось именно жареной картошки, с луком, салом и с чем там ещё…

– Ну, раз всё равно, тогда будем варить, – решила Надя и поставила на плитку красную кастрюльку, и та сразу уютно зашипела на раскалённой спирали. Женщина хлопотала у стола, и всё что-то говорила… Но его занимали не слова, а нежная белая шея и эта подрагивающая под синим платьем грудь, и эти округлые руки: вон, сколько она нарезала хлеба! Он на расстоянии чувствует его свежий запах… Сейчас бы горбушку, блестящую, посыпанную какими-то зёрнышками, а если ещё натереть её чесноком! Когда там ещё еда сварится…

Но мучился он недолго, совсем скоро хозяйка поставила перед ним тарелку с дымящейся картошкой и вручила бутылку с водкой: открывай! Он долго возился, отвинчивая колпачок, но в граненые стаканчики налил аккуратно, по самые края. «Глаз – алмаз!» – похвалила женщина и выдохнула: «Ну, Коля, за встречу!»

Коля? Она что, не видит, он никакой не Коля? Как же так можно обознаться? И вспомнилось: девушка Надя, чего тебе надо? Нет, зачем же так грубо, он ведь сам пошёл за ней, вот и выпьет с удовольствием. А почему нет? Только после маленькой рюмки сразу закружилась голова. И правильно: к чёрту еду, это потом, потом! Надя говорит, что знает его, вот и хорошо, и он готов вспомнить то, чего не было. Или было? Сейчас он обнимет её и всё само вспомнится… Она такая беленькая, толстенькая, совсем как булочка и пахнет ванилью…

И тут разгорячённые мужские мысли прервал крик. Там, в доме, кто-то отчаянно плакал. Ребёнок? Надя с досадой вскочила с дивана: «Я счас!» и бросилась к зелёной двери. Ушла и пропала, но это почему-то не беспокоило гостя, он уже переключился на еду: нет, есть без хозяйки не будет, ну, разве только огурчик попробует. И достал из синей миски большой такой жёлтый огурец, и разрезал его пополам, и посыпал серой солью и долго, до белой пены, тёр половинки. Огурец громко хрустел на зубах и он не сразу заметил, как женщина вернулась. А Надя села рядом и всё смотрела на него с какой-то странной улыбкой. Наконец, поняла, что он не Николай?

– Извини, – проговорил он с набитым ртом.

– Да ради бога! Что же ты картошку не ешь, стынет ведь… А кильку будешь? У меня и килечка в томате есть, будешь? – От кильки гость отказался, но когда занёс вилку над картошкой, женщина попросила: «Давай ещё по рюмочке, а?» Выпили и по второй, хорошо так пошла, будто и не водка вовсе. И он, как барбос, уткнувшись в тарелку, стал так быстро и сосредоточенно есть, будто боялся, что возьмут и отнимут. А Надя задумчиво водила пальцем по клеёнке и время от времени, вскидывая на гостя глаза, вздыхала.

– И где ж ты пропадал, Колечка?

– Да были дела! – как можно беспечнее махнул гость рукой.

– Ты что же, к жене вернулся? – с напряжением выговорила Надя.

– Ммм… – вроде как запротестовал он. Нет, он обязательно скажет ей правду, вот только доест и скажет.

– Я на тебя, Николай Васильевич, не обижаюсь, нет, не обижаюсь. Что делать, жизнь такая. А я вот, видишь, теперь здесь живу, пришлось из города уехать. Да и тебя, я вижу, жизнь помяла… Нет, я так и не поняла, ты один живёшь, или как?

И пришлось выдавить: теперь один. Нет, неужели эта Надя не видит, что никакой он не Николай, никакой не Васильевич, и точно не Гоголь! А, может, он когда-то и в самом деле носил это имя – Николай? – взял он женщину за руку, она была горячей, и у него внутри вспыхнуло с новой силой. Так после еды почему и не вспыхнуть? Но Надя ведь не знала и всё сдерживала:

– Да погоди, погоди! Успеем ещё, успеем… Дай я на тебя посмотрю! Постарел! Ты ведь раньше очки не носил… А я? Тоже старенькая, да?

– Нет, что ты! Ты теперь даже лучше, такая пышечка… Вот только… – начал он и запнулся, не мог же он сказать правду. Да какая правда! Если женщина хочет, он побудет немножко Николаем.

– Слушай, а где усы твои? Где усы-то наши? – провела Надя пальцем по верхней губе. Усы у него действительно когда-то были, наверное, и Надя была. Были эти мелкие жёлтые цветочки на платье, серёжка с красным камешком, белокурый завиток на виске… И почему на спине такая грубая застёжка, будто не от лифчика, а от корсета.

– А помнишь? – обняла женщина белыми руками, и он задохнулся в этих объятьях. Наконец-то! Вот только вилка мешает, и он, не глядя, отбросил её куда-то в сторону, и в той стороне зазвенело. Зазвенело тонко и надрывно, и он не сразу понял, что это снова кто-то зашёлся в крике. И так это было не вовремя, и он застонал от досады и всё не хотел отпускать, и всё тянул женщину за руку: не уходи! А Надя всё повторяла: «Я счас, ты посиди, я счас!» И снова кинулась к зелёной двери уже не на крик – на вой.

И он не выдержал этого бесконечного ааа-ааа-ааа и сам вскочил, захотелось узнать, кто так надрывно плачет в доме. За тяжёлой зелёной дверью был длинный тёмный коридор, в конце его что-то светилось, и он пошёл на этот свет и, добравшись до полутёмной комнаты, замер на пороге. Комната была почти пустой – кровать да стол у занавешенного красной тряпкой окна, а на кровати лежал ребёнок, больной ребёнок. Жёлтое лицо мальчика было искривлено гримасой, тонкие ручки беспокойно двигались поверх тонкого одеяла, и казалось, что под тем одеялом и нет ничего. Надя, приговаривая «счас, счас», суетилась у стола с какими-то склянками, а мальчик, не отрываясь, рассматривал его тёмными, влажными глазами, а потом слабо улыбнулся бескровным ртом. И он вдруг похолодел: «Мой ребёнок?»

И медленно оторвался от косяка, и встал посреди комнаты, не решаясь приблизиться, а женщина негромко и деловито приказала: «Вот и хорошо, вот и поможешь, только крепко держи». И сняла одеяло, и открыла скрюченное параличом тельце, и будто отдельно от него – длинные ноги с узкими ступнями. Он не мог отвести взгляд и от этих ног-палочек, и коричневой клеёнки поперёк кровати, и сбитой в ком серой простынки. И взял на руки мальчика – это был словно клубочек из сухих водорослей, и только глаза ещё жили, и держал невесомое тельце, стараясь не смотреть ребёнку в глаза – боялся, что ребёнок снова станет кричать. Держал до тех пор, пока, перестелив постель, женщина не толкнула его: «Теперь клади!» Он постоял у кровати, может, мальчик что-то скажет, но тот, обессиленный, закрыл глаза, и только беспокойные пальцы-косточки всё что-то перебирали и перебирали.

– Идём, он сейчас заснёт… Ну, идём же! – тянула его женщина.

Он не помнил, как они перешли из комнаты на веранду, и там теперь что-то неуловимо переменилось. И он сам уже боялся, что Надя захочет продолжения, когда рядом ребёнок, такой ребёнок. Но и Надя, будто и не было ничего такого, отошла в другой конец веранды и стала переставлять горшки с цветами. «Ванька мокрый!» – обернувшись, без улыбки зачем-то пояснила она. Надо же, какие красные цветы! И какой чёрный телефон, увидел он древний аппарат на коричневой тумбочке, на ней сбоку был выписан инвентарный номер. Разве здесь был телефон, не было никакого телефона!

Но только он остановил на аппарате взгляд, как ожил зуммер и затренькал негромко, вкрадчиво, настойчиво. И Надя схватила трубку будто весь вечер только этого вызова и ждала.

– Да, слушаю! – сказала она кому-то. И потом ещё несколько раз повторила: Да… да… да! – Но, бросив трубку, осталась у тумбочки и стояла там, отвернувшись, будто к чему-то прислушивалась. И не успел гость спросить, что случилось, как со двора послышался громкий лай. «Откуда собака? Не было никакой собаки!» – подхватился он с дивана и кинулся к широким окнам: что там? «Ты присядь, присядь!» – холодно осадила его Надя.

Да и не Надя это была, а совсем другая женщина. «А где Надя?» – заметался он по веранде. Но тут дверь с грохотом распахнулась и на пороге встал огромный человек, и он ахнул: «Балмасов! Нашёл, следопыт!» Капитан в дверной раме и в самом деле выглядел пограничником Карацупой, только собака была не Джульбарс. На руках он держал пекинеса, и всё гладил, и гладил повизгивающую собачонку, и женским голосом увещевал её: «Маня, успокойся, успокойся, Маня».

А он, застигнутый врасплох, не мог сдвинуться с места, но и капитан, кажется, никуда не торопился. Так они и стояли друг против друга, когда с улицы послышался рокот мотора, и во двор, чиркнув фарами по окнам веранды, въехал огромный серебристый «Freightliner», и, показалось, огромные колеса вот-вот сомнут и веранду, и сам дом.

Но машина только осветила округу, и в свете фар из высокой кабины «фрейтлайнера» бэтмэном выпрыгнул маленький человек, чёрные стёкла очков закрывали его маленькое, как кулачок, лицо и придавали ему хоть какую-то значительность. Красный игрушечный автоматик в руках был, видно, для воинственности. И Балмасов, сбросив собачонку, вытянулся во фрунт и, широко поведя рукой, доложил: вот взяли террориста, тов-рищ нац-вац-командующий! Правитель? Но сколько он будет гоняться за ним?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю