Текст книги "Заговор обезьян"

Автор книги: Тина Шамрай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 54 страниц)

– И давно не летаешь?

– Лет десять. Ты когда медяки в золотые червонцы отливал, у нас машины сыпались и, шо характерно, прямо в воздухе…

– У тебя в этой связи лично ко мне есть какие-то претензии?

– Какие претензии! Это ж я так, для разговору. Ты спросил, я доложил.

Помолчали. Пауза вышла какой-то неловкой. Надо что-то говорить, как-то общаться, но лично беглецу чего не хотелось, того не хотелось. Хорошо, подошла официантка, расставила тарелки, под конец водрузила и графинчик…

– Дочурка, а хлеб где? – строго спросил Анатолий.

– Ой, сейчас принесу! – спохватилась девушка и скоро вернулась с хлебной тарелкой. – Может, вам ещё что-то нужно?

– Не, дорогуша, того, шо нужно взрослым дядям, у тебя ещё нет…

– Ну, как знаете… Приятного аппетита!

– И тебе много разного и приятного! – Пока новоявленный вертолётчик сосредоточенно разливал водку, он выудил из кармана деньги и, отделив купюру, положил рядом с прибором Анатолия: моя доля!

А тот не спеша отставил графинчик и, накрыв денежку рукой, продвинул её по скатерти обратно: а это сдача!

– Знаешь, есть такой неприличный анекдот на эту тему. Не бойся, рассказывать не буду. Но скажу тебе как инженер инженеру: давай прямо зараз и решим этот меркантильный вопрос. От скоко у тебя грошей, сам помнишь? А я знаю, Дорка доложилась. Так тебе токо и хватит, шо на дорогу… И не ломай мне кайф! Могу я хоть раз в жизни угостить такую знаменитость, как ты, а? – без улыбки рассматривал Анатолий знаменитость. А потом, подняв фужер, предложил: «Давай, за удачу!» и залпом выпил. И с неприязнью подумалось: «Надо же, пьёт как воду!»

А шофёр-вертолётчик, как-то совсем по-детски причмокнув, стал подгонять: давай, пей! Пить не хотелось, он давно не пробовал спиртного, и чёрт его знает, как оно подействует. А тут ещё не давало покоя: что там, за спиной? За спиной сквозь грохот колонок слышались и уже не трезвые голоса, и шарканье ног, и звон посуды. Заметив его настороженность, Анатолий, наклонившись через стол и размахивая вилкой с куском рыбы, принялся успокаивать:

– Всё нормально! Ты думаешь, шо стражники твои сюда зайдут харчиться? Ага, разбежались! У них казённых денег на цэ дило нэма! А на свои гулять, так жаба задушит!

– Ты не учел одного: патрули заходят в такие заведения за другим – для проверки документов. И ищет меня не только милиция. «А как минимум три ведомства» – добавил беглец для себя.

– То-то я смотрю, дали тебе погулять аж до Шилки…

– Да ведь я гулял в степях, а не вблизи стратегически важных объектов…

– А! – беспечно махнул рукой шофёр-вертолётчик. – Ты, я бачу, милицейских боевиков насмотрелся, детективов начитался. Так то ж фантастика! Каждую минуту они там кого-то разоблачают, кого-то ловят, кого-то спасают… Сказки это! И ты скажи, чем больше правильных ментов в кино, тем меньше их на улице. Наверно, все в телевизор жить переселились… Говорю, ж тебе, это только в кино они…

«Ещё какое кино, особенно, когда заставляют смотреть его каждый день»

– …А жизни всё не так, в жизни, шо характерно, всё просто. Так шо на погоню, стрельбу и взрывы не рассчитывай. И попадёшься ты им в руки токо по случайности. Подойдут сзади, зажмут с двух сторон, ты и «мама» не успеешь сказать, а уже в наручниках.

– Сам арестовывал? – глянул исподлобья беглец.

– Арестовывал? Не, я токо… – не успел договорить вертолётчик, как его перебил телефонный звонок.

– Ё! Ну, так я ж вам знал… Ну, шо вы там как дети! – выслушав кого-то, рассвирепел Анатолий. – Не, я токо завтра подъеду… Сегодня никак… Чёрт, не слышно… Я перезвоню… Перезвоню, сказал!

Он ещё с минуту пребывал далеко мыслями и от подопечного, и от Шилки, но потом, тряхнув головой, вернулся в кафе «Ингода» и продолжил руководство: «Шо ты её греешь – выпей, оно и полегчает!»

Пришлось выцедить холодную водку, но она так сходу не может расслабить, надо подождать, сколько там… пять, семь минут? А вот шум за спиной здорово напрягал, и хотелось встать и выключить этот чёртов агрегат, что долбил мозги децибелами. Но встал вертолётчик, его снова кто-то вызвал по телефону, и он, чертыхаясь и бросив на ходу «Я зараз!», выскочил из-за стола.

И не успел он отойти, как за спиной послышались лёгкие шаги и рядом кто-то встал. Пришлось повернуть голову: рядом была загорелая женская рука с тонким браслетиком… красная юбка… на юбке разошедшийся шов…

– Мужчина, можно вас на пару слов? – спросила женщина.

– Пожалуйста, – растерялся он и оглянулся: где там вертолётчик? Но рядом было только миниатюрная блондинка с узкими чёрными глазами.

– Я слушаю, слушаю вас, – поторапливал он её. Надо бы встать, пригласить даму присесть, но делать это решительно не хотелось.

– Так я что хочу сказать-то? – наклонилась к нему незнакомка. От неё приятно пахло свежим алкоголем, и накрашенные губы двигались так близко, что пришлось невежливо отвернуться в сторону.

– Мы тут с девчонками празднуем день рождения, так поддержите компанию, – женщина говорила так громко, что в наступившей внезапно тишине – выключили аппаратуру? – её предложение, похоже, слышал весь зал. Он ещё подыскивал слова, как за спиной зарокотал баритон Анатолия:

– О! Какие феминки-малинки в этом городке! – отодвинул он стул. – Прошу к столу!

– Мальчики, так я ведь что говорю-то, вы одни и мы одни, – зачастила блондинка. – Может, составите компанию? – и двумя Руками показала на столик в другом конце зала. Беглец с тревогой поглядывал на вертолётчика: он что, примет приглашение? С него станется! А тот, внимательно глядя на женщину, широко Улыбнулся:

– Извини, подруга, с дорогой бы душой да с такими девчатами и посидеть, и выпить, и па-а-абщаться… Но у нас скоро поезд, – вертолётчик ткнул пальцем в циферблат часов. – А ты ж сама понимаешь, при таком раскладе и начинать не стоит… В другой раз, дорогуша, в другой раз. Прямо как только – так сразу! Обязательно состыкуемся! Договорились?

– Жаль. Значит, в другой раз, – женщину нисколько не смутил отказ и, покачиваясь на каблуках, она медленно поплыла от стола.

– А почему она подошла к нам? – обеспокоился беглец. – Они что, здесь работают?

– Ну, почему сразу проститутки! Они и так дадут, за красивые глазки… Ты ж бачишь, женщины как женщины, и почему это к нам не подойти? Два видных мужика, в полном расцвете лет и некоторых сил… Пропадают бабы без мужиков…

«Пропадают!» – с тоской подумал о своём беглец. Но тут же, не удержавшись, съязвил:

– А ты, значит, входишь в положение одиноких женщин?

– Бывает, – кивнул головой Анатолий. – Приходится себя ограничивать, а то пришлось бы работать, не покладая рук и других жизненно важных органов. – И, тут же рассмеявшись, предложил: – А давай подвалим, а? Я думаю, они нас не обидят, а ка-а-ак мы не обидим! Там за столом такой цветник… И у той, шо подходила, жопка така круглэнька, така аккуратнэнька…

– Кто-то обещал посадить меня на поезд! Или я что-то не правильно понял?

– Сначала оторвался бы не по-детски, а потом можно и на поезд. Нет? Ну, как знаешь! А по сто грамм? И давай на ты! Шо ты всё выкаешь и выкаешь… Не, не, Анатолием Андреевичем меня звать не надо, зови меня Толиком.

– Так мы уже перешли, – напомнил подопечный, и, увидев, как Анатолий наклоняет графинчик к его фужеру, накрыл емкость рукой. – Нет, нет, мне хватит…

– Захорошело? Так ты это… давай закусывай, закусывай! Во! И горячее несут! – Тут и, правда, на столе появилось новые тарелки, и на несколько минут воцарилось молчание. Только нож, само собой, оказался тупым, и мясо резалось будто пилой, да ещё тарелка повизгивала. Но таким же ножом вертолётный шофёр управлялся быстро, весело, с аппетитом. Вот так, уткнувшись в тарелки, они и пропустили появление нового персонажа.

– Мужики, помогите, если можете! – услышали они просительный шепоток.

– Ты шо хотел? – уперся взглядом в незнакомца Анатолий, скосил глаз и беглец. Теперь возле его стула тёрся светло-серый пиджак с отвисшим карманом… костюм дорогой, льняной, только светлая тишотка на животе была в пятнах… Незнакомец отчётливо богемного вида – стянутые хвостом на затылке тёмные волосы, ухоженная бородка – стоял с протянутой рукой, сложенной горстью. Этого персонажа ещё не хватало! Пусть шофёр-вертолётчик теперь сам и разбирается.

– Честное слово, мужики, деньги украли, документы тоже, не могу домой вернуться… А где дом?.. В Питере… А тут как оказался?.. Как, как? Художник я, искал натуру… И как, нашёл?.. Ну, ты, чего, мужик? Не хочешь дать, так и скажи. Меня уже в милиции по-всякому допросили… Я, допустим, дам, но тебе ж до Питера не хватит… Так я же дальше просить буду… А ты на перекладных не пробовал? Электричкой там, тепловозом… В электричке штрафуют, а в дизель не берут. Тут в депо и доступа нет. Его же недавно ограбили, вы что, не слыхали?.. А ты откуда знаешь? Сам участвовал? И шо взяли, буксы? – посмеивался Анатолий.

– И ничего смешного! А знают про это в Шилке даже дети. А вы что, тоже приезжие? Мужики, я сяду? – и, не дожидаясь разрешения, незнакомец, подтянув стул от соседнего столика, втиснулся между ними.

– Подъехали ночью на грузовике, знаете, с такой со стрелой, ну, с краном, погрузили какие-то двигатели… эти, электрические, и спокойно уехали. Вы поняли?

– А охрана? – удивился вертолётчик.

– Так они закрылись в тепловозе и до утра там сидели, – бородатый теперь обращался только к долговязому.

– Ну, анекдот! – крутил головой вертолётчик.

– Анекдот! – согласился бородатый. – Но охрана-то теперь усилена. Патрули сводные: и эржэдэшники, и милиция транспортная. И знаете, как это называется? СэСэГэ! Поняли, мужики? И снаряжают их, как десант в тылу врага. И маскхалаты, и эти… как их, радиосредства скрытого ношения, и приборы ночного видения, и сотовые телефоны с фотокамерой, и другой всякой хренотени до чёрта, шокеры там всякие… Разряд могут такой дать, весь задёргаешься!

– Сам пробовал? – участливо спросил Анатолий.

– В Питере и пробовал! – не стал вдаваться в подробности бородатый. – А на днях нагнали спецуху из Читы, тучей носились по станции. Слух прошёл, вагон с золотом угнали…

– Иди ты! И нашли? – деланно округлил глаза Анатолий.

– Кого? – не понял бородатый.

– Кого, кого? – тряхнул золотыми часами перед его носом вертолётчик. – Натпли металл?

– Мне не докладывали, – вздохнул проситель, не отрывая взгляд от стола. И не понятно было, что его больше интересовало: недопитая в графинчике водка или мясо на тарелках.

– Да мне бы до Читы только добраться. Там хоть свой брат художник поможет! А здесь – пустыня, профессионалов нет. Представляете, ни одного! И поэтому никто душу художника не может понять. Начальник отдела культуры сунул стольник – и гуляй, Вася! Представляете, стольник! Он что думал, мне на бутылку не хватает? Нет, не в этом дело!

– Тебе скоко надо, чтоб добраться до своих, понимающих?

– До своих? – задумался бородатый и признался: – До Питера надо много. А ты дай до Читы, и я тебя век не забуду.

– Так туда на электричке можно доехать! И бесплатно!

– Нет, я поездом. Понимаешь, билет надо с фамилией, там, в Питере, обязательно оплатят. А если больше дадите, то я и отработать могу. Давайте моментальный портрет сделаю, не отходя от кассы! – вытащил он из кармана карандаш и, сняв колпачок, чертил карандашом в воздухе какие-то линии. – Я, мужики, сбегаю, планшет принесу, а? Нет, без балды, вас легко писать – фактурные оба! Вон, у твоего друга очень выразительный профиль… И кого-то он мне определённо напоминает, – задумчиво проговорил не в меру зоркий проситель. Но вертолётчик не дал вспомнить кого именно, и достал бумажник.

– Вот тебе пятьсот рэ, и дуй до Читы, пока я не отнял! В другой раз нарисуешь. И обязательно в полный рост!

– Понял, понял! Спасибо, мужики, спасибо. Не пожалейте стопаря на прощанье.

– Садись, допивай. А нам пора! – И беглец первым выскочил из-за стола и, подхватив сумку, задел ею бродячего художника. Но тот, уже ни на кого не обращая внимания, тянул руки к графинчику. Анатолий кинулся искать официантку, а он опрометью выскочил на тёмную улицу. Вон так и знал! Этот художник-передвижник не сейчас, так позже что-нибудь да вспомнит. Но вылетевшему из дверей кафе благодетелю выговаривать не стал, не до того было. И, плюнув на дурацкие меры предосторожности, на ходу вытащил очки. В темноте без очков пусть шофёр-вертолётчик сам ходит! А он, вооружённый оптикой, теперь различать и контуры домов, и стволы деревьев, и фонарные огни не двоились. По дороге Анатолий стал запоздало сокрушаться.

– Зря дал, пропьёт тут же! Брешет, наверное, шо художник! Чем от него так воняло?

– Это скипидар, им кисти моют.

– Значит, точно художник? – Беглец хмыкнул: художник-то он художник, во всяком случае, карандаш держал в руках как профессионал. Но как вовремя подошёл, и вроде как предупредил. Странно всё это!

– А ты заметил, какая у него на пальце гайка? Захотел бы, так до Читы давно бы доехал!

– Вот-вот, художника нам только и не хватало! У них знаешь, какой глаз! – не удержался беглец от упрёков.

– Не боись! Не боись! – принялся успокаивать благодетель, но как-то неуверенно. Сам, наверное, понимает, что с общепитом вышел перебор. А что ж будет в поезде? Не сегодня, так завтра о его побеге будет известно, и тогда придётся шарахаться от собственной тени, вот как сейчас приходится уворачиваться от столбика, от урны, от камня…

А вот и вокзал! И видно неживое зарево и какое-то оживление в пространстве, проехало несколько машин, пробежали люди… Но вертолётчик потащил не к свету, а куда-то в сторону и, чертыхаясь, пришлось тащиться за ним, и скоро оба уткнулись железный заборчик, пришлось перелезать. Слева хорошо просматривались и здание вокзала, и перрон, и фонари…

В зыбком железнодорожном свете всё казалось нереальным, преувеличенным: вокзал – терминалом аэропорта, а железные фермы перехода, шедшие со второго этажа через рельсы в темноту, – монорельсовой дорогой. И то правда: ночью в таких местах таинственно, тревожно, маняще. И часто хочется сесть в проходящий поезд и уехать куда-нибудь далеко-далеко. А как хотелось беглецу! Но пришлось, тряхнув головой и вдохнув поглубже воздуха, вернуться на станцию Шилка.

На перроне было людно, скамейки были заняты не то пассажирами, не то праздным людом. Как известно, в таких маленьких городках ночная жизнь сосредоточена на вокзале. И осторожные пассажиры смирно сидят в шатких креслах внутри гулкого зала ожидания, и на перрон выходят только перед самым приходом поезда. И залётным людям здесь невозможно изображать местных жителей: свои мужики пересчитаны все до одного, чужих видать сразу.

Нет, на перрон пока нельзя. И, оставив подопечного у маленького станционного строеньица, вертолётчик побежал справиться, не опаздывает ли московский поезд. Оказалось, нет, не опаздывает. Покрутившись ещё минут пять по вокзалу и оценив обстановку, он вернулся к домику, светящемуся в темноте белеными стенами, но вблизи никого не было. И только, когда он свистящим шепотом позвал: эээ, ты где? – от дерева отделилась тёмная фигура.

– Ну, ты даёшь! Я уже не знал, шо и думать! Не переживай, на вокзале патрулей не видно. Но маячить мы тут не будем. От, мудотряс наскипидаренный! Если б не он, посидели б ещё за столом, а теперь крутись тут до поезда! Айда, покажу тебе одно место! Помнишь, где я тебе в Шилке встречу назначал? – хлопнул он по плечу младшего товарища. А тот почему-то не мог ответить прямо: помнит, ещё как помнит. Он её и во сне искал.

– Кажется, у церкви…

– Правильно! Так это близко, – показал рукой куда-то в сторону Анатолий и потянул за собой. Скоро из темноты проступило нечто ажурное, взметнувшее в желтоватое от фонарей небо лёгкие купола. Рядом гремели составы, время от времени округу оглашал, как с небес, голос диспетчера, но церквушка будто огородила себя невидимым барьером и парила и над вокзальной суетой, и над серым в своей обыденности городком. Но если бы два поздних любителя церковной архитектуры объявились в том месте днем, то картинка несколько потеряла бы в своём очаровании. Днем стали бы видны и хозяйственные постройки, и утиный выводок на травке, и сохнувшие тряпочки на верёвке. Хозяйственная, видно, была у настоятеля шилкинского Храма матушка. Но сейчас, в полутьме, церковь казалась сказочной птицей, присевшей у стальных рельс на пути в неведомые края. И притягивала, и обещала не то защиту, не то покой.

Они обошли тёмное строение и обнаружили с тыльной стороны гараж, в его освещённой глубине у старенькой машины копались два человека. И показалось, вертолётный шофёр хочет туда, в гараж, к свои собратьям, но тот, потоптавшись на месте, вдруг предложил:

– А давай на крыльцо, там и пересидим!

И в самом деле, высокое деревянное крылечко с боков было перекрыто и баллюстрадкой, и там, хоть на время, но можно будет укрыться.

– Нас тут закусают, – хлопнул себя по шее беглец. А тут ещё подступил холод и потянуло достать куртку. Он уже взялся за сумку, но остановился: он оденется, а Анатолий? У него ведь только куртка, а свитера нет, ладно, до поезда как-нибудь перетерпит. Но вертолётчик, почувствовав, как трясет подопечного, сам напомнил:

– У тебя ж там одежка есть, ты накинь, накинь. Надо было допить водку, я от выпил свои стопятъдесят и пока ничего такого не чувствую… Теперь давай наметим, шо будем делать при посадке…

«А что делают при посадке в поезд? Забираются по ступенькам в вагон. Если разрешат. Но ведь могут и не разрешить, и что тогда?» – засомневался беглец. И так засомневался, что вынужден был спросить вслух:

– А не ошибочна ли вся идея с поездом?

– Здрасте! Ты знаешь лучший способ оторваться? Я – нет!

– Ладно – без билета, но когда и документ показать не можешь…

– Так тебе ж токо сесть, а там забьешься в утолок и будешь храпака давать… А если шо, девчата предупредят, спрыгнешь на ходу!

Вот чего хорошего, а легкомыслия вертолётчику явно не занимать. Как у него всё просто! Интересно, ездил ли он хоть раз таким способом или знает всё теоретически?

– А ты уверен, что твоя знакомая проводница меня возьмёт? Да и в поезде ли она?

– Поезд подойдёт – увидим! А шо остаётся? От ты можешь сказать, шо женщина, если её не распробуешь?

– Какая к чёрту женщина!

– А такая! Она может дать, а может, сказать: сегодня перерыв по причине критических дней. И поезд может взять, а может и проехать мимо…

– У тебя других аналогий нет?

– Так эта ж доходчивей… Лучше скажи, ты так, наобум едешь, или кто-то ждёт на той стороне?

Хорошо сказано: на той стороне. Только он сам себе не разрешает так далеко загадывать, не то что делиться планами с другими… Но если он сядет в поезд, если доедет до Хабаровска, то есть в этом городе хороший человек. И человек этот журналист. На той стороне надежда была только на прессу. Но распространяться об этом он не будет. Да и с кем делиться, с шофёром или вертолётчиком? Оба перебьются! Нет, журналиста надо беречь как зеницу ока.

А не дождавшийся ответа Анатолий как-то преувеличенно вздохнул.

– Имей в виду, поезд стоит всего две минуты. Всё будем делать в темпе, на перроне от меня ни на шаг! – И, пыхнув зажигалкой и прикурив, спросил: «Будешь?» А когда подопечный взял сигарету, поднёс огоньку. Так, пуская дым, они и провели в молчании несколько минут. Но долго молчать у Анатолия не получилось, это было, видно, непереносимое для вертолётного человека состояние.

– В вагоне, главное, сиди тихо. Водку не пей, по вагону не шарахайся, и смотри, к женщинам не приставай, не надо! Это всё потом догонишь! И скорей всего, тебя в проводницкой будут везти. Заляжешь себе на полочку… чуешь? Эээ! – встряхнул он подопечного. – Ты шо, заснул? – И подопечный стал уверять: нет, что ты, я не сплю…

– А ну, встань, встань! – затормошил благодетель. «Зачем?» – сопротивлялся он. Но вертолётчик, зачерпнув из стоявшей у крыльца бочки, плеснул в лицо застоялой воды: просыпайся, просыпайся! И всё допытывался: «Ну, як оно, лучше?» Пришлось отмахиваться, как от назойливой мухи: да всё нормально!

– Какой нормально, сидишь носом клюешь… Ты это… если отлить надо, то давай за угол или за гаражи. Тут неудобно, церква ж!

– Не надо мне за гаражи! – начал закипать беглец. – Лучше скажи, который там час? Здесь плохо слышно объявления. – И Анатолий, послушно щёлкнув зажигалкой, тряхнул часами.

– Ещё полчаса – и пойдём на перрон. Ê! Чуть не забыл! – вскочил он. У меня тут трошки грошей, на, возьми! – и протянул свёрнутые пополам бумажки. – Ты заховай куда-нибудь… Извини, бильшэ нэма!

– Спасибо, не надо. У меня есть деньги, ты ведь сам сказал: на дорогу хватит!

– Какой хватит! Надо заплатить девчатам, может, и начальнику поезда кинуть, а если шо, от ментов отбояриться. Бери сейчас же, а то обидюсь. Обижусь, ей-богу! И не выё… Не выёживайся, бери!

Последний довод был решающим. И правда, что это он выё… экспрессивное словцо отчего-то не выговаривалось, язык заплетался. Он и не помнит, когда ему вот так из рук в руки кто-то давал денег, да ещё в долг. Даже подростком его напрягало, когда надо было просить деньги у родителей. Он и не просил – старался заработать сам. И первую получку у него, четырнадцатилетнего, пытались отобрать. Пришлось защищать заработанное, шрам на руке до сих пор виден. Надо же, как многообразна жизнь! Вот дожил до подаяний! И дают, как нищему, на паперти!

И, выдержав для приличия паузу, – о, эта пауза! – он принял бумажки и тут же сунул их в верхний карман, потом в вагоне переложит. Но Анатолий потребовал навести порядок немедленно.

– Деньги надо разложить частями. Одну придётся сразу отдать, а остальные держи поближе… На всякий пожарный, понял? – И, хлопнув по плечу, со смешком добавил:

– Ты это… девчат там не обижай! Если намекнут, не отказывай. И скажу тебе как инженер инженеру: устройство у проводниц, как и у московских дамочек – одинаковое. Смотри, не теряйся там! – и больно стукнул по плечу.

И беглецу захотелось ответить тем же. Плохо только, нет у него сноровки парировать такого рода шуточки и привычки хлопать кого-то по плечу. Он ещё подбирал слова для ответа, но тут загремели дверным засовом, и послышался тонкий старческий голос: «Што шумите, идолы! Идите отседова!»

– Мамаша, не кричи! – вертолётчик, ещё не спрятав улыбку, попытался успокоить человека за дверью.

– Кака я тебе мамаша! Нашёл мамашу! – скрипучая церковная дверь распахнулась, и на пороге встал высокий худой человек и ослепил большим фонарем.

– Счас ребят из гаража позову, они вам…

– Извините, – заволновался беглец. – Мы здесь просто ждём поезд… Мы сейчас уйдем!

– А вокзал на што?

– Ну, ты, дед, сравнил вокзал и церкву! Мы ж хотели в хорошем месте посидеть, а ты как не родной, – встал со ступенек вертолётчик и двинулся к двери. – Слушай, дед, пусти, а?

– Зачем это? Завтра с утра приходите. А будете хулиганничать, я кнопку нажму, враз милиция тут будет.

– Что вы за народ такой? Мы ж тебе говорим, у нас поезд, нам свечку поставить! Ей-богу, вопрос жизни и…

– Грешат, грешат, а потом свечки ставят… Исповедаться надо, причаститься, а потом и…

– Дед, а ты сам давно стал таким богомольным?

Сторож не стал отвечать на этот непростой вопрос, но, вдруг развернувшись, пошёл вглубь церкви, вроде как пригласил: ну, бог с вами, заходите! Старик и сам не знал, почему он это делает. Нет, сторож может пустить в столь поздний час церковных служек или там прихожан, тех, кого хорошо знал, но пускать чужаков – это ведь себе дороже. Обернувшись и увидев, что путники мнутся на пороге, махнул рукой: да, проходите, чего уж теперь! Вертолётчику этой отмашки было достаточно, и он рысцой поспешил за сторожем, а беглец медлил. Он никак не поспевал за внезапными порывами благодетеля: то давай водку пить, то теперь вот свечки ставить…

– А двери? Дверь-то закройте! – крикнул сторож из полумрака, и тут же неярко вспыхнула лампочка и осветила вход. И он с трудом накинул огромный кованый крючок в петлю и сделал несколько шагов. Зачем он здесь, в растерянности стоял он посреди церкви. Стоял как блудный… нет, не сын, тот уже вернулся, а он ещё нет… Роспись, неясно проступавшая на белых стенах, будто светилась изнутри, и прямо перед ним в три ряда висели иконы, и ровненько так, ровненько. На одних были только лики, на других святые старцы представали в полный рост… Скольких путников видели и эти образа, и эти стены! И он среди тех тысяч, что приходили сюда, молились, каялись, просили. И под этими сводами он не чувствует своей малости, и беда где-то там, далеко, и надежда мигает, как эти огоньки… Вот только, если бы не эти неуместные голоса рядом. И что они так кричат, нашли тоже место…

– Ну, а свечки в этом доме есть?

– Да каки свечки? Свечной ящик закрыт, это ж подотчётное дело, – и старик, перегнувшись через барьерчик в углу, стал что-то там искать…

– Найди, найди, отец, парочку, заплатим…

Старик с вертолетчиком что-то там выясняли, а он вспомнил. В первый раз он попал в храм в комсомольцем, когда повел родственников из провинции на Ваганьковское, к Высоцкому. Могила утопала в роскошных букетах, и ромашки в руках двоюродного брата показались таким бедным приношением, будто тот пожалел денег на цветы. Он в то время много и по разным поводам комплексовал, вот и устыдился сиротского букета родственника и старался сдвинуться в сторону, будто и полная тётя Люда, и её печальный сын Женя вовсе не родня ему, а так – случайные люди рядом.

Так же отстранённо он держался и в кладбищенской церкви, куда по просьбе тетки они зашли, точнее, его внесло туда толпой прихожан. И он вот так же осматривался и чувствовал какую-то брезгливую жалость к людям, что теснили его с разных сторон. В церкви тогда шло отпевание, и стояло несколько гробов, два – прямо у входа и он, сам того не желая, задержал взгляд на одном, красном с черными кружевами. Там лежала старая, как ему казалось тогда, женщина с худым жёлтым лицом. В ногах её было что-то вроде таблички, а на ней фамилия, имя, отчество и годы: 1933–1981. А ниже этих дат для чего-то было указано: «Ударник коммунистического труда завода „Гранит“». Может, потому и запомнил, что на том заводе работали родители. И сразу мелькнула мысль: надо сказать отцу: мол, ваших ударников в церкви отпевают. И, посмеиваясь, сказал, но отец задержал взгляд и сказал только: «Это сложный вопрос…»

– Ну, шо застыл? Бери, бери, это тебе! – зарокотал рядом голос и рука протянула половинку свечки. – Поставь за успех нашего дела!

Он принял свечку, только, что нужно делать, куда её ставить? У двух колонн стояли постаменты с металлическими кругами, там ещё теплились огарки. Неподалеку стояла ещё одна подставка с одной единственной свечкой, вот туда он и поставит свою. И только стал прилаживать её, как тут же услышал: «Ты шо, за упокой?»

– Нет, нет, – отшатнулся он. И тогда стремительный вертолётчик вытащил из рук свечной огрызочек, и воткнул туда, где за здравие, и она застыла там вертикально. И эти теряющиеся в вышине своды, и слабенькие огоньки в полумраке, и мерцающие позолотой иконы… Я зажёг в церквях все свечи, но одну, одну оставил… Но отчего так неловко, будто он участвует в театральной постановке. Разве бог слышит человека только в церкви? Но если из этого специального места мольба доходит быстрее, то он попросит только: пусть мать будут здорова! Если рухнет и она, семья рассыплется в один миг, да она и так уже раскололась…

Сеанс благочестия был прерван самым грубым образом. Анатолий, стукнув по плечу, развернул к выходу: пора!

– Постой! Извините, у вас есть икона Николая Угодника? – кинулся он к сторожу.

– Как же нет, в обязательном порядке есть. Так вот же она, – показал старик на стену, где неясно проступали бородатые лица. И он подошёл поближе и отыскал своего старца, Николая, но как просить о защите, не знал. Только и смог выдохнуть: «Помоги, отец, выбраться… Если можешь…» И, постояв минуту, попятился, отчего-то неудобно было поворачиваться спиной. Эх, знал он тогда! Ведь этот Николай помогает преодолевать невзгоды не только путешественникам и морякам, помогает и таким, как он… А если бы знал? Что, просил бы усердней, на колени перед иконой упал? Как знать, как знать…

Вертолётчик первым сбежал с невысокого пригорка, где стояла церквушка, а он, полный разнообразными чувствами, спускался медленно и всё хотел оглянуться. Казалось, там, на крыльце, должен стоять старик с белой, аккуратной бородкой, в накидке и с посохом в руке, вроде как провожает. И оглянулся, только на крыльце никого не было. Нет, нет, старец там, он просто невидим, решил он для себя и бросился догонять Анатолия, его длинная фигура маячила уже в десяти метрах, у самой дороги.

– Ты шо отстаёшь? Я ж сказал: от меня ни на шаг, особенно теперь.

– Объявление какое-то, слышишь? – замер на месте беглец.

– Так это ещё не наш!

– Как не наш? «Москва-Владивосток»!

– Ё! – подпрыгнул вертолётчик, и оба стремглав ринулись к вокзалу.

Под металлические звуки женского голоса, несколько раз повторившего: «Пассажирский поезд „Москва – Владивосток“ прибывает на первый путь… Нумерация с головы состава… Стоянка две минуты», они и оказались на перроне. Там уже рассредоточились и пассажиры, и встречающие, и другой вокзальный народец. Беглец, искоса поглядывая по сторонам, попытался вычислить сторожевые лица. Но как их определить? Может, надо бояться этого парня, он уже два раза прошёл мимо них или этого пожилого господина, что передвинулся к ним со своей сумкой, или вот эту рослую блондинку в белой курточке. Где её багаж? Что она здесь без багажа делает? А тут ещё рядом остановилась женщина с чемоданом.

– Вы тоже в девятый? – поинтересовался Анатолий.

– Нет, мне в одиннадцатый. Сказали, в этом месте должен остановиться, если дальше состав не протянут…

Пришлось передвинутся вправо, к предполагаемой остановке своего, девятого вагона.

– Ты понял, от меня ни на шаг? У нас даже не две минуты, а меньше, – посуровел вертолётчик: план спасения вступал в завершающую стадию. Рядом нервно перебирал ногами подопечный, и не успел он сказать ему: «Не переживай!», как с дальнего конца перрона показались люди в камуфляже и с автоматами. Они медленно шли по перрону и, вглядываясь в одинаково высокие фигуры, надо было определить, что раньше подойдёт, автоматчики или поезд, автоматчики или поезд, автоматчики или поезд…

Но поезда всё не было и не было, и тревожно блестели рельсы и мигали оранжевые огни в той стороне, откуда должен появиться состав: ну, ну? И гулко забилось сердце, а тут ещё вспотели руки и свело шею: сейчас подойдёт не поезд, а патруль, спросит документы… Что за патруль? Это те… как их там… СС… ССГ? Ну да, железнодорожный спецназ… Но тут за неторопливой и важничающей троицей с автоматами появились ещё какие-то тёмные фигуры… Чёрт, сколько же их там, запаниковал он, и инстинктивно сдвинулся за вертолётчика, а тот, будто ничего не замечая стоит себе спокойно, сложил руки на груди, что-то там насвистывать. Ему-то что!