355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Петр Лебеденко » Красный ветер » Текст книги (страница 26)
Красный ветер
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 15:49

Текст книги "Красный ветер"


Автор книги: Петр Лебеденко


Жанр:

   

Военная проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 54 страниц)

Глава тринадцатая
1

Эмилио Прадос схватку своих и фашистских истребителей видел лишь вначале. Он, конечно, понимал, что разгоревшийся бой будет невероятно трудным, но в то же время не мог не почувствовать удовлетворения: этот бой отвлек фашистов от его группы бомбардировщиков, а цель уже была близка, и он, Эмилио Прадос, через две-три минуты накроет ее, и это будет главным, ради чего бьются и, может быть, гибнут в бою республиканские летчики-истребители.

Колонны итальянских дивизий генерала Роатты хотя и были уже изрядно потрепаны авиацией, но все же ползли по единственному шоссе, не теряя надежды прорваться к Гвадалахаре. На отдельных участках они вступали в бой, наносили удары по частям Лукача и Энрике Листера и, пользуясь численным преимуществом артиллерии, бронетранспортеров и танков, продолжали наступать.

Правда, наступление это часто было похоже на агонию. Стоило появиться республиканским бомбардировщикам, штурмовикам или истребителям, и чернорубашечники разбегались, прятались в подвалах деревенских домов, скрывались в узких горных ущельях, в каменистых лощинах. Офицеры, набившие руку на истреблении мирных людей в Абиссинии, расстреливали своих солдат пачками, не щадя никого из тех, кто был заподозрен в дезертирстве.

И все же дивизии продолжали свое движение вперед, и Эмилио Прадос понимал, что в эти дни и даже в эти часы решается судьба сражения, от которого многое зависит.

Он хорошо помнил, как на последнем совещании авиационных командиров генералы Игнасио де Сиснерос и Дуглас говорили: «Военная история еще не знала таких массированных ударов авиации по врагу. Она еще не знала таких примеров, чтобы главная роль в сражении принадлежала авиации. Что ж, мы эти примеры покажем…»

И еще они говорили, что каждый боевой вылет эскадрилий спасает от гибели сотни, а то и тысячи солдат Республики. И что выигранное гвадалахарское сражение будет иметь не только военное, но и политическое значение: кто-то, может быть, поймет, что непобедимость фашистских солдат, о которой на весь мир трубят Гитлер и Муссолини, – это блеф, миф, развеянный в Испании.

Группа Прадоса сейчас летела бомбить тылы. А навстречу ей возвращались с задания советские бомбардировщики СБ, эскортируемые истребителями И-16. На шоссе – каша. Горят «ансальдо», горят грузовики, в кюветах – перевернутые повозки, машины. Ясно, что корпус Роатты почти разгромлен. Почти… Теперь главное – нанести удар по тылам…

Летчик-наблюдатель сказал:

– Подходим к цели.

Внизу, невдалеке от Сигуэнсы, – небольшой городишко. В небольшом городишке – вавилонское столпотворение. Дым пожарищ стелется над домами так же, как на шоссе, горят на улицах танки и машины, мечутся в панике итальянские солдаты.

Летнаб говорит:

– Это работа советских летчиков. Муй бьен, камарада хефе? Теперь добавим мы.

И вся группа пеленгом заходит на цель. С левой окраины городишка неистово бьет зенитная артиллерия. Условным знаком Эмилио Прадос подает команду двум летчикам «потезов» – подавить зенитный огонь. Те отворачивают и, войдя в пикирование, сыплют бомбы на зенитные пушки и пулеметы. А группа бомбит улицы, на которых сгрудилась боевая техника итальянцев. Взрываются машины, груженные снарядами, в клочья разлетаются легковые автомобили и повозки, обезумевшие лошади рвут постромки и вскачь уносятся подальше.

Зенитки теперь бьют и справа. Их, наверное, там немало: огонь удивительно плотный, облачка разрывов вспыхивают рядом с бомбардировщиками, то выше, то ниже, то спереди, то сзади. Но вот окутался дымным облаком «бреге» испанца Эрминио, летчик с небольшим набором высоты ушел в сторону, и, проводив его взглядом, Эмилио Прадос подумал, что Эрминио сумеет дотянуть до своей территории.

Потом он решает зайти на городишко еще раз. За ним в тесном строю следует вся его группа. В небе, кроме бомбардировщиков Прадоса, – никого нет. Небо почти совсем чистое, лишь далеко на западе, у гор Сьерра-де-Гвадаррамы, белой грядой плывут облака.

И вдруг – резкий удар, «бреге» вздрагивает всем своим давно изношенным телом и на мгновение как будто останавливается, чтобы или передохнуть, или встряхнуться. Потом незаметно кренится влево и, теряя скорость, начинает медленно снижаться. Несколько раз хрипло, по-старчески кашлянув, глохнет один из моторов. И Эмилио Прадосу кажется, что он слышит, как свистит ветер в крыльях, продырявленных осколками.

Он кричит летнабу:

– Приготовиться к прыжку!

А сам, навалившись на штурвал, пытается выровнять машину и увести ее подальше от этого проклятого городишка, в окрестностях которого мечутся озверевшие от злобы и отчаяния чернорубашечники. Святая дева Мария, если попадешь к ним в руки, они сдерут с тебя шкуру с живого!

Запас высоты у Эмилио Прадоса есть. И он еще потянет на одном моторе. Нет, к линии фронта, к своим ему не дотянуть, но он может уходить в сторону гор: там, в горах, выпрыгнув с парашютом, можно на время укрыться от вражеских глаз. Лишь бы только подальше уйти отсюда…

Летнаб почему-то не ответил. И Прадос снова крикнул:

– Марио!

Марио ответить не мог: осколок пробил ему грудь, зацепив сердце. Марио был мертв.

Чем ближе к подножиям Сьерра-де-Гвадаррамы, тем меньше движение войск. И тем ближе земля. Сейчас «бреге» летит на высоте семисот метров, но стрелка альтиметра хотя и медленно, но неуклонно кренится влево. Шестьсот пятьдесят… шестьсот… пятьсот пятьдесят…

«Бреге» Эмилио Прадоса неотступно сопровождают два «потеза». Капитан уже дважды давал им знаки: уходите, возвращайтесь на базу. Однако они не уходят. Впервые летчики не выполняют приказа своего командира, своего камарада хефе. Когда с земли по подкалеченному «бреге» начинают бить пулеметы, «потезы» мгновенно снижаются и с остервенением бьют из своих пулеметов по земле. А потом снова набирают высоту и подстраиваются к капитану.

Эмилио Прадос понимает: надо прыгать. Через несколько минут будет поздно – не хватит высоты. Но внизу еще кое-где видны группы фашистов – последние группки не то арьергардного охранения, не то отставших от своих частей тыловых интендантских крыс. Поэтому надо тянуть еще. Тянуть повыше в горы, выжимая из мотора все, что он может дать.

Впереди показалось широкое ущелье. Довольно широкое для того, чтобы «бреге» мог лететь по небу в глубь гор, не цепляясь крыльями за каменистые скалы. Прадос решил было направить туда машину, но в это время начал сдавать второй мотор. «Бреге» теперь резко пошел на снижение, и ничего другого Эмилио не оставалось, как вывалиться из кабины и рвануть кольцо парашюта…

2

К счастью, пока его никто не преследовал: или не видели, как он выпрыгнул, или было не до него. «Потезы» сделали круг и улетели – ни одной ровной площадки поблизости не было, сесть здесь ни один самый опытный летчик не смог бы.

Эмилио долго изучал карту, стараясь запомнить расположение населенных пунктов. Чем выше в горы, тем реже они встречались. А спускаться в долину было бы безумием – там передвигались фашисты, и Эмилио сразу схватили бы.

И он по каменистым тропкам медленно побрел вдоль ущелья, поминутно останавливаясь, озираясь вокруг и прислушиваясь.

Здесь царила тишина, какой капитан Прадос не слышал уже целую вечность. И странно, рокот горной речки, бегущей по ущелью, совсем не нарушал этой тишины, а лишь подчеркивал ее и усиливал впечатление, что она никогда не нарушалась в прошлом и не нарушится в будущем. Хотелось лечь на землю и не отрываясь смотреть на небо и ни о чем не думать, а только неподвижно лежать и слушать, и слушать тишину.

Но Эмилио брел и брел выше в горы, все же опасаясь преследования. Никаких определенных планов у него не было, он считал, что все обдумает потом, а сейчас им руководила лишь одна цель – как можно дальше уйти от опасности… Так, в пути, его и застала ночь. Она опустилась в ущелье как-то вдруг, словно вместе с рекой стекла с далеких заснеженных вершин Сьерра-де-Гвадаррамы. И сразу повеяло холодом – сырым, пронизывающим до костей. Небо вновь затянуло тучами, оттуда на землю, перемежаясь, начали падать хлопья снега и тяжелые капли дождя. Уже через тридцать – сорок минут Прадос промок, его начал бить озноб. Идти становилось все труднее, и Эмилио теперь все чаще присаживался на мокрые камни отдохнуть. Веки смежались, голова опускалась на грудь, и казалось, он уже не сможет сделать и шагу. Однако проходило какое-то время, он с усилием поднимался и брел дальше.

Потом он увидел что-то похожее на неглубокую пещеру, забрался в нее и в полном изнеможении растянулся на холодном каменном полу. Сон овладел им в одно мгновение, Эмилио не успел даже о чем-либо подумать и решить, что же ему делать завтра.

…Он услышал какой-то грохот, открыл глаза и прислушался. Показалось? Или он услышал этот грохот во сне? Прошла минута, другая, но ничего, кроме рокота горной речки, не нарушало тишины. Эмилио успокоился и уже собрался было выбраться из своего убежища, как вдруг почувствовал, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Страшная слабость растеклась по всему телу, он ощущал ее каждой клеткой.

А потом его снова начал бить озноб. Эмилио поднял воротник меховой куртки и долго, но безрезультатно пытался согреть себя дыханием. Было ясно: у него началась лихорадка, это она отняла силы, она заставляет его дрожать, и она же начинает мутить сознание. Эмилио старается не поддаваться, однако все чаще его охватывает какое-то блаженное оцепенение, с которым просто не хочется бороться.

Как ни странно, но голода в это время он не чувствовал. Наоборот, даже мысли о пище вызывали отвращение, хотя Эмилио за сутки не проглотил ни крошки. Спустя немного времени озноб неожиданно прекратился, и в пещеру словно хлынул поток жаркого воздуха. Все тело Эмилио покрылось липкой испариной, и он почувствовал необыкновенную жажду.

Озноб все чаще сменялся жаром, жар – ознобом, капитан Прадос то стучал зубами от холода, то распахивал мокрую куртку и, дотянувшись рукой до края пещеры, сгребал в ладонь мокрые снежинки и жадно слизывал их.

Потом он погрузился в забытье, совсем потерял счет времени, а когда изредка приходил в себя, с беспомощной тревогой думал: теперь ему отсюда не выбраться. Вот так он и будет валяться в этой темной холодной пещере, никто, конечно, сюда не заглянет, никто его здесь никогда не найдет. Эмилио в бессильной злобе кричал какие-то проклятия. Умереть так нелепо, сгнить в этой дыре – и врагам своим капитан Прадос не пожелал бы такого конца. Уж лучше бы ему вместо того, чтобы уходить на своем «бреге» подальше от фашистов, бросить машину в самую гущу чернорубашечников, в скопление танков или машин – по крайней мере, и гибелью своей он принес бы какую-нибудь пользу Республике…

На третьи сутки лихорадка прекратилась. Эмилио почувствовал это не только потому, что его больше не знобило и не бросало в жар, но и потому, что внезапно ощутил приступ голода. Выбравшись из пещеры, он хотел уже зашагать по тропке, как вдруг его шатнуло из стороны в сторону, и если бы ему не удалось вовремя ухватиться за выступ скалы, он упал бы. Ноги у него дрожали от слабости, голова кружилась так, точно он целый час вращался на «чертовом колесе».

Он простоял, закрыв глаза, не менее трех-четырех минут, и все это время думал лишь о том, что ему надо трогаться в путь, трогаться немедленно, несмотря ни на слабость, ни на головокружение, ни на голод, от которого желудок начало сводить судорогами. Если он не сдвинется с места, если у него не хватит на это сил, значит – конец.

Прадос оттолкнулся от скалы, сделал шаг, постоял-постоял, потом – еще один шаг, еще и еще. По его расчетам, до ближайшего населенного пункта (на карте этот населенный пункт обозначался едва заметной точкой, и можно было предположить, что там находится небольшая горная деревушка) было не более десяти километров. Сейчас около семи часов утра. Если он будет двигаться даже так медленно, к вечеру ему, пожалуй удастся туда добраться.

И он пошел дальше, опираясь на подобранную сучковатую палку. Вверху, за облаками, иногда слышался гул моторов пролетающих самолетов. Капитан Прадос останавливался и прислушивался. Большей частью летели русские машины – СБ, «москас», «чатос» и «триэсы». Наверное, доканчивали разгром итальянского корпуса. Капитан мысленно представлял, как беснуется генерал Роатта и как приуныли рассчитывающие на скорый захват Мадрида «нейтралы» типа Леона Блюма, Болдуина. А как они воспрянули духом, когда Роатта объявил, что Мадрид будет взят в течение считанных дней! Как они ликовали! Наверняка были уверены: войне конец, руки у Франко, Гитлера и Муссолини развязаны, силы испробованы, а там недолго и – на Советскую Россию.

Советская Россия! Что было бы, если бы она не пришла на помощь? Что было бы, если бы вслед за волонтерами свободы из Советской России в Испанию не пришли волонтеры свободы из десятков стран?

Эмилио Прадос понимал: Республика, конечно, держится в основном на героизме испанского народа. Против фашизма дерутся сотни тысяч рабочих Мадрида, Барселоны, Валенсии, горняков Астурии, крестьян Андалузии и Каталонии, Мурсии и Наварры – сотни тысяч! А в интернациональных бригадах – чуть более тридцати тысяч… Но интернациональные бригады – это цемент самой высокой прочности, это умение воевать, это высочайший дух сознательности, это пример революционной дисциплины для сотен тысяч испанских бойцов. Самоотверженность волонтеров свободы всегда поражала капитана Прадоса – поражала и восхищала. Стоило ему в самую трудную минуту, в минуту отчаяния и тревоги за судьбу своей Испании, вспомнить Денисио или Павлито, Гильома Боньяра или Арно Шарвена, генерала Дугласа или генерала Лукача – и тревога сменялась надеждой.

Широкое ущелье круто повернуло влево, а каменистая тропка, по которой медленно брел Эмилио Прадос, сворачивала вправо и поднималась вверх. Капитан остановился в раздумье: хватит ли у него сил преодолеть подъем, который, казалось, уходил к самым облакам? И выведет ли эта тропка к той самой деревушке, что едва заметной точкой была обозначена на карте? А если тропка вдруг оборвется, упершись в новую гряду гор или непроходимую чащу зарослей?

Вздохнув, Прадос стал подниматься по тропинке. Шел он как-то машинально, с великим трудом передвигая ноги. И чем выше поднимался, тем труднее становилось дышать. Кровь гулко стучала в виски, и, чтобы преодолеть головокружение, все чаще на него накатывающееся, он закрывал глаза и шел, точно слепец, тяжело опираясь на палку.

Но вот силы его совсем иссякли. Эмилио опустился на землю, прислонился спиной к камню и безучастно, словно о ком-то постороннем, подумал, что теперь уже не встанет. «Это – все. Пришел и мой черед. Дальше цепляться за призрачную надежду бессмысленно и бесполезно…»

Нет, он – не испугался. Измученный лихорадкой, нервным потрясением, утратив веру в спасение, обессиленный голодом и усталостью, капитан Эмилио Прадос покорялся судьбе и уже ни о чем не сожалел: он сделал все, что мог.

Горная речка теперь рокотала далеко в стороне и внизу. Рокот ее доносился сюда, как грустная песня, как арагонская хота, которую андалузские крестьяне поют так напевно и тихо, точно она исходит из самой глубины души. Где и когда в последний раз он слушал арагонскую хоту? В детстве, где-нибудь на берегу Гвадалквивира?

3

– Он сам скажет, кто он такой. Вот придет в сознание и скажет.

– Жди от него правды! Он тебе такого наговорит, что…

– А мы – дураки? Мы всему поверим?.. Дай ему еще раз хлебнуть козьего молока…

– Вряд ли он придет в сознание. Видишь, черный весь стал. И еле дышит.

– Не каркай… Куда подевалась Росита?

– Ищет нашего чертова лекаря. Наверное, опять починяет своего мула. А Росита божится, что где-то уже видела этого человека. Только не припомнит где.

– Слушай ты свою Роситу! Она тебе наговорит!

– Ладно, хватит болтать. Видела его Росита или нет, ему от этого не легче… Весь черный… А это не к добру.

– Почернеешь, если неделю не проглотишь и крошки хлеба…

Эмилио Прадосу казалось, будто голоса то удаляются, и тогда он слышит их словно издалека, то внезапно приближаются и гремят над самым его ухом. Он силился открыть глаза, но веки были настолько тяжелыми, что приподнять их он никак не мог. И никак не мог сообразить, где он находится, что с ним происходит и кто эти люди. О нем ли они говорят? И кто такая Росита? «Росита божится, что где-то уже видела этого человека…»

Он пошевелил пальцами и неожиданно для себя определил, что под ним не холодные камни, а постель, да и голова его покоится на подушке, а вокруг – тепло, пахнет лепешками и козьим молоком. Значит, он находится в чьем-то доме? Но как это могло произойти?

Он хотел что-то сказать или о чем-то спросить, но лишь почти неслышно простонал и тяжело вздохнул. Голоса смолкли, а потом он услышал:

– Ну вот и Росита. Одна. Разве этого чертова лекаря отыщешь!

И женский голос:

– Сеньор Альберкас сказал, что его мул опять вывихнул ногу. И еще он сказал, что ему нет никакого дела до людей, которых приволакивают в деревню еле живых. Пускай, говорит, и помирали бы там, где им положено.

– Сеньор Альберкас! Какой он к черту сеньор, эта амбарная крыса! – Голос человека, который произнес эти слова, был груб и простужен. – Когда-нибудь он дождется, что ему скрутят шею… Так ты говоришь, будто уже видела этого человека?

– Видела, дядя Хосе… Вот только… Тогда он не был таким заросшим и черным… Если б я могла вспомнить… Это было давно-давно.

– Что было давно-давно?

– Не знаю, дядя Хосе… Не помню…

Она наклонилась и долго вглядывалась в лицо Эмилио Прадоса. И когда уже потеряла надежду что-нибудь вспомнить, он открыл глаза, посмотрел на нее и слабо улыбнулся. Губы его шевельнулись, Росита скорее угадала по их движению, чем услышала.

– Сеньор Прадос! – вскрикнула Росита и всплеснула руками. – Это сеньор Прадос, я вспомнила, дядя Хосе. Помните, я вам рассказывала?

– Та-ак! – протянул дядя Хосе. – Значит, сеньор Прадос? Ну и ну! Хороша птица… Пойдем-ка поговорим, Чико. Пойдем посоветуемся.

– Но это не тот Прадос, это другой! – горячо сказала Росита. – Слышите, дядя Хосе, это тот самый, который…

– Помолчи, сорока, – оборвал ее дядя Хосе. – Тот, другой, опять тот… Все они, твои Прадосы, из одного теста сделаны. Они все вышли в другую комнату и даже не потрудились прикрыть двери. Говорили они громко, будто чужого человека совсем здесь не было. Эмилио, еще не совсем придя в себя, еще смутно понимая, что вокруг него происходит, тем не менее прислушивался к каждому слову.

Тот, который был помоложе и которого звали Чико, неуверенно говорил:

– Сейчас война, дядя Хосе, сейчас и богатые могут драться за нас.

– Где ты видал таких богатых, чтоб дрались на нашей стороне? – простуженно басил дядя Хосе. – Говорю тебе – все они из одного теста сделаны. Фашисты!

– А генерал Сиснерос? – не сдавался Чико. – Помните, что говорил о нем тот парень?

– Тот парень, тот парень! Все, что ли, такие, как генерал Сиснерос…

И – Росита:

– Этого человека я хорошо знаю. Он не фашист. Он не может быть фашистом.

– Да помолчи ты, – снова оборвал ее дядя Хосе. – «Этого человека я хорошо знаю». Каким он тогда был, когда ты его знала? Вот таким сопляком? Да и что ты о нем знала? Ну, притащил он тебя, хромую, в свое имение. А дальше? Дальше что, я спрашиваю? Цыкнули на него – он и хвост поджал… Слушай, Чико, ты вот говорил о том парне, испанском летчике… Может, приведем его сюда? Летчики должны знать друг друга, а? Вот и посмотрим, что это за птица…

– Правильно, дядя Хосе, – оживился Чико. – Я съезжу. Если, конечно, тот парень еще на месте…

* * *

Росита почти не отходила от постели Эмилио. С тех пор как Чико уехал за испанским летчиком, прошло двое суток. Росита говорила, что к вечеру они оба должны вернуться. Этому летчику дядя Хосе поверит. Потому что люди видели, какой дрался в воздухе с фашистскими истребителями, как сбил два самолета, а потом сбили и его. А когда он спускался на парашюте, фашисты пытались по нему стрелять, но ничего у них не вышло: его друзья разогнали их и сбили еще одного…

– Как далеко это было? – спросил Эмилио. – И как давно?

– Это было тридцать километров отсюда, – ответила Росита, – пять дней назад… Наши люди видели, где он упал с парашютом, и побежали к нему на помощь. Может быть, думали, что летчик ранен… А он не был ранен. Но если бы наши не подоспели к нему, его взяли бы фашисты. Потому что они были рядом. Понимаете, сеньор Прадос, они могли его убить. А наши люди быстро увели его в горы, и фашисты остались ни с чем.

Росита улыбнулась. И сразу удивительно стала похожа на ту девчонку, которую Эмилио много лет назад встретил в горах Сьерра-Морены. Такое же чистое смугловатое лицо, такие же большие ясные глаза и по-детски открытая улыбка. «Тесен, ой как тесен мир», – подумал Эмилио. Мог ли он когда-нибудь-предположить, что пути его с Роситой сойдутся? Он и вспоминал-то о ней не так уж часто, но вспоминал с какой-то тихой радостью, как люди вспоминают свое детство или отрочество…

Она стала настоящей красавицей и сама, наверное, знала об этом, но не было в ней того кокетства, без которого редко обходится испанская девушка. Стройная, гибкая, живая, Росита в то же время обладала каким-то удивительным внутренним спокойствием, которое невольно передавалось и тем, кто с ней соприкасался. Такое внутреннее спокойствие обычно присуще женщине, недавно ставшей счастливой матерью.

– Чико – твой муж, Росита? – спросил Эмилио.

Он был уверен, что это именно так. Когда Чико собрался в путь, Эмилио видел, с какой нежностью он обнял Роситу и поцеловал ее в лоб. В тот миг Эмилио как будто и не обратил на это особого внимания, а сейчас вдруг почувствовал неприязнь к человеку, который, собственно, ничего плохого для него не сделал. Наоборот, именно Чико был на его стороне в перепалке с дядей Хосе.

– Чико? – Росита улыбнулась и покачала головой. – Нет, Чико мой брат. А дядя Хосе – брат нашего отца. Мы с Чико давно уже живем у него. С тех пор, как умерли отец и мать. Дядя Хосе очень хороший человек. Это он с виду кажется грубым, а на самом деле добрый… Чико тоже хороший человек… Скажите, сеньор Прадос, вы на самом деле служите не у Франко?

Росита еще продолжала улыбаться, но Эмилио видел, с какой настороженностью она смотрела в его глаза, словно именно в них, а не в словах хотела найти правдивый ответ. Она и верила ему и, видимо, все же сомневалась. Да и дядя Хосе подогревал ее сомнения. Эмилио чувствовал, что тот не спускал с него глаз. Да и на Роситу дядя Хосе поглядывал не очень-то одобрительно: какого, мол, лешего торчишь около него…

– Не бойся, Росита. Я не враг. И не называй меня сеньором Прадосом. Просто Эмилио, хорошо?

– Хорошо, сеньор Прадос… Скажите, а летчики и вправду знают друг друга? Если привезут того парня – он обязательно вас узнает?

– Нет, Росита. Он может быть совсем из другой части, и вполне возможно, что мы никогда с ним не встречались.

Она встревоженно покачала головой. Встревоженно и, кажется, недоверчиво. Потом опять спросила, теперь уже глядя куда-то в сторону:

– Разве у нас так много летчиков, сеньор Прадос? Разве их тысячи? Летчики ведь не простые солдаты…

Он только пожал плечами и ничего не ответил. А Росита, посидев рядом с ним еще минуту-другую, вдруг заторопилась я, избегая его взгляда, вышла из комнаты. Видимо, и она, вначале интуитивно, благодаря нахлынувшим на нее светлым воспоминаниям, поверив ему, теперь насторожилась.

Капитан Прадос не обижался: эти простые честные люди вправе испытывать к нему настороженность. Чего же тут противоестественного, если Росита, дядя Хосе и Чико не верят Прадосу? И почему они должны ему верить? Дядя Хосе ведь прав: цыкнули тогда родители на мальчишку, и он хвост поджал…

И все же сейчас Эмилио Прадос, многое понимая, не мог не испытывать горького чувства. Более того, он по-настоящему встревожился: как поступят жители деревни, если испанский летчик, которого сюда должны привезти, окажется незнакомым человеком и разведет руками. Прадос хорошо помнил, как его встретили жители другой деревушки, когда он сел вблизи нее на вынужденную посадку. В его ушах до сих пор нет-нет да и прозвучат слова: «Прикончить их – и все!»

* * *

Первым в комнату вошел дядя Хосе. Сел у кровати Эмилио Прадоса, помолчал-помолчал, глядя на него угрюмыми и недобрыми глазами, потом сказал:

– Приехали… Все приехали… Летчик – тоже.

Эмилио опустил с кровати ноги, хотел надеть сапоги, но у него тут же закружилась голова, ему стало дурно: силы его восстанавливались страшно медленно, без помощи он еще не мог сделать и шагу.

Вот так, сидя и слегка покачиваясь из стороны в сторону, Эмилио прислушивался к голосам за дверью и наконец спросил:

– А где Росита?

Дядя Хосе пожал плечами:

– Росита?.. Тут дело не женское. Тут обойдутся и без Роситы.

– Почему же не войдут те, что там? – Эмилио кивнул головой на двор.

Дядя Хосе крикнул:

– Входите, Чико!

И вот один за другим входят в дом Чико, потом пожилой человек с перевязанной головой, потом еще один, в наброшенном на плечи старом, совсем ветхом тулупе, потом… Эмилио-Прадос закрыл глаза и долго сидел неподвижно, все так же раскачиваясь из стороны в сторону…

Он готов был увидеть здесь кого угодно, только не этого человека. А испанский летчик стоял в двух шагах от больного и пристально в него всматривался, то ли не узнавая в этом худом, заросшем человеке со спутанными черными волосами Эмилио Прадоса, то ли считая его присутствие здесь каким-то чудом, в которое он не мог поверить.

Наконец он точно встряхнулся, шагнул к Эмилио и протянул руку:

– Камарада Прадос!

– Камарада Денисио!

Он все же сумел превозмочь слабость, встал и обнял Денисио. И тот обнял его, крепко обнял, как брата или самого близкого друга.

4

Каждый полдень у старой оливы, могучими корнями вросшей в каменистую почву, появлялся местный прегонеро, и по деревушке разносились гулкие звуки барабана. Прегонеро не нарушал традиций: прежде чем появиться у оливы, он облачался в старинный арагонский наряд, до блеска начищал металлические части барабана и даже протирал оливковым маслом ремни, чтобы они не казались ветхими и тусклыми.

Увидев его в первый раз, Денисио спросил у Роситы:

– Кто этот человек?

– Местный глашатай, – ответила Росита. – В его обязанности входит оповещать жителей деревни о последних новостях.

– Откуда же он берет эти последние новости? У него есть радиоприемник?

– Нет. Но к нему приходят люди и рассказывают. Рассказывают все, что знают. Сеньора Прадоса привезли сюда ночью, никто как будто не видел, но на другой день прегонеро уже спрашивал у дяди Хосе: «Сообщить о летчике?»

В этот день звуки барабана казались особенными – было в них что-то торжественное, бодрое, словно они извлекались только для того, чтобы принести радость. Услышав их, жители деревни один за другим потянулись к старой оливе.

Пошли туда в сопровождении Роситы и Денисио и Эмилио Прадос. Эмилио Прадос был еще слаб, но заставлял себя двигаться как можно больше. Дядя Хосе говорил: «Даже лежачий камень разрушается временем. А человек и подавно. Человеку нельзя долго лежать – от этого у него высыхают силы…»

Прегонеро ударил в барабан раз, другой, третий, посмотрел на собравшихся вокруг него людей и возвестил первую новость:

– Лекарь сеньор Альберкас пристрелил своего мула… Большое горе заставило сеньора Альберкаса употребить великое количество вина…

Кто-то крикнул:

– Муй бьен!

И еще чей-то голос:

– Лекарь сеньор Альберкас и без большого горя употреблял великое количество вина.

Прегонеро снова трижды ударил в барабан:

– Сеньор Исидоро назвал родившегося мальчика Франсиско…

Точно ветер промчался над толпой:

– Франсиско? Исидоро совсем сдурел?

– Исидоро знает, что самого главного испанского фашиста зовут Франсиско?

– Может, Исидоро тоже хочет стать фашистом? Или уже стал им?

– Где Исидоро? Пускай он скажет, почему оскорбляет честных людей?

Прегонеро ударил в барабан:

– Тишина! Республика разбила итальянский корпус фашистов! Чернорубашечники больше не наступают. По всему фронту они заняли оборону. Только оборону! Первую скрипку в разгроме фашистов сыграли республиканские летчики… Слава республиканским летчикам!

– Вива! Эй, эль пеке, где твой отец? Где алькальд? [20]20
  Деревенский староста (исп.).


[Закрыть]
Алькальд должен поставить угощение в честь летчиков, самых дорогих наших гостей! А также в честь Хосе, Чико и Роситы. Это они спасли летчика сеньора Прадоса.

– Вива Хосе! Вива Чико! Вива Росита!

Дядя Хосе сиял. Сколько лет стоит вот эта затерянная в горах деревушка, но в честь кого хоть раз кричали люди «вива»? Не было еще такого. Не было до самого сегодняшнего дня.

– Я ставлю угощение! – громко сказал дядя Хосе. – Я! В честь самых дорогих наших гостей.

Росита тоже сияла. Святая мадонна, что такое с ней происходит, с Роситой? Почему так легко и радостно у нее на душе, особенно тогда, когда рядом с ней сеньор Эмилио Прадос? Это ничего, что он совсем не похож на того юношу, который когда-то нашел ее в горах Сьерра-Морены и помог ей спуститься в долину. Росита хорошо помнит, какое волнение она испытывала в тот миг, когда коснулась щекой лица Эмилио Прадоса, а потом, чтобы не упасть, обняла его за шею. Такое чувство она испытала тогда впервые, но забыть его не могла. Может быть, эта была ее первая любовь? Пусть мимолетная, девчоночья, но все же любовь?

Сейчас сеньор Эмилио Прадос сильно изменился. Худой, бледный, с запавшими глазами, заросший черной щетиной, он многим может показаться даже страшным, многим, но не Росите. Она и сама не может понять, как это могло случиться, что то давнее чувство вновь всю ее всколыхнуло. И что теперь делать? Разве ей можно на что-то надеяться?.. Ведь это просто смешно! Росита – бедная крестьянка, дочка пастуха, который умер в нищете, и сеньор Прадос – летчик, офицер, знатный дворянин!.. Святая мадонна, как хочется от этого плакать!

И все же она была счастлива. Пусть ее счастье будет коротким и мимолетным, как та на миг согревшая ее девчоночья любовь, но Росита от него не откажется. Это ее счастье, она никому о нем не скажет ни слова, не скажет и сеньору Эмилио Прадосу, который, конечно, ничего не знает и ни о чем не догадывается…

* * *

Прошло еще несколько дней.

Козье молоко, простое крестьянское красное вино, заботы Роситы и чистый воздух гор излечили Эмилио Прадоса так, как не излечили бы и хорошие врачи. Теперь все чаще и чаще он и Денисио говорили о том, что им пора предпринять попытку пробраться к своим.

Чико, иногда спускавшийся на своем муле в долину купить в городке керосину и спичек, привозил неутешительные сведения: кругом итальянские фашистские войска, фалангисты, немцы, куда ни сунешься – везде проверяют документы, людей хватают ни за что ни про что, всех подозревают, даже вот таких мальчишек и девчонок.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю