Текст книги "Изгнанники Эвитана. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Ольга Ружникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 51 страниц)

  Глава девятая.

  2992 год от прихода Творца, конец Месяца Рождения Весны – середина Месяца Сердце Весны.

  Эвитан, Лиар – Лютена.

  1

  – Ты ведешь себя как последняя дура! – прошипела мать. В самое ухо Ирии.

  Их заперли в келье, но не связали. Зачем – если кованая решетка на окне и солдаты за дверью?

  Эйда тихонько всхлипывает.

  – А ты ревешь, как корова! – прикрикнула Карлотта.

  Сестренка испуганно смолкла, шмыгая носом.

  – Я не стану жить с мерзавцем! – резко ответила Ирия.

  – Да кто тебя просит "жить"? – совсем тихо усмехнулась графиня Таррент. – Одну из вас уже сегодня ждет замужество. Постарайтесь, чтобы доставшаяся вам мразь не дожила до утра.

  Эйда чуть не задохнулась от ужаса. А мать неожиданно крепко прижала к себе Ирию:

  – Ты должна была перерезать горло этой глупой курице. А сама сбежать с Анри Тенмаром – пока было время.

  Тихая келья, тихий шепот, тихий ужас. Всё уже утихло. Грабить монастырь никто не стал – монашки ведь проявили лояльность.

  – Никогда нельзя брать лишний груз. Эйда бы вам только помешала. Да, я бы тебя прокляла... Но вы остались бы живы! А теперь – слишком поздно. Благородство – очень глупая вещь. Запомни это, если выживешь.

  Сестренка пугливо оглянулась на них. Вряд ли слышит, но, наверное, догадывается...

  – Это должна быть ты, – мать медленно перебирает светлые волосы Ирии. – Ты сможешь убить кого угодно. Теперь – сможешь. А эта мокрица не зарежет и курицы!

  Эйда – не мокрица. Просто обычная, хорошо воспитанная девушка. Ее не растили для таких ужасов – вот она и не справилась.

  А сама Ирия? Ее – растили? Для этого? Для змеевой "брачной ночи" с какой-нибудь "мразью"? А потом – казни за убийство "верного слуги короля"?

  Младшая обняла за плечи безучастную "мокрицу" старшую. Ткнулась лицом в светло-русые, пахнущие летней ромашкой волосы. И молча сидела так, пока не перестало першить в горле. И не прекратили упорно наворачиваться на глаза проклятущие слёзы...

  2

  На любимой картине отца пасутся олени. Целое стадо. Качаются ветвистые рога, мягко переступают копыта.

  В детстве полотно висело над кроватью Ирии. И снились они часто...

  Лязг засова.

  Сколько пленниц продержали здесь? Полчаса? Полночи?

  А сердце при появлении врагов даже не дрогнуло. Оледенело, что ли? Или устало бояться?

  В келью ввалились тот самый надменный вельможа и его мерзкий сынок – убийца Анри. Ирия с мрачным удовлетворением отметила: губа гада всё еще кровоточит. Отметила – и не сдержала усмешки.

  – Итак, Роджер, кого ты предпочитаешь? – рыбий голос вельможи звучит совершенно буднично.

  Будто речь об обычном сватовстве. Хотя, если мир перевернулся – может, это теперь и обычно? Как стая шакалов против одного волка.

  – Мамашу, как ты понимаешь, не предлагаю. Ее муженек еще жив... пока.

  Ирия смотрела на главного подлеца – во все глаза. Чтобы ничего и никогда не забыть. Теперь ей известно его имя: Бертольд Ревинтер. Если папа погибнет – гад тоже должен умереть! Хотя и так уже – должен.

  Краем глаза Ирия глянула на мать: ей-то сейчас каково? Но на лице Карлотты Таррент, урожденной Гарвиак, не прочесть ничего. Да что же она – каменная?!

  – Младшую, конечно, – хищно оскалился Роджер Ревинтер и мстительно ухмыльнулся. – Ту, что полезла со мной драться!

  Ирия похолодела и содрогнулась. Вот теперь сердце проснулось – чтобы заколотиться от ярости... И не только – если уж совсем честно!

  Дочь лорда Таррента прирежет мразь при первой же возможности – сотрет с лица земли. Но, все силы – Светлые и Темные! – что он успеет с ней сделать до этого?!

  Да, Ирия совсем не прочь повторить поцелуй с Анри. И неважно – грех ли это в глазах продажных церковников...

  Только думать о друге нельзя! А то слезы чуть сами на глаза не навернулись.

  А ну, прекрати! Еще не хватало разреветься перед этими зверями!

  Но Анри – другое дело, а Роджер Ревинтер – омерзителен. В лучшем случае ее просто вырвет.

  – Вот этого звереныша? – ледяным голосом оборвал буйные фантазии сына министр финансов. И один из новоявленных Регентов. – Хочешь прожить ровно до того часа, как заснешь в ее нежных объятиях? Или съешь или выпьешь что-нибудь в ее присутствии? Бери старшую. И радуйся, что у тебя умный отец.

  – Пожалуй, ты прав! – Роджер, всё так же ухмыляясь, вразвалку подошел к Эйде. И резко вздернул за подбородок, вынуждая поднять голову.

  Любому ясно, что сейчас плещется в сестренкиных глазах. Ничего, кроме ужаса, отчаяния и мольбы. И, похоже, ревинтеровское отродье это устраивает!

  – Пойдем! – он рывком поднял сжавшуюся в комок Эйду. И повел, почти поволок из кельи...

  И до сестренки дошло, что утопиться было лучше...

  – Мама! – пронзительно заорала она. Рванувшись назад с той же силой отчаяния, что и час назад из рук сестры.

  Не то кричишь. Именно Карлотта и помешала Ирия избавить Эйду от всего этого!

  У нее почти получилось вырваться. Увы, "почти" – не считается...

  – Стойте! – Ирия затравленно оглянулась на мать.

  Каменное лицо, прежняя поза. Молчание. Карлотта Таррент даже не шелохнулась.

  – Эйда – несовершеннолетняя. Вы не можете выдать ее замуж ни за кого – без разрешения главы семьи! Вы сами сказали: наш отец жив!

  Сейчас выяснится, что он схвачен и его казнят через час! А мама даст разрешение на что угодно...

  – Ирия, они знают законы не хуже нас, – бесцветно произнесла Карлотта.

  – Куда он денется, ваш папенька? – почти ласково усмехнулся Бертольд Ревинтер. – Как же откажется выдать замуж обесчещенную девицу? Зачем ему такой позор для семьи? А если она уже будет вынашивать... э-э-э... плод греха?

  Прежде Ирия о таком только читала в балладах. Но там героиня успевала заколоться "верным фамильным клинком". Или ее как раз являлся спасти благородный рыцарь, коего непонятно где носило раньше.

  Увы, единственный рыцарь, кому было до Эйды дело, погиб час назад.

  – Когда я тебя убью – умирать будешь дольше, чем самый паршивый шакал! – отчетливо выговорила Ирия. В упор сверля младшего врага немигающим взглядом.

  Так вот оно каково – когда сердце вот-вот разорвется от ярости...

  Мерзавец дернулся – будто кнутом обожгли. И толкнул Эйду в руки Бертольда Ревинтера:

  – Отец, дай-ка мне сначала эту минут на пять, я управлюсь! – И шагнул к Ирии.

  Вельможа заступил ему дорогу.

  – Охолони! – прошипел достойный папаша достойного сыночка. Едва слышно, но слух Ирии сейчас обострился. До предела. – Я тебе дам – "управлюсь"! Управится он! Сам в Ауэнт захотел? Здесь тебе не Восток! С "этой" разберутся Регентский Совет и палач.

  Эйда с порога обернулась к Ирии. Не к матери же!

  Невозможно описать всё, что уместилось в огромных серых глазах. Потому что во взгляде разумного существа никогда не должно быть столько затравленности, отчаяния, безнадежности!

  Ирия опустила глаза, борясь со слезами... И ощутила, как одна железная рука сжала ей плечо, а другая рывком заставила вскинуть голову. Как Роджер Ревинтер – Эйде.

  – Смотри! – прошипела мать. – Смотри! И никогда не смей быть такой жалкой, ничтожной, трусливой курицей! Смотри!!!..

  3

  Изящные копыта осторожно ступают по лесному ковру. По золотым и багряным листьям.

  Солнце согревает, но уже не жарит. Закат Лета уступает подзвездный мир Рождению Осени...

  Ближайший олень неслышно обошел заросли багульника. И направился прямиком к Ирии.

  Как же доверчивы лилово-чёрные глаза...

  Девушка протянула горсть соли – и мягкие губы ткнулись в ладонь.

  – Уходите, – попросила Ирия. – Здесь – открытое место. Охотники придут в любое время...

  – Они придут везде. – Олени не умеют говорить. Вслух. Но ответ – в блестящих черных глазах. – Лес не спасет – так зачем убегать? И потом – уже осень...

  – Осень... – эхом повторила девушка, оглядываясь на рубиново-золотые деревья...

  Весна, а не осень. Ранняя весна. И никаких оленей, а просто пробуждение в первом из встреченных по пути монастырей. Нет – втором, если считать амалианское аббатство.

  Первое утро в руках врагов. Зарешеченное окно, железные засовы, стража у порога. И тюремная карета ждет-поджидает у ворот. Темнеет глухими окнами. Забитыми чёрным сукном...

  Следующие дни и ночи – сплошной туман без начала и конца. Все три недели пути до Лютены.

  Ирию и мать конвоировали в разных каретах. Не сбежать – ночевать пленниц размещали только в аббатствах. И неизменно запирали в зарешеченных кельях. И это еще не считая солдат – у запертых дверей.

  Столько аббатств Ирия не видела за все свои четырнадцать лет. Неужели те, кто живут там, действительно служат Творцу? Вряд ли у нее (а тем более – у Эйды!) столько грехов, чтобы заслужить Бездну Ледяного Пламени при жизни. Но аббаты и аббатисы встреченных монастырей все до единого – на стороне бесчестных врагов. Равно как и простые иноки и инокини.

  Впереди – казнь. Странно. Можно сколько угодно размышлять, что скоро умрешь, но совершенно не страшно.

  Или всё изменится на эшафоте? Нет. Ирия представит Анри – и умрет легко.

  Еще более странно, что его лицо – тоже в тумане. Невозможно вспомнить черты. И голос...

  И об Эйде думать не получается. Нет ясно, что сестра теперь обесчещена. И считается, это – самое страшное, что только может случиться с женщиной. Раньше Ирия думала так же. А теперь.... Если человека покусала собака, он что – тоже навсегда опозорен?

  Если бы мерзавец Ревинтер-младший изнасиловал ее, а не Эйду, – считала бы Ирия себя обесчещенной? Нет! Разъяренной, взбешенной, готовой отомстить – да. И вымыться захотелось бы немедленно – после рук подобной скотины.

  Почему сестру сочтут виновной за чужое преступление? В чём ее вина? Кто придумал дурацкие законы, по которым живут все? Угодившая в лапы (не оскорбляй честных животных, Ирия!) к подонку девушка достойна презрения, ее семья – казни. А победители – славы и почестей? Так, что ли?

  Если удастся выпутаться живой – Ирия больше ничто и никогда не воспримет как данность.

  Впрочем, не обманывай себя – живой не выберешься. Ну и змеи с ней, с жизнью! Эйду только жаль...

  Туман в мыслях рассеялся на второй неделе пути. Когда по урывкам солдатских разговоров Ирия узнала: хоть восстание и захлебнулось – вожаки еще не пойманы. Папа – жив!

  Нет, ясно, что он – не герой легенды. Ему не отбить пленников по дороге. И уж точно – не под силу взять штурмом Лютену и вытащить родных из Ауэнта.

  Но вдруг снова захотелось жить. Всё еще будет хорошо! Восставшие победят, отец спасет жену и дочерей. И они снова будут все вместе!

  А того мерзавца папа убьет! Обоих мерзавцев – и старого, и молодого. Всё будет как раньше!

  Потому что думать о другом исходе – невыносимо...

  По прибытии в Лютену сердце оборвалось вновь. Отец не отбил их по пути. А здесь... при виде мрачных стен Ауэнта надежда почти угасла. Может, разумнее забыть о ней совсем? Смириться с завтрашней казнью? Анри погиб... разве Ирия достойна жизни больше?

  В тюрьме наконец представилась возможность вымыться. С головы до ног. Впервые за целых три недели. И почему-то стало чуть легче.

  Еду вечером принесли тоже неожиданно вкусную. Это после дорожного-то скудного пайка! К ужину даже прилагалась бутылка хорошего вина. А под коркой хлебного каравая – записка:

  "Казнь завтра. Отец вряд ли сдастся. Здесь, в тюрьме, еще Леон и Иден. Не вздумай завтра орать, когда их увидишь. Мы – заложники, поэтому казнят сразу всех, кроме Эйды. Помни, ты – дочь лорда и не должна уронить на эшафоте честь семьи.

  Графиня Карлотта Таррент."

  Подписаться "мама" ей не пришло и в голову. Или боялась, что записку перехватят.

  То есть – опасалась. Карлотта Таррент не боялась никогда и ничего!

  Глава десятая.

  2993 от прихода Творца, конец Месяца Сердце Осени.

  Эвитан, Лиар, аббатство святой Амалии.

  1

  По дороге на эшафот отчетливо помнилось детство. Игры и драки с Леоном. Прочтенные взахлеб книги. Летний плеск теплой речной воды и ослепительно яркое солнце.

  Но память не оживляла дорогу в черной карете, смерть Анри и необычайно яркий рисунок созвездий на ночном небе. Дочь лорда Таррента знала, что это было. А вспомнить, как, – не получалось.

  Всё это вернулось потом – постепенно. Лица и глаза, слова, мысли... рвущие душу и сердце ночные кошмары.

  Потом. По возвращении в Лиар...

  В детстве Ирия слишком много читала. Всевозможные "хроники войн", рыцарские баллады, романы. А там на каждой странице жили благородные герои, прекрасные дамы, гордые принцессы и мудрые короли.

  Отважные рыцари всегда побеждали. А если вдруг и погибали – то прежде перебив не одну сотню злобных, коварных врагов.

   Гибель каждого героя многократно оплакивалась, воспевалась, прославлялась. А войны и поединки расписывались столь ярко, красиво и захватывающе, что так и тянуло в них поучаствовать!

  Тогда Ирия по много раз на дню мечтала родиться именно в то золотое время. Полное приключений, "настоящей жизни" и счастья!

  Прозревать она начала в страшный месяц Рождения Весны, когда красивая сказка догнала и обернулась жуткой реальностью. А теперь – полтора года спустя! – Ирия отдала бы всё, чтобы ничего этого с ее семьей не случилось. Вот только у нее уже ничего нет.

  Девушка до сих пор гнала мысль, что отец просто пожертвовал Эйдой. Когда предпочел оставить дома. Понимая, что иначе и он сам, и Леон проживут до первого "несчастного случая". Заботливо устроенного Ревинтером с подручными.

  Так это или не совсем? О мертвых – или хвала, или молчание. Тем более – об ушедших в Светлый Ирий родных. Папа уже расплатился за всё. Что не сдался вовремя. И позволил своей семье пройти все круги Вечной Стужи и Огня. А потом – не смог (или не захотел) освободить из монастыря жену, пожертвовал дочерью.

  Лорд Эдвард Таррент не был героем. Был просто человеком. Вот и не выдержал. А вот тех, кто его убил, – людьми называть не стоит. Бьющие в спину шакалы – более подходящее слово.

  А если б даже отец и согласился отдать Эйду за Роджера Ревинтера? Тогда – уже виконта Николса? Неужели она стала бы счастливей? С ним не была бы счастлива даже идалийская гюрза. Самая ядовитая в подлунном мире. А Эйда умерла бы от первых же родов. Или совсем ненадолго их пережила.

  Чтобы после смерти папы и Леона утвердить права Ревинтера на Лиар, довольно одного ребенка Эйды и этого мерзавца. Дальше нелюбимая жена станет лишь помехой.

  И она ни мгновенья не была бы счастлива. Или даже спокойна. Сестра оказалась бы в роли еще одной жертвы восстания – тенмарской заложницы Алисы Марэ. С той разницей, что Эйде не стать принцессой, и о ней не сложат баллад. Хотя кому от них легче – от рифмованных строк?

  Князь Всеслав Словеонский и Старградский стал последней сказкой заплутавшей в придуманной жизни Ирии. Это он настоял на помиловании семей сдавшихся мятежников. Прочих не остановила бы такая малость, как нарушение слова. Ревинтера, Герингэ, Амерзэна...

  Маршал Словеонский спас запертых в Ауэнте женщин, подростков, детей, стариков и старух. И Ирия ни капли не сомневалась: он сделал бы это, даже если б выжившие вожаки не сдались. Еще вчера вечером – не сомневалась...

  Прозрела лишь теперь – после ядовитых слов матери. Ядовитой правды.

  Помилование – это ведь тоже политика. Зачем давать в руки и без того не слабого Ревинтера еще одно графство, еще один титул? "Враг твоего врага – твой союзник". Временный.

  Но время прошло, вот всё и изменилось – опять. Эдвард Таррент – мертв, новым лордом стал слабовольный Леон. Лордом и должен остаться.

  Лучше иметь в Лиаре "карманного" владетеля, чем малолетнего. С правящими за него родственниками. Вовсе даже не "карманными".

  Но убийство уже совершено. Теперь его нужно на кого-то свалить. Так почему бы не на одну из дочерей? Их ведь еще останется "две или три"...

  Не только отец – еще один герой оказался выдуманным. Настоящим был Анри – потому и погиб. В реальной жизни, в отличие от баллад, благородные не выживают.

  Вот и сбылось гадание. Просто и ясно. В один день.

  Перевернутое солнце – угасшие надежды. Раненое сердце – погибшая любовь к Всеславу. И туда ей и дорога!

  Всеслав... Полтора года назад светловолосый всадник на белом коне встретил обреченных пленников у ворот Ауэнта. Раскрыл для них врата – в день несостоявшейся казни. И Ирия влюбилась в один миг – раз и навсегда.

  Каленым железом бы выжечь из души и сердца такую любовь!

  А глупое сердце невыносимо ноет – от боли, стыда, разочарования. Что греха таить – чтобы забыть Всеслава, потребуется время. Нельзя разлюбить за миг! Даже жуткий.

  Только Ирия сумеет. Справится. Если выживет – вопреки его приговору. Когда выживет.

  Вот тогда на забвение глупых чувств будет сколько угодно времени. Целая жизнь!

  2

  В двери неотвратимо заскрипел ключ. Неотвратимо – и долгожданно.

  Ирия поспешно метнулась к окну. Готовясь если что – одним прыжком взлететь на подоконник. И – вниз, в темные холодные воды!

  Почему ночь тянется так долго? Прошло с десяток вечностей, а за окном и не думает светать! Потому что именно эту ночь нужно пережить? Время застыло и не движется с места? А люди во всём подлунном мире спят и ничего не поймут?

  Что за бред лезет в голову – когда ты на пороге смерти? Когда с ней танцуешь...

  Еще одну томительную вечность ключ проворачивается в замке.

  Мать. Одна. Никаких леонардитов за спиной. Опять.

  Тогда почему – ни малейшего облегчения в душе? Кого Ирия ждала? Кому бы искренне обрадовалась? Призраку Анри Тенмара?

  Повторный скрип ключа запирает дверь изнутри.

  И – нескончаемый озноб. Будто ледяной Альварен уже вцепился в замерзающее тело! А до берега – полмили. Нет, дальше...

  И чего испугалась? Этого ведь и хотела!

  Вот она – свобода. Бери, если выцарапаешь! Если доплывешь.

  Право на жизнь нужно доказать, отспорить, завоевать. Неужели ты до сих пор этого не поняла? Поумнеешь хоть когда-нибудь? Успеешь? Прежде чем тебя уничтожат те, кто набрался ума раньше?

  – Я кое-что принесла. – Из складок плаща показалась небольшая кружка, доверху наполненная желтовато-белым. Жир неизвестного животного.

  Чего только нет в монастыре – со строжайшим в Эвитане уставом! Хотя сейчас ведь не пост – ни строгий, ни нестрогий.

  – Раздевайся, И натрись с шеи до пят, – отрывисто приказала Карлотта. – Потом оденешь вот это.

  На сей раз из-под плаща возник сверток с мужской одеждой. Штаны, рубашка, камзол...

  Ирия поспешно потянула через голову монашеский балахон.

  – Годы пошли тебе на пользу. – Мать не спускает с дочери цепких глаз. И в них мелькнуло одобрение. Так смотрят на ценную племенную кобылу, что вот-вот подрастет до торгов. – Со временем из тебя выйдет толк... если доживешь. Северянки расцветают позже. Лучше бы пошла в меня, но чего нет – того нет. Увы, моя красота досталась одной Эйде. А весь характер – тебе.

  Когда-то Ирия сочла бы это несправедливым. Еще пару месяцев назад. Когда так хотелось быть красивой...

  Не думать! И не вспоминать.

  – Впрочем, не такая уж ты и дурнушка. Иден – еще бесцветнее. У нее даже твоих зеленых глаз нет... Натирайся и слушай! – резко оборвала Карлотта собственные излияния. Резко и сухо. – Есть лишь один человек, к кому я могу тебя направить. У него хватит влияния что-то для тебя сделать. Хватит даже сейчас. Здесь его двоюродная внучатая племянница, вы с ней похожи. Разница – в цвете волос и оттенке глаз. Но космы в черный цвет тебе любой куафер перекрасит. А там и сама научишься. Ты приедешь к нему. И он выдаст тебя за племянницу.

  Кто, куафер?

  Хватит ехидничать, Ирия Таррент.

  – Зачем ему это? – дочь в упор взглянула на мать, втирая жир в руки и плечи.

  Нож всё же слегка зацепил. И кровоточащий порез чуть выше локтя не нашел другого времени, чтобы тупо заныть.

  Ничего, от царапин не умирают. Умирают от другого.

  – Он мне должен, девочка моя! – усмехнулась Карлотта. – И очень много. А уж как заставить его помочь – найдешь способ сама. Со мной-то получилось. Но, кроме того – он еще и мой двоюродный дядя.

  – Да кто он?

  – Герцог Тенмар.

  Герцог Ральф-Луи-Эжен Тенмар! Отец Анри! Мать отправляет Ирию к отцу Анри!

  А зачем его "заставлять"? Он ведь наверняка благородный человек...

  – По жестокости Ральф Тенмар поспорит с Бертольдом Ревинтером. – Карлотта будто прочитала мысли дочери. – Опять сочиняешь благородных рыцарей?

  Ирия к нему не поедет! Выбраться бы на свободу – и поминай, как звали.

  – Меня могут увидеть те, кто знают его настоящую племянницу.

  – Ты тоже – "настоящая", – усмехнулась мать. – Мы с ним в родстве, забыла? А Ирэн Вегрэ не знал практически никто. Ее родители безвылазно кисли в поместье и не слишком привечали гостей. А после их смерти герцог Тенмар сразу отправил Ирэн в монастырь. Прямо из родительского дома.

  Спокойно, Ирия! Хоть попробуй тут не выдай себя – услышав свое новое имя.

  – Конечно, не слишком приятно стать из графини баронессой, – по-своему поняла ее замешательство Карлотта. – Но придется потерпеть, – она придирчиво оглядела дочь в мужской одежде.

  Повезло, что прибывший сюда в этом костюме леонардит был или подростком, или очень хрупким юношей. Иначе Ирию вмиг выдала бы мешком висящая одежда.

  – И еще штрих. Потом отрастут. Но поедешь ты в мужском камзоле, так что...

  Да сколько всего умещается под бесформенной монашеской хламидой?

  Ножницы замелькали в ловких руках Карлотты. Одну за другой отсекая тяжелые светлые пряди.

  Стригут лишь падших женщин, но Ирия вытерпела и это. Обрезанные волосы – чушь. Как и то, что Эйда на всю жизнь обесчещена.

  – Герцог найдет тебе мелкого барона. Или баронского сына. На графа рассчитывать не приходится – ты не красавица. Впрочем, для знатной девицы ты еще очень неплоха. А бывать в свете тебе незачем, – мать ловко расправилась с последними прядями. И окинула дело рук своих внимательным взглядом. – И жаль, ты не родилась мальчишкой! – вздохнула она.

  Ирия молча слушала вполуха, чтобы не думать о предстоящем спустя всего несколько минут. Она может сегодня утонуть – какие бароны с графьями?

  Хорошо хоть дождь по карнизу не стучит. Или град. Тогда бы точно – ни единого шанса. Их и так-то немного...

  – ...ты найдешь способ. А быть управительницей имения при малолетнем сыне – не так уж плохо...

  Ирия вздрогнула. Похоже, пропустила она планы отправки "барона или баронского сына" в мир иной.

  – Это обязательно? – поинтересовалась девушка, чтобы что-то спросить.

  Слова отвлекают от... того, что случится минут через пять-десять!

  Ирия повела головой, встряхивая по-мужски короткими волосами. Военная стрижка. Что ж, женщине приходится сражаться за свою жизнь чаще, чем многим мужчинам. Вроде Роджера Ревинтера или Леона Таррента.

  – Или он сам отправит тебя в монастырь. При первом же удобном случае, – утешила мать. – Когда будешь не так юна, как сейчас. Отправит – не сомневайся. И быстрее, чем меня. Не забывай – я, в отличие от тебя, была красивой!

  Мама и сейчас еще хороша. Но ее чертам не идут лед и злоба.

  – Не все такие, как мой отец.

  Папу очень жаль. Но правде нужно смотреть в глаза: с женой он действительно поступил ужасно.

  – Я знала не только его. И поверь: другие мужчины – ничем не лучше, – мать вновь усмехнулась.

  Ибо на сей раз Ирия удивления в глазах не сдержала.

  – Только не считай меня шлюхой, вроде Полины Лигуа нир Кито! – раздраженно пояснила Карлотта Таррент. – Меня никто не спросил... как и Эйду. Как не спрашивают многих. Он был моим родственником, я жила в его доме. Только я – не Эйда! – мать гордо вскинула голову. Зеленые глаза сверкнули тем неукротимым огнем, что горел в ней, как подозревала Ирия, всегда. – Я не собиралась умирать или в монастырь! – При последних словах усмешка стала особенно горькой. – В семнадцать лет я готова была драться до конца! И сделала бы всё, чтобы опозорить его имя на весь Эвитан – прежде чем меня уничтожат! Впрочем, и у меня ничего бы не вышло – будь мой брат таким, как Леон. Но Ив Кридель действительно любил сестру. Настолько, что скрыл ее позор и усыновил ребенка.

  3

  А Ирия думала, что уже ничему не удивится.

  – Да, у тебя есть еще один брат.

  Брат? Ну что ж. В замке Таррент живет очень разговорчивое привидение. Среди родственников встречаются подлецы и мерзавцы. А у Ирии появился новый брат. Велика новость. Хуже, что у него может вот-вот не стать сестры!

  – Мой отец знал?

  – Ищешь для него оправдания? – понимающе усмехнулась мать. – Их нет. Эдвард ничего не знал. Ему было почти столько же, сколько мне. Он даже не понял, что я – уже не невинна. Нет, мой любящий супруг оставил меня в монастыре просто потому, что ему так удобнее.

  – Ты тосковала по сыну?

  – Я хотела жить. И не смей меня жалеть!

  Показалось ли, что у несгибаемой Карлотты дрогнули губы? Может, и показалось...

  – Кто он? – прямо спросила Ирия. – Тот человек, что обес... – дурацкие слова слетают с губ до сих пор! – изнасиловал тебя? Тот, кто отрекся от тебя и ребенка и хотел тебя уничтожить? Кто он?

  – Я дала клятву, – мать уже справилась с собой, – что не назову его имени никому и никогда. Это – плата за мое право остаться в живых.

  Но Карлотта Таррент не была бы собой, не найди она способ обойти клятву. Мать сказала всё, что должна знать Ирия.

  Вот только как теперь заставить "того человека" не уничтожить ее саму? За Ирией-то не стоят никакие любящие сестер братья.

  – А что скажет настоящая Ирэн Вегрэ? Она не будет возражать, что я воспользуюсь ее именем?

  А ветер таки свистит... Значит, волны – немалые.

  А чего ты хотела – Месяц Сердца Осени всё-таки.

  – Нет. Она пока не собирается покидать монастырь. Ирия! – мать лишь чуть возвысила голос. Но так, что дочь обернулась немедленно – как подброшенная. – Поклянись, что поедешь именно к герцогу Тенмару.

  – Клянусь святой Амалией! – бесхитростно выпалила девушка.

  – Зачем мне эта дрянь? – знакомо усмехнулась мать. – Святым Леонардом – фанатиком, написавшим трактат о пытках, – тоже клясться не надо. Первое – для Полины, второе – для Бертольда Ревинтера.

  – Чем же мне тогда клясться? – поинтересовалась Ирия.

  Как раз вертелся на языке именно этот святой...

  – Здоровьем Эйды. – В ледяных чертах Карлотты – ни проблеска чувств.

  И что-то не так в этой усмешке. Совсем.

  Ормхеймская стужа прошила с головы до ног. Вгрызлась до костей, сквозь них... И вовсе не от предчувствия ледяных объятий Альварена.

  ..."Ири, подойди к окну"...

  Яростная луна и ночной плеск лодки, подплывающей к острову. Той, что пришла не за Ирией. Вообще – ни за кем.

  С совсем иной целью.

  – Эйда – здесь?!

  – Да. И я не могу устроить ей побег, – предупредила расспросы мать. – Эйда по-прежнему не умеет плавать, а озеро – единственный путь к спасению.

  Не умеет. У кое-кого было два лета, чтобы научить. Кто ж виноват, что так и не удосужилась?

  – К тому же, сразу две сестры Таррент не могут утонуть, тебе не кажется?

  Изумления Ирия не скрыла. А мать едва не рассмеялась – всё так же холодно:

  – Ну, разумеется, ты утонула. Ирия Таррент погибла в водах Альварена. Я же сказала: ты превратишься в Ирэн Вегрэ. Отныне и навсегда.

  Темный знает, что еще из этого выйдет. Две девушки под одним именем!

  Но это – всё, что можно придумать при таком раскладе. Легенды лучше не сочинишь.

  К тому же – Тенмар далеко от Лиара. И уж тем более – от амалианского аббатства...

  – Я жду. Клянись здоровьем сестры – потому что оно действительно зависит от твоей клятвы.

   Ирия ни на миг не усомнилась – зависит. И еще как. А высшие силы в очередной раз не услышали ее молитв!

  – Мама, Эйда в очередной Башне Кающихся Грешниц?! – девушка содрогнулась, представив слабую, хрупкую, болезненную сестренку в таких условиях.

  Здесь могут выжить лишь сама Ирия или мать – две ядовитые гадюки. Но никак не Эйда!

  Заточить бы сюда Полину!

  – Естественно, нет, – с легким раздражением ответила Карлотта. – Эйда – в обычной келье, ходит на молитву вместе с другими сестрами. Ее приняли как послушницу. Но возможности когда-нибудь выбраться отсюда у нее нет. Как и у меня. Если, конечно, ты не поможешь...

  Показалась ли слабая-слабая тень надежды в глазах Карлотты? Творец милосердный, она и впрямь позволяет себе надеяться: самая сильная из детей не только спасется сама, но и вытащит из склепа мать с сестрой! Честь семьи честью семьи, но Карлотта Таррент по-прежнему жаждет жить! Не зря она так заколебалась – прежде чем уничтожить последний шанс вырваться на волю...

  – Только Ральф Тенмар в силах нам помочь, Ири. Потому что с такими врагами, как Полина, Бертольд Ревинтер, Всеслав Словеонский и вдобавок – король, нам не справиться одним. – Мать вдруг притянула дочь к себе и крепко обняла. Как полтора года назад. – Сделай всё, чтобы спастись, моя девочка, Потому что если Полина хоть что-то заподозрит – ни мне, ни Эйде не избежать Башни Кающихся Грешниц. А ты знаешь, чем это кончится для Эйды. На пороге – зима.

  4

  Вода – ледяная. Обжигающе.

  Слишком ледяная, чтобы в ней выжить!

  Захлестнула, тянет вниз...

  Греби, дура! Пока руки не онемели. И ноги заодно...

  Жидкий лед – везде! Нет света, нет воздуха, ничего нет. Только непроглядная толща воды! Если Ирия ошиблась и сейчас рвется к дну озера...

  Возмущенные волны вышвырнули ее пробкой. Ласково обжигая студеной хваткой.

  Воздух! Пусть – холодный, но им можно дышать и...

  Мерзлый – не теплее воды! – ветер пополам с водяными брызгами обжигает лицо. За десяток ударов сердца Ирия закоченела вусмерть.

  Жадно глотая выстужающий горло холод, девушка обернулась. Бросить отчаянный взгляд на хищную стену монастыря, едва не поглотившего пленницу на веки вечные.

  Тускло сереет монолит стен, слабо желтеет единственное окно. Размытым пятном мелькнуло бледное лицо – Карлотты? Толком не разглядеть, но чье же оно еще?

  Миг – и жалкое око света погасло. Затянулось мрачным веком – ставней. Темным, тяжелым.

  Ирия не собиралась ни плакать, ни звать на помощь. Но мать предпочла сама отрезать ей пути к отступлению, И это уверенности не добавляет. Карлотта не верит в дочь. В ее спасение.

  Отвернись! Если хочешь жить. Там – нет уже ничего. А впереди – есть. Возможно. Если очень постараешься.

  Давай – загребай ледяную воду. И не барахтайся так отчаянно – ты напрасно теряешь силы.

  Брызжет в лицо жидкий лед. Захлестывает... Далеко берег.

  Глядя на пенные волны из монастырского окна, можно утешаться: для Месяца Сердца Осени они еще не слишком бурные.

  Но много ли надо плывущему? Всего лишь, чтобы заливало с головой – чуть не на каждом гребке!

  Мертвая хватка взбесившейся воды тянет ко дну. Волны наотмашь хлещут пеной. Пронизывает холод, ледяным жгутом крутит мышцы. Вгоняет стужу в кровь, в сердце, в равное дыхание.