Текст книги "Изгнанники Эвитана. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Ольга Ружникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 51 страниц)

Ружникова Ольга
Изгнанники Эвитана. Дилогия

  Автор благодарит Степачёва Сергея и Философ Татьяну

  за оказанную помощь и огромную моральную поддержку.

  Изгнанники Эвитана.

  Том первый. Побежденные (Дочь Лорда).

  Что ни вечер, то мне молодцу,

  Ненавистен княжий терем,

  И кручина злее половца,

  Грязный пол шагами мерит.

  Завихрился над осиною

  Жгучий дым истлевшим стягом,

  Я тоску свою звериную

  Заливаю пенной брагой.

  Из-под стрехи в окна крысится

  Недозрелая луна;

  Всё-то чудится мне, слышится:

  Выпей, милый, пей до дна!..

  Выпей – может, выйдет толк,

  Обретешь свое добро,

  Был волчонок – станет волк,

  Ветер, кровь и серебро.

  Так уж вышло – не крестись -

  Когти золотом ковать,

  Был котенок – станет рысь,

  Мягко стелет – жестко спать!

  Не ходи ко мне, желанная,

  Не стремись развлечь беду -

  Я обманут ночью пьяною,

  До рассвета не дойду.

  Ох, встану, выйду, хлопну дверью я -

  Тишина вокруг села -

  Опадают звезды перьями

  На следы когтистых лап.

  Пряный запах темноты,

  Леса горькая купель,

  Медвежонок звался ты,

  Вырос – вышел лютый зверь:

  Выпей – может, выйдет толк,

  Обретешь свое добро,

  Был волчонок, станет волк,

  Ветер, кровь и серебро.

  Хэлависа.

Пролог.

  1

  – Что ж, Ваша светлость. – Мэтр Лорэ, один из лучших художников Эвитана, сейчас серьезен как никогда. – Вне всякого сомнения, на обоих портретах – одна и та же дама. Ваша бабушка.

  – Портреты – день и ночь, – герцог удивленно взглянул на собеседника. – Судя по картине в мидантийской раме – бабушка была редкой красавицей. А вот полотно слева...

  – Совершенно другая школа. Общее одно: ваша бабушка, вне всяких сомнений, была очень привлекательной дамой. И, осмелюсь сказать, это отразили оба портрета, – почтительно склонил голову художник.

  Одно и то же лицо... только женщины – абсолютно разные. Наряд и драгоценности значат немало, но не изменят души. А между этими дамами – ничего общего, кроме имени.

  С роскошного портрета кисти самого Алиэ Готта надменно и холодно улыбается молодая красавица. Когда-то в детстве герцог не отличал ее от десятков других. Бесчисленные портреты Гербовой Галереи если чем друг с другом и схожи – то именно выражением лиц.

  Пятьдесят лет минуло, триста ли пятьдесят? Всё те же истинные аристократы – в своем высокомерном величии. Скучные люди, потратившие жизнь на то, чтобы не уронить чести предков.

  Бабушка... Как странно так называть не дожившую до рождения внуков.

  Алое, сильно декольтированное (мода той эпохи) платье. Блеск ледяных зеленых глаз, блеск бриллиантов в фамильном колье, блеск рубинов в высокой прическе. Правда, к таким глазам больше пошли бы изумруды, но...

  "Вне всякого сомнения" (как сказал некий весьма неплохой мастер кисти), дама – истинная аристократка. И по праву занимает достойное место в семейной галерее.

  А на портрете неизвестного художника юная девушка в простом белоснежном платье бежит по залитому солнцем весенне-зеленому лугу. Дворянка, горожанка, крестьянка – не угадать. Ни диадемы, ни колец, ни сережек. Лишь в распущенных светлых волосах – венок из ромашек, розового клевера и, кажется, васильков. А в озорных зеленых глазах пляшут золотые блики солнца. Отражают юную зелень травы...

  Кажется, девушка – тоненькая, легкая, облачно-воздушная – летит над лугом. Навстречу своей судьбе, свету... Возможно – будущему счастью.

  Только разве внуку не известна судьба собственной бабушки?

  – Да, это – тоже она, – с улыбкой подтвердил художник. – Ваша знаменитая родственница. Ей посвящено, кажется, тридцать с чем-то баллад...

  – Уже сорок восемь. Еще с десяток пьес и тринадцать рыцарских романов. И это только из известных литературе. И одна пьеса пишется сейчас – очень неплохая. Возможно, я даже разрешу ее поставить... Интересно всё же, какой бабушка была на самом деле? – герцог отбросил со лба прядь непослушных темных волос – тоже фамильных. – На этих картинах – два совершенно разных человека. Но раз вы уверены, что обе – подлинники... Как вы полагаете, мэтр Лорэ, кто из портретистов прав? Или это просто разные периоды бурной жизни прекрасной герцогини?

  – Вряд ли, – покачал головой художник. – Не будем забывать, эта достойная во всех отношениях дама прожила не столь уж долгую жизнь. Если вам интересно мое мнение – я верю мастеру, чье имя не сохранило время. Вряд ли сильно ошибусь, если скажу, что сей шедевр – а это шедевр! – рисовал влюбленный...

  – Вы так думаете? – герцог постарался скрыть удивление. – Хотя да... возможно всё. Я ведь прекрасно понимаю: бабушка была тогда молода и очень красива. Но... тайный влюбленный? Что вообще известно об этом портрете?

  – До недавнего времени – ничего. Обнаружен пару месяцев назад в семейной галерее одного из северных баронских замков. Последний потомок рода умер бездетным. Владения перешли к дальнему родственнику. И один из гостей заметил сходство портрета с копией одной из самых знаменитых работ Алиэ Готта. Увы – род прервался. И узнать имя художника не представляется возможным. Единственное, что известно – дата написания. Спустя семь месяцев после смерти вашей бабушки. Так что это – более поздняя работа, чем портрет в Гербовой Галерее. Ведь великий Готта писал герцогиню при жизни...

  – Да... – задумчиво протянул живой внук давно почившей красавицы. – И судя по посмертному портрету – бабушка эту жизнь весьма любила. И мечтала быть счастливой. Интересно, это ей удалось хоть ненадолго?

  Два портрета. И высокомерная красавица-аристократка в алом бархате гордо и надменно озирает бегущую по лугу смеющуюся девчонку. Такую наивную в своем стремлении догнать счастье...

  2

  "Человеческая память коротка. И всё, что не сохранили анналы истории или древние свитки, засыплет песок веков. А остальное исказят переписчики. Случайно или по указке правителей, чьи имена в свою очередь сотрет неумолимое время.

  С каждым поколением всё меньше истины останется в былых хрониках. И наступит день, когда далекие потомки не вспомнят ничего...

  Вечное как мир озеро хранит древнюю легенду. Одну из многих, что давно забыты. Одну из тех, что не следовало забывать. Новые храмы возведены на месте прежних святилищ. Но старые боги исчезли не навсегда.

  Два года, как ушел к праотцам Фредерик Второй – не лучший из королей.

  Два года, как его завещание уничтожено. А Регент – принц и полководец Арно Ильдани, младший брат покойного короля – убит на пути к столице.

  Два года, как власть в Эвитане захватила клика придворных интриганов, самозванно объявившая себя Регентским Советом.

  Два года, как их войска огнем и мечом прошли по землям покойного принца Ильдани и его вассалов.

  Два года, как стихийно вспыхнуло восстание. Оно позволило друзьям погибшего Регента вывезти из страны его сына Грегори. И семью лучшего друга Арно – маршала Алексиса Зордеса-Вальданэ, мидантийского изгнанника. Когда-то он нашел приют при дворе Ильдани. А теперь – убит вместе с Арно.

  Два года, как восстание подавлено. Часть мятежников погибла, часть бежала за пределы страны. А наименее опасные – прощены и сосланы в собственные имения.

  В числе прощенных оказался и примкнувший к мятежникам бывший Рыцарь Круга Равных (Ордена, основанного Арно Ильдани), лорд Лиара Эдвард Таррент..."

  Из "Мемуаров" барона Сержа Криделя.

Часть первая. Предательство.

  В этом мире неверном не будь дураком:

  Полагаться не вздумай на тех, кто кругом.

  Трезвым оком взгляни на ближайшего друга -

  Друг, возможно, окажется злейшим врагом.

  Омар Хайям.

 Глава первая.

  Эвитан, Лиар, замок Таррент.

  2993 год от прихода Творца,

  начало Месяца Рождения Осени.

  1

  Эйда боится всего. Спать с ней в одной комнате давно превратилось в пытку. Сестренка кричит и мечется каждую ночь. А что еще хуже – сама вырваться из кошмаров не в силах.

  Приходится вставать и расталкивать. Не то чтобы Ирии не жаль сестру. Было жаль. Особенно в первые месяцев пять. А сейчас уже меньше...

  Можно попросить, чтобы младших поселили отдельно. Можно.

  Но во-первых – нет ни малейшего желания просить мачеху. Хоть о чём. А во-вторых – рука не поднимется оставить Эйду одну в темноте.

  Вот так мы и не меняем ничего в своей жизни. Год не меняем, два. Пятнадцать лет не меняем...

  Ирия нехотя вылезла из постели, растолкала несчастную сестренку. Обняла за плечи и принялась укачивать, что-то вполголоса напевая. Привычно-привычно.

  На самом деле так, наверное, быть не должно. Страшно, когда привыкаешь к такому.

  – Ири! – Эйда, наконец, проснулась. Серые глаза полны слёз. – Ири, мне опять...

  Пожалуйста, ну пожалуйста, не надо при детях! Здесь же Иден и... Кати – дочка этой дряни. А еще здесь Ирия. И у нее больше нет сил...

  Высшие силы остались глухи к мольбам. Можно подумать, они хоть раз ответили!

  Всё, что осталось, – еще ниже склониться к сестре. Пусть Эйда шепчет прямо в ухо. Чтобы больше не слышал никто. Кроме Ирии, а ей ни змея не сделается! Ирии, которую мачеха называет своим проклятием, брат – неблагодарной и сумасшедшей дикой кошкой. А отец уже год не называет никак. Потому что в упор не замечает.

  И вообще – она уже совсем взрослая. Весной ей исполнится целых шестнадцать. И она в силах выдержать всё-всё! А глупую слезу, покатившуюся по щеке, мы сейчас слижем.

  А если и нет – кто увидит в темноте? И кто станет рассматривать? Ведь всем известно: дикие кошки не плачут!

  Ирия дождалась, пока сестра уснет. "Дикой кошке" тоже до жути охота разреветься. По-звериному завыть! Непонятно, кого жалея – Эйду, себя? А то и вовсе – Иден?

  Мрачные стены родового замка. Равнодушная многовековая громада. Намертво сомкнулась вокруг насквозь промерзшей спальни графских дочерей. Стиснула ледяным кулаком.

  Как же холодно! Милосердный Творец, почему здесь всегда так холодно?!

  Неужели раньше было так же? Просто Ирия не замечала?

  Больше нет сил...

  Девушка осторожно сунула руку под подушку. Под белый квадрат – почему-то всегда отсыревший. Даже сейчас – в самом начале осени. Что же будет зимой?

  Рука коснулась знакомого диска. Вот он – всегда теплый! Солнечный...

  В кромешной темноте не разглядеть ничего. Но черты лица на медальоне – и так в памяти навечно. ЕГО черты. Того, кто спас их всех! И навсегда завоевал сердце Ирии. Даже не зная об этом...

  Когда-нибудь он приедет за ней. И заберет отсюда...

  Конечно, на самом деле ясно: не приедет и не заберет. Ни он и никто другой.

  А ОН вряд ли вообще ее тогда особо разглядел. И уж тем более – запомнил.

  Да и было бы что в ней разглядывать – полтора-то года назад. Если и сейчас – особо нечего...

  Ну и что? Лучше мечтать о несбыточном, чем не мечтать вовсе!

  – Ири! – Нет, Эйда так и не уснула. И смотрит теперь на сестру в упор.

  Сон всё равно уже слетел. Тоже привычно.

  – Спи, маленькая! – Ирия заученно-ласково провела ладонью по лбу сестрички. Другой рукой медленно заталкивая медальон обратно под подушку.

  Вряд ли Эйда его вообще разглядела. Но резкий жест привлечет ее внимание точно.

  Хорошо, что их кровати рядом. Очень хорошо. Вставать удобно, прятать заветный диск удобно...

  Впрочем, можно было не стараться. Эйде сейчас совсем не до медальонов. И уж тем более – не до чужих тайных любовей.

  – Ири, я – не маленькая, – тихо и серьезно возразила сестренка. – После всего, что со мной было, – не маленькая...

  Зачем ты опять об этом говоришь? Ирия ведь правда ничего не в силах сделать. Вот если бы ее действительно полюбил...

  Размечталась, на ночь глядя! Посреди ночи, точнее.

  Эйда, сестра не может сейчас за тебя отомстить! Только слушать твои кошмары. Ночь за ночью, месяц за месяцем и год за годом – пока не рехнется сама!

  – Ири, понимаешь, мне приснилось, что нас опять увезли! А меня...

  – Нас больше никто не увезет! – Ирия до боли стиснула плечи сестры. – Я успею запереть дверь и прирезать тебя, Иден, Кати и себя. Всех! Вот кинжал, смотри. – Девушка безошибочно нашла во тьме и потянула из-под холодной подушки второе тайное сокровище. В изящных ножнах. Так оно прежде и висело в отцовской оружейной – среди подобных ему. – Клянусь: я больше никому тебя не отдам!

  2

  Утро встретило Леона Таррента унылой осенней моросью за окном, зябкой сыростью выстывшей за ночь комнаты... И голосами слуг – в коридоре. Явно не догадавшихся поплотнее прикрыть с вечера дверь в покои молодого господина. А заодно – поторопиться с утра растопить в его спальне камин.

  Юноша поглубже натянул на затылок меховое одеяло. И честно попытался вспомнить хоть что-нибудь, ради чего вообще имеет смысл сегодня вставать. А уж тем более – на таком холоде!

  Чтобы увидеть унылые лица Эйды и Иден, хмурый взгляд Ирии? Или вечно погружённого в собственные мысли отца? Как же он сдал за последние полтора года!

  Опять придется бессильно наблюдать, как лорд Таррент боится поднять глаза, чтобы не встретить взгляды дочерей. Как Ирия зло косится на бедняжку Полину, ловя каждую ее ошибку! И сочиняет хрупкой, безответной женщине несуществующие грехи. Как это и свойственно озлобленным, завистливым людям! А уж особенно – вздорным, некрасивым девицам.

  Сестра и раньше была – не мед. Но в последние годы!..

  Ну ладно – Ирия злится на отца. Что тут греха таить – он кругом виноват!

  Да, лорд Таррент вечно твердит, что не мог иначе. Но то, что он сделал со своей семьей, ему не искупить никогда.

  А Полина здесь при чём? Что отец не любил маму – давно не секрет ни для кого. Эдвард Таррент обрел, наконец, счастье. Женщину, готовую разделить его изгнание. Женщину гораздо достойнее самого отца – если уж на то пошло!

  Дальнейшим размышлениям помешал уверенный стук в дверь. Слуга. Лентяй только сейчас явился растапливать камин.

  Да – распустил отец прислугу, нечего сказать! Когда хотят – тогда и работают. В остальное время – лясы точат на поварне. А господа – замерзай!

  Наконец-то комната наполняется долгожданным теплом...

  Юноша блаженно потянулся под одеялом. Как он мог забыть? За завтраком же увидит Полину! Чем не радость?

  А все горькие мысли – прочь. К Темному противный дождь! Всё равно он не здесь, а за окном.

  И к змеям северный ветер и сестер! Родственников не выбирают, а уж родственниц...

  Что поделать, если большинство девиц – глупы от природы? А вечное шитье и вовсе превращает в безмозглых куриц. Хуже служанок!

  А уж у тех точно нет никаких мыслей. Кроме как набить брюхо. Да еще перемигнуться с конюхами и камердинерами.

  Леон стремглав вскочил с постели. Поежился от сырости и холода и поспешно потянулся к одежде. Не ждать же еще одного лодыря – камердинера! Тоже наверняка у какой-нибудь служанки... мерзавец!

  Мрачные, всегда полутемные коридоры слегка притупили почти детскую радость. В столь тоскливые минуты порой приходит в голову, что если отец вдруг умрет, то...

  Они бы все долго горевали, но траур не бывает вечным. Закон не запрещает жениться на вдове отца. Полина еще так молода! Ее детей Леон готов принять, особенно Чарли, и...

  Юноша поспешно отогнал бесполезные и недостойные благородного человека мечтания. При живом-то отце – совсем с ума сошел?

  А слуга распахнул потемневшие от времени двери столовой.

  Тот, кто занимался планировкой Светлой Залы, явно рассчитывал на иное число домочадцев. Человек на тридцать. И стол отгрохал соответствующий.

  Зато теперь все сидят так далеко друг от друга, что вести общую беседу – невозможно. Если не орать.

  Во главе стола, в громадном кресле с гербом – отец. Полина – слева от мужа, Леон – рядом с ней.

  На другом конце деревянного чудища разместились сёстры – все четыре.

  Эйда может упасть в обморок или забиться в припадке.

  Кати еще толком не умеет разрезать еду на тарелке. А лишнего присутствия слуг не терпит.

  Так что обе они – по бокам от Ирии. А Иден возле Эйды – не отсаживать же младшую куда-то еще.

  В результате, они смотрятся не семьей, а двумя изолированными военными лагерями. Интересно, кому еще такое в голову приходило? Вряд ли Полине – она слишком добра. И уж точно не сестрам. Иногда Леон вообще сомневался, что они способны думать о чём-то, кроме собственных капризов. Особенно вечно хнычущая плакса Эйда. Или злобная истеричка Ирия.

  Интересно, Чарли, когда подрастет, куда сядет? Хотя, наверное, рядом с Ирией. Его ведь тоже сначала придется кормить. Кати к тому времени уже научится сама. Да и должен же быть хоть какой-то прок – от самого невыносимого члена семьи!

  Странно – Ирия кажется неотъемлемой частью замка. А ведь она к тому времени может выйти замуж. И кормить собственных детей. Или поручить это слугам.

  Вряд ли! Такой жены и Ревинтерам не пожелаешь. Так что тут Ирия и останется. Мозолить всем глаза – до глубокой старости. Портить им жизнь.

  Сестрица, к счастью, как раз кромсает мясо на тарелке Кати. Так что на брата не обернулась. Уже хорошо. Теперь еще не начала бы опять задевать Полину!

  Юноша подцепил на вилку кусок вкусно благоухающего жаркого. Кухарка сегодня расстаралась на славу!

  Осторожно глянул в сторону Ирии... И поймал настороженный, насквозь прожигающий взгляд двух зеленущих глаз.

  Темный и змеи его! Неужели Леон успел с вечера что-то пообещать этой привязчивой занозе? Что именно?

  Ах да! Он должен был поговорить с отцом.

  Но лорду Тарренту вчера нездоровилось. Он и сейчас – явно не в себе. Еще бы! День – хмур с утра. За окном сходит с ума ветер. Значит, конная прогулка отменяется.

  И за что эту залу прозвали Светлой? Здесь солнца не бывает!

  Протянув изящную руку к почти нетронутому бокалу, Полина подняла взгляд от тарелки. И застенчиво улыбнулась юноше.

  Душу омыло теплой волной. Есть солнышко в этом замке, есть! И светит – для одинокого сердца Леона Таррента!

  Жаль, сам он может лишь слегка улыбнуться в ответ. Вдруг отец заметит? Или Ирия!

  Всё, на что имеет право пасынок, – это подлить мачехе вина, протянуть блюдо с фруктами, подложить мяса или овощей. Но ест она так мало, что и это не требуется.

  А вот Ирии не мешало бы не тащить вторую добавку. На глазах у всех. Вчера за ужином съела почти столько, сколько сам Леон. А он – все-таки мужчина!

  Не можешь есть, сколько положено леди, – добирай за закрытой дверь. Но не позорься при всех. Сестрица вообще – дама или как? Хотя глупый вопрос. Дама за столом – всего одна.

  На мачехе (и как же трудно даже в мыслях называть ее этим чужим, безликим словом!) сегодня небесно-голубое шелковое платье. Это Ирия и Эйда одеваются в дурацкие серые тряпки фамильных цветов. В таком виде и к общему столу притащились. А у Полины – безупречный вкус.

  Впрочем, костлявую фигуру средней сестрицы не спасет никакой наряд. Хоть лучший в подзвездном мире. А хрупкая, светловолосая, голубоглазая Полина в любом, самом скромном платье – настолько совершенное создание!

  И за что стареющему, махнувшему на всё рукой лорду Тарренту такое сокровище? Он всё равно никогда не сможет оценить Полину по-настоящему! Ее красоту, ее нежность, ее ум... Ее жертву, наконец!

  Выйти замуж за опального изгнанника – это ведь дорогого стоит, разве нет? Так почему он позволяет Ирии так смотреть на его любимую женщину? Другой отец давно приструнил бы дерзкую, неуправляемую девчонку, напрочь забывшую свое место!

  Когда хозяин занят чем угодно, кроме дома – даже собаки и кошки наглеют. Что уж говорить о вздорных дурах? Но Эдварду Тарренту плевать на всё!

  Ветер за окном мерно воет. В такт печальным мыслям. Там, за окном – серые поля. А дальше – мокрый лес.

  Пустота. Одиночество...

  Тоска! А с единственной родной душой нельзя и словом перемолвиться. Потому что бдит тощая злющая ворона, по недоразумению родившаяся сестрой Леона.

  Завтрак имел все шансы пройти, как часто бывало – в гробовом молчании. Если бы Полина – как всегда, Полина! – не попыталась разрядить обстановку:

  – Эйда, тебе понравились новые платья?

  А вот плаксивая тихоня – опять же, как обычно! – опустила глаза долу. Ну, можно не говорить с посторонними, но с родными-то?

  А Ирия уже и ложку отложила, готовясь к бою. И с кем? С благороднейшей из женщин, искренне стремящейся стать им всем если не матерью, то старшей сестрой?

  Полина бросила отчаянный, умоляющий взгляд на Леона. В уголках голубых глаз выступили слёзы. Хрупкие, изящные руки растерянно теребят край скатерти...

  – Эйда, Полина задала тебе вопрос! – разозлился юноша.

  – Понравились... – прошептала плакса.

  Едва слышный стук ложки. Сжимаются кулаки Ирии. Эта-то куда опять лезет, когда не просят?!

  – Тогда почему ты их не носишь? – обиженно дрогнул голос Полины.

  Даже она не выдержала!

  Эйда вскочила из-за стола и ринулась вон. Да какая муха ее укусила?! Откуда такой эгоизм и неблагодарность? От сестрицы научилась?

  Ирия молча поднялась и тоже направилась к выходу. Походкой дворового сорванца. Хоть бы ходить нормально выучилась! Есть же у кого.

  – Платья еще не готовы! – сквозь зубы процедила озлобленная дура, резко обернувшись в дверях. Еще более широких рядом с ее тощей фигурой.

  – Почему?.. – опешила Полина.

  – Мы еще не нашили на них синий круг.

  Знак кающихся грешниц! Бывших продажных женщин!

  Юный лорд едва не захлебнулся от ярости.

  И дверь успела захлопнуться прежде, чем Леон сообразил крикнуть:

  – Что ты себе позволяешь?! Папа! – юноша обернулся к отцу... и осекся.

  Лорд Таррент так и просидел всю душераздирающую сцену над тарелкой. Не прикасаясь к еде. И явно не слыша ни слова.

  3

  Ни на какие колыбельные Чарли не реагирует. У него есть более важные дела – орать во всю мощь легких.

  А вот детские считалки братишка любит даже очень. Наконец утихомирив его и оставив на попечение обрадованной кормилицы, Ирия вернулась к сестрам. В общую спальню.

  Конечно, и ей, и Эйде уже положены собственные комнаты. Девицам в брачном возрасте – не место в детской. Но интересы Эйды в замке Таррент учитывать не принято. А уж Ирии...

  Правда, до этой осени она о замужестве и не помышляла. Ее тайная любовь давно и, говорят, счастливо женат. А кого другого в этой роли странно и представить.

  Но больно уж тоскливо этой ранне-промозглой осенью. И слишком нестерпимо хочется вырваться! Кажется, душу бы заложила за свободу – если кто примет такой залог. Только бы сбежать из тюрьмы!

  Договорилась до ручки – родной замок тюрьмой стал.

  Тюрьмой. Тюрьмищее не бывает! То есть бывает, конечно. Но об этом Ирия поклялась забыть. Навсегда.

  Ага, забудешь тут – если Эйда еженощно напоминает!

  Ладно, чем грустить – лучше заняться полезным делом. Почитать, например.

  По десятому разу – одно и то же? Ничего, умных людей можно и в одиннадцатый раз перечитать. Всё лучше, чем вышивание гладью. Или крестиком. И чем смотреть на грустных сестер.

  А еще лучше – пойти и развеселить девиц-красавиц. Когда-то удавалось...

  Мало, что ли, книг прочла? Ну не то чтобы слишком много... Где их возьмешь, если вся папина библиотека – три шкафа? Не самых широких.

  Так, берем пару толстых фолиантов. И стопку бумаги – с заброшенной на середине рыцарской сказкой. Собственного сочинения.

  А теперь можно забраться на кровать – с ногами.

  Вот и плюс, что еще не одевают как взрослую. Попробуй, посиди так в корсете и пышных юбках!

  "Ветер тревожно свистел в кронах деревьев..."

  А дальше? А дальше какой-нибудь граф приходит на свидание к некой... лучше принцессе. И узнаёт стр-рашную тайну ее семьи.

  Например, все они по ночам воют на луну и превращаются в волков! А зовут графа... Серж – банально, Рауль – тоже часто встречается. Анри... нет, Анри звать не будут никого!

  Ирия досадливо встряхнула головой. Смотреть на расплывающиеся силуэты Эйды, Иден и Кати – даже забавно. Но вдруг кто заметит?

  Лоренцо – вот отличное имя!

  Девушка потянулась к туалетному столику – за пером и чернильницей. И задумалась, глядя на сестренок.

  Старшая тихо сидит в углу, обхватив руками колени. Явно пребывает в мыслях где-то далеко. Вот ей бы взрослая одежда пошла. Да кто же в этом замке вообще об Эйде вспоминает? Разве только мачеха – чтобы новую гадость сочинить.

  Кати возится с куклой. Или делает вид. А сама обдумывает очередную пакость...

  В следующей главе будет стервочка именно такого возраста. Шпионить за главной героиней, чтобы сдать злой мачехе. Хрупкой такой, голубоглазой. С нежным голосочком и манерами умирающей горлицы...

  Иден. Единственная, кто здесь действительно вышивает. Правда, мастерица иглы она весьма посредственная. Даже по чужому рисунку.

  Набросать, что ли, для младшей очередной пейзаж? Раз больше ничего в голову не лезет. Не сочиняются сегодня сказки про рыцарей и принцесс!

  Самое смешное – как раз Ирия рукодельничала весьма неплохо. Или просто лучше сестер. Только ей это не нравится лет с десяти. А что нравится – в последний год нельзя!

  – Ирия!

  Кажется, бессонные ночи сказались – чуть не уснула днем. Конечно, лучше спать, чем плакать. А то тут кое-кто, когда имена вспоминать начал...

  Но еще лучше – бодрствовать и хоть немного разгонять чужую хандру. Раз уж всё равно деваться некуда.

  – Ири, почитай, пожалуйста, вслух.

  Бедной Иден надоело вышивать? Всё равно за кривые цветы и непонятной породы птиц (или это рыбы?) никто не похвалит. Особенно Полина. Которая сама к иголке, кстати, и не прикасается. Нежные пальчики бережет. Действительно – разве у хрупкой фиалки могут быть мозолистые крестьянские руки?

  Ирия привычно потянулась к "Хроникам Великих войн". Нет сегодня своих сказок – есть чужие. Умный человек написал за тебя – бери, пользуйся.

  Она и прежде зачитывала вслух главки поинтереснее. А сестренки, навострив ушки, слушали. Иден всегда была "хвостиком" Ирии, а Эйда... Тихая, мечтательная Эйда родилась раньше Ири на полтора года. Но роль старшей без боя уступила еще в детстве.

  Правда, внешне она повзрослела куда раньше. Так что в прошлом году никто не спутал, кто из них старше.

  Ирия едва успела открыть "Историю славного рыцаря Ромуальда", как в комнату без стука заявилась мачеха. Конечно – церемонится она, только если рядом папа или Леон. За каким лешим ломать комедию в присутствии падчериц? И родной доченьки – маменькиной копии.

  – Иден, выйди! – холодно обронила Полина.

  Только Иден. Не Кати. Той дозволено остаться и посмотреть комедию в лицах.

  Эх, жаль – под рукой нет ничего тяжелого. В лицо хрупкому цветочку зашвырнуть.

  Книгой, что ли? Жалко такую хорошую книгу...

  – И что тебе? – "маминым" (долго тренировалась!) ледяным тоном поинтересовалась Ирия, едва за Иден закрылась дверь.

  Хуже уже не будет. Мачеха наверняка пришла с очередной подлостью.

  – Это правда, что Эйда вопит каждую ночь?!

  Во уставилась – сейчас высверлит во лбу дыру!

  Ничего, мы тоже так умеем. Только пока не будем. Потому как – послушаем, что стерва скажет.

  Неужели вдруг решила помочь? Это после глухих-то тёмно-серых балахонистых платьев? В каких Эйду только в монастырь отправлять? А если добавить на грудь синий круг грешницы – то и к позорному столбу.

  И после этого ждать от мачехи хорошего?

  – Нет, разумеется. Мы все спим сном младенцев. Как и положено благовоспитанным девицам.

  Ну, заглотни приманку! Переведи огонь на дерзкую среднюю падчерицу. Ей ни змеи не сделается. Потому как на тебя плевать. Ну!

  Или сейчас грянет гром...

  – Это больше продолжаться не может!

  Грянул!

  И вообще – нечего было упоминать "девиц". Бессонные ночи явно убавляют ума. Ирия – яркий тому пример.

  – Я вижу, Эйда так и не смогла... Я не допущу, чтобы Кати жила в подобных условиях!

  – Прекрасно! Отсели отдельно свою драгоценную Кати. Или нас с Эйдой.

  Ирия на миг отвела злой зеленый прищур от Полины, чтобы вонзить в мигом съежившуюся Кати. Ну, держись, дрянь малолетняя! Потому что больше выдать Эйду мачехе было некому.

  – Я спрошу твоего совета, Ирия, если он мне понадобится! Я уже приняла решение. И ваш отец со мной согласился. Эйда завтра же отправится в монастырь святой Амалии!

  – Так вот... для чего платья?! – змеей прошипела Ирия. – Ты не посмеешь!

  Полина гадко усмехнулась:

  – Дитя мое, и ты, и Эйда до замужества не можете распоряжаться собой. И я вполне посмею сделать с ней всё, что сочту нужным.

  Ирия так растерялась, что мачеха успела удалиться. Величественно шелестя платьем...

  Кати поспешно вышмыгнула за дверь. Вслед за мамашей.

  Могла бы не торопиться. Ирии сейчас не до маленькой злючки. Нужно спасать Эйду!

  Средняя дочь лорда Таррента обернулась к сестре.

  Змеи! Старшая, скорчившись на кровати, даже не плачет. Скулит раненым щенком.

  – Прекрати! – попыталась одернуть ее Ирия. – Мы – еще живы.

  Эйда словно дожидалась этих слов – зарыдала в голос. И Ирия ее понимала – всё равно уже в монастырь. Хуже не будет...

  Ну уж нет!

  Ирия подсела к сестре, торопливо взяла за плечи. Попыталась заглянуть в мокрые от слёз глаза:

  – Я обещала, что не дам тебя увезти. И не дам!

  – Меня увезут... – пробормотала отрешенно-отчаявшимся голосом Эйда. – Меня всё равно увезут...

  – Никто тебя больше не увезет! – почти закричала Ирия. – Никто, слышишь? Никто, пока жива я, твоя сестра!