Текст книги "Время бусово (СИ)"

Автор книги: Николай Пахомов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 50 страниц)

Месяц март получил свое название от имени римского бога войны и ратной славы Марса.

За мартом шел месяц апрель или «теплый», получивший свое на-звание от весеннего тепла и света.

Третьим по счету был месяц май, названный так в честь богини Майи, покровительствующей плодоносности земли.

Четвертым был месяц июнь, названный так в честь супруги Юпи-тера, богини брака и материнства Юноны.

Римляне считали эти месяцы главными в году, потому и присвоили им названия. Остальные же месяцы, начиная с пятого, по-латински «квинтилий» имели лишь порядковые номера до последнего, десятого. Так, шестой – «секстилий», седьмой – «септимус», восьмой – «октаус», девятый – «новемус» и десятый – «децемус». Однако, позднее, в озна-менование заслуг и побед над врагами Рима римского цезаря Гая Юлия, в назидание и на память потомкам, в его честь пятый месяц был пере-именован в июль. В честь же внучатого племянника Гая Юлия Цезаря, усыновленного им Августа Октавиана, и с подачи самого же Августа, ставшего к тому времени императором, «секстилий», или же шестой месяц получил название августа. И как уже было упомянуто выше, к этому десятку месяцев добавились январь и февраль – очистительный, в который предписывалось приносить жертвоприношения богам и очи-щаться от всякой скверны.

Март, май, июль, август, январь, получившие свои названия в честь богов и императоров, имели по 31 дню. Столько же отводилось месяцам «октаусу» – октябрю и «децемусу» – декабрю. Остальные месяцы, кро-ме февраля, имели по 30 дней. Февраль насчитывал только 28, причем, каждые четыре года в феврале добавлялся еще один, двадцать девятый, день.

Император Константин в 1074 году от сотворения Рима, то есть не-задолго до прибытия туда русколанского посольства во главе с Бусом, законодательным актом закрепил семидневную неделю, называемую на Руси обычно седмицей. До этого времени римляне счет вели по Кален-дам, Идам и Нонам. Первое число месяца называлось Календами. Ида-ми назывался день, который делил месяц пополам. Нонами назывался девятый день до Ид. Это исчисление дней было неудобно, поэтому сед-мицы или недели быстро прижились.

Русичи же пользовались иным календарем, основанным на «Звезд-ной книге Коляды», в основу которого вкладывалось прохождение по небосводу ярчайших звезд. Этим они руководствовались при определе-нии очередных празднеств в честь самых важных божественных прояв-лений бытия: смена времен года, ознаменование начала или же оконча-ния полевых работ, празднования дня Колы и Ярилы, Купалы и Майи Златовласки, Световида и Перуна.

Год делился на четыре времени года: весну, лето, осень и зиму, но при этом четкого деления на месяцы, как это уже практиковалось у римлян, еще не было. Так, зимним временем управляли боги Студич, Ледич и Лютич. Но были тут и Позвизд, и Зимерзла, и, наконец, Коляда – одно из перевоплощений Бога Сварога. Весенним – Птичич, Зверинич, Милич, Дождич, а также Догода, Зимстерла и Ярило – еще одно вопло-щение Творца. Летним – Плодич, Ягоднич, Пчелич, Нерестич, Ветрич, Травич, Стеблич и Купало – новое перевоплощение Вседержателя. Осенним – Страдич, Спасич, Листопадич, Зернич, Житнич и Снежич, а еще Сива, Корс и Световид – очередное воплощение Создателя.

Множественность определений времен года вносило путаницу в обозначение конкретней поры и периода. И Бусу предстояло внести коррективы в славянский календарь, чтобы он обрел реальные месяцы и соответствовал принятому в римской империи по основным звездным датам. Однако, мало того, чтобы год или, как было принято на Руси, лето, разделить на месяцы и дать этим месяцам четкое и точное назва-ние во избежание всякой путаницы, необходимо было все это «вбить» в головы подданных. Опять пришлось призывать на помощь жрецов и волхвов и, заручившись их поддержкой, проводить в жизнь это ново-введение. При этом самому чуть ли не каждую седмицу с торжищ и ам-вонов храмов провозглашать новые названия месяцев, количество дней в них, основные праздники и дни их празднования.

И не в эту ли пору волхв Златогор, сгорбившись над столом в угол-ке храма Сварога, прищурив старческие, слезящиеся и уже отказывав-шиеся видеть глаза, написал на одной из пергаментных страниц «Книги Велеса» фразу, чтобы она дошла до далеких потомков и рассказала сво-ей сжатой фабулой о деянии князя Буса по преобразованию судебной традиции и календаря: «Муж правый восходил на амвеницу и рек о том, как идти по Пути Прави. И слова его с деяниями совпадали… И Число-бог наши дни здесь считает, он говорит свои числа богам: быть ли Дню Сварожьему, быть ли Ночи…»?..

Как и прежде, новый год начинался с 1 марта, но сам месяц уже обрел собственное название – птичич или же березозол, что говорило даже непосвященному о прилете птиц и их гнездовании, об оживании берез, под корой которых проснулся и побежал жизненный сок. И в марте-птичиче-березозоле было тридцать один день. На этот месяц при-ходился праздник Ярилы – Ярилин день.

Следующий за березозолом месяц получил название цветень, сме-нив прежнее Милич. Этот месяц, как и римский апрель, имел тридцать дней, а название получил от буйного цветения в его пору трав и деревь-ев. В этом месяце отмечали праздники Лады и ее детей: Леля, Полеля, а также Зимстерлы, Догоды и Мерцаны.

Дождич, соответствующий римскому маю, стал именоваться трав-нем из-за покрывших все зеленым ковром трав. Травень содержал три-дцать один день. За травнем следовал месяц червень с основным симво-лом славянской веры – праздником Купалы, приходившимся на время самого длинного дня и самой короткой ночи.

Римскому месяцу июлю стал соответствовать липец, ранее назы-вавшийся в честь бога Пчелича. Далее следовал месяц серпень, сменив-ший прежнее название – Зернич и названный так в честь главного ору-дия славян при уборке урожая – серпа. Основными праздниками в этом месяце были праздники Снопа и Перуна – Перунов день.

За серпенем следовал месяц вересень, сменивший прежний Жит-нич. В этот месяц праздновали день Световида. После него следовал листопад, сменивший Ветрич и соответствующий римскому месяцу ок-тябрю. За листопадом шел грудень, сменивший прежнее название Сне-жич. Далее следовал с прежним, лишь слегка измененным, названием студень, который соответствовал римскому декабрю и имел тридцать один день. На студень выпадал праздник Коло, или, по иному, Коляды.

Следовавший за Студичем-студнем Ледич, соответствовавший римскому январю, получил новое название – сечень, и также, как и сту-день, имел тридцать один день. В сечене отмечался праздник Велеса. Кроме того Велеса, как бога мудрости, знаний и богатства, чествовали и в Ярилин день и в праздник Купалы.

Последним месяцем года стал месяц лютый, прежний Лютич, ко-торый соответствовал римскому февралю. Этот месяц каких-либо праздников не содержал.

Трудно приживались на русколанской земле нововведения Буса. Ох, как трудно! Князь бьется, разъясняет, примеры приводит, голос до хрипоты доводит, а какой-нибудь Зван или Прон, только что вышедший из дремучего леса или прискакавший из степи, станет раскорякой на торжище или в храме, ударит себя кулачищем пудовым в грудь, да так, что гул пойдет, и молвит: «Не приемлю!» – и все… Все, что было кня-зем выношено, выстрадано и людям сказано, вмиг прахом пошло. По-рой даже самому их инициатору князю Бусу хотелось махнуть на все рукой и оставить в покое и себя и своих подданных: «Пусть их, пусть живут, как жили, не ведая».

Другие в кудластых затылках целой пятерней чешут, то ли что для себя решают, то ли от сомнений завшивели. И что от таких ждать – не-известно. Могут поддержать, а могут и упереться, как бараны в новые ворота.

Особенно тяжело стало после того, как в далеком Византии умер император Константин, один из немногих доброжелателей князя и Рус-колани, и между его сыновьями и племянниками из-за императорского стола и титулов цезаря и августа начались беспрерывные интриги. А потом и сами августы стали чередоваться с такой быстротой, что враз и не уследишь, кто теперь на троне. Не успеешь одному августу посоль-ство снарядить, как в Византии, переименованном после смерти импе-ратора Константина в его честь – Константинополем, уже на троне дру-гой восседает. К тому же прежних дружеских отношений с новыми ав-густами не налаживалось, старые же терялись и терялись безвозвратно. Дети и племянники Константина, занятые склоками и интригами, обре-менять себя заботами отношений с Русколанью, для них лишь очеред-ной варварской страной, не собирались. На порубежье с Империей на-зревали недоразумения и конфликты, о которых во времена правления Константина уже и думать забыли. Очень часто, как позже выяснялось, инициаторами тех конфликтов становились римские императоры, кото-рые подкупали и науськивали на русов то горцев, то кочевников, то боспорцев. «Эх, рано август Константин из жизни ушел, – не раз и не два вздыхал Бус, – оставаясь один на один со своими размышлениями. – Еще столько дел совместных нам предстояло в этой жизни сделать. Жаль…»

Особенно тяжко было и после того, как этот грешный мир покину-ла мать – княгиня Ладуня, согревавшая своим теплом и младшую дочь Лебедь и внука Бояна. Но подходила Эвлисия, клала свои теплые и мяг-кие ладоши на плечи или на грудь князя, и молча смотрела на него своими черными, с поволокой глазами, все понимающими и все про-щающими, такими бездонными и огромными, словно весь мир мог спрятаться в них. После смерти матери и отхода волхва Златогора от общественных дел все больше и больше места в душе Буса стала зани-мать Эвлисия. Она почти никогда ничего для себя не просила и не тре-бовала, но получалось так, что Бус построил в Кияре христианский храм и при этом обнаружил, что у храма появилось довольно много прихо-жан, почитавших Эвлисию чуть ли не святой. Когда же жрецы и волхвы иных храмов попытались притеснять христианских пастырей, вызван-ных Эвлисией с родного острова Родоса, и их прихожан, то Эвлисия так смиренно посмотрела в глаза мужу, что он тут же направил дружинни-ков для усмирения не в меру ретивых волхвов и взял под княжескую защиту христианских проповедников и их последователей. А это, не говоря уже о жрецах и о Златогоре, не понравилось и родному брату Злату.

Лучше всего шли преобразования, проводимые князем в строи-тельстве дружины. Это было понятно и доступно рядовым русичам и аланам. Тут каждый понимал, чем крепче княжеская дружина, чем она сильнее, тем меньше будет литься крови славян и алан, тем больше шансов того, что враг не придет с мечом и огнем на землю Русколани.

Дружина получила не только строгую иерархию по своему строе-нию: десяток во главе с десятским, сотня во главе с сотенным и тысяча во главе с тысяцким или воеводой, что уже при его покойном батюшке практиковалось, но и количественный и качественный рост.

Все ближние и дальние родственники князя, а также его ближай-шие друзья и советники, все старейшины родов и племен земель Руско-лани получили титулы бояр и обязаны были нести службу в княжеской дружине, которая стала именоваться старшей. И тут, если сами старей-шины числились в дружинниках скорее символически, формально, то уже их дети – постоянно. Они и жили, и служили при князе, обзаведясь в Кияре домами и прислугой. Которые не были женаты, то и женились в стольном граде, и… оседали в нем подданными князя и на княжеской службе. Если же где-то на родовых землях умирали их отцы, то они по распоряжению Буса становились владельцами тех земель, но продолжа-ли проживать в граде, лишь изредка навещая родовые очаги, перепору-чив свои земли и жилища в ведение доверенных лиц или родственни-ков. За княжескую службу старшая дружина получала вознаграждение из княжеской казны.

Все друзья юности Буса, с которыми он когда-то обучался у волхва Златогора и с которыми клялся на крови в вечной дружбе, перешли в разряд бояр и старших дружинников, ибо в них Бус видел опору своим нововведениям. Ибо только они: Рат, Мал, Званич, Славич, Ван, Асалак, Мирвол и Сварич не сомневались ни на миг в действиях князя и в необ-ходимости этих перемен. Старшим дружинником стал и Сколот, дядька сына Бояна, доказавший свою преданность княжескому роду. Причем, Сколот был не просто старшим дружинником в княжеской дружине, но и начальником малой дружины, находившейся в распоряжении княжича Бояна.

До пяти тысяч была доведена постоянная численность младшей княжеской дружины. Чтобы прокормить такую массу молодого, здоро-вого, а потому прожорливого населения, все подданные князя были обя-заны платить дани. Но малая дружина не вся жила в граде Кияре. По-стоянно часть ее во главе с десятскими или сотниками находилась в по-людье, собирая дань, другие несли службу на порубежье, третьи охра-няли купеческие караваны, следовавшие через земли Русколани, почин чему был положен еще в самом начале княжения Буса установлением ряда с китайскими купцами по защите их от гуннов.

Своим чередом шло обучение воинскому мастерству дружинников. И мирное время тому не было помехой. Наоборот, позволяло набирать в дружину лучших.

Впрочем, какие бы ни были трудности, но князю Бусу на протяже-нии двадцати годов удавалось поддерживать мир на землях Русколани, ладить с ближайшими и дальними соседями, примучивать горцев и ко-чевников, удерживая их от набегов на земли княжества, развивать тор-говлю как внутри Русколани, так и за ее пределами. Одним словом, кре-пить Русь!

В 5859 году от сотворения мира, согласно Византийскому летоис-числению, или в 351 году от Рождества Христова, вскоре после шумно-го празднования Ярилина дня, умер сотник Аслан, а вслед за ним и волхв Златогор. Умер тихо и незаметно, словно заснул и не проснулся. На месте погребения его, недалеко от того места, где был насыпан по-гребальный курган Ладуни, вознесся еще один курган, Курган Златого-ра, на котором киярцы три дня и три ночи справляли по мудрому волхву тризну. А Злат и Боян в его честь гимны сложили, в которых воспевали его ум и мудрость, славу воина и волхва.

Умер вещий волхв – и начались на Руси бедствия, которым, как ка-залось, не было ни конца, ни края.

Отворились в очередной раз Врата Сварожьи, повернулось Сваро-жье Колесо. Произошел очередной Коловорот.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯСОВЕТ ГОТСКИХ ВОЖДЕЙ

Вожди готских племен, точнее, остготских, собрались на племен-ной совет – тинг. Тут были короли и ярлы, герцоги и эделинги – воины, наиболее прославившиеся в боях и битвах, со следами старых ран на теле и лице. Многие из них были в боевых доспехах: кольчугах, желез-ных и костяных панцирях. Многие, но не все, так как подавляющее большинство было только в кожаных куртках-безрукавках, да в длин-ных, до самой земли, плащах – каракаллах, особенностью которых бы-ло укрыть своего хозяина с ног до головы, или же с головы до ног – это как кому нравится.

Римляне говорили, что именно из-за пристрастия к таким плащам римский император Марк Аврелий Антонин, правивший Римской импе-рией с 965 по 970 годы римского летоисчисления, был прозван Кара-каллой. Так ли это было на самом деле или же это – всего лишь досужие домыслы врагов императора – теперь пойди, узнай!.. Но о том, что в Риме был император Каракалла, знали почти все германцы, в том числе и готы. Как восточные – остроготы, так и западные – везготы.

Давно отошла пора, когда на тинг – символ высшей племенной власти, собирались все мужчины племени, а сам тинг проводился в яс-ную лунную ночь, в лесу, на большой поляне. Те древние традиции дав-но отошли прочь.

Теперь тинг – это не общеплеменной, общеродовой совет, а совет вождей племен и родов, и проводился он в ясный день и в родовом зам-ке потомков Книва.

Тут были сыновья, внуки и правнуки конунга Книва, в том числе восьмидесятипятилетний внук Германарех, унаследовавший, благодаря своей силе, храбрости и дерзости после кончины Книва, дедов трон и звание конунга или же короля, его брат Вултулф, сыновья Гуннимунд, Олафт, Гуларех и самый молодой из них, рожденный от хорватской принцессы Ладомерки Рандвер. Тут был и Амал Венд или Винитарий, как привыкли величать его германцы, племянник Германареха от его брата Дитериха и тиверской княжны Любонравы, советник Германареха ярл Бикки, а также еще куча ближних и дальних родственников и вож-дей племен. Все – молодец к молодцу, воин к воину, повидавшие на воем веку не одно сражение, одержавшие не одну победу! Не зря же лица многих из них украшены боевыми шрамами.

Уже несколько веков готы в союзе с другими германскими племе-нами двигались от пределов Балтийского моря, называемого ими Гот-ским, на юг, к берегам Понта Эвксинского и Сурожского моря. Надоело бороться с холодами и неурожаями, к теплу потянуло. Из лесов сумрач-ных в степные просторы. Зажатые между кельтскими племенами на за-паде, несколько веков уже находившимися под рукой могучего Рима, и славянскими: ляшскими, богемскими, хорватскими и словенскими – на востоке, они текли на юг. Текли воинственные и необузданные в своем яром стремлении раздвинуть пределы обитания во все стороны, покло-нясь Одину или Вотану, богу войны и хозяину Вальхаллы, где прекрас-ные, золотоволосые и воинственные девы-валькирии ублажают избран-ных воинов, павших в бою. Уже не раз и не два они значительно тесни-ли Римскую империю по всей границе соприкосновения, где воинской хитростью, где живой массой сметая одетые в броню хваленые своей непобедимостью римские легионы. Римляне, а точнее воины Юлия Це-заря, а, возможно, и он сам, впервые в мире дали им названия германцы и тевтоны, выдворяя их за пределы своей империи.

Римские императоры вначале пытались завладеть землями герман-цев, но когда им это не удалось, пробовали брать их на свою воинскую службу. Германцы, в том числе и готы, охотно шли на службу Империи, но так же быстро как шли, так же быстро и изменяли. Но при этом они обучались воинскому мастерству, тактике и стратегии.

На службе римских императоров германские вожди – герцоги и эделинги впервые познакомились с новой верой – верой в Христа и вскоре стали исповедовать эту веру, не забывая, однако, и своих древ-них богов, особенно Великого Одина – покровителя германских воинов.

Раньше, в глубокой древности, они веровали в бога Солнца и по-всюду возили его изображение – большой медный диск, запрягая для того в специально предназначенную телегу белого коня. Без изображе-ния Солнца не обходилось ни одно празднество. Но время подтачивало старые обычаи и вводило новые. На смену диску-солнцу пришел Один и другие боги, которым они поклонялись не в храмах, как греки или рим-ляне, а в лесу или в горах. Если же раньше на тинг приглашались жрецы и шаманы, а также женщины-прорицательницы, которые, гадая по поле-ту птиц, ржанию лошадей, по внутренностям и лопаткам животных, предсказывали далекое и ближайшее будущее, то теперь все чаще и ча-ще на совет приглашались священнослужители, епископы. Новые пред-ставители церкви давали не только совет, но могли что-то при необхо-димости написать руническими знаками или же при помощи алфавита, созданного епископом Ульфилой.

Раньше на тинге решались не только дела войны или мира, но и выбирались вожди и старейшины племен, проходили посвящения юно-шей в воинов, а также разбирались споры между соплеменниками и со-седскими племенами, вершились суды. На тинге предателей приговари-вали к повешиванию и тут же исполняли приговор на глазах всего пле-мени, в назидание другим. Тех же, кто проявил трусость в бою или со-вершил иные гнусные преступления против сородичей, по решению тинга бросали живыми в болото, и осужденные таким образом тати и трусы умирали долгой и мучительной смертью. С появлением конунгов и королей многие символы власти перешли в их руки, в том числе и су-дебные, и тинг стал терять свое первоначальное значение. Теперь это был скорее совещательный орган при короле, да и то состоящий из его же ближайшего окружения, а не из всей мужской части племени или рода.

В зале дворца, где собрались вожди, стоял бесконечный людской гам. Людские голоса перемешивались со звоном оружия и броней, с тяжелой поступью воинов. Но вот Германарех, которому, как конунгу и королю, а также как одному из самых уважаемых и заслуженных воинов и ярлов, было поручено председательствовать на тинге, ударил в брон-зовый гонг. Тягучие звучные звуки превысили остальной шум и заста-вили собравшихся притихнуть.

– Вожди! – зычно крикнул Германарех. – По вещему завету нашего повелителя и конунга Книва, который, я уверен, теперь обитает в садах Вальхаллы в объятиях прекрасных дев-валькирий и взирает оттуда на нас, мы собрались тут, чтобы обсудить вопрос: быть походу в земли римлян или же продолжать теснить варварские племена славян?

Гул одобрения прокатился под сводами дворца.

– Чтобы раз и навсегда решить этот вопрос, каждый из присутст-вующих должен высказаться прямо и открыто, куда идти. Начнем со старших, самых известных и самых опытных вождей. Герцог Армий, твое слово!

Белокурый гигант, потомок западной ветви готских вождей, зако-ванный в броню, но без шлема, отчего его светлые волосы рассыпались по плечам, выхватил из ножен свой двуручный меч и крикнул, словно отдал команду своим воинам:

– На Рим! – и уже более спокойно повторил, поясняя: – На Рим, ибо там золото, серебро, утонченные и изнеженные белотелые римлян-ки.

Его слова тут же были покрыты дружным стуком рукоятей оружия о металлические доспехи и одобрительными возгласами, что означало наличие в зале большого количества сторонников похода в земли Рим-ской империи, где можно было разжиться не только рабами, продукта-ми питания, тканями, новым оружием, но и золотом, и серебром.

Традиция одобрять или не одобрять то или иное решение стуком, бряцаньем оружия, возгласами у готов была такой же древней, как и проведение тингов. Только раньше это делали бородатые воины всего племени, а теперь – вожди племен.

– Герцог Одакр, твое слово, – выкрикнул Германарех, как только Армий окончил сою короткую речь и стих шум одобрения этой речи.

Толстяк Одакр, относившийся к восточным готам, как и сам Гер-манарех, уже начинающий лысеть, без доспехов, лишь в воинском пла-ще до самых пят, пыхтя и отдуваясь, – в зале было достаточно душно от множества скопившихся людей, – достал свой меч и, подняв его над головой, высоким голосом, более похожим на женский, чем на мужской, визгливо пропел:

– На славян! На антов! На русов! Добудем себе рабов и скотину, что, впрочем, одно и тоже.

Зал загромыхал от дружного гогота. Всем понравилась шутка тол-стяка Одакра.

Переждав шквал смеха, Одакр продолжил:

– Идти на Рим за золотом можно, но нельзя забывать, что там рим-ские когорты, а это значит множественные и тяжелые потери с нашей стороны. У славян же пусть не столь много золота и серебра, но и ко-горт нет. С ними нам проще справиться. Поэтому я за то, чтобы идти на славян.

Нашлись приверженцы и у Одакра, так как зал наполнился лязгом оружия и криками одобрения.

– Понятно, – отреагировал Германарех и вызвал следующего: – Ярл Гуларих!

– Стремление ярла Одакра идти в земли славян, – подняв по при-меру предыдущих ораторов меч, стал не менее громогласно рассуждать Гуларих, военный предводитель рода вандалов, – и не идти в земли римлян понятно: он успел переродниться там с пограничными вождями и не желает похода на своих новых родственников.

– Это неважно, – бесцеремонно перебил его Германарех. – Ты куда идти призываешь?

– В Дакию. Или в Мезию. И ближе, и земли там богаче, чем сла-вянские. К тому же славяне сражаются ничуть не хуже римлян, предпо-читая, как и мы, кстати, смерть плену. А если и попадают в плен, то ра-бы из них никчемные. Того и гляди, что сбегут или еще хуже, хозяина ночью подкараулят и задушат голыми руками.

Речь Гулариха явно не приходилась по вкусу Одакру. Тот сверкал глазами и порывался что-то ответить, но тинг вождей не сельская яр-марка. Тут второй раз слова не дадут, а будешь возмущаться и мешать ходу совета, то и бока намнут, и за дверь дворца выставят, не посчита-ются ни с прежними заслугами, ни с личной доблестью, ни с возрастом. Да и председательствующий не молчит, очередного вождя рода выкли-кивает.

Один за другим выступают вожди племен и заслуженные воины. Сказали свое слово братья и сыновья Германареха, но даже и их мнение чуть ли не поровну разделилось. Чаша весов то в одну, то в другую сто-рону склоняется, но нет ни на чьей стороне перевеса. Подошла очередь высказываться жрецу Одина, старцу Доннеру. Он открыл свою книгу с рунами и молвил тихо, не надрывая голоса, как прежние ораторствую-щие, благо это позволяли ему сделать возраст и сан:

– Знают ли доблестные вои, дети отца Одина, и их вожди о том, что когда-то давным-давно наш род и род русов-славян были едины?

Гул удивления и возмущения был ему ответом: «Не знали и знать не желают о том». Но старого жреца возмущением не сломить.

– Так вот, – продолжил он, – когда-то у нас были общие боги. Воз-можно, боги те и устарели, и одряхлели, как люди, но помните – трево-жить их опасно. Необходимо воздержаться от похода на славян до сме-ны Сварожьего Дня Сварожьей Ночью. Тогда сила славянских богов уменьшится, и можно будет одержать победу. Но до того времени, – потряс он рунической книгой, – победы над славянами не ждите! Их можно побеждать в бою, можно временно занять их земли и города, но все это будет лишь их временное поражение. Знайте о том люди Одина! Помните и ждите!

«Старец Доннер в своей глуши, по-видимому, выжил из ума, что несет такую дурь, – подумал про себя, наливаясь гневом и ожесточени-ем, Германарех, который хоть и продолжал поклоняться Одину, но все больше и больше склонялся к вере в Христа. – Выжил из ума жрец, вот и пророчествует непотребное. Пора ему … к своим богам отправлять-ся». – Подумать подумал, но вслух ничего такого не сказал и, вообще, постарался забыть вещание жреца.

После Доннера слово было предоставлено христианскому еписко-пу Ульфилу Готскому, еще довольно-таки молодому священнослужите-лю христианского Бога, но уже известному среди германских родов тем, что озаботился созданием готского языка и готской письменности, взяв за основу латинский алфавит. Ульфила был, как обычно, в монашеской сутане, черной и тяжелой, доходившей ему до самых пят, с огромным капюшоном, отброшенным на спину, больше похожей на воинский плащ, чем на одежду служителя Бога. И никто не мог бы поклясться своей жизнью, что под сутаной епископа Ульфила не прятались доспехи воина, а в ее складках не затерялся острый кинжал. На могучую грудь епископа, тускло поблескивая серебром, на массивной цепочке с шее свисал крест – символ веры и сана.

– Дети мои, – подняв крест над головой, как до этого ярлы и ко-нунги поднимали свои мечи, призывая соплеменников к вниманию, зычно произнес он, – Христос не любит войну, но если ее избежать нельзя, а ее избежать – мы все в этом убеждены, так как необходимо жизненное пространство, которого мы из-за славян лишены – нельзя, то направим коней своих в земли язычников. К тому же славяне, упорные в своей ереси, недочеловеки и наши извечные враги. На славян! – Потряс он тяжелым крестом. – Драг нах Остен!

– Поход на славян! Поход на славян! – раздалось вокруг многого-лосо. Зазвенела сталь о сталь – эделинги, герцоги и ярлы стучали руко-ятями мечей по железным панцирям. От мощного шума задребезжали стекла в окнах замка.

Вопрос о походе готов на славян был решен к радости Германареха так, как хотелось. «Хвала епископу, – теперь уже удовлетворенно хмыкнул про себя Германарех, – а жрецу Доннеру пора к своему богу… в гости… навсегда». Он подозвал своего постельничего и телохраните-ля, великана Гута, мужа мрачного и безгласного, способного одними руками сломать быку шею, и что-то коротко шепнул ему на ухо. Гут зыркнул маленькими, похожими на свинячьи, глазками в сторону Дон-нера и сладко улыбнулся. А утром в лесу на дне глубокого оврага везде-сущие мальчишки обнаружили труп жреца Одина со сломанной шеей.

– Жаль жреца, – фарисейски расчувствовался Германарех, когда ему было доложено о смерти Доннера, даже глаза потер, словно слезу скупую убирая с них, – стар стал. Видать, оступился старик и упал… Оступился – и шею себе сломал. Надо было не оступаться! – Добавил он уже со скрытой угрозой для слушателей, закрывая тему. Знал – кому нужно, поймут…

Обратил ли кто внимание на двусмысленность слов великого ко-нунга, осталось тайной за семью печатями, но изложенная Германаре-хом официальная версия смерти жреца была всеми принята, и Доннер был погребен в соответствии со всеми почестями, полагающимися жре-цу Одина при его смерти.