Текст книги "Время бусово (СИ)"

Автор книги: Николай Пахомов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 50 страниц)

КУЗНЕЦ КОВАЛЬ

И был тот разговор еще до того, как начали лес валить, поэтому Сруб так внимательно следил за подбором строительного материала. Уже заранее предполагал, какое бревно на что сгодится, какое в стену пойдет, а какое на распил для теса на крышу и для пола с потолком.

Потом у князя курского был подобный разговор-совет с кузнецом Ковалем и мастером печных дел Догодой, названным так в честь бога весны и тепла, пожилым и морщинистым мужчиной шестидесяти с лишним лет, с окладистой белесой бородой и стертыми от глины и пес-ка ладонями.

Те пообещали подумать, попробовать. Потом надолго закрылись в кузнице Коваля, приютившейся на одном из открытых от леса холмов за чертой городского ограждения, чтобы случайно «красный петух» не склюнул не только саму кузню, но и весь городок – дело то огневое, опасное – и там что-то лепили напару из глины и песка. Лепили… и ло-мали. Ломали и снова лепили, проводя светлые зимние дни в кузнеце к удивлению всех сородичей и просто жителей Курска, которые, видя такое, шептались:

«Не иначе, как Сварог обоих рассудка лишил: виданное ли дело, чтобы целыми днями печь в кузне ломать и снова строить! Не иначе…»

А те, не вступая в объяснения, ежедневно по несколько раз ходили на берег Тускаря и с помощью топора и лопаты набирали глины и песка в плетеные из лозы корзины, потом, сутулясь под их тяжестью, втаски-вали на гору по протоптанной ими же крутой тропинке.

И совсем обалдели, когда однажды увидели, как Коваль и печник Догода стали кровлю над кузней снимать.

«Все, крыша у самих поехала! Доломались…»

Но случилось то, что вскоре над крышей кузницы появилась гли-няная труба, и из нее повалил, клубясь в морозном воздухе, дым. Не видели еще такого куряне, пооткрывали от удивления рты:

«Слыханное ли дело, чтобы дым не в дыру под застрехой выходил, а из трубы шел. Не иначе, без колдовства не обошлось. К тому же от дедов и прадедов слышали, что все кузнецы с самим Чернобогом друж-бу водят, а Чернобог, как известно, бог подземного мира, бог черной, враждебной людям силы. Надо шепнуть жрецам, что кузнец и печник открыто с нечистой силой связались».

Решили – сделали.

На следующий день, чуть только рассвело – возле кузницы – гал-деж: все жрецы собрались, кузнеца порицают, расправой грозят за связь с черной силой. Больше всех старается, визгливо кричит, распинается, козлобородый, в заячьем треухе и овечьем зипуне. Только главного жреца, Славояра, меж них нет. Видать, где-то опять странствует, или идти со всеми не пожелал – не по чину.

Вышел из кузни кузнец, молот в деснице держит.

– Чего, как вороны черные, раскричались, раскаркались? Почто ра-ботать спокойно не даете?

– А по то, – заверещал из отхлынувшей при виде кузнеца толпы козлобородый и худющий жрец, – что с нечистым дружбу ты завел, что Завет дедов и прадедов нарушаешь, из трубы дым пускаешь…

– Правильно, правильно, – разноголосо поддержала толпа худого жреца. – Надо вертеп колдовской сжечь, чтобы тут камня на камне не осталось!..

– Вот я вас! – Взмахнул Коваль огромным молотом. – Ишь, какие озорники нашлись – сжечь! Так молоточком своим «сожгу», что от са-мих только дым пойдет.

Толпа еще отступила, но гудела, словно растревоженное осиное гнездо, наливаясь злобой пуще прежнего. Дело оборачивалось для куз-неца худо. Толпу сдерживал вид могутного кузнеца и его молота. Но надолго ли? Уже раздавались чьи-то голоса, призывающие взять непо-корного кузнеца в колья.

– В колы его, в колья! – неслось над толпой.

Одни кричали, заводя толпу истошными криками, другие уже бро-сились в поиски дреколья.

Вдруг в толпе горожан произошло затишье: к кузнице приближа-лись князь Кур, воевода Хват, десяток воев с мечами на поясе, а, глав-ное, с ними шел главный курский жрец Славояр, как всегда вооружен-ный своим посохом.

– Славяне, что за шум? – грозно выкрикнул князь. – Кто велел на приступ кузницы идти?

– Так он, кузнец, с нечистой силой связался, – раздалось в разно-бой из толпы. – Беса тешит – дым в трубу пускает!

– Сами вы с нечистой связаны, – отозвался сердито кузнец. И, не оставляя молота, двинулся от двери кузницы навстречу князю. – Здрав будь, князь! Здрав будь, воевода, и вы, честные вои. Здрав будь, мудрый жрец! У меня все чисто. Заходите, смотрите. Впервые за столько веков дым не в помещение ползет, забивая горло и нос, а в трубу истекает. Нашли мы с печником Догодой путь, чтобы и печь топить, и помеще-ние обогревать, и дыма избежать. А жрецы вон народ баламутят, сжечь кузню грозятся…

Толпа опять зашумела, грозя кузнецу расправой.

– Видишь? – кивнул кузнец головой в сторону толпы.

– Вижу, – язвительно усмехнулся князь. – Потому и поспешили… А то сдуру беду натворить могут.

– Благодарствую.

– Ты не благодарствуй, ты веди, показывай! Вот мы и посмотрим: чисто тут или нечисто… А вы, горожане, – обратился он к собравшейся толпе, – не шумите. То по моему приказу все делалось. Хочу, чтобы жили мы не как медведи в берлогах, а как людям положено: в тепле и свете. – Потом, не дав толпе ответить и возразить, обращаясь к жрецу, добавил:

– Пойдем, жрец, посмотрим.

Сказав сие, князь Кур и сопровождающие его вои, а также главный жрец, склонив выи в проходе, прошли внутрь кузницы.

Толпа настороженно молчала.

Прошло немного времени, и князь с сопровождавшими его лицами вышел на улицу. Лицо у него светилось довольством.

– Кажется, что-то получается, – произнес он довольным голосом, ни к кому конкретно из сопровождающей его свиты не обращаясь. Все промолчали, только старый жрец, все такой же согбенный и простово-лосый, не разделил княжеского оптимизма.

– Не кажи «гоп», пока не перепрыгнул, – проскрипел он глухо. – Поживем – увидим.

– Что ж, поживем – увидим, – не стал спорить князь. Понимал, что дело это новое, на котором еще не раз придется споткнуться. – А вы, славные жители града Курска, – обратился он к толпе, повышая голос до металлического звучания, – не шумите, расходитесь по домам своим. Ничего тут нечистого нет… Наоборот, стараниями кузнеца Коваля, куз-ня от смрада очищается. И это – богоугодное дело.

– Быть того не может, – выкрикнул козлобородый жрец. – Без не-чистой силы тут вряд ли обошлось, так как ни при отцах, ни при дедах такого не было… Не ошибаешься ли ты, мудрый Славояр? – окончил он свою речь, апеллируя к жрецу.

– Я не ошибаюсь, – твердо и громко, чтобы слышали все, молвил, насупив белесые брови и сжав посох в ладони так, что побелели кос-тяшки пальцев, ответил старый жрец. – А с тобой, пустозвон, я еще раз-берусь! Чтобы народ не мутил и головой думал, а не тем местом, на ко-тором сидят.

Услышав угрозу из уст самого Славояра, козлобородый тут же нырнул за спины других жрецов, знал, что Славояр слов на ветер не бросает, принародно может посохом отдубасить, уча уму-разуму.

В толпе засмеялись. Обстановка разрядилась. Стали расходиться по домам. Некоторые же, вняв совету старого жреца, стали осторожно заглядывать в кузницу и узрели, как над горном был сооружен из жести и глины непонятный раструб, заканчивающийся глиняной трубой, в который уходил дым и чад.

– И ничего-то тут непотребного нет, даже дышится намного легче, чем ранее, – восхищались смельчаки. – Вот бы дома чудо такое соору-дить, а то от дыма дышать порой бывает невозможно…

– Всему свое время, – степенно отвечал Коваль, – всему свое вре-мя.

Действительно, всему свое время. Время разбрасывать камни и время их собирать.

Сотнями лет люди, населявшие долины реки Семи, жили в земля-ных ямах, в землянках, наподобие зверей лесных, волков и барсуков. Но однажды приспело время, и они выстроили себе из стволов срубленных ими деревьев избы-полуземлянки, в которых можно было уже ходить не сгибаясь, в полный рост.

Прав мудрый кузнец Коваль: «Всему свое время»!

Всему свое время…

Посудачили, посудачили горожане о необычном творении кузнеца Коваля, да и забыли. Других дел хватало в связи с предстоящим строи-тельством крепости. Горожане забыли, но не забыл князь. Ждал случая, чтобы напомнить.

КУРСКОЙ КРЕПОСТИ БЫТЬ!

Почти всю зиму – время, называемое в народе волчьим временем за злые холода, вьюги и метели, в окрестных дубравах валили лес: дуб и сосну, клен и ель – и свозили подготовленные бревна на торжище. Там еще раз, более дотошно, сортировали, определяя, что куда сгодится, чтобы с началом строительных работ меньше было ненужной мороки.

Приспел срок – и этот урок был сделан.

Ткачей, гончаров, кожевников, охотников и мастеров иных ремес-ленных промыслов, не имеющих навыков плотницкого дела, с разреше-ния князя от урочных работ освободили. До весны. И они стали навер-стывать свое, упущенное за время рубки леса.

Освободился от общественного тягла и молодой охотник Бродич. Душа требовала свое: охотничье, скитальческое. И не только душа, но и пара охотничьих собак: молодой кобель Налет, рослый, с развитой сильной грудью, крутым лбом и мощными челюстями, дымчатого окра-са, способный в одиночку справиться с волком, и сучка Жучка, такого же окраса, на уже довольно старая, не раз щенившаяся крепкими и веч-но голодными щенятами. Несмотря на свой возраст, Жучка продолжала задавать тон в поисках добычи, никогда не теряя раз взятого ею следа. Пока он лес по приказу князя валил, обе собаки находились под при-смотром Купавы, которая подкармливала их, так как самому Бродичу кормить их было некогда – от темна и до темна на лесоповале.

– Бродич, – говорила Купава, – а собаки-то, словно люди. Глаза – умные, умные. И все понимают. Жаль, не говорят…

– Само собой. Собаки же, не кошки там какие-то, – небрежно ото-звался о кошках Бродич, так как никогда в доме Весты кошек не быва-ло, как у Купавы ранее не было собак.

– Ты вот уходишь, – продолжала Купава, – они грустят. По глазам видно… да и скулят… Появляешься – лают весело, хвостами машут. Еще издали твой приход домой чувствуют, тебя еще не видать, а они уже радостно голос подают… Я приметила.

– А ты сама радуешься, грустишь? – спросил, обнимая за плечи женщину, Бродич.

– И грущу, и радуюсь! – не смутилась вдова, лишь в лицо ей при-лила кровь, и оно покрылось румянцем. – Пусти! – Освобождалась из объятий Купава. – Осталось немного ждать. Тогда обнимай, сколько хочешь. Только боюсь, что устанешь быстро обнимать-то… Как все мужчины…

– Не устану, – искренне заверял Бродич, не в силах оторвать жад-ных глаз от ладной фигуры женщины.

– Все так поначалу говорят, – улыбнулась печально и всепони-мающе Купава.

Она-то, не только на собственном опыте, но и на уровне генетиче-ской памяти, знала, как быстро мужчины забывают ласковые слова для жен, как редко обнимают их, даря ласку и любовь.

– Тягостно, – жаловался охотник, но с ласками к Купаве уже не лез, блюдя закон.

Быстро ужинал – Купава как бы по-соседски заботу в том имела, приготавливая пищу и поддерживая огонь в очаге его избушки, и за это ее никто осудить не мог, ибо того требовали древние законы славянско-го рода. Оказание помощи соседу, ближнему считалось священным де-лом, и тут ничего зазорного не было. Наоборот, если в помощи отказы-валось кем-то, то таких людей сородичи презирали и изгоняли прочь. Паршивой овце не место в добром стаде!

Потом Купава уходила к себе, а он ложился на скрипучую лавку, забравшись под шубы, спать. Дневная усталость вмиг возвращалась, опутывая тело и душу, выгоняя напрочь все мысли – и он засыпал, ог-лашая избушку богатырским храпом. Иногда снилась Купава, и он улы-бался во сне. Но этой улыбки никто не видел, даже его собаки, чутко дремавшие на полу у теплой печи, ибо в присутствии хозяина они дру-гих владык над собой, пусть и кормивших их, и ласкавших в отсутствии его, не признавали. Они могли весь день крутиться возле Купавы, доб-рожелательно повиливать хвостом в ожидании куска мяса или косточки, но стоило появиться на пороге Бродичу – и Купавы для них уже не су-ществовало.

Так что, не успели Бродича отпустить с лесоповала, как он уже следующим утром с котомкой за плечами, с луком и стрелами в колча-не, с весело лающими собаками, то рыскающими в ближайших кустах, радуясь предстоящей охоте, то возвращающимися к нему, повиливая хвостами и заглядывая в глаза, словно ожидая призывной команды: «Ату! Взять!» – размашисто шагал, на деревянных лыжах-снегоходах. И вслед ему тянулся двойной след на снежном насте, все дальше и дальше удалясь от града Курска.

«Жизнь прекрасна», – стучало сердце в такт шагам.

– Да! Да! – подлаивали собаки, словно подслушивали его мысли и соглашались с ними.

– Живем, друзья! – смеясь, кричал собакам.

– Да! Да! Да! – отвечали те радостным лаем.

С заготовкой бревен плотницкие работы, понятное дело, не окон-чились. Пришла пора срубы рубить. И старшина плотников вновь со-брал свой мастеровой народ:

– Приступим, други, Сварогу хвалу воздав, за порубку срубов, – поплевав на мозолистые ладони, чтобы топорище не скользило, дал ко-манду он, – время не терпит. Не успеешь и глазом моргнуть, как с гор потоки побегут, а там и земляные работы начнутся. Нам же к этому времени надо управиться.

– Слава Сварогу – нашему Творцу и Отцу, – дружно вторят масте-ра, взмахнув топорами. – Приступим…

И застучали дружно, словно переговариваясь между собой, на тор-жище плотницкие топоры, весело и сноровисто запели пилы. Спорится работа. Мастеров учить не надо, с полуслова друг друга понимают.

Жрец Свир опять над общественными казанами ворожит, кашу с мясом варит да целебный отвар из трав готовит. О встрече с медведем если и вспоминает, то с улыбкой: на городском торжище теперь ему никакой медведь не страшен.

– А что, Свир, – шутят плотники, – медвежья болезнь не одолевает разом?

Всем ведомо, что медвежьей болезнью русичи трусость и маяту животом от той трусости меж собой называют.

– Не-е-е, – смеется озорно Свир, – я от нее заговор знаю. Если хо-чешь, то и тебя, плотник Глат, научу…

– Мне то ни к чему, – продолжает плотник. – У меня топорик заго-воренный имеется, от всех болезней спасает, от всех врагов-недругов и от хозяина лесного тоже. Им и от Мороза-Красного носа отмахнуться можно, да так, что пот прошибет, и кашу при нужде из него сварить – милое дело, за уши не оттянешь!

– Это как? – не верит жрец.

– Да так! – смеется плотник Глат. – Только при варке каши к нему немного надо пшена, воды да мясца и сальца шмат. И каша готова.

– Ха-ха-ха! – Ржут весело плотники. Некоторые даже работу на время оставили, чтобы ненароком себя топором не поранить.

– Ха-ха-ха! – Открыто смеется Свир, поняв соль шутки.

– А у Свира черпак имеется, – поддерживают шутника товарищи. – Он им от всех бед отмахивается. Получше, чем мечом булатным. Ха-ха-ха!

– Во, во! – смеются новые зубоскалы. – Махнет черпаком ошуюю – и нет медведя, махнет одесную – и нет врагов. Ха-ха-ха! Хо-хо-хо!

– А махнет крест накрест – и казан от каши пуст. Не простой чер-пак, волшебный!

Плотники шутят, но работы своей не прерывают, стесывают из-лишки, равняют бревна, подгоняют под один стандарт. А шутят не по-тому, чтобы посмеяться над незадачливым жрецом, а потому, что с шуткой работа спорится, да усталость не так ощущается.

– Смейтесь, смейтесь, – улыбается озорной улыбкой Свир, – вот в полдник махну черпаком – и останутся шутники без каши с мясом. То-гда и посмотрим, кто посмеется, а кому будет не до смеха…

Жрец Свир уверен в себе. К тому же он не один: каждый день стайки мальчишек на Красной горе собираются, приходят на работу плотников смотреть. Даже про горки ледяные и катания с них на ледян-ках – плетушках, обмазанных коровьим пометом и обледенелых снизу, сверху набитым сеном, чтобы не стыли тощие зады, забыли. Хотя раньше, не успеют морозы как следует сковать Кур, не успеют снега прикрыть курские берега, как их поливали водой, готовя ледяные горки для катания. Ничего не поделаешь, забыли! Строительство крепости завлекло все их внимание. Хотя и в эту зиму крутые склоны Красной горы, сбегающие в долину Кура, имеют не одну ледяную дорожку, дос-тигающую не только ближнего берега реки, но и противоположного. Но не ледяные горки теперь манят малышей, а развернувшееся строитель-ство.

Мальцам все интересно: и как бревнам бока стесывают, и как гнез-да под шип запиливают, и как специальными палочками толщину бре-вен замеряют. Где и когда еще такое увидишь. Как воробушки нахох-лившиеся, закутавшись в старую с отцовского, а то и дедовского плеча одежонку, так, что только носы наружу торчат, стайкой с места на место порхают, и мороз им не страшен. Глаза огромные, щеки румяные, носа-ми шмыгают – озноб из себя прочь изгоняют.

Плотники мальцов шугают от себя, гонят прочь: не ровен миг под топор по глупости своей детской попасть могут, покалечатся ненаро-ком. И, вообще, мало ли чего… Мастеру за ними следить некогда, успе-вает лишь пот с лица тыльной стороной ладони смахнуть, и снова тюк-тюк топором по бревну. Вот мальцы и жмутся к жрецу Свиру: тот и не прогонит, и взваром напоит, а то и кашки, раздобрившись, даст. Да и просто обогреться у костра порой не мешает. Мороз на улице нешуточ-ный, уши и щеки дерет, старается, да и про носы не забывает. Зазева-ешься – и кончик носа или уха уже не красный и белый, прихваченный морозом не на шутку, тогда бери снег в ладонь и оттирай что есть духу, иначе – беда, отморозить можно!

Срубы рубили одновременно для четырех башен, в том числе од-ной большой, воротной, а также для храма Сварога. Старшина плотни-ков с сыновьями тоже рубил, из толстых дубовых плах, но что-то непо-нятное, узкое и малое, явно не для жилища предназначенное: слишком уж тесное.

– Это что такое? – поинтересуется какой-нибудь любознательный горожанин, увидев необычную конструкцию, вышедшую из-под топора Сруба и его сыновей. – Не будка ли для кобеля? Так и тому мала…

– Да так себе, – усмехнется в бороду Сруб на вопрос любопытст-вующего, – княжеская забава… – Вроде и ответ дал и ничего не сказал. Помнит о том, что надо блюсти тайну.

– А-а, – глубокомысленно протянет горожанин и пойдет далее, за-быв и про свой вопрос, и про ответ, и про виденную им только что ду-бовую раму.

Плотники не спрашивают. Знают, раз Сруб делает, то делает нуж-ное. А про что, для чего – то не их забота. Если нужно – скажет… А так отрывать человека от работы пустыми вопросами только бездельники могут. Плотники никогда бездельниками не были, да и у самих дел хва-тает, дай, Сварог, с ними управиться…

В дело идет в основном дуб, но и сосне место есть: из нее внутрен-ние перегородки вяжутся, и доски для пола и потолка пилятся, и для крыши тесовой готовятся заранее. Находится место и для клена с елью.

С каждым днем все выше и выше поднимаются срубы, все строй-ней и нарядней они смотрятся на фоне прежних лачуг-полуземлянок, с крышами ушедших под снег.

И не только мальчишки на торжище меж плотников время прово-дят, все чаще и чаще заглядывают туда жители. Всем интересно на бу-дущий детинец взглянуть, да и работой плотников-молодцов полюбо-ваться. Стоят, судачат, задрав головы, с плотниками переговариваются. Каждый норовит что-нибудь от себя присоветовать. Мастера слушают советы, ухмыляются, да делают по-своему или так, как Сруб укажет.

– Советы давать – не топором махать, – добродушно усмехаются они в бороды, подернутые легким серебристым инеем, а то и с сосуль-ками на конце от частого дыхания на морозном воздухе.

Как-то забежал на торжище Бродич, очередную охотничью добычу домой доставил, не таскать же ее за собой по лесам. Подивился строе-ниям молча: не видал отродясь еще такого. Порадовался тихо за горо-жан и за умельцев-плотников, сооружающих такую красотищу. Не к чему слова, как некоторые, на ветер бросать, в пустой след мастерам под руку говорить. Сами – с бородами, знают, что и как делать!

Бродич весел: охота удается. Зима не очень холодная, бури и мете-ли давно свою песнь грустную отпели и успокоились; зверь по норам не прячется, на одном месте не сидит, по лесу рыщет, себе добычу про-мышляет, вот и попадает то в ловушки, то под самострелы, расставлен-ные и налаженные им на звериных тропках. А ловушку на тропе уста-новить или самострел настроить Бродич мастер. Редкая ловушка без добычи остается, каждая стрела из самострела свою цель находит. Раду-ется охотник. И охотничье счастье ему не изменяет, и отношения с со-седкой Купой, спасибо Ладе, кажется, на лад идут. Одно смущает: старшина торговых гостей, Прилеп, цены на меховую рухлядь, на шку-ры зверей, да на мясо чуть ли не вдвое против прошлого сбивает, гово-рит, что он и его купцы сплошные убытки через строительство крепости вокруг града терпят, тяжкие расходы на общественные нужды несут, строителей кормят да разным нарядом оделяют.

Прилеп объясняет так. Но Бродича не проведешь. Понимает, что мстит Прилеп за медвежью шкуру, не забыл отказ Бродича. Отыгрыва-ется.

Бродич – к воеводе, думал, что тот на купца повлияет, к совести призовет. Воевода только руками машет: не до тебя, мол, охотник. Сво-их забот – полон рот! Он к князю, но и князь туда же, вслед за воеводой: «Потерпи, – говорит, – вот с крепостью разберемся, и с Прилепа спро-сим. Впрочем, – говорит, – ты не один такой, у других охотников торго-вые гости по той же самой цене охотничью добычу скупают – и ничего: они не жалуются. Все тяготы несем, не один ты. К тому же, – говорит князь, – твоя добыча – от богов дадена: не взращиваешь, не кормишь, не ухаживаешь. Все само собой произрастает. Ты только милостью богов наших светлых пользуешься, за так берешь!» Вот и весь сказ.

Послушать князя, так получается, что он, Бродич, все достает, тру-да не вкладывая, даром. А кто же тогда неделями по лесам курским бродит, кто ночами не спит, зверя выслеживая, кто ловушки всякие хитроумные готовит, кто самострелы настраивает? Кто? Кто, в конце концов, тушу подбитого зверя на своих плечах до града тащит, через кусты и сугробы? Кто? Не князь же и не Прилеп, а он, Бродич. Но кого это интересует? Никого. Каждый кулик свое болото славит! Не к вечу же с обидами обращаться по пустякам таким, да и когда оно, вече, еще соберется, одному Сварогу известно.

Решил было он ряд заключить с торговыми гостями из Ярильска, слышал, что те добрую цену за охотничью добычу дают, но не прибыли этой зимой ярильские купцы в Курск, а самому идти в Ярильск боязно: очень далеко. Да и не пойдешь же сам один, налегке, надо товар нести. Но много ли товару на плечах унесешь, хоть и широких, и могучих?.. Вот в том-то и дело! Была бы лошадка – тогда иной разговор. Запряг ее в санки, или взвалил ей через круп мешки с пушниной, да и пошел лег-кой трусцой поприща отсчитывать! Никакой Прилеп тебе тогда не указ и не поруха. Но нет лошадки у охотника. Отродясь не было. Как-то об-ходился он без нее.

«Но, видно, настала пора и о лошадке подумать. А, может, и не об одной, – размышляет Бродич. – Вот на Купалу познаемся с Купавой, создадим семью крепкую – и хозяйством каким никаким обзаведемся, не одних же собак охотничьих иметь… – Помимо его воли в голове уже строятся планы совместной жизни с Купавой, да такие, что дух захваты-вает. – …А медвежья шуба самим пригодится!» – улыбается он.

Воевода Хват и князь Кур тоже частые гости, дня не проходит, чтобы на стройке не побывали. Кур, как заправский плотник-строитель, то топорик в руки возьмет да обушком о венец, другой осторожно по-тюкает: крепко ли бревно на своем месте лежит, не выскочит ли нена-роком, то отвес – тонкий шнур с железным грузилом у Сруба попросит и смотрит, отставив руку и прищурив глаз, ровно ли стены кладутся, нет ли где изъянов, наклонов-перекосов. Сруб, видя такое дело, таит ус-мешку снисходительную в уголках губ:

– Не сомневайся, князь, все на совесть делаем: ни одно бревно не выпадет, ни одного изъяна не допустим. Не врагу строим – себе!

– Ничего, ничего, – отвечает князь. – То не в укор твоим умельцам, Сруб, то для собственного успокоения. Как говорится: свой глаз – ал-маз!

Вместе с крепостными башнями рос и сруб двухъярусного дворца, с высокой стрельчатой башенкой, для князя.

– Пожалуй, будет повыше, чем башни крепостные?.. – время от времени спрашивал Кур старшину плотников, хотя и сам прекрасно ви-дел, что его дом будет и больше и выше сторожевых и оборонительных башен.

– Пожалуй, так оно и есть, – степенно отвечал старшина плотни-ков.

Рядом другая дружина плотников рубила сруб под воеводский дом. Хват исполнял наказ князя.

Глядя на них, принялся строить просторное жилище себе и своим домочадцам старшина торговых гостей Прилеп. Местных плотников не хватало, так он нанял дружину плотницкую из Липовца, что в несколь-ких десятках поприщ от Курска, на свой кошт и размахнулся так, что его подворье росло быстрее, чем княжеское и воеводское. Хотел нанять в Ратце, но там также строили детинец, подобный курскому, и свобод-ных плотников не было. Вот и пришлось обращаться к липовецким.

– А чем мы хуже, – отвечал он на завистливые вопросы горожан, интересовавшихся, с чего это Прилеп поменял свое мнение относитель-но строительства крепости в граде, – князей и воевод нами же избран-ных. Так почему и нам своих палат не поставить.

Не успели плотники-молодцы со строительством развернуться, как Масленица подошла, с блинами и кашей, с мясом и медовухой, с празд-ничными обрядами и гуляньями. По граду ряженые заспешили, в шубах драных и рваных, невесть каким образом сохранившимися, с личинами размалеванными на лицах. Народ честной пугают.

В другом месте девушки в стайки собрались, песни хоровые, весну призывающие, запели:

 
Весна! Весна Красная!
Приди, Весна, с радостью!
С великой милостью!
 

А чтобы весна лучше слышала и поторапливалась пели короткие гимны богине Весны и Любви Ладе:

 
Благослови, Мати!
Ой, Мати Лада, Мати!
Весну закликати!
 

В это время парни на одном из крутых склонов, обращенных к за-мерзшему Куру, рядом с ледяными спусками, строили снежную кре-пость. Участвуют в строительстве снежной крепости и Бродич, специ-ально прекративший на это время охотничий промысел, и старшина плотников Сруб, и его сыновья.

– Что, Сруб, строим? – подкатывая к будущей стене очередной снежный ком, смеется весело Бродич, и пар валит от него клубами – так усердствует охотник. Впрочем, не только он разгорячен работой, другие ни в чем не уступают.

– Строим! – коротко отвечает Сруб, не оборачиваясь к собеседни-ку, обтесывая деревянной лопатой неровности на стене. Не в его при-вычках лясы за делом точить, даже если это дело всего лишь шуточное.

– Наверное, из снега проще, чем из древа? – шутит Бродич. – Еще чуток – и крепость снежная будет готова!

– Само собой! – тихо радуется старшина плотников. – Лопаточкой баловаться – не топориком махать.

– Ты где будешь? – интересуется Бодрич, имея в виду, будет ли Стар среди обороняющихся или среди атакующих.

– Я в крепости останусь, – поняв вопрос, отвечает Сруб. – Это вам молодым, тебе да сынам моим, по крутояру карабкаться в самый раз, а мне пора и в крепости отсиживаться.

– Не боишься, что сыновья тебя вдруг зашибут ненароком, – от-кровенно смеется Бродич. – Вот смеху будет, когда от их пинка на ка-рачках к Куру покатишься.

– Ничего, – остается серьезным Сруб, – мы за себя постоять еще сумеем.

Строят снежную крепость шумно, весело. Построив, строители де-лятся на две части.

Сруб и другие солидные отцы семейств, а также в основном те, кто возрастом постарше, кому уже по крутым обрывам карабкаться не с руки, остаются в снежной крепости.

Вторая, большая часть, в подавляющем большинстве своем – мо-лодежь, со смехом и гамом скатилась вниз, чтобы оттуда, преодолевая крутизну мыса и ледяные спуски-дорожки, идти на приступ. Среди них и Бродич, и дети Сруба, и воевода Хват, и князь со своими ребятишка-ми. Князь хоть и женат давно, да боги жене его длительное время детей не давали. Пришлось Яровите и к жрецам обращаться и к бабам-ведуньям в пояс кланяться. И одни и другие ее отварами какими-то поили, заклинания на росную воду читали. И… помогло. То ли от за-клинаний, то ли от настоев травных, а, может, и время пришло: чуть ли не ежегодно Яровита приплод приносила! Росли в княжеской семье два сына: Мир и Яр, а также две дочери: Лада и Лебедь. Названы в честь богов славянских и прародителей-пращуров, которые наравне с богами почитаемы были.

Князю и воеводе сам бог велел вести «воев» на слом крепости – во-енные люди. Впрочем, князь больше старается наблюдать за «сражени-ем, чем принимать в нем непосредственное участие. А вот воевода – тот в первых рядах атакующих. Раскрасневшийся, в простой короткой ов-чинной шубейке, чтобы не мешала длинными полами при движении. Командует, ободряет, призывает на слом идти, дружней действовать.

И оборонявшиеся и осаждающие мечут друг в друга снежки. Обо-роняющимся проще: от вражеских снежков их стена снежная защищает, да и сверху можно снежки метать и дальше, и прицельней. Впрочем, сверху они мечут в атакующих не только снежки, но и большие снеж-ные глыбы, которыми запросто можно сбить с ног пару нападающих. Тут чуть-чуть зазевался – и получил снежком в лицо, или оступился со снежной тропы на ледяную дорожку – и покатился под гору до самого Кура под веселый смех и крик остальных.

Вот воевода, почти овладевший крепостью, вместе с парой своих «дружинников» покатился под гору под смех остальных.

– Воевода, ты куда? – смеется вслед ему князь. – Крепость-то ввер-ху, а не внизу.

Но воеводе некогда отвечать, знай себе, кувыркается в снегу да со-пит сердито.

– Так он это… для разгону, – отвечает язвительно кто-то из ата-кующих на шутливый вопрос князя за воеводу, которому в данный мо-мент совсем не до ответов. – Чтобы стремительности больше было! Ха-ха-ха!

– Наш воевода – хват! – смеются защитники, – но и мы не лыком шиты! Так ухватим, что никакого Хвата тут не хватит! Ха-ха-ха!

Не только парни участвуют в штурме или защите крепости, но и девушки имеют полное право принимать в этом участие. Им выбирать, какую сторону поддерживать. Никто вслух не произносит, но каждый понимает, что защищающиеся – это сторонники зимы, а нападавшие олицетворяют в себе весну, весенние силы. И потому девицы на стороне нападающих, ибо девицам, как никому иному, так хочется поскорее весну увидеть и почувствовать! Вот и атакуют, помогая весне одолеть зиму.

Целый день в окрестностях града смех, крик, визг девчат, разбой-ный свист и веселое улюлюканье парней! Все: и нападающие, и защи-щающиеся, барахтаясь в снегу, давно промокли до нитки, но никого это не пугает, да и никто этого не чувствует. Азарт!

Как защитники снежной крепости ни стараются, победа остается за атакующими – и крепость, только что построенная, разрушается. Одна-ко разрушение крепости еще не окончание молодецких игрищ.

На следующий день на берегу Кура собирается почти все мужское население – предстоит кулачная потеха. Стенка на стенку пойдут слав-ные жители славного Курска.