Текст книги "Время бусово (СИ)"
Автор книги: Николай Пахомов
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 50 страниц)
Хан сарматов, Симгурл, ведший переговоры через своих послов с римским императором Константином, был опытный вождь. Он пони-мал, что император Рима приглашает его и его народ на земли империи не от хорошей жизни. «Тут даже самому никчемному барану понятно, – размышлял Симгурл наедине с самим собой, – нашими воями старается свое порубежье обезопасить. Римляне, как сказывают, всегда выгоду ищут. Впрочем, а кто ее, выгоду, не ищет? Только, разве, дурак». Одна-ко гунны и союзные гуннам племена с каждым годом все сильней и сильней напирали на сарматские вежи, отвоевывая лучшие пастбища и степные угодья, что приходилось из двух зол выбирать наименьшее. А с тех пор, когда у гуннов на ханский стол сел Беламбург, устранивший с помощью подкупов и убийств остальных претендентов, соседство это становилось совсем невозможным. Тут-то старейшины и волхвы вспом-нили, что предки сарматов, те, что отделились от основного древа рода, уже несколько веков тому назад ушли на запад, потеснив скифов.
«А не пойти ли и нам по их примеру», – все чаще и чаще раздава-лись подобные предложения среди родовой знати. Но тронуться с об-житых мест было ой, как не просто, и сарматские вежи, сжимаясь под давлением гуннов и их союзников, оставались в родных степях, не пере-секая Ра-реки. Сколько бы так продолжалось, даже богам до конца не видеть, но тут-то и прибыли тайные гонцы и послы от западного влады-ки, императора Римской империи Константина, предложившего всему народу перебраться на малозаселенные земли империи: «Владейте ими и оберегайте!»
Предложение было заманчивым. На тайном совете решили так: по-слать своих мужей посмотреть предлагаемые земли, почувствовать их под собственными ногами и под копытами своих коней, а потом, воз-вратясь в родные вежи, обстоятельно все обсказать, и только после это-го решить: идти или не идти. Решили – сделали. И вот сарматский на-род, поднявшись с обжитых мест, двигался через земли Русколани.
Сарматы и русколаны, особенно аланы, имели многие традиции и верования, схожие друг с другом, даже язык их, несмотря на большие различия, нет-нет, но и содержал какую-то схожесть, что позволяло им понимать друг друга без особого напряжения. И аланские, и славянские, и сарматские предания не раз и не два упоминали об общих корнях в седой древности, уходивших к праотцам ариям. Об общих корнях гово-рил и такой элемент, как схожесть в одеянии людей и в воинской спра-ве, и в вооружении.
К тому времени, когда сарматы решились на столь тяжкое путеше-ствие, в жизни народа произошли значительные перемены, особенно в отношении женщин. Предания гласили, что совсем недавно сарматские женщины наравне с мужчинами мчались верхом, стреляя из лука и меча во все стороны дротики. Что девушки не выходят замуж, пока не убьют трех неприятельских воинов и не принесут их головы на совет старей-шин. Теперь же даже самые древние старики и жрецы такого обычая не помнят, хотя сарматки до сих пор чуть ли не с самого малолетства обу-чаются езде на лошадях, умеют обращаться с луком и копьем. Однако воинскую дружину составляют мужчины, а женщины, как правило, за-нимаются домашним хозяйством да воспитанием ребятишек.
Одна из легенд о прежней жизни сарматского народа гласит о во-инской доблести сарматов, в том числе и о воинской доблести сармат-ских женщин.
Согласно этой легенде, царица западного племени сарматов, жив-ших на берегах Понтийского побережья, рядом со скифами, Амага, же-на царя Медосакка, видя, что супруг пристрастился к пьянству и забро-сил военные и государственные дела, не пала духом, а взяла власть в свои руки и встала во главе войска. В то время шла война между скифа-ми и сарматами за обладание Тавридой и тамошними городами, в том числе Сурожем и Херсонесом. И Амага, чтобы пресечь набеги скифов на Херсонес, послала скифскому царю Скилуру предложение о мире. Однако скифский царь, уверенный в своей победе, отверг это предло-жение и продолжил военные действия. Тогда хитроумная Амага по-строила свое войско и самолично отобрала из него сто двадцать воинов, сильнейших духом и телом. Каждому из них она дала по три лошади и, проскакав с ними за один день и одну ночь 1200 стадиев, сменяя через каждые 20 стадиев запасных лошадей, внезапно появилась в ставке скифского царя Скилура, перебила всех его полусонных стражей и те-лохранителей, вселяя страх и ужас. Паника охватила скифов, которые посчитали, что на них напали бесчисленные конные орды сарматов, а не сто двадцать воинов, и потеряли желание сопротивляться и сражаться. Тем временем Амага со своими воинами ворвалась во дворец, где нахо-дился сам Скилур, так же, как и его воины и телохранители, потеряв-ший дух воина, убила его вместе с многочисленными дрожавшими от страха родственниками и друзьями, оставив в живых только одного сы-на, с которым и заключила письменный договор, заставив его подписать мир как с сарматами, так и с их союзниками аланами и эллинами.
Вот такая легенда жила в сарматском народе о героическом про-шлом их женщин, которых все те же эллины почему-то называли ама-зонками и рассказывали о них душещипательные истории, в которых было трудно правду и быль отличить от вымысла и небылиц. Впрочем, не только этим гордились сарматы. Они с полным основанием могли гордиться и тем, что первыми, еще задолго до Александра Македонско-го и римских когорт научились применять тяжелую конницу, что позво-лило им завоевать полмира, потеснив дальних предков скифов, перед которыми дрожали цари до самого Египта.
Сарматские умельцы-оружейники еще задолго до того, как стали использовать металлические доспехи, чешуйчатые или же пластинчатые кольчуги и другие брони, научились делать чешуйчатый панцирь как для воина, так и для его коня. Для этого они копыта павших или же за-битых лошадей распиливали на тонкие пластинки, шлифовали эти пла-стинки до блеска, затем, просверлив в их верхней части небольшие от-верстия, нашивали на кожаную или же груботканную рубаху, свободно одеваемую на тело воина через его голову. При этом более верхние ря-ды пришитых сухожилиями или же конским волосом пластинок набега-ли на нижние, скрывая места соединения нижних и образуя единый, похожий на рыбью чешую, панцирь. Так изготавливался чешуйчатый доспех, довольно легкий и в то же время крепкий, так как ни копье, ни меч с одного даже прямого удара, не говоря уже о скользящих, не мог его пробить. Работа такого оружейника была кропотлива и требовала не только длительного времени, но и большого мастерства, а также и зна-чительного количества пластин. Поэтому довольно часто пластины на-шивались на основу не друг над другом, а рядом. В таком случае был выигрыш как во времени изготовления, так и количестве используемых пластин, а, значит, в весе панциря, но при этом терялась часть защитных свойств. Такой доспех проще было поразить. Пластины на нем чаще отрывались, терялись, их приходилось заменять новыми, а на это вновь требовалось время и усилия. Но все равно это была достойная защита воина. Изготовленный таким способом воинский защитный доспех на-зывался в отличие от чешуйчатого пластинчатым, то есть состоящим из пластинок, а не из чешуек. Аналогичным способом изготавливался пан-цирь и для коня воина. В основном, защищалась голова лошади, грудь и бока. То есть самые опасные для жизнедеятельности животного места, которые могли быть поражены как копьями, так мечами и стрелами.
Сарматы использовали не только чешуйчатый или же пластинча-тый панцирь, защищающий тело и грудь, а также руки до самых локтей, но и шлемы с металлическими масками и чешуйчатыми бармицами, крепящимися к тыльной стороне шлемов и спадающими чешуйчатой волной на плечи воина, тем самым защищая голову, шею и плечи воина от поражения. Подобная чешуйчатая защита была и на бедрах и на но-гах всадника. А когда сарматские оружейники овладели искусством плетения кольчуг и стали изготавливать металлические кольчуги, то очень скоро костяные пластины были заменены на металлические.
Тяжеловооруженная панцирная конница сарматов, собранная в на-ступательные отряды, идущие тесными уступами, один за другим, а точнее, огромным клином, была несокрушимой силой, способной про-рвать любые воинские построения противника, смять, смести его, при-нудить к бегству. И тем самым дать возможность легковооруженным войскам войти в прорыв и довершить начатый разгром противника.
Воины панцирной конницы имели длинные, до трех человеческих ростов, копья с железными наконечниками, специальными кожаными ремнями крепившиеся к седлу и шее лошади, чтобы их не вырывало из рук воина при атаке. Это было страшное оружие сарматов. Выступая далеко вперед перед скачущей во весь опор лошадью, такие копья-пики, нанизывали на себя до двух-трех вражеских воинов вместе со щитами и доспехами, прежде чем сам сарматский воин вступал в непосредствен-ное соприкосновение с чужим воинством. А представьте себе, когда это сделает не один панцирник, а десяток… Тогда вообще все переднее пространство перед сарматскими воинами превращалась в мертвую зо-ну. Правда, после этого приходилось от такого копья до окончания боя избавляться: не так-то просто было освободить сей «вертел» от нани-занных на него тел. И дальнейшее сражение сарматский панцирный во-ин проводил уже длинным обоюдоострым мечом. Ни щита, ни лука такой воин, названный эллинами катафорактарием, не имел.
Со временем данную тактику сарматов переняли их соседи: армяне и парфяне, скифы и аланы, успешно противостоявшие греческим фалан-гам и римским когортам. Известна данная тактика была и русичам, на-ходившимся на протяжении многих веков с сарматами в довольно близ-ких и тесных отношениях, которых они довольно часто величали то костобокими, то рыбоедами.
Сарматские старики в своих преданиях рассказывают, что много веков назад их племена и роды проживали в Семиречье, в степях южно-го Урала. И город Аркаим был святым городом для всех сарматов, как до того он был святым градом скифов. Но около девяти веков тому на-зад сарматы тронулись с нажитых мест на заход солнца. Большинство их племен вскоре преодолели великую реку Ра и вступили на земли, занятые скифами, род которых стал угасать. Да, к этому времени скифы уже состарились не только кровью и телом, но и разумом, предаваясь празднествам и неге, все больше и больше забывая, что доблесть воина в умении владеть мечом, а не золотой чарой с золотистым напитком в ней. И тут сарматы проявили мудрость: они не стали поголовно унич-тожать скифов, чтобы не вызвать в их сердцах ожесточения и сопротив-ления, которые смогли бы подвигнуть их на борьбу, результат которой всегда скрыт от взора живущих. Они, помня об общих корнях, сместили морально разложившуюся скифскую верхушку, смешавшись с просты-ми скифами. Поглотив скифов, они, к тому же, переняли многое из их культуры, в том числе и язык. Вскоре сарматские племена, те, что пере-правились через Ра-реку, как гласили предания, обжили земли и степи, простиравшиеся вдоль северных берегов Сурожского моря и Понта Эвксинского и в низовьях Дона-Танаиса.
В 241 году от момента возникновения Рима, если придерживаться Римского летоисчисления, сарматы вместе со скифами разбили непобе-димые досель войска персидского царя Дария. Позднее они потеснили пределы Боспорского царства, образовавшегося при распаде великой державы Александра Македонского, или Искандера Двурогого, как его величали на Востоке. Впрочем, вскоре вожди сарматов перероднились с царями Боспора, и какая династия правила после этого Боспорским цар-ством: эллинская или же скифско-сарматская – трудно сказать. В конце концов, «затухающие» волны сарматов достигли Дуная-Истра и Дакии, где смешались с местным населением и утратили свою родовую осо-бенность и силу, став со временем подданными Римской империи. И вот сюда теперь продвигаются последние остатки сарматов, что не ушли в те давние-давние времена вместе с остальными, а продолжали обитать между Каспием и Аралом и в недрах которых родился и вырос хан Сим-гурл. Как ни разделены были пространством и временем ушедшие из Семиречья сарматские племена и те, что там оставались, но связь между собой поддерживали. Не потому ли хан Симгурл знал, что из прежних потоков сарматов образовались роксоланы или, по-иному, русколаны, аорсы и сираки, а еще аланы, берендеи, русы, борусы, через земли кото-рых предстояло идти. Только русколаны создали свою страну, называе-мую ими Русколань и сильно изменились в культурном и религиозном отношении. Они стали ближе к эллинам, с которыми проживали бок о бок на протяжении многих сотен лет, чем к своим восточным сородичам сарматам, и себя больше сарматами не зовут, а зовут все больше и больше славянами, то есть людьми, славящими своих богов и предков, а также прародителя Словена, или же русами – потомками отца Руса, по-лучеловека и полубога. Самих сарматов они почему-то, не забывая общность родства, зовут костобокими и рыбоедами, о чем даже в Ведах своих священных не забыли упомянуть.
Симгурл был образованным царем, как, впрочем, большинство деспотов Востока того времени, поэтому он знал не только Веды и Аве-сту Индры – Индии, колыбели индоарийской культуры, из которой вы-шли многие народы, в том числе и иранцы, и скифы, и сарматы, но и Веды славян – самостоятельное священное учение славянских племен.
Общество сарматов, особенно на раннем периоде своего развития, было построено на здоровой природной основе. Метастазы цивилизации еще не тронули его. Сарматские женщины были также активны, как и мужчины. А кто в том сомневается, то пусть вспомнит пример царицы Амаги всего лишь со 120 воинами разбившей одного из царей скифов в его же собственной ставке. Сарматские женщины обладали равными правами с мужчинами как на равноправный брак, так и на равноправное участие в боевых действиях. Они владели всеми видами воинского воо-ружения, сражаясь плечом к плечу с мужчинами. В мирной жизни были верными супругами и заботливыми матерями. Однако, если их брак по какой-либо причине не удавался, то они, впрочем, как и мужчины, мог-ли расторгнуть этот брак и вступить в новый. Обычаи и традиции по-зволяли сарматским женщинам вступать в брак до трех раз и до трех раз расторгать брак. Правда, для того, чтобы брак расторгнуть, нужны были веские основания, которые бы убедили старейшин рода, жрецов и вож-дей в необходимости такого ответственного шага. Главной причиной при расторжении брака для женщин было отсутствие детей при преж-нем браке. Продолжение рода во все времена у сарматов считалось свя-щенной необходимостью и обязанностью. И если эта обязанность не исполнялась, то брак можно было расторгнуть и вступить в новый.
Когда сарматы были молодым народом, то многие царства им по-корились. Так случилось с Парфянским царством, которое основал вы-ходец с Дона сармат Арсак-Аршак; так было и с империей Селевкидов, с Бактрийским и Кушанским царствами.
Время текло, текло незаметно, словно песок в пустыне, словно во-да в реке. Казалось бы, что ничего не изменяется, что по-прежнему день сменяет ночь, а солнце луну, что также в небе – Сварге сияют звезды, а днем, при выходе Светлоликого Световида они пропадают. Но переме-ны произошли.
Сарматы даже не заметили, как народ их состарился и переродился в иной. А то, что осталось от прежнего и великого народа – лишь малые остатки былой мощи, которые, чтобы совсем не сгинуть, не растворить-ся среди других народов, волной накатывающих из глубин Азии, взять хотя бы гуннов, вынуждены перебираться в далекую Дакию, к своим древним родичам, чтобы, к тому же, стать еще живым щитом Римской империи на ее неспокойном порубежье. На том самом порубежье, кото-рое постоянно находится в стычках с готами-германцами.
И вот они, сарматы, идут по землям Русколани, по которым когда-то проходили все сметающими и поглощающими на своем пути волна-ми их древние сородичи. По тем самым землям, которые амортизирова-ли ударную силу и мощь сарматских волн, заставили не только погасить их энергию, но и преобразоваться в ровное море, отстоявшееся и успо-коившееся в своих берегах. По тем землям, которые в купе со временем из необузданных кочевых сарматских племен выпестовали оседлые сла-вянские роды.
Давно осталась позади река Ра. Бескрайние степи предстояли гла-зам сарматов. Потом они вышли на правый берег реки, называемой Манычем, и шли вдоль берега. Здесь степное однообразие стало пере-межеваться небольшими перелесками, приютившимися у русла реки. Можно было не только любоваться природой, но и укрыться хоть и не надолго от зноя в тени, не заботиться постоянно о том, где и как добыть воду.
По договоренности с князем Русколани, Бусом, для перемещения орды отводились степные просторы шириной до 15 стадий. Каждый новый участок маршрута определялся не только им, ханом Симгурлом, но и специально находившимися при его ставке русичами, боярами кня-зя Буса, Славичем, Ратцем и Малом, которые в свою очередь согласо-вывали данный маршрут со своим князем, который только один раз с визитом вежливости и посетил ставку хана, а потом, сославшись на мас-су неотложных дел, поручил остальную заботу своим ближайшим со-ветникам и помощникам.
Как ни старались русичи официально минимизировать свое при-сутствие при ставке сарматов, как ни делали вид, что это дело раз и на-всегда оговоренное и решенное, но его, хана Симгурла, как старого во-робья на словесной мякине не проведешь. На всем протяжении движе-ния орды он замечал, как, то у одного отдаленного перелеска или холма, то у другого стоят конные дружины русколан и русичей. Иногда эти дружины были в пределах прямой видимости, вплоть до того момента, что можно было разглядеть отдельные лица воинов, закованных в же-лезные брони. И тогда русколанские воины молча, одним цепким взгля-дом, провожали проходившие мимо них тысячи и тысячи чужих воинов и нескончаемые обозы. Иногда о присутствии таких сарматских дружин говорили лишь отблески солнечных лучей от кольчуг и оружия да оди-ноко кружащие на том месте птицы, потревоженные на насиженных и обжитых местах появлением людей.
«А Бус – молодец, – с уважением о князе Русколани думал в такие мгновения курский сотник Ярун. – Глаза своим воинством лишний раз не мозолит, но и без присмотра мои силы не оставляет. Сам бы посту-пил таким же образом». – Ярун строго-настрого запретил своим воинам отклоняться от намеченного и определенного маршрута. Однако знал, что в каждой отаре своя паршивая овца всегда найдется, которой захо-чется что-то и где-то нашкодить. Вот и радовался, что мудрые и умест-ные действия русколанского князя остудят даже самые горячие головы от необдуманных поступков, а, значит, и жизни их сохранят. Ибо он, заботясь о всех сарматах, о мирном переходе, безжалостно бы покарал любого ослушника, будь тот простым конюхом или же знатным воином. – «Присутствие воинских дружин поумерит пыл многих горячих голов, заставит их от дурных помыслов отказаться, – думал он, одобряя дейст-вия Буса. – И когда только молодой князь Русколани успел собрать та-кие силы, непонятно? Разведка ничего такого не сообщала».
Так продолжалось до Дона, или до Танаиса, как на свой лад назы-вали Дон эллины и следом за ними римляне. Русколанские отряды, не вмешиваясь в ход передвижения сарматов, постоянно присутствовало, красноречиво напоминая чужеплеменникам, что те идут по чужой зем-ле, и что каждый их шаг наблюдается, отмечается и контролируется.
Когда же орда, сопровождаемая отрядами князя Буса, достигла пределов Босфора, а затем и миновала их, то Бус, собрав сопровождаю-щие орду отряды в единое войско, выполняя тайную договоренность с царем Боспора Савроматом, ударил на готов, просочившихся не только на берега Сурожского моря и Понта Эвксинского, но и на просторы Тавриды. Удар был настолько быстр и стремителен, что почти никакого сопротивления его войску со стороны разрозненных отрядов готов не было. К тому же готы не сразу и разобрались, что их «потревожил» рус-коланский князь – считали, что подверглись нападению со стороны сарматов, о движении которых на границу Римской империи они уже прослышали. Кроме того, сарматы действительно, проходя по землям тиверцев, угличей, кимров, карпов и суренжан, где уже обосновались готы, оттеснили последних как на заход солнца, так и на полдень, при-жимая их к границам империи. Готы, поняв, что могут оказаться между молотом и наковальней, были вынуждены попятиться и отступить.
В освобожденных городах Тавриды вновь было восстановлено правление римских и боспорских чиновников, а город Сурож с его ок-рестностями перешел под руку Русколани. И Бус, не медля ни дня, при-ступил к строительству в нем крепости. В Суроже, как и в других горо-дах Тавриды крепость уже была, но после прихода туда готов, крепость была разрушена чуть ли не до основания, а потому заброшена и запу-щена. Люди там уже не обитали. Только звери да птицы ночные юти-лись среди заросших бурьяном и кустарником развалин. Вот и при-шлось ее возводить заново. На строительство крепости были брошены немногочисленные пленники и местное население. Пришлось потру-диться и дружинникам.
Курским ратниками, возглавляемым сотником Яруном, впрочем, как и ярильским, как и ратским, как и иным, прибывшим по зову Буса с Семи-реки, с Десны и Псёла, от Воронежца и Белой Вежи, от Чернигова и Голуни, довелось побывать в том стремительном походе. Довелось земли иные повидать, города и веси. Не скоро дождались их в родных краях. Не скоро и… не всех. Готы были отличными воинами, без боя не сдавались, не отступали, предпочитая, как и русы, смерть плену, ведь, если следовать Ведам, они с русами были одного древа ветви.
За время этого похода повидали курские ратники чужие города, из камня построенные, камнем вымощенные. Более всего поразил их Су-рож, даже несмотря на то, что был сильно разрушен во время штурма и готского владычества. А в самом граде поразили храмы, которых было поболее, чем не только в их родном граде Курске или соседних с ним городах, в которых имелось по одному храму, но и в Кияре, где им уда-лось недолго побывать и увидеть несколько храмов.
– Красив град? – спрашивал Ярун то одного, то другого своего воя.
– Красив, – не задумываясь, отвечал тот или иной расспрашивае-мый, ибо, действительно, град Сурож, выстроенный из белого, светлого камня, был красив, а русы не умели кривить душой, называя белое чер-ным. – Красив… Весь из камня точен и стекла! Камнем мощен, чтобы пыли и грязи не было. Всем хорош град сей…
– Так, может быть, останемся тут?.. Вон, князь Бус клич на охот-ных людей, желающих остаться в сем граде ратной дружиной, кинул. – Добродушно спрашивает он воев своих, тая лукавую улыбку в уголках губ и пряча глаза, чтобы нельзя было в них прочесть насмешку и игру.
– Ну, уж нет! – Враз теряли вои интерес к красотам града Сурожа. – Всем сей град хорош: и чист, и светел, но лучше все же вернуться в Курск. Курск, пусть и поменьше, и не из камня и стекла строен, хоть и зимой снегом до самых крыш занесен, но… теплей что ли, роднее. Да и род наш в нем… деды-прадеды, щуры-пращуры! Нет уж, сотник, не нужен нам град сей… Курск нужен. По ночам снится – к себе манит! Ищи иных охотников, а мы – нет…
Около года курские ратники вместе с дружинами князя Буса по Русколани мечутся. То по Тавриде древними кентаврами скачут, днями не соскакивая с коней, то на границах с Боспором службу несут, то в Суроже покой горожан и строителей охраняют. Не сыскал Ярун охот-ников в Суроже остаться – другие сыскались, те, что не придерживались роду-племени – всех живых ратников, с ним уходивших в поход и уце-левших после битв и сеч, домой возвратил на радость сородичей. Охот-ников остаться в Суроже не нашел, зато судьба свела его с пропавшим сыном воеводы Хвата Соколом, теперь носившим имя Сколот, повстре-чаться. Точнее, Сколот сам нашел Яруна, когда однажды земляков ра-зыскивал, прослышав, что в войске Буса есть и вои из курской земли. Долго общаться было некогда: княжеские дела не ждали, но парой фраз перебросились.
– Если отец еще жив, то от меня поклон ему передавай, – сказал под конец встречи Сколот.
– Передам. Непременно! – пообещал Ярун и спросил: – А сам в родные края не собираешься?
– Хотелось бы, но вряд ли… Может, при случае…
На том и расстались, поспешая по своим делам и заботам.
Шумно отметил град Курск возвращение своих посланцев из похо-да: как же, почти все живы-здоровы домой возвратились. Трое суток веселье на княжеском подворье длилось, столы от яств и питья ломи-лись. Княжеские слуги и отроки запыхались, сменяя блюда со снедью и кувшины с вином.
– Ну, сотник, сказывай, каковы курские ратники в деле? Не посра-мили ли род наш, не казали ли чресел своих врагу лютому? – Спраши-вают то князь Севко, то воевода Хват. Им интересно знать, как вели в сечах их дружинники, не придется ли краснеть перед другими князьями и воеводами.
– Вели, как подобает воям, – кратко, но в то же время солидно от-вечает на расспросы сотник. – От врагов не бегали, за чужими спинами не прятались.
Приятно слышать такое князю: надежная у него дружина. Слезятся старческие глаза воеводы: тоже радуется за своих курян. Ярун замечает: сильно сдал воевода, согнули его годы.
– Воевода Хват, – уличив момент, когда другие были заняты здра-вицами, шепнул Ярун, – сынка твоего, Сокола, не поверишь, видел. На службе он теперь у князя Буса. Дядькой у его сына Бояна состоит… Вот так…
– Неужели?!! – Вспыхнули живым огнем глаза старого воеводы, как вспыхивали когда-то в молодые годы, когда крепость строил или же воев в поход водил.
– Истинно глаголю.
– Что ж, спасибо. Хоть перед смертью, но порадовал старика. Я уже и надежду потерял, чтобы что-то о сыне услышать… А, вон, на те-бе… Теперь и умирать спокойнее будет…
– К чему речи о смерти, – попытался отвести от мрачных мыслей и воодушевить старика Ярун. – Ты у нас еще хоть куда… хоть женить впору.
– Мне теперь одна жена нужна – смерть. И она не за горами. Давно у порога стоит. Но прежде чем с ней быть обвенчанным, хочу на вече слово сказать: тебя на место воеводы выкликнуть. Достоин!
– Что ж, спасибо на добром слове, – теперь поблагодарил старика Ярун.
А пир и веселье продолжаются… Вои сотника Яруна, мир пови-давшие, важничают, нос перед сверстниками дерут. Даже те, у которых на губах еще нежный юношеский пух и молоко материнское не обсохло, и те туда же: в бывалые мастятся, шрамами телесными хвастают. Осо-бенно, если какую-нибудь куряночку смазливую поблизости увидят. Чем не петухи?!!
Не успел домой придти, пыль походную смыть, с женой, по кото-рой за время странствий соскучился, что даже запах ее тела и волос по-забыл, поласкаться, как отец Бродич с матушкой Купавой пришли, а за ним братья с женами и детишками, а там и соседи ближние и дальние: всем интересно про заморские страны, за тридевять земель от Курска расположенные, услышать, о сечах-сражениях потолковать. Пришлось рассказывать о виденном и не виденном, а только слышанном, обстоя-тельно и подробно.
Женщины только охают, да платы свои поправляют. У мужчин в глазах огонь и азарт, словно сами по тем местам зачарованным проска-кивают на конях борзых, мечами помахивая, копьями-сулицами пока-лывая.
Порассказывать же сотнику есть о чем: не на один вечер или же не на одну ночь хватит. И о сарматах, которые текли, как река в половодье, без края и без берегов, по просторам приморских степей. И о Боспор-ском царстве, о котором иногда слышали, но никогда в глаза не видели, считали за очередную сказку о тридесятом государстве. И о граде Су-роже, и о граде Кияре Антском, в котором сотнику не раз побывать пришлось. Слушали и охали. Слушали и восторгались. А Ярун старает-ся, подробно рассказывает, боится что-либо из виденного и слышанного упустить.
– Вам бы, – поясняет он, – молодого волхва Злата, брата князя Бу-са, послушать: не сказывает – песнь поет. Не волхв – златослов! И о походе, и о ратниках, и о князя Бусе речет, словно реченька течет…
Но Злат далеко. Придется ли когда-нибудь его услышать – кто то знает. Поэтому самого Яруна слушают с таким интересом и вниманием, что не передать.
– Ничего, сынок, – тихо и душевно говорит мать Купава, – мы и тебя с радостью слушать день и ночь готовы. Только рассказывай.
А отец, погладив для порядка бороду, молвил, переименовав Злата в Златослова:
– О Златослове ничего не слыхал, но как поживает волхв Златогор, хотелось бы узнать.
– По-видимому, жив-здоров, – отвечает родителю почтительно Ярун. – Слышно было о таком, но среди воев не объявлялся.
– Видать остарел, – искренне сожалеет Бродич. – А в мое время – первым среди первых был. Годы… Знать, стареем мы…
– Зато молодые – вон, какие, – смеется Купава, радуясь сыну-сотнику. – Три-девять земель прошли-проскакали – и домой живы воро-тились!
– Да! – соглашается с ней Бродич. – Витязи!. Богатыри! Но как те-перь, – спрашивает он сына и внимательно смотрит в его глаза, – оста-нешься сотником, или как?..
– Пока в сотниках хожу, а там… там вечу решать: достоин ли я ме-ча воеводы или же нет… И князь о том речь вел, и воевода Хват то же сказывал.
– Что ж, – соглашается Бродич, – издревле на Руси говорили: утро вечера мудренее. Так и мы не будем заглядывать…
Сказать-то сказал, но самого думки мучили: неужели сыну не под-фартит стать воеводой? Однако в скором времени Ярун на городском вече был призван на воеводский стол. При князе Вятко. Радовался ли такому обстоятельству Ярун? Наверное, радовался. Но что его отец Бродич и его мать Купава были рады – это точно! Родители всегда за детей радуются, так уж они, родители, устроены…
