Текст книги "Время бусово (СИ)"

Автор книги: Николай Пахомов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 50 страниц)

– Держи татей! – повторял во всю мощь своих легких Сколот, рас-талкивая встречных зевак, запоздало и недоуменно крутивших головами после его тумаков. – Держи татей!

Он, устремленный наперерез конникам, уже не видел, как за ним последовали его спутники, вынимая на бегу мечи, как старый Дажин шагнул вперед, заслоняя собой сына от приближавшейся смертоносной стрелы, ибо единственно выпущенная коварной рукой стрела явно предназначалась Бусу. Атаман предназначал ее именно для Буса, для сына князя Дажина, чтобы одним ударом нанести как можно больше боли и скорби ненавистному ему роду. Пустив стрелу, другой поспешил бы сразу кинуться в бега. Любой другой, а не сын казненного беловеж-ского воеводы, без имени и без роду, имеющий лишь грозную кличку Атаман среди своих ушкуйников и сорвиголов, таких же изгоев, как и он сам. Разбойный Атаман желал убедиться в результате своей мести и потому сдерживал вороного коня, яростно грызшего удила и бешено косившего лиловым глазом от нетерпения. Горящие огнем ненависти и мщения глаза да злорадный оскал рта красноречиво свидетельствовали о внутренней радости татя. Соучастникам его злодеяния поневоле при-ходилось сдерживать своих коней, чтобы не бросить вожака одного, чтобы не дать впоследствии ему повода для обвинения их в трусости и расправы с ними. На что-что, а на расправу Атаман был скор, и они об этом знали получше иных.

Это и позволило Сколоту и его спутникам в короткий миг, пока в стане князя Дажина, уже поверженного от полученной в грудь стрелы, продолжалось замешательство, вплотную приблизиться к татям. Он на-меревался сбросить с седла самого вожака, но путь преградил конем один из сподвижников Атамана, одной рукой бешено шаривший под одеждой в поисках рукояти меча или кинжала, а другой, с зажатой в ней плетью, замахнувшийся уже на него, Сколота. Пришлось, подобравшись по-кошачьи, с разгона броситься на этого всадника. Прыжок удался. Всадник не успел ничего сделать в свою защиту, как Сколот вцепился в него, нащупывая дланью горло. Сила прыжка и последующего толчка была столь велика, что конь под всадником пошатнулся, а сам всадник свалился с коня вместе с седлом и вместе с вцепившимся в него мертвой хваткой Сколотом, ибо кожаная подпруга, не выдержав столь мощного удара, лопнула и седло потеряло устойчивость и опору. Всадник, так и не вынув ног из ременных стремян, перенятых от гуннов для упора ног и большего удобства при верховой езде, грохнулся полузадушенный Сколотом на землю. Он уже не представлял ни угрозы, ни препятствия, поэтому Сколот, как только почувствовал земную твердь под ногами, оставил его, чтобы вцепиться в вожака. Но Атаман, увидев попадание его стрелы не в Буса, которому она предназначалась, а в заслонившего сына своим телом старого князя, громко и зло выругался, взвил свечкой своего вороного прямо перед Сколотом, лишая того возможности по-вторения броска. Не успел вороной стать на передние ноги, как в возду-хе мелькнуло жало разбойного клинка. И не сносить бы Сколоту голо-вы, если бы не подоспел кто-то из его верных товарищей и не подставил под разящий удар свой меч. Сталь скрежетнула о сталь, сила удара ос-лабла, однако и ее хватило для того, чтобы рассечь до кости машиналь-но выставленную Сколотом для защиты левую руку и зацепить плечо.

Сколот, обливаясь кровью, теряя сознание, упал рядом с только что поверженным им врагом и уже не мог видеть, как Атаман и его ватаж-ники, яростно нахлестывая своих коней, летят к ближайшей роще, а за ними, пытаясь нагнать их, скачет часть дружинников Буса, наконец-то разобравшихся в произошедших событиях и оставивших торжествен-ный кортеж. Он не видел, как его спутники с помощью опомнившихся ближайших к месту события горожан, сумели захватить в полон еще одного разбойника и ссечь с плеч кудластую голову Врану, то ли умышленно, то ли случайно оказавшемуся в неподходящий момент в группе татей. Он ужу не видел, что к ним со всех ног направляются кмети князя Дажина.

Дружинники Буса стрелы в утекающих татей не пускали – у них не было луков, ведь они были не в боевом походе, а в торжественном сва-дебном кортеже, на собственной земле, где более приличествует празд-ничность нарядов, а не боевая готовность. Потому-то луки их находи-лись в обозе. Приходилось надеяться только на быстроту ног и вынос-ливость коней. Но эти надежды были призрачны, так как кони дружин-ников уже приустали за время дневного перехода, а кони татей, по-видимому, были полны сил. К тому же дружинники в своих бронях бы-ли куда тяжелей легко одетых ушкуйников, что также сказывалось на возможностях коней той и другой группы. Поэтому расстояние между убегавшими и догонявшими не только не сокращалось, но с каждым мгновением увеличивалось. Когда же преследовавшие разбойников дружинники на взмыленных конях доскакали до леса, то обнаружили, что татей там ждали их сообщники с запасными лошадями. Смысл дальнейшего преследования, если на дело взглянуть трезво и взвешен-но, явно отпадал, но и после этого дружинники еще некоторое время пытались преследовать беглецов по лесной тропинке, на которую те свернули, до тех пор, пока уставшие кони, вконец загнанные непрерыв-ной скачкой, не стали падать.

«Эх, если бы при нас были луки! – возмущались самые нетерпели-вые дружинники княжича, досадуя на себя и на свою непредусмотри-тельность. – Тогда бы мы им показали. А так стыдно показываться на глаза князя и княжича, упустив татей». – «Если бы, да кабы, – отвечали им на то более степенные и умудренные опытом товарищи, – росли во рту грибы, то был бы не рот, а огород… Что теперь руками размахи-вать… Надо возвращаться. Знать бы, как там князь?.. Как княжич»?

О том, что Бус, благодаря отцу, остался невредим, они знали, как знали и то, что князь Дажин получил тяжкое ранение в грудь. Однако, всем известно, ранение ранению рознь: одно, на первый взгляд, вроде бы и тяжелое, но, смотришь, раненый вскоре и встал на ноги; другое – с виду вроде бы и простое, но влечет за собой смерть.

Сколот от новой острой боли очнулся: он лежал на своем плаще, аккуратно разостланном под ним, а один из его товарищей, Перунко, непонятно откуда взявшейся тряпицей пытался наложить жесткую по-вязку на раненую руку, прямо поверх пропитанного кровью рукава ру-бахи. Вокруг топтались и гомонили незнакомые гридни.

– Выше, выше накладывай. Да жестче, жестче затягивай, чтобы кровь-руду остановить! – Советовал кто-то Перунку. – Экий ты, непо-нятливый и безрукий, словно не мать, а ослица тебя рожала.

– А ты, умник-разумник, – зло огрызался Перунко, – раз такой уш-лый и дока, взял бы да и наложил повязку. Или только языком мастер трепать… как баба подолом. И где вы, умники были, когда тати татьбу замышляли да строили? А теперь все герои… когда наш друг голыми руками пытался татя задержать и чуть при этом не погиб…

При этом он не забывал свое дело, хотя и к советам прислушивал-ся, ибо были они справедливы. Не только знахари и ведуны знали, что при ранении надо рану перехватывать как можно выше от того места, где она сама, но и все мало-мальски опытные вои знали о том.

«Кажется, – подумал Сколот, – гридни княжеские. Как некстати меня ранило – общение с княжескими ратниками никак не входит в мои планы». – И тихо застонал то ли от новой боли, то ли от собственного бессилия.

– Да ладно тебе, – между тем вмешался Путята, обращаясь к Пе-рунку, – не видишь что ли, вои переживают, нужное советуют. Перевя-зывай скорее, да пойдем к себе. Отнесем нашего товарища в корчму, где остановились… Там и оклемается…

– Корчма подождет, – резко и веско пробасил один из княжеских дружинников, возможно, старший над всеми этими воями.

– Как подождет?.. – разом взъерепенился Путята и опустил десни-цу на рукоять меча. Его примеру последовал и Вой, до сей поры молча наблюдавший за действиями Перунка, перевязывавшего Сколота. На-пряглась спина и у Перунка, услышавшего столь неожиданный разговор его товарищей с княжескими воями.

– Приказано всех: и злоумышленников, повергнутых вами, и вас самих доставить во дворец, – пояснил все тот же дружинник. – Княжич Бус приказ, – добавил он для вескости.

– Мы в гости к князю и княжичу не набивались! – занимая оборо-нительную позицию, но, еще не обнажая меч, бросил дерзко Путята.

– Да, не нанимались, – последовали его примеру Вой и Перунко. – Берите татей – и идите себе с богом. Это ваше дело. А мы пойдем к себе – это наше дело.

– Приказано доставить, – остался непреклонен дружинник. – Пона-добится – силой! – добавил он уже от себя, как старый и опытный воин, хотя Бус этого не приказывал, занятый хлопотами вокруг раненого отца и перепуганного семейства, но дружинник знал одно: если приказано доставить всех, то он доставит всех. Живыми или мертвыми. Лучше, конечно же, живыми. Но если… то и мертвыми сойдет.

– Вот как, значит, вы платите за помощь! – Потянул клинок из но-жен Путята. – Мы – свободные русичи! И вольны поступать так, как пожелаем! Вот за князя вашего вступились, зло пресекая, но можем и против вас выступить, если станете угрожать да путь нам заступать…

Несмотря на ранение, Сколот понимал, что еще мгновение – и за-вяжется сеча, итог которой был заранее предопределен. Поэтому, пре-секая ненужное кровопролитие, превозмогая боль и головокружение, попытался встать на ноги.

– Спрячьте мечи в ножны, – тихо молвил он, обращаясь к своим спутникам. – Раз им приказано, а они, как все служилые – подневольные люди и обязаны приказы исполнять, надо подчиниться и не устраивать потеху для зевак. Надеюсь, князья русколанские разберутся, кто им враг, а кто – друг…

– Конечно, – ухватился за эту подсказку старший дружинник. – А ты, вой, еще слаб. Тебе лучше пока полежать. Мои воины потихоньку донесут до дворца.

Сколоту пришлось согласиться с этим, так как он действительно чувствовал себя отвратительно. Ноги не желали слушаться, земля пря-мо-таки плыла под ними. Подчинились и спутники Сколота, убрав руки с рукоятей своих мечей. А вскоре Сколот, несомый на собственном плаще четырьмя дюжими дружинниками, его товарищи и два захвачен-ных ими разбойника в сопровождении остальных дружинников и стар-шего над ними вошли в крепостные ворота, которые захлопнулись за ними с сухим стуком.

Сколот проснулся в чистой и светлой комнате, куда был перенесен после того, как один из княжеских лекарей, точнее, еще совсем не ста-рая ведунья Зорина – Сколот запомнил, как ее называли челядинцы кня-зя – сорвав с него окровавленную одежду, оголив мощный торс, акку-ратно промыла ключевой водой его раны, внимательно осмотрела их, прощупывая жилистыми пальцами, отчего боль по телу разлилась с но-вой силой.

– Потерпи чуток, воин, – мягко, ласково и в то же время властно шептала она одними губами, почти так, как в далеком детстве в граде Курске шептала мать, не прекращая при этом ни на миг свои действия по обработке ран. – Потерпи чуток, ты же мужчина и воин…

Особенно успокаивающе и как бы убаюкивающе действовал ее за-говор на остановку руды-крови. Хотелось расслабиться и дремать, слу-шая в пол-уха шелестящую вязь слов, и вспоминать что-то хорошее и теплое, и думать только о добром и радостном., возможно, давно поза-бытом. Слова, произносимые ведуньей, струились тихо и мерно, как вода из родничка: «Ехал человек стар, конь под ним карь, по ристаням, по дорогам, по притонным местам. Ты, мать-руда жильная, жильная, телесная, остановись, назад воротись. Стар человек тебя запирает, на покой отправляет. Как коню его воды не стало, так бы тебя, руда-мать, не бывало. Слово мое крепко!»

«Летит ворон без крыл, без ног, садится ворон к вою Сколоту на главу и на плечо. Ворон сидит, посиживает, рану потачивает. Ты, ворон, рану не клюй, ты руда из раны не беги. Идет старец, всем ставец, несет печать. Ты, старец, остановись, ты, ворон, не каркай, ты, руда, не капни. Крови не хаживать, телу не баливать. Пух, земля – одна семья. Будь по моему! Слово мое крепко!»

«На море на Окиане, на острове на Буяне, лежит бел-горюч камень Алатырь. На том камне Алатыре сидит красная девица, швея мастерица, держит иглу булатную, вдевает нитку шелковую, рудожелтую, зашивает раны кровавые. Заговариваю я воина сильного, Сколотом рекомого от порезов. Булат, прочь отстань, а ты, кровь, течь перестань! Слово мое крепко!»

Трижды повторяла ведунья заговоры, трижды сплевывала через левое плечо, и кровь остановилась. Притихла боль. А ведунья, видать, для прочей крепости новый заговор одними губами шепчет: «На море на Окиане, на острове Буяне, стоит дуб ни наг, ни одет. Под дубом си-дят тридевять три девицы, колют камку иглами булатными.

– Вы, девицы красные: гнется ли ваш булат?

– Нет! Наш булат не гнется.

Ты, руда уймись, остановись, ты, боль, прекратись, уйди прочь! Слово мое крепко!»

Потом она все раны и ранки смазала какой-то пахучей мазью, на-поминающей пряность трав на сеновале, наложила поверх них прохлад-ные листы подорожника – чтобы огневица не приключилась – и туго перевязала чистыми тряпицами. Но и этим дело не окончила. Подала глиняную чашу с какой-то темной жидкостью:

– Пей! Отвар трав. Силы прибавит, боль уймет.

От знающих людей Сколот не раз слышал, что ведуньи для своих отваров используют не только цветы, травы и коренья, но еще и лягу-шачью желчь, лапки и хвосты ящериц, головы гадюк и ужей. Было про-тивно, но что поделаешь, приходилось пить: здоровым быть каждому хочется. Выпил в несколько коротких глотков. Настой был тягуч и го-рек, как степная полынь. Хотелось спросить, где его товарищи. Что с ними стало? Но, поразмыслив, передумал – откуда ведунье о том знать. К тому же по телу то ли от заговоров и мазей, то ли от выпитого отвара покатились волны тепла. Веки тяжелели, мысли опутывала дрема.

– Лежи, вой, отдыхай, – перед тем, как удалиться из комнаты, по-желала ведунья Зорина. – Раны, хоть и глубокие, но не опасные. Глазом не успеешь моргнуть, как заживут. Вот у князя нашего… – опечалилась она, не договорив.

Возможно, ведунья и договорила фразу, но Сколот, погрузившись в теплый омут сна, уже не слышал того. Когда проснулся, то обнару-жил, что в комнате один, что день за окнами-бойницами уже догорает. Раны побаливали, точнее, свербели и зудели, как бывает при заживании, кровь уже не сочилась. В голове было свежо, словно после продолжи-тельного отдыха, ни боли, ни тревоги. По-видимому, действовал отвар Зорины. «Что лежнем лежать, – решил Сколот, – пора уже и вставать… полдня и так уже провалялся. Чай, не девица красная… да и ноги с го-ловой целы». Стараясь не тревожить раненую руку и плечо, перетяну-тые тряпицами, опустил ноги на пол, а затем и встал с лавки, на которой лежал. Ноги держали тело, голова не кружилась. «Спасибо ведунье, – мысленно поблагодарил он Зорину. – Ишь ты, быстро поставила на но-ги!» Как бы желая ощутить собственное тело, прошелся размеренным шагом туда-сюда по комнате, в которой кроме лавки, на которой лежал, стола и скамьи возле него больше ничего не было. «То ли комната со-всем не жилая, то ли узилище, – отметило сознание, и Сколот кисло улыбнулся этим мыслям. – Хотя, с другой стороны, чистота и порядок. И кто я тут: гость или пленник? Если пленник – зачем тогда такие забо-ты… да и дверь не заперта, – попробовал открыть он дверь комнаты, и та сразу же поддалась, тихонько скрипнув. – Если гость…»

Он не успел закончить свои размышления по поводу гостя и плен-ника – в коридоре послышались приближающиеся шаги нескольких мужчин, судя по их глухой и тяжелой поступи. «Вот, кажись, все и про-яснится… – даже обрадовался Сколот, томясь в неизвестности. – Любая ясность, даже самая скорбная, лучше долгой неопределенности».

Двери распахнулись, и в комнату вошли Бус, Злат и волхв Злато-гор. Сколот мельком отметил, что все были в будничной одежде: «Пе-реодеться успели». Бус был хмур – по-видимому, не таким он представ-лял свое возвращение в отеческий дом. Совсем не таким, какое случи-лось! Померкла радость встречи. Омрачилась…

– Жив, герой? – то ли спросил, то ли констатировал Бус прямо от порога, увидев, что он уже встал с больничного одра. Остальные молча взирали на него, Сколота, словно оценивая: сколько же он стоит и стоит ли вообще. – Ну, и здоров ты спать. Полтора дня, считай, спал как мла-денец. Сразу видно – богатырь! – Не сдержался от язвительности руско-ланский княжич.

– А что со мной станется? – вопросом на вопрос ответил Сколот, про себя удивляясь, что столь долго проспал и даже не догадался о том. «По мне – так только миг какой-то и прошел, – мысленно отреагировал он на данное обстоятельство. – Чудится, что ведунья Зорина только-только отошла от моей постели. Вот так снадобья»! А вслух сказал, не выдавая своих размышлений:

– Заживет все, как на собаке. Как сами? Как князь Дажин? Как мои спутники?

– Сами, слава Сварогу, живы-здоровы, – ответил почему-то волхв. – Что же касаемо князя Дажина, то будем надеяться, что Боги своей ми-лостью его не оставят. Ранен он… тяжко, – пояснил волхв. – Сына успел прикрыть, а сам не остерегся. Да ты, друг, присаживайся, присаживайся, не стесняйся. В ногах правды, как говорят, нет, – пошутил он.

Сколот присел на край лавки, той самой, на которой совсем недав-но спал. Присел на скамью у стола и волхв, а княжичи остались стоять. По лицу Буса пробежала тень горькой печали, словно судорога, даже лицо чуть скривилось в легкой гримасе и стало еще жестче, чем прежде.

– Куда же князь ранен? – поинтересовался Сколот, считая себя вправе задавать такие вопросы. – Я то уже не видел, пытаясь… Впро-чем, что я говорю…

– В грудь, – не стал скрывать волхв. – В само сердце, – уточнил он. – Однако, друг, мы пришли не на вопросы отвечать, – его голос стал жестким и колючим, как и его глаза, словно коловоротом сверлящие душу Сколота, – хотя и это с твоей стороны похвально – чувствуется твоя забота о здоровье князя Русколани – но задать тебе, незнакомец, свои вопросы. Ты уж извини, что в таком состоянии… Время, сам по-нимаешь, не ждет.

– Что ж, задавайте. Постараюсь ответить…

– Ты уж, мил человек, постарайся, – ласково, но с затаенной угро-зой произнес Злат. – И помни, что от того, как правдиво станешь отве-чать на них, будет зависеть твоя собственная жизнь…

– Это угроза?

– Нет. Предостережение!

– Начинай, княжич, – вновь сказал волхв, а мы послушаем.

– Пожалуй, начнем, – молвил сурово Бус. – Ты – кто?

– Сколот, – немедленно отозвался Сколот. – А разве мои спутники не сказали, как меня зовут? – не удержался он от реплики-вопроса.

– Это уж, человече, не твое дело, – осадил его волхв. – Будь добр, отвечай на то, о чем спрашивают. Мы, вроде бы, уже договорились…

– Повторяю еще раз: ты – кто? – Голос Буса по-прежнему был строг и властен.

– Сколот, точнее Сокол, сын курского воеводы Хвата, – взглянул в глаза Бусу Сколот. – Тот самый, у которого ты, княжич, невесту, Радо-славу, похитил. Несколько лет тому назад… – добавил он тише.

Никакой реакции в глазах Буса. Никакой реакции со стороны его брата и волхва Златогора. По-видимому, они уже ведали о том, раз не поразились и даже не удивились.

– Значит, тоже тать, – сделал вывод Бус, но сказал это как-то буд-нично, без возмущения и раздражения, обычным голосом, как констати-руют что-то обыденное и вполне закономерное. – Если тать, то почто другого татя изловить пытался? Почто помощь оказывал?

Говоря это, Бус не смог скрыть уже интереса.

– Я – не тать! – твердо и веско ответил Сколот-Сокол. – Тать за-рится на чужое, я же пытался свое возвратить! Да и то, когда это было…

– Но Радослава стала моей… невестой, – нахмурил брови и чуть повысил голос Бус. – Значит, ты уже зарился на чужое!

– Я тогда так не считал, – слегка сник Сколот. – Думал, что забавы ради деву берешь, попотешишься – и бросишь… Вот и пытался ее от-бить… А как она наотрез отказалась покинуть тебя, княжич, оставил я те мысли в покое. И ее оставил… Тогда, возможно, я жизнь себе сло-мал… добровольно изгоем стал. Да что теперь о том баять… Дело про-шлое. Быльем давно поросло.

Сколот помолчал, переводя дух. Молчали и его слушатели-дознаватели. Суровые и настороженные.

– Что же касаемо вчерашней помощи, – продолжил после краткой паузы он, – то это дело случайное. Тех молодцев я заприметил еще в корчме у Леонидиса. Чем-то не понравились они мне. Даже сам не знаю, чем. Не понравились – и все тут. Бывает… А еще с ними был болтливый горожанин, Враном назвавшийся, большой любитель сурьи …на дар-мовщинку. Вот и не понравились они мне. Как, кстати, Вран? – спросил Сколот, забыв о том, что обещался отвечать на вопросы, а не задавать их.

– Бывает, – как бы согласился с доводами Сколота волхв Златогор. – А Вран… Вран просто пустой человечишка. Жил без забот и умер – даже не поняв, что умирает. Кто-то из твоих товарищей его срубил.

– Чему быть, того не миновать… – отреагировал на смерть Врана Сколот. – Видя тех молодцов, решил, значит, я приглядеть за ними, да товарищей своих о том попросил… – продолжил он после того, как волхв Златогор замолчал, посчитав, по-видимому, что достаточно пояс-нил собеседнику. – Но понимаю, что не преуспел в том, раз князь ра-нен…

– Что же, Сколот, или, может, лучше Соколом тебя звать, ибо так тебя родители твои нарекли, – произнес вновь Златогор, – правдиво рас-сказываешь, не молишься Кривде, не ищешь спасения во лжи. – Выздо-равливай пока, а там дело будет видно… Утро вечера всегда мудренее. И о спутниках своих не печалься: ничего дурного с ними не будет. По-заботимся о том.

По-видимому, Бус и его брат Злат были согласны с мудрым вол-хвом, так как молча покинули комнату Сколота, оставив того со своими мыслями наедине.

– Что прикажете с ним делать? – спросил спутников Бус, шагая по гулкому коридору княжеского дворца, когда отошли от комнаты Сколо-та настолько, что тот не мог их слышать. – У меня еще свежа в памяти та дождливая ночь, когда он со своими друзьями пытался похитить из шатра сонную Радославу. Как сейчас вижу ее испуганное, мокрое от дождя лицо, только не могу до сих пор понять: за кого она больше боя-лась тогда – за себя, за меня или же за этого Сокола-Сколота …

– Что было – то было и быльем поросло, – посоветовал княжичу рассудительный и осторожный в словах и поступках волхв. – Сейчас иное время и иные обстоятельства. Давно нет Радославы, мир праху ее, и род твой, княжич, что ни говори, а пытался уберечь: двух татей помог задержать. Наши-то – ни одного… – откровенно намекнул он на не-удачную попытку княжеских дружинников настичь остальных зло-умышленников. – Правда – не в силе и жестокости, а в справедливости и человеколюбии! Так боги нас учат…

– Ну, уж если говорить о справедливости, – не без иронии и язви-тельности усмехнулся Злат, – то Веды советуют: око за око!

– Справедливость бывает разной, Злат, – мягко напомнил волхв. – И ты это не хуже меня понимаешь. Сейчас в тебе гордыня говорит, а должен говорить разум, – резюмировал он, обращаясь в большей степе-ни вновь к Бусу: – Надо посоветоваться с князем Дажиным, пока еще жив и в силах разговаривать…

Злат промолчал. Не желал перечить уважаемому им волхву, так как оставался при своем мнении.

– Посоветуюсь, – жестко отозвался Бус. – Неужели отец не осилит болезнь? – спросил он тут же Златогора.

– Не осилит, – печально отозвался тот. – Стрела ядом пропитана. Как не прискорбно, но надо думать о тризне и о вече.

– Надо, – согласился с мнением волхва Бус. – Мне о многом надо подумать, как следует. И о матери, которая безутешно рыдает уже вто-рой день возле одра отца, и о своей супруге, напуганной до полусмерти столь страшными событиями; она только-только стала привыкать ко мне, к нашей земле – и на тебе! даже с родителями познакомиться как следует не успела, парой слов нормально не обмолвилась, а я ее за дол-гую дорогу словам приветствия на нашем языке научил… Надо поду-мать и о том, как изловить татя по прозвищу Атаман – прозвище узнали от тех двух татей, которых задержал Сколот со своими спутниками – уже который раз покушавшегося на мою жизнь. Я не забыл того давнего похода по землям русичей и славян, того посольства, давшего мне воз-можность ознакомиться с родами и племенами не только союзных нам земель, но и иных, на которых проживают славяне – внуки и дети Дажьбога и Сварога, когда он под Воронежцем пытался достать меня стрелой… Подумать надо и о том, как теперь поступить со Сколотом и его друзьями, такими же татями по сути, как и Атаман со своей шай-кой… О сыне Бояне, которому было несладко без матери, умершей во время родов, хотя он ни в чем нужды не имел, оберегаемый княгиней; и вряд ли станет лучше… при мачехе. Мне о многом надо подумать… Да, о многом…

– Разумно, разумно, – поддержал его волхв Златогор. – Зараз вид-но, что говорит муж, князь, а не отрок. Да, тебе надо о многом пораз-мыслить, – подчеркнул он строго и назидательно, – и об отце, и о мате-ри, и о сыне, и о молодой супруге… Все так. Все верно. Однако, в пер-вую очередь надо поразмышлять о Руси, о вверяемом в твои руки госу-дарстве, большом и хрупком, требующем постоянной заботы и внима-ния. Тебе это ясно?

– Ясно. Мне, уважаемый волхв Златогор, многое ясно, – глухо и печально отозвался Бус. – Но я еще не князь. И не известно, изберет ли вече меня князем. Эх, как хорошо и спокойно жилось за отцовской спи-ной! – В порыве искренности воздел Бус кверху руки. – Ни забот, ни хлопот!.. Живи – и радуйся! Где был Сварог, где были остальные наши боги, когда вражья рука натягивала тетиву лука, что не уберегли кня-зя?!!

– Не богохульствуй! – строго и бесцеремонно оборвал крамольные речи княжича волхв и добавил, возвращаясь к начатой теме о выборе веча: – Пожелаешь – изберут! Никуда не денутся, – резче обычного ото-звался волхв, пресекая даже мысли об ином исходе веча. – Мы и род твой на что? А друзья самого князя Дажина, которых он над другими поставил?!! А лучшие люди? А дружина?.. Верно, Злат?

– Верно! – твердо поддержал волхва Злат. – Оповестим ближних, волю отца всем нарочитым и старшим людям, дружинникам передадим – вече и будет на нашей стороне. Это дело не впервой делается!

– Так князь… – начал было Бус.

– Князь свою волю выскажет… в любом случае… – заверил его волхв, не дав договорить фразы о сомнениях в волеизъявлении отца. – Не сомневайся! Ему в том даже смертное одро не помешает…

Разговаривая, споря и поддерживая друг друга, временами оста-навливаясь в ходе этой беседы, они меж тем дошли до комнаты Буса.

– Я к себе, – коротко бросил Бус, берясь за ручку массивной двери. – Буду в одиночестве думать, размышлять, вспоминать…

– Не забудь с отцом посоветоваться, – напомнил ему волхв, – когда судьбу Сколота и его спутников решать станешь.

– Не забуду.

– А то бы зараз и сходил, – посоветовал Злат. – Чего вола за хвост тянуть?..

– Сам прежде наедине поразмышляю, – остался при прежнем мне-нии Бус. – Потом и схожу к отцу.

Сказал и захлопнул за собой дверь.

Комната, куда уединился Бус, представляла собой одно из много-численных помещений княжеского дворца, такое же каменное, как и остальные, с двумя узкими окнами-бойницами, со вставленными в них узорчатыми рамами – шедеврами местных мастеров-плотников, остек-ленными чуть голубоватым, а то и зеленоватым стеклом, приобретен-ным князем Дажиным у тех же ромеев, которые, как говорили, покупали стекло у египтян, уже несколько веков изготовлявших его в своих мас-терских.

Стены комнаты были густо покрыты известью, отчего, даже в на-ступающем сумраке, выделялись белизной. Повсюду на них, на манер римских дворцов – Бусу можно было с чем сравнивать, всякого успел повидать за время странствий и походов – висело оружие. В основном мечи и щиты, но попадались среди них и копья: длинные пики и корот-кие сулицы, но обязательно все с железными наконечниками.

Перед окнами, так чтобы больше падало света, стоял на четырех ножках массивный дубовый стол с дубовой же столешницей, чисто вы-скобленной и вымытой. У стола, со стороны опять же окон крепкая ска-мья с высокой спинкой, на которой, при желании можно было свободно разместиться двум, а то и трем взрослым мужам. Вдоль глухих стен разместились широкие дубовые лавки, более похожие на диваны, с не-высокими спинками и изогнутыми поручнями по краям. На них можно было и сидеть, и, застлав, лежать, как на постели. При необходимости комната могла быть местом отдыха, и залом для совещания – размер позволял.

Пройдя через всю комнату, Бус устало опустился на край скамьи – сказывались треволнения последних суток. Оставшись наедине с самим собой, он мысленно перебрал в памяти множество важных, ярких, и потому хорошо запомнившихся событий из собственной жизни, а также и те, которые когда-то прошли обыденно, незаметно не только для ок-ружающих, но и для него самого. Но стоили потянуть нить памяти, как все они, и важные, и мелкие, зацепившись чем-то за важные, стали вы-плывать из глубин памяти на поверхность, то лаская, то печаля саму память.

Вот выплыло детство, шумное и веселое, полное ежедневных при-ключений и открытий, и вместе с ним молодая и задорная мать-княгиня, здоровый и сильный отец, не знающий устали ни в походах, ни в воин-ских состязаниях на городском ристалище, гнущий, как осенние листья, золотые и серебряные сольдо между пальцами.

Вот годы учения в храме Сварога у волхва Златогора, почти такого же молодого и сильного, как и родной отец. Игры с друзьями-одногодками, и их детские клятвы в вечной дружбе и помощи. «Инте-ресно, поддержат ли меня они на вече? – мелькнула в разрез общих вос-поминаний практическая мысль, коварная и циничная в своей простоте, которую он тут же прогнал, отбросил. – Прекрасная пора! Безмятежная и веселая».

Годы отрочества ознаменовались первыми боевыми походами. То-гда впервые были познаны вкус крови и победы. Ознакомительный, посольский поход по союзным землям славян и русичей, предложенный и организованный Златогором. Впрочем, не только союзным… Первая любовь и первая супруга Радослава… Сын Боян! Как коротко было сча-стье!.. В этом походе он впервые узнал о существовании сына казненно-го не без помощи его отца Дажина беловежского воеводы Ратца, тогда еще безымянного, безликого, но уже наполненного ядом мести к нему и его роду. Теперь у этого изгоя есть прозвище Атаман, и он по-прежнему представляет опасность, если не большую, чем раньше… Змее наступи-ли на хвост, но не вырвали жало – и она вдвойне опасна! В этом же по-сольском походе судьба свела не только с Радославой, но и Сколотом, судьбу которого ему предстоит решить. На каких весах взвесить оба деяния этого молодца, чтобы рассудить по справедливости? Что переве-сит: татьба или же его искреннее желание помешать злодеянию со сто-роны Атамана? Проще было бы и Сколота, и его товарищей предать смерти – и дело с концом! Если в палец ли, в длань ли, в тело ли попа-дает заноза, то ее удаляют. Вырвал – и делу неприятному конец! Вырвал – и боли в сердце уже нет! Но с другой стороны: повинную главу и меч не сечет! Как с этим быть? Вон волхв Златогор, проживший жизнь дол-гую и многотрудную, познавший не только Путь Прави и Яви, но и не-видимую для смертных стезю Нави, явно советует простить. Волхв мудр, он плохого не посоветует… Однако, и волхв не железный, хотя и железо ржа точит. Постарел он, стал поддаваться летам, размяк серд-цем… Нет уже прежнего Златогора, не только мастера слова, но и мас-тера меча и иных воинских премудростей, на которые ох как был он горазд в молодые и зрелые годы. Тогда бы он не посоветовал взять от-срочку для принятия решения в судьбе Сколота. Первым бы предложил вырубать крамолу под корень, чтобы и духу ее не было!.. Впрочем, от-срочка – что? Пустой звук. Пройдет – и не заметишь, а решение все равно придется принимать… И неважно какое…