Текст книги "Время бусово (СИ)"

Автор книги: Николай Пахомов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 50 страниц)

Улицы Никомедии пестрели разномастным народом и поражали своим многоголосьем. Кого тут только не было. Одни рабочие, в корот-ких полотняных туниках, достигавших им только до колена, чтобы не мешали движению, разносили товары по мастерским, другие трудились на строительстве новых храмов римским богам: Юпитеру, Геркулесу и Аполлону. Важно шествовали купцы в длинных, почти до самых пят, шелковых туниках всех цветов радуги за исключением пурпурного, ко-торый был привилегией цезарей и августов. Иногда по улицам дефили-ровали высокопоставленные чиновники в церемониальных тогах. Чи-новники пониже рангом были в туниках, но обязательно с долматиком – полоской вышитой ткани, обернутой вокруг шеи. Им было, наверное, жарко, но они мужественно и стойко переносили жару, оставаясь вер-ными символу чиновнической принадлежности. Впрочем, рядом с ними шагали молодые рабы с зонтиками, прикрывающими от лучей солнца и с опахалами, создающими свежие струи воздушных потоков. Время от времени в этой гудящей и разномастной толпе горожан попадались школяры, как везде, крикливые и задиристые. Если рабочие были босы или же в сандалиях с деревянной подошвой, то купцы и знатные люди, патриции, поголовно в кожаных сапогах с высокими, порой доходящи-ми до икр, голенищами.

Улицы поражали не только пестротой одежд горожан, но и при-надлежностью их к различным народам и родам. Тут можно было ви-деть грека рядом с коренным римлянином, армянина с персом, черного, как смола, эфиопа с белолицым и светловолосым германцем, сирийца и иудея. Германцы, франки, армяне, а также попадавшиеся изредка сар-маты и жившие на берегах Дуная тиверцы туник и тог не носили. Чаще всего на них были брюки и короткие куртки, иногда, поверх курток длинные плащи, похожие на те, которые носят римские легионеры в далеких северных походах. Но плащи были легкие и просторные, не мешающие движению. «Вавилонское столпотворение, – шептал дядя Марий, глядя на шумную толпу горожан, – истинное вавилонское стол-потворение».

И он, и дядя Марий заметили одну особенность города – массовое строительство. Стройки буквально охватывали весь город. Строились не только новые храмы, пристройки к цирку и амфитеатру, императорско-му дворцу, возвышающемуся необъятной громадиной над городом и окружающим пейзажем, но и домишки ремесленного люда, и особнячки купцов и чиновников. Все это говорило о бурном развитии восточной столицы.

В отличие от города военная школа, расположенная на территории окруженного высокой стеной военного городка, была серой и однооб-разной.

Несмотря на то, что он был сыном цезаря, или в ином титуловании «сына августа», никаких привилегий ему не было. Как и остальных под-ростком, начинающих обучаться воинскому делу в гвардейском гарни-зоне, его поселили в кубикулу – отдельную коморку, являющуюся и спальней и местом отдыха и хранилищем небольшого личного скарба, данного ему любезной мамашей в дорогу. Здесь же лежал соломенный тюфяк, занимавший почти все пространство пола. После утренней по-будки его полагалось свертывать в рулон и ставить «солдатиком» в угол коморки. Тогда пространства в кубикуле становилось намного больше, но толку от этого не было: весь световой день он вместе с другими бу-дущими воинскими начальниками проводил на плацу и манеже.

В стене кубикулы были вбиты деревянные колышки, на которые полагалось вешать после занятий амуницию, выданную ему еще в пер-вый день пребывания в этой школе будущих воинских начальников и гвардейцев-преторианцев. Круглый металлический шлем для защиты головы от ударов, тяжелые сандалии на деревянной подошве, деревян-ный кол вместо копья, небольшой тренировочный щит и короткий ту-пой меч. А еще пара сменного нижнего белья, довольно грубого, и двух туник такой же грубой работы, как и белье. Свое же личное имущество полагалось держать в деревянном шкафу, вмонтированном в стену ку-бикулы.

Ему «повезло»: в привилегированной школе вместе с ним обуча-лись ближайшие родственники августов и цезарей, а также дети пле-менных вождей, союзных Империи.

При мысли о том, что ему таким образом «повезло», у Константина непроизвольно вновь появилась скептическая ухмылка на лице. Высо-кородный «помет» тут же начал интриговать друг против друга и очень часто многие против него – незаконнорожденного сына. Как не старался он сохранить в тайне некоторые обстоятельства семейной жизни, не смог. Информация о его плебейке-матери Елене откуда-то просачива-лась. Тут не спасали даже высокие стены закрытого воинского гарнизо-на. Однако, он набрался терпения и все колкости и оскорбления сносил молча, не давая повода стать зачинщиком драки и быть отчисленным с позором из школы. Впрочем, там были не только враги, и друзья, с ко-торыми можно было поделиться некоторыми соображениями о заняти-ях, подготовке, некоторых планах на будущую жизнь, которая без воин-ских подвигов и не мнилась.

Дисциплина в школе была строгой, занятия – изнуряющими. И это, несмотря на то, что он, как любой другой сын воинского начальника, с самого раннего детства приучал себя к физическим нагрузкам, к много-мильным походам и пробежкам, вследствие чего уже имел определен-ную закалку. Но те детские забавы и игры по сравнению с настоящими воинскими упражнениями – пустяк. Особенно надоедала длительная и тупая маршировка в полной учебной выкладке и при палящих лучах солнца. Но он стоически переносил все трудности солдатской жизни и был на хорошем счету у своих воинских наставников.

Месяц за месяцем постигал он боевое и воинское искусство. Тер-пение и труд не прошли даром: еще при школе, заметив его способности в конных боевых состязаниях и некоторые успехи в руководстве кава-лерией, ему поручили руководить обучением конному строю и конному сражению той же самой турмы, в которой он и сам только что обучался. Так он стал дикурионом. Причем, задолго до полагающегося срока.

К концу первого года обучения он, как и другие старшие ученики, сэкономив пару серебряных сестерциев, присылаемых обычно матерью, отец о таком расточительстве и думать не мог, полагая, что в школе ко-мандиров преторианцев о нем, Константине, достаточно заботятся, что-бы еще «баловать» его мелочью, – иногда наведывался в ту или иную городскую таверну, чтобы промочить горло кружкой кислого вина и побаловаться с разбитными девицами, торгующими своим телом. Но такие «набеги» в город были довольно редки и «молниеносны». Отцы-командиры, отвечающие за процесс обучения, такого поведения буду-щих трибунов не поощряли.

В неполные девятнадцать лет он закончил воинское обучение и по приказу августа Востока Диоклетиана после школы был направлен в звании центуриона в императорскую гвардию и должен был нести службу при дворце. Конечно же, не о такой воинской карьере он мечтал, видя свое будущее в сражениях с варварами на западной границе импе-рии. Но приказ – есть приказ, и он молча ему подчинился. К этому вре-мени у его отца и его новой жены Феодоры, падчерицы императора Максимиана, родился сын, нареченный как и он, Константином. Данное обстоятельство он воспринял двояко: с одной стороны он радовался за отца, у которого появился второй сын, с другой стороны он понимал, что его надеждам сменить отца на посту цезаря рождением сводного брата нанесен сокрушительный удар. Тут как не поворачивай дело, но он – незаконнорожденный, а его брат и тезка – законнорожденный, а потому все легитимные права и привилегии на этот титул будут у толь-ко что родившегося братца. Во время одного из посещений матери Еле-ны, перебравшейся после развода с отцом из Наисса в Дрепанум, в ее доме он познакомился в дочерью купца из Дрепанума – Минервиной, с которой вскоре стал сожительствовать, взяв ее в качестве конкубины. Заключение брака с ней не позволил август Диоклетиан. «Все повтори-лось, – усмехнулся грустно Константин, вспомнив об этом факте собст-венной биографии, – все повторилось, как у моего отца. Даже то обстоя-тельство, что и мать, и его Минервина – обе были приверженки Хри-ста».

В 1055 году он в звании первого или же главного трибуна импера-торской гвардии сопровождает августа Диоклетиана в поездке по вос-точной части Империи. В это время в Египте, обложенном непомерны-ми данями и налогами, началось восстание. Даже в его столице – Алек-сандрии, наиболее благополучном от налогового бремени городе, и то горожане подняли мятеж, и он вместе с Диоклетианом в течение восьми месяцев участвовал в осаде города. А перед тем, как отправиться в во-енный поход против восставшего Египта, август Диоклетиан совершил молебен в храме Аполлона Кесарийского. Оракулы-предсказатели хра-ма Аполлона, гадавшие по внутренностям животного, пророчили вла-стителю Востока победу в Египте, если он потопит побежденный город по колено в крови. И Диоклетиан имел твердое намерение действи-тельно потопить город в крови, поэтому, при взятии города приказал всех жителей, невзирая на пол и возраст, на сословную принадлежность и верования, убивать. И воины личной гвардии императора целенаправ-ленно и повсеместно выполняли этот приказ. Только случай спас тогда Александрию от поголовного истребления. Только случай и он, Кон-стантин. Лошадь под августом Диоклетианом, поскользнулась на зали-той кровью мостовой улицы и упала на колена передних ног. Он, следо-вавший рядом с императором, не растерялся и подхватил его под мыш-ки, не дав упасть вслед за конем в кровавую лужу. И при этом выкрик-нул, что пророчество Аполлона сбылось, так как колени императорско-го коня красны от крови.

Император Диоклетиан тогда поблагодарил его за то, что не по-зволил упасть в кровавую лужу и тут же приказал прекратить резню в городе. Прекрасная Александрия, выстроенная по приказу Александра Македонского, была спасена от поголовного уничтожения. «Примерно в это же самое время, пока я осаждал и брал приступом Александрию в далеком Дрепануме, Минервина родила сына Крипса, – вспомнил с гру-стью Константин. – В это же самое время… Боги помогли мне спасти град, но не захотели уберечь от меня же самого сына, как не оставили в живых и Минервину, умершую вскорости после родов».

После Александрии были еще Бусирис и Копт, египетские города, которые ему пришлось брать штурмом и которые были снесены до ос-нования, как того требовал император. «И за которые не просил христи-анский пресвитер Кесарии Феогнит и его хранитель библиотеки Евсе-вий Панфил, – молнией скользнула короткая мысль в разрез общих вос-поминаний, – как просили они за Александрию, откуда-то узнав о пред-стоящей расправе над ее жителями, большинство которых было уже христианами».

Константин поморщился, словно вспомнилось что-то досадно-постыдное. Но мысли снова возвратились в прежнее русло воспомина-ний, нахлынувших на него после беседы с личным секретарем и дво-рецким Андроником Армянином – и морщины на лице разгладились.

Из Египта Диоклетиан направил его, уже имевшего чин старшего трибуна, с пятью сотнями воинов-кавалеристов в Сирию для оказания помощи цезарю Галерию, где он стал свидетелем постыдного отступ-ления, отступления, больше погожего на бегство, Галерия от войск пер-сидского царя Нарсеха из династии Сасанидов. И где он познакомился с армянским царем Тиридатом, которому, по существу, тогда спас жизнь своевременной атакой своей малой алы. Через три года, когда Диокле-тиан и его соправитель в западной части империи Максимиан добро-вольно отреклись от престола, его отец Констанций Хлор и Галерий, зять Диоклетиана, становятся августами: отец – на Западе, а Галерий – на Востоке. Галерий плетет вокруг него паутину интриг, чтобы обви-нить в измене и осудить на смерть, но находятся люди, которые его предупреждают о том и помогают бежать от Галерия в войска к отцу. Чтобы отсечь погоню и возможных убийц, подосланных Галерием, он тогда со своими сподвижниками забирает на двух ближайших почтовых станция всех лошадей и благополучно добирается до отца. Галерий рвет и мечет, но поделать уже ничего не может. Руки коротки. Отец со свои-ми войсками тогда еще находился в галльском Гезориаке, но со дня на день должен был отправиться в Британию для подавления очередного восстания шотландцев и пиктов.

В войсках отца он встречает знакомых по военной школе в Нико-медии, в том числе и Крока, сына одного из самых видных вождей галльских племен, с которым они подружились еще во время обучения воинскому мастерству, а затем чуть не убили друг друга вследствие ин-триг тогдашнего цезаря Востока Галерия.

Во время британской компании он командует конницей и проявля-ет не только успехи в бою, но и большие тактические познания, благо-даря чему его войска избегают потерь, но добиваются успеха. И коман-диры, и рядовые кавалеристы это все видят, а потому его популярность в солдатских массах растет день ото дня.

Воспоминания о данном периоде жизни вызывают улыбку на аске-тическом лице Константина. Но еще одно мгновение – и от улыбки не осталось и следа.

В 1058 году войска отца одерживают победу, но сам отец, внезапно заболев, 25 июля умирает в Эбораке. Тогда войска отца, оценив его, Константина, воинский талант, провозглашают его августом, то есть императором и соправителем наряду с Галерием, Римской империи. Как не был Галерий противником такого назначения, но его армия, имею-щая боевой опыт, была козырной картой в политических играх всех времен и народов. Скрепив сердце, Галерий вынужден признать его, по его же просьбе, хоть и не августом, но цезарем. Западным же августом становится бывший цезарь Флавий Валерий Север. После смерти отца на его попечении остаются кроме сына Криспа еще сводные братья Константин, Аннибалиан и Констанций, а также сестры Констанция и Валерия. С титулом цезаря он успешно воюет в войсках Севера с фран-ками и аллеманами в Рейнской области, действуя зачастую не столько грубой воинской силой, сколько разумной дипломатией в совокупности с воинскими успехами. Это принесло ему славу не только среди солдат собственной армии, множество жизней которых он сохранил, благодаря умелой стратегии полководца и дипломата, но и среди врагов, умевших ценить как его воинский талант, так и честность. В августе месяце все того же 1058 года сын бывшего императора Максимиана Максенций при поддержке августа Севера поднимает восстание против Галерия в пользу Максимиана, но терпит поражение. Август Север попадает в плен, предается суду и вскоре приговаривается к смерти за государст-венную измену. Положение Максимиана шатко, и он, пользуясь своим формальным положением, признает его, Константина, августом Запада, закрепляя для более существенной прочности данный союз браком со своей дочерью Фаустой. «А ведь за несколько лет до этого, – усмехнул-ся Константин сам себе, – август Максимиан чуть ли не письменным вердиктом запретил ему, Константину, встречаться с Фаустой и строить какие-либо планы на брак с ней. Видите ли – неровня. Его же сыночек Максенций не упускал ни одного случая, чтобы не оскорбить меня пуб-лично низким происхождением, забывая, что род наш по отцовой линии восходит к Клавдию Готику, а Максимиан выбился в августы из про-стых солдат. Припекло – и не помешало даже то, что он, Константин, для них только вчера был незаконнорожденным сыном своего отца, и что мать его, Елена, не была знатного происхождения. Сила солому ло-мит». Хоть и кичились иные своей родословной перед ним, хоть и наме-кали или же открыто говорили о низком происхождении матери, но мать Елена, так уж видно, ей было предначертано сверху, была женщи-ной высокой нравственной силы и политического таланта. Она не про-тивилась разводу мужа Констанция с ней, когда того ожидала высокая карьера, подняв политические интересы выше личных. Она не злорадст-вовала, когда Феодора с кучей малолетних детей на руках осталась вдо-вой, а искренне переживала смерть бывшего мужа и также искренне сочувствовала горю Феодоры и просила его, Константина, не оставлять своей заботой сводных братьев и сестер. «Не каждому патрицию Боги дают такую мать, – подумалось вдруг радостно и тепло Константину. – Не каждому. Возможно, в том и есть промысел Божий».

В 1061 году по римскому летоисчислению, интригуя против него, Галерий и Диоклетиан, собравшись на совете в Карнунте, решили отме-нить действия западных правителей, а, значит, лишить его титула авгу-ста, «благосклонно» оставив ему титул «сына августа». Решить-то ре-шили, но сил для претворения этого решения в жизнь не имели, поэтому он, опираясь на преданную ему армию открыто проигнорировал проис-ки интриганов и по-прежнему именовал себя августом, то есть импера-тором и соправителем Империи. В его доминионе данный титул за ним признавался и никем не брался под сомнение. Впрочем, это «раздвоение личности» продолжалось относительно недолго, так как уже в следую-щем году титул августа ему вновь был официально возвращен.

В 1063 году, когда он отражал нашествие франков и вестготов, Максимиан попытался вернуть себе титул августа, подняв мятеж в за-падной части Империи. Ему пришлось срочно и при этом скрытно пере-бросить свои войска с Рейна к окрестностям Массалии – Марселя, что-бы разбить мятежные когорты своего тестя, которого он взял в плен и казнил. Не помогли тестю ни родственные связи, ни заступничество дочери и его, Константина, жены Фаусты.

В 1065 году все того же римского летоисчисления, или же в 5 820 году от сотворения мира по христианскому летоисчислению, во время его похода на Рим после победных сражений с армиями полководцев Максимина Дайя и Максенция в Сузах, Вероне и Турине, ему было знамение – появление на небе Пылающего Креста с сопровождающей его надписью на греческом: «Сим победишь!» Это чудное видение за-ставило его пересмотреть свои убеждения в вопросах веры. Он не стал тогда истинно верующим христианином, но зачатки христианской веры были уже заложены.

Максенций, находившийся в ту пору в Риме, самоуверенно высту-пил навстречу, но его, императора Константина, закаленное в битвах войско, спаянное дисциплиной и опытом, разбило превосходящие силы противника. Август Максенций, отступая со своими паникующими и деморализованными войсками, погиб вследствие обрушения моста в Тибр. Остатки его войск сдались на милость победителя и тут же им были включены в ряды его армии. Гордый Рим смирился и признал его власть. Так он стал владыкой Рима и Запада.

В следующем году он выдал свою сестру Констанцию за августа Востока Лициния. И в этом же году Медиоланским эдиктом, изданным обеими августами, было объявлено в государстве о веротерпимости и равенстве существовавших религий, в том числе и христианской.

В 1067 году, несмотря на брак сестры с Лицинием, между ним и Лицинием завязалась война. Победы, хоть и доставшиеся ему не без труда, привели к тому, что он к своим западным доминионам присоеди-нил еще Иллирию и Грецию. Впрочем, вскоре, они с Лицинием прими-рились, но присоединенные земли остались под его властью.

Девять лет мир был между ними. Однако, он время напрасно не те-рял, обустраивая западную часть Империи и постоянно тренируя ар-мию. Его популярность росла с каждым годом, особенно среди тех, кто исповедовал христианскую веру. Популярность Лициния, возобновив-шего на Востоке гонения на христиан, наоборот, падала. Он понимал, что война между ними неизбежна и готовился к ней. Готовился к войне и Лициний, но, по-своему, увеличивая численность армии.

Весной 323 года от Рождества Христова или 1076 года Римской эры Лициний, собрав огромную армию, первым начал военные дейст-вия. Но военная удача была на его, Константина, стороне. Лициний раз за разом терпел поражения, и, наконец, находясь в Никомедии, был пленен. Только заступничество Констанции спасло тогда Лициния от позорной смерти. Впрочем, ненадолго. Уже в следующем году Лициний был уличен в преступной переписке с готами и казнен, как государст-венный изменник. Не помогло и заступничество Констанции. С этого времени он, Константин, царствовал один на всей территории Империи. Он единолично был Императором Запада и Востока. Наконец-то сбы-лась тайная мечта сына Констанция Хлора, о которой он даже матери своей, мудрой Елене, никогда не смел признаться. Что же тогда гово-рить об остальных. Став единовластным хозяином Империи, имея неог-раниченную поддержку обожающей его армии и нейтральное поведение прирученных им сенаторов и самых известных в стране патрициев, он мог позволить себе проводить в жизнь такие законы, которые хотел, в том числе в области религиозных и церковных отношений. Кто бы по-смел ему перечить? Никто!

В 325 году от Рождества Христова он по настоятельной просьбе иерархов христианских церквей председательствует на Никейском Со-боре, провозгласившем христианскую веру государственной религией, хотя сам полагающееся у христиан таинство – крещение не принимает. Он по-прежнему считает, что с этим вопросом еще успеется. Но тут счастье, постоянно сопутствующее ему как в карьерной, так и в личной жизни, покинуло его. В 326 году по навету супруги Фаусты был казнен его старший сын Крисп, обвиненный в покушении на нравственное це-ломудрие августы, а вскоре была казнена и сама Фауста. Он не простил ей подлого навета на сына.

Воспоминания о смерти сына да и второй супруги опечалили чело императора, и печать печали еще долго не сходило с него.

Вечный Рим с его поистине вечными и не проходящими интрига-ми, в которых гибнут даже ближние и кровные родственники, гнетет его, и он, Константин, все чаще и чаще задумывается о переносе столи-цы Империи на Восток. В 326 году решение о переносе столицы окон-чательно созрело. Выбор пал на небольшой город, разместившийся на европейском берегу Босфорского пролива – Византий, недалеко от ко-торого располагались древние города империи Никомедия и Никея.

Расположение новой столицы, которую должны были назвать его именем – Константинополем, было выгодно. Она соединяла, правда, через пролив, Европу и Азию, контролировала выход из Понта Эвксин-ского в море Мармара (Мраморное) и далее – в Эгейское и Внутреннее. В том же 326 году он, Константин, участвует в закладке первого камня в императорский дворец и в христианский храм. Дворец и храм, точнее, храмы, посвященные Христу и его матери Марии построены.

«Да, бурную жизнь уготовила мне судьба, – подумал Константин. – Ведь только сорок пять – и уже столько всего за плечами. При иных обстоятельствах этого на добрый бы десяток жизней хватило. А счаст-лив ли я?» Император встал с трона и прошелся по просторному каби-нету, по-прежнему залитому солнечным светом. Размеренная ходьба по кабинету позволила развеять воспоминания и перейти в размышлениях к действительности. Вопрос того, что прибывшее посольство князя Да-жина из далекой Русколани им будет принято, был решен в первые же минуты разговора с Андроником. Теперь же его одолевали мысли, что даст этот визит ему, императору Великой Римской Империи, властите-лю и повелителю большей части мира. «Союз против готов? – спраши-вал он себя и тут же отвечал: – Так у меня уже предостаточно союзни-ков. Но разве лишние союзники не бывает? – вкрадчиво спрашивал внутренний голос и давал ответ: – Не бывает. Торговля? Но что могут дать Империи варвары? Рабов и шкуры животных, в которых они до сих пор, как говорят некоторые знатоки их жизни и обычаев, щеголяют? Впрочем, поживем, увидим».