Текст книги "Время бусово (СИ)"

Автор книги: Николай Пахомов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 50 страниц)

Наконец, посольство в Римскую империю, на котором так настаи-вал великомудрый, что бы там не говорить, волхв Златогор, хотя мно-гие, в том числе и князь Дажин, возражали против этого, ссылаясь на то, что ничего оно путного для Русколани не даст; встречи и беседы с им-ператором Константином; знакомство с принцессой Эвлисией… По-вторная, опять же без родительского благословения, женитьба и воз-вращение в родные края, имея устную договоренность с императором Римской империи на совместные действия против готов и иных врагов.

… И печаль встречи с родителями и родственниками. Не такого ждал он, не такого…

Думай, Бус, думай… На то и голова, чтобы думать, а не только шлем с серебряной насечкой на ней носить.

Бус обхватил руками свою голову и стал тихо раскачиваться в так своим мыслям. Но вот он встал.

– Пойду к отцу, – произнес вслух, хотя в комнате находился один. – Проведаю и посоветуюсь… пока еще совсем не стемнело. И супругу надо успокоить. Не радостно ей… Ох, не радостно!

ИСТОРИЯ СКОЛОТА

Не успела захлопнуться дверь за Бусом, Златом и волхвом Златого-ром, как Сколот вновь улегся на лавку, ставшую ему и постелью и ле-чебным одром, чтобы наедине поразмыслить над своей судьбой.

«Ушли, а дверь, кажись, не заперли, – отметило вяло сознание. Можно было подойти и проверить, чтобы убедиться в своих догадках, но не хотелось вставать. – К чему это, все равно из дворца и из крепости не сбежать. Поздно о том думать».

Когда-то, давным-давно, Сколот, тогда еще называемый просто Соколом, и Радослава жили в одном и том же граде, таком далеком ны-не Курске. И не просто жили, но были ближайшими соседями, и их ро-дители, когда они оба были еще несмышлеными детьми, заключили между собой ряд-уговор, что поженят их по достижении необходимого возраста, под благословение Лады на Ярилин и Купалин день. Когда подросли, то Сколот и без родителей влюбился в свою ясноглазую со-седку и только ждал той поры, когда с благословения Лады можно бу-дет взять слюб. Да и как было не влюбиться в нее, если ее глаза были полны лазури, словно весеннее небо, а волосы своим золотым оттенком вполне могли спорить с вызревшим по осени пшеничным полем. Вот только все чаще и чаще стал замечать он, что детская привязанность Радославы проходит, а взаимной нежности любящей девушки к нему все нет и нет. Как к брату относилась Радослава к нему, только как к брату, и не более того. Но, может быть, все бы и обошлось, да на беду Сколота в их град тогда нежданно-негаданно прибыло посольство рус-коланского князя Дажина во главе с его старшим сыном Бусом, его бра-том Златом и волхвом Златогором.

Было то в разгар весны, когда молодой, румяноликий и русокуд-рый бог Догода, ласково улыбаясь цветам и зеленым травам, блистая серебристыми и лазоревыми, как само небо, одеждами, под песни и пля-ски молодежи порхал по лесам и лугам в окрестностях Курска, где жил Сколот и его отец – воевода Хват. Впрочем, Догода тогда не один рез-вился, радуясь весенним денькам и мелькая тут и там своим василько-вым венком с голубыми, позолоченными по краям невесомыми кры-лышками бабочек. Рядом с ним была его извечная спутница и возлюб-ленная Зимстерла, богиня весны и цветов. Это она прогнала холодную зиму и теперь властвовала над всей землей, наполняя ее теплом и све-том, вселяя в души людей и всех живых тварей сладкие муки любви и нежности. Как и бог Догода, она не зрима для простых смертных, но каждый знает, что она, одетая лишь в легкое, прозрачное платье-сарафан, подпоясанное розовым, легким, как пушинка, поясом, переви-тым золотыми нитями, где-то рядом. На голове у нее венок из ярких роз, на шее – ожерелье из цикорий. Через ее нежное плечо, поверх об-наженной груди, переброшена воздушная перевязь из всевозможных цветов и трав, а в руках – лилия, которую она вместе с Догодой время от времени нюхает. У Догоды в руке цветов нет, но есть шипок, при при-косновении которого в людских сердцах загорается любовь.

Но, видать, Догода уколол тем шипом не только Сколота, но и княжича Буса, воспламенив в его сердце любовь к Радославе, а заодно и Радославу, отдавшую предпочтение Бусу, а не ему, Соколу.

Посольство русколанского князя из Курска в сторону Ярильска и иных земель славянских родов отбыло лишь по окончании празднеств в честь Купалы. Отбыло и забрало с собой Радославу, а вместе с Радо-славой и сердце Сокола. Около трех седмиц Сокол томился, не ведая покоя ни днем ни ночью, в надежде, что время излечит рану. Но время не излечивало, а все больше и больше бередило. И он, Сокол, подгово-рив трех верных дружков своих: купеческого сына Путяту, имевшего склонность к странствиям и уже обошедшего не только окрестности Курска, Ратска и Ярильска, но и Путивля; десятника Воя из отцовой дружины и товарища детских игрищ Перунко, покинул отчий кров в надежде догнать посольский наряд и отбить Радославу. Хотел еще взять с собой сына Бродича Яруна, ровесника и друга, но передумал, посчи-тав, что если удача будет на его стороне, то и четверых буйных голову-шек хватит, а если – отвернется, то и четырех достаточно быть сгублен-ными. Зачем же еще пятую за собой тянуть. Так и остался Ярун в неве-дении о его тайных планах.

Сначала мыслил уход свой из града утоплением обставить. Оста-вим, мол одежду на берегу Семи, пусть люди увидят и решат, что уто-нули. Но, поразмыслив здраво над таким делом, пришел к выводу, что хитрость сия не удастся: и отца не обманешь, и в Курске десяток опыт-ных следопытов найдется, которые враз все поймут и обскажут. Поэто-му, посоветовавшись с друзьями, решил обставить дело проще и прав-дивей: отправиться в путешествие вместе с Путятой якобы по торговым делам. «Прихваченный из дома товарец первому торговому гостю сбу-дем, – развивал мысль продувной Путята. – С руками оторвут, если цену чуток сбросим. По прежним торговым делам знаю».

Отец, воевода Хват, услышав, что он уходит с Путятой на торги, сначала возмутился малость, но потом, не догадываясь о истинных на-мерениях сына и его сотоварищей, рукой махнул: «Делай, что хочешь. Лишь бы толк какой был».

В Ярильске, не особо торгуясь, они избавились от товаров, а на вырученное серебро и злато и на то, что из дома взяли, воинскую справу себе приобрели. В дополнение к уже имевшейся, да еще по одному за-водному коню. А заодно узнали, что посольский поезд князя Буса менее двух седмиц назад отправился в сторону Путивля, погостив вволю у местного старейшины рода и натешившись рыбной ловлей и охотой. Не теряя попусту время, двинулись следом. Однако в Путивле Буса не на-гнали. Он со своим посольством, как удалось незаметно выведать у та-мошних жителей, с седмицу назад отправился в сторону Чернигова.

В граде Чернигове ни он, Сокол, ни его друзья-товарищи не были, дорог-путей туда не ведали. Потому и опечалились: как в путь дви-нешься, если не знаешь… Но повезло: в те края шел торговый караван. Пристроились в качестве охраны. Однако караван идет неспешно, по-этому, когда прибыли в Чернигов, Буса там не застали. Менее чем сед-мицу, как ушел со своим посольством в Смоленск, приютившийся на берегу Днепра, чтобы дальше следовать в Славгород, что у озера Иль-меньского, в которое река Ловать впадает.

В Славгород без провожатого не пойдешь: места незнаемые, запо-ведные, леса, болота да топи бескрайние. В таких местах сгинуть – что в два пальца свистнуть! Вновь опечалились. Одно только утешало, что за сопровождение торгового каравана мзду небольшую поимели, поэтому не бедствовали. Кроме того пути новые разузнали, мир повидали, доб-равшись до Смоленска. К тому же довелось от смолян, так себя жители Смоленска величали, хотя относились они к племени родимичей и кри-вичей, узнать, что обратный путь из Славгорода Смоленска не минует. «Нет иных путей, кроме как через наш град», – заверяли смоляне, народ рослый и сильный, бородами, как дома мхом, обросший.

В ожидании удачи прибились к ватаге местных охотников и борт-ников. Это давало малый прибыток, хватающий на собственное пропи-тание и кормление лошадей да на оплату снимаемого угла у одного из охотников же. К тому же снимало ненужные вопросы: что заставляет пришельцев задерживаться в граде? Прошло около трех седмиц, пока наконец не пришли вести о том, что княжич Бус со своим посольством возвращается. Вести, как известно, всегда путника обгоняют. Тогда он собрал своих сподвижников на совет: где лучше совершить нападение, чтобы отбить Радославу.

«В граде нападения меньше всего ждут, – было мнение Воя. – Тут стоит попытать счастье». – «Лучше все-таки в пути, во время привала, – настаивал Путята. – Там хоть стража и будет охранять стан во время привала, но если повезет, то проще скрыться от преследователей. Лес на нашей стороне будет. В граде же – все будут против нас: и личная охра-на княжича, и дружина местного князя, и горожане. Ведь никому не хочется честь гостеприимства грязным пятном портить. К тому же, – развивал свою мысль Путята, – если дело сорвется и пойдет сикось-накось, то, опять же, в лесу лучше всего спрятаться. Лес и укроет, и обогреет, и прокорм даст».

Путята говорил разумно, однако он настоял на том, чтобы попытку похищения Радославы предпринять в граде.

«Попробуем счастье в граде, – принял окончательное решение он. – Если не получится, тогда уж, если нас не схватят и не предадут казни, повторим ее на пути следования, во время привала».

Он был главный, застрельщик, и друзья согласились.

Посольство Буса разместилось во дворце князя Бренко. Дворец тот располагался в детинце. Детинец – в крепости. Однако, благодаря зна-комствам с горожанами, они смогли почти свободно посещать крепость. С дворцом было труднее. Но и тут повезло: помогла сестра хозяина из-бы, в которой они снимали угол. Она свела его с Радославой. Увидев его, нежданного и незваного в одном из переходов княжеского терема, Радослава сильно испугалась. Он-то надеялся, что она, увидев его, об-радуется, но случилось иное: она испугалась. «Оставь меня, – тихонько взмолилась Радослава, испуганно оглядываясь по сторонам – нет ли лишних глаз. – Разве непонятно, что я другому наречена, что стала суп-ругой другого? Так уж Лада и Боги пожелали…» – «А – я?» – растеряв-шись от неласкового приема, задал он тогда глупый, по-детски наивный вопрос. «Что – ты? – вопросом на вопрос ответила Радослава. – Сердцу не прикажешь! Ты… Ты лучше спасайся, пока не поздно, пока большей глупости не натворил. И прости, коли что…» – «Кони оседланы стоят, – пытался он вразумить и умолить ее. – Друзья ждут условного знака. Только согласись – на коней, и поминай, как нас звали! Ни одна погоня не догонит»! – «Нет! – твердо стояла она на своем. – Нет!»

Тут послышались шаги по коридору. Но первой мышкой вышмыг-нула сестра смолянина-охотника и потащила его, чуть ли не силой, от этого перехода. Скрылась и Радослава. Только ее тихое и твердое «нет!», казалось, еще долго стояло в тишине дворцовых переходов. А, может, только в его голове…

Когда же возвратился к ожидавшим его в условленном месте вме-сте с конями сообщникам, те удивились: почему один, а не с Радосла-вой? Долго и путано объяснял отказ Радославы к их пущему недоуме-нию: никак не могли взять в толк, что Радослава предпочла ему, другу ее детства, какого-то чужеродца, чужака Буса.

«Так, что… выходит, она не желает?! – выкатил глаза Путята, ко-торому трудно было понять, почему же дивчина не пожелала сбежать с любимым. – Вот те на…» – «Да, – стал вновь объяснять он под насуп-ленное молчание Перунка и Воя, уже понявших суть дела, – так уж по-лучается… так уж выходит…» – «Но почему? Ведь любила…» – «Лю-била, а теперь разлюбила, – буркнул Вой. – Бывает… с девицами…» – «Тогда в дороге силком заберем, – не так-то просто было заставить Пу-тяту отказаться от намеченного. – Нападем и отобьем. Подумаешь, кня-жич Бус… Это он там, в Русколани, может, и княжич, а у нас такой же смертный, как и все. Встанет поперек – пойдет под меч!» – «Нет, – ос-тановил он тогда пылкого товарища. – Похитить девушку в жены – это одно дело, а убить русича, тем более княжича – это совсем другое. Татьба… Тут не то что чужие роды мщения кровного потребуют, тут свои проклянут на десять поколений вперед! Только без крови».

Договорились попытать счастье в похищении Радославы во время ночного привала. Из шатра. Ибо удалось выяснить, что во время ночных привалов Радославе ставят отдельный шатер, чтобы она не чувствовала себя стесненной обстоятельствами походной жизни и окружением муж-чин.

Засаду устроили на пути между Смоленском и Черниговом, на до-роге, проторенной по высокому берегу Днепра между хвойных боров и березовых рощ. Долго издали, не раскрывая своего присутствия, отсле-живали отряд Буса, сопровождаемый проводниками смолян и славго-родцев, захотевших в град Киев сопроводить, а также черниговцев, еще не отделившихся от общей кавалькады, чтобы в свой родной город сле-довать. Наконец, выбрав дождливую ночь, когда разгневанный Перун, мечась по Сварге, громами ярился да молниями-стрелами бросался, подкрались, словно тати, к бивуаку Буса.

Все бы обошлось: при мерцающем свете молний с Путятой и Воем определили шатер Радославы; прокрались в него, миновав укрывшуюся от дождя стражу, завернули в ковер спящую девицу, предварительно заткнув ей рот тряпицей, чтобы не подняла тревогу своим истошным криком, уже понесли, словно куль, в сторону оставленных под присмот-ром Перунка лошадей, как их присутствие обнаружили собаки, охра-нявшие лагерь. Собаки подняли такой неистовый лай, что, казалось, не только все люди в лагере, но и все покойники, давно отошедшие в Ирий, проснулись. К тому же кто-то из окружения Буса обнаружил их и подал о том сигнал. Возможно, в тот миг ни Бус, ни его сопровождаю-щие еще не поняли, что происходит похищение Радославы, но они явно осознали то, что на лагерь совершено нападение, и тут же бросились в преследование, осыпая его и его товарищей тучей стрел. Сразу были ранены Путята и Вой, причем, довольно серьезно, так как выпустили из рук драгоценный сверток. Чтобы от случайных стрел не погибнуть са-мим и не привести к гибели той, из-за которой и загорелся весь этот сыр-бор, пришлось ковер, с завернутой в него Радославой, оставить и спасаться бегством. Верный Перунко не покинул своего места.

Он, Сокол, не получивший ни единой царапины, и Перунко помог-ли Путяте и Вою взобраться в седла, вскочил сами, и пустились вскачь под проливным дождем по раскисшей дороге, моля Перуна и Велеса о том, чтобы их лошади не оступились на скользкой дороге и не сломали себе и своим седокам шеи. Долго ли их преследовали воины Буса, он, Сокол, не знал. Забившись в лесную чащу, дождались наступления рас-света и прекращения дождя. Осмотрели ранения Путяты и Воя. Раны были глубокие, но не опасные. Отыскали лесной ключ и промыли их ключевой водой, обложили листьями подорожника и перемотали чис-тыми тряпицами.

Больше попыток похищения Радославы не предпринимали. Надо было сначала раненым товарищам излечиться, чтобы о чем-то другом думать. К тому же прослышали, что его уже ищут. По-видимому, Радо-слава сообщила княжичу, кто пытался ее похитить, или тот и сам дога-дался, раз предпринял меры к его розыску. Так стал он, Сокол, и его друзья изгоями, людьми отверженными не только в чужих родах-племенах, но и в собственном роду. Этого стоило ожидать в тот самый момент, когда он решился на похищение своей любимой. Только тогда об этом как-то не думалось. Не думалось, но случилось. Пришлось скрываться под чужой личиной. Желание любым способом отбить у Буса Радославу постепенно пропало, да и любовь к ней вскоре в душе перегорела, только изредка, нет-нет да и шевельнется что-то томное и грустное, и напомнит вдруг о юности и любимой девушке, выбравшей себе другого. Но шевельнется да и пройдет. Как листья на осине в тихую летнюю пору – шевельнуться вдруг ни с того ни с сего и вновь замрут. А вот пути к возвращению в родное городище оказались отреза-ны. И после выздоровления Путяты и Воя они пустились в странствова-ния по землям русичей. То за торговых людей себя выдавали, то за сво-бодных охотников. То в охранную дружину к какому-нибудь богатому торговому гостю нанимались. Вели себя тихо, чтобы прошлое змеей-гадюкой за пятки не ухватилось да на чистую воду не вывело.

За эти годы побывали и в Славгороде среди людей, которые себя величали только славянами в честь прародителя своего Словена, по-строившего тут град свой в незапамятные еще времена, и у полочан, в граде Полоцке, и у дреговичей в их градах Пинске и Минске. Заводили странствия их и в земли богемских славян и ляхов. Земли были разные, но люди их населявшие, схожие, говорившие на одном и том же языке, поклонявшиеся одним и тем же богам.

И вот судьба привела его и его товарищей в град Буса и отца его князя Дажина. Чувства мести за похищенную девицу ни тогда, ни, тем более, сейчас в душе не было. Был только один интерес: что и как!?. Да и интерес после всего узнанного прожил бы недолго: не стало подпитки. Вот была – и не стало. Так часто бывает в жизни. Не минула сия чаша и его, Сокола-Сколота.

«И надо же было ввязываться мне в чужие разборки, – с ожесточе-нием подумал Сколот. – Влез и попал, как кур в ощип. Вот голова моя, дубовая, довела до того, что может остаться вскорости без шеи. А кому она без шеи-то нужна? Никому. Даже мне. – С горькой иронией шутил он в мыслях над своей незавидной судьбой, поудобнее укладываясь на широкой лавке навзничь и подсунув здоровую руку под голову, так как дело для него оборачивалось совсем нешуточно. Но так уж устроен ру-сич, что без шутки, без иронии, без подтрунивания над собой даже в самый критический момент он не может. – Все так, – подвел он печаль-ный итог. – Но с другой стороны, разве может порядочный русич, идя по пути Прави, встать на сторону Кривды и не попытаться пресечь татьбу?.. Даже ценой собственной жизни»? – тут же спросил его вдруг внутренний голос. Спросил язвительно так, с издевкой, с подковыркой, с усмешкой, без какой-либо жалости к нему, Соколу-Сколоту. «Даже ценой собственной жизни», – ответила тихо совесть. «Да какой ты, к лешему, порядочный русич? Какая, псу под хвост, Правь? – продолжал издеваться кто-то злобный и циничный, прячущийся где-то в самых по-таенных и темных уголках Сколотовой души. – Ты, братец, просто глу-пец. Глупец – и все! Ты – глупее раба, дурнее римского гладиатора… Те на смерть идут поневоле, ты же – добровольно, по собственной глу-пости. Ты глупее говорливого выпивохи Врана, судьбу которого сам же и предсказал», – цинично ехидничал внутренний голос. «Правь – она всегда Правь, – не сдавалась совесть. – Только вольный и свободный человек может добровольно принять смерть». – «Да?» – саркастически ухмылялся злобный внутренний голос. – «Да!» – «А с друзьями как»? – «Друзей жаль».

Сколоту действительно было жаль друзей, безоговорочно пове-ривших в него и столько лет верой и правдой служивших ему. О себе как-то не думалось, ну, попал, так попал. А друзей, вот, было жаль. Взять того же Путяту, рискованного и отважного, или же верного Пе-рунко… А храброго Воя, не раз рисковавшего своей головой ради него, Сколота, разве не жаль? Жаль.

«Буду просить Буса за товарищей, разве он не русич, чтобы не вой-ти в положение. Должен войти. Если нужно кому-то держать ответ – то я буду держать! Я заварил всю эту кашу – и ответ должно спрашивать только с меня. А товарищей освобожу», – решил Сокол. «Как же, – тут же стал надсмехаться внутренний голос, – держи калиту шире, Еруслан-богатырь… Так прямо и согласился Бус с твоими доводами… Всем секир башки прикажет сделать, не задумываясь». – «Может и сделает, а, может, и нет». – «Сделает, сделает, – не оставлял в покое злостный внутренний голос. – Обязательно сделает». – «Не одному Бусу судьбу друзей моих решать, – искала разумные доводы совесть. – Есть же еще волхв Златогор, мудрец и провидец». – «В радости оно, возможно, и получилось бы, но не во время скорби». – «Ты так считаешь?» – «Да, я так считаю». – «Ну, и радуйся». – «Радуюсь. А ты, вижу, устал бороть-ся. Сдаешься?»

Совесть промолчала, оставив последний язвительный вопрос внут-реннего голоса без ответа.

Комната погружалась во мрак. Приближалась ночь. Однако во дворце жизнь не останавливалась: время от времени слышались далекие голоса, доносился стук шагов по каменному полу. Дворец русколанско-го князя продолжал свою жизнь.

Сколот повернулся на бок: «Что гадать? Утро вечера мудренее».