Текст книги "Время бусово (СИ)"

Автор книги: Николай Пахомов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 50 страниц)

Вран, наоборот, словно боялся, что пищу и вино отберут, спешно глотал и то и другое, громко чавкая, что не очень-то нравилось спутни-кам Сколота, но те продолжали молча трапезничать, стараясь не обра-щать внимание на свинячье чавканье их нового знакомого. Черные глаза Врана вскоре покрылись маслянистой пленкой чревоугодия.

– Давненько я так не едал, – отложив ложку и отставив от себя пус-тую миску, усмехнулся Вран и потянулся за последней чарой вина. – Хотя, по правде говоря, были времена и получше…

Сколот и его спутники, не окончив еще трапезничать, пропустили реплику Врана мимо ушей. Видя такое дело, Вран стал вращать своей кудластой головой туда-сюда, бесцеремонно разглядывая редких на этот момент посетителей корчмы. То ли знакомых тщился увидеть, то ли от праздного любопытства.

– Знакомых что ли ищешь? – проследив взглядом манипуляции Врана, ненавязчиво поинтересовался наблюдательный Сколот, которого долгие скитания научили многому, в том числе и наблюдательности. – Гляжу, очами все по сторонам зыришь, да башкой крутишь…

– Не-е-е, – нахально взглянул Вран в лицо Сколоту, – жду, когда мой новый товарищ бурдюк с сурьей откроет да меня угостит. А то все обещаниями кормит… Головой же от нечего делать кручу.

Вран хоть и выпил три чары вина, но был абсолютно трезв, лишь его черные насмешливые глаза чуть покрылись легкой маслянистой пе-леной, которую сразу и не заметишь. Видать, умел сей пронырливый киярец винцо пить, знал в нем толк.

– Так обещанного три лета ждать полагается, – пошутил Сколот, но тут же потянулся за заветным бурдюком и вынул из него деревянную пробку, искусно вставленную в кожаную горловину.

– Ты не обижайся, Вран, но где нам за тобой угнаться в питии и питании. Впрочем, чего соловья баснями кормить, как у нас на родине говорят, пора и сурицы нашенской отведать. Держи чару.

Вран с большой готовностью подставил свою ендову. Золотистая тягучая жидкость плотной струей побежала из бурдюка в ендову Врана, распространяя вокруг благоухание меда и трав. Вран от такого благо-ухания не сдержался и нервно дернул носом; крылышки носа яростно затрепетали, втягивая в себя воздух. Его кадык самопроизвольно со-вершил глотательное движение. Еще мгновение – и слюнки запузырятся в уголках губ.

– Отведай нашей сурицы медовой, на травах настоянной, – усмех-нулся Сколот, видя нервозность нового знакомого в ожидании такого божественного напитка, – да расскажи-ка нам о граде своем, о князьях, им управляющих, о купцах, торг ведущих, о волхвах и жрецах, божье слово проповедующих, да о храмах, в честь богов наших светлых по-строенных. А то люди мы тут новые, ничего не знающие, да к тому же – путешественники, коим сам Сварог велит все узнавать да другим рас-сказывать.

– Что, что, а сказки сказывать я – мастер, – оскалился в щербатой улыбке Вран. – Особенно, когда ендову, другую пропустишь… горло смажешь. Что вас больше интересует?..

– Да нас все интересует, – поддерживая шутку нового знакомого, улыбнулся Сколот. – Сам посуди, вот возвратимся мы в град свой Курск, станут нас земляки расспрашивать да выпытывать: что видали, что слыхали? А нам что им ответить?.. – И как бы ища поддержку, взглянул на своих молчаливых сопровождающих. Те кивнули в знак согласия. – Так что, друг, сурицу нашу пей, да сказ сказывай.

– А что сказывать?

– Да все! Ты же птица мудрая: Вран… Даже нам, незнакомцам, и то по полету виден… вот и сказывай. Мудро и понятно.

– Град наш Кияром Антским зовется, – начал Вран, ухмыляясь. Ему польстили последние слова Сколота. Да и вид пузатенького бурдю-ка свое дело делал: тут самый косноязычный человек, не то, что Вран, успевший в миру изрядно пообтереться, соловьем запоет.

– Это знаем уже, – без лишних церемоний прервал его Сколот. – Ты лучше о том, кто правит тут, да сколько у него жен и детей расска-жи, да о праздниках, какие тут празднуют.

– Вот я и говорю, что град наш Кияром Антским зовется, – не так-то просто было сбить с избранного пути Врана, – а княжит у нас свет-лый князь Дажин с княгинюшкой своей Ладуней. Град обширен, и все в нем есть. И торжища для торговых гостей и горожан; и храмы светлые, в честь богов наших возведенные, в которых жрецы учат людей про-стых хвалу богам воздавать; и скромные домишки горожан; и питейные места, как вот эта корчма, – обвел вокруг себя рукой Вран, обозначая корчму. – А еще есть в граде нашем крепость каменная, подобно кото-рой, уж поверьте мне, как человеку во многих градах побывавшему, нигде не видать. Разве что, – Вран чуть призадумался, – во градах Кор-суни да Суроже еще такие имеются. Но то – греческие грады, а это наш град. В крепости градской, во дворце великолепном князь с княгинею живут да детки их, многие из которых уже взрослые, как, к примеру, первенец Бус и его брат Злат, или опять же Волот, Мал и Склавен. А еще совсем недавно у них родилась дочь, которую назвали в честь вели-кой нашей прародительницы Лебедь Сва.

– Красивое имя…

– В крепости, – продолжил, не обращая внимания на замечание Сколота о красивом имени княжны, Вран, – точнее, в гридне, живут ближайшие и старейшие вои из дружины князя. А самое главное, в на-шем граде живет ученый волхв Златогор, равных по уму которому нет ни в Русколанин, ни в греках. Народ все чаще и чаще его не просто вол-хвом, Вещим волхвом именует. Впрочем, – ухмыльнулся заговорчески как старым знакомым Вран, – наш Златогор не только волхв, но еще и боец изрядный, луком и мечом лучше любого воя владеет. Даже возраст ему в том не помеха. Ходит сухонький, сутулый, казалось бы, одна кожа да кости, и те светятся, но если взял меч в руки – уже не старец, а орел молодой: огонь в очах сияет. Того и гляди, молнии сверкать начнут да громы грянут, как у Перуна Громовержца.

Сколот и его спутники, слушали молча, не перебивая рассказчика. Но тот вдруг прервал свое повествование и протянул ендову Сколоту:

– Плесни-ка еще чуток, а то что-то в горле сухо стало, першит, по-ра уже его ополоснуть малость.

Сколот плеснул из заветного бурдюка. Вран, не отрываясь, выдул чару.

– Ох, хороша! – со смаком обтирая тыльной стороной ладони влажные губы, в первый раз похвалил он сурицу, словно до этого мо-мента и не замечал, как она хороша. И отставил чару в сторону: – Все! Русская душа меру знает.

– Что «все»? – спросил Сколот. – Душу в питии отвел или сказ свой окончил.

– Все – это все! – засмеялся Вран. – И душу ублажил, и сказ рас-сказал. А теперь пора и честь знать – дела ждут.

– Да ты что? – попытался остановить его Сколот. – Какие у гультяя могут быть дела? А что ты, уважаемый, гультяй, так то за поприще вид-но, – подмигнул лукаво он, мол, друг, я тебя давно раскусил и понял, то ты за фрукт такой и что ты за птица.

– Все! – Остался непреклонен Вран и вышел из-за стола. – Благо-дарствую за питье и кушанье, а рассказчиков себе других поищите. Я, что знал, рассказал. А еще своим землякам передавайте, что изрядно сурицу готовят. – И удалился, приплясывая.

Вран удалился, а Сколот с товарищами остался в корчме.

«Ладно, – подумал Сколот, – ступай себе с богом, все что нужно, почитай, узнали, а что не узнали, так выясним еще… А тебя, друг, – заочно обратился он к бывшему собеседнику Врану, – твоя болтливость до хорошего когда-нибудь не доведет. Быть тебе биту, если, вообще, живота своего не лишишься».

СКОЛОТ И КОРЧМАРЬ

– Всегда так, – усмехнулся подошедший к столу Сколота и его спутникам корчмарь, – всегда так. Надуется вина за чужой счет – и по-шел отплясывать, кренделя выделывать… Пустой человек: зубоскал и пустобрех, а еще, слышал как-то, на руку не чист, и со всякой шантра-пой водится. Вы от него уж лучше бы держались подальше от греха всякого, – предостерег он понравившихся за свою щедрость клиентов. Было понятно, что корчмарь не очень-то жаловал Врана. – В следующий раз вы бы поостереглись с ним знакомство водить. Худой человек.

– Спасибо на добром слове, а также за хлеб-соль, – поблагодарил хозяина корчмы Сколот. – Никто другой не стал отвечать на наши во-просы, куда-то торопясь, а Вран ответил, вот и познакомились, – пояс-нил он причину своего знакомства с Враном. – И что за град ваш Кияр, в котором все спешат, как на пожар?

– Так готовятся молодого князя с его новой молодой женой встре-чать, – присел корчмарь на краешек скамьи, решив перекинуться парой слов с путниками.

В корчме народу было мало, возможно, потому корчмарь и решил ради скуки обменяться парой слов с приезжими гостями, а, возможно, как всякий корчмарь, он проявлял интерес ко всему новому, еще неиз-вестному, чтобы пополнять не только чужими монетками: сестерциями и дирхемами свое богатство, но и свою любознательность. Заподозрить его в том, что делал он это ради корыстных целей или фискальных, бы-ло бы делом смешным и глупым: власть князя Дажина еще не доросла до той поры, когда каждый свободный корчмарь в обязательном поряд-ке становился княжеским шпионом и доносчиком… хотя, с другой сто-роны, дело к тому шло. Взять, к примеру, соседнюю империю ромеев, где владелец корчмы, постоялого двора, почтового стана уже обязан был следить за своими постояльцами и посетителями и докладывать императорским чиновникам о них самих и о их связях.

– Вот и суетится народишко-то, приводя в порядок кто улицу, кто домишко свой, а кто и покои княжеские для встречи молодоженов, – поведал он и тут же спросил учтиво, как и полагается людям его про-фессии, потому, как не знаешь, с кем сведет тебя судьба в следующий момент, то ли с простым смертным, то ли с человеком княжеских кро-вей: – Сами-то откуда будете? По обличью видать, издалече, хоть и славянского роду.

– Северские мы, из-под Курска. Может, слышал о таком граде?

– Что-то не доводилось. Видать, далеко от сих мест.

– Далековато.

– По делам или просто так пожаловали?

– Путешествуем, – лаконично ответил Сколот.

– А-а, – протянул нараспев корчмарь, и было непонятно, то ли удовлетворен он ответом гостя, то ли разочарован. – Ну, ну!

– А ты?

– А что – я? – вопросом на вопрос отозвался Леонидис. – У меня корчма.

– Я не о том. Откуда сам будешь, ведь не русич же?..

– А, это… Так я из Сурожа. Град такой в Тавриде есть. Там мой род. А сюда по воле богов прибило… В моем роду и русы есть, и элли-ны, и скифы. Всего понемногу намешано. Однако сам себя я считаю русичем. Славянским богам поклоняюсь… хотя и других не хулю.

– Понятно, – протянул Сколот, не очень-то поверивший в искрен-ность корчмаря. – А что же в общей суете не участвуешь по поводу прибытия княжича и твоей царственной землячки?

– Да какая она землячка. Я – из града Сурожа, она – с острова Ро-доса. Только что оба греческих кровей будем. Но ее кровь – царская, а моя – всего лишь плебейская, да и та, как уже говорил, не раз смешана с иной кровью, – вздохнул Леонидис. – Хотя, если хорошенько покопать-ся в родословной, то, возможно, и в моем роду царская кровь течет. Ведь греки, считай, все из царских родов вышли, – усмехнулся он.

Леонидис хоть и был частично греком, но с природной ему ирони-ей отметил повсеместное стремление всех выходцев из Греции или про-сто греческих колоний относить свою родословную к царским родам, а то и к предкам-богам.

– Но все же… – не отставал Сколот.

– Я – корчмарь. И в том вся суть, – пояснил Леонидис. – Не бро-сишь же корчму тут… без пригляду… А молодого князя и его супругу, если жив буду, надеюсь, еще увижу.

– Пожалуй, ты прав, – вроде бы согласился с ним Сколот. – Одна-ко… не каждый же день князь молодую княгиню приводит, к тому же, иностранку.

– Не каждый, – пришла очередь соглашаться с доводами клиента корчмарю. – Но с другой стороны у Буса гречанка ведь не первая же-на…

– Как так? – насторожился Сколот.

– Да так, – отозвался корчмарь, поясняя, – была у него жена-славянка, откуда-то с северных земель. Возможно, из ваших краев. Точ-но не знаю. Звали ее Радославой…

– И что? Разлюбил?.. Изгнал?.. – Проявили видимую заинтересо-ванность все гости, в том числе и те спутники Сколота, которые до сей поры предпочитали не вмешиваться в беседу своего вожака.

– Нет, не разлюбил. Умерла при родах, – пояснил корчмарь. – Сы-на оставила, Бояна, а сама в Ирий к пращурам ушла.

– А-а! – Только и смогли отреагировать гости.

– …Видать, сильно любил ее княжич Бус, что столь долго не же-нился, – продолжил меж тем Леонидис после небольшой паузы. – И курган погребальный воздвиг, как знатному воину, на месте захороне-ния, что до сей поры было делом невиданным и неслыханным в наших краях… Это там, за городом, – махнул он неопределенно рукой. – Пер-воначально довольно часто Бус на этот курган ходил. Потом, видать, время излечило, только по дням поминовения усопших. А затем… затем на многие лета уехал из града Кияра да и, вообще, из Русколани в чужие края. Слышал, – улыбнулся Леонидис, даже на родине моих предков, в благословенной богами Элладе побывал. Там же и женился на грече-ской принцессе…

Воспоминания о родине предков размягчили суровые черты лица корчмаря. Даже его хищный, крючковатый нос как бы выправился и не так угрожающе нависал на лице, а черные глаза покрылись влагой уми-ления.

– А что же с ее сыном стало? – как бы невзначай спросил Сколот, особо не афишируя свою заинтересованность в ответе. Но, по-видимому, он задал один из главных вопросов, которые интересовали его и его спутников, ибо они внимательно взглянули на хозяина кор-чмы.

– А что с ним станет? Растет при бабке и деде. При светлом нашем князе Дажине и его супруге Ладуне, – тут же уточнил Леонидис. – Как я уже говорил, Бояном кличут… Слышал, умный малец растет. Старый волхв Златогор его воспитанием и обучением занимается. Сначала кня-жеских детей учил, теперь и внука учит. Волхв Златогор – мудрый жрец, весьма мудрый. Недаром в первых княжеских советчиках ходит.

– И когда же прибывает княжич Бус с красавицей женой? – Воз-вратился к прежней теме Сколот.

– Да сегодня. Еще вчера о том глашатаи оповестили. Должны при-быть после полудня. Так что, если пожелаете, и вы успеете на этом тор-жестве присутствовать. Кстати, у вас есть место, где главу преклонить?

– Откуда? – сделал удивленные глаза Сколот. – Мы ведь в Кияре Антском впервые находимся. Знакомцами еще не успели обзавестись, если, конечно, не считать Врана. Но, судя по твоему предупреждению, от таких знакомцев, как Вран, надо держаться подальше…

– Тогда можете при корчме остаться, – как бы невзначай предло-жил корчмарь, хотя, видит бог, заранее уже радовался в душе дополни-тельной прибыли. – Имеются комнатушки для пришлых, и коням стой-ло найдется. Впрочем, мне пора новых клиентов встречать… а то заси-делся с вами, заговорился… а дела ждут…

Он тут же встал со скамьи и поспешил к вновь пришедшим посети-телям корчмы. Сестерции или же драхмы никто просто так не отдает. Надо подсуетиться – тогда, возможно, они из одной кисы перейдут в другую… И осуждать за то корчмаря грех – каждый желает добыть ку-сок насущный. И чем корчмарь хуже других? Ничем. Тем более, что свои сестерции он добывает честным трудом, не татьбой и обманом.

– Ну, что, други, пойдем киярского княжича с супругой встречать? – спросил Сколот своих спутников, когда они остались одни после ухо-да корчмаря.

– Пойдем, – дружно отозвались сопровождавшие Сколота всадни-ки и шумно встали из-за стола. – Где наша не пропадала…

К выходу тронулись гурьбой. Только в дверях Сколот, пропуская своих сопровождавших, задержался. Его заинтересовали новые, только что прибывшие, посетители корчмы. Запыленные не менее их самих, не иначе, как после дальнего странствия.

Насторожила не их показная развязность, громкие, до неприличия, голоса, порой переходящие в откровенный гогот, не спрятанные под полами одежды мечи, которые обычно порядочные люди от посторон-них глаз не прячут, а какая-то фальшивость в поведении и тоскливая настороженность в глазах, словно все они находились в постоянном ожидании чего-то неминуемого и неотвратимого. Такое выражение обычно присуще татю, осужденному сородичами на смерть, в те недол-гие и неизбежные моменты ожидания смертного наказания. Тоска и не-нависть, ненависть и тоска…

Судя по всему, старшим среди них был седовласый пожилой муж-чина со шрамом на лице от удара меча или кинжала. Шрам был старый, давно зарубцевавшийся, проходил через правую щеку. Возможно, это память осталась и от сабли, нового вида оружия, которое все чаще и чаще применяют кочевники вместо прямых мечей. Ему было за пятьде-сят, впрочем, возраст его не так-то просто было определить не только с первого взгляда, но и при длительном наблюдении. Седина волос и обо-значившаяся проплешина, конечно же, могли что-то сказать о его летах, но упругая походка, гибкость в движениях, общая подвижность явно говорили в пользу молодости и силы. А то обстоятельство, с какой ско-ростью исполнялись его указания; какой мгновенной была реакция ок-ружающих не только словесные приказы, что вполне понятно, но даже на малейшее шевеление бровей, на мимику лица, на еле уловимое дви-жение взгляда, на мановение рук, – говорило о привычке властвовать, а не подчиняться, приказывать и ждать немедленного исполнения этих приказов. Причем не просто о привычке, а о категоричности и жестко-сти; всякого, не исполнившего приказание или же замешкавшегося с его исполнением, ждала немедленная и суровая кара.

Вид остальных мужчин, прошедших, по-видимому, как и их вожак, огонь и воды, побывавших ни в одном приключении, также о их миро-любии и скромности не говорил, впрочем, и клейма тятя на лбу ни у кого видно не было. «Что-то не нравятся мне они, – отметил про себя Сколот, выходя на улицу. – Совсем разбойные рожи, похлестче, пожа-луй, чем у меня и моих товарищей будут, хоть и мы не лыком шиты и не пальцем деланы… Надо, однако, за ними по возможности присмот-реть… Как бы чего худого не замыслили».

Откуда было знать Сколоту, что перед ним сам сын-изгой давным-давно казненного беловежского воеводы Ратца, главарь разбойной шай-ки по прозвищу Атаман вместе со своей разбойной дружиной, поста-вивший перед собой цель мщения князю Русколани за казнь отца, по-зорное изгнание матери и их, детишек, из града Белая Вежа. В результа-те чего в скором времени последовала смерть матери и младших брать-ев и его нищенское и голодное скитание от огнища к огнищу, от вежи к веже. Хотя о шайке татей и шарапчиков и их главаре Атамане за долгие годы собственных скитаний по землям русичей он не раз и не два слы-шал, но видеться не доводилось. Если Сколоту пришлось немало помо-таться по свету, то уж Атаману тем более. Жизнь, словно мачеха нелас-ковая, и мяла, и терла, и била его, но сломить до конца так и не смогла, лишь ожесточила до предела, а жажда мести придавала сил и не дала оборваться, как у остальных его братьев, нити бытия.

ВОЗВРАЩЕНИЕ КНЯЖИЧА БУСА

Княжеский поезд перед градскими воротами появился неожиданно, вынырнув из-за тени кустарников и деревьев, росших вдоль дороги. Впереди на золотистогривых соловой масти конях ехали воины в па-радных доспехах и островерхих шлемах, с полным воинским нарядом, положенным русичам при походе. На некотором расстоянии за ними цугом впряженные белой масти кони катили небольшую открытую ка-рету с балдахином, убранную цветными лентами и цветами. Впрочем, в праздничном убранстве была не только карета, но и лошадиная упряжь, и сами лошади, головы которых украшали пышные султаны. И только пара рослых собак, бежавших рядом с каретой, осталась без прикрас. Но и они, словно чувствуя своим собачьим нутром торжественность мо-мента, высунув языки, весело помахивали хвостами.

Рядом с каретой на белом, в яблоках, грациозно изгибающем шею жеребце ехал сам Бус в светлой кольчуге и красном корзно, при мече в ножнах, но без шлема и щита. Его золотистые волосы рассыпались по плечам. Время от времени он наклонялся к карете и что-то оживленно говорил наряженным женщинам, точнее, той из них, что была понаряд-ней одета, да в добавок ко всему еще и прикрыта княжеским корзном от дорожной пыли. Эта смуглая и томноокая красавица и была супругой князя, а две другие спутницы – ее служанки. Чаще всего на речь Буса отвечала его супружница, но время от времени и ее спутницы что-то весело щебетали княжичу в ответ. Следом за каретой на конях гнедой масти рысил почетный эскорт из княжеских дружинников и знатных русколан в парадных доспехах, несмотря на жару, и при полном воору-жении. Впрочем, торжественность момента заставила их забыть и про дорожные неудобства, и про жару, и про пыль, поднимаемую передо-выми всадниками и колесами кареты.

Растянувшийся вдоль дороги народ ликовал, выкрикивал приличе-ствующие моменту здравицы, бросал в пыль цветы, зеленые веточки, пучки пахучей травы.

– Любят киярцы Буса, – глухо произнес Сколот, обращаясь к своим спутникам и невольно испытывая чувство зависти к русколанскому княжичу от этой народной любви. – Тут смотри криво, а молви прямо…

– Кажется, так, – подтвердили те, наблюдая за происходящим с не-большой возвышенности, расположившись невдалеке от дороги, по ко-торой двигался праздничный поезд. Посчитали, что не стоит им, при-шлым людям, лезть в первые ряды вместе с жителями славного Кияра.

– А греческая принцесса хороша! – восхищенно воскликнул кто-то из толпы горожан. – Настоящая царица. В карете сидит – и то, как пава! Вот как нашему княжичу повезло, так повезло!

– Ха-ха, – засмеялся его сосед с сарказмом, – и когда же ты, друг Тавр, успел это разглядеть. Вроде бы стояли все вместе. Только мы, вот, толком не разглядели, а ты – разглядел! Прямо не Тавр, а Глядич, Соко-линый Глаз какой-то!

Горожанина, говорившего эти слова поддержали дружным смехом, а седой старик, опиравшийся на клюку, скрипучим от древности, а, воз-можно, и от природной сварливости, голосом заметил:

– Принцесса, она, того, конечно, лепа и радует глаз, однако против Ладуни, матери Буса и остальных княжеских сынов, жидковата будет. Вот та красавица бала так красавица, всем красавицам – красавица! И статью, и белизной тела…

В толпе опять засмеялись. Теперь над словами старика.

– А ты, что, дедушка Зван, княгиню Ладуню голышом разгляды-вал? Али и щупать десницей или ошуюю доводилось? Ха-ха-ха!

– Ха-ха-ха! – Веселым смехом густо прыснули в толпе, словно стряпуха высушенными бобами по медному казану из озорства со всего замаха сыпанула. – Ха-ха-ха!

– Цыть, дурни! – не в шутку рассердившись над обидными словами молодых зубоскалов, взмахнул клюкой старик. – Ржете, вот, жеребцами, а ум, как у ишаков агарянских. Не соображаете, что грех над старым человеком потешаться. Сварог вас накажет, поверьте моему слову. На-кажет!

Парни, услышав о Сварожьем наказании, враз притихли, куда только вся веселость их подевалась!

– Я вам баю, что Ладуня лицом была бела, – в наступившей тиши-не вновь скрипучим голосом продолжил старик Зван. – Но дело даже не в том. Она знала, с какой стороны на коня вскочить, как лук и копье в руках держать, как мечом владеть. Вот в чем отличие-то самое главное, а не в том, как наряжаться да, задрав нос, павой прохаживаться!

– А что? Верно старик Зван сказывает! – зашумели голоса. – С ли-ца воды не пить. Со стати – тоже. А вот, каков ум, какова душа – тут разговор особый!

Стали обсуждать достоинства Ладуни. Но вдруг кто-то из горожан вспомнил и о первой супруге Буса, Радославе.

– Мы, вот, все: Ладуня, да Ладуня!.. А мне кажется, что и Радосла-ва, первая супруга княжича, привлекательней славянским очам была, чем гречанка.

– Да, да, да! – зашумели снова горожане.

– И эта… оно, конечно, хороша, – опять проскрипел старик, – но не будем гневить богов: Ладуня лучше!

– Дедушка, – встрял опять какой-то насмешник, – ты еще скажи, что твоя старуха лучше их всех!

– Ха-ха-ха! – Дружным смехом встретили в толпе эти слова.

– А что? Может, оно и так! – Стукнул острым концом клюки ста-рик о землю. – Это сейчас моя старуха – согнувшись в три погибели, словно что-то обронила и все никак не найдет, ходит, а по молодости, она о-го-го была! Что степная кобылица! Резва, вынослива и статью в грязь не ударила… зря что ли пяток воев на свет народила, да еще дев-чат столько же. Эх! – вновь стукнул он клюкой о землю, предавшись приятным воспоминаниям, – что и говорить…

В толпе вновь засмеялись. Однако, без какого-либо дурашества, открыто и весело.

– Смейтесь, смейтесь, дурни, – на этот раз не обиделся старик, – вот доживете до моих лет, интересно, как смеяться-то будете?

Сколот, слушая в пол-уха перебранку горожан, подумал: «Не знаю, как Ладуня, но моя Радослава уж точно была не чета заморской краса-вице. Однако, не судьба…». Прошли годы, но он по-прежнему продол-жал величать Радославу своею, даже ее смерть в том не помешала. Тут взгляд его упал на комонную группу, хотя остальные горожане были все пеши, пробившуюся почти к вратам крепости, где должна была стоять княжеская чета, встречающая кортеж сына. «Смотри ты, – мысленно удивился Сколот, – и последние посетители корчмы тут, во главе со своим предводителем, гарцующем на вороном коне. И не просто тут, а верхом и в первые ряды пробрались: то ли сильно любопытствуют, то ли что-то злое умыслили против князя. Не иначе… Вон, и место выбра-ли приличное: возвышенное, удобное для стрельбы из лука, да и мета-тельным ножом запросто можно любого из княжеской семьи поразить на таком расстоянии. И Вран с ними… Он-то что забыл… или опять без сурьи жаждой страдает… – Сколот прикинул расстояние на глаз: не более тридцати шагов, а хороший воин мечет метательный нож до пя-тидесяти шагов, а то и более. – И путь к отступлению, случись такое, открыт. До ближайшего леска место чистое – ничто не мешает. Тем бо-лее, при конях. Остальные-то, в том числе и мы, пеши, не комонны – попробуй, догони, если кинутся наутек… Надо своим сказать, чтобы поближе к ним придвинулись, на всякий случай… Береженого – и Сва-рог бережет, а не береженого…» Размышляя таким образом, Сколот наклонился к одному из своих сопровождающих и что-то шепнул тому на ухо, и вскоре его малочисленная группа почти незаметно для окру-жающих стала медленно перемещаться к воротной башне крепости, по-ближе к незнакомым всадникам и болтливому Врану.

Между тем, праздничная кавалькада, миновав разномастное город-ское предместье, приблизилась к крепости. Призывно и торжественно пропели сигнальные трубы прибывших, звеня медью и играя солнечны-ми зайчиками, извещая княжеский двор и дружину о прибытии важных и желанных лиц. Со стен ответили другие, не менее звучные и торжест-венные. Врата крепости открылись, и оттуда вышли встречающие: сам князь Дажин в праздничной одежде, но без оружия и брони, княгиня Ладуня, также нарядно одетая, и еще десятка два ближних родственни-ков, старшая дружина в бронях и оружны, несмотря на жару, по случаю столь торжественного события, а также жрецы града. На руках Ладуни был ребенок.

– Видать, то самое последнее дитя княгини – малолетняя княжна Лебедь Сва, – заметил тихо один из спутников Сколота, имея в виду ребенка на руках княгини. До этого момента он и слова не проронил, а тут, увидев последнее дитя княгини Ладуни и князя Дажина, не сдер-жался, прокомментировал.

– А тот малец, лет восьми – десяти, что так прижимается к княгине, – последовал его примеру другой спутник Сколота, – по-видимому, и есть их внук, княжич Боян.

Эти слова относились к нарядно одетому отроку, державшемуся за свободную руку княгини Ладуни.

– По всему видать, так оно и есть, – согласился с товарищем Ско-лот, и очи его против его же воли увлажнились. – Сирота – даже в кня-жеской семье все равно сирота. Другие его сверстники вон как резвятся, радуются. А этот тих. К бабушке льнет, словно защиты ищет… словно не отец родной из чужих краев возвращается, а дядька чужой…

– Чужой, не чужой, а столь долго и не видел он отца-то: люди ска-зывают, не менее года в Империи-то Бус находился. За это время и по-забыть не долго, – отозвался первый спутник.

– А вот тот старец, – произнес раздумчиво, словно взвешивая каж-дое слово на вес, третий товарищ Сколота, – скорее всего, сам знамени-тый волхв Сварога – Златогор. Седой, как лунь. Сколько же лет ему ми-нуло?

Дружинник Сколота не ошибся, ведя речь о русколанском волхве, это действительно был Златогор, седмицей ранее прибывший в Кияр Антский из дружины Буса и теперь встречавший Буса и его супругу вместе с княжеским домом.

– Сам подумай да подсчитай… – вновь отозвался первый сопрово-ждающий.

– Десятков восемь?..

– Если не более.

– Но как держится!

– Еще бы. Любого молодого за пояс заткнет.

– Говорят, отходит от дел…

– Не слышал.

– Злата на свое место метит.

– Злата? Это, какого такого Злата?

– Да второго сына князя Дажина…

– Это хорошо. Злат – стоящий княжич, книжник и ведун… Сдю-жит.

– И откуда вы все это знаете, – удивился таким познаниям своих спутников Сколот, не замечавший ранее их особого интереса к подоб-ным проявлениям. – Вроде бы постоянно при мне – и на тебе: обо всем и про все знают.

– Слухом земля полнится, – засмущались сопровождающие, – а уши наши воском не залиты, и глаза, слава Сварогу, бельма не имеют. Что-то и на их долю приходится. В нашем деле, как говорится, держи рот на замке, а уши и глаза открытыми…

– Это хорошо, что наблюдательны и все примечаете, в том числе и слухи… разные, – отозвался на то Сколот, – но за разговором не забы-вайте и за теми молодцами приглядывать. Не упустите их из виду. Что-то не нравятся они мне, хоть и ведут себя пока пристойно…

– Можешь не беспокоиться, – заверили Сколота его спутники. Дружно заверили. – От глаз наших не скроются.

Группа комонных, к которой Сколот со своими сопровождающими незаметно приблизился на довольно-таки близкое расстояние, действи-тельно пока вела себя тихо. Не вызывал беспокойства и Вран, по-прежнему отиравшийся среди этой группы. Но вот княжич Бус, оставив наряженную карету, почти подъехавшую к воротам крепости, где ее встречали Дажин и его семейство, молодецки соскочив с коня, скорым шагом направился к родителям, чтобы приветствовать их. Все внимание присутствующих, в том числе и спутников Сколота, враз переключи-лось на сцену встречи княжича с князем. Было видно, что Бус что-то говорит родителям, привстав на правое колено, а затем, приподнявшись во весь рост, крепко целует мать и отца и спешит вновь к карете, откуда выносит на руках свою суженую. По-видимому, Эвлисия что-то сказала Бусу, и он осторожно ставит свою молодую жену ножками на землю и, взявши ее за руку, подводит к родителям. Все притихли, наблюдая за тем, как родители Буса встретят его супругу.

В этот момент Сколот краем глаза заметил какое-то движение в группе конников, за которыми приглядывал со своими товарищами. Он скорее догадался, чем увидел, что вожак этой группы пустил стрелу в княжича и его встречающих. Не успел раздаться сухой щелчок тетивы лука, как Сколот крикнул своим спутникам: «Держи татей!» – и бросил-ся со всех ног к комонным, которые уже подбирали ловчее поводья уз-дечек, чтобы сорвать с мест своих борзых коней, застоявшихся и давно перебиравших ногами.