Текст книги "Царица воинов (СИ)"

Автор книги: Михаил Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 51 страниц)

Мы изменили жизнь друг друга. Мой вклад был ясен сразу – я спасла его от гибели, ещё на корабле один из моих людей заметил у него кинжал на бедре и хотел метнуть в него копьё, я же отвела удар, его вклад стал ясен позднее, пока же мы наслаждались встречей. Ты знаешь, что меня всегда тянуло к сильным людям, и я не видела ничего плохого, зажжённая огнём юности, чтобы разделить с ним ложе, он тоже не мог устоять, ибо это была сильная страсть. Он говорил, что чувствует себя Энеем или Одиссеем, я же почти верила, что смогу стать из дочери моря начальницей целого флота, и вместе мы покорим весь мир, омываемый морем до Геракловых столпов.

Я получила деньги, взяв половину долговыми расписками в счёт нашей дружбы, и, при расставании, он обещал, что мы встретимся, когда он обретёт силу, то обязательно пошлёт ко мне вестника. Мы встретились раньше, чем я ожидала. Прибыв в Милет, он сразу поднял на ноги городскую стражу и нанял многих людей, что напали на нас, ничего не ожидавших и расположившихся на берегу. Я ночевала в гостинице у моря, проснулась, когда дом был уже окружён сотней человек, им пришлось поджечь его, чтобы выкурить меня, прыгая с крыши, я сильно разбила ногу, была ранена копьями и кинжалами, но судьба не сулила мне смерти, он сам появился там и велел взять меня живой.

У меня больше не было возможности поговорить с ним, да я и не хотела, испытывая лишь ярость, когда была в сознании. На маленьком и пустынном островке близ побережья, на длинном пляже, где волны тихо шептались, они соорудили три десятка крестов для распятия, ему пришлось заплатить немалые деньги, чтобы всё это устроить. Большинство людей из моей команды были умерщвлены ещё до распятия и повешены мёртвыми, но меня и нескольких других оставили живыми. Нас привязали к крестам утром, туго оплели плечи, руки и бёдра верёвками, потом ко мне подошли трое его рабов, и, как он велел, сломали мне ноги ударами молотков. Так он захватил и покарал нас, пиратов, сам созерцал за происходящим с борта корабля, я же провисела на кресте до ночи, и часовые из милетян следили за мной. Лишь под покровом тьмы храбрец Менекрат из критских пиратов на своём судне совершил дерзкий рейд, и его люди сняли меня.

Довольно долго я возвращалась из этой тьмы, лишь божественная кровь позволила мне выжить, но кости ног срослись неправильно, и семь лет ещё я едва ходила по земле, чувствуя острую боль, предпочитала не спускаться с коня. Я поклялась ещё тогда, что убью его, отправлю этого дерзкого мальчишку в Аид, с тех пор прошло немало лет, однако уверенность моя в том, что мы ещё встретимся не уходила, я даже особо не искала его, просто знала, что буду вновь его видеть. Так он изменил мою жизнь...

– Вот, тебе самой судьбой предназначено идти к нему. Что ты будешь делать? – тихо сказала Габриэль, едва сдерживая слёзы, ибо всё словно сама пережила, даже больнее, чем сама. Они уже какое-то время никуда не шли, но сидели на поваленном дереве, и девушка смотрела на ноги любимой, помня их идеальную правильность и желая прикоснуться, но не решаясь. Зена видела её сомнения и сказала:

– Теперь этого нет, в далёкой стране я встретила человека, который вернул мне мои силу и ловкость. Ты же знаешь, что путь мой был длинен, и всего сразу не расскажешь, тебе придётся быть терпеливой. Что я буду делать, зная о приближении к Цезарю? Три года назад я бы ответила тебе, что отрежу ему голову, если саму не убьют, но теперь не сделаю этого. Я совершила много зла и в день преображения своего обещала божеству, что отныне буду стремиться к справедливости, теперь у меня нет времени на него, нет времени возвращать зло за зло, ибо большую часть жизни я этим занималась, и теперь можно надеяться лишь хоть что-то восполнить.

– Почему он сделал это?

– Я тоже думала об этом, впрочем, мне не так уж сложно понять, он был очень похож на меня. Он был искренен, когда говорил о желании своём, о предчувствии грядущего своего величия, дерзкий и не останавливающийся ни перед чем, он и меня посчитал судьбою уготованным испытанием. Думаю, он почувствовал мою силу и захотел победить меня, поэтому и обрёк на смерть. Мне это чувство знакомо...

– Выходит, мы будем спокойно заниматься там нашими делами, будто никаких римлян рядом вовсе нет?

– Так и будет, постараемся избежать встречи с ними...

Этот разговор они сохранили пока в тайне, решив, что нет нужды порождать в воинах лишние сомнения, даже приближённым не сказали, надеясь, что не придётся более к этому возвращаться. Зима, меж nbsp; Зима двигалась неторопливо, время терялось здесь, и лишь приветственный крик, волной льющийся по рядам воинов каждое утро, да неизменный распорядок занятий вносили какую-то упорядоченность в первозданное течение мира. Обычно они завершали переход по окрестностям к вечеру, когда тело уже едва двигалось в покрытом инеем металле, воины цепью втягивались в крепость и Зена, с улыбкой, смотрела, как они кутаются в плащи, сама оставаясь, кажется, неприступной для холодов. Члены отряда со временем приспособились к условиям и стали мало похожи на эллинов в своём военном снаряжении – многие сменили обычные подшлемники на фракийские шапки, вместо сандалий теперь носили только сапоги, лицо обматывали тканью, оставляя открытыми лишь глаза, некоторые стали использовать и штаны. Воительница отвергала все жалобы и просьбы не загружать тренировками в зимнее время, однако внимательно следила, дабы никто не заболел, и люди не чувствовали истощения от такого режима. тем, двигалась к концу, дни стояли тихие, и верхом наслаждения было после тренировки на открытом воздухе, когда от тела уже валил пар, заскочить в протопленную баню и погрузиться в горячую воду, у Зены и Габриэль была такая возможность, и они старались пользоваться ей как можно чаще. Приближение весны уже можно было почувствовать, но думать о предстоящем никто не хотел, воительница стала только больше времени проводить с любимой, понимая, что потом такой возможности не будет. Девушка была вполне довольна, только поддерживала настойчивые просьбы Александра, да и остальных рассказать завершение истории о Митридате. Наконец, Зена уступила им и согласилась устроить небольшой пир, где и поведает окончание.

Они собрались вечером в андроне занимаемого воительницей дома, ложа поставили поближе кругом, ибо сотрапезников было всего шестеро, сначала, как подобает, поели и уже за вином завели разговор. Теперь никто не хотел отвлекать Зену от рассказа иными темами, и все ждали, когда она начнёт, она же неспешно продолжила своё повествование.

– Вы слышали уже о времени его триумфа, один такой миг, после Зелы, и я с ним разделила, теперь же рассказ пойдёт о многих утратах, близких и для наших сердец, ибо вы помните, конечно, что и на Понте Эвксинском живут эллины, и война эта нанесла им чудовищный удар. Он хотел мира, я сама это слышала от него, ибо государство его было похоже к тому времени на рваную хламиду – мы вновь вернули Понт и Каппадокию, готовы были вторгнуться в Вифинию, но от царя отпали Боспор и Колхида, на эллинские приморские города уже никакой надежды не было. Римляне, впрочем, мира не жаждали, их новый командующий на этой войне, Помпей, собирал большую армию против нас, теперь у Митридата воинов было явно меньше, и мы отступали какое-то время.

Римлянин понял, что преследовать нас по разорённым областям можно долго, и повернул в сам Понт, нам пришлось последовать за ним, у одной горы мы встали на его пути в сильно укреплённом месте, ибо царь не желал пускать врага дальше. Однако неудачи преследовали нас, поначалу пришлось поменять место лагеря из-за недостатка воды, и теперь уже римляне более свободно осаждали нас, окружая валом и рвами, выставив цепь своих постов. Скоро продовольствие подошло к концу, сорок пять дней мы держались, люди безумели от голода, пожирали друг друга, пытались бежать к врагу, наказание было суровым, и множество распятых торчали на шестах вкруг лагеря, других сжигали заживо. Держаться дольше не было сил, и ночью Митридат вывел войско, мы ускользнули без сражения, но больных и истощённых пришлось перебить. Ночами мы шли, укрываясь от солнечного света в лесах, однако римляне упорно преследовали нас, и на третий день настигли на берегах Евфрата, у нас был наспех сооружённый лагерь, но отступать, не бросив войска, было уже невозможно.

Говорят, он видел сон в ту ночь, будто плыл на корабле и попал в бурю, оставшись одиноким среди обломков. Мне рассказывал это один из его телохранителей, впрочемnbsp; Торжественно рассказал он и об истреблении римлян в Азии, многие тогда шептались, что ждут такого же и в Македонии, однако подробности я узнала много позже. Из Ионии в Амфиполь бежало несколько человек, когда всё там обратилось в прах, лет в пятнадцать я постоянными расспросами заставила одного милетянина поведать, что он видел. , возможно, это просто легенда. Так или иначе, ночью римляне выступили к битве, это было удивительно, однако мы вовремя заметили опасность, и воины выстроились перед воротами. Наши стрелки в темноте были бесполезны, надежды на победу не было, поэтому царь оставил восемьсот лучших всадников, в числе коих была и я, при себе, когда пехотинцы наши обратились в бегство, мы, окружая командующего, ринулись на прорыв. Во тьме я потеряла царя из виду, но сама с группой всадников действовала удачно, римляне не ожидали нашего натиска, мы опрокинули несколько десятков, человек пятнадцать убили и вырвались из кольца, хотя, потоптали и многих своих, бежавших, подобно скоту, без пути. Крепость Синория была сборным пунктом, нас набралось там до трёх тысяч, там же царь раздал верным большие деньги из обширной местной казны, около третьей части всего моего состояния, что я заработала в жизни, досталось мне именно в тот день.

Долго рассказывать, как мы скитались по Армении, не нашли там помощи и обратились на север, в сказочную для меня Колхиду, там, в городе Диоскурия, мы зимовали. У меня было немало времени изучить эту землю, из-за Фасиса приходили вести о том, как римские войска ведут тяжёлую войну с иберами и албанами, им потребовалось несколько месяцев, чтобы сломить сопротивление этих многочисленных народов. К лету они вторглись в Колхиду, но мы покинули её ещё весной, отправившись на север.

Митридат словно обрёл второе дыхание, новую какую-то веру, именно из-за этого я осталась с ним, он много говорил о новой войне, грандиозном походе через Скифию, Фракию и Кельтику в саму Италию, и, казалось, что это осуществимо. Путь через Кавказ был изнурителен, пришлось сражаться с варварским племенем, зовущим себя ахейцами, впрочем, никакого родства у этих дикарей с эллинами не может быть, за горами же лежала мятежная страна. Дело в том, что один из многочисленных сыновей царя, Махар, к тому времени провозгласил себя правителем Боспора и закрепился в Пантикапее, против него предстояло обратить оружие, однако всё закончилось довольно быстро. Махар бежал от отца в Херсонес, однако это не привело к сдаче всех наших врагов, и Пантикапей пришлось штурмовать, как и ряд других крепостей. Я сама вызвалась в один из штурмовых отрядов для Пантикапея, мы поднимались под плотным градом снарядов, укрытые щитами, тогда я получила два ранения в плечо и спину, но снискала и славу, одной из первых ворвавшись на стену. Там был умерщвлен и другой изменник из царской семьи, Ксифар, Махар же был осаждён нами, но покончил с собой, так Боспор вновь вернулся под власть Митридата.

Уже укрепившись на Боспоре, мы пережили страшное землетрясение, какого ранее там не видали. Многие крепости осели, улицы обратились в руины, даже поля оказались расколоты трещинами в земле и не могли быть обработаны, людей же погибло неисчислимое множество. Во многом, именно из-за этого люди потеряли веру в царя, ведь сами боги показывали, что время его закончилось...

– Да, я слышал, что дрожь земли ощущалась и в Элладе, кое-где даже произошли обрушения, и море волновалось, – сказал Александр, всё это время не сводящий глаз с Зены, что представала в его воображении сарматской всадницей, играющей ослепительным бликом копейного острия.

– Это было великое горе. Удар застал меня на открытом месте, Ксанф, как и другие кони, лёг на землю, и я лежала рядом с ним, слышала, как люди молили богов, но сама особо не страшилась, ибо верила в защиту отца. Потом на улицах Пантикапея мы пытались спасти кого-нибудь из-под руин зданий, я с отрядом разбирала завал на месте школы, но живыми удалось достать лишь двоих учеников, остальные погибли.

– Расскажи о Митридате как о человеке, – попросила Габриэль. – Слыша о нём, как и о многих других славных людях, мне всегда хочется узнать не только о великих делах, но и о том, какими они были сами по себе. Ты близко его знала?

– Ну, это не так просто сказать, насколько мы хорошо узнали друг друга. С одной стороны, я не принадлежала к числу его близких друзей, и познакомилась с ним уже на закате его жизни, когда страсть в нём начала угасать, как к женщинам, так и к сильной дружбе. С другой же стороны, он не сомневался в моей верности, и я могла свободно присутствовать на собраниях самых доверенных командиров, он всегда был внимателен к войску, и много общался с нами, тренировался на виду солдат. Один на один царь со мной о каких-то личных делах никогда не говорил, но иногда он собирал близких и не очень друзей, на пиру ли или просто у костра после охоты, и долго рассказывал что-то, строил планы. После Зелы и я стала гостем таких собраний, делила трапезу с детьми царя, наложницей его Гипсипилой, что изображала из себя воина, военачальниками и знатными пиратами, послами варварских народов. Из детей Митридата мне более всего приглянулся Фарнак, достойный преемник отца, человек храбрый и решительный, да Клеопатра, отчаянная девушка, что потом с горстью воинов выдерживала осаду в Фанагорее.

Так вот, царь собирал нас и долго говорил, особенно любил обращаться к тем из нас, кто был молод, вспоминая о многих трудах жизни своей. Он рассказывал, как боги заботились о нём, посылая спасение, как ещё ребёнком он избегал яда и козней своих противников, хотя и не говорил нам, что за всеми этими попытками стояла его собственная мать. Обладая хорошей памятью, он припоминал свою жизнь изгнанником, когда же жар вина охватывал его, особенно в последние пару лет царствования, он сокрушался о многих несчастиях в жизни своей, о том, что в двадцать лет ему пришлось казнить брата, потом же он потерял многих сыновей и жён, нежных сестёр своих, иные же предали его, и вновь он проливал родную кровь. Впрочем, такое бывало не часто, обычно он обращался к славным моментам прошлого, говорил о своих победах в Колхиде и на Кавказе, о дерзком путешествии по римской провинции Азии, о том, как он встретился на переговорах с каппадокийским царём Ариаратом, и этот царёк попытался ударить его при разговоре кинжалом, но попал в панцирь, тогда уже сам Митридат уложил его замертво своим кинжалом прямо на глазах вражеского войска.

Он полюбился мне своим благородством, твёрдостью на раз выбранном пути, хотя, и печально было видеть, как судьба наносит ему удар за ударом. Впрочем, я хотела бы сегодня завершить свой рассказ, поэтому доскажу вам конец этой истории.

Итак, мы готовились, не взирая ни на что. В войско записывали рабов и всякий пришлый сброд, налоги увеличились многократно, ковали оружие, собирали лошадей, прибывали послы от многих народов – фракийцев, бастарнов, кельтов, сарматов, что говорили о новых военных кампаниях. Катастрофа была практически неизбежна, как я сейчас понимаю, но тогда мы жили лишь предвкушением похода, приходили хорошие новости от многих племён, скифы уже доставляли и военные отряды. Пожар вспыхнул поначалу в Фанагорее, местные эллины восстали против насилий варварского гарнизона, и люди царя не смогли удержать акрополя, потом от нас отпали и другие эллины – Херсонес, Феодосия, Нимфей. Здесь я впервые серьёзно разошлась с Митридатом, ибо поддержала эллинов, своих единокровных, а не варваров, ради призрачной цели похода я не желала, чтобы эллинский народ оказался в рабстве. Тогда я уже командовала отрядом в шестьсот человек, ибо опытных начальников у него осталось мало, однако царь не снял меня, да и наказывать мятежников сил уже не было.

Совсем незадолго перед днём выступления произошло неизбежное. Потом говорили, что Фарнак давно уже хотел остановить отца, губящего родное царство ради безумного желания ворваться в Италию, что он предпочёл судьбу своего народа родственным чувствам, пожалуй, я готова поверить в это. Переворот произошёл быстро, Фарнак в одну из ночей перетянул на свою сторону римских перебежчиков и многие отряды понтийцев, утром они поднялись в вооружении и с победным кличем двинулись на дворец, их поддержали почти все остальные, из стремления или страха, скоро и флот поднял крик. Мои люди, ночевавшие в лагере, тоже переметнулись, я же сама тогда была в крепости и выехала навстречу мятежникам вместе с царём, надевать доспехи не было времени, но оружие я прихватила.

Мне и сейчас сложно сказать, почему я сделала то, что сделала. Его телохранители почти сразу пустили коней к войску и мирно останавливались, показывая, что верны Фарнаку, тысячи людей смотрели на меня, кожу кололо словно острыми иглами, и тогда я ударила коня по бокам и двинулась от царя. Я не смотрела на него, просто отъехала в сторону, опустив копьё вниз, за моей спиной кто-то нанёс смертельную рану царскому коню, верные и предавшие коротко схватились, но на самого царя никто меча поднять не посмел. Потом я уже особенно не следила за происходящим, знала, что они штурмовали крепость, а он отпустил от себя всех и принял яд, но не умер, лишь удар меча положил конец удивительной его жизни...

Не знаю, каково вам это слышать, ибо вы представляете меня героем богоизбранным и исполненным чести, но я предала его в тот день. Могу сказать, что смерти я не боялась, просто чувствовала, что судьба моя более не связана с ним, что мне надлежит идти дальше, это, конечно, не меняет того, что я просто темна душой и зло творю. Я не давала клятвы быть с ним до смерти, но всё же чувствую вину, и это тяготит меня до сего дня, знаю, что никогда не оставит...

Так она закончила, освещаемая трепетом горящих светильников, что лишь ещё острее подчёркивали её тьму. Часть этого тёмного её прошлого передалась и остальным, дав повод для размышлений на долгое время, и у каждого это были свои мысли – о судьбе народа эллинского, или о непрочности славы земной, лишь Габриэль всем сердцем чувствовала боль любимой как свою, и только прочнее привязывалась.

Глава 5. Путь во тьме.

Тихая весна вошла в мир почти незаметно, для Зены были важнее не числа календаря, но природные изменения. Когда после дождя на целых десять дней установилась тёплая и солнечная погода, и земля просохла, она решила, что пора выступать. Всё было готово заранее – каждый воин изучил своё снаряжение и привык к тому весу, что предстоит нести дополнительно, приготовлены все лошади, как для всадников, так и для поклажи, каждая необходимая вещь, будь то бурдюк для воды или мешок, была проверена. Несколько иллирийцев захотели присоединиться к походу, против Каллисто они ничего не имели, но жаждали славы и мужского удела. С учётом их пополнения, отряд стал насчитывать сто тридцать пять человек, из которых тридцать два были конными, восемьдесят имели полноценные доспехи, и двадцать три выступали как легковооружённые.

Прощание с крепостью было коротким, многие смотрели со стен, стояли вдоль дороги, Агрон выехал на своём коне немного проводить уходящих и торжественно сиял парадным одеянием, но и он остался позади, а скоро и сама Промона скрылась за горой. Идти первые дни нужно было по землям либурнов, племени дружественного, поэтому опасность не давила, даже среди мрачных лесов и гор, когда моря не видно, сердце не так щемило, и дышалось легко. Зена ещё до выхода построила чёткую схему движения – впереди двигались почти все всадники, имевшие при себе только оружие и воду, далее шла основная змея отряда, где каждый воин нёс своё вооружение и шест со снедью и инструментом, по примеру римского войска, вьючных лошадей было совсем не много, они несли часть продовольствия и снаряжения, телег же только две, замыкали шествие трое всадников, что следили за отстающими. Даннотал и Винд, скордиски-проводники, избрали дорогу по Иллирии, в основном, вдоль побережья, сказав, что так будет быстрее и не слишком опасно, ибо все римские колонии остались на юге, потом же предстояло найти путь сквозь альпийские горы.

Зена с Габриэль находились среди всадников, тут же были и Персей с Ономакритом, Александр же следил за пешей колонной, а Ферамен возглавлял замыкающих. В пути говорили немного, ибо старались двигаться максимально быстро, и привалы были коротки, вечерами же усталость затягивала в оцепенение сна. Через пару дней дорога вышла на морское побережье, и бурные волны сопровождали их по левую руку, но потом путь вновь повернул вглубь иллирийской земли, где волки следили за людьми из крепостей могучих елей на хребтах гор. Поселения они старались проходить быстро, чтобы не порождать слухов, да и в целях безопасности, ибо деньги везли немалые, Зена научила воинов ставить, если понадобится, укреплённый лагерь, но обычно они разбивали простой, лишь выставляя часовых. За всё время пути по Иллирии племена их не тревожили, несколько вождей только просили поучаствовать в набеге, но времени отвлекаться не было.

На ночных стоянках Зена часто беседовала с воинами, желая узнать мотивы и характер тех, над кем начальствует, запоминая их имена. Обычно она собирала их по четыре-пять человек, и они рассказывали о жизни своей. О других рассказывал Александр, успевший в качестве командира познакомиться со многими, Габриэль тоже любила послушать, как он говорил, указывая на освещённых соседним костром людей:

– Этот, вот, Лисимах из Мантинеи, копьё разбойников фессалийки навсегда упокоило его брата, и он нашёл в себе мужество обратиться к мести, хотя его сосед, у коего жена и отец сгорели в разграбленной усадьбе, даже за ворота дома выйти не осмелился. Рядом с ним ахеец Битон, что поклялся отомстить за друга, коему киликийцы перерезали горло перед выступлением из Патр. Этолиец Диоген никого не потерял и не следует за отмщением, просто он был восхищён твоими деяниями и пожелал обрести славу, храбрый юноша, каких я ценю.

Среди воинов Александр указал воительнице и на её соотечественника, некоего Фаона из Македонии, что переселился на Пелопоннес, потом же вступил в отряд. Она захотела сама поговорить с ним и пригласила к своему костру, где спросила:

– Почему ты, Фаон, покинул родную землю, что привело тебя к нам?

– Я мирно жил в Македонии, близ Пеллы был мой дом, никогда и не помышлял о том, чтобы взяться за меч, но боги послали мне многие беды. Соседями моими стали фракийцы, прогнавшие с земли местных селян, они были из могучего рода, и скоро никакого житья мне от них не стало. Ты же знаешь, сама живши в Амфиполе, что это нередко у нас случается, они хозяйничают в Македонии, подобно зверям диким, отбирают лучшие земли, днём они словно земледельцы, но по ночам становятся разбойниками, если же собираются в стаи, то утраивают большие набеги. Сначала они крали моих овец, оспаривали у меня небольшое поле, удалённое от основной моей земли, потом начали забрасывать камнями жену, когда она ходила за водой. Я пытался жаловаться властям, но, воистину, вся Македония была предоставлена римским наместником самой себе, чиновники лишь грабили города и позволяли творить насилие всем, кто платит.

Однажды они пришли ко мне в дом, человек пять, на груди у всех болтались ножи в кожаных ножнах, они смеялись, когда говорили мне, чтоб я убирался из дома в течение месяца, если хочу сохранить жизнь. Тогда я ничего им не ответил, но в душе моей поселился страх, я начал подумывать о переезде, продаже дома и земли, о том, чтобы всё это бросить, я, конечно, и помыслить не мог, ибо нам больше не на что было жить. Да, пожалуй, мы бы уехали от них подальше, но не успели. Я не сказал, что у меня был сын, единственный мой ребёнок, ему было тогда десять лет. Они пришли, когда меня дома не было, в последнее время я боялся покидать своих, но здесь было важное дело, касавшееся поиска покупателей на землю, и я уехал в Пеллу. Несколько человек вечером подкрались к дому и подожгли его, сын проснулся от шума и вышел, схватив мой посох, один из них ударил его ножом в грудь и убил на месте, жена смогла выбраться из горящего дома, спрыгнув с крыши, она обгорела и мучилась потом. Вернувшись, я мог только плакать, наверное, поэтому она и ушла от меня, вернулась к отцу, городскому горшечнику, что едва сводил концы с концами, я же захотел уехать как можно дальше, забыть всё. Поначалу я был моряком на грузовом судне, потом же стал работать в порту Эгиона, мне повезло, что сбережений моих хватило на плетёный щит, пять дротиков и кинжал, и я попал в отряд. Говоря честно, я вовсе не лучший из твоих легковооружённых, Александр взял меня из жалости, услышав мою историю...

– Почему ты оказался среди нас, Фаон?

– Я устал быть слабым, просто больше не могу.

– Не удалось всё забыть?

– Нет, всё остаётся со мной, в снах я иду знакомой тропой к родному дому вновь и вновь, – македонец содрогнулся всем телом. – Судьба играет нами, и я только сейчас понял, что лучше было погибнуть с оружием в руках на пороге своего дома, чем пережить всё, что случилось со мной. Теперь ничего не вернуть, но у меня есть цель – стать достойным своих предков и вернуться, чтобы расставить всё по местам.

– Я помогу тебе стать воином, – кивнула Зена. – Знаешь, я дала себе обещание, что, если вернусь живой из похода, то обязательно навещу родные края, мне тоже надо расставить кое-что по местам. Так, если хочешь, я могу помочь тебе, буду твоей гостьей, ибо чувствую и свою вину, ведь я поражала врагов во многих землях, родной же не помогала всё это время.

– Думаю, я отвечу тебе, когда цель похода будет достигнута, ранее не хочу ничего планировать, никаких планов, только надежда в сердце...

Суровые и мрачные леса вдоль дороги, простой земляной полосы, часто терявшейся в траве и тенях, навевали мысли о диких зверях, что крадутся во тьме. Волков видели часто, иногда вдалеке показывался и медведь, что вставал на задние лапы и смотрел на людей, но в разговорах поминали и львов, царствовавших здесь в былые времена. Разговор о них обычно начинал Персей, говоря:

– Раньше здесь было много львов, они бродили по этим диким горам, доходя до Олимпа и реки Нест во Фракии. Может, они и сейчас наблюдают за нами?

– Да они исчезли давно, – возражала Габриэль. – Последних истребили во времена македонских царей.

– Так-то оно так, но, только, я слышал, что в самых диких уголках, где спят тёмные пещеры, очень редко ещё можно встретить льва, – не сдавался юноша. – Следи за дорогой, возможно, нам повезёт его увидеть.

Девушка не верила, но всё же смотрела, временами казалось, что плотная стена леса теплится золотистыми глазами, и трепет листвы становится похож на дыхание, вечерами же сами горы были как замершие львы. Стремительно уходя в ночь, гигантские львы тихо лежали, подняв хребты, и украшавшие их гривы, тёмные леса, были мрачны, они ждали оживляющей луны, что всё меняет. Такой проходила пред ними Иллирия, по левую руку вновь появилось море и больше уже не скрывалось за горами, кораблей на бурных волнах ещё не было, и лишь птицы белыми точками качались в воде.

В этой первозданной земле люди начинали иначе воспринимать время, и многие забыли, какой шёл день месяца, осталась только луна, отмерявшая свои рождения и смерти. Эта луна всех объединила, воины забыли свои полисные календари, почти никогда не совпадавшие друг с другом, полный круг луны они теперь полагали месяцем, считая от новолуния, хотя оно и не совпадало с началом месяцев календарных. Даже Зена полагалась на луну, лишь делая отметку на табличке после каждых десяти дней, Габриэль же и вовсе не помнила, закончился ли уже афинский мунихион, она просто смотрела, как золотится стареющий месяц, оставляя лишь несколько дней до обновления.

Молодёжь в отряде скрашивала себе жизнь тем, что придумывала для воинов и предводителей разные прозвища, начало этому положили Персей с друзьями из Аргоса, потом же подхватили и остальные. Александра они прозвали Ксифосом, ибо он был прямым и жёстким как меч, да и всюду бродил со своим мечом, подчёркивая воинственность. Габриэль стала Сирийкой из-за необычного имени, иногда же её звали Сафо, намекая как на стремление писать, так и на любовь к Зене, Ономакрита называли Разбойником, Ферамен прослыл Одиссеем за свои хитрость и страсть к путешествиям. Саму предводительницу они нарекали многими именами, ибо её окружали тени мифов, она была и Сотерой, и Царицей воинов, и Богиней, и Сарматкой, впрочем, её собственное имя говорило больше любых прозвищ.

Либурны, жившие на севере Иллирии, встречали их хорошо, уже зная от собратьев из Промоны, что они гости Агрона, достойного вождя, впрочем, предупреждали, что скоро отряд вступит в земли япидов, которые не чужды грабежа. На побережье эллины могли видеть, как либурны готовят к спуску на воду после зимнего простоя свои быстрые суда, обновляют краски и глаза по бортам, многих это зрелище влекло в море, словно память предков билась в крови. Накануне новолуния они вступили в земли япидов, и проводники указали на первые их поселения, как они знали, городов у этого народа было всего три, люди же, в основном, жили в больших и малых деревнях. Это была последняя богатая плодами сельского труда местность, далее отряд ждали бедные и гористые земли, где у населения почти не водилось лишнего продовольствия, поэтому, в любом случае, запасы надо было пополнить здесь. Ради этого надо было подступиться к поселениям япидов и не спешить пройти их область побыстрее, хотя об опасности никто не забывал.

В сельской местности многие япиды, начавшие работать на земле, удивлённо смотрели на вооружённый отряд и сбегались под защиту своих земляных укреплений. В это время года они были особенно уязвимы из-за необходимости вовремя вспахать поля и произвести посев, поэтому войны на своей земле опасались и вели себя мирно. Варвары согласились на переговоры, когда узнали, что отряд не собирается нападать на них, они даже продали кое-что из своих запасов, хотя и меньше того, на что рассчитывали эллины. Япиды рассказали через людей, знавших иллирийский язык, что сами они путников не грабят, но живущие близ них карны, что занимают часть горы Окры, известные разбойники, и мимо них придётся пройти. В невинность япидов Зена не поверила, предпочитая не испытывать судьбу и поскорее миновать их земли, пока они не собрали молодёжь в значительном числе, однако слова о карнах учла, ибо и скордиски говорили, что это племя пастухов известно грабежами. Уже на следующий день пути стала видна синеватая тень могучей горы, и немалые тяготы предрекала она, как чувствовали многие.