Текст книги "Царица воинов (СИ)"

Автор книги: Михаил Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 51 страниц)

– Нет, нет. Не сковывай себе руку, захвати лучше за одежду и бей прежде, чем враг успеет использовать свой кинжал, старайся коленом придавить запястье, – учила и тут воительница, прекратив на время сопротивление. – Держи так, чтобы удобнее было бить в печень и живот, если надет панцирь – бей в пах.

Через короткое время они уже отдыхали, и Зена надевала на голову разгорячённой девушки её шапку, напоминая, что зима коварна, та же лежала, чувствуя, как плавится снег в пальцах, на лице её алел свежий порез, и на плече кровь сочилась под хитон. Аресова дочь прилегла рядом, положив голову на руку, и собрала ладонью кровь со щеки любимой, она сказала, уже успокоив дыхание:

– Твоя кровь – это плата мне, даже не желая этого, я проливаю кровь твою, и в этом, похоже, наша судьба, но она печальна. В этом есть что-то, сложно передать. Ты теряешь невинность, взяв кинжал, уже не будешь прежней. Я словно вижу тебя новой.

– Ты будешь любить меня такой? Ты полюбила меня совсем ещё юной, мне кажется, именно чистота моя тебя привлекла, но я изменилась.

– Я знаю, кто ты. Знаешь, я любила разных людей в жизни своей, словно разматывая свиток памяти, я могу назвать их имена, и образы предстают из мира мёртвых. Любила прекрасного Агафокла, атлета, побеждавшего на многих состязаниях, он был моим первым мужчиной, когда мне было пятнадцать, следовал за мной на пиратское судно и пал при нападении на Кипр. Любила, хотя и недолго, римлянина, бывшего моим пленником, человека рокового для меня, ибо никогда прежде не встречала я столь сильной воли у смертного, я позже расскажу о нём, ибо это важно. Любила выросшего среди фракийцев тёмного красавца из Лисимахии, его настоящее имя было Темен, но все знали его под прозвищем Барайас, с ним я прошла половину мира и вернулась назад, потом же убила его собственной рукой, и это зло тяготит меня. Вот, я разматываю свиток свой до конца, и там – ты. Я знаю, что ты последняя моя любовь, и больше уже не будет. Не спрашивай, откуда я знаю, просто слушай. Всё, что было прежде, было лишь бледной тенью тебя, и вся моя прежняя любовь была лишь пеплом перед этой любовью, что ты порождаешь. Мне кажется, что я умру с твоим именем на устах...

– Не пророчествуй, ибо тебе не дано знать, – прошептала Габриэль, почувствовав от слов Зены, как острая игла колет в сердце, ибо знала, что любимая её говорит лишь как есть. – Помни, что смерть не так сурова, коль бог ведёт сквозь тьму.

– Да, так говорится в пророчестве. Только ведёт ли меня бог? Как узнать?

– Я буду молиться Зевсу и Афине, дабы были благостны к нам, ибо, воистину, мы стараемся следовать традициям, установленным самими богами и их детьми, – уверяла её девушка, сев на снегу. – Так ты не боишься перемен во мне?

– Ты рождена, чтобы потерять невинность свою и стать той, какая ты есть. Я знала, что так будет, и знала, что не утрачу любовь к тебе. Уже в первые наши дни вместе я хорошо понимала, что тебе предстоит, коли отправишься со мной, и никогда не взяла бы тебя, если бы ты была не готова к переменам.

– Что тебе во мне понравилось?

– Ну, у тебя хороший костяк, я сразу заметила, что ты крепкая и способна будешь развить своё тело, стать быстрой и умелой. За девчонкой в тебе я уже разглядела тебя нынешнюю, – улыбнулась Зена. – Впрочем, ты нравилась мне и белокожей девушкой, в коей гладкость преобладала над силой, но ты хороша и новой.

– Пойдём, я уже начинаю замерзать, – потянулась вперёд Габриэль. Воительница подхватила её и велела ещё поработать немного с кинжалом, пока она приготовит их походную пищу к употреблению. Обычно пищу готовила Габриэль, выполняя свою роль младшего члена в их воинском союзе, но, когда дело касалось дичи и костра, за дело могла взяться и Зена, ей это доставляло и удовольствие, как она говорила, проявлялось наследие её матери, хозяйки таверны. Пища и вино хорошо разогрели их, поэтому, оставив это своё постоянное место отдыха в порядке, они решили ещё поохотиться.

Преследуя отбившегося от группы оленя, они поднялись на одну из гор, зверь всё уходил, и девушка уже начала поговаривать, что они пытаются повторить деяние Геракла, гнавшего лань не один месяц, но Зена не останавливалась, лишь напоминая спутнице, что та обещала не отставать от дочери божества. Только увиденное внизу заставило её, наконец, остановиться, там, на дороге, бегущей сквозь покрытый белыми пятнами лес, ехал всадник с копьём за спиной, что поднял руку, приветствуя их.

– Кто это? – присмотрелась Габриэль. – Если глаза мне не изменяют, это женщина. Ещё одна воительница?

– Дочь одного из либурнских вождей, что правит в соседней крепости, я видела её, когда ездила туда посмотреть карты, – ответила Зена и помахала девушке рукой.

– Почему она с оружием?

– Мы покинули земли Эллады, где удел женщины связан с домом и мирной жизнью, и где я кажусь женщиной удивительной, здесь, на севере, жёны берутся за оружие довольно часто. Ты слышала, конечно, о скифах и сарматах, но и среди иллирийцев, фракийцев, даже македонцев женщины, познающие военное искусство и охотящиеся наравне с мужами, встречаются довольно часто. Давно, во времена Александра Великого, как гласят легенды, его сестра Кинна была умелой воительницей и всадницей, когда властитель мира умер, она возглавляла войско в походе против иллирийцев. Здесь ей противостояла не менее грозная противница, иллирийская царица, что лично выступила на коне в бой, по легенде, Кинна пронзила иллирийку копьём и сбросила с коня, увенчав себя славой победы.

– Так жёны иллирийцев и сейчас следуют такому образу жизни?

– Только из знати. Во время, когда я владела крепостью во Фракии и совершала походы, среди моих воинов были три таких, беглые дочки вождей, впрочем, вершин искусства нашего они не достигли. Эта, кстати, тоже просилась к нам.

– И что ты ей ответила?

– Я отказала ей, ибо это будет уж слишком – иметь столько воинственных женщин в отряде, не известно ещё, как к этому отнесутся кельты, а их помощь нам понадобится.

– Ты видела когда-нибудь этих кельтоскифов, что живут за Истром? Говорят, что они вовсе дики, сражаются обнажёнными, а их женщины совершают кровавые расправы над пленниками, – Габриэль была рада поговорить, чтобы покончить с сомнительной погоней за оленем, она любила эти истории из прошлого, что возникали из подобных вопросов, поэтому искала любой удобный момент, дабы разговорить Зену.

– Я мало их знаю, ибо из своих дебрей лесных они почти не выходят, не видела я их ни в армии Митридата, ни среди бродящих по Фракии и Македонии пришельцев, однако однажды мне довелось с ними столкнуться, – воительница присела на камень, показывая, что с преследованием покончено. – Это было в земле гетов, когда я искала помощи против римлян у любого из племён, тогда мне пришлось проехать немало пустошей и мрачных лесов. Где-то на западной окраине обитания народа гетов, уже будучи их союзницей, я помогала отражать набег дикого народа, местные говорили, что они зовут себя свевами, похоже, это были именно те кельтоскифы, что обитают в землях, куда мы держим путь. Что о них сказать? Были они большинством светловолосы, повыше гетов ростом, хотя великанов, о коих много рассказывают, было среди них лишь два-три человека, около шести футов или чуть больше. В летнюю пору, когда было дело, многие из них, действительно, сражались с обнажённым торсом, облачённые лишь в штаны и пояса, тела покрыты татуировкой, как это принято и у гетов, часть была на конях, другие же – пешими, но все двигались очень быстро. Они варвары по сути своей, знают лес и перекликаются звериным языком, в строю же не бьются, сражаются с яростью, не страшатся боли, но умирают также хорошо, как и прочие смертные.

– Что ж, нас ждёт много трудов, – поёжилась, уже чувствуя холод, девушка. – А по поводу воинственных женщин думаю, что в этой суровой земле природа женская становится жёстче, и я тут меняюсь, ты сама видишь...

Зима двигалась неторопливо, время терялось здесь, и лишь приветственный крик, волной льющийся по рядам воинов каждое утро, да неизменный распорядок занятий вносили какую-то упорядоченность в первозданное течение мира. Обычно они завершали переход по окрестностям к вечеру, когда тело уже едва двигалось в покрытом инеем металле, воины цепью втягивались в крепость и Зена, с улыбкой, смотрела, как они кутаются в плащи, сама оставаясь, кажется, неприступной для холодов. Члены отряда со временем приспособились к условиям и стали мало похожи на эллинов в своём военном снаряжении – многие сменили обычные подшлемники на фракийские шапки, вместо сандалий теперь носили только сапоги, лицо обматывали тканью, оставляя открытыми лишь глаза, некоторые стали использовать и штаны. Воительница отвергала все жалобы и просьбы не загружать тренировками в зимнее время, однако внимательно следила, дабы никто не заболел, и люди не чувствовали истощения от такого режима.

Лучшим после таких переходов было повалиться без движения близ костра во внутреннем дворе большого здания, что отряд использовал как основной лагерь, и ждать, когда пища будет готова. Близость множества людей согревала, как и передаваемые меха с вином, воины долго не расходились по своим жилищам, предпочитая трапезу на открытом воздухе, начальники же собирались, обычно, в это время вместе, чтобы поговорить о делах насущных или просто побеседовать за чашей. В один из таких вечеров, когда небо было чистым, являя острый свет звёзд, а мороз на время отступил, Зена с любимой, Александром, Персеем и Ономакритом с сыном собрались вокруг одного костра, не имея особой темы для разговора, только стремление побыть рядом, прикоснуться к чему-то человеческому среди этой грозной природы. Поначалу Габриэль читала на память стихи Гомера, Александр поддержал её, приняв эстафету, однако киликиец отказался участвовать в поэтическом конкурсе, и разговор зашёл о воинственности римлян.

– Есть какие-то жернова во вселенной, что перетирают народы, какой-то круговорот, что одних возвеличивает, других же низвергает во прах, – говорил Персей, сильно волнуясь, ибо открывал сокровенные свои мысли. – Наше время прошло, лишь в прошлом мы можем видеть своё величие, время же римлян пришло именно сейчас, однако оно не продлится вечно, и когда-нибудь они станут подобием нас.

– Так, у эллинов нет надежды на свободу? – спросила Габриэль. – Нет смысла бороться?

– Мы боремся, ибо не можем иначе, сдаться не позволяет нам честь, но я не вижу образа победы впереди, – ответил юноша. – Нет пути, что пройдя, мы стали бы прежними, народом героев и любимцев богов.

– Нет, всё дело в нас самих, иначе и быть не может, – горячо возразил Александр. – Я не чувствую себя слабее их, я готов выступить с мечом против любого из них и не убоюсь. Мы потеряли способность воспитывать настоящих мужей, да и жён, если сказать по чести, города плодят лишь людей никуда не годных, способных только болтать о мужестве. Вы видели всё и сами. Услужливые мальчики, что готовы за деньги отдаться любому, продажные торговцы, жалкие философы, землевладельцы, плодящие долговых рабов, братья, продающие братьев, и матери, бросающие детей своих – всё это вы видели всюду в Элладе, однако, будь я проклят, если нет возможности это изменить.

– Ты прав, конечно, любой скажет, что видел это, – согласился Ономакрит. – Но как всё это можно изменить?

– Начинать с малого, как и всегда, но действовать решительно, взять один город и сделать граждан его достойными своих предков, потом соседям быстро станет ясно, насколько эти мужи превосходят их самих. Силой или убеждением мы целую область сделаем своей, потом же овладеем и остальной Элладой. Как изменить жизнь в городе? Прежде всего, нужно отнять сыновей у нерадивых матерей и тех, кто не заботится об их правильном развитии, воспитывать всех вместе, как было у наших предков, уделять большое внимание военным упражнениям и добродетели. Им понадобятся хорошие учителя, как ты, Зена, тогда им будет кому подражать. Каждый должен будет служить полису, и отказывающийся должен быть признан не достойным имени гражданина. Воистину, недостатка в чёрном рабочем люде и рабах мы не испытываем, но граждан нет...

– Многие будут против этого, ибо люди привыкли к жизни частной, когда нет нужды отвечать за целое государство, – выразила свои сомнения Габриэль. – Страх перед Римом гнетёт людей, все помнят, что было с желавшими сопротивляться.

– Страх поражает слабых, но нельзя давать ему распространяться, я хочу сильных собрать под единым началом, тех, кто не боится встретить смерть. Такие люди есть в каждом городе, только они разобщены, однако, собравшись, мы будем уже грозной силой, это видно хотя бы из того, как многого мы добились, собрав лишь полторы сотни мужей. Клянусь Аресом, ведь мы именно этим и занимаемся, только сильные пошли за нами, и мы дали им цель, ради которой они готовы шагнуть к смертной черте, – горячо и уверенно отвечал ей Александр.

– Да, знать бы, свершится ли это когда-либо и к чему приведёт, – лишь развела руками девушка, не желая ввязываться в спор.

– Между тем, римляне продолжают походы, и в Кельтике уже стоят лагеря их легионов, возможно, нам придётся близко подойти к ним, – вновь заговорил Персей.

– Удивительно это, как стремительно и ярко возвеличил рок этот народ, прежде никогда не бывало, чтобы от Геракловых столпов до Азии правил один властитель, – согласился Ономакрит. – Долго ли продлится это величие? Неужели, нет никого из царей и народов, кто мог бы сломить их могущество?

– Может, исход войны с парнами будет неудачен для них в Азии? – сказал его сын. – Впрочем, решительного сражения так пока и не случилось.

– Я знала лишь одного человека, который считал себя способным отсечь все головы римской гидры, как назвал её один наш соотечественник, и временами казалось, что он достигнет успеха, – произнесла Зена, что ранее молчала, слушая с закрытыми глазами.

– Митридат его имя, – угадала девушка, коей хотелось послушать какую-нибудь красивую историю, а не горячить кровь политикой. – Расскажи о нём, мне кажется, всем будет интересно услышать, ибо ты провела с ним немало времени. Большинство из нас думает, что знает об этом, но ты легко покажешь, что наши знания ничтожны, ибо мы питались лишь слухами, да короткими сообщениями, Александр же, возможно, извлечёт уроки для дела борьбы с Римом.

– Да, я, вот, в первый раз слышу, что ты знала Митридата, – подхватил Ономакрит.

– Это длинная история, а её, пожалуй, надо рассказывать с самого начала, ибо слишком много для меня сошлось всего в этом человеке, – потянулась Зена, и всё понимающая Габриэль тут же подставила бок, дабы ей было удобнее, – однако сегодня я начну её, возможно, закончив в другой вечер. Итак, слушайте же, что я знаю о Митридате, прозванном Дионисом и Евпатором, царе Понта.

Эта война началась в первый год сто семьдесят третьей олимпиады, мне было тогда пять лет, и я слушала рассказы о происходящем. Они были как мифы о героях для меня, уже потом, когда картина самой войны изменилась, я узнавала подробности от бежавших из Ионии людей. Человека, что сообщал нам все новости, звали Эпеем, он верил в Митридата и прилагал большие усилия, чтобы иметь самую точную информацию о происходящем, всех своих рабов посылал за новостями, он возглавлял царскую партию у нас в городе. Именно от него я узнала, что Азия захвачена царём, он передавал нам, собиравшимся вокруг него детям, как грохотали колесницы в победоносном сражении у реки Амнейона, как Митридата приравняли к богам в Пергаме, и сама Ника в театре спускалась к нему с небес. Мы разделились на партии тогда, одни не верили и сохраняли лояльность Риму, другие же стояли за царя и свободу эллинов, я помню, как швыряла камни в тех, кто отказывался поддержать нашего героя, из уст же Эпея мы каждый день слышали о свободе, возрождении сил эллинов и сиянии былых времён.

Торжественно рассказал он и об истреблении римлян в Азии, многие тогда шептались, что ждут такого же и в Македонии, однако подробности я узнала много позже. Из Ионии в Амфиполь бежало несколько человек, когда всё там обратилось в прах, лет в пятнадцать я постоянными расспросами заставила одного милетянина поведать, что он видел.

– Говорят, это было трагичное и удивительное зрелище, – сказал Персей.

– Это правда. Я словно воочию увидела, когда он описывал, как в его родном городе топили людей в море, добивая баграми и дротиками, отрубали руки, отрывая от алтарей, ибо никакой пощады им не было и от богов, груды тел лежали у ворот горящих домов, и редких детей избиваемых могли укрыть и взять в дом хотя бы рабами, большинство же убивали со взрослыми, таково было ожесточение. Да, так в один день италийские общины погибли во всех городах, однако я не ужаснулась тогда этому рассказу, ибо посчитала кровь эту справедливой. Впрочем, всё это было потом, в начале же войны мы ждали прихода царских войск, и уже почти открыто члены нашей партии грозили противникам скорым судом, однако сначала военачальники Митридата вошли в Элладу и быстро овладели ей.

В семь лет я узнала, что огонь войны разгорелся в Аттике, римская армия осаждает Афины, город, что многие из нас считали родным. Мы все жили только этой осадой, каждый день ждали новостей от Эпея, молились за осаждённых, каждый новый отбитый штурм волновал нас как главное событие в нашей жизни. В это время сын царя с огромной армией занял Фракию и быстро овладел Македонией, наши надежды сбылись, и теперь, уверенные в своей победе, мы все свои тревоги направили на скалистую землю Афины. Ползущие машины, тараны и башни жили в наших душах тогда, мы словно сами видели, как увеличивают насыпи, сражаются в подкопах под стенами, делают вылазки. Мы не знали тогда ничего об истощении людей, страшном голоде и людоедстве, но весть о падении Афин нас всех поразила, скоро пал и Пирей, породив горе в сердцах людей.

Что рассказывать об этом? Надо ли ещё раз терзать вам души описаниями того, как столь неисчислимое множество родных людей было умерщвлено, говорить о страданиях, от которых пальцы сжимаются на рукояти меча? Воистину, крови всего Рима и всей Италии не хватит, чтобы искупить это... Однако надежда ещё оставалась, в великой битве под Херонеей сражались и наши горожане, и освобождённые рабы, многие покрыли себя славой, после поражения, впрочем, царские люди удержались в Македонии не долго. Вести об орхоменском разгроме мы встречали уже вновь под римской властью, так я запомнила, как опьянение свободой у людей сменилось отчаянием и страхом, всё, созданное энергией царя вмиг было потеряно. Думаю, именно тогда ненависть к римлянам я впитала в кровь свою, тогда мы все клялись бороться с Римом до последнего вздоха.

Война стихла на время, но знание о том, что царь сохраняет свою власть и укрепляет армию в Понте, давало нам надежду. Уже спустив на воду своё судно и занявшись известным вам делом, я вновь связала свою судьбу с ним, ибо Митридат покровительствовал всем пиратам наших морей, побуждая их разрушать римские начинания, и я выполняла его волю с великим рвением. Потом мне суждено было отправиться в долгий путь, и я не видела сама, как вновь разворачивалась война, как царь терял всё, становясь изгнанником, и вновь обретал своё царство, лишь через девять лет мы снова сошлись, теперь близко.

Да, нам, наконец, суждено было встретиться. Я с небольшим отрядом прибыла в Понт морем из Пантикапея, когда услышала, что царь вновь собирает людей для борьбы, это казалось чудом, ибо все уже были уверены, что римляне овладели Азией до самых армянских гор. Я многое тогда уже пережила и решила, что никогда не прощу себя, если не вступлю в эту войну, самую осмысленную из всех, что коснулись меня, ибо речь шла о моём народе. Меня приняли с восторгом, видя во мне доброе предзнаменование, ибо я напоминала амазонку, дочь сарматских степей, заинтересовавшись молвой, царь призвал меня к себе. Он был тогда уже стар и ещё не полностью оправился от ран, что получил недавно, однако всё это меркло перед величественностью его. Я поверила и говорю вам, что он был не из смертных, и кровь богов не оставила его, даже в старости он был красив, свежий шрам под глазом ничуть его не портил, в деяниях же он был неутомим. Итак, той далёкой весной, более двенадцати лет назад, я получила от него сотню всадников под начало, скифов и сарматов, в основном, он сказал, что я, прошедшая конной долгий путь, достойна стать командиром одного из отрядов его телохранителей.

– Говорят, он умел говорить на многих языках, и любил красивых женщин, – заметил Александр, кое-что читавший об этих недавних делах.

– Это так. Со мной он говорил только по-эллински, ибо я сама так хотела, но способен был и скифу, и каппадокийцу, и армянину быть понятным, на языке римлян говорил куда лучше меня, да и многие другие знал. Что же касается женщин, то мне следовало встретиться с ним раньше, если, конечно, ты хочешь сказать, что я должна была стать предметом его страсти, ибо к тому времени многие страдания и гибель жён сделали его уже другим.

Весной мы двинулись на Каппадокию, и я впервые чувствовала себя частью столь большой армии, старалась все свои обязанности выполнять наилучшим образом. Нам удалось выманить римскую армию из могучей крепости, напав на укрепление, где они держали обоз, и произошла битва, что я вспоминаю доныне как самое славное своё деяние. Близ Зелы, городка небольшого, на рассвете мы развернулись, глядя с высот на врага, тысячи воинов стояли против нас, но и наших было много, и огонь возбуждения не давал мне покоя, я помню это чувство и сейчас. Вокруг стрелки уже завязали бой с конными врага, и сам царь возглавил главную нашу силу – могучую колонну тяжеловооружённых всадников, я была там, скакала недалеко от предводителя и была исполнена гордости как никогда. Видели бы вы это, воистину, подобное зрелище редко открывается нам – величественный дракон, составленный из тысяч сверкавших панцирей и конных попон, украшенный гребнями и хвостами шлемов, ощетинившийся копьями, двигался, всё набирая скорость и заходя во фланг врагу.

За спинами римлян лежало болото, они даже не думали, что придётся отступать, настолько были уверены в себе, однако наш натиск оказался сильнее, чем всё, что они знали. Мы проломили их строй почти сразу, но потребовалось какое-то время, чтобы все прочные монолиты когорт разбить на части. Поначалу возникла сильная давка, мне тяжело было удерживаться на коне, перескакивавшем упавших людей, колоть было некого, ибо ряды врага опрокинули уже до меня, но потом я вывела отряд на свободное пространство, и меч мой не знал усталости. Конные, мы походили на стремительные ручьи, группы римлян же были как острова, что удерживались сплочённостью, и откалывавшихся людей уносило уже навсегда. Они ещё какое-то время держались, но совместными действиями пехоты и конницы мы загнали многих в болото, где добивали стрелами и дротиками. Они погружались всё глубже и глубже, поначалу шлемы ещё возвышались над бурой от крови и грязи водой, но постепенно исчезали, и легковооружённые понтийцы, в жажде наживы, пробирались по наваленным телам под водой как по мосту. Я устала рубить, моя махайра выскальзывала из пальцев и держалась лишь на шнурке, к концу боя я уже действовала по-сарматски, охватывая врагов арканом и волоча по земле, чтобы пешие могли добивать.

Никому бы из римлян не уйти живым, ибо преследование не попавших в болото было стремительным, лишь ранение царя остановило воинов, и так было всегда, только он держал армию своей волей, и без него людей охватывал страх. Митридат пострадал не от противника, его ударил мечом раб из римских пленников, впрочем, он сам виноват, ибо опасно было держать при себе таких людей. Однако не многим врагам удалось уйти, их опустевший лагерь достался нам без боя, и казалось, что всё теперь изменится.

– Да, я не пожалел бы жизни, чтобы оказаться рядом с тобой в тот день, – прошептал Александр, сильно взволнованный её словами.

– Ты прав, это был славный день. Могу сказать, что, если и осталась во мне надежда освободиться от Рима, то лишь из-за памяти об этом сражении, за один только день мы отправили к Аиду больше семи тысяч римлян, я лично убила четырёх центурионов и одного трибуна, легионеров же считать не было возможности. Впрочем, ночь уже движется к середине, и на сегодня беседы нашей достаточно. Остановимся сейчас на этом славном моменте, ибо потом будет много печального, о чём я расскажу в другой раз...

Зима смягчилась, перевалив за середину, время бурь ушло, лишь мягкие снегопады иногда заполняли всё пространство меж небом и землёй, и в этот тихий мир Зена выезжала на прекрасном своём Аргусе, уже полностью управляясь с ним одной только верёвкой. Когда дороги были сухими, они быстро скакали, и Габриэль стремилась убежать, воительница же нагоняла, впрочем, как девушка ни старалась, уйти от более сильного и стремительного коня её Борею не удавалось. Местные любили с высоты крепости наблюдать за ними в такие минуты, когда девушка прижималась к шее своего серого коня, вытягивавшего на скаку мускулистое тело, и стискивала покрытые попоной бока, её плётка отчаянно вилась над головой, побуждая отдать последние силы, но дочь Ареса приближалась сзади как смерч. Никогда ранее жителям Промоны не доводилось видеть столь стремительного скакуна, он стелился по земле, подобно леопарду, понукаемый собственной страстью, и Зена летела вместе с ним, умея сливаться с конским крупом как немногие. Она всегда обгоняла Габриэль и останавливалась поперёк дороги, делая вид, что беззаботно ожидает, лишь пар, поднимавшейся от коня, выдавал только что схлынувшее напряжение. Потом они спешили назад, чтобы долго не держать лошадей на холодном воздухе, и отправлялись в горные леса уже пешими.

Научить девушку чувствовать зверей или людей, не видя и не слыша их, Зена не могла, ибо это был её дар, наследие отца, и она сама не понимала, как это происходило, но Габриэль не унималась, расспрашивая об этом. Разговор о том, что уже давно томило воительницу, родился у них именно из такого обсуждения, когда они шли вдоль берега ручья с ледяной сейчас водой, и девушка спрашивала:

– Это твоё чувство никогда не ошибается? Ты всегда знаешь, кто будет за поворотом – зверь или человек?

– Я не могу управлять им, это как предчувствие, иногда оно появляется, иногда – нет, бывает, что я могу определить присутствие кого-то конкретного, или же просто чувствую опасность. Однажды, немало лет назад, я встретилась на одной узкой тропе во Фракии с сильным воином, и сейчас хорошо помню, что ещё до того, как увидеть его, ехавшего первым в отряде, я всей кожей ощутила приближение врага. Шакра в моей руке был уже поднят, когда он появился из-за поворота, и я нанесла первый удар...

– Твоё чувство когда-нибудь тебя подводило?

– Пожалуй, в одном человеке я не почувствовала опасности, хотя он был очень опасен, за это мне тяжело пришлось заплатить. Я хотела рассказать тебе о нём, но по другой причине, ибо эта встреча связана с нашим грядущим путешествием. Это было давно, я и он с того времени сильно изменились, мой путь ты знаешь, он же стал славен, как и хотел, целые племена трепещут пред его мечом. Лет восемнадцати, когда я ходила уже на своём судне, я преследовала один корабль близ Родоса, было всё как обычно – зашли с правого борта, зацепили крюками, втянули вёсла и притёрлись вплотную к нему, чтобы штурмовая команда могла вскочить на борт. В числе пленников мы захватили и одного римлянина, молодого человека лет двадцати трёх, тогда пиратам попадалось немало римлян, и это не было чем-то особенным, одних мы убивали, большинство же пытались продать за выкуп.

Он сразу привлёк меня, сопротивляться не пытался, ибо был один, рабов его и других пассажиров я в счёт не беру, ибо они храбростью были не лучше скота, однако он не боялся смерти и вёл себя дерзко. По наличию у него немалого числа рабов я поняла, что он из знатных, и сразу решила взять хороший выкуп, поэтому мы захватили всю эту кампанию и утянули корабль за собой. Пока мы ждали, когда его рабы соберут под честное имя его деньги у италийцев и местных богачей в Ионии, у нас было время познакомиться и говорить о многом...

– Как его звали? – спросила девушка, томимая этим главным вопросом.

– Имя ему было Гай, частое для римлян, впрочем, у них не в обычае открывать личное имя случайным людям, я специально не выспрашивала, он сам мне сказал, когда казалось, что мы не случайны друг для друга. Он происходил из древнего рода Юлиев, как рассказывал, основатель рода сего сочетался с самой Афродитой, носил родовое прозвище Цезарь, не знаю, что оно означает.

– Так ты знакома с Цезарем? С тем самым Цезарем, что командует войском в земле кельтов, одним из трёх правителей Рима? Почему ты раньше не говорила?

– Я как раз хочу рассказать тебе, как я с ним знакома. Поверь, о таком просто болтать не будешь. Итак, мы ждали двадцати талантов, что были назначены мною в качестве выкупа, стояли лагерем в одной из гаваней ионийского побережья, тогда было раздолье для нас, я могла чуть ли не в милетский порт заходить на судне, набитом добычей. У него были тёмные волосы, живые и глубокие глаза, чуть бледное лицо, он был красив, гибкий такой, весьма умелый в обращении с мечом.

– Ты давала ему, своему пленнику, меч?

– Он не долго оставался моим пленником на деле, уже после первого разговора с ним, я относилась к нему почти как к равному. Я решила поговорить с ним, ибо делать на берегу было особо нечего, а он сильно меня заинтересовал, да и по-эллински говорил хорошо. Поверь, в нём многое было удивительно, он жаждал великих свершений, говорил мне о славе Александра, о восточных царствах, что готовы пасть в руки сильного, о многочисленных племенах варваров Кельтики, где добывают множество золота, и это не было просто мечтами, нет, в глазах его горела абсолютная уверенность в том, что всё это будет. Было в нём что-то сверхчеловеческое, как и в Митридате я видела потом, он умел убеждать, о плене своём почти не думал, весь был в одном – или победить, или погибнуть разом. Он приглянулся мне, ибо мало походил на римлянина с этой своей жаждой эллинского образования, главное же, что впервые за долгое время я увидела человека, жаждавшего не простого богатства или покоя, как обычные горожане, не свободы без цели, как пираты и путешественники, но достижения чего-то великого, выходящего за пределы обычного мира, граничащего с мифами и деяниями героев древности. Я восхитилась этим, и мы даже обсуждали, что могли бы вместе вести эти грядущие войны, он уверял, что добьётся войска в Риме и обязательно пойдёт против царей восточных или западных племён, да против кого угодно, ему было не важно против кого обратить свой меч.