Текст книги "Трапеция (ЛП)"

Автор книги: Мэрион Зиммер Брэдли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 46 страниц)

Томми кивнул, и Марио добавил:

– И Клэя. Я устал опасаться этого маленького паршивца.

Аромат выпечки в холле напомнил Томми о его первом дне здесь и Папаше Тони, вышедшем его приветствовать.

Здесь нельзя быть чужаком или гостем. Ты должен быть одним из нас, хорошим

послушным сыном, младшим братом. .

Только теперь он был не младшим, а старшим, не его учили – он учил.

– Жди здесь, – сказал Марио и побежал вверх по ступенькам.

Вернулся он с каким-то свертком в руках.

– Идем в раздевалку, Томми.

Возле пустого покрытого пылью стенда Марио выудил из кармана несколько

кнопок.

– Что у тебя там?

– Старый Марио ди Санталис придумал эти правила, – Марио прикалывал к

стенду выцветший лист. А под ним приладил отпечатанный перевод. – Люсия

убрала их в свою комнату.

Томми прочел вслух:

– Тщательное соблюдение дисциплины – признак настоящего артиста.

– Да, – медленно проговорил Марио, окидывая взглядом грязное захламленное

помещение, пропахшее потом и грязными трико. – Здесь все катится к чертям, а я

боялся открыть рот.

После ужина Томми пошел к лестнице, намереваясь заняться уборкой

раздевалки, но Марио остановил его.

– Ступай в гостиную, Том. У нас всех есть, что обсудить.

Появившись в большой комнате, Томми понял, что здесь собралась вся семья.

Анжело, опустившись на колени у камина, разжигал огонь. Люсия позвала в

двери:

– Не поднимайся, Клэй. Ты нужен тут.

– Мне надо делать уроки.

– Уроки подождут. А дело – нет, – ответила Люсия тем бодрым отрывистым

тоном, которому нельзя было не подчиниться. – Сюда, Клэй.

Томми снова вспомнил свой первый день здесь. Как они все были молоды! Стелла

чинила платье Сюзи, сама Сюзи вскарабкалась Марио на колени. Томми сел

возле камина, рядом со стулом Стеллы. Джонни устроился на полу напротив них.

Люсия опустилась на свой тяжелый стул, и Томми впервые задался вопросом, не

является ли эта строгая простота всего лишь необходимостью, опорой для ее

больной спины. Она тоже что-то мастерила. Костюмы к сезону? Но ткань была

бледно-розовая. Значит, что-то для Сюзи либо Тессы.

Джо сидел в старом кресле, когда-то принадлежавшем Папаше Тони.

Верно, он ведь теперь глава семьи. Даже похож на Папашу.

Когда вошел Клэй, Джонни позвал:

– Иди-ка сюда, молодой человек.

И указал на ковер перед собой.

– Садись.

Клэй уселся у ног отца, и краем глаза Томми заметил, что мальчик сменил

грязные кроссовки на домашние туфли. Ему было плевать на правила Марио

насчет паркета, но ковры Люсии – это было совсем другое дело.

– Сын, как тебя зовут? – спросил Джо.

– Что? – Клэй уставился на отца. Брови у него, заметил Томми, были как у Марио, разлетающиеся, четкие. – То есть, папа?

– Я просто спросил. Ты помнишь свое полное имя?

– Джозеф, – ответил Клэй, слегка нахмурившись. – Джозеф Антонио Сантелли.

Он сглотнул и спустя несколько секунд добавил:

– Сэр.

– Что ты забыл?

– Младший, – сказал Клэй, помолчав.

– Младший, – повторил Джо. – А теперь послушай, Клэй, в этой семье все кое-

чему учатся. Мы учимся знать, где наше место. Ты летаешь, верно?

– Ну да, ты знаешь. Пап…

– Сейчас говорю я! – рявкнул Джо, и его мягкий голос вдруг стал устрашающим. –

Ты уже поговорил. Я слышал, ты решил поспорить с Мэттом, указать ему, как

надо ловить. Наверняка твои познания в этом деле исходят из обширного опыта

и большой мудрости?

Клэй резко повернулся к Марио.

– Так ты пришел и наябедничал на меня, как Тесса?

Анжело, оторвавшись от камина, выпрямился и развернулся.

– Хватит, Клэй. Полет – не детская игра с детскими правилами. Ты нарушил

дисциплину и получил выговор. Ты должен слушать…

– А ты не мой отец! Я не обязан…

– Прекрати, Клэй, – коротко сказал Джо Сантелли. – Гимнасты создали правила, и ты должен их соблюдать или оставаться на земле. Понял?

– Я не… – Клэй перевел встревоженный взгляд с отца на Марио, а потом

ребячески выпятил губу: – Ты что, шуток не понимаешь?

Марио покачал головой.

– Когда дело касается полета – нет. Клэй, ты хочешь летать?

Мальчик опустил голову и встал, заламывая пальцы. Потом, сглотнув, выдавил:

– Да, хочу. Честно хочу, Мэтт. Прости. Я буду делать все, что скажешь. Обещаю.

– Да уж надеюсь, – резко сказал Марио. – В противном случае мигом вылетишь

вон из зала. Ясно? Вылетишь вон. А завтра перед школой ты пойдешь в

раздевалку и уберешь весь бардак, который вы с приятелями там развели. Том, Стелла и я не обязаны работать в таком свинарнике. И еще кое-что. Прежде чем

ложиться спать, ты спустишься вниз и прочтешь правила, которые я повесил на

стенд. И прочтешь как следует. Потому что отныне в зал зайдет только тот, кто

будет придерживаться этих правил, и если я замечу, что кто-то нарушает – ходит

по паркету в уличной обуви, курит в зале, лезет наверх без присмотра – я за себя

не отвечаю. Всем ясно?

– Ясно, ясно, – откликнулась Люсия.

– К тебе это тоже относится, Тесса. Если ты захочешь посмотреть, то должна

сперва спросить разрешения. Поняла? А если еще раз заорешь, когда кто-то

наверху, я сперва тебя отшлепаю, а потом скажу Люсии, – он напряг челюсть и

добавил: – Анжело, тебя все это тоже касается. Ходи и смотри, сколько угодно.

Но ты соблюдал эти правила всю жизнь. Не вижу причины, зачем тебе нарушать

их сейчас.

– Боже Милостивый, – засмеялся Джонни, – что на тебя нашло, Мэтт? Решил

возродить Передовую Школу Полетов?

– Это не самое худшее, что он мог сделать, – заметила Люсия.

– А я думаю, что он прав, – вдруг сказала Стелла.

– Ну конечно, – саркастически фыркнул Джонни.

– Джонни, – заговорил Джо, – это ведь ты начал все эти беспорядки, когда

позволил Клэю спорить с тобой и нарушать семейные правила?

Джонни поджал губы.

– Я руковожу своим номером так, чтобы участники работали командой. И всегда

так делал. Если Мэтт хочет изображать тирана, на здоровье. Он сломал Томми, сделал из него дрессированного кота – щелкни бичом, и он прыгнет. Но я не учу

своих мальчиков, раздавая пинки направо и налево. Я им не грублю и не

издеваюсь над ними. Я просто так не работаю.

– Ты их не учишь, – вмешался Анжело. – Тебе просто нравится играть с детьми. Я

видел, как ты вмешивался, когда Марио начал обучать этих четверых. У тебя не

хватает ни терпения, ни дисциплины, чтобы по-настоящему работать. Никогда не

хватало, и никогда не будет. Так что с этой минуты займись чем-нибудь другим.

Клэй, – он повернулся к мальчику. – Ты слушаешь Мэтта, а не Джонни, не то

остаешься внизу. В ту секунду, когда ты ступаешь на веревочную лестницу, ты

теряешь все привилегии избалованного любимчика и подчиняешься приказам.

Без споров.

– Все еще не понимаю, почему это так необходимо, – сказал Джонни.

– И не поймешь, – горячо заявил Анжело. – В свое время тебя тоже здорово

избаловали, и ты ушел из номера, потому что не умеешь принимать приказы.

– Чертовски верно! – разозлился Джонни. – К шестнадцати годам мне до чертиков

надоела эта муштра! Вы живете прошлым, все вы! И кто-то продолжает

удивляться, почему я хочу быть от всего этого подальше? Вы словно

окаменелости в музее и даже этого не замечаете! И поступите с Клэем так же, как поступили бы со мной, если бы я позволил! Вы никогда не изменитесь!

– Ты ничего не знаешь, – сказала Люсия. – Папаша рассказывал, что, когда ему

было шесть, в прежние времена в прежней стране, прадедушка ди Санталис

поставил его на проволоку и сказал: упадешь – будешь битым. Он, разумеется, упал и получил свое. Папаша никогда так не обращался ни с одним из нас.

Джо хихикнул.

– Папаша и пальцем тебя не тронул, да, Люсия? Самое худшее, отправил тебя, маленькую испорченную примадонну, спать без ужина, когда ты расплакалась

после падения. Но когда я начал учиться акробатике и делал свое первое сальто

назад, он показал мне, где приземлиться, а дюймах в шести положил садовые

грабли зубьями кверху. Я о-о-чень старался!

– Такая жестокость ни к чему не приведет! – рявкнул Джонни.

– Жестокость? – с искренним недоумением переспросил Джо.

Анжело практически в голос с ним сказал:

– Эта жестокость дала Сантелли звездный статус. Всем, включая тебя, – он

посмотрел на Клэя и продолжил: – Иногда мягкость это просто потакание. Из

Джонни не выйдет хороший тренер, потому что он забывает: без твердой руки и

из него ничего бы не получилось – и считает, что может добиться тех же

результатов без того, что называет «жестокостью». Наше семейное дело –

опасность. Мы живем с этим и иногда с этим же умираем.

– А то и хуже, – сказала Люсия так тихо, что Томми не уверен был, что хоть кто-то

расслышал.

– Здесь нет места мягкости, – подытожил Анжело. – Папаша был тираном, да.

Потому что ему приходилось.

– Джонни… и ты, Клэй, – взяла слово Люсия. – Есть дисциплина, которая требует

настоящей любви.

Она обвела взглядом большую, заполненную людьми комнату.

– Клэй, легко быть мягким и добрым. Так легко отпустить новичка развлекаться и

позволять ему себя обманывать. Но чем ближе мы друг к другу, тем больше

настаиваем на честности. Вот почему мы почти всегда работаем с членами семьи.

И почему каждый, кто входит в номер, становится членом семьи. Как Стелла, –

она с любовью посмотрела на девушку, – и… и Томми.

Глядя на Томми, Люсия улыбнулась и моргнула. Томми увидел понимание в ее

глазах, заметил, как она впервые вот так соединила их имена.

Стелла. И Томми.

Она перевернула розовую ткань на своих коленях, и впервые за все эти годы

Томми ощутил, что Люсия слегка смущена. Взяв иглу, она сказала:

– Мое зрение уже не для такой работы. Томми, у тебя хорошие глаза… продень, будь так добр.

Ощущая комок в горле, Томми приблизился, встал на колени и вдел в ушко иголки

розовую нить.

А Люсия продолжала:

– Мы не ведем себя так с чужими, Клэй. С тобой так обращаются, потому что ты

наш, и мы любим тебя. Именно это – готовность принять такую дисциплину –

иногда делает чужака одним из нас. И ты это знаешь, Джонни, – добавила она, повернувшись к любимому сыну. – Вот почему Стел… или даже Томми… больше

члены семьи, чем ты. А ты чужой, потому что захотел им быть!

Джонни опустил голову.

– Лу, жестоко мне такое говорить!

– Но это правда, – возразил Анжело. – Папаша учил меня, Джо и Лу так же, как

учили его. Возможно, не совсем так же. Скорее всего, каждый отец обходится со

своими детьми не так круто, как обходились в свое время с ним. Например, я

знаю, что не собираюсь наседать на Тессу, как Люсия на Лисс. Времена

действительно меняются, но некоторые вещи остаются прежними. Когда мы

работали над тройным, я пытался учить Мэтта так, как учил меня Папаша. И я

видел, как Мэтт учит Томми. А теперь… – он положил руку на плечо Клэя, – он

дает тебе те же самые возможности. И ты должен стать на колени и

поблагодарить Бога за это.

Клэй встал и посмотрел Анжело в лицо. А потом сказал все еще с ноткой

непокорности.

– Ты рассказал мне все о том, как Мэтт тренирует Томми, дядя Анжело.

Помнишь?

Томми, стоя на коленях перед Люсией, не смел шевельнуться.

Вот паршивец… Убил бы. Хочет дать Анжело шанс высказаться перед всей

семьей.

Стелла с открытым ртом подалась вперед. В сторону Марио Томми и посмотреть

боялся, но рука Люсии, твердая и уверенная, легла ему на плечо, даря

уверенность.

Она только что сказала, что я член семьи.

Тишина тянулась, казалось, вечность – будто давая всем в комнате время

среагировать на слова Клэя.

Потом Анжело глубоко вздохнул.

– Ты видел, как Мэтт и Томми летают, Клэй? Действительно видел? Тогда ты

поймешь, что может подарить тебе дисциплина. Да, разумеется, я рассказал

тебе кое-что, но это не имеет никакого отношения к тому, что я говорю теперь.

Совершенно никакого. Рано или поздно наступает момент, когда ты судишь по

результату. Что касается полетов, из Мэтта и Томми вышла великолепная

команда. Насчет всего остального я не знаю, Клэй, и не буду ничего говорить.

Он повернулся к камину и поворошил угли.

– Они Летающие Сантелли, они лучше, чем были в те дни, когда я летал с ними.

Это и есть семейная традиция – каждое новое поколение лучше предыдущего, и

ты можешь стать еще лучше, потому что у тебя уже есть, на что опереться. Кто

знает? Иногда надо судить по результатам.

Томми услышал, как Анжело выдохнул. Слова Папаши Тони, о которых

рассказывал Марио: «Я не говорю, что мне это нравится, не могу сказать, что

понимаю это, но… »

Это всемогущее «но». Папаша понимал, что Марио не стал из-за этого другим. И

Анжело тоже собирался судить их по тому, что они значили для семьи и

семейных традиций. Он, разумеется, не мог одобрить их. Но мог принять тот

факт, что из-за своих предпочтений они не становятся меньше Сантелли.

Разрядила напряжение Люсия – засмеялась и воткнула иглу в ткань.

– Джо, помнишь, как я показала зрителям язык, а Папаша обернулся и заметил?

Говоришь, он и пальцем меня не трогал? Что ж, тогда он тряс меня за плечи, пока

у меня зубы не застучали!

Следующие час или два все было как в старые добрые времена: Люсия и Джо

рассказывали истории о прошлом под брезентовым куполом, Анжело вставлял

случаи из жизни мексиканского цирка, которым одно время заведовал, Джонни

дополнял их байками о годах, проведенных в причудливом цветастом мире

балаганов с их сомнительной репутацией. Затем Сюзи уснула на коленях

Стеллы. Встав, чтобы отнести девочку наверх, Стелла на секунду обернулась:

– Не расходитесь, пожалуйста. Я сейчас приду. Мне надо кое-что сказать.

Через секунду Джонни тоже подскочил и заспешил за женой.

– Она тяжелая… лучше я ее понесу.

– Тесса, – сказала Люсия, – тебе тоже пора спать. Завтра в школу.

– Стелла попросила всех остаться, – возразила Тесса. – Я ведь тоже Сантелли, правда, тетя Люсия?

Люсия порылась в корзине с рукоделием.

– Раз остаешься, нечего сидеть без дела. Вот, подруби подол своей юбки.

Тесса, надувшись, принялась подкалывать край синей шерстяной ткани, из

которой была сделана ее школьная форма.

– Ненавижу эту старую форму! Папа, можно я начну брать уроки балета летом?

Все девушки нашей семьи учились танцевать: Люсия, Лисс, Барбара.

– Ты не обязана заниматься чем-то только потому, что все в семье этим

занимались, котенок.

– Это традиция, – Тесса сделала большой неуклюжий стежок. – Ты сам только

что говорил, что традиции – это хорошо.

– Как ты считаешь, Люсия, отдадим ее на балет?

– Если бы кто-нибудь спросил моего мнения, – язвительно отозвалась Люсия, – я

бы посоветовала сделать это шесть лет назад. Вреда не будет.

– На физкультуре я научилась многому из акробатики, – добавила Тесса. – И

сестра Мэри Вероника говорит, что я прирожденная танцовщица.

– Ну разумеется! – сказала Люсия. – Ты же Сантелли!

– И снова традиции берут верх, – хихикнул Анжело. – Позвони в балетную школу, котенок. Спроси о расписании.

Люсия строго посмотрела на Тессу сверху вниз и забрала у нее юбку.

– Кстати, о традициях. Неужели при монастыре больше не учат шить? Если бы я

такое сделала – да хоть в семь лет – мне бы оторвали все нитки и заставили

переделывать.

В коридоре послышался гневный голос Джонни.

– Бога ради, Стел, почему ты меня не слушаешь? Это не семейная забота, это

наше личное дело. Давай все решим сами.

– Нет, – ответила Стелла, толкая дверь. – Не выйдет. Мы пытались – и ругаемся

почти месяц. Это стало семейной заботой.

Подойдя к камину, она повернулась лицом к домочадцам и заговорила дрожащим

голосом:

– Я хочу поговорить о… о будущем лете. Ле-летающие Сантелли подписали

контракт со Старром. И Старр хочет, чтобы Джонни стал менеджером

воздушного отделения, независимо от того, будет он летать с нами или нет…

– Не буду, – сказал Джонни. – Я уже говорил и скажу снова. Я хочу бросить

полеты. Это прошлое, а я собираюсь смотреть в будущее. В Далласе я получил

выгодное предложение. Человек специально туда прилетел, чтобы со мной

встретиться. Он хочет, чтобы я продюсировал шоу. Сериал. Это принесет

хорошие деньги, к тому же мы могли бы осесть, растить ребенка, забыть про

цирк…

– Но я-то этого не хочу! – выдавила Стелла. – Я хочу летать! Это ведь

центральный манеж у Старра…

– Стелла… детка… Я же говорил тебе. Цирк мертв. Будущее в телевидении.

– Я не верю, Джонни, – возразила Люсия. – Если ты не хочешь летать, что мешает

тебе стать менеджером?

– Ничего, – сказал он. – Это отличная работа. У меня есть много идей. Мы даже

могли бы переделать старый цирк, сделать из него настоящее современное шоу, с каким не стыдно перейти в двадцать первый век. Но мне надо подумать и о

себе. Через десять лет люди, которые стоят сейчас у истоков телевидения, окажутся на вершине мира.

– Что за шоу тебе предлагают, Джонни? – поинтересовался Джо.

– Какая-то игра. Где люди выигрывают большие деньги, большие призы, и

зрители вовлечены тоже. Такие шоу становятся очень популярными.

Джо оскорбительно рассмеялся.

– Знаешь, что мне это напоминает? Зазывал на ярмарке. В парке их у нас сотня.

Мелких. И это твой план на будущее – стать крупным зазывалой? Кричать, мол, подходите, все сюда, шанс быстро разбогатеть!

Джонни был такой светлокожий, что, покраснев, стал выглядеть, как после

солнечного ожога.

– Это только начало. Это убогое шоу, но я смогу перейти к более достойным

проектам.

– Не уверен, – сказал Анжело. – Ты будешь делать репутацию на паршивом шоу и, держу пари, с ним и останешься.

– О чем я ему и твержу, – яростно поддакнула Стелла. – Мы Летающие Сантелли!

И я не хочу, чтобы он был кем-то меньшим! А теперь у него появился шанс

подняться выше. Однажды он сможет управлять всем цирком!

– Стел, Стел, я просто хочу перейти в другую область…

– А мне что полагается делать? – налетела на него Стелла. – Я одна из

Летающих Сантелли, центральный манеж…

– Детка, ты не обязана ничего делать! Мы больше не в старой стране… Мне не

приходится заставлять жену работать и приносить домой деньги! Тебе не

кажется, что Сюзи заслуживает постоянного внимания? Мэтт может достать и

других исполнителей в свой номер… они в тебе не нуждаются!

– Погоди-ка минуту! – вмешался Марио. – Мы открываемся в Гарден на

центральном манеже. У нас есть контракт! Что значит, она нам не нужна? Есть, конечно, другие гимнасты, но они не Стелла, они не Сантелли! Пройдут годы, прежде чем Клэй…

– Я понимаю, что вы должны доделать фильм, но потом…

– Потом я собираюсь закончить сезон с Летающими Сантелли! – перебила

Стелла. – Я всю свою жизнь об этом мечтала! Я что, не имею права на успех? И

мы двое можем преуспеть: я на центральном манеже, а ты – менеджером целого

шоу! Я знаю, что ты хочешь бросить летать и уйти в менеджмент. Ты никогда не

был настоящим воздушником…

– Боже, Стелла, – Джонни, побелев, обиженно воззрился на нее. – Как ты

можешь мне такое говорить? Ты никогда так раньше не делала!

– Н-нет, – прозаикалась она. – А надо было! Еще давно.

Джонни обернулся к Марио.

– Это твои происки! Ты ее обнадежил, заставил зациклиться… Господи. Мой

собственный брат…

– Стелла имеет право сама решать, чем заняться, – сдавленно сказал Марио.

– Но она моя жена! Я решаю дела! Или ты хочешь, чтобы я отдал ее тебе?

– Джонни, ох, Джонни, прошу…

Стелла уже беззвучно плакала, слезы градом катились по ее щекам, но Джонни

не обращал внимания. Гнев его переключился на Люсию.

– И ты! Полет разрушил все браки в этой семье, начиная с твоей! Ты и папа, Анжело и Тереза… Лисс и Дэвид едва не порвали отношения, Марио и Сюзан…

Ты не успокоишься, пока не уничтожишь и наш, старая назойливая…

Он осекся, словно подавился несказанным словом. На секунду в гостиной

воцарилось пораженное молчание, потом все загомонили разом. Из общего шума

первым пробился голос Марио:

– Джонни, нас разлучил совсем не полет. На самом деле это было единственное, что нас с Сюзан объединяло. Мне просто не следовало на ней жениться. Мне

вообще не следовало жениться. Ты сам прекрасно понимаешь.

Анжело со вздохом посмотрел на Тессу.

– Если бы я слушал, – сказал он, – как следует слушал, когда Терри рассказывала, как много для нее значит полет, она была бы жива. Джонни, ты собираешься

поступить со Стеллой так же, как Дэвид поступил с Лисс… как все мы

поступали?

– Я просто хочу, чтобы моя жена оставалась со мной и моей карьерой, – гневно

ответил Джонни. – Я хочу преданности! Я слишком многого прошу? Люсия! По

крайней мере, когда ты увидела, что Дэвид и Лисс готовы разойтись, у тебя

хватило достоинства сказать ей, как надо поступить, сказать, что на первом

месте для нее стоит он! Убеди же Стеллу, что ее место рядом со мной!

– Для Лисс уже слишком поздно, – сказала побелевшая, как смерть, Люсия. – Мне

надо было поддержать ее. Мне следовало знать. Стелла…

Она сделала странный скованный жест.

– Думай сама. Не позволяй ему отговорить тебя от того, что ты для себя решила.

Если надо, бросай его, но стой на своем. Не позволяй никому решать за тебя.

Никому – ни мне, ни Джонни. Делай, что хочешь, Стел. Что хочешь. Не то, что

должна по чьим-то словам. Я не смогла вовремя сказать этого Лисс. Но говорю

тебе, пока не стало слишком поздно. Для тебя еще не поздно!

Она закрыла лицо руками и съежилась на своем стуле. Впервые за всю свою

жизнь она выглядела старой и усталой. Перепуганная Тесса обняла ее, Люсия

зарылась лицом в ее темные волосы, плечи ее вздрагивали.

Джонни, ошеломленный, перевел глаза на Марио.

– Вот что значит для вас преданность, – прошептал он. – Преданность

проклятому номеру! Синьор Марио… он звезда, и теперь все должно быть так, как хочет он, да? Но я не верил, что ты так поступаешь со мной, Мэтт. Пошел на

такое, лишь бы заполучить партнера в номер! Тебе недостаточно, что ты получил

звездное место, обратил против меня мать, ты еще и…

Он умолк и стиснул кулаки.

– Тебе еще понадобилась моя жена, верно? Ты даже дал ей единственное, чего

не мог я – ребенка.

– Джонни, это нечестно, – вмешалась Стелла. Лицо ее было залито слезами, которые она даже не пыталась утереть. – Ты мог бы дать мне твоего. Вот чего я

тогда хотела.

– Стелла, Стелла, детка…

Лицо его сморщилось, но он продолжал стоять неподвижно, как камень.

– Что у нас осталось, Джонни? Только семья, только… Сантелли. Ты хотел, чтобы

я летала. Тогда для тебя это значило все, даже больше, чем ребенок. Я и сама

этого хотела. Быть Сантелли, одной из Летающих Сантелли. А теперь я стала, и

для меня это значит больше всего на свете!

Создавалось впечатление, будто они были одни в этой комнате.

– Как ты думаешь, почему я не ушла от тебя? Семья – все, что у меня оставалось, оставалось у нас. А теперь ты хочешь променять ее на какое-то убогое шоу? Что

ж, иди! Но без меня! Люсия сказала, ты чужой, ты не принадлежишь к семье! А я

не чужая! Семья значит для меня все, и теперь даже ты не сможешь меня

отсюда забрать! Я летаю, Джонни! Я Сантелли! А ты будь кем угодно! Но я та, кто я есть и кем хочу быть… одна из Летающих Сантелли!

Она уткнулась лицом в ладони и зарыдала.

– Стелла, Стелла, – Джонни притянул ее к себе. – Стелла, детка…

Тут ему пришлось замолчать, потому что голос его подвел. Справившись с собой, он произнес:

– Ладно, Стел. Все, что пожелаешь, детка. Все, чего я хотел… веришь или нет, было для тебя. Я просто не мог тебе этого объяснить. Но все, чего я хочу – чтобы

ты, я… и ребенок были вместе.

Джонни поднял глаза и уставился на них всех поверх склоненной головы Стеллы.

Она вскинула руки, и они обнялись. И он сказал с отчаянной бравадой:

– Черт побери, я ведь тоже Сантелли!

ГЛАВА 18

Как всегда создавалось впечатление, что времени катастрофически не хватает, и как всегда перед самым отъездом выяснилось, что все уже сделано и даже

осталось время шататься без дела и беспокоиться.

На этот раз не было генеральной репетиции в зале. Джонни надо было уезжать

с первым составом цирка Старра, путешествующим железной дорогой. Стелла и

Сюзи отправлялись с ним. Марио и Томми предстояло за два дня до открытия

лететь в Нью-Йорк.

– Он говорит, у нас здесь ничего не меняется, – поделился Марио с Томми, пакуя

костюмы. – Но он сам порядочно изменился.

– Вот это он не изменил, – Томми отложил одну из зелено-золотых накидок.

На открытии в Гарден им предстояло надевать те же костюмы, что на съемках –

серебристо-белые, которые носил Барни Парриш и его партнеры – и так до конца

контракта на Мэдисон-сквер-гарден. В дорогу же они брали обычные цвета

Сантелли – зеленый и золотой.

– Знаешь, – сказал Томми. – На самом деле мне никогда особенно не нравился

зеленый и золотой.

Марио засмеялся.

– Вообще-то, мне тоже. Но это была часть традиции. Пусть Джонни что-нибудь

изменит, если сможет. А если даже он не сможет, значит, это вообще нельзя

изменить!

Люсия и Анжело отвезли их в аэропорт. Люсия сердечно обняла Марио и

поцеловала, а спустя секунду, поднявшись на цыпочки, поцеловала и Томми.

– Если бы Папаша дожил до этого момента. Как бы он был счастлив, как бы

гордился!

– Верно, – охотно согласился Анжело. – В семье двадцать лет не было никого

подобного. Мне далеко до такого уровня.

Марио, сияя, бросился к нему с распростертыми объятиями. Анжело улыбнулся

чуть натянуто, но не шелохнулся, и спустя несколько неловких секунд Марио

отступил. Что ж, как гимнастов Анжело смог их принять. Но и только. Возможно, этого было достаточно. Но не для Марио. Занимая свое место в самолете, он

уныло сказал:

– Черт побери, Томми, Анжело меня вырастил! Можно ли меня винить?

– А кто кого обвиняет? – откликнулся Томми, откидываясь на спинку сиденья. И

тихо прибавил: – Я не могу падать за тебя, Мэтт. Для тебя есть только один

способ вернуться к прежним отношениям с Анжело. Ты сказал, мы не можем

разбежаться. Но если бы мы разбежались, Анжело спустя неделю все забыл бы

и относился к тебе по-старому… пока ты не нашел бы себе другого парня. Он не

так подл, чтобы потребовать у тебя выбирать между мной и семьей, да и знает, что Люсия все равно бы его не послушала. И он уж точно не скажет: «Выбирай: или Томми, или я», скорее пойдет и повесится. Особенно теперь, когда знает, в

чем дело…

Анжело ревнует. Но даже себе в этом признаться не может, потому что это

погубит его. Разрушит все, чем он является. Теперь у меня есть все, что было у

Анжело. Он не знал, что хочет этого, пока не потерял. А мог бы иметь всегда…

Марио осмотрелся. Люди все прибывали, было шумно, и никто не обращал на них

внимания.

– Ты же не имеешь в виду, что Анжело…

– Нет, нет. Ты же сам говорил… у Анжело это все на уровне подсознания, и, если

ты вынесешь это на поверхность, он не справится. Я о другом. Просто Анжело

говорит, что ты можешь быть геем, а можешь – нашим хорошим мальчиком, которого все любят. Но не одновременно.

Марио, пристегиваясь ремнем, хохотнул.

– Ну, мы себе кровать сделали, нам в ней и лежать.

– Да, помню времена, когда мы бы радовались, если бы все так устроилось.

Спустя три дня такси высадило их перед Мэдисон-сквер-гарден, где все

подходящие поверхности были оклеены цирковыми афишами. На расстоянии они

выглядели точно как те, что Томми видел в детстве, но при ближайшем

рассмотрении можно было определить, что это просто хорошая имитация. Цвета

были ярче, качество печати – лучше, шрифт – замысловатее. Джонни утверждал, что старый цирк мертв, и в каком-то смысле он был прав. Если современной

инкарнации цирка суждено было пережить холодную войну, атомные бомбы и

телевизионный бум, что-то обязано было измениться.

Но некоторые вещи неизменны… Вся их жизнь была поиском компромисса между

тем, чего менять нельзя, и тем, что надо менять обязательно. И кое-какие

изменения – в обществе, например, которые позволят им открыто признавать

свои отношения – наступят слишком поздно. В некотором смысле для них уже

было слишком поздно: их судьбы сформировались под влиянием постоянной

борьбы и нужды в скрытности. Лет через двадцать Томми взглянет на молодых, выросших в атмосфере терпимости и вседозволенности, и ощутит лишь

сожаление о том, как легко могла бы сложиться их жизнь без вечной

секретности.

Внутри были девушки из воздушного балета: пили, сбившись в группки, кофе из

бумажных стаканчиков и щебетали высокими голосами. Фрагменты разговоров

долетали до Томми и Марио, сразу давая понять, где они оказались.

– … и он сказал, что шестеро разведчиков талантов из Бродвейских шоу ищут

девушек для хора…

– …упала на проволоку и схлопотала порез в дюйм глубиной на ребрах…

– … стрелять из пушки? За кого вы меня принимаете, спросила я. А он ответил, милочка, раз вы в моем номере…

– … ослепил Дино вспышкой, когда он бросал нож, и следующее, что я поняла, что

у меня вся блузка в крови, зрители онемели, а я просто сказала: «Заканчивай

номер, ragazzo»…

– …мне все равно, я не поеду на слоне. У меня от него астма начинается, могу

справку показать…

Когда они пересекали холл, кое-кто из женщин обернулся на них, и Томми уловил

шепот: «Сантелли… новый фильм про Парриша». А потом: «А рыженький

симпатяшка», но он к этому привык и знал, что рано или поздно пойдет другой

шепот «Не тратьте на этого время». Девушки из шоу вечно все про всех знали.

Навстречу торопился мужчина в комбинезоне, в одной руке у него был кролик, в

другой – ведро краски. В самой середине холла сидел на складном стуле человек

и просматривал список длиной фута три. Толстяк мастерил какой-то рог.

За тремя широкими дверями на них навалилась какофония звуков: свистки, гудки, будто где-то разогревался оркестр, кто-то монотонно считал с сильным

французским акцентом: «Г’аз, два, г‘аз, два, аллэ-оп!» И жутковатый рев слона –

звук, который ни с чем не спутаешь.

Разворачивали манежи; на том, который должен быть центральным, устанавливали воздушный аппарат. Джонни, легко узнаваемый даже с такого

расстояния, светловолосый, в солнечных очках, стоял у подножия, сунув руки в

карманы, и орал:

– Да не так, идиот! Черт побери, мне что, самому подниматься и все делать! Так я

сейчас поднимусь!

Томми засмеялся.

– Да, – сказал Марио, – некоторые вещи не меняются. Хочешь найти Сантелли –

послушай, где громче всего вопят.

– А он еще когда-то зубоскалил, что это ты станешь новым Папашей Тони.

Когда они подошли к аппарату, Джонни обернулся и кивнул. Марио кивнул в

ответ.

– Где Стелла?

– В отеле. Взяла для Сюзи няню.

– Слушай, – отрывисто сказал Марио, – я хочу, чтобы вы удочерили Сюзи.

Законно.

Джонни моргнул.

– Стелла тоже хочет. Но неужели это так необходимо? Может, без судов

обойдемся?

Марио взглянул на аппарат.

– Если со мной что-то случится, Люсия слишком стара, чтобы со всем этим

разбираться.

– Конечно, парень. Как скажешь. Но тебе не кажется, что здесь не место и не

время обсуждать такие вещи? Слушай, Мэтт, мы все будем ужинать с Люсией…

она же нормально добралась?

– Да, она в нашем отеле.

– Отлично. Там и поговорим. Джим Фортунати вернулся с киношниками, разыскивает тебя все утро. Иди к ним и поддерживай репутацию Сантелли, которые никогда не опаздывают, а я постараюсь найти человека, который в