Текст книги "Трапеция (ЛП)"

Автор книги: Мэрион Зиммер Брэдли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 46 страниц)

«Никто из нас не понимает Люсию, – подумал Томми. – Мы даже не пытаемся».

Прием близился к концу, репортеры расходились, усталость прочертила

глубокие морщины на измученном лице Стеллы. В машине Джима Фортунати

Томми чувствовал себя вялым и отяжелевшим. Голова Стеллы упала ему на

плечо, и он поддерживал девушку, переполненный любовью и к ней тоже.

После нескольких последних прощаний Томми остался в номере наедине с

Марио. Посмотрел на него и внезапно увидел его прежнего, того, которого знал с

детства. Такого, каким он должен быть. Томми молча обнял его. Сказать было

нечего. Руки Марио сомкнулись вокруг него. Слова были не нужны. Через

некоторое время Марио разжал руки, но ладонь на секунду задержалась у

Томми на плече.

– Что это…

Томми потрогал место, которое ощупывал Марио. Там оказался значок со святым

Михаилом – тот, что Марио подарил ему давным-давно, в день, когда Томми

впервые распробовал настоящий полет.

– Боже, – прошептал Марио. – Ты носил его все эти годы?

Томми совершенно не помнил, как перекалывал значок – машинально, год за

годом – с одной рубашки на другую.

– Да, – ответил он. – Совсем забыл, что он у меня есть.

Томми ушел в душ, и когда горячая вода потекла по лицу и телу, он вспомнил

последний раз, когда был с Марио в мотеле. И Марио вдруг оказался рядом с

ним, близкий и тихий – словно прошлое и настоящее смешались. Но они не

говорили о прошлом. Они молча мыли друг друга, и Томми знал, что если скажет

хоть слово, то расплачется, как ребенок, которым был девять лет назад. В такой

же тишине они помогли друг другу вытереться, Марио выключил свет, и Томми

повлек его к ближней из кроватей.

Он все еще вспоминал ту ночь, случившуюся так давно. Тогда все было отчаянно, страшновато и непонятно перед лицом всей жестокости осознания собственной

сути. Теперь это было повторное подтверждение, явившееся в полном понимании

того, чем они были друг для друга. Томми больше не был подростком, льнущим к

старшему мужчине в путанице обожания, восхищения и сексуального

пробуждения. Теперь он был полностью уверен и знал, чего они оба хотят, и с

этой уверенностью притянул Марио к себе. Что-то, исчезнувшее, когда они

встретились взрослыми, что-то, пропавшее, как он боялся, навсегда, теперь

вернулось снова.

Нам суждено быть вместе. Мы больше не дети. Мы выросли и знаем, кто мы и чего

хотим.

Но в его чувствах к Марио оставался старый оттенок благоговения и трепета.

– Я люблю тебя, Мэтт, – сказал он, хотя слова передавали лишь тень того, что

было больше любви, больше страсти, больше желания, влекущего их друг к другу.

Снова пришел короткий образ сцепления, парения – здесь, идеально, вместе…

чувственно, единение совершенное, как в воздухе.

Полеты во сне. Которые по сути своей эротические сны…

На долю секунды к нему явились забытые слова, и он прошептал:

– У нас одно сердце на двоих.

Вряд ли Марио услышал. Но это не имело значения. Они оба об этом знали.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Техано – техасско-мексиканская кухня.

Chapter 20

ГЛАВА 11

Проснувшись, он снова запутался во времени. Возвращение к прошлому или новое

начало? Очень осторожно Томми освободился из рук Марио и некоторое время

лежал, глядя на него. В комнате было светло. Часы Марио на тумбочке

показывали – как разглядел Томми, вытянув шею – почти девять. Со смесью

нежности и обреченности он всмотрелся в лицо Марио – спокойное, без тени

напряжения и горечи – и вздохнул. Это ж надо было влюбиться в такого

невыносимого дурня…

Как и многие влюбленные, Томми попытался вспомнить момент, когда все

началось. Явно не в ту ночь в Оклахоме, когда Марио впервые взял его в постель.

И не темным вечером, когда он, убаюканный шумом океанских волн, сквозь сон

почувствовал легкое касание так и не случившегося поцелуя. И даже, наверное –

хоть и близко – не в тот день, когда Марио вбил в него осознание того, кем он

является: артист, гимнаст, а не плакса. Быть может, это случилось в день его

первого падения, когда Марио прицепил металлический значок к его рубашке, и

он понял, что без звука перенесет хоть сотню, хоть тысячу падений, если

заработает этим одобрительную улыбку? Томми коснулся значка, лежащего на

прикроватном столике. Теперь тот был тоньше, сглаживался мало-помалу от

постоянного трения о кожу и ткань.

Нет, все началось куда раньше – с наваждения, которое ощутил один мальчик, глядя, как другой, постарше, падает с небес на землю, будучи бескрылым, но все-

таки стремясь сквозь пространство, вверх, к недостижимому.

Я не знал, чего он жаждет, но уже тогда мне хотелось дать ему это. И сам я тоже

этого хотел.

Страсть к полету, общее желание, навязчивая идея – то, ради чего стоило жить.

Марио многое дал ему. Сперва свободу мостика, потом – полета. Силу, знание, бесценный дар смелости. Беспощадно сломал его, как необъезженного

жеребенка, не спуская ему ничего – даже во имя любви. А позже Марио подарил

ему осознание своей сути, первое пробуждение сексуальности и разделил с ним

все, пусть и безжалостно, бескомпромиссно.

Мне приходилось быть грубым. Если бы я не был… то уже бы расклеился, и

однажды ты нашел бы меня где-нибудь в луже.

Томми вдруг понял, что если бы Марио миндальничал с ним на тренировках, хоть

раз поступился бы своими идеалами, то все, что было между ними, сошло бы на

нет, и их отношения, строясь на слабости, а не на силе, постепенно разрушились

бы. Лишь этого они никогда не испортили, только отдельно от Томми Марио

впадал в слабость. И то, что могло превратиться в червя, подгрызающего корни

их силы, стало источником света, льющимся сквозь них, проявляющимся в

кристальной чистоте полета. И если избыток этой силы толкал их друг другу в

объятия – что с того?

Томми даже не подозревал, сколь могущественно может быть чувство вины, которое испуганный ребенок прячет под личиной взрослого. Не подозревал, пока

не осознал источник этой любви и не увидел, как она чиста. Он позволил чужакам

заставить себя стыдиться собственных чувств. Он защищался, но все равно

стыдился.

Марио заворочался и открыл темные затуманенные глаза. Томми всегда обретал

новую уверенность, когда видел, как Марио возвращается к нему из далекой

загадочной страны снов. Моргнув, Марио улыбнулся.

– Привет, Везунчик. Здорово вчера выступили, правда?

Томми кивнул. Марио перевернулся на бок и сказал:

– Когда Барт везет тебя на эту гонку или как там ее?

– Ралли на спортивных машинах. В десять, кажется, – вдруг Томми вспомнил кое-

что и поежился: – Мэтт, мне надо тебе что-то сказать. Помнишь, нам позвонили, и

я сказал, что ошиблись номером?

– Я знаю, что не ошиблись, – ответил Марио, – но ты так нервничал, что я решил

не настаивать. Кто это был?

Томми, торопясь и сбиваясь, рассказал о разговоре со Сью-Линн. Лицо Марио

потемнело, но он только сказал:

– Ничего, Везунчик. Тогда я все равно не смог бы с ней разговаривать. Но

перезвонить, наверное, придется. Я знаю, чего она хочет.

– Чего?

Марио вздохнул.

– Я задолжал ей кучу денег. Когда мы развелись, я согласился платить алименты.

А потом сбежал, и вышло так, что она получила только тот первый чек. Когда мы

вернулись домой, она прислала письмо, но я… я так и не набрался духу его

открыть. Пожалуй, не стоит винить ее за то, что она готова обратиться в суд. На

самом деле полезно было бы иметь под рукой жену. Пусть и бывшую. Я бы не был

первым геем в Голливуде, который женился ради прикрытия. Правда, – добавил

он, – ей пришлось бы узнать правду. О нас.

– Господи, – сказал Томми. – Может, сразу в редакцию «Таймс» позвоним?

– Да нет же, Том. Слушай, я обещал когда-нибудь рассказать тебе всю историю

целиком. Обо мне и Сьюзан.

У Томми в животе поселилась сосущая пустота.

– Ты мне ничего не должен.

– Нет, я хочу рассказать. Про это и еще кое-что. Знаешь, когда мы разошлись, я

решил, что ты тоже женишься.

– Ты сбрендил? – рассмеялся Томми. – Как ты можешь такое говорить?

– Мы мало обсуждали это, Том. Только один раз, когда ехали в грузовике, помнишь? Например, я до сих пор не знаю, как ты относишься к женщинам, потому что стоило коснуться этой темы, как у нас все шло наперекосяк.

– Я был дураком, – мрачно сказал Томми.

– Вовсе нет, – возразил Марио. – Ты был ребенком. Я просто не понимал, как

много в тебе детского. Ты так разумно себя вел, что я никогда не задумывался, сколько тебе на самом деле лет.

Томми смутно припомнил, что и Анжело как-то сказал нечто подобное.

– Веришь или нет, Везунчик, но когда ты ушел… когда мы рассорились… только

одно удерживало меня от того, чтобы бросить Старра, обыскать всю страну, приползти к тебе на коленях, если понадобится…

– Мэтт, дружище, не надо…

– Нет, послушай, Везунчик. Я все повторял себе, что немало мальчишек твоего

возраста западают на какого-нибудь одного парня. Ты все свое время проводил

со мной, и у тебя просто не было возможности выяснить, что ты чувствуешь к

девушкам. Я был у тебя первым, тебе не было с чем сравнить. И я решил, что раз

меня нет, ты сможешь, наконец… погоди, Томми, дай закончить… я решил, что

теперь ты можешь попробовать с девушкой и узнать, на самом ли деле…

действительно ли ты гомосексуален, либо просто слишком сильно на мне

зациклился.

Томми разгладил складку на простыни.

– Вообще-то, – тихо сказал он, – я и сам думал что-то в этом роде. В тот первый

год было много девушек. Но все чувствовалось как-то неправильно. Для меня это

ничего не значило. Просто возможность… – он ощутил, как кровь приливает к

щекам, – в армии мы говорили «спустить». Не более того.

– Я не жалею, что женился, – сказал Марио. – Иначе никогда бы не понял. Я

всегда чувствовал, что мне необязательно быть геем, что стоит мне захотеть, и я

могу найти женщину. Ты сам знаешь. Всякий раз, когда мне становилось тошно от

самого себя, я цеплял какую-нибудь девчонку. Пытался и тебя втянуть… Боже, порой я просыпаюсь, вспоминаю тех двух куриц и блевать охота… Так и с собой

поступать было плохо, а уж с тобой… Господи!

– Мэтт, забудь. Я же забыл, – не очень искренне сказал Томми.

Зная о раздирающих Марио противоречиях, он мог простить. Но забыть – это

совсем другое.

– И ты решил жениться?

– Если честно, не знаю. Тем летом я думал, что схожу с ума. Потерял тебя…

беспокоился за Лисс… видел кошмары, вытворял невесть что. Я даже как-то

подцепил школьника. Подростка. Я не… я и пальцем его не тронул. Я… спросил

его, он посмотрел на меня, как на чокнутого, я выпустил его из машины и уехал.

Потом дней десять трясся, ждал, что за мной придут… но он, наверное, никому

не сказал. Может, было стыдно, или он просто решил, что ничего страшного не

случилось, раз только спросили, но ничего не сделали. И каждый раз, когда я

видел где-нибудь в толпе рыжие волосы, у меня все внутри переворачивалось.

Черт побери, Том, не могу… А Сьюзан все время была рядом, и все было

нормально. И однажды мы просто пошли и поженились. Тогда это казалось

хорошей идеей, вот и все.

Лицо Марио было неподвижным, он вспоминал какой-то ад, который Томми

никогда не сможет с ним разделить. Слова затрагивали лишь верхушку айсберга.

– Я пытался, – сказал Марио, наконец. – Видит Бог, пытался. Мы не обручились, потому что она была разведена, но я все равно пытался. Я чувствовал себя

избранным. Было хорошо… в кои-то веки быть как все. А когда Сьюзан

забеременела, я решил, что действительно люблю ее. Мне хотелось нежить ее, баловать, трястись над ней. Как… как над Лисс. Видел бы ты меня в больнице в

ту ночь, когда Сью рожала.

Томми смотрел на слабую мечтательную улыбку на его лице и только диву

давался. Эту сторону Марио он никогда не видел.

– Ей приходилось тяжело, и я сильно перепугался. Зато потом гордился как не

знаю кто. Решил: что бы ни случилось, оно того стоило, потому что у нас была

Сюзи. Даже когда мы со Сьюзан охладели друг к другу, я думал, что все

уладится со временем, ведь у нас же дочка. Я души в ней не чаял. В моей

девочке…

Он моргнул, в глазах стояли слезы.

– Ты вроде бы сказал Люсии, что Сюзи не твоя, – заметил Томми.

Марио сглотнул.

– Ну… я не уверен на сто процентов. Так или иначе, юридически она моя. Это

оговорено в законе. Мы были женаты и спали вместе, когда Сьюзан

забеременела. Наверное, Люсия меня разозлила, и я сказал самую мерзкую

гадость, какую смог придумать. Но Сюзи вполне может быть моей. На самом

деле у меня нет веских причин думать иначе. В любом случае, я считал ее своей.

Говорю же, я на нее надышаться не мог. Она такая красивая, Том… Большие

голубые глаза и шапка темных кудряшек, не таких темных, как у Тессы, скорее, как у Лисс. И такая умненькая, хорошая. Сьюзан говорила, что я слишком ее

балую, а я отвечал, что если она хочет быть со своим Бэббу… так она меня

звала… то ничего страшного в этом нет. Хорошо себя вела, много не плакала. Да, я знаю, что ты не любишь младенцев, но я люблю. Всегда любил.

Вдруг его лицо потемнело.

– А потом Сьюзан ни с того ни с сего заявила, что требует развода. Я был не

против, но хотел оставить Сюзи себе. И тут она выкрикнула мне это в лицо.

Сказала: «С чего ты взял, что она твоя?» Сейчас-то я понимаю, что она просто

хотела меня уязвить…

– Боже, Мэтт…

Томми протянул руку, однако Марио отодвинулся резким изящным движением, которое напомнило Томми о Люсии.

– Погоди, дай договорить… мне надо высказаться, а то я на куски рассыплюсь, –

он уставился в пространство. – Сьюзан неплохая девчонка. Спокойная, уживчивая, забавная. В первое время после свадьбы у нас была вполне

нормальная сексуальная жизнь. Ну, насколько я это могу представить. Ничего

особенного, но… в основном, мне было хорошо. Никаких проблем. Вот когда она

забеременела, с сексом разладилось. Ей часто было плохо, и мне хотелось ее

холить и лелеять. Я решил, как уже сказал, что действительно люблю ее. Словно

наваждение какое-то!

Марио сел на кровати и рассеянно потер больное запястье.

– Когда Сюзи исполнилось два или три месяца, Сьюзан сказала, что доктор

разрешил нам снова спать вместе. И тогда пелена рассеялась. С ней было легко, она мне нравилась, мы не действовали друг другу на нервы и все такое. Но в

постели нам было просто нечего делать. Я мог лежать с ней рядом, обнимать, как Сюзи, укачивать. А больше мне ничего не хотелось. Зато ей хотелось, и я… –

он сглотнул, – я пытался. Думал, что у нее есть право и все такое. Но… но…

ничего не получалось. И я предложил решение: я содержу ее, она присматривает

за домом и Сюзи или может снова летать, если хочет… а для Сюзи наймем

няню… но мы остаемся просто друзьями. Боже, ты бы ее слышал. Не знаю, может, большинство женщин отреагировали бы так же. В конце концов, мы более

или менее помирились. А потом мы упали, и она меня бросила. Наверное, не

стоит ее за это винить. Я женился на ней по доброй воле. Я хотел быть хорошим

мужем и… и отцом. То, что я предложил, показалось ей неприемлемым. Так что я

не стал мешать ей, когда она решила уйти.

– Она знала? – тихо спросил Томми. – Знала, что ты гей?

– Не уверен. Она никогда про это не говорила. Официальным основанием для

развода указали психическую жестокость. Я хотел забрать Сюзи, но ребенка

такого возраста нельзя было разлучать с матерью. Я мог бы обратиться в суд, но

побоялся, что ее ушлый адвокат что-нибудь на меня нароет. Если бы всплыла

история о моей судимости или черном списке, меня бы не подпустили к

собственному ребенку и на сотню миль. Я вышел из адвокатской конторы и

несколько часов шатался по улицам, пытаясь успокоиться перед

представлением. Но тем вечером мы упали. Я уже говорил: она подпортила лицо

и вбила себе в голову, что я сделал это специально.

Томми вздрогнул, вспомнив находящие порой на Марио припадки необъяснимой

жестокости.

– Но ты же этого не делал?

Марио уронил лицо в ладони и приглушенно сказал:

– Видит Бог, Том, я не знаю. Я даже не помню, как выходил на манеж. Доктор

сказал, это из-за сотрясения. Помню, как Сью-Линн капала мне на мозги в

конторе, и я ушел, потому что испугался, что ударю ее. Смутно помню, как

надевал трико. А больше ничего – ни падения, ни скорой. Просто очнулся в

больнице с толстенным гипсом на запястье. Поначалу вообще решил, что ослеп.

Меня так накачали, что я не сообразил, что все лицо забинтовано. Но Сьюзан

утверждала, будто я ей угрожал, и решила, что я пытался ее убить.

Марио замолчал, но на этот раз не пытался уйти от прикосновения.

– Я сердился не на нее, – пробормотал он. – Просто злился, потому что так и знал, что не стоило мне на ней жениться. Но раз я смог уйти из конторы, чтобы не дать

ей пощечину, зачем мне было делать что-то худшее? Ломать себе запястье так, что оно никогда толком не заживет, только чтобы ей отомстить? К тому же она

мать моего ребенка. И я уж точно не хотел бы рисковать жизнью Лионеля.

Исходя из всего этого, я не пытался ей навредить.

На секунду воцарилось молчание.

– Не пытался же?

Только теперь Томми в полной мере осознал, через какой ад прошел Марио.

Это я виноват. Это случилось потому, что я от него ушел.

Но тогда, казалось, не было другого выхода.

– Томми, я точно знаю, что не устраивал это падение специально. Просто не мог

вспомнить и испугался. Так что подписал все, что мне подсунули, и дал ей чек.

Потом вышел из больницы, а дальше как в тумане. Очнулся на скамейке посреди

какого-то парка в Далласе с пятнадцатью центами в кармане. Сначала хотел

отправить телеграмму домой, попросить денег, а потом решил – да какого черта!

Пошел в город, наткнулся на балаган, устроился туда работать и уехал с ними в

Мексику. Остальное тебе известно.

– Боже Всемилостивый, – прошептал Томми.

Но теперь он знал, что больше им ничто не помешает. Никогда. Он взял Марио за

запястье.

– Это было давно, Мэтт. Очень давно.

– А тебе не кажется… что я обязан Сью-Линн? Что должен вернуться, присматривать за ней и ребенком?

Томми моргнул.

– Так вот что тебя гложет?

– Ага. Во всяком случае, частично.

– Как по мне, – сказал Томми, – ты ей ничего не должен. Кроме, разве что, денег, а их будет нетрудно достать, учитывая, как у нас идут дела. Разумеется, ты

должен помогать растить своего ребенка, но не более того.

Марио выдохнул.

– Я так и знал. Просто пытался решить все сам и бегал по кругу, как белка в

колесе. Вот поэтому я не звонил ей и не отвечал на письма. Я согласен

содержать Сюзи. Сейчас у меня мало что есть, но если Сьюзан поведет себя

разумно – а обычно так она и делает – кое-что наскребется. Пока я в состоянии

работать, деньги не проблема. А после вчерашнего шоу я насчет этого больше не

волнуюсь.

Спокойствие, с которым он это сказал, больше всяких убеждений доказало

Томми, что процесс заживления все-таки потихоньку идет. А Марио тем

временем продолжал:

– Только после… после вчерашнего вечера… я точно знаю еще кое-что. Я помогу

ей с Сюзи, но возвращаться к ней не буду. А то от меня мало что останется. Она

сказала номер?

– Она велела передать, что ее номер есть в телефонной книге, и что ты знаешь, где ее найти.

Марио невесело ухмыльнулся:

– Черт. Она успела недурно меня изучить.

Он потянулся к телефону.

Томми ушел бриться. Он не намеревался подслушивать, но стены были тонкие, и

он все равно слышал голос Марио – тихий и отчужденный.

– Доброе утро. Я хотел бы услышать миссис Сьюзан Гарднер. Сьюзан? О, позови

мамочку, милая.

Долгое молчание. Томми, за компанию вздрагивающий перед лицом испытания, предстоящего Марио, взял себя в руки. Они всегда говорили друг другу: «Я не

могу падать за тебя». Это всегда было в основании их отношений, их стержнем.

И теперь, более чем когда-либо, Томми не должен был вмешиваться. Теперь

ничто из внешнего мира не могло им помешать.

Наконец, Марио снова заговорил:

– Сью? Это Мэтт. Это Сюзи подходила к телефону? Боже, у нее такой взрослый

голос! Нет, конечно, я не говорил ей, кто это. Она все равно не вспомнила бы.

Снова тишина.

– Мне недавно передали. Надеюсь, я тебя не разбудил… Да, знаю, дорогая.

Долгая история. Шатался по стране… Да, конечно, поэтому и звоню. Да, давай

сейчас, если ты не идешь в церковь…

Он отвернулся, прикрыл верхнюю часть трубки ладонью и позвал:

– Том, Барт приедет за тобой на своей машине? Тогда я возьму Крайслер?

– Конечно, бери.

– Сейчас приеду. Как мне добраться до тебя? Да, найду. Нет, ты вовсе не

обязана, дорогая. Позавтракаю в отеле… Хорошо. Буду через полчаса. Обними

Сюзи за меня… Разумеется, с удовольствием с ней поговорю.

Томми включил воду на полный напор. Когда он вышел, Марио одевался. В

легком летнем костюме, синей рубашке и при галстуке он выглядел совсем

незнакомым.

– Надо найти магазин и захватить пасхальный подарок для Сюзи, – рассеянно

сказал он. – Какого-нибудь мягкого кролика…

– Посмотри в сувенирном магазине при отеле.

– Да, помню. Передавай Барту привет, – вдруг он хихикнул. – С любовью.

Взяв с тумбочки ключи от машины, Марио направился было к дверям, но

развернулся и шагнул к Томми. Обнял его за плечи и мазнул губами по щеке – как

не делал с тех пор, как Томми был подростком.

– Не принимай близко к сердцу, Везунчик, – шепнул он и был таков.

На глаза Томми снова навернулись слезы. Марио не сказал этого. Возможно, никогда и не скажет. Но все-таки он имел в виду – я люблю тебя.

Завтракать Барт и Томми отправились в кафе, где проходили встречи клуба. Зал

был наполнен подростками, мужчинами и женщинами всех возрастов и всех

социальных слоев, а машины, припаркованные перед зданием, тоже поражали

разнообразием: от старого разбитого MG, напомнившего Томми потрепанную

машину Стеллы, до блестящих Альфа-Ромео, Порше и полудесятка Ягуаров.

Разговоры шли, в основном, об автомобилях, и Томми то и дело выхватывал

отдельные обрывки. Барт тоже слушал, потом глянул на часы и сказал:

– Пойдем. Через пять минут начнут распределять номера.

Когда они шли к дверям, кто-то сзади окликнул:

– Ты сегодня без Луизы?

Барт, не убавляя шага, ответил:

– Ей не нравится заниматься расчетами.

На улице Томми поинтересовался:

– Кто такая Луиза?

– Моя жена. Студия обязала нас время от времени появляться вместе на публике, так что я приводил ее сюда пару раз. Только когда она узнала, что это не гонка, и

ей придется быть штурманом и рассчитывать среднюю скорость, то очень

огорчилась. Не пойми меня неправильно… из женщин выходят отличные пилоты, порой даже лучше мужчин. Но единственные числа, с которыми способна

справиться Луиза – тридцать шесть, двадцать два, тридцать шесть[1].

Он ухмыльнулся.

– Но ты же не паникуешь при виде цифр? Или тоже не в ладах с математикой?

– Все, для чего не требуется логарифмическая линейка, – сказал Томми, и Барт

хохотнул.

– Отлично. Мы же не хотим вылететь из-за превышения скорости.

Это было первым сюрпризом дня. Томми все еще считал, что его ждет нечто

похожее на гонки, но данные на старте инструкции поражали. Он сразу понял, что это совсем другой вид соревнований. Успех командной работы зависел от

того, как быстро он обработает сложный маршрут и передаст сведения Барту –

чтобы тот мог концентрироваться лишь на искусном ведении машины. Особенно

удивляла необходимость сдерживать скорость до точно вычисленной величины, потому что за превышение отнималось больше очков, чем за позднее появление

на контрольных точках. Томми вскоре обнаружил, что наслаждается процессом, и даже пытался вычислить внезапные контрольные точки, помимо основных –

видимо, предназначение их заключалось в том, чтобы водители не мошенничали, срезая путь и сходя при этом с трассы. Позже Барт предложил ему сесть за

руль. Для Томми такое было в новинку, но через пару минут отличные рефлексы

взяли свое, и ему пришлось серьезно бороться с искушением увеличить скорость.

Впечатления такого рода он никогда бы не смог разделить с Марио. Для того

машина была лишь средством перемещения из одного места в другое и обратно, а

о технических характеристиках он не думал вовсе. Марио любил быструю езду, но лишь из свойственной ему нетерпеливости, а не для удовольствия.

Томми удивлялся, сколько облегчения и радости приносит дело приятное, нелегкое, но совсем не относящееся к полету – пусть требующее почти такой же

сосредоточенности и навыков. Возможно, именно по этой причине Папаша Тони

когда-то старался научить его играть в шахматы. Томми доводилось видеть, как

Папаша и Анжело так погружались в происходящее на доске, что приходили в

себя только за пять минут до сигнала к началу представления. К тому времени, как они добрались до последней контрольной точки, Томми с изумлением понял, что за целый день ни разу не подумал о проблемах Марио, Сью-Линн, телевизионной программе или тройном сальто.

Главный приз ушел команде на Порше – худой женщине и ее сыну-подростку – но

Томми и Барт взяли один из трех утешительных призов: сертификат автосервиса, дающий владельцу право на бесплатные мойки, заправки и ремонты, не

превышающие двадцати долларов. Барт глянул на адрес, пожал плечами и

протянул сертификат Томми.

– Нужен? Мою машину обслуживают в Северном Голливуде, делают все, чего я не

могу сам. В этот автосервис я вряд ли когда-нибудь попаду.

– Спасибо, нам пригодится, – Томми спрятал сертификат в бумажник.

Барт посмотрел на темнеющее небо.

– Пойдем перекусим.

Остановки во время ралли были запрещены, и несмотря на поздний завтрак

Томми успел проголодаться.

– Будете ночевать в мотеле возле цирковой стоянки?

– Наверное.

У него в кармане лежал ключ. Марио, не уверенный, сколько времени займет

улаживание дел со Сьюзан, решил пока не освобождать номер.

– То местечко с мексиканской кухней пойдет? – не очень уверенно осведомился

Барт. – Слушай, я бы с удовольствием сводил тебя в приличное место, но…

Томми понял причину его колебаний. И груз, о котором он успел забыть, обрушился на него с новой силой. Хорошие рестораны предназначались для пар.

Только явные бизнес-встречи позволяли двоим мужчинам вместе обедать в

дорогом ресторане. А интересы Барта были хорошо известны студии, так что он –

куда и с кем бы ни пошел – автоматически оказывался под подозрением.

– Пойдет, конечно, – ответил Томми. – Я все равно неподобающе одет.

Барт, кажется, расслабился.

Когда они были штурманом и пилотом на ралли, на них все смотрели и не

обращали ни малейшего внимания. И вдруг Томми вспомнил слова Марио в

первый день в доме Сантелли.

Если я тебя куда-нибудь с собой возьму, можно я буду представлять тебя своим

младшим братом?

Тогда Томми не понимал подоплеку этой просьбы.

Господи, и так мне придется прожить всю жизнь? С оглядкой, боясь, что кто-

нибудь поймет все неправильно? Или, точнее сказать, правильно…

Но разве есть альтернатива? Выпендриваться, как Эдди Кено?

За ужином Барт сказал:

– Если захочешь присоединиться к клубу, я могу помочь. Мне нужен штурман.

Приходится время от времени брать Луизу, но мне требуется постоянный

напарник. Который, как ты понимаешь, – он понизил голос, чтобы не услышали

посторонние, – будет в курсе дела, кому я смогу доверять и не опасаться, что

нечаянно не удержу маску. И… – он помолчал, потом добавил: – чьи наклонности

не видны за версту.

Томми его понимал.

– Да, конечно, я бы не против. Мы на днях говорили с Марио. Если будут деньги, куплю подходящую машину.

– Я могу помочь достать подержанный MG, – сказал Барт. – Это тоже будет

недешево, но без цента в кармане не останешься. Мэтт славный парень. Мне

нравилось проводить с ним время, даже когда мы уже перестали спать… он ведь

рассказал тебе?.. потому что с ним можно было спокойно показываться на людях.

Я чувствую себя ужасным лицемером, когда так говорю, – сказал он с надрывом,

– но от этого зависит моя работа. Я сыт по горло убогими ролями в убогих

картинах. Мне нравится получать приличные деньги и жить на широкую ногу…

так почему бы мне этого не делать.

– Мне тоже, – сказал Томми. – Просто я считаю, что моя личная жизнь это только

мое дело. Не вижу смысла вешать себе на лоб табличку «Я ГЕЙ», пусть даже так

честнее. В смысле, есть более важные вещи. Я не спрашиваю других парней, чем

они занимаются в постели.

Барт рассмеялся.

– А я иногда спрашиваю.

Он снова выдал короткую многозначительную улыбку.

– Хорошо, парень, я выдвину твою кандидатуру. У меня так и не получилось

заинтересовать Мэтта машинами. Раньше я иногда гонял и как-то взял его с

собой на свободный заезд. Держался он отлично, но удовольствия явно не

получил.

– Я как-то был в Ле-Мане, но это не мое. Скучно смотреть, как они наворачивают

круг за кругом. Хотя мастерство нужно большое.

– Да, я тоже не очень люблю кольцевые гонки. Как я уже упоминал, я дважды

ездил с Тони Роджерсом на Милле Милья. Пересеченная местность – это да…

Милле Милья, горный пробег.

– Мне бы понравилось.

– С этим ничто не сравнится. Ездить с Тони… я понимаю, что чувствовал Мэтт.

Нужны особенные нервы, чтобы рыться в поисках бутерброда, когда твой

партнер проходит слепой поворот на горной дороге на скорости сто шестьдесят, то вверх, то вниз. Я никогда не беспокоился, знал, что Тони удержит машину, что

бы ни случилось, но это не всем дано. У нас была Лянча, никакого сравнения со

всеми этими Мазерати и Феррари. Пришли четырнадцатыми. И все равно это

была хорошая гонка, учитывая все обстоятельства. Мы обогнали все Лянчи и

некоторые Ягуары. Через год я купил Феррари, но мы прокололи шину на первой

же сотне миль, а потом полетела тормозная колодка. Не повезло. В том году

первое место взял какой-то Феррари.

– Тебе не хватает автоспорта?

Барт пожал плечами.

– Я смог уйти. Настоящие гонщики погибают на трассе. Я как-то спросил одного

скрипача, смог бы он бросить игру. Он ответил, что перестанет играть, только

если ему отрежут обе руки. Я таким никогда не был. А Тони был. Мне нравятся

гонки, но когда я оказался перед выбором, то понял, что перестану гонять точно

так же, как почти перестал бы есть, если это требуется для роли.

Спустя минуту он добавил:

– Наверное, потому меня и привлекает фильм про Парриша. Зная Тони и Мэтта, я

понимаю, что им двигало. Он должен был летать, а когда не смог, то просто

потерял смысл жизни. Мэтт точно такой же. Если бы он так же зациклился на

балете, был бы вторым Нижинским. Но танцы не стали для него жизнью. А полет, судя по всему, стал.

Томми почувствовал, как перехватило горло. Он никогда не подозревал, что Барт

способен на столь глубокое понимание. Воистину, не следует судить людей по

первому впечатлению.

– А для тебя жизнь это актерская игра? – спросил он, наконец.

– Наверное, – криво усмехнулся Барт. – Я даже на этой курице Ланарт женился.

Серьезная такая жертва во имя искусства.

У Томми появились смутные догадки насчет того, где Марио нахватался своих

иронически-равнодушных замашек. Барт преувеличивал, но доля горькой

честности в его словах была, так что Томми осмелился спросить: