Текст книги "Трапеция (ЛП)"

Автор книги: Мэрион Зиммер Брэдли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 46 страниц)

Он моргнул от света.

– Пришел спросить, как Бетси. Поправилась уже?

– Ну, она думает, что да. Я с ней не согласна. В чем дело, Том? Тебе нехорошо?

Заходи.

Томми вошел внутрь. Бетси была здесь, и Маленькая Энн тоже – сидела с

обмотанной полотенцем головой и ела бутерброд.

– Тетя Марж, – сказал он дрожащим голосом. – Дети в городе… все меня знают.

Я не могу выступать в девчоночьем костюме! Просто не могу!

Маленькая Энн отложила бутерброд.

– Что за глупости! Это всего лишь городские! Какое тебе дело, что они думают?

– Тетя Марж, Бетси же говорит, что с ногой все нормально. Я… я не могу! –

отчаянно воскликнул Томми. – Честно, я лучше лягу и умру, чем надевать платье, парик и выступать перед всеми, кто знает меня со школы!

– А теперь послушай, Томми Зейн… – начала Марго, но Бетси ее перебила:

– Оставь, Марго, я знаю, в чем дело. Ребята из местной школы дразнили его и

пытались побить. Дети могут быть жестокими… я-то знаю! А с ногой у меня не

так уж плохо…

– Ой, Бетси, ну пожалуйста! Только в этом городе…

– Бетси, ты прекрасно знаешь, что сказал доктор, – Марго гневно повернулась к

Томми. – Как тебе не стыдно! Ты не имеешь права…

– Марго, он мальчик, – вступилась Бетси. – Мой таким же был в этом возрасте.

Теперь воюет с японцами в Тихом океане. Я справлюсь с ногой, Томми. Беги себе.

Бетси оперлась о металлическую дверь. Углы ее рта побелели, но Томми

запретил себе обращать внимание. В конце концов, ей знать лучше. Это же ее

дурацкая старая нога. Он шагнул на улицу.

– Да, – произнес низкий презрительный голос. – Беги себе, мальчишка.

Томми как в ледяную воду окунули.

– Марио?

Гимнаст стоял в полумраке возле трейлера. В городской одежде он казался

незнакомцем – чужим, враждебным, мрачным. Черные кудри были уложены в

новой стрижке, глаза под разлетающимися бровями горели.

– Марио, я…

– Я слышал, – оборвал Марио. – Пришел попросить Марго… да какая теперь

разница. Черт, я бы тебе и сахарную вату продавать не доверил! Хочешь верь, хочешь нет, я считал, что ты готов называть себя настоящим артистом. А ты всего

лишь плакса!

Томми запротестовал было, но Марио отмахнулся.

– Давай, беги… va là, va là, ragazzo… проваливай! Здесь некоторым работать

надо! Брысь, выметайся, скройся с глаз!

Томми больше не пытался оправдываться. Повесив голову, он бросился вон.

Хотелось уже не просто плакать, а провалиться под землю от стыда.

В трейлере было темно: отец проверял запоры на клетках, мать помогала Ма

Лейти с костюмами. Там должен быть сейчас и он. Томми сглотнул, борясь со

слезами. Плакса. Но слезы все равно хлынули рекой.

Слова Марио уязвили больше всего. Томми позволил Джеффу, чужаку, заставить себя устыдиться в том, кто он есть: акробат, артист, который делает, что сказано, и думает не о себе, а о деле. О каких полетах речь, если у него не

хватает духа надеть парик и пару ярдов кисеи! Глупо выглядит? Да уж не

глупее, чем пустое место в ряду или человек, не знающий номера!

С какой стати он решил, что все будут на него смотреть? Кто он такой? Еще одна

розовая юбка. А теперь Марго больше не пустит его выступать. А Марио…

Марио наверняка на него и не посмотрит.

Томми услышал первые звуки оркестра, гудящий голос Большого Джима – не

слова, просто гул из громкоговорителя. Шум, звуки, музыка, смех и детские

крики… Господи, ведь он должен быть там! Он что, совсем свихнулся? Кто

поедет на его платформе? Он пропустил парад всего раз – когда был маленьким

и болел свинкой. Ма Лейти будет в ярости, и мама тоже… Какая муха его

укусила? Ма Лейти полагается на него! А когда узнает отец… В последний раз

Томми шлепали пару лет назад, но теперь он не стал бы винить отца, если бы тот

свернул ему шею.

Как я облажался!

Дверь трейлера вздрогнула от тяжелого стука.

– Томми! Ты там?

Томми нажал на выключатель. Во рту пересохло. В безжалостном электрическом

свете снаружи стоял Марио. Выглядел он вымотанным и очень взрослым – в

золотых трико и теплом свитере.

– Томми, черт тебя подери, где ты прячешься? Маленькая Энн весь двор

оббегала! Живо выходи… pronto, presto!

– Слушай, но ты ведь сказал ей…

– Нет, это ты послушай! Пока ты сидишь здесь и жалеешь себя, Бетси сильно

наступила на больную ногу и потеряла сознание! На этот раз наверняка порвала

связки. Был бы я на три дюйма ниже, скорее сам бы влез в чертов костюм, чем

подпустил тебя к манежу! Но ты подходящего роста и знаешь номер, так что

выметайся и иди туда, где должен быть! Иначе я тебя пинками дотуда докачу!

Томми открыл рот, но Марио сгреб его за плечо и тряхнул.

– Ни слова больше!

Однако отчаянная решимость победила, и Томми выпалил:

– Марио, подожди…

Разжав пальцы, Марио холодно сказал:

– До вашего выхода двадцать минут. Что?

А потом – совсем другим тоном:

– Эй… Томми, в чем дело, малыш?

– Марио… – Томми судорожно пытался удержать себя в руках. – Я хотел

спросить кое-что… Джефф сказал… сказал…

От воспоминаний перехватывало горло. Вдруг Марио не сочтет нужным слушать?

Отделается, как и все, легкомысленным: «Какое тебе дело до того, что они

думают?»

Но Марио стоял, сунув руки в карманы свитера, и смотрел на него

встревоженными глазами.

– Ладно, ладно, малыш. Что тебя грызет? Давай, скажи мне. Что случилось?

– Он сказал… Он так себя вел, будто со мной что-то неправильно. Ну, что я…

наряжаюсь в девчоночью одежду… выступаю в роли девочки… – голос снова

сорвался. – Он так держался, будто я девочка… на свидание звал… Каким-то

смешным он был… только было не смешно…

Продолжать Томми не мог.

В темноте выражение лица Марио оставалось нечитаемым. Он молчал, и Томми, охваченный внезапной уверенностью, напрягся. Потом медленно расслабился.

– Боже милостивый, – сказал, наконец, Марио почти шепотом. – Как я не

догадался. Вот оно что! Конечно, ты же именно в том возрасте… Ладно, слушай, Том. Ты знаешь, кто такой Шекспир?

Томми, ошарашенный неожиданным вопросом, осторожно выговорил:

– В школе что-то такое проходили. Кажется, писатель. «Гамлета» вроде бы

написал…

– Верно. А еще он написал такие слова: «Нет ничего, что было бы хорошим иль

дурным – но делает его сознанье таковым». Так скажи мне, ты чувствуешь себя

девочкой, когда надеваешь этот костюм? Тебе хочется быть девочкой?

– Вот еще! – возмутился Томми. – Ты за кого меня принимаешь?

– В том и дело. Ты тот, кем себя считаешь. Если ты надеваешь женскую одежду и

не чувствуешь себя женщиной – что ж, это всего лишь одежда. Вот если бы ты

вдруг ощутил себя в ней девочкой, тогда да, можно бить тревогу. А так, какое

кому дело, что ты носишь для шоу? Все, что делает мужчина, – мужественно. Или

ты считаешь, что для того, чтобы чувствовать себя мужчиной, надо махать

кулаками и крутить пистолеты, как Том Минкс?

Томми вдруг стало за себя стыдно. И в то же время будто гора с плеч упала.

– Тебе не кажется, что я похож на девочку?

– Нисколько! – немедленно откликнулся Марио. Они шли к сверкающему огнями

трейлеру Марго, и на мрачном лице Марио вдруг заиграла улыбка. – Ragazzo, в

тебе нет ни капли женственности. Ты не выглядишь, как девочка, не ходишь, как

девочка, не летаешь, как девочка – я начинал летать с сестрой, так что знаю, о

чем говорю. Тебя в жизни никто не примет за девочку, даже в этом наряде. Ну, разве что деревенщины с трибун. Но если тебе есть до них забота, то ты занялся

не тем делом.

То же самое говорил отец, то же говорила Марго, но почему-то именно Марио

сумел до него достучаться. Томми сделал долгий дрожащий вдох. Плакать уже

не хотелось.

– Иди, – велел Марио. – Твой номер ждет. Был бы ты двумя годами старше, заработал бы штраф за пропущенный парад. Если хочешь, чтобы к тебе

относились, как к артисту, Том, начинай вести себя, как артист. Иди… а еще

лучше, беги.

И Томми побежал. В трейлере царила суматоха. Куда ни глянь – девушки, шуршащие юбки, пудра и кисея. Он нерешительно вошел внутрь.

– Томми, слава тебе господи! – Марго будто бы и забыла, что он здесь уже был.

В Томми полетела охапка розовой ткани.

– Возвращаться некогда, переодевайся в кухне.

Томми послушно отправился в кухню. Там, в тесном пространстве между плитой и

холодильником, он сбросил одежду и влез в костюм. Когда он вышел, завязывая

туфли, девушки исчезли в розовых всполохах. Бетси Джентри лежала на кровати

Маленькой Энн под старым кимоно и выглядела совсем крохотной. Ее лодыжка

покоилась на пакете со льдом, капли воды срывались на подложенную клеенку.

– Бетси, почему ты мне не сказала?

– Потому что она артист, и у нее номер, – отрывисто бросила Марго. – Быстрее, Томми, у тебя не лицо, а кошмар какой-то.

Она держала мокрую тряпку, и Томми, сообразив, что весь в слезах и грязи, покорно дал ей привести себя в порядок.

Примчавшись к манежу, он с облегчением увидел, что не опоздал: группа одетых

в розовое девушек толпилась возле входа. Он снова вспомнил, что его, изображающего девочку, увидят все школьные друзья, но это больше не имело

значения.

Какое ему дело до того, что они думают? Он акробат. Он делает то, чему его

учили и чего требует номер. Возможно, выставив себя таким плаксой, он потерял

особенную дружбу и расположение Марио. Зато вернул самоуважение.

Оркестр начал играть вступительные ноты вальса «Леди в розовом». Зелда

рядом отсчитывала такты под нос. А потом Томми лез по канату, и лица публики

сливались в неясное пятно. Мир снаружи был настоящим, куда более настоящим, чем когда-либо – но этот мир больше никогда не имел над ним власти.

ГЛАВА 4

Во время антракта, пока разносили жареные каштаны, сахарную вату и

игрушечных обезьянок на веревочках, Томми, одетый в шорты и свитер, смотрел, как готовится второе отделение. В публике была пара-тройка знакомых лиц, но

никто не смеялся, а один мальчик даже помахал ему рукой. Быть может, Джефф

и Нэнси просто решили наказать его за хвастовство. Впрочем, какая разница?

Никакой. И все же Томми понимал, хоть и смутно, что с ним произошло что-то

важное, что он одолел какую-то решающую ступень.

Шаффлз Смолл, канатоходец, стоял у входа в своем белом с серебром костюме –

он открывал второе отделение.

– Ты все еще здесь? – позвал он Томми. – Тебя искал Тонио Сантелли. Тебе надо

научиться рассчитывать время, парень. Беги-ка ты к ним в трейлер побыстрее.

Томми быстро зашагал в указанном направлении. На заднем дворе появились

большие пустые места – рабочие и униформисты убирали оснащение с первого

отделения. Оборудование воздушного балета: шесты, кольца, канаты –

складывали и грузили в машину. Большую клетку со львами уже увезли.

Добравшись до фургона с надписью «Летающие Сантелли» на боку, Томми

увидел Папашу Тони, мрачно выглядывающего из дверей.

– Где тебя носит? Ты что, забыл? Ты умудрился забыть, что Ламбет велел тебе

дебютировать в Сан-Анжело?

– Нет, я думал… Марио сказал…

– Молодой человек, здесь пока не Марио распоряжается. Ламбет велел

выпустить тебя в Сан-Анжело… что ж, мы выпустим тебя в Сан-Анжело. В любом

случае у нас парный номер, его утвердили утром. Выйдешь с нами, встанешь на

мостик. Начнем с двойной трапеции. Потом поможешь со стропами – и покуда все

на этом.

– Честно? – неверяще спросил Томми.

– Нет, я сам себя развлекаю. Только не в шортах! Ступай в трейлер, они подберут

тебе трико.

Марио и Анжело стояли перед полкой, которую использовали в качестве

туалетного столика. Марио встряхивал зеленые с золотом накидки – в таких

Сантелли выходили на манеж. Анжело кивнул Томми.

– Явился, наконец! В следующий раз приходи на антракте, понял? Вот, возьми, –

он протянул потертые зеленые трико. – Они мои, но тебе должны подойти.

Только зашнуруй потуже. Если свалятся с мягкого места на манеже, точно

будешь выглядеть полным дураком.

– Чудное ты выбрал время, чтобы говорить о людях, выставляющих себя

дураками. Если ты, конечно, меня имеешь в виду, – Марио был в дурном

настроении.

Анжело дал Томми зеленый топ с золотой полосой через грудь – такой же, как у

него.

– Успокойся, Мэтт, хватит показывать характер. Сядь, выкури сигарету, подыши.

Если ты выйдешь в таком виде, Папаша запретит пробовать, говорю тебе. Нет, я

тебя предупреждаю!

Марио пробормотал что-то нелицеприятное по-итальянски, а Анжело подошел к

Томми, который нервно натягивал колючие шерстяные трико. Он показал, как

затягивать шнурки и затыкать концы внутрь, потом обмотал запястья Томми

марлей и лейкопластырем сверху.

– Не туго? Ослабить?

– Нормально…

Никогда раньше Анжело не уделял Томми столько внимания. Обычно мальчик

его побаивался, но сейчас слишком переживал, чтобы об этом задумываться.

Прежде ему не разрешали ошиваться рядом, когда Сантелли по-настоящему

готовились к выступлению. Смешки и грубоватые шутки репетиций остались

позади – Марио и Анжело были тихие, собранные и предельно серьезные.

– У тебя песок в волосах, – Анжело протянул ему расческу.

Расческа была не слишком чистой, но Томми воспользовался ей без колебаний.

Марио все еще стоял возле зеркала – закреплял зеленую с золотом накидку на

плечах. Потом повернулся. Как всегда в сценическом костюме он выглядел

крупнее. Брови вразлет придавали его чертам нечто дьявольское.

– Когда будем выходить, ты пойдешь между Анжело и Папашей Тони. Видел, как

у нас забирают накидки?

Томми кивнул.

– Сегодня это сделаешь ты. Пусть публика разглядит тебя, как следует. Сперва

возьмешь у Папаши Тони, потом у Анжело, потом у меня. Отдашь их

униформисту. Ну, сам знаешь. Только не суетись.

Анжело тоже затянул шнурки на горле. Томми накидки не полагалось: он был

просто запасным.

Они прошли к манежу как раз вовремя: оркестр уже заиграл медленную

волнующую мелодию, которая предваряла выход воздушных гимнастов. Томми в

сотый раз напомнил себе спросить, как она называется, и понимал, что снова

забудет.

– Вперед, – Анжело взял его за локоть и подтолкнул к входу.

Марио все еще молчал. Томми знал, что некоторые артисты перед

представлением волнуются больше, чем другие. Он и сам был бы рад подойти к

аппарату ближе, чем на фут, без тошноты. Но Марио выглядел так, будто

происходящее казалось ему сном.

Анжело быстро улыбнулся Томми:

– Ну, хорошо, парень, все нормально. Ты проделывал это сто раз, и этот ничем не

отличается.

Потянувшись мимо мальчика, он схватил Марио за локоть.

– Мэтт, ты натянут, как струна. По-прежнему чувствуешь удачу? Если нет, я не

против.

Марио ответил что-то, но что именно Томми не разобрал из-за многократно

усиленного голоса Джима Ламбета.

– Летающие Сантелли…

Томми сделал глубокий вдох. Его пошатывало, как будто ноги вдруг стали

короткими и не доставали до земли. Он старался идти, как другие: медленными

размеренными шагами, не глядя ни направо, ни налево. Когда торжественная

музыка без перехода сменилась грациозным бодрым вальсом, Томми повернулся, собрал тяжелые накидки и передал униформисту. На лестнице он был

последним, огни били в глаза.

Ступив на мостик, Томми почувствовал себя как в первый раз – не слишком-то

твердо – и взялся за боковую стропу. Рука Марио, крепкая и уверенная, легла на

плечо. Было холодно – и внутри, и снаружи. В свете прожекторов трапеции

выглядели другими – тонкими странными темными линиями. Анжело и Папаша

Тони на второй ловиторке тоже смотрелись по-другому, больше, чем обычно. До

сознания долетали обрывки слов:

– Впервые на арене… самый молодой воздушный гимнаст, когда-либо

выступавший в цирках Америки… к Сантелли присоединился новый член

труппы… Марио и Томми Сантелли на двойной трапеции…

Когда они спустили трапецию, Марио шепнул:

– Свет глаза не слепит?

– Нет.

– Хорошо… вперед!

Внутренние часы начали отсчитывать ритм без участия сознания. Раз: четыре

ладони хлопают о перекладину. Два: долгое скольжение, высокий пик, возвращение. Три: снова пик – во вспышке незнакомых огней Томми увидел

тонкую темную линию сетки внизу. Четыре: полет в пустоте, шлепок рук Папаши

Тони об его запястья, напряжение плечевых мышц… Не видя, Томми знал, что

Марио так же попал в хватку Анжело, и тела их сейчас изгибаются с отточенным

до автоматизма сходством. Обратный кач, переворот лицом к мостику, снова

полет, секундный ужас, от которого он так никогда и не избавился – а вдруг

трапецию отнесло ветром – нахлынувшее облегчение, когда перекладина

оказывается под пальцами, равновесие, чтобы ни один край не перевесил, не

испортил полет. Стиснутые ладони. Долгий грохот барабанов, или это

собственное сердце? Ноги ощутили поверхность мостика, и Томми услышал свои

первые аплодисменты – накатывающие, нарастающие, будто шум крови в ушах.

Странно, но он не ощущал ни восторга, ни гордости, только причудливое

опустошенное облегчение. Восторг придет позже.

Он смотрел, как убирают трапецию. Позже – Томми слышал, как это обсуждали –

он будет осенять себя крестом в этом небольшом перерыве. Но не в первый раз.

На мостик ступил Папаша Тони, и Марио отцепил одиночную трапецию.

– Хорошо, – шепнул он, – ты справился. Теперь не путайся под ногами.

Томми напряженно следил за трюками, которые знал до того хорошо, что мог

увидеть их во сне. Двойное заднее сальто Марио, два с половиной сальто вперед

Папаши Тони, пассаж.

Нервно потирая запястья, Марио прошептал:

– Освободите больше места.

Передав Марио перекладину, Папаша Тони что-то тихо сказал. Томми не

разобрал слов, но уловил вопросительную интонацию. Марио кивнул. Папаша

Тони поднял руку, давая сигнал Ламбету. Обычно финальным трюком было

двойное с пируэтом – два сальто с полувинтом между ними. Номер закрывал

Папаша Тони, хотя в последнее время вместо него, бывало, выступал Марио.

Сегодня Большой Джим выкрикнул имя Марио.

– А теперь… леди и джентльмены… труднейший трюк в истории воздушного

полета… Марио Сантелли попытается исполнить тройное сальто в руки к

ловитору… Марио Сантелли!

Томми вскрикнул вслух.

Я и не знал…

Марио сошел с мостика. Лишний раз раскачавшись, направил трапецию вперед, вперед, на практически неправдоподобную высоту. Когда стропы почти

сложились, он отпустил перекладину, опрокинулся назад в невероятно быстром

кувырке, затем сделал второй – немыслимым образом выше, чем первый, третий, падение… Томми забыл, как дышать… В последнюю долю секунды Марио

выпрямился, и Томми почувствовал (с рывком, от которого стало больно глубоко

внутри), как его запястья встретились с руками Анжело. Хватка было

соскользнула, но в последний момент, когда казалось уже, что он улетит в

черную пустоту позади ловитора, укрепилась.

Собственное отрывистое дыхание звучало громче, чем крики и отдельные

аплодисменты. Марио и Анжело качались вместе, Анжело сиял.

Легко прыгнув обратно на мостик, Марио повернулся к зрителям, изящно поднял

руку и помахал, ожидая оваций. И они пришли – оглушительные, становясь все

громче и громче. Один за другим гимнасты ныряли в сеть, кувыркались с ее края

и покидали манеж, и клоуны выбежали на финал.

Томми почти забыл, что сегодня исполнилась мечта всей его жизни. Исполнилась

благодаря Марио, который нашел время и силы придти и вбить в него здравый

смысл. Ему снова стало стыдно.

Не успела закрыться занавеска входа, как Анжело крутнулся к Марио и

сграбастал его в медвежьи объятия. Папаша Тони словно светился изнутри, лучась гордостью и счастьем. Бледный и осунувшийся, Марио начал дрожать.

Томми метнулся к стопке накидок и набросил одну ему на плечи. Марио выдавил

улыбку.

– Эй, парень, понравилось?

Едва соображая, что делает, Томми обхватил его за пояс. Руки Марио

сомкнулись у него на плечах, и Томми выдохнул:

– У тебя получилось! Ты сделал тройное сальто! Но почему ты не сказал мне…

даже не сказал, что собираешься его попробовать?

Марио засмеялся. Он почти уже снова превратился в самого себя.

– Решил, что с тебя и без того на сегодня хватит впечатлений. Ладно, ладно, давайте не будем дорогу загораживать.

Ни Анжело, ни Папаша Тони не сказали Томми и слова по поводу его первого

выхода. Но он считал вполне естественным, что все внимание и восхищение

направлены на Марио. Пока они шли к фургону, рука Марио лежала у Томми на

плече. Спустя минуту он отнял ее и спросил:

– Что это, Том?

Удивленный и слегка сконфуженный, Томми потрогал значок, прикрепленный к

изнанке топа возле шеи. Как-то автоматически, сам того не помня, он переколол

его с рубашки на сценический костюм. И только сейчас заметил. Щекам стало

горячо.

– О, это… это же значок со святым. Ты сам мне его дал.

– Будь я проклят. Наверное, он присматривает за нами обоими. Я был прав. Так и

думал, что с тобой… мне повезет.

Темные горящие глаза неотрывно смотрели на Томми. Так они стояли с минуту, и

ладонь Марио лежала у Томми на плече. Потом Марио вздохнул и улыбнулся.

– Беги, Везунчик. Твои родители наверняка хотят знать, не свернул ли ты себе

шею.

– Марио, ты волшебник! – прогудел кто-то, и Томми увидел стоящего перед

фургоном Ламбета.

За ним гомонила толпа не переодевшихся еще артистов. Все они, окружив Марио, рассыпались в поздравлениях, и Томми, не желая мешать его триумфу, ускользнул в темноту. По пути к родительскому трейлеру он услышал, как его

кто-то зовет, и остановился. Навстречу спешила Маленькая Энн в пальто поверх

костюма.

– Ты чего не сказал, что выступаешь с Сантелли? Слушай, по-моему, это была

подлая штука.

– Какая штука? Ты про что? Что я сделал?

– Не ты, Марио, – с негодованием воскликнула она. – Он что, даже не сказал тебе, что сделает это сальто и все испортит?

– Что ты несешь? – недоуменно потребовал Томми. – Вряд ли он кому-то сказал, кроме Анжело. Но он весь сезон пытался, все это знают. В чем дело?

– Теперь все так взбудоражены, что забыли, что это твой первый выход, – злобно

пояснила Маленькая Энн. – Новый гимнаст в труппе стоит небольшой шумихи.

Держу пари, он специально это сделал. Так зазнался, что ни про кого больше не

думает!

Томми взвился – пораженный, ошеломленный и лишь слегка обозлившийся.

– Господи, ты совсем без понятия? Тройное сальто, Маленькая Энн! Ты не

знаешь, что это значит? Да только два-три человека во всем мире его делали! А в

последнее время вообще никто. Разве что Барни Парриш – и тот разбился! Да

еще Джим Фортунати на Большом Шоу… а он выступает у самого Старра! И ты

считаешь, что они должны прыгать вокруг меня? Ты совсем с ума сошла!

Девушка отшатнулась, как от удара.

– Ну тогда извини, – гневно сказала она, развернулась и убежала к своему

трейлеру.

Томми шагнул следом: все же она была его лучшим другом, и он не хотел сердить

ее – но потом пожал плечами и остановился. Какая, в конце концов, разница? Он

вдруг задумался, видел ли его выступление отец.

Неделей позже цирк Ламбета закрывался на зиму. Томми выступал с Сантелли

каждый вечер и один раз появился на дневном представлении. Тройное сальто

Марио попробовал всего еще один раз. В последний день после дневного

спектакля, когда Томми помогал матери убирать в трейлере перед долгим

зимним перерывом, в дверях вдруг появился Марио. Томми бросился к нему.

– Мы уезжаем вечером сразу после представления. Вряд ли нам удастся

поговорить, вот я и решил попрощаться заранее, – помедлив, он положил руку

мальчику на плечо. – Где ты проводишь зиму?

Глава 3

Трейлер Ма Лейти по обыкновению стоял прямо возле выхода на манеж. Ма

Лейти – все от Джима Ламбета до последнего карапуза называли ее Ма –

заведовала цирковой костюмерной. Говорили, что когда-то она была знаменитой

наездницей, сейчас же Ма Лейти исполнилось семьдесят, а весу ее не

обрадовался бы и слон.

Томми было четыре, когда Ма Лейти нарядила его в миниатюрный костюм Дяди

Сэма и усадила на спину самого спокойного пони. Сам он этого не помнил, только

слышал рассказы. С тех пор Томми носил самые разные наряды – на парадах или

зрелищных выходах в начале шоу. В таких парадах-алле участвовали

большинство жен и детей артистов и даже рабочие. Все они наряжались и

маршировали или ехали – на пони, лошадях, в фургонах. Так маленькое шоу

казалось больше. Когда Томми исполнилось десять, он начал помогать Ма Лейти

сортировать костюмы и ухаживать за ними.

Будучи в этом году своего рода ветераном, Томми обычно наслаждался

главенством над младшими детьми. Но сегодня мысли его снова и снова

возвращались к родительскому трейлеру, и терпение Ма Лейти лопнуло.

– Томми, что на тебя нашло? Сосредоточься! Ты положил китайские шляпы к

деревянным башмакам!

– Простите, Ма, – пробормотал он.

В трейлер сунулась Марго Клейн – она собирала розовые газовые юбки для

воздушного балета. Это была высокая загорелая женщина с рыжеватыми

завитыми волосами, одетая в залатанный комбинезон и потрепанную мужскую

рубашку.

– Видела тебя утром, неплохо смотрелся. Слушай, Том, я с утра тебя искала, но ты

был с Сантелли, а потом пришел Ламбет, и я забыла. Бетси Джентри вчера

поскользнулась на лестнице и повредила ногу. Сегодня поехала делать рентген.

Днем я ее заменю, но от этого страшно трудно успеть переодеться на эквилибр.

Если Бетси сломала лодыжку, приходи завтра к нам репетировать. И тебе

придется повыступать с нами несколько дней, хорошо?

Ответа она ждать не стала – перекинула юбки через плечо и ушла. Томми с

досадой поморщился. Черт, черт, его даже не спросили! Просто поставили в

известность. Собирался на этой неделе выходить с Сантелли, а придется

выступать в проклятом балете.

В отдалении послышался звук рожка. Посторонний подумал бы, будто

разминается кто-то из оркестрантов, но на самом деле гудок означал, что уже

открылась билетная касса и пора одеваться к представлению. Подхватив ворох

костюмов, Томми помчался к пустому вагончику, служившему мужской

раздевалкой.

Следующие полчаса он застегивал пуговицы на младших мальчиках, сверял

реквизит по прикрепленному к стене списку, мягко заставлял некоторых детей

выплюнуть жвачку… В другой половине вагончика Маленькая Энн Клейн, дочь

Марго, и Элен Бреди, чей отец был концертмейстером, проделывали то же самое

с младшими девочками. Думая о совершенно посторонних вещах, Томми подсадил

самых маленьких на пони и платформы. Потом занял свое место на платформе, изображающей джунгли, одернул леопардовую шкуру и взял цепочку с

обезьянкой.

В следующем году я буду летать.

Результаты визита Папаши Тони оставались загадкой и на дневном

представлении, и на вечернем, и после, но Томми понимал, что спрашивать не

стоит. Вечером в цирке бурлили сборы, однако мальчик уснул в трейлере раньше, чем они тронулись с места. Он понятия не имел, где проснется – как всегда.

К позднему утру следующего дня безымянная площадка в очередном новом

городе превратилась в точную копию предыдущей. Каждый трейлер встал на

привычное место, каждый аппарат появился там же, где и вчера, на положенном

месте расстилался манеж. В этом городе вместо хлопкозавода был

нефтеперерабатывающий, и воняло тут до небес. И все равно город казался

приложением к пустырю, частью декорации. Как и все цирковые дети, Томми был

воспитан на историях об артисте, который потерял часы, а на следующий день

заставил весь цирк их разыскивать, хотя место пропажи осталось за тридцать

миль позади.

Томми ждал Сантелли возле аппарата, когда к нему подошла Марго. Сердце

мальчика упало.

– Как Бетси?

– Неважно. Вся нога перебинтована и болит. Пойдем репетировать… ты с нами

месяц не выступал.

Тут появился Анжело, и Томми побежал объясняться.

– Я скажу Мэтту, – кивнул тот. – Отработаем двойную трапецию позже, невелика

беда.

Скучный и огорченный, Томми встал в ряд с девятью девушками из воздушного

балета. Разумеется, он знал их всех по именам. Цирк Ламбета был семейным шоу, исполнители выступали здесь годами. Время от времени хорошие артисты

уходили в более крупные цирки – к Соренсону, Вудс-Вэйленду или даже Старру.

Иногда увольняли запивших или неумелых – именно из-за такого инцидента

появилась вакансия для Сантелли. В целом же, состав практически не менялся.

Воздушный балет! Томми начал им заниматься в десять лет! Большие трапеции, вроде стальных лестниц, крепились в усыпанных блестками металлических

кольцах; десять девушек, одетые в пышные костюмы, залезали по канату на эти

лестницы и делали простые гимнастические упражнения – одновременно и под

музыку. На лестницах были даже веревочные петли, чтобы держаться одной

ногой, так что упасть никто не мог, а канаты придерживали снизу.

Томми скользнул в кольцо позади Маленькой Энн Клейн. В оркестре включили

запись, под которую обычно выступал воздушный балет. Томми начал считать: на

каждый четвертый счет надо было останавливаться, выбрасывать ногу и

переворачиваться. Номер он знал отлично.

– Нет-нет! Левая нога! – крикнула Марго.

Томми сосредоточенно нахмурился, затем сообразил, что ошибся не он, а

девушка рядом. Репетицию вполне можно было отработать, глядя на Маленькую

Энн. Та была низенькой и курносой, с блестящими волосами, собранными сейчас

в два хвостика. Работала Маленькая Энн с сонной уверенностью, будто не до

конца проснулась. Она была старше Томми на год и выступала с матерью с шести

лет.

– Мари, не выпячивай локти! Маленькая Энн, держи руки, не махай абы куда!

Томми, что ты делаешь? Пять счетов и не глазей по сторонам! Зелда, следи за

ступней!

И так всю жизнь – крики и счет.

Томми воровато глянул на спускающихся девушек. Все они были блондинками –

некоторые от природы, некоторые красились. Волосы у всех были завиты, заколоты или завязаны в хвостики. Все одеты в разномастные шорты и блузки.

Томми вдруг подумал, что выглядит среди них жутко смешно.

Когда все разошлись, Марго окликнула его.

– Я подходила к твоей маме, она разрешила.

– Вам не кажется, что я смешно выгляжу? Девять девушек и я один – мальчик?

Томми выступал с балетом три года, но подобная мысль настигла его впервые.

– С париком никто не разберет девочка ты, мальчик или шимпанзе в юбках, –

заверила Марго и, как насторожившаяся птица, склонила голову набок. – Моя б

воля, вывела бы тебя на манеж лет шесть-восемь назад, как Маленькую Энн. Но

Бесс и слышать об этом не хотела. Знать бы, что наговорил ей Тонио. Ну все, после дневного представления придешь в трейлер девочек, дам тебе юбку и

парик.

– Хорошо, мэм, – вежливо сказал Томми и побежал к аппарату.

Но Сантелли там уже не было.

Публика сегодня днем была обычная, состоящая, в основном, из детей, но

казалась почему-то чужой и враждебной. Оставив сортировку костюмов Элен

Бреди, Томми поспешил к длинному красно-белому трейлеру Марго, служившему

также раздевалкой для воздушного балета. Марго вышла на стук с охапкой

розовой кисеи. Где-то шли по радио военные новости.

– Ты уже слишком большой, чтобы переодеваться в трейлере, полном девчонок.

Иди к себе, надень все это, потом возвращайся, и Энн приведет тебя в порядок.

Чувствуя, как накрахмаленная кисея царапает руки, Томми пошел к

родительскому трейлеру.

В прошлом году я выступал себе в балете и радовался. Почему же сейчас так