Текст книги "Трапеция (ЛП)"

Автор книги: Мэрион Зиммер Брэдли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 46 страниц)

Posted originally on the

Archive of Our Own

at

http://archiveofourown.org/works/644064

.

Rating:

Mature

Archive Warning:

Choose Not To Use Archive Warnings, Underage

Category:

F/M, M/M

Fandom:

Original Work

Relationship:

Марио Сантелли/Томми Зейн

Additional Tags:

Перевод на русский | Translation in Russian, Circus, 1950s, 1940s,

United States

Stats:

Published: 2013-01-18 Completed: 2014-03-16 Chapters: 23/23

Words: 210507

Мэрион Зиммер Брэдли «Трапеция»

by Kana_Go

Summary

1944-ый год. США оправляется после Великой депрессии. К маленькому

странствующему цирку присоединяется знаменитая семья воздушных

акробатов Летающие Сантелли, в том числе Марио Сантелли – один из

немногих гимнастов в мире, выполняющих тройное сальто в воздухе. А

четырнадцатилетний Томми, сын дрессировщика львов, всю жизнь мечтал

летать. Так начинается история длиной в десять лет – история взлетов, падений и любви.

Notes

Название: Трапеция

Переводчик: Кана Го

Бета: Schwester

Рейтинг: пусть будет R

Категория: гейлит

Жанр: драма, реал

Warnings: отношения с несовершеннолетним – по крайней мере в первой

половине книги. И нецензурная лексика кое-где присутствует.

Размещение на других ресурсах: ни-ни!

This work was inspired by

The Catch Trap by Marion Zimmer Bradley Chapter 1

Мэрион Зиммер Брэдли

Трапеция

Посвящается

Кэрри, без которой я бы, скорее всего, никогда не начала эту книгу, и Уолтеру, без которого я бы ее не закончила.

Всем друзьям, которые, зная мое увлечение искусством воздушного полета, все

эти годы присылали мне вырезки из газет, фотографии, цирковые программы, журналы и открытки; советовали мне книги, кино и документальные фильмы, которые я без них наверняка пропустила бы.

Цирковой коллекции в Сан-Антонио, штат Техас, за то, что дали мне доступ к

информации об Альфредо Кодона.

Друзьям, которые, забыв о собственных делах, сопровождали меня на показы

десятков фильмов, где я вновь и вновь изучала движения тела в полете.

Бобу Такеру, Вэмел Кориэл, Жаклин Лихтенберг; моим терпеливым детям; бесчисленным рабочим, униформистам и артистам, которые, не зная, что я

собираю материалы для книги, мирились с моими вопросами и удовлетворяли мое

неуемное любопытство.

Моя искренняя благодарность.

Обычный дисклеймер, но с особенностями

«Трапеция» является художественным произведением. Все персонажи

вымышлены и не имеют прототипов среди живых или умерших людей. Ни один

цирк или ярмарка, упомянутые на этих страницах, не существуют в

действительности.

Так говорит каждый автор. Обычно это правда. Тем не менее описанные мною

события имели место в реальной жизни, хоть мои персонажи и не принимали в

них участия. Поэтому я чувствую себя обязанной сделать особенный дисклеймер.

Я не собиралась описывать историю американского цирка. И пусть персонажи

много говорят о традициях и обычаях мастерства воздушной трапеции (и в

особенности об ее величайшем трюке – тройном сальто), вы не найдете здесь

реальной истории этого сальто.

В настоящее время тройное сальто не редкость, и его выполняет каждый

гимнаст, претендующий на звание профессионала. Однако это не всегда было

так. Многие годы тройное сальто считалось физически невозможным. Несмотря

на это, его прозвали сальто-мортале, или смертельный прыжок, потому что

немало воздушных гимнастов разбилось или покалечилось, пытаясь его освоить.

Как и многие поклонники воздушного полета, я знаю, что впервые данное сальто

выполнил Эрни Кларк незадолго до Первой мировой войны. Затем был великий

Альфредо Кодона – он ввел этот элемент в программу. Антуанетт Конселло была

первой женщиной, которая выполняла сальто-мортале и делала его на арене

более или менее регулярно. Традицию поддержали Фэй Александер и Тито

Гаона.

В результате я оказалась в затруднительном положении. Как и многие писатели, я могла бы смешать имена выдуманных персонажей с реально существовавшими

гениями, но это была бы вольность, которую я не могла себе позволить. Вторым

вариантом было полностью придумать альтернативную историю цирка и

искусства воздушной гимнастики, а потом взять известные достижения

настоящих людей и приписать их моим героям. Я решила воспользоваться именно

вторым вариантом, дающим мне относительную свободу действий. Зато

пришлось писать этот дисклеймер.

Личная жизнь персонажей этой книги – семей Летающих Сантелли, Фортунати и

прочих артистов – никоим образом не является отображением биографий

известных исполнителей, которые выступали в цирках в реальной жизни. Об их

биографиях я не знаю ничего, помимо прочитанных в газетах слов бессмертного

Уилла Роджерса или опубликованных мемуаров. Возможно, это такой же

вымысел, как моя история, но это совершенно другой вымысел и другая история.

Заимствуя для своих персонажей широко известные происшествия из цирковой

жизни, я делала это исключительно ради драматического эффекта, без всяких

намерений провести параллели между своими героями и реальными людьми.

Если некоторые из этих эпизодов существовали лишь в газетах или в слишком

живом воображении репортеров, у меня есть проверенное временем оправдание:

«Даже если этого никогда не случалось в действительности, то должно было

случиться». Или, другими словами, Senon é vero, é bentrovata, то есть, «Если даже

это и не правда, то придумано хорошо».

Действие данной книги происходит в сороковых-пятидесятых годах двадцатого

века. Некоторые высказывания, относящиеся к социальной жизни или

сексуальным предпочтениям, в настоящее время могут считаться

неприемлемыми. Настоятельно прошу читателей не путать суждения

персонажей с мнением автора.

Мэрион Зиммер Брэдли

КНИГА ПЕРВАЯ

Вольтижер (1944-1947)

Весь ужас и весь восторг этой фантастической игры доступен лишь тем, кто

вкладывает в нее талант, неустанными тренировками превращенный в

великолепное умение, железную силу воли и большой ум в сочетании с тончайшей

чувствительностью, которая столь часто его сопровождает. С этими людьми порой

происходит страшная и глубокая перемена; игра становится жизнью. Они

понимают, о чем говорил Карл Валленда, вернувшись на проволоку после

трагического падения, унесшего жизни двоих участников его труппы и

оставившего третьего инвалидом. «Жизнь только на проволоке, все остальное –

просто ожидание».

Стерлинг Мосс/Кен Перди

Главы 1,2

Годы спустя, когда Томми Зейна спросили о самых ранних его воспоминаниях, он

не колебался ни минуты. Сожжение большого купола в цирке Ламбета. Это шоу

уж конечно не было величайшим в мире. Насколько Томми знал, Ламбет был

самым маленьким из странствующих цирков – они давали представления в

деревеньках и пригородах по Среднему Западу. Шоу под куполом Ламбета

Томми практически не помнил: он был таким крошечным, что его не только на

манеж, даже на репетиции не пускали – из боязни, что кто-нибудь на него

наступит.

Позже Томми узнал, что дело было в 1935-ом году, когда купол так истрепался, что где-то в Оклахоме Джим Ламбет решил устроить из него костер. Народу

собралось много: в дни Депрессии билет стоил четвертак, и не каждый фермер

мог столько наскрести. Однако Томми помнил только, как сидел на плечах у отца

и смотрел на пламя, взвивающееся футов на сорок в воздух. Когда купол

догорел, Томми расплакался и не смог объяснить почему.

– Перевозбудился, – решил отец и унес его спать в семейный трейлер.

Это было ранним вечером, а позже, проснувшись, Томми услышал знакомые

мелодии и голос Большого Джима Ламбета, как всегда заглушающий музыку.

Тугой узел в груди рассосался. Томми уснул счастливый, зная, что с цирком все в

порядке. Поглядев на горящий купол, он решил, что и представлениям пришел

конец.

Тем летом ему было пять. Они выступали под открытым небом: на ярмарочных

площадях, стадионах, в парках и на пустырях. Зимы казались ненастоящими. Все

детство Томми лелеял фантазию, что осенью артисты выключают реальный мир

и живут, как звери в зоопарке, прикованные к одному месту, пока не придет

время вновь отправляться в дорогу и вести обычную жизнь. Иногда он гадал, выключают ли на зиму и зрителей.

Конец таким мыслям пришел уже в военное время. Томми исполнилось

четырнадцать, и он начал понимать, что для посторонних людей именно его мир

кажется иллюзией, фальшивкой, чем-то искусственным.

Стоя на песке манежа, Томми поглядывал на отблески солнца на аппарате и

ждал, пока Летающие Сантелли управятся с утренней разминкой.

В сорока футах над ним, в переплетении тросов и трапеций, трое Сантелли –

ловитор Анжело и двое вольтижеров, Марио и Папаша Тони, – заканчивали

репетицию. Когда Марио прыгнул на мостик, Томми позвал:

– Я был с папой в городе. Тебе письмо.

– Откуда? – прокричал Марио.

Вытащив конверт, Томми изучил марки.

– Сан-Франциско.

– Неси сюда!

Томми сбросил грязные теннисные туфли и обезьянкой вскарабкался по

лестнице. Тем летом он был невысоким крепким подростком, гибким и хорошо

сложенным, с удивительно широкими для своего возраста плечами. Миновав

место, где узкая веревочная лестница огибала туго натянутую страховочную

сетку, Томми добрался, наконец, до мостика – платформы, достаточно широкой, чтобы вместить двоих-троих человек.

Марио Сантелли (Томми всегда думал о нем, как о Марио Сантелли, хотя давно

знал, что это псевдоним) одной рукой держался за стропу, а другой вытирал

платком мокрый лоб.

– Садись, – сказал он, взяв письмо. – Может, еще назад его понесешь.

На другом конце аппарата Анжело – малорослый, крепко сбитый кудрявый

мужчина лет тридцати с небольшим – подтянулся, уселся в трапецию и принялся

тихонько раскачиваться, небрежно взявшись за стропу.

– Что там?

– Лисс пишет, – отозвался Марио, разрывая конверт.

Пока он читал, Томми смотрел вниз, на панораму цирка, на задний двор, который

всегда выглядел одинаково, были ли они в Техасе, Теннеси, Оклахоме или Огайо.

В пыльном свете техасского солнца трейлеры выглядели городком, устроившимся отдельно от широких крыш раскинувшегося позади города.

Хлопала и развевалась на ветру выстиранная одежда. Толстые кабели, извиваясь, как змеи, тянулись к передвижному генератору. Временные стойки

образовывали коридор, ведущий зрителей внутрь. За веревочными барьерами, защищающими от чересчур любопытных зевак, в кольце из грузовиков с

оборудованием держали животных. Возле клеток, куда между представлениями

отводили кошачьих, Томми заметил красную рубашку и широкополую шляпу отца.

Тот проверял, не началась ли у кого-нибудь из самок течка, не повредили ли

самцы зубы или лапы.

Прямо внизу тренировалась группа акробатов.

– Раз-два, раз-два, алле-оп! – считала Марго Клейн.

Было здесь и другое оснащение – для канатоходца Шаффлза Смолла, для

труппы воздушного балета, называвших себя «Леди в розовом». А дальше, в

дымке от хлопкозавода, лежал неясный город – совершенно чужой мир, о

котором Томми ничего не знал.

Папаша Тони – маленький, жилистый, с седыми усами и волосами – отдыхал, забросив ногу на мостик.

– Какие новости?

Покончив с чтением, Марио заткнул письмо за пояс трико.

– Ничего особенного. По-моему, она скучает. Но это ненадолго – мы заканчиваем

на следующей неделе.

– И вовремя, вот что я скажу, – проворчал Папаша Тони. – Для вечерних

представлений слишком холодно. Похоже, padroneхочет, чтобы мы летали в

шерстяных брюках.

– А прошлым вечером был такой ветер, что я едва управился со стропами, –

добавил Марио.

Он был тонким подтянутым парнем лет двадцати, хотя выглядел моложе.

Зачесанные назад черные волнистые волосы открывали высокий лоб, темные

глаза под разлетающимися бровями придавали лицу несколько зловещий вид. Те, кто знали Марио давно, понимали, что виду этому верить не стоит. Некоторые

так об этом и не догадывались.

– Другой почты нет, Том?

– Нет, для тебя нет. Но я получил открытку… как раз хотел тебе рассказать.

Помнишь, папа работал здесь в зоопарке, а я ходил в школу в Сан-Анжело?

Подружился с парочкой ребят – Джеффом Марлином и его сестрой Нэнси. У нас

с Джеффом был один шкафчик в школе. Они передают, что придут на

представление в четверг и зайдут пораньше поздороваться.

– Хорошо, что ты видишься с друзьями, – сказал Папаша Тони, – но сегодня как

раз четверг. Они сюда придут?

Томми кивнул, и Папаша Тони повернулся к Марио.

– Мэтт, ты ему говорил?

– Нет, забыл. Томми, мы пригласили Большого Джима зайти на этой неделе, прежде чем закроемся на зиму. Так что не раскорячивайся и будь расторопнее.

Томми сглотнул, но притворился, что солнце в глаза попало.

– Эй, значит…

– Да ничерта это не значит. Ему просто любопытно взглянуть, не страдал ли я

фигней все лето, – возразил Марио. – Сколько можно твердить, не спеши. Когда

окрепнешь, будем брать тебя время от времени. А пока придержи коней. Я же

говорил…

– Марио! Я жду! – крикнул Анжело.

Парень одним плавным быстрым движением поднялся на ноги. Мостик качнулся, как палуба корабля, но все трое автоматически восстановили равновесие, даже

не заметив.

– Далеко не уходи, Том. Лезь вверх. Хочу кое-что попробовать, когда закончим.

Давай, Анжело!

– Давно пора, – откликнулся ловитор и соскользнул, повиснув на подколенках.

Томми вскарабкался на закрепленную над мостиком верхнюю балку, куда в

случае ненадобности цепляли вторую трапецию. Отсюда он мог смотреть, не

мешая акробатам. Это был его любимый наблюдательный пункт, излюбленное

место. Только пару месяцев назад ему разрешили сидеть здесь, пока Сантелли

тренируются. И радовал его не вид – хотя зрелище было впечатляющим.

Значение имело другое: ему доверяли. Знали, что он не станет мешать, не

отвлечет в самый ответственный момент, не выкинет глупости. До сих пор этого

было достаточно – теперь у Томми появилась новая пища для размышлений.

Будем брать тебя время от времени.

Придержи коней.

Томми столько раз слышал эти слова от Марио, что потерял им счет.

Летающие Сантелли присоединились к цирку Ламбета в июне сорок четвертого

года. Глядя, как Марио летит к Анжело, Томми вспоминал, как смотрел на них в

первый раз несколько месяцев назад. Они прибыли поздно вечером, а рано утром

уже установили свой аппарат и начали пробовать.

Сантелли были хороши. Проведя всю жизнь в цирке, Томми знал разницу между

хорошими, посредственными и плохими артистами. Так вот, Сантелли были

хороши – пожалуй, даже слишком – и Томми смутно удивлялся, что они делают в

таком маленьком цирке.

Их мастерство было видно сразу – по той сноровке, с которой ловитор чувствовал

ветер, выжидая момент, чтобы повиснуть на трапеции на коленях, раскачаться, слегка ускориться, выгибая плечи и обвивая ногами боковые стропы. Потом один

из вольтижеров, маленький аккуратный седовласый старик, схватился за

трапецию и проделал в воздухе долгую плавную дугу. На пике полета он резко

сложился пополам, без видимых усилий перевернулся в двойном заднем сальто

и, грациозно вытянувшись, ухватился за руки ловитора.

Тем временем второй вольтижер, длинноногий парень в трико, поймал

вернувшуюся трапецию и прыгнул вперед. Старик отпустил руки ловитора, парень выпустил трапецию, и оба пролетели друг мимо друга, сделав сальто.

Парень благополучно оказался в хватке ловитора, а старик схватился за

выпущенную парнем трапецию.

У Томми от совершенства маневра перехватило дыхание – он никогда не видел

полеты так близко – однако старик, оказавшись на мостике, закричал:

– Плохо! Грязно! Марио, ты слишком рано отпускаешь! Еще раз!

Когда трюк был проделан еще трижды, старик взял полотенце, набросил на

плечи и сел на край мостика. Томми, не обретя еще дара речи, развернулся

уходить, но тут младший вольтижер крикнул:

– Погоди, Анжело! Раскачайся-ка хорошенько. Хочу еще раз попробовать.

– На новом месте? Как знаешь, парень. Шея твоя, – отозвался ловитор.

Когда Марио прыгнул, Томми уже знал, что тот хочет испробовать. Легендарное, практически невозможное тройное сальто в воздухе. Сделав два переворота, парень пошел на третий, но слишком поздно. Перевернувшись в воздухе, он

сгруппировался, упал в сетку, пару раз спружинил и издал горький смешок. Затем

кувыркнулся с края сетки. Издалека Томми принял его за взрослого, но теперь

видно было, что между ними всего несколько лет разницы.

– На что пялимся, приятель?

– А что, закон запрещает? – отозвался Томми. – Просто считаю, что вы хороши. У

наших последних акробатов и посмотреть не на что было.

– О да, я был крут. Особенно минуту назад.

– Просто не повезло, – Томми неожиданно застеснялся. – У вас почти получилось.

Когда-нибудь точно получится.

– Всенепременно. Когда-нибудь. За тысячу попыток получилось дважды.

Наверное, на второй тысяче получится раза четыре. Ты вообще кто? Явно не

городской. Из цирка?

– Я Томми Зейн. Младший.

– А, парнишка Тома Зейна? Познакомился с твоим отцом прошлым вечером, –

гимнаст пожал ему руку. – Тоже будешь дрессировщиком?

– Нет, мистер Сантелли.

Парень хохотнул.

– Ладно тебе, я же не старик. Мистер Сантелли – это мой дед. Вон там.

– Я слышал, как он называл тебя Марио.

– Сценическое имя. В семье всегда был Марио. Вон тот – Папаша Тони, мой дед.

Ловитор, Анжело, мой дядя – брат матери. Он тоже Сантелли. А меня зовут Мэтт

Гарднер… Мэттью-младший. Отец ловил маму, когда она выступала. Он умер, я

тогда был маленьким. А ты выступаешь?

– Езжу на парадах, помогаю Ма Лейти с костюмами. Иногда выхожу на замену в

воздушном балете, если кто-нибудь из девочек берет выходной. В парике, – и тут

Томми набрался храбрости. – Но на самом деле я хочу быть воздушным

гимнастом.

Он ожидал, что Марио засмеется или обронит что-нибудь свысока, как

большинство взрослых. Но признаться внезапно показалось очень важным. А

ответ он примет любой – от настоящего-то акробата.

Но Марио только вздернул одну из своих дьявольских бровей.

– Правда? Ты долго в воздушном балете?

– Лет с девяти. Как все дети.

– Знаю, сестра выступала. Получается?

– А чему там получаться? – в запальчивости воскликнул Томми. – Даже у Ма

Лейти получилось бы, если б нашелся трос, который ее выдержит.

Марио начал было смеяться, затем умолк. Пристально посмотрел на Томми, сведя брови почти в одну линию, затем оглянулся на пустой аппарат. Папаша

Тони и Анжело уже ушли.

– А знаешь что… Хочешь слазить?

– Наверх? На аппарат?

– Трусишь?

– Нет, – быстро открестился Томми. – Просто когда я в последний раз лазил на

высоту, меня оттуда сняли. И задали трепку.

– Ну, обещаю, что трепку тебе никто не задаст. Вперед.

И вот Томми в первый раз полез по узкой качающейся лестнице. И даже в этот

первый раз он лез, как все акробаты: держась только за боковую стропу, оставив

тело снаружи, опираясь на перекладины лишь пальцами ног. Он никогда не

делал подобного прежде, но получалось это у него так же естественно, как

дышать. Мостик закачался – Марио ступил позади.

– Вижу, высоты ты не боишься. Твой отец высокого роста?

– Где-то пять и семь. Но я не уверен.

– А мать?

– Примерно с меня. А что?

– А то, что, если ты собираешься вымахать до шести футов, можешь даже не

начинать. Я считаюсь слишком рослым для вольтижера, а во мне всего-то пять и

восемь. Хотя вряд ли ты будешь таким высоким. Сколько тебе? Лет десять?

– В мае было четырнадцать, – холодно ответил Томми.

– Значит, для своего возраста маленький. Нет, я не пытаюсь тебя оскорбить, наоборот, это хорошо. Значит, уже можно начинать. Главное, чтобы хватало

роста дотянуться до трапеции с мостика. Вот, – Марио снял трапецию с крючка. –

Достанешь?

Он достал и, задержав дыхание, впервые сомкнул пальцы на шершавой

перекладине.

– Ты же знаешь, как падать в сетку?

– Конечно, – сказал Томми тонким голосом. – Надо падать на спину, так?

– Верно. Ну что, попробуешь?

Томми даже не поверил, что он всерьез.

– Честно? Можно?

– А как же еще учиться? Вперед.

Расстояние вдруг показалось огромным, а сетка, наоборот, слишком маленькой и

непрочной.

– Вперед, – повторил Марио. – В худшем случае свалишься в сетку. Давай.

Томми схватился покрепче и прыгнул. Вспомнив, как гимнасты начинают

раскачиваться, выбросил ноги, выгибаясь. Трапеция послушно описала долгую

дугу, но в конце стропы сцепились, а руки начали соскальзывать. Позже Томми

узнал, что акробаты натирают их канифолью, сейчас же он, отчаянно

извернувшись, умудрился пустить трапецию в обратный полет. Однако же

пропустил мостик и полетел назад.

– Не паникуй! – крикнул Марио. – Можешь повернуться сюда лицом? Если нет, замедляйся и падай!

Этот поворот Томми проделывал десятки раз – на одиночной трапеции на

десятифутовой высоте. Оказавшись на пике очередной дуги, он кое-как

перехватился вспотевшими ладонями. А потом, дождавшись момента, прыгнул на

мостик и свалился позади Марио, отчаянно оттолкнув трапецию в сторону и с

неуклюжей торопливостью ухватившись за боковые стропы.

– Тише! Тише! – Марио со смехом его подхватил. – А то в сетке окажешься. Ну, по

крайней мере, ты вернулся. Я думал, упадешь… большинство в первый раз так и

делают. Я, например, упал. Тоже не удержался, повис на одной руке… чуть не

вывихнул, – он улыбнулся воспоминаниям. – Вот что. Приходи раз четыре-пять в

неделю по утрам, будем начинать. Но не торопись.

Это было несколько месяцев назад, но не все оказалось так просто. Мать

побелела, когда Томми ворвался в трейлер и вывалил ворох новостей. Он

познакомился с новыми акробатами, один из них пообещал научить его полетам и

даже пустил на аппарат.

– Ну я ему скажу пару ласковых, – прошипела она, запихивая тарелки в раковину.

Том Зейн, покуривавший послеобеденную трубочку, воспринял весть более

стоически.

– Бесс, успокойся. Ты же знаешь, он с детства помешан на полете. А Марго уже

научила его всему, что знала. Я как раз собирался попросить Тонио Сантелли

взять его…

– Ну уж нет, Том! Акробатика, лестницы, воздушный балет – это еще куда ни шло.

Но воздушные трапеции! Том, там шестьдесят футов! Один неверный шаг…

– Мама… – в животе снова свернулся клубок. – У них всего сорок футов. Люди на

открытых трибунах почти на такой же высоте. И там есть сетка.

– Послушай, Бесс. Я знаю Сантелли. Тони начал летать, когда мы с тобой еще на

свет не появились. Никто из них не подпустит Томми к трапециям, пока он не

будет под надлежащим присмотром. Удивительно, что Сантелли вообще решили

им заняться… обычно они работают с семьей, не берут чужих. Кто это был, Томми? Пожилой такой… Антонио?

– Нет, молодой парень. Марио.

– Так, – сказала Бесс Зейн, – ладно Антонио, но мальчишка? Он вообще понимает, что делает?

– Не такой уж он и мальчишка, – возразил Том. – Призывного возраста… лет

двадцать-двадцать один. Он летает с ними годами. И хорошо летает. Они

выступали у Старра.

– Господи, и что же они делают в наших трущобах?

– В тридцатые у них был какой-то несчастный случай, и семья временно

раскололась, – ответил Том Зейн. – Я не в курсе деталей.

Такое выражение его лица Томми знал с детства. Отец был в курсе, даже очень, только не хотел при нем обсуждать.

– Так или иначе, они здесь, и Томми надо ловить удачу. Никто не сможет научить

его лучше. И они приличные люди, Бесс, семейные. Старой закалки. Томми будет

с ними хорошо. Расслабься, Бесс, пусть парень развлекается.

Вот так все и началось. Сперва от случая к случаю – по несколько минут за раз.

Один лишь Марио уделял мальчику внимание, Папаша Тони вообще его не

замечал – по крайней мере, так казалось Томми – но он все равно был доволен.

Антонио Сантелли обладал громким резким голосом и весьма вспыльчивым

темпераментом. И то, и другое он с готовностью пускал в ход, не делая разницы

между своими и чужими. Анжело держался вежливо и дружелюбно, но для него

Томми был просто очередным ребенком, прибившимся к номеру. Помимо

нескольких минут уроков шла тяжелая кропотливая гимнастика: работа на

параллельных брусьях, которые держал для него отец; часы бесконечных

простых кувырков; обучение владеть своим телом под любым углом, переворачиваться и менять руки в любой точке кача, безопасно падать в сетку.

Постепенно сумбурные минуты три-четыре раза в неделю превратились в

полноценные тренировки. Закончив ежедневную утреннюю разминку, Папаша

Тони и Анжело надевали свитера и уходили. Марио подавал знак, и Томми

карабкался на аппарат.

Довольно скоро мальчик начал проявлять нетерпение – он жаждал настоящего

полета. Раскачивания на одиночной трапеции, перемежающиеся падениями в

сетку и маневрами на перекладине, не сильно отличались от упражнений на

воздушной лестнице в десяти футах от земли. Но когда Томми сунулся с этим

вопросом к Марио, тот живо его срезал.

– Никаких полетов, пока я не почувствую, что ты готов. Сказано же было, придержи коней.

Однако прошла неделя или чуть больше, и где-то в Арканзасе (Томми никогда не

запоминал названия городов) Марио позвал его, когда Анжело еще был на

аппарате. Томми медлил, но Марио настоял, и мальчик послушался.

– А теперь смотри внимательно.

Марио подтянулся, сел в трапецию, как на качели, потом соскользнул спиной

назад, держась только руками и опираясь лодыжками – всему этому он уже

научил Томми. Когда Анжело, раскачиваясь, достиг крайней точки, Марио

отпустил перекладину и упал навстречу ему, без видимых усилий сцепившись с

ним руками. Секунду они так и летели. Потом Марио возвратился на мостик и

повернулся к Томми.

– Как считаешь, получится у тебя сегодня такое?

Томми распирало возбуждение.

– А можно?

– Вот это мы сейчас и проверим. А то приклеишься к своей перекладине, отдирать

придется.

Анжело нырнул в сетку, и Томми издал тихий разочарованный звук.

– Ничего, я буду тебя ловить, – сказал Марио. – Не тратить же на тебя время

Анжело.

– Ты тоже ловишь?

– Иногда. Папаша Тони уверен, что мы должны уметь все. Я начинал ловитором, а

мой младший брат, Джонни, летал, потому что я был выше. Только ему нравилось

ловить, а мне летать, так что мы поменялись.

– Не знал, что у тебя есть брат.

– Даже два. Близнецы.

– Как их зовут?

– Джон и Марк. И сестра у меня есть, Лисс.

– А почему они не выступают?

– Марк никогда не учился полетам, Джонни два-три года назад ушел на свои

хлеба. Лисс вышла замуж. Ты хочешь летать, или так и будем болтать весь день?

– Прости. Я не нарочно.

– Забудь, проехали.

Марио прыгнул в сетку и забрался на другой конец аппарата. Устроившись в

ловиторке, он уже снова улыбался.

– Хорошо, начнем. Запомни, по моей команде ты отпускаешь перекладину и

ныряешь на меня. Не хватайся, просто вытяни руки, и я поймаю. Ты скорее всего

промажешь… все мажут в первый раз.

Он опрокинулся назад, обвив ногами стержни ловиторки, и принялся медленно

размеренно раскачиваться.

Томми застыл на мостике. Во рту было сухо, но что-то внутри отсчитывало ровный

ритм. Он взял перекладину.

– Пошел! – сказал Марио, но Томми уже прыгнул, сильно бросив тело вперед.

В середине кача он вытянулся – локти, колени (это называется «свежевание

кота», мелькнуло в мыслях) – услышав команду Марио, разжал пальцы и ощутил, как движение трапеции посылает его прямо в вытянутые руки парня.

Разумеется, Томми промахнулся. В животе екнуло, когда полет превратился в

падение.

– Переворачивайся! – крикнул Марио, но Томми уже инстинктивно извернулся: это

получалось на чистых рефлексах.

О сетку он ударился там, где она выгибалась возле тросов, и, вместо того, чтобы

спружинить, соскользнул, чувствуя, как обжигает кожу на голых локтях. Дыхание

перехватило. Нечаянное падение в корне отличалось от тех намеренных

прыжков, которым его обучали. Удивленный и дрожащий, Томми лежал на спине, а Марио, свесившись сверху, смеялся.

– Ну что, видишь? Между падением и нырком большая разница! Еще разок?

– Сейчас, только отдышусь.

– Дольше оставайся на перекладине. Ты отпустил слишком рано. Жди моей

команды.

Томми влез на мостик, прыгнул и снова промахнулся. И в третий раз тоже. На

обоих плечах темнели синяки, жесткие тросы сетки ободрали левое колено и

правый локоть. От разочарования щипало в глазах.

– Еще раз! – крикнул Марио.

– Наверное, не получится.

– Что, спасовал? А ну лезь сюда! Ты все равно слишком рано отпускаешь. Бросай

к концу кача!

На этот раз запястья Томми действительно скользнули по ладоням Марио. Но не

успел он толком порадоваться успеху, как потерял хватку, судорожно сгреб

воздух и локтем ударил Марио в лицо. Быстро перевернувшись, Томми

приземлился в сетку и почувствовал, как рядом упало тяжелое тело. С ойканьем

освободившись – теперь огнем горели оба локтя – он оглянулся. Марио, покачиваясь, сидел позади, и по лицу его струилась кровь.

– Ой, у тебя кровь из носа пошла…

– Знаю, черт тебя подери!

Марио впервые забылся настолько, чтобы выругаться: как все артисты, работающие преимущественно с детской аудиторией, он обычно следил за

языком. Но эта оплошность даже немного обрадовала Томми – будто бы он

больше не был чужаком, ребенком, о котором надо заботиться.

– Прости, Марио, это я виноват. Потерял равновесие…

– Ты начал хвататься. Я же предупреждал, – Марио вытащил из-за пояса

пропитанный канифолью платок (они все носили такие, чтобы вытирать

вспотевшие ладони) и прижал к лицу.

– Надо бы посоветовать тебя той леди, которая зарабатывает на жизнь борьбой

с тиграми, – и он небрежно добавил: – Ты меня не сшиб, не думай. Я

почувствовал, что идет кровь, и сам спрыгнул. Все, на утро достаточно. Пойду

поищу льда, пока не залил тут все. Брысь.

– Может, помочь? Льда принести? – беспомощно спросил Томми.

Марио спрыгнул с сетки.

– Не надо. Надень свитер, простудишься. И не разводи трагедию – в работе

всякое бывает. Или тебе уже не забавно?

Молча вытерпев сарказм, Томми натянул свитер.

– Если ты в состоянии пережить несколько тысяч падений, и я пару десятков

потерплю. Зато я почти поймал твои руки.

Марио отнял от лица окровавленный платок и улыбнулся.

– Все получится. Не забудь чем-нибудь намазаться, ragazzo. Наверняка у твоей

мамы есть что-нибудь от ожогов. И вот еще что… – он пошарил возле воротника.

– Иди-ка сюда.

Сняв с плечевого шва маленький металлический овал, Марио наклонился и

прицепил его к воротнику рубашки Томми.

– Что это?

– Святой Михаил. Покровитель воздушных гимнастов. Носи на удачу, ладно?

Томми смущенно тронул блестящий кругляш пальцем.

– Я не католик.

– Зато я католик и собираюсь тебя ловить. Может, Святой Михаил присмотрит за

тобой, чтобы не дать мне свернуть шею…

Марио вдруг улыбнулся – не обычной своей зловещей улыбкой, а робко, по-

мальчишески. Снова ощупал измазанное кровью лицо.

– Пойду приложу лед, а ты не забудь смазать ожоги. Беги, Том.

И Томми пошел к трейлеру, продолжая с любопытством трогать значок. Он не

знал, что будет носить этот подарок до конца жизни – не из-за веры, как Марио, а просто потому, что ассоциировал его – и потом, и сейчас – со своей первой

попыткой настоящего полета. А еще из-за смутного ощущения (никогда до конца