Текст книги "Трапеция (ЛП)"

Автор книги: Мэрион Зиммер Брэдли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 46 страниц)

Анжело ушел, Марио тоже. Томми допивал вторую чашку кофе, когда в гостиной

появился Джонни.

– Мэтт еще дрыхнет?

– Нет, ушел к дантисту. Сказал, что к тому времени, как придут люди Ридера, вернется.

– Да уж надеюсь, – Джонни взял кофейник и налил себе кофе. Затем положил

локти на стол и уставился на Томми. – Том, ты знаешь его лучше меня. Поделись, дружище. Что с ним творится?

– Если бы я знал.

– Когда он в форме, он великолепен. Он даже сейчас лучше большинства

известных мне воздушников. Но что-то в нем надломилось. Может, если бы он

снова взялся за тройное…

– Ему не хватает Анжело.

– Да, но прошло шесть лет, да и я не так уж плох.

– Думаю, не в этом дело. Скорее… мне кажется, он больше в себя не верит.

– Фигня, – отрезал Джонни. – Только не говори, что начал исповедовать эту чушь

про позитивное мышление.

– Я про себя и не говорю. Мы сейчас обсуждаем Мэтта.

Джонни нахмурился, не обращая внимания на тарелку, которую поставила перед

ним Люсия.

– Ну ладно, не знаю, что это, но быстрее бы оно к нему вернулось. Я хочу

выстроить выпуск вокруг него, сделать его звездой, а пока он в таком состоянии, ничего не выйдет.

– Знаю, – вздохнул Томми.

О том, чтобы обговорить с Джонни настоящую проблему, не могло быть и речи.

В отчаянии, надеясь избежать саморазрушительных приступов вины, терзающих

Марио неделями, Томми его отлупил. У него просто не было другого выхода –

разве что уйти из жизни Марио, оставив его, беспомощного, самому себе на

растерзание. Но хотя Марио как будто и понял – и мы по крайней мере не будем

все время грызться – возникло полное впечатление, будто в нем угас последний

проблеск былого сияния.

– Если бы Анжело вернулся…

– Это да, – кивнул Джонни. – Он всегда мог привести Мэтта в норму. От него Мэтт

бы принял все, что угодно, а вот я, черт побери, всего лишь его младший брат.

– Ну, попробуем обработать его на репетиции. Если, конечно, удастся поднять

Стеллу.

Джонни посмотрел хмуро.

– Иногда мне кажется, что ей так же паршиво, как и Мэтту. Она по большей части

молчит, но я, пожалуй, закончу с этим шоу, брошу цирк и найду респектабельную

работу в режиссуре. Тогда, может быть, какое-нибудь агентство по усыновлению

воспримет нас всерьез.

– Жалко будет, если в полете не останется ни одного Сантелли, – заметил Томми.

Джонни только пожал плечами.

– Налей еще кофе, Лу, пока стоишь. Отнесу Стелле. Попробую ее разбудить.

Томми спустился в зал, размышляя о словах Джонни и том, что еще до него

сказала Лисс: «Четыре поколения Сантелли достигли совершенства в лице

Мэтта, и на нем же всё закончится». А теперь все шло к тому, что даже Марио…

Томми выбросил эти мысли из головы и начал проверять аппарат. А заодно

думать о трюке, который они сейчас оттачивали. Трюк этот Томми придумал сам, и, строго говоря, в репертуар классического полета он не вписывался, зато

обладал той потусторонней призрачностью, которая требовалась Джонни.

– Стелла может сделать полуторное? – спросил он у Джонни, когда идея

оформилась в голове.

– Хоть вслепую.

– Вслепую ни к чему, – сказал Томми. – Послушай. Ты отпускаешь меня, Стелла

сходит с мостика и летит надо мной – все думают, что это простой пассаж. Но

вместо того, чтобы вернуться на мостик, пока ты с ней раскачиваешься, я

переворачиваюсь и повисаю на коленях, а потом ты ее отпускаешь, и я ее

ловлю… Понял? От ловитора к ловитору. Она маленькая, легкая. Мы будем

двигаться все вместе, и в замедленной съемке получится то, что надо…

Джонни прикрыл глаза, представляя.

– Да, в этом что-то есть. Хорошо звучит. Только на обратном каче придется

подтянуть ее наверх.

Выйдя в коридор, где висело его пальто, Джонни принялся рыться по карманам в

поисках карандаша и блокнота.

– А Стелла не будет против изображать этакий живой мячик?

– Если я ей скажу – не будет, – отрезал Джонни. – Эта девушка может абсолютно

все. Просто сама еще этого не знает. Если бы я поднялся на аппарат и сказал:

«Ну-ка, Стел, сделай тройное!», она бы сделала. И когда-нибудь я так и

поступлю.

Томми засмеялся.

– Стелла? Тройное?

– Почему нет? У Клео Фортунати несколько раз получалось. Нет, Томми, я

серьезно, не смейся. Стел бы смогла. Она делает двойное вперед, а его считают

таким же сложным, как заднее тройное.

Стелла и впрямь согласилась.

– Как ты такое придумал, Томми? – поинтересовалась она.

– Не знаю. Наверное, вспомнил номер, который раньше называли полетом – двое

ловиторов на неподвижных рамках бросают между собой вольтижера. Ну и

задумался, пробовал ли кто-нибудь такое с движущимися трапециями.

Теперь, поджидая Джонни и Стеллу, Томми обдумывал сказанное наверху. Быть

может, если бы Стелла сделала тройное под носом у Марио, это бы его

раззадорило? Или, напротив, огорчило бы так, что он забросил бы все мысли о

тройном?

Вскоре Джонни и Стелла присоединились к нему, и спустя час работы Джонни

счел себя удовлетворенным.

– Сделаем сегодня днем на репетиции. В замедленной съемке это будет

выглядеть колоритно. Двое движущихся ловиторов и вольтижер между ними…

словно все мы не совсем реальны.

Вскоре после того, как вернулся Марио, Барт Ридер привел человека из отдела

рекламы и двоих операторов с фотокамерами. Они взяли интервью у Люсии, поговорили с Джо о традициях Сантелли, а потом принялись снимать Барта

везде, где только можно: стоящим на мостике с Марио, карабкающимся по

лестнице, падающим в сетку. Только около четырех часов пополудни рекламщик

сказал фотографам:

– Думаю, этого нам довольно, а теперь я хочу несколько снимков репетиции.

Джонни покачал головой.

– Номер еще не обкатан.

Когда они ушли, Марио со смехом заметил:

– Никогда бы не подумал, что доживу до того дня, когда ты откажешься от

дополнительной рекламы, Джок!

– Реклама рекламе рознь, – практично ответил Джонни. – Я хочу, чтобы люди

предвкушали, а не пытались судить по отрывкам.

– Но ты же не против, чтобы Ридер посмотрел?

– Нет. Он быстро учится… Ты заметил? Он уже ходит, как ты. А на днях он лез по

лестнице, и я издали принял его за тебя. Я всегда думал, что актеру нужен, в

основном, голос и текст, а тело, оказывается, тоже важно.

Первая часть репетиции прошла отлично. Но когда они показали новый трюк с

двумя ловиторами, Марио – к изумлению Томми – впал в ярость.

– И чья это блестящая идея?! – бушевал он.

– Тебе не нравится? – удивленно спросила Стелла.

– Нравится? Это? Вы совсем чокнулись? И вот это вы называете полетом?

Нырнув в сетку, Марио побрел к раздевалке.

– Эй, мы еще не закончили, – позвал Джонни сверху.

– Я закончил, – отозвался Марио. – Похоже, в этом номере нет места настоящему

полету.

– Стой! – Джонни соскользнул по канату. – Ты вообще куда собрался? Работать

надо!

Томми и Стелла тоже спустились, и Марио рывком развернулся к ним.

– Кто придумал этот идиотский трюк? Эту сумасшедшую мешанину? Это дешевая

показуха, я не желаю иметь к ней отношение!

– Твое отношение начинает меня бесить, синьор Марио! – вспыхнул Джонни. –

Если ты забыл, номер делаю я, и я одобрил этот трюк!

– А кто бы сомневался? Ты уже пытался продвигать этот… этот дешевый

ничтожный выпендреж!

– Ничтожный? – взорвался Джонни. – Значит, ты думаешь, это так легко! Ну-ка

лезь наверх да сам попробуй!

– Ладно, если я поднимусь и сделаю его с первого раза, ты уберешь эту позорную

пародию на полет из номера? Сделка, Джок. Любой приличный воздушник сочтет

это ниже своего достоинства, но если я сделаю, ты его выкинешь?

– Нет, черт возьми! Никто не просит тебя делать ничего, что ниже твоего

проклятого достоинства! Кем ты себя возомнил, что разносишь нас всех, как

Папаша Тони в худшие дни? «Дешевая показуха», «вульгарная мешанина»… Что

за чушь? Уясни одну вещь, братец: на этот раз я руковожу номером, а ты

работаешь на меня. Боже мой, Мэтт, – обессилено закончил он, – я вовсе не

тащусь от того, что даю тебе указания, но у меня просто нет времени на твои

истерики!

Марио облокотился на дверь раздевалки.

– Мы с Томми соглашались на классический полет, а не на обезьяньи кривляния.

– Если уж на то пошло, эти обезьяньи кривляния твой драгоценный Томми и

придумал!

– Это правда, Марио, – подтвердил Томми. – Это была моя идея. Жаль, что тебе

не понравилось…

– Послушай, Мэтт, – перебил Джонни, – сделай милость, объясни, что именно

тебе не по вкусу. По-моему, он отлично вписывается в тему представления.

«Полеты во сне». Представь его в замедлении. Три движущихся тела, каждое в

своем ритме, но связано с остальными – чувственно, все сливается, колеблется, как во сне. Видишь?

– Но это не полет, – возразил Марио.

– Тогда что? Мэтт, люди хотят чего-то нового. Мы прожили половину двадцатого

века. Черт побери, я думал, ты понимал это, когда подписывал контракт.

– Давай я попробую объяснить, – медленно сказал Марио, с явным усилием

перебарывая гнев. – Ты говорил, полеты во сне. Чувственно, да. Но ненавязчиво.

В полете есть… чистота. Целомудрие, совершенство. Ему не нужен показной

блеск. В нем… ну, поэзия движения. Артистизм. Неужели ты не видишь, что

показушность только отвлекает от… чистоты? Когда даже не понимаешь, как это

тяжело и сколько усилий прикладывается, потому что все выглядит так

естественно. Как будто всякий может так же – легко, как во сне.

Он остановился набрать воздуха, и Томми увидел искру, заново разгоревшуюся в

его взгляде.

Боже! А я думал, оно ушло! Но в нем все еще это есть, и если Джонни все

испортит, я ему шею сверну!

– Не понимаю, – сказал Джонни. – Я знаю, что в твоих словах есть резон, Мэтт. Но

постарайся на минуту посмотреть моими глазами. Сны сложные, путаные, в них

все переплетается, меняется…

Марио покачал головой. Он больше не злился, в голосе его звучало

воодушевление.

– Джок, ты неправ. Видит Бог, я понимаю, что ты имеешь в виду, но ты делаешь

большую ошибку. Ты говоришь, сны сложные. Но на самом деле они совсем не

сложные, в том-то и дело. Они абсолютно простые. Во сне все предметы и

явления лишены шелухи, остается только голая суть. Во сне мы видим мир таким, как его видят маленькие дети. Нам не нужно, чтобы публика охала и восклицала:

«Боже, как он это делает?» Такое лишь немногим лучше, чем когда вампиры

сидят и ждут, пока кто-нибудь упадет и убьется. Все должно выглядеть как

полет из сновидения. Он должен быть таким легким, чтобы люди не могли

поверить, что они сами такого не могут. Вот в чем суть полетов во сне. Чистота, легкость, совершенство. Чтобы зрителям захотелось плакать от того, что они

почувствовали, будто у них когда-то были крылья, будто они тоже могли летать, только забыли как.

Голос Марио подрагивал.

– Когда мы были маленькими и смотрели на Люсию… и Барни Парриша, мне часто

снилось, будто я летаю. А потом я просыпался и плакал, потому что не помнил, как это у меня получалось. Вот что нам надо, Джок. Заставить людей ощутить то

же самое.

Голос Стеллы был переполнен чувствами.

– Джонни, я поняла. Он прав, Джонни. А мы ошибаемся.

– Боже Всемогущий! – взорвался Джонни. – И ты туда же?

– Он правильно говорит, я просто не могла выразить это словами. Мы уже

достаточно взрослые, чтобы уметь признавать свои ошибки.

Джонни перевел расстроенный взгляд с брата на жену.

– Я все равно не понимаю, – сказал он. – Мне никогда не был доступен весь этот

великий мистицизм. Я просто гимнаст, для меня трюк это всего лишь трюк. Но вы

двое летаете лучше меня. Для вас это в самом деле настолько важно?

– Это не просто важно, в этом вся суть полета, – ответил Марио. – Неужели ты не

видишь?

– Стел, ты на его стороне?

Она прикусила губу.

– Дело не в том, кто на чьей стороне, Джонни. Как он сказал, в этом вся суть

полета. И наша задача через наше шоу показать это людям.

– Проклятье, – нахмурился Джонни. – Раз уж вам обоим это так важно, значит, в

этом что-то есть. Забудьте проклятый трюк. Жалко только, что убили на него

столько времени и сил. Том, похоже, твоя задумка пролетает.

– Я не против, – сказал Томми. – Я согласен с Марио.

Джонни криво усмехнулся.

– Не буду спорить с эстетами.

Томми удивился, что Джонни вообще известно это слово.

– С вашего позволения вернемся хоть на минуту к делу. Без этого трюка у нас в

номере появляется такая дыра, что грузовик проедет. Чем будем заполнять?

Сосредоточьте свои эстетские помыслы на этом, а?

Но забравшись на аппарат, Джонни снова улыбался, и Томми подумал: «И в этом

он похож на Папашу – не умеет долго сердиться».

Вот только заветный проблеск в глазах Марио снова угас.

«Нет, он все еще там. Но Боже, как глубоко. Он появлялся, когда Марио летал. И

до сих пор хоть слабо, но показывается. А больше нигде. Даже…– смущенный

собственной мыслью, Томми все-таки додумал до конца: – …даже в постели».

Потом рутина тренировки взяла верх, и Томми стало некогда размышлять. Когда

они закончили и перебрались в раздевалку, Джонни со смехом натянул свитер.

– Знаешь, Мэтт, по-моему, это первый спор, в котором я дал тебе выиграть. Так

нечестно… женщины всегда становятся на твою сторону. Когда мы были детьми, ты объединялся против меня с Лисс, а теперь со Стеллой!

Марио, ссутулившись, сидел на лавке.

– Я не получаю никакого удовольствия от того, что с тобой спорю.

Томми смотрел на него с изумлением.

Он же вне себя от счастья должен быть. В кои-то веки не дал Джонни себя

переспорить.

Когда дело доходило до чего-то важного, Марио умел быть убедительным и

даже весьма красноречивым.

А сейчас просто сидит с видом смертельно больного.

Джонни тоже заметил.

– Эй, Мэтт, ты чего? Что-то не так?

– Зуб дурацкий. Дантист поставил какую-то временную пломбу… жутко болит.

Дня через три-четыре идти снова. А мне еще надо Барта отвезти. Его машина в

ремонте.

Но Томми понимал, что не все так просто. На боль Марио реагировал совсем

иначе. Томми знал его слишком долго, чтобы на это купиться. Ему приходилось

видеть, как Марио вытворял в воздухе чудеса, и свежие ссадины и ожоги на

руках, от которых впору было взвыть, ему совсем не мешали.

Встревоженный, не зная, что еще сделать, Томми предложил:

– Расслабься, Мэтт, я подвезу Барта домой. Ты все равно не в форме, чтобы

сидеть за рулем. Поднимись наверх и прими аспирин.

– Аспирин, ну да, – скривился Марио. – Лучше я попрошу у дяди Джо хорошую

порцию виски и посмотрю, поможет ли.

– Ты, наверное, попросту отключишься, – сказал Джонни. – А это тебе, полагаю, и

надо.

Барт Ридер успел переодеться, и Томми обратился к нему резче, чем

намеревался.

– Пойдем, Барт, отвезу тебя домой. Только будешь говорить, куда ехать… Я не

знаю, где ты живешь.

– Знаешь, как выехать отсюда на новую трассу?

– Разумеется.

Выбравшись на подъездную дорогу, они несколько минут молчали. Затем Ридер

сказал:

– Неплохо водишь. Пробовал выступать на гонках?

– Не выпадало шанса. Когда я был младше, на улицах много гоняли, но мне это

всегда казалось глупым занятием. В любом случае, у меня не было своей машины.

За границей съездил разок в Ле-Ман. Только мне не особо нравится сидеть и

смотреть. А для участия я не на том уровне.

– Я тоже. Иногда думал, что неплохо бы сесть за руль одной из этих душегубок в

«Формуле-1», но свои пределы я знаю. Хотя я дважды ездил с Тони Роджерсом в

Милле Милья[1].

– Вряд ли это намного лучше, чем просто смотреть.

– Вот и видно, что ты мало в этом разбираешься. Это единственный шанс попасть

на гонку, когда ты не пилот. И поверь, никто не возьмет тебя в свою машину, если

ты назубок не знаешь, что там делать. Каждый фунт своего веса надо

распределять так, чтобы это помогало пилоту, – Ридер хихикнул. – Я тут

подумал, что Тони перед гонкой осматривал меня точно так же, как Мэтт сегодня

перед аппаратом. Наверное, эксперт есть эксперт, в чем бы ни было его

искусство.

– Искусство?

– Ну да. Гонки – это такое же искусство, как все остальное. Там нужен талант, опыт и специальная подготовка, как и в балете. Или в полете. Или даже игре на

скрипке. А помимо всего вышеперечисленного, еще и что-то особенное. Я бросил

балет, потому что во мне этого особенного не было. Я был просто способным

танцором. А в балете быть способным – это не значит быть хорошим.

Выезжая на трассу и набирая скорость, чтобы влиться в поток транспорта, Томми поразмыслил над этим.

– Мэтт как-то говорил что-то похожее.

– Том, что случилось с Мэттом?

Ридер тоже это почувствовал?

– Ты про ту ссору с Джонни? Она ничего не значит. Они с Джонни все время

находят повод поругаться.

– Я не про то, – сказал Барт. – С ним что-то не так. Том, я знаю его больше десяти

лет. Я смотрел, как он танцует и думал: «В нем есть что-то очень особенное».

Думаешь, я не заметил?

Несколько секунд преданность заставляла Томми молчать. Но потом он не

выдержал и сказал с отчаянной тревогой, которую Ридер наверняка различил.

– Барт, я просто не знаю. В нем будто свет погас. Я не знаю, что делать, и это

пугает меня до чертиков, – Томми услышал дрожь в собственном голосе, разозлился и умолк. – Куда поворачивать?

– После этого третий.

Некоторое время они ехали в тишине.

– Не желаешь рассказать мне об этом, Том? Я давно его знаю и… как ты, наверное, догадался… он мне был небезразличен. Да и сейчас нравится. Думаю, я смогу понять лучше, чем большинство других.

Томми свернул в указанном месте. Искушение было огромным. Ридер был старше, сам гомосексуален, старый друг Марио и наверняка смог бы понять кое-что из их

общих забот. А Томми так долго не выпадало возможности кому-то выговориться.

Анжело подошел бы отлично, но с ним я поделиться не могу. Только не этим.

Он остановил машину перед домом, на который указал Ридер.

– Как я уже говорил, в нем словно свет погас. Может, это из-за того, что он не

может снова взяться за тройное.

– Я был прав насчет вас двоих, да? Вы любовники.

За все эти годы Томми ни разу не слышал, чтобы их отношения обозначали

такими словами – очень просто, с полным принятием. Он вдруг ощутил, что готов

расплакаться от облегчения.

– Да. С той поры, как я был подростком.

– Это долго.

– Правда? Может быть. Я не знаю, как это у других.

Томми, впрочем, никогда и не стремился узнать. Запинаясь, подбирая слова, он

рассказал Ридеру, как искал Марио и как нашел – погасшего, тень себя

прежнего.

– Некоторое время все было нормально. Но мы репетируем это шоу, и ему

становится все хуже. Я сначала думал, что он устал летать, но ты же слышал, что

он говорил Джонни. Раз уж одни разговоры о полетах так его воодушевляют… А

может, это из-за меня… Боже, Барт, я чувствую себя виноватым. Словно я из

него жизнь выбил.

– Не совсем понимаю, о чем ты, – осторожно проговорил Барт. – Кто-то из вас… –

он слегка замялся, – увлекается… садизмом?

Встретив ошарашенный взгляд Томми, он аккуратно пояснил:

– Кто-нибудь из вас… получает удовольствие от причинения боли другому?

Хлыст, связывание, еще что-то в этом роде.

– Господи помилуй, нет! – выпалил Томми. – Я о таком даже не слышал! Я не про

то. Просто… обычно когда у него бывало очень плохое настроение, он затевал

ссору на пустом месте, все заканчивалось дракой, и я в ней был не победителем.

Но… но лучше ему от этого не становилось. Его потом жутко грызла совесть. А

несколько дней назад он снова начал задираться, а я… я не выдержал и отлупил

его. Теперь я сильнее него. Не знаю, может, такой поворот его доконал, может…

может, это и есть то, о чем ты говорил… Барт, я поступил неправильно? Если ему

необходимо меня бить…

Барт медленно покачал головой.

– Я знаю, какой он неуравновешенный ублюдок. От тебя определенно нельзя

ожидать, что ты будешь смиренно подставлять щеку каждый раз, когда на него

накатит. Но если бы он ловил от этого кайф, ты бы понял.

– Я все думаю…– нетвердо выговорил Томми, – может, дело в том, что я взрослый.

Я знаю, некоторым мужчинам нравятся только дети. Может, после этой драки он

понял, что я вырос, и это его отвернуло… Ну, я взрослый, я уже не мальчик, и он

больше меня не хочет. Только мы партнеры, Барт. Другое дело, если бы он

захотел найти себе кого-то еще… Черт побери, я бы, конечно, не остался

равнодушным, я люблю его, но я бы попытался смириться. Я просто хочу, чтобы

он снова стал прежним. Каким должен быть. Я люблю его.

Томми сглотнул и умолк.

– Я вижу, – мягко сказал Барт. – С такими, как мы, это нечасто случается.

– Я не хочу от него уходить. Если меня не будет, у него останется только семья, а

они сводят его с ума. Он снова исчезнет, и Бог знает, что с ним станет на этот

раз. Он успел загреметь в тюрьму в каком-то жутком месте возле мексиканской

границы. Он не говорит об этом, но там, наверное, было ужасно. Проклятье, понятия не имею, зачем рассказываю тебе все это … ты все равно ничем не

поможешь.

Ридер взял его за руку.

– Все, что ты можешь сделать – продолжать в том же духе.

– Но я ничего не делаю, – возразил Томми. – Это меня и убивает.

– Еще как делаешь. Ты остаешься рядом с ним, и он может тебе доверять. И если

он хоть как-то справляется, это благодаря тебе, Том, и неважно, понимает ли он

это. Не бросай его, – Ридер взглянул на дом. – Зайдешь выпить?

Томми колебался, и Барт хмыкнул.

– Нет. Пожалуй, не в этот раз. Ты сейчас не в той форме, чтобы это оценить. И…

возможно, тебе не следует надолго оставлять его одного. Если он сейчас полон

виски и кодеина, то все нормально, но когда он проснется, тебе лучше быть

рядом…

– К чему ты клонишь?

Ридер сжал губы.

– Не то чтобы я хочу тебя напугать, но частота суицидов в нашей среде примерно

в двадцать раз превышает соответствующую статистику для обычных людей. И

когда я вижу кого-то в таком состоянии, как Мэтт сегодня днем, я начинаю

волноваться. У него ведь нет пистолета? А снотворное он принимает?

– Боже, нет, никогда… Я до этого дня даже не знал, что он аспирин глотает.

– А я знаю, что он не пьет. Ладно, в любом случае, в ближайшие дни советую

далеко от него не отходить, – Ридер засмеялся и отпустил руку Томми. – Если я

приглашу тебя зайти, то наверняка постараюсь затащить в постель, – добавил он

с легкомыслием, которое – как Томми уже понял – было напускным. – А сейчас ты

вряд ли получишь от этого удовольствие. Возвращайся к нему.

Томми снова завел двигатель.

– Спасибо, Барт. Я выговорился, и мне легче.

– Я знаю. Время от времени предоставляется случай кого-нибудь выслушать, и я

стараюсь его не упускать, – сказал Ридер, опять посерьезнев. – Нам всем это

нужно. Поэтому многие из нас и шатаются по барам. Том, возьми мой номер. Его

нет в телефонной книге, но ты можешь звонить в любое время.

Он притянул Томми к себе и коротко обнял.

– До четверга, ладно?

Открыв дверцу, Ридер вылез наружу. Потом обогнул машину, остановился у

опущенного стекла и взял лицо Томми обеими ладонями.

– Ты очень милый мальчик. Когда твои дела немного наладятся, мы обязательно

поговорим об этом снова. Хорошо?

Он наклонился и поцеловал Томми в губы. Потом выпрямился и пошел прочь.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Милле Милья – «Тысяча миль», гонка на выносливость по дорогам

общественного пользования, проводившаяся в Италии с 1927 по 1957 года.

ГЛАВА 9

Представление «Полеты во сне» должны были транслировать в прямом эфире из

зимней квартиры цирка Старра прямо перед Пасхой. За десять дней до события

Джонни созвал всех на совещание.

– Мы до сих пор не обсудили, – начал он, – как будем объявлять шоу в афишах.

Продавал я его под слоганом «Джон Гарднер представляет…» Как будем

использовать наши имена?

– Я бы принял как должное «Летающие Сантелли».

– Мэтт, как ни крути, старый цирк мертв. И мертв не первый год, просто люди еще

этого не поняли. Такие, как Папаша Тони… ну, возможно, хорошо, что он до этого

не дожил.

– Господи, Джонни, – сказал Марио. – Я думал, тебя заботят традиции Сантелли!

– Заботили, – согласился Джонни. – И сейчас заботят. Но я не собираюсь

застревать в тридцатых годах. Мы на пороге новой эпохи. Атомной, а может, и

космической. Если желаешь, могу поспорить на пятьдесят баксов, что не успеет

наступить двухтысячный год, как мы отправим человека на Луну. Или, может, русские отправят.

Марио хихикнул.

– Не был бы ты моим братом, поймал бы тебя за язык. Подзаработал бы деньжат

на старость.

– Что ж, если мы доживем, я тебе напомню. Так или иначе, я думал так: «Джон

Гарднер представляет Стеллу Гарднер, Мэттью Гарднера и Томми Зейна». Если

тебе не нравится, что имя Стеллы идет раньше твоего, можете кинуть монетку.

Как вам?

Марио покачал головой.

– Мой профессиональный псевдоним Марио Сантелли. Под этим именем я

работал у Старра. И чтобы ты там не говорил про смерть цирка, это чертовски

живой труп… А твоя аудитория частично будет состоять из ценителей цирка.

Многие из них будут смотреть, потому что знают это имя, и я не собираюсь от

него отказываться.

– Я тоже, – подтвердил Томми. – Я называл себя Томми Сантелли с самого

первого номера.

Джонни сжал губы.

– Так я и думал. Каждый долбаный раз, когда ты открываешь рот, Мэтт, Томми

поддакивает как эхо. Почему ты не позволишь ему говорить за себя?

Марио собирался что-то сказать, но Томми его опередил.

– Прекрати, Джонни. Мэтт и я партнеры… я с ним с детства работаю. Может, это

и предрассудок, но я не хочу менять имя. Мы, Мэтт и я, Летающие Сантелли.

Либо ты объявляешь нас так, либо никак. Верно, Марио?

– Чертовски верно.

Джонни грохнул кулаком по столу.

– Проклятье! Все, что я хочу, избавиться от этого устаревшего семейного имиджа!

– Слышала бы тебя Люсия! – рявкнул Марио.

– А мне плевать… – начал Джонни и умолк. – Я не хочу расстраивать Лу. Но

времена меняются. Когда она летала… то был другой мир.

– Да, многое изменилось. Мы тоже меняемся. Но почему бы не сохранить имя, традицию, престиж? Это же известность, которую Сантелли зарабатывали

десятилетиями. Ты же в шоу-бизнесе, Джок, ты знаешь, чего это стоит.

Джонни пожал плечами.

– Как угодно. «Джон Гарднер представляет Стеллу Гарднер и Летающих

Сантелли?» Вы так хотите?

Стелла, до этой поры слушавшая молча, подала голос.

– Джонни, по-моему, Мэтт прав. Свое имя оставь, если хочешь. Сделай «Джон

Гарднер представляет Летающих Сантелли». Так оно и должно быть.

– Стелла, какого черта? – взорвался Джонни, но она утихомирила его одним

быстрым жестом.

– Джонни, когда ты привез меня сюда, они приняли меня в семью. Папаша Тони

обращался со мной, как с Лисс или Барбарой. Мы не сборище звезд, Джонни, мы

семья. Это семейный номер. И я тоже его часть.

Томми заметил, как Стелла прикусила подрагивающую губу.

Джонни смотрел на нее с изумлением. Потом – словно на миг забыв, что Томми и

Марио тоже здесь – взял жену за руки, подержал с минуту и, притянув ее к себе, поцеловал. Это было так интимно, что Томми, смутившись, отвел глаза.

– Для тебя это так важно, детка?

Его голос дрожал так сильно, что Томми показалось, что он сейчас расплачется.

– А что у меня еще есть, Джонни? Если я не часть семьи, то для чего все это

было?

– Детка, детка, – Джонни обнял ее. – Если ты так хочешь, значит, так оно и будет.

Ладно, ребята, напишем «Летающие Сантелли». Потому что если Стелла чего-то

хочет, она это получит.

Голос его был таким сердитым и враждебным, что они поостереглись

комментировать.

Облегчение Томми диктовалось еще и чисто личными соображениями. Пока они

оставались участниками семейного номера, вероятность, что их коснутся какие-

то отголоски старого скандала, была минимальной.

Барт Ридер этим днем пришел ликуя.

– Теперь все официально, ребята, – объявил он. – Мой агент подписал меня на

роль. Кое-какие кадры сделают в зимней квартире Старра. Не там ли будут

снимать ваше шоу?

– Примерно, – подтвердил Джонни. – В округе Ориндж.

– Какая разница. Я просто рад, что не надо забиваться в какой-нибудь Техас.

– Я тоже, – сказал Марио. – Техасом я сыт по уши.

– А живая аудитория будет? – поинтересовался Барт. – Можно мне достать

местечко?

Джонни пожал плечами.

– Конечно. Мы приедем на пару дней раньше – установим оборудование, немного

порепетируем, привыкнем к свету и костюмам. Можешь прийти на генеральную

репетицию.

– И чем чаще нас будут видеть вместе, – добавил Барт, – тем вернее подумают, что Летающие Сантелли собираются дублировать в фильме про Парриша.

– Согласен. Если бы Мэтт снова начал делать это проклятое тройное!

Марио пообещал Ридеру, что тот сегодня сможет попробовать перелет к

ловитору. Он нацепил на Барта лонжу и отправил Томми его ловить. Несмотря на

лонжу, первые пять раз Барт падал, и Томми обнаружил, что восхищен

выдержкой Ридера. Самому ему полет давался так легко, что он никогда не

задумывался, какое это на самом деле опасное дело.

Когда они устроили перерыв, Томми спросил Барта:

– Зачем ты вообще это делаешь? Тебя все равно будут дублировать.

– Из тщеславия, наверное, – легко откликнулся Ридер. – Не хочу признавать, что

есть что-то, чего я не могу.

– Не самая хорошая причина.

– Возможно. Но другой у меня нет.

Подошел Марио с полотенцем на плечах.

– Будешь еще пробовать, Барт?

– Слушай, – пробормотал Томми, – может, это я лажаю? Может, позвать Джонни?

– Нет нужды, – возразил Марио. – Ты ловишь лучше, чем думаешь. У тебя хороший

тайминг, как и у Стеллы. Была бы она фунтов на двадцать-тридцать тяжелее, стала бы лучшим ловитором в семье.

Раскачиваясь вниз головой в ожидании Марио, Томми размышлял над этим.

Смутно, краем глаза, он различал размытые движения другой трапеции.

Автоматически, не думая, он напряг плечевые мышцы и слегка удлинил кач.

Стелла была на мостике, но ее он тоже не видел. К нему приблизился летящий

силуэт – секунда напряжения, расслабление – их руки встретились, скользнули, укрепились, и вот Марио раскачивается вместе с ним. В ушах гудела кровь.

Держу пари, я мог бы поймать его на тройном.

Но стоило этой мысли промелькнуть, Томми тут же ее прогнал.

Здесь нужен тяжелый ловитор. Я не Фортунати. Если Марио попробует и не

сможет, это его добьет.

Началась рекламная кампания вокруг «Полетов во сне». Фотограф сделал

снимки их костюмов – для журнала про кино, который постепенно набирал

популярность. За три дня до шоу Джонни и Томми разобрали аппарат и сложили

его во взятый напрокат грузовик.

– Хочешь, я сяду за руль? – спросил Томми. – В армии я водил такие.

Джонни покачал головой.

– Я сам. Полюбил водить грузовики, когда мы ездили с шоу Фререс и Страттона.

Для нас со Стел это будут воспоминания о старых добрых временах, так, детка?

Путь до зимней квартиры Старра отдавал ностальгической ноткой и для Томми.

Только теперь он сам был за рулем: из-за своего больного запястья Марио

старался не водить, если была возможность посадить за руль кого-то другого.

Цирк Старра открывался через четыре недели на Мэдисон-сквер-гарден, и

репетиции должны были быть в полном разгаре. Окрестности тем не менее

пустовали, о скором открытии напоминали только афиши, расклеенные на

каждой подходящей поверхности.

– Где все? – удивился Томми.