Текст книги "Трапеция (ЛП)"

Автор книги: Мэрион Зиммер Брэдли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 46 страниц)

оправдаться, будто он взял чужую вещь по ошибке. Впрочем, никто как будто

ничего не замечал, да и Люсия не удивлялась, видя их в стирке, – ведь Марио все

равно привозил грязную одежду домой.

Переодевшись, Томми отправился в комнату, которую Стелла делила с Барбарой.

Дверь оказалась приоткрыта. Шагнув было внутрь, Томми все-таки остановился и

постучал.

– Стел? Ты в приличном виде?

– Конечно, заходи.

Девушка сидела перед туалетным столиком Барбары, по шею укутанная в

поношенный выцветший халат. Комната была милая, выкрашенная белой краской

и отделанная цветастым ситцем. У Томми мелькнуло ощущение, что Стелла не

вписывается в этот красивый интерьер, и девушка, словно прочитав его мысли, отвернулась от зеркала.

– Мне нравится эта комната. У меня никогда не было такой хорошей. На зимних

стоянках мы жили в гостиницах – одна хуже другой. Грязь, иногда клопы… А в

дороге останавливались, где возьмут.

Она наклонилась сунуть ноги в стоптанные шлепанцы.

– Наверное, лучше нам пойти вниз. Люсия не любит, когда сюда заходят

мальчики. Накричала на Барбару… а та всего лишь зашла к Анжело забрать

стирку, когда его самого там не было.

– Я так привык жить в трейлере, что не думаю об этом, – неискренне ответил

Томми.

Стелла пересела на кровать, сдвинув плюшевого коричневого медведя Барбары.

С минуту они сидели рядом и держались за руки. Потом Томми наклонился и

поцеловал ее, ощутив, какая она теплая сейчас, в мягком халате. Неловкая пауза

– и он осторожно опрокинул девушку спиной на постель. Она немного

откатилась, смущенная, затем засмеялась и позволила себя обнять. Он навис над

ней, опираясь на локти. Стелла выглядела милой и простой, как ребенок; все еще

влажные волосы рассыпались по подушке золотистыми колечками. Она

притянула его к себе. К тому времени, как они оторвались друг от друга, Томми

едва дышал. Ее ребра были твердые и острые, грудь казалась почти такой же

плоской, как у него, но положив туда руку, он ощутил, как Стелла ахнула и

вздрогнула всем телом. Она погладила его по затылку, и он затрясся. Интересно, было ли у нее что-нибудь под халатом? Томми вдруг испугался, сам не понимая

чего. Он лежал, обнимая Стеллу, уткнувшись лицом в ее твердое плечо, и это

было совсем не похоже на смутные сны, где он целовал безликих девушек…

Томми попытался расстегнуть на ней халат, но Стелла перехватила его руку. В

тонких, таких хрупких на вид запястьях крылась, как и у любого гимнаста, стальная сила.

– Нет, Томми. Не сейчас.

Он не стал настаивать. Ему хватало и дозволенного. Они снова принялись

целоваться, и Томми вдруг подумал, что не прочь уснуть здесь. Просто поспать –

ничего больше. Уснуть, положив голову ей на плечо, вот так, чувствуя теплое

тело под боком. На него вдруг нахлынуло невыразимое одиночество. Может, тоска по дому? Томми жестко сказал сам себе: «Ну что ты за дурак

несусветный… лежишь с девушкой и начинаешь всю эту…»

Стелла слегка отодвинулась.

– Томми, нам нельзя этого делать.

– Не так уж много мы и делаем.

Перед глазами снова появилась рука Джонни, по-хозяйски обнимающая Стеллу

за плечи, и Томми спросил:

– Вы с Джонни спите?

Девушка плотнее запахнула халат, плавно села и поправила спутанные волосы.

– Под крышей его матери? – в голосе сквозила горькая ирония. – Люсии бы не

понравилось. Мы немного побеседовали на этот счет.

– Тебе не нравится Люсия, да?

– Она очень добра ко мне, – Стелла нервно теребила халат. – Многому меня

научила. И я живу в ее доме. Правда, она, по-моему, не ждала, что я буду иметь

представление, как вести себя в… приличном месте. Люсия очень мила… как и

все остальные. Сделала мне два платья, перешила для меня пальто Лисс.

Наверное, мое было жуткой тряпкой. Однажды она сказала, что надеется, что

Джонни женится на мне. Только не знаю… не такую девушку она хотела бы в

золовки. Я не… особенно благовоспитанная. Не умею красиво говорить…

забываюсь, ругаюсь иногда. Я не такая, как они все.

Стелла сглотнула и умолкла.

– Зато она знает, что ты будешь воздушным гимнастом, Стел. Хорошим. По-

настоящему хорошим, как Марио, а не таким напыщенным павлином, как Джонни.

– Джонни не…! – взвилась было Стелла, но замолчала и поднялась. – Дай мне

переодеться, Том. Потом спустимся и поедим, хорошо?

Томми протянул руку, надеясь возобновить недавнюю интимность, однако

настроение ушло. На него навалилась странная глубокая меланхолия, тоска по

той Стелле, которая хихикала у него в объятиях несколько минут назад. Томми

все еще чувствовал тепло ее тела, но она уже была на другой стороне комнаты.

Не дожидаясь, пока он выйдет, девушка скинула халат, оставшись – тоненькая и

невинная – в простых хлопковых трусиках, и натянула платье через голову. И

почему-то это простое действие разрушило очарование момента надежнее даже, чем если бы она с воплями оскорбленной невинности вытолкала его за двери.

«Идиот, – грыз себя Томми. – Ну зачем ты начал говорить о Джонни! Видишь, что

получилось?»

Дружески улыбаясь, Стелла подошла к Томми и вздернула его на ноги.

Они поели в кухне, и к тому времени, как закончили убирать посуду, было уже

очень поздно. Большая гостиная без весело пляшущего в камине огня выглядела

слишком мрачной, и они сели на ступеньки. Немного погодя Стелла потерла

глаза.

– Томми, я спать хочу. Пойду уже наверх.

– Я тоже. Они, может, в три-четыре ночи вернутся. Или вообще до утра останутся.

На лестничном пролете Томми, повинуясь наитию, поймал Стеллу за тонкое

запястье и снова подтянул ее, послушную, к себе.

– Стел.

Все тело вдруг ожило, задрожало от навеянных воображением образов, и Томми

сражался с любопытством. Как это будет? Он обнял девушку, но та вывернулась

– снова робкая и застенчивая.

– Томми, не надо. Пожалуйста.

Он прижал ее стене, держа крепко и в то же время осторожно, боясь сделать

больно. Слишком маленькие у нее были косточки, слишком явно проступали под

кожей. Говорить не хотелось, но Томми прошептал в изгиб ее шеи:

– Стел, можно я зайду ненадолго?

Она молча качнула головой.

– Почему нет, милая? Почему?

Девушка погладила его по щеке.

– Только не в их доме. И представь, если они вдруг вернутся? И вообще… Ох

черт! – она приподнялась на носочках и мазнула губами его рот. – Ты умный

парень, Томми. Подумай головой.

Легко освободившись, девушка скрылась в комнате. Дверь хлопнула, словно бы

ставя жирную точку.

Томми вернулся к себе, чувствуя неожиданную усталость. Сбросив одежду, залез под холодное одеяло. Он все представлял Стеллу, одну, в пустой комнате.

Снова чувствовал ее холодное мокрое лицо, странную мягкость тонкого тела в

тяжелом теплом халате. Внутри шевельнулось возбуждение, но он слишком

устал даже для этого.

В темноте проплывали отрывочные картинки. Дрожание руля под ладонями…

непокрытая голова Стеллы под дождем… мать, стоящая возле трейлера за

дождевой завесой… покачивание лестницы на сильном аризонском ветру… Уже

видя сон, Томми ощущал, как веревочная лестница вырывается из рук. Марио и

Лисс – нет, то была Стелла – стояли на мостике. Потом он шагнул на мостик и

подал Марио обитую черным перекладину. Тот схватился за нее и полетел, вольный, свободный… А затем Томми увидел, что аппарат стоит на самом краю

пропасти, на краю мира, и он с Марио раскачивается на двойной трапеции над

ущельем, а внизу гремит невидимый поток. Томми сдавленно замычал – и сел на

постели. Сквозь щель открытой двери пробивался, слепя глаза, свет из

коридора.

– Шшш, это я, – прошептал Марио.

В строгом костюме и при галстуке он выглядел высоким и незнакомым. Туфли он

держал в руке. Тихо прикрыв двери, Марио ступил в поток лунного света.

– Мы так поздно приехали, что Папаша велел мне остаться. Прости, что разбудил.

Думал, смогу пробраться потихоньку.

Все еще одурманенный сном, Томми потер глаза.

– Если хочешь, включи свет.

– Не надо, – Марио поставил туфли на пол, сел на кровать и распустил галстук. –

Вы со Стеллой весь день одни просидели? Надо было тебе поехать с нами. Мы

неплохо прокатились. А вы здесь чем занимались?

– Она учила меня водить MG.

– Вот черт. Я всю зиму собираюсь тебя научить и все время забываю. Значит, тут

она меня опередила. Что ж, небось водить MGприятнее, чем мою развалюху.

Рубашка легла на пол белой кляксой. Легко ориентируясь в полумраке, Марио

подошел к комоду.

– Где-то здесь, в нижнем ящике… Ага, пижама. Ладно, утром поговорим. Спи

дальше. Только подвинься.

Томми послушно отодвинулся к стене. Марио сел на край кровати с пижамой, и

Томми вдруг засмущался, потому что спал раздетым. В сиянии луны он четко

различил, как Марио застегивает пуговицы. Повернувшись, парень тронул его за

голую руку, лежащую на одеяле.

– Тебе не холодно?

– Я отвык спать в одежде, – пробормотал Томми.

Марио тихонько засмеялся.

– Вот поживешь в такой дыре, как я, будет у тебя такая же прижимистая хозяйка, как у меня, экономящая на отоплении, – быстро привыкнешь.

Он лег, натянул одеяло и повернулся на бок, спиной к Томми.

– Тебе хватает подушки?

– Да, нормально.

– Спокойной ночи, Том.

– Спокойной ночи, – Томми закрыл глаза и притих.

Голая нога касалась края пижамы Марио – Томми осторожно ее отодвинул.

Потом открыл глаза и лежал, глядя на лунный свет. Марио зашевелился, Томми

перестал дышать. Но парень просто устроился поудобнее и сунул руку под

подушку. Очень тихо лежа возле стены, Томми слушал его дыхание, и глаза

закрывались…

Внезапно он понял, что уснул на некоторое время, потому что луна исчезла, и

снаружи царила чернильная тьма. Наверное, какое-то движение Марио его

разбудило – тот спал беспокойно, ворочаясь с боку на бок. Теперь Марио лежал

лицом к Томми, обдавая его теплым дыханием и забросив руку ему на голую

грудь. Все тело замлело от долгой неподвижности. Томми попытался осторожно

высвободиться, но кровать скрипнула, и Марио снова заворочался. Заворочался, пробормотал что-то невнятное и протянул руки.

С Томми слетел весь сон. Секунду он пытался сопротивляться, но в конце концов

позволил Марио прижать себя к груди. Теперь они лежали в обнимку, спиной к

животу, идеально вписываясь коленями, и Марио обнимал его за пояс. Томми

довольно прикрыл глаза, решив, что можно прекрасно поспать и так: в объятиях

Марио было вполне удобно. Он хотел спать, знал, что действительно должен

хотеть спать, но вместо этого лежал в приятной полудреме. И смутно сознавал

то, что позже постарается забыть: ему всегда хотелось, чтобы Марио обнял его и

держал вот так.

Сознание то соскальзывало в сон, то выныривало на поверхность; в уме

вспыхивали и гасли картинки. Марио, обнимающий Джонни за плечи; тело, выгнувшееся идеальной дугой; взлет, прыжок и падение; трапеция, поднимающая тебя все выше и выше; свободный полет в пустоте… стрела

сияющего света, огненное копье… Марио в раздевалке, обнаженный, с

бисеринами пота на лице, яростно трущий плечи полотенцем… Из сна Томми

выдернуло затрепетавшее глубоко внутри напряжение. Шок был почти как от

падения, и он с внезапным стыдливым страхом понял, что происходит. Господи, а

если Марио заметит? Томми попытался осторожно высвободиться из теплых, слишком тесных объятий, но Марио держал крепко, вжимаясь лицом ему в

лопатку. Перепуганный, на грани паники, Томми резко выпрямился и откатился.

Он скорее почувствовал, чем услышал, как ритм дыхания Марио изменился.

Потом на плечах сомкнулись сильные руки, и его подтянули обратно. Теперь они

лежали лицом к лицу, почти соприкасаясь. Вся полусонная нега выветрилась, Томми лежал, напружинившийся от смущения и отчаянной настороженности.

Вот черт… а я-то думал, что вижу сон… нашел время просыпаться со стояком…

Щека Марио была шершавой. Он пах потом и сном. На какой-то момент Томми, погрузившись в замешательство, решил, что Марио тоже проснулся, но теперь он

не был так в этом уверен. Невзирая на осторожные попытки освободиться, Марио притянул его еще ближе. Потрясенно позволив себя обнять, Томми

мельком подумал сквозь вспыхивающую от страха и напряжения дрожь: «Он

спит, он не понимает…»

А затем Томми окунулся в причудливую мешанину ощущений. Неожиданная

твердость прижавшейся к нему, покрытой волосами груди; внезапное, словно

ожог, прикосновение; невыносимая мука от горячей, как раскаленное железо, руки на пояснице; жесткие кости ребер, бедра, ноги. «Он спит, – все еще думал

Томми, – он должен спать, он не понимает, иначе бы…» – а раскаленное

прикосновение перешло в объятие, короткую судорожную борьбу и

головокружительное опустошающее падение. На резком вдохе, яростно дернув

головой, Марио поцеловал его в губы. Толчок, спазм – и медленное

расслабление. У Томми немного кружилась голова, руки Марио по-прежнему

обнимали его за пояс, и он смутно понял – когда парень со вздохом поерзал, словно бы глубже уходя в сон, – что тот даже не проснулся.

Черт, как же низко ты можешь пасть, Том-младший?

Томми закрыл глаза и будто провалился в бездонную черную яму.

На этот раз сон его был спокоен и глубок. А когда Томми проснулся, ладонь

Марио лежала у него на плече, а в темных глазах играла улыбка.

– Вставай, дурачок! Удивлен? Мы так поздно приехали, что Папаша Тони

заставил меня остаться. А ты здоров спать! Даже не шелохнулся, когда я вошел.

– Ты что, совсем чокнулся? – возмутился Томми. – Мы же разговаривали!

И вдруг – по блеску в глазах Марио, по расплывчатым воспоминаниям, по теплой

вялости собственного тела – он сообразил, что Марио пытается сказать ему без

слов. Вот, значит, как. Ему следовало бы догадаться – если бы он соизволил

подумать – что такие вещи не выносятся на дневной свет. Как бы это ни вышло –

по пьяни или в полусне… черт, может, ему приснилось, что я его девушка… – а

подобное надо было просто забыть.

– Да, – медленно сказал Томми. – Когда, ты говоришь, вы вернулись? Я спал, как

убитый.

Chapter 6

ГЛАВА 11

Однажды поздним мартовским утром Томми спустился в зал и нашел там

Джонни. Тот, одетый в уличную одежду, возился с пружинами батута.

– Прогуливаешь, Том?

– Нет, школа закрыта, – Томми бросил обувь в ящик. – Где Стелла?

– Наверху, с Люсией, костюмы подгоняет… мы ведь скоро уезжаем. Объезд

провинций начинается рано, пора команде Гарднер-Кинкайд и честь знать, – он

подтянул пружины в последний раз. – В ладах с этой штукой?

– Не знаю. С раннего детства не прыгал.

– Это легко. Анжело поставил его, когда мы были маленькими. Наверное, хотел, чтобы Марк мог делать хоть что-то с остальными.

– Марк твой близнец, да? Никто из вас про него толком не рассказывал. Какой

он?

– С ним все в порядке, – медленно проговорил Джонни. – Мы не то чтобы мало

про него говорим, просто… Черт возьми, я порой забываю, что он вообще

существует. Давным-давно его не видел. У Марка очень большой для Сантелли

недостаток: он боится высоты. Папаша Тони может научить глухого играть в

филармонии, но с Марком он ничего поделать не мог. Парень рвался наверх, однако стоило ему подняться футов на шесть, как он зеленел, падал и

расставался с обедом. Мэтт тебе не рассказывал?

– Как-то упоминал, что он живет с родственниками в Сан-Франциско.

– Да, с отцовскими родственниками. После того, как умер отец, они хотели

усыновить нас всех. Настоящую борьбу устроили, выясняли, годится ли детям

мать, которая раскатывает по всему миру. К счастью, шоу Старра очень

уважаемое, да и глядя на Папашу Тони, нельзя усомниться, что он способен

поднять четверых детей. Так что мы остались с Лу… бог знает, зачем ей это

сдалось. Но когда мы подросли, Марку стало нравиться в Сан-Франциско, и

скоро Лу начала оставлять его там каждый сезон. В этом году он выпускается из

Беркли, если, конечно, не загремит в армию.

– Марио ведь тоже там учился?

– Ага, – Джонни захлопнул рот, и Томми понял, что снова нарушил какие-то

семейные границы.

Затем Джонни пожал плечами и оперся на трамплин.

– Марк неплохой парень, но нам просто не о чем разговаривать. Он мне скорее

дальний кузен, чем брат. Более или менее постоянно он видится только с Лисс: дружил с Дэйвом Рензо в колледже. Вместе были в студенческом братстве или

вроде того. Мы все думали, что Лисс останется с шоу. Выйдет за кого-нибудь из

цирка. Но она как-то провела одно лето с Гарднерами и… ну, ты же знаешь Лу.

Пока мы ездили с цирком, Люсия следила за Лисс, как ястреб. Ни минуты без

присмотра, косички, сарафаны, никакой помады, никаких свиданий. Стоило

какому-нибудь парню перекинуться с ней хоть парой слов вне манежа, как Люсия

или Анжело вырастали как из-под земли. И когда Лисс гостила у Гарднеров, и те

обращались с ней, как с любой двадцатилетней девушкой, она вроде как

опьянела от свободы. Бац – и уже замужем. Гарднеры, разумеется, были вне

себя от счастья. Как же, еще одна внучка бросила шоу-бизнес и нашла себе

симпатичного молодого человека с приличной уважаемой профессией.

Хмыкнув, Джонни вскочил на трамплин.

– А, хватит уже древние сказки рассказывать, – он сделал несколько пробных

прыжков и ловко кувыркнулся назад. – Иди сюда, Том, попробуй.

Томми помедлил, вспомнив про уличную одежду, но Джонни тоже не был в трико, да и трамплин – это не трапеция.

Первое сальто не получилось – не рассчитав, Томми врезался Джонни в грудь, и

они вместе упали. Марио или Анжело обязательно прошлись бы насчет его

неуклюжести, однако Джонни только подбодрил:

– Ничего. Давай еще раз. Вот, смотри… согни немного колени… – он показал, как

распределять вес. – Ровнее… ровнее… вот так.

Ухватив суть работы на трамплине, Томми явил себя способным учеником, и

вскоре они с Джонни скакали друг над другом, как пара оголтелых лягушек. Оба

совсем потеряли счет времени, когда в зале вдруг появился Марио.

– Господи, сколько вы уже тут?

– Часов с одиннадцати, – Джонни скатился на пол, Томми – следом.

После упругой поверхности трамплина твердый паркет показался шатким.

– Поработай с ним над кувырками, Марио. Он очень неплох.

– Знаю. Хочу как-нибудь взять его в балетную школу и показать ребятишкам

несколько трюков.

– Смотри, за ним глаз да глаз нужен – в этой стае голубков, – с улыбкой

предупредил Джонни.

Марио рассмеялся.

– Я имею в виду маленьких ребятишек, братец Джон!

И вдруг Джонни, растеряв всю шутливость, сказал:

– Мэтт… слушай… позволь кое-что спросить. Как ты все это терпишь?

– Терплю что, Джок?

– То, как Папаша Тони с вами обращается. И не только ты. Лу и Анжело он гоняет

точно так же, как паренька. И тебя, звезду номера. Почему ты никогда не

отправишь его по известному адресу?

– Потому что старик забыл про полеты больше, чем я когда-либо знал. И я

собираюсь вытянуть из него столько, сколько смогу. Ты же знаешь, моложе он не

становится, – мрачное лицо Марио вдруг расплылось в улыбке. – И кстати, парни, страшно неохота вам говорить, но вы в уличной одежде и пойманы с поличным.

Если пройдете со мной, дам вам тряпки.

– О нет, – простонал Томми.

– Но мы же внизу, на трамплине… – заспорил Джонни.

Смех Марио эхом отразился от стен.

– Протест отклоняется. Ссылаюсь на знаменитый прецедент в деле Гарднер

против Сантелли. Помнишь шорты Лисс, с пуговицами на штанинах? Анжело

сказал, что в них опасно, а Лисс возразила, что все ее трико в стирке. Помнишь

заключение судьи?

Джонни скорчил гримасу.

– Ага. Он сказал: «Что ж, котенок, можешь отнести в стирку и шорты. Как только

закончишь с полом». Слушай, Мэтт, это я втянул Томми. Я не переоделся, и он, наверное, решил, что на трамплине можно. А, черт с ним, паркету все равно не

помешает хорошая полировка. Мы все в этом году были слишком…

законопослушными. А ведь было время, когда кто-нибудь ползал с тряпкой

каждый день. Должно быть, взрослеем. Никогда бы не подумал, что смогу хоть

месяц не нарушать никаких правил и не зарабатывать проблемы.

Взяв слегка промасленную тряпку, Томми ушел в угол. И паркет, и ткань издавали

слабый приятный аромат кедрового масла. Несколько минут Джонни работал в

тишине, потом засмеялся.

– Забавно. Я клялся, что такое больше не повторится, что я теперь большой

мальчик и покончил с этой фигней. Но… этот дом творит со мной странные вещи.

Похоже, мне нравится… – он натирал паркет широкими размашистыми

движениями. – Как будто я снова ребенок, и старик нас воспитывает. Прошлым

вечером Папаша заходил посмотреть на нашу репетицию. Но он же не может

просто смотреть. Напустился на Стел…

– Да, слышал, – сказал Марио. – Несколько недель назад. И он говорит дельные

вещи.

– Я пытался объяснить это Стелле, но она была в таком состоянии, что я

спустился и попытался поговорить с Папашей вежливо. Мол, так и так, дедушка, моего партнера не воспитывали методами Передовой Школы Полетов, и я, в

конце концов, уже взрослый мальчик, со своим номером и сам как-нибудь

справлюсь.

– Держу пари, – заметил Марио, – это была ошибка года.

– Тебе хорошо говорить, – мрачно сказал Джонни. – Ты не слышал, какие Стелла

закатывает истерики.

– Помнится, Анжело с такими ситуациями справлялся очень эффективно, –

хихикнул Марио.

Рот Джонни отвердел.

– Пусть только попробует. У меня очень четкая точка зрения насчет шлепанья

зрелых девушек.

– Господи, Джонни, когда ты уже повзрослеешь! Да если бы Анжело считал Лисс

зрелой девушкой, он бы ее и пальцем не тронул. И ты прекрасно это знаешь. Ему

все еще кажется, будто ей двенадцать. Ты разве не слышал, как она попросила у

него сигарету на днях? Он ответил: «Знаешь, котенок, Папаше не нравится, когда дети курят».

– Ну ладно, как я и говорил, Папаша Тони впал в ярость. Сам-то я потерплю, но

когда он накинулся на Стеллу… И некоторые сказанные им вещи… В общем, он

был довольно груб. Заявил, что настоящий гимнаст может учиться у кого угодно, и неужели она хочет всю жизнь оставаться третьесортной циркачкой, красоткой, демонстрирующей ножки на трапеции. Спросил: «Думаешь, ты такая красивая, что никто не заметит, что ты один конец перекладины от другого не отличишь?»

Стелла расплакалась и сказала, что с четырех лет на манеже. А он рявкнул, что

за это время она должна была хоть чему-то научиться.

– М-да, грубовато. Но Папаша Тони просто такой, Джок. Он не умеет по-другому.

А Стелла способна на большее. Ее испортили.

– Ага, на той грязной ярмарке. Но она старается. Делает, что говорят, и я

пытаюсь быть вежливее. Так или иначе, когда Папаша это сказал, Стелла

унеслась по лестнице. Я крикнул: «Смотрите, что вы наделали!» и побежал за

ней. Нашел ее в комнате Барби – она плакала на кровати. Пообещала, что будет

делать все, что я скажу, но, если мы не уберем старика подальше от нее, она

уйдет. Я битый час ее успокаивал, а когда хоть что-то стало получаться – ба-бах, входит Люсия! Черт, да мы просто разговаривали, дверь была открыта, мы оба

одеты… ну, я в трико, а Стелла в халате. Но мы сидели на кровати, Стел липла ко

мне, я ее обнимал… И пытаться объяснить Лулу, что мои намерения чисты как

снег, было форменным самоубийством. Я все же попробовал, но пока я этим

занимался, Стелла, разумеется, пошла по второму кругу…

Марио застонал, однако глаза его смеялись.

– Господи, Джок, ты же знаешь Люсию!

– Ага, ага, конечно. Ее воспитали очень консервативно, и нас она старалась

растить в том же духе. Должно быть, ей и в голову не пришло, что можно быть в

одной постели с девушкой и не думать сам-знаешь-о-чем. Но я все равно

взбесился. За кого она меня принимает? Я, между прочим, тоже некоторое

уважение к семье имею. Неужели она считает, что я могу привести девушку в дом

собственной матери и обращаться с ней так, будто подцепил ее на шоссе?

– Наверное, Лу думает, что ты подцепил ее на ярмарке – а это, по ее мнению, ровно то же самое, – пробормотал Марио.

– Не в этом дело. Просто если бы я и собирался провернуть что-то подобное – Бог

свидетель, я не притворяюсь лучше, чем есть… я не монах – то уж точно не стал

бы делать этого в ее доме и у нее под носом!

Томми, разглядывая пол, понимал, что братья о нем забыли.

Склонившись над братом, Марио потрепал его по плечу.

– Ну ладно, парень, успокойся. И чем все закончилось?

– Ну, чем больше я доказывал, тем больше расстраивалась Стел, и тем хуже все

выглядело. В итоге я просто смылся, предоставив им разбираться самим. Лу ведь

никогда не бывает по-настоящему грубой. Саркастичной, да, но не грубой. В

общем, я пошел вниз и постарался объяснить Папаше, как он огорчил Стеллу. А

он только фыркнул, что у него нет времени на женские истерики, и, кроме того, он не сказал ничего такого, чего она бы ни заслужила.

– Знаешь, – вставил Марио, – он не так уж неправ. Стелла симпатичная, у нее

настоящий талант, очень хороший тайминг, подходящая фигура…

– Ну, не знаю, я люблю девушек с более… – руки Джонни изобразили округлости

в воздухе.

– Для полетов подходящая, дурак! Тонкие кости, маленький зад. Сальто она

делает так же аккуратно, как Томми. Зато Томми никогда не пытался со мной

спорить.

Джонни пожал плечами.

– По-моему, она права. Мне далеко до совершенства, а она смышленая. Мы

партнеры. Почему бы мне ее не слушать?

Марио покачал головой.

– Не согласен. Это отговорки, Джонни. Администратор в ответе за то, как

проходит номер. А значит, отвечает и за других его участников. Не то чтобы он

обязан указывать им, как дышать, просто за номером должна стоять одна

главная идея. Если Стелла не принимает твое лидерство, то что она вообще

делает в номере? О каком контроле речь, если артист не соблюдает дисциплину?

Она должна научиться принимать приказы… и критику тоже.

– Вы все здесь помешаны на дисциплине!

– Зато это дает результат. А то бы не было у меня никакого сальто-мортале. И

Папаша Тони мог бы многому ее научить, если бы она слушала, а не убегала в

слезах.

– Знаю, – неохотно признал Джонни. – Но если она делает что-то неправильно, почему бы ему просто не сказать, а не орать и выходить из себя? Да, он лучший, я в курсе. Я хотел бы, чтобы он учил Стеллу. Я хотел бы работать с ним…

– Джок, кто тебе мешает? Слушай, отрабатывай этот проклятый контракт с

Муркоком и возвращайся к нам! Папаша уговорит Анжело, ему не привыкать. Он

же спит и видит, как бы снова сделать по-настоящему большой номер, такой, где

в воздухе полно летящих тел…

– Как-то летом в Миннесоте я работал в похожем. Летающие Морелли. Девять

вольтижеров и три ловитора. Однажды мы репетировали, и кто-то спросил про

нас хозяина, а он ответил: «Ах да, это номер-конфетти».

– Точно, Папаша мечтает о таком конфетти. Но ненавидит работать с

посторонними.

– Разумеется. Потому что не может заполучить их тело и душу, – Джонни яростно

натирал паркет. – Знаешь, он сделал благородный жест. Предложил мне

остаться. Устроить эдакое возвращение блудного сына. Но Мэтт, я не такой.

Если бы он просто учил нас, руководил нами на манеже и оставил нашу личную

жизнь в покое – все было бы нормально. Но не могу я год за годом жить с шоу, где старший – Господь Всемогущий, рядом пара пророков, а с младшими

обращаются, как с грязью. Ты раза в три круче, чем Анжело в его лучшие дни, которые, как мне кажется, уже позади. Но когда Папаша уйдет на покой – а это

не за горами – его место займет дядя Анжело, и все будет… в общем, те же яйца, только в профиль. Я вижу, как вы муштруете Томми. А он через несколько лет

начнет так же обходиться с Клэем.

Джонни встал и отшвырнул тряпку.

– Неужели тебе никогда не хотелось кем-то быть?

– Я и есть кто-то, – ответил Марио. – Я Марио из Летающих Сантелли. Мне не

приходится это доказывать. Я делаю это там, – он указал на аппарат.

– Возможно, Стел и я недостаточно хороши для Великих Летающих Сантелли.

Возможно, мы не вашего круга…

– Я этого не говорил.

– …но мы работаем в команде. И мы не спутаны по рукам и ногам правилами, традициями и Проклятыми Священными Письменами Старого Марио на стене!

Против этой чепухи я не возражаю, – он пнул тряпку, – если это для забавы. Так я

чувствую свою принадлежность к семье. Но то, как вы это делаете, это не просто

хорошая шутка, вроде каляк Лисс про Передовую Школу Полетов. Все чертовски

серьезно, я не могу смириться с этим и не хочу. Если бы я был звездой, я хотел

бы реально быть звездой. А не мальчиком на побегушках.

– Если я работаю, как звезда, – твердо возразил Марио, – то мне все равно, кем я

являюсь в остальное время. Пока не пришел Томми, младшим был я. Теперь он. В

воздухе я, может, и лучший, но я по-прежнему самый младший в труппе, за

исключением Томми. С какой стати мне должно хотеться чего-то еще?

– Ты даже не понимаешь, о чем я говорю!

– Понимаю, Джок. И Папаша вовсе не забирает себе все лавры. На афишах пишут

мое имя, и я закрываю номер.

– А в турах взваливаешь на себя всю черную работу и собираешь грязное белье.

– И что здесь такого? Обычные обязанности младшего.

– Господи! – взорвался Джонни. – Ты неисправим!

– В этом разница между современным танцем и классическим балетом. Нет, Джок, дай мне договорить. В современном танце есть энергия и мощь, но нет

дисциплины. Классический балет никогда не позаимствует современный

элемент, пока элемент не докажет свою ценность. А классическая работа на

трапеции очень похожа на классический балет. Дисциплина – это особенная

традиция. Ее нельзя подделать. Она просто есть.

– Бред сивой кобылы! Воздушным полетам меньше века, и техника все время

развивается. Я, конечно, не такой начитанный, как ты, но знаю: когда-то и два с

половиной сальто считали невозможным, не то что три.

– Думай, как хочешь, – лицо Марио было замкнутым и упрямым. – А я знаю одно.

Папаша Тони – один из величайших гимнастов прошлого. И если я буду его

слушаться, то стану одним из величайших гимнастов будущего. И даже если его

скрутит ревматизм, а я десять раз переплюну Барни Парриша, то все равно буду

прыгать по его кивку. Просто из уважения к тому, кем он был и кто есть.

– Страшно неохота тебе это говорить, старший брат, – на лице Джонни вдруг

заиграла широченная улыбка, – но я чувствую своим печальным долгом сообщить

тебе, ревностному защитнику семейных традиций, что ты топчешься своими

большими ногами в своих больших туфлях по нашему свеженатертому паркету.

– Уел, – беспомощно признался Марио.

Томми, склонив голову, постарался не захихикать, когда Марио взял тряпку, опустился рядом с ними на колени и принялся усердно полировать пол.

Джонни и Стелла уезжали через неделю, и подошло время еще одной традиции: члены семьи, отправляющиеся отрабатывать контракт, давали для остальных

специальное представление, вроде генеральной репетиции. Весь день в доме

царило праздничное оживление. Люсия со Стеллой закрылись в швейной

мастерской, доводя до ума костюмы. Анжело и Марио, отменив тренировки, помогали Джонни установить оборудование.

Перед обедом они все церемонно устроились на балконе. Даже Nonna пришла, опираясь на руку взволнованной озабоченной Люсии. Пока семейство

рассаживалось, Марио стоял в дверях раздевалки с несколько самонадеянной