Текст книги "Трапеция (ЛП)"

Автор книги: Мэрион Зиммер Брэдли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 46 страниц)

Барбары. И конечно, была еще ночь, когда они ехали с пляжа. Но тогда Томми

слишком крепко спал, чтобы все как следует прочувствовать. Зато теперь

ощущения были вполне явственными. Его щека лежала на мягкой шероховатой

ткани рубашки. Тыльная сторона ладони касалась кожаного ремня. Бедро его

прижималось к бедру Марио. От парня всегда пахло гвоздикой и – чуть заметно

– потом. Теперь же прибавился еще и слабый запах шоколада. Осознав вдруг

слишком тесную близость, Томми заворочался, притворяясь, будто проснулся, и

немного отодвинулся.

– Все нормально, – прошептал Марио ему на ухо. – Спи.

Томми не ответил. Ему снова стало стыдно. Но все же он не стал двигаться на

свой край сиденья, как собирался вначале, а через секунду Марио снова

притянул его к себе. Без видимой причины почувствовав себя глупо, Томми

сделал вид, что соскользнул в сон: сопеть не стал, но задышал глубже. Теперь

ему действительно хотелось спать.

Через некоторое время Томми сквозь сонную пелену понял, что Марио очень

осторожно поглаживает его по предплечью. Он шевельнулся, и Марио тут же

замер. Ладонь его неподвижно лежала у Томми на плече – словно бы просто

придерживая на случай резкого поворота.

Томми тоже не шевелился и не открывал глаз, только вжимался лицом Марио в

плечо – во тьме, которая походила на темноту глубокого сна. Он слышал, как

Марио дышит, чувствовал, как поднимается и опускается его теплая грудная

клетка. Возможно, Марио тоже спал. Но была в нем эта странная выжидающая

настороженная неподвижность.

И вдруг Томми понял: Марио ждет от него какого-то знака. Прекрасно знает, что

он не спит, но зачем-то хочет удостовериться, что он продолжит притворяться.

Изображать спящего стало почему-то очень важно. Томми опять заерзал, вздохнул, придвинулся немного ближе и почувствовал, как Марио задержал

дыхание. В голове будто лампочка загорелась: той ночью в доме… Он тоже знал, что я не сплю…

Полностью сознавая, что делает, Томми, по-прежнему вжимаясь лицом Марио в

плечо, одной рукой обнял его за спину. Это движение и стало заветным знаком: Марио задышал свободнее, Томми ощутил, как хватка на его плечах крепнет, но

продолжал жмуриться и прятать лицо. Ладонь Марио начала двигаться по его

телу, опустилась к пояснице и ниже, коснулась бедра, скользнула в широкую

штанину шорт. Теперь Томми безошибочно знал, что за возбуждение шевелилось

внутри – неожиданное, нежеланное… но, как ни странно, приятное.

Где-то на заднем плане проскользнуло полузабытое воспоминание о вороватом

эксперименте с одноклассником много лет назад. Мы же совсем детьми были, дурачились – вот и все. Как-то отец предупреждал, что порой мальчикам следует

вести себя очень осторожно с некоторыми мужчинами. Он дал им имя: извращенцы. В устах отца это звучало чем-то отвратительным, и Томми

разрывался между омерзением и неясным любопытством. Сделавшись взрослее, он стал находить эту мысль раздражительно-интригующей. Узнал слово «гей» и

начал обращать внимание на несоответствия, указанные школьными друзьями.

Из разговора с отцом у него осталась туманная мысль, что не следует мешкать в

общественных уборных, потому что там к нему могут пристать всякие неприятные

незнакомцы с неприличными предложениями.

Но это был Марио, и Томми снова осознал – как и в ту ночь – что он, сам не зная

почему, всегда хотел, чтобы Марио касался его вот так. Теплые пальцы доводили

его до экстаза, и Томми вдруг показалось, что всю минувшую зиму он вращался по

кругу, центром которого был Марио, что он жил по-настоящему лишь тогда, когда

Марио был рядом, что все странное напряжение и беспокойство неотвратимо

вело его к этой самой минуте. Он вспомнил (и лицо его вспыхнуло даже в

темноте), с каким смущающим вниманием и чувством, в котором угадал сейчас

зависть, смотрел, как Марио обнимается и целуется с братом. От воспоминаний

загадочное возбуждение только усилилось.

Ладонь Марио двигалась у Томми между ног, и мальчик задержал дыхание: его

тянуло нервно захихикать. Он понятия не имел, что случится дальше. Анжело на

переднем сиденье все еще насвистывал монотонную мелодию, несколько

мучительно знакомых тактов, повторяющихся снова и снова. Сна теперь не было

ни в одном глазу, Томми сидел напряженный, почти перепуганный, и стояло у

него до боли. Сквозь вихрь эмоций пробивался вполне банальный страх: а ну как

Анжело решит обернуться или остановить машину? И что только Марио себе

думает…

Марио сделал долгий глубокий вдох. Томми не оставляло чувство, что от него

ждут чего-то, какого-то действия, но чего именно – он не знал. Только прижался

к Марио теснее, потом подвинулся так, чтобы губами касаться его голой груди.

Ощущение обнаженной кожи подхлестнуло воображение, в голове откуда ни

возьмись заворочались бесформенные образы, странные мысли… Было бы

неплохо… мне почти хочется… мне надо… Он вслепую зашарил перед собой.

Марио быстро подхватил его ладонь и положил, куда надо. Томми чувствовал его

твердое горячее возбуждение, но был еще слишком неуверен, чтобы

действовать, и потому просто держал дрожащую ладонь на месте. Машина

качалась и подпрыгивала на неровной дороге, Марио прижимался к нему всем

телом, Анжело насвистывал мотив, который, казалось, вздымался и утихал почти

в такт с прикосновениями, затмевавшими все остальные чувства. Ладони Марио

были крепкие, требовательные, почти до боли настойчивые… Напрягаясь все

больше, Томми невольно двигался, и дыхание перехватило со звуком, в котором

он не сразу распознал судорожный всхлип. Потом в ушах зазвенело, в голове

поселилась приятная пустота, а тело обмякло. Под его щекой дыхание Марио

замедляло темп, постепенно возвращаясь к нормальному. Наклонившись, парень

мазнул шершавым подбородком по его щеке. Томми вздрагивал, в шортах было

тепло и липко. Шепот прозвучал легким выдохом на ухо.

– Все, малыш, все. Шшш. Спи.

И спустя секунду Томми уже спал – уложив голову Марио на плечо и слушая

тихое насвистывание, звучащее даже во сне. Позже – намного позже, потому что

ветер стал влажным и прохладным – он ненадолго проснулся. Машина не

двигалась, снаружи доносилось звяканье заправочного пистолета. Томми

выпрямился, глядя на неоновую вывеску заправочной станции. Папаша Тони

поменялся с Анжело местами, и тот, перегнувшись на заднее сиденье, негромко

спросил:

– Ребята, может, есть хотите? Или газированной воды?

– Не хотим, – шепотом ответил Марио. – Я спал. Смотри, ты ребенка разбудил…

Томми почувствовал, как Марио мягко укладывает его обратно.

– Сейчас уснет…

И мальчик снова погрузился в глубокий сон.

ГЛАВА 13

Когда настал холодный серый рассвет, все позабылось. Они остановились

позавтракать, и Томми, который, сидя между Анжело и Марио, с аппетитом

поглощал огромную порцию блинчиков и бекона, даже близко не собирался

размышлять над тем, что случилось ночью. Короткая мысль промелькнула лишь

на очередной заправке, где они вымылись и переоделись. Томми заметил

белесое пятно на шортах, но без лишних раздумий запихнул их в пакет с грязной

одеждой. Так можно было притвориться, что ему привиделся странный сон и

ничего больше.

К полудню они, наконец, добрались до маленького городка, примечательного

лишь тем, что тут располагалась зимняя стоянка Ламбета. В дальнем конце

огромного пустыря на краю хлопковых полей уже стояли с десяток грузовиков и

трейлеры. Тесный круг автомобилей и фургонов, с полдюжины маленьких

навесов – унылый порядок стоянки сменился живописной картиной цирка, готового отправиться в путь. Томми выскочил из машины Сантелли, не успела та

толком остановиться, и бросился к трейлеру, принадлежащему его собственной

семье.

После всех положенных объятий, причитаний, приветствий и второго завтрака с

родителями Томми погрузился в привычное окружение. Внутри обширного, огороженного веревками пространства устанавливали аппаратуру. Незнакомец в

шортах щелкал бичом, гоняя по кругу группу лошадей. На огороженной

территории незнакомый мужчина и маленькая светловолосая женщина, оба

странно потерянные, наблюдали за установкой вертушки. Были тут и номера, знакомые Томми по прошлому году: лестницы для воздушного балета уже ждали

своего часа, и Марго Клейн придерживала канат для девушки в клетчатых

шортах и блузке на бретелях. Бетси Джентри нигде не было. На деревянном

ящике сидела Маленькая Энн, и Томми пошел было к ней, но тут его перехватил

Папаша Тони, велев отыскать Бака, униформиста, чтобы тот помог установить и

проверить аппарат.

– И не волнуйся, – бросил Папаша Тони. – Ты будешь с нами на показе, но я

сказал Ламбету, что на тебя можно положиться, а он меня знает. Раз Тонио

Сантелли говорит, что ты умеешь летать, – он надменно вздернул подбородок, –

значит, беспокоиться не о чем.

Такой похвалы Томми еще не доставалось. Забравшись на аппарат вместе с

Баком, он был счастлив, как никогда в жизни.

Хорошо после полудня Томми спустился на землю и отложил ватерпас. Марио и

Анжело в рабочих трико только-только вышли из трейлера. Подбежав к Марио, Томми – как делал тысячу раз прежде – обхватил его со спины и в шутку

попытался повалить. Но парень вдруг напрягся и оттолкнул его:

– Прекрати. Хватит дурака валять.

Томми отшатнулся. Он был слишком молод, чтобы понять: в сознании Марио он из

ребенка, с которым можно заигрывать и дразнить, превратился в отдельную

личность, для которой неожиданное прикосновение может быть оскорбительным

или полным некого смысла, но, так или иначе, личным. Не осознавал Томми и

того, что Марио, возможно, боялся обнаружить эту перемену. Почувствовав, как

лицо заливает жар, мальчик отступил и врезался в Анжело. Тот его подхватил.

– Смотри, куда идешь, глупый. Тебе обязательно все время дурачиться? Хочешь

упасть и что-нибудь себе вывихнуть перед премьерой? Ступай надень трико, будем прогонять номер.

Томми убежал переодеваться, а когда вернулся, Сантелли были уже наверху.

Вскарабкавшись к ним, Томми протянул Марио перекладину, но тот мотнул

головой:

– Иди, чего ждешь?

– Ты же всегда начинаешь первым.

– Да иди уже, чтоб тебя! У меня что-то с запястьем.

Томми заметил, что под тканью запястье Марио обернуто пластырем. И теперь

он сражался с завязками, пытаясь зубами и свободной рукой закрепить поверх

кожаную защиту. От хмурого взгляда мальчику стало почти физически больно.

Потом нахлынул стыд. Веди себя Марио как обычно, и Томми смог бы все забыть, принять за своеобразную игру, проигнорировать. Но теперь смятение и вина

затопили с головой. Он не понимал – ни тогда, ни годы спустя – что чувствует

Марио. В смущенном порывистом желании все исправить Томми коснулся

больной руки.

– Это я тебя внизу так? Сказал бы…

– Да ничего… может, оперся на него неловко. Ты идешь или как?

Томми взялся за перекладину и прыгнул. Все разминочные маневры шли более

или менее хорошо, но Марио был в одном из своих – как Анжело их называл –

настроений примадонны. За практически совершенными качами и оборотами

следовали такие неуклюжие возвращения, что даже Томми позволял себе

морщиться. Дважды, идя на двойное сальто, Марио в последний момент

разжимал руки и падал в сетку, ничего не объясняя. Даже Анжело, самый

сдержанный и терпеливый партнер в мире, под конец сел прямо и гневно

крикнул, что если Марио вздумалось попрактиковаться с сеткой, то он, пожалуй, пойдет выпьет чашечку кофе. И какого черта Марио вдруг забыл, что его ждут на

другой стороне?

Потом Папаша Тони позвал их на двойную трапецию, и тут-то стало

окончательно ясно, что день не задался. С мостика они сошли до того неуклюже, что Папаша криками загнал их обратно. Потом Томми замешкался, ладони его

легли на перекладину на четверть секунды позже, и под неравным весом

трапеция пошла так сильно в сторону, что им осталось только прыгать в сетку.

Когда они снова залезли наверх, Марио прорычал:

– Какого черта? Может, будешь смотреть на меня, а не небом любоваться?

Опасаясь повторить ошибку, Томми переборщил и схватился раньше, чем надо.

Перекладина отлетела и ударила Марио по перевязанному запястью. Тот, взвыв

от боли, схватился за боковую стропу.

– Черт подери, смотри, что делаешь!

Папаша Тони, качаясь сверху, крикнул:

– Что там у вас творится?

Холодная загрубевшая ладонь Марио на миг легла на голое плечо Томми.

– Так, ragazzo, – свирепо проговорил он. – Давай что-то делать, пока нас отсюда

не вышибли.

На этот раз им удалось одновременно сойти с мостика, зато в руки ловиторов они

пришли вразнобой: Томми дотянулся до Папаши Тони раньше, чем Марио

ухватился за запястья Анжело. Затем они смогли выровняться, однако грязно

приземлились. Томми бы покатился по мостику, если бы не схватился за одну из

опор. Марио сумел удержать равновесие, но, обернувшись к Томми, яростно

выругался по-итальянски.

Отпустив перекладину, Папаша Тони нырнул в сетку и знаком приказал им

спускаться. Встретил он их хмуро, мокрые взъерошенные волосы торчали, как

показалось Томми, будто маленькие изогнутые дьявольские рожки.

– Да что с вами такое? Здесь не шоу Панча и Джуди! Я никогда вас такими не

видел! Томми, так ты отвечаешь на добрые слова? Я доверяю тебе, и вот это твоя

благодарность? Стыдись!

Томми сглотнул. Но его научили никогда не оправдываться.

– Я… простите, кажется, не выходит… Можно еще попробовать?

Однако Папаша Тони уже переключился на Марио.

– Мэтт, ты научил Томми реагировать на твои сигналы, а сам их не подаешь. Ты

как кукла… кому-то надо дергать за ниточки! А вот здесь ничего! – он хлопнул

Марио по груди. – Когда ты один, то справляешься за счет Анжело. Он смотрит

на тебя и рассчитывает время. Он может… как это?... компенсировать. Но в

дуэте…

– Я подавал сигналы, – резко ответил Марио, – но весь расчет сбился…

– Слушайте, это я виноват, – встревоженно сказал Томми. – Выбился из ритма…

– А теперь слушай, – Папаша Тони смотрел на Марио, не обращая на мальчика ни

малейшего внимания. – Томми думает, что хорошо знает, в чем дело… Он считает, будто видит твои сигналы. Но на самом деле ты передаешь их изнутри, как

электрический ток. Ты говорил вслух – я слышал – однако не давал ему

синхронности. Ты делал, потом говорил. А в этом трюке вы должны двигаться

так, будто у вас одна голова на двух телах. Томми старается работать по твоим

расчетам, а их как раз нет. Ты когда-нибудь видел одну машину с двумя

водителями? Нельзя выполнять трюк самому, позволять Томми повторять и

ожидать, что все получится. С таким же успехом один человек может заниматься

любовью. Если твое чувство времени сбилось, не вини мальчика.

Томми слушал, открыв рот. Он так привык к гневным разносам Папаши Тони, что

мягкость нотации его поразила.

– Avanti, вы оба… И Мэтт, ты должен гореть, понял? Иначе ничего не будет!

Марио криво усмехнулся Томми.

– Я тебя сбивал?

– Я думал, это из-за меня, – честно признался Томми.

Марио снова улыбнулся – слабой тенью прежней улыбки – и пошел к лестнице.

– Да, ты думал… Пойдем, попробуем на этот раз войти в ритм.

Но Томми уже понял, в чем проблема. Вместо того чтобы двигаться в унисон, вместе, они пытались двигаться вместе – а это было вовсе не одно и то же. И

теперь он смутно понимал, что не виноват. Марио не додавал чего-то такого, что

делало трюк успешным. Они были просто двумя гимнастами, мастером и

новичком, которые выполняли одни и те же движения одновременно – но не

вместе. После очередной провальной попытки Папаша Тони, скривившись, махнул рукой.

– Basta! Вы двое совсем застопорились. Плохо. Хватит, поработаем над чем-

нибудь другим.

Но когда они вешали вторую ловиторку обратно, Анжело посмотрел вниз и

крикнул:

– Что надо, Марго?

– Тонио! – прокричала Марго Клейн. – Эти новые эквилибристы поссорились и, кажется, разом забыли весь немногий английский, что знали. А у нас никто не

говорит по-итальянски достаточно хорошо, чтобы понять, о чем они там вопят. Ты

не мог бы сходить разобраться?

Папаша Тони полез вниз, а Анжело велел:

– Ладно, Том, сделай переднее сальто и постарайся удержать ноги там, где их

место, ладно?

Трюк вышел вполне легко, и Томми немного взбодрился. Еще два раза – и

уверенность, серьезно пошатнувшаяся после их с Марио фиаско, вернулась.

Потом Анжело позвал Марио на двойное заднее. Сальто удалось, но в руки

Анжело парень пришел так неправильно, что даже Томми заметил. Не успел

Марио вернуться на мостик, как Анжело кувыркнулся в сеть. От гнева он

практически потерял дар речи.

– Ты точно сломаешь свою чертову шею, – заорал он. – Или мою!

Когда Марио и Томми спустились на землю, Анжело отослал мальчика по

поручению и поманил Марио.

– Давай поговорим.

Тот подошел, поеживаясь, поправляя наброшенный на плечи свитер. По лицу его

стекал пот. Достав сигареты, Анжело прикурил и потребовал:

– Рассказывай, что с тобой творится.

Марио в раздражении дернул головой.

– Если есть претензии, выкладывай.

– Я бы выложил, да свободных выходных нет. Тебя так беспокоит запястье?

Съезди к доктору.

– Все нормально.

– А я вижу, что не все.

– Просто не выспался.

– Как и все остальные. Я был за рулем всю ночь, помнишь? И я видел, как ты

работаешь с ободранными руками – это тоже не то. Слушай, если тебя

раздражает мальчишка…

– Он здесь ни при чем… ради бога, не сваливай на него вину. Эй, дай сигаретку, а?

– Certo, – Анжело снова выудил пачку и подержал для него спичку. – Может, тебе

стоит начать курить? Ты слишком раздражительный.

Марио, фыркнув, сделал осторожную затяжку – затяжку некурящего, без

вдыхания дыма.

– Анжело, ты меня убиваешь. Сначала ты всю жизнь день и ночь читаешь мне

лекции, как я должен избегать всех приятных пороков. Не кури, не пей, не… ну, ясно. А теперь требуешь, чтобы я становился на их путь, дабы сберечь нервы.

– Излишества вредны. В том числе и в воздержании, – Анжело опустился на

барьер. – Давай же, ragazzo, что тебя гложет? Раскрой душу.

Марио отбросил сигарету. Он не выкурил и половины.

– Да ничего. Просто нервы. Может же у меня быть неудачный день. Если хочешь, полезли наверх, еще попробуем.

– Забудь. Я бы посоветовал принять горячий душ, выпить и поспать, но как

знаешь, – Анжело вмял сигарету в песок и тщательно растер ее ногой. – И

слушай… я, конечно, много кричу, но если тебя действительно что-то беспокоит, мы можем поговорить. Ты же знаешь, да?

– Да, конечно, – сказал Марио, глядя в сторону. – Спасибо за сигарету.

Он скрылся между фургонов, и походка его была грациозна даже со

сгорбленными плечами. Из-за спины Анжело вышел Папаша Тони и спросил по-

итальянски:

– Ты выяснил, что его беспокоит, сын?

Анжело, качнув головой, ответил на том же языке:

– Один Господь знает. Возможно, он просто потерял уверенность. Он придет в

себя к тому времени, как мы будем открываться.

– Как ты считаешь, я должен убедить его обратиться к доктору? У него что-то

болит?

Анжело снова покачал головой, все еще глядя на место, где исчез Марио.

– Нет, Папаша, – сказал он, наконец. – Оставьте его.

В дороге семья Сантелли жила в старом трейлере, но на время сезона

специальная приписка в контракте – привилегия, которой не пользовалась ни

одна другая труппа у Ламбета – позволяла им переодеваться в грузовике с

оборудованием. Так не приходилось захламлять трейлер костюмами и гримом.

Хотя они не гримировались в обычном смысле этого слова, Томми быстро

научился специальным лаком убирать с глаз свои непокорные кудряшки, припудривать обожженный лоб и заклеивать небольшие порезы пластырем

телесного цвета – таким образом он всегда выглядел аккуратно и

безукоризненно, как требовали того Сантелли. Теперь грузовик пустовал: тяжелое оборудование вынесли для генеральных репетиций – и Томми

занимался тем, что перетаскивал туда гардероб из трейлера. Он повесил на

гвоздь большое зеркало, расставил раскладные столы, установил вешалки и

принялся развешивать костюмы. Когда дело подходило к концу, вошел Марио.

– Господи, да тут почти все готово! Попросил бы нас помочь.

– Ничего, я подумал, что у вас другие дела. Как твое запястье?

– Неплохо, – Марио снял кожаную защиту, распутал завязки и начал сдирать

пластырь.

Левой рукой он не справился, попробовал зубами, но также безуспешно, и в конце

концов протянул руку Томми.

– Сдерни эту дурацкую штуку, а?

Томми осторожно попытался разорвать концы ленты.

– Ты ее что, гвоздями прибил?

– Пот под кожаной полосой, наверное.

– Сейчас попробую разрезать.

Томми поддел пластырь снизу, и Марио ойкнул.

– Тише ты! Порвешь кожу – прибью!

– Если это я ее так закрепил, можешь съесть меня на завтрак.

Аккуратно поворачивая лезвия, Томми сумел разрезать пластырь. Отложив

ножницы, он взял один из концов ленты и дернул.

– Ай, черт!

– Ты мне сам говорил, что лучше сдирать сразу, чем по чуть-чуть. Так разве не

лучше?

– Наверное, – Марио взял Томми за запястье, все еще обернутое тканью.

Касание это настолько отличалось от легкого хлопка, которым Марио подавал

сигналы на манеже, или грубого тычка, которым он требовал внимания или

подкреплял приказ, что Томми едва не выдернул руку. Затем, слегка

ошеломленный, заставил себя расслабиться – именно в тот момент, когда

парень, ощутив его состояние, начал было отпускать.

– Слушай, Том… – выговорил Марио. Запнулся и продолжил почти жалобно: –

Слушай, я хотел поговорить о… ну, о прошлой ночи… и вдруг понял, что не знаю, что сказать…

Томми вертел клейкую ленту в руках. Сейчас он выглядел очень маленьким и

сконфуженным – с шелушащимся лбом и лоскутками кожи на плечах.

– Ты с этими ожогами как бифштекс, – не к месту заметил Марио. – С кровью или

прожаренный?

Томми, глядя в пол, скатывал ленту в шарик.

– Не надо ничего говорить, – сказал он. А потом вдруг уронил липкий комочек на

пол и резко выпрямился. – Ты, черт возьми, прекрасно знал, что я не сплю!

– Следи за языком, – машинально предупредил Марио. Потом до него дошел

смысл слов, и он уронил голову на сжатые кулаки. – Господи, Томми!

– А что, нет? Ты знал, что я не сплю. Думаешь, я не понял, что тебе нужно?

Считаешь, я совсем без мозгов?

Марио густо покраснел, на лбу проступили вены.

– Ну да, – выдавил он. – Я знал. А еще я знал, что ты не станешь поднимать шум, когда остальные рядом. Я хотел, чтобы ты понимал, что можешь остановить меня

в любое время… ну, проснувшись. Или притворившись, что проснулся. Чтобы ты

знал, что я не сделаю ничего такого, чего ты сам не пожелаешь. Я хотел, чтобы

ты знал… – он запнулся. – Все, забудь, забудь, не надо было мне затевать этот

разговор…

– Я рад, что ты сказал, – тихо проговорил Томми. – Мне было… интересно.

– Что ж, теперь ты знаешь, – Марио отвернулся. – И можешь назвать меня любым

грязным словом. Гей. Гомик. Извращенец. Или еще как-нибудь похлеще.

– Зачем так сразу? – голос задрожал, и Томми отчаянно попытался взять себя в

руки. – Я хотел поговорить об этом… я собирался сказать… я… Выходит, раз я

сам этого хотел, и раз ты тот, кем себя назвал, я, должно быть, тоже такой, да?

Марио метнулся к Томми.

– Ради бога, не говори так, малыш!

Его пальцы отчаянно сомкнулись у Томми на обгоревших плечах, и мальчик

взвизгнул.

– Ай, больно!

Руки Марио соскользнули ему на предплечья.

– Прости, малыш. Ты задел меня за живое – вот и все. О чем ты хочешь

поговорить? Я явно задолжал тебе этот разговор.

– Не знаю. Ни о чем особенном. О многом. Тебе не нравятся… женщины?

– Не особенно. Не в этом смысле. О Господи… – голос Марио звучал сдавленно. –

Я не знаю, что сказать, а Анжело или Папаша могут войти в любую минуту. Я не

пытаюсь увильнуть от твоих вопросов… Клянусь, мы поговорим обо всем, о чем

попросишь. Только не здесь и не сейчас. Но… но ты не сердишься? Я знал, что

ты на меня не настучишь… Но я так себя ненавижу.

Томми, сам не зная почему, снова отвернулся.

– Нет, не сержусь. Просто не понимаю. Мне действительно иногда хочется все

обсудить. И я рад, что это случилось, потому что теперь мы можем поговорить. Я

думал, может, ты… ты хотел, чтобы я притворился, будто ничего не было. Как в

прошлый раз.

Теперь настал черед Марио отворачиваться, и Томми увидел, как щеки его опять

заливаются краской.

– Проклятье, Томми! Я… я снова не знаю, что сказать.

– Марио, ты злился на меня этим утром? Поэтому ничего не получалось?

– Злился на тебя? Господи, нет, малыш, – Марио секунду подумал и добавил: –

Скорее, мне было стыдно. И я вымещал все на тебе.

Он осторожно повернул Томми к себе лицом.

– Все нормально? Ты точно на меня не сердишься? Мы по-прежнему друзья?

Первым порывом Томми было обнять его, но мальчик откуда-то знал, что этого

делать не стоит. Поэтому он просто сказал:

– Конечно. Ты же знаешь.

– Сегодня утром я… я пытался выключить все внутри. Не знаю, наверное, это

каким-то образом оказалось частями одного и того же. Ты понимаешь, о чем я?

Томми медленно кивнул. Он и раньше ловил себя на смутной мысли, что их работа

на аппарате и близость, которую он ощущал с Марио, происходят из одного

внутреннего источника.

– Да, кажется, понимаю.

– Я оплошал, не ты. Ты как раз был в порядке. Что бы ни помогало нам хорошо

работать вместе, а я этому сопротивлялся. Что-то в этом духе. Том… малыш, пообещай мне одну вещь.

– Никому не говорить? И без тебя знаю, глупый!

Марио снова вспыхнул и опустил голову.

– Нет, не то. Другое. Слушай, Том, что бы ни случилось, давай… никогда не

позволим этому мешать нашей работе. Давай… оставлять все чувства внизу. Не

давать им сказываться на полетах. Обещаешь?

Томми не совсем понимал, о чем речь, но взволнованный голос Марио пробирал

до глубины души.

– Конечно, Марио. Я обещаю.

Он не знал, что это короткое, толком не осмысленное обещание уверенно

проведет их через бесчисленные бури.

Их единственное данное друг другу обещание, которое они ни разу не нарушили.

Премьера состоялась в Браунсвилле, штат Техас, в душный влажный жаркий

день. В первом отделении у Томми было с десяток мелких обязанностей: стоя у

подножия лестницы, он придерживал канат для женщины из воздушного балета, уносил с манежа реквизит после номера с дрессированными собаками, держал

кольца и мячи для жонглера... Не обошлось без накладок и ошибок. Двое

клоунов, столкнувшись, наградили друг друга синяками (публика, разумеется, решила, что это очень забавно, и весело смеялась), а новый униформист позабыл

закрепить два троса. Воздушный номер задержали на четверть часа: клоуны, сыпля проклятиями, импровизировали, пока злые и разгоряченные Марио и

Анжело лазили наверх исправлять промашку.

Весь вечер собирались тучи. Пришло распоряжение давать короткую программу, но актеры, толпясь у входа, все равно щурились на небо и мрачно предсказывали, что гроза разразится аккурат в середине шоу. Так или иначе, а добрая часть

зрителей исчезла за время антракта.

Когда они готовились к номеру, Анжело подошел к дверям грузовика и

попробовал ветер пальцем.

– Боже всемогущий, – пробормотал он. – Томми, следи за стропами как ястреб. На

таком ветру им только дай шанс – тут же переплетутся. Двойную трапецию

придется отменить. Кому-то надо все время стоять на мостике и подавать

перекладину.

– Хорошо, – Томми пытался выглядеть беззаботным, но чувствовал комок в горле

– страх.

Ему не приходилось работать на сильном ветру, но он знал, как ненавидят такую

погоду гимнасты – и не без причины.

– Не самый лучший сезон для полетов, – заметил Анжело. – Плечи болят?

– Немножко, – Томми покрывал пудрой ярко-розовый лоб.

Анжело ухмыльнулся:

– Какая жалость, что приходится прятать эти сексуальные веснушки.

– Чегоооо? – поперхнулся Томми.

– Так говорила новая девочка из балета – я слышал на репетиции. Она сказала:

«Этот мальчик с ожогами, рыженький из воздушного номера… ты не находишь, что у него очень сексуальные веснушки?»

– Да ну тебя, – пробормотал Томми.

Его немало поддразнивали насчет того, как хорошо он выглядит в трико. И он

начал понимать, что воздушные гимнасты притягивают женщин, как магнитом – и

цирковых, и зрительниц. Даже седовласый Папаша Тони вечно ходил по колено в

поклонницах.

Марио одной рукой сражался с завязками защиты.

– Запястье все еще беспокоит тебя, Мэтти? – подошел к нему Папаша Тони.

– Нет, нормально, только пластырь натирает. Том, передай спирт.

Томми протянул ему бутылочку.

– Помочь?

Марио позволил Томми обработать потертые места спиртом и обернуть запястье

тонким слоем бинта, прежде чем замотать его клейкой лентой и тканью.

Папаша Тони, нахмурившись, наблюдал.

– Нельзя работать с такой рукой, Мэтт. Завтра же ты отправишься в город и

найдешь доктора.

– Когда оно перевязано, то совсем не мешает, Папаша.

– Все равно. Ты не будешь бегать весь сезон с воспалением из-за того, что

поленился в начале, ты слышишь меня?

– Да, Папаша! Как скажете, – Марио выглядел злым и встревоженным. – Господи!

Ну и ветрище!

– Если погода ухудшится, полеты придется отменить. И не пробуй пируэт.

Закончим двойным. А теперь, дети, дайте мне послушать, что мы будем делать на

короткой программе.

Укрыв плечи тяжелой накидкой, Томми почувствовал, как внутри шевельнулась

слабая тошнота. Последние минуты перед выходом всегда были для него

тяжелыми.

Стоя у форганга, Анжело глянул на север.

– Гроза, – сказал он.

– А что если дождь пойдет, когда мы будем наверху? – спросил Томми.

– Тогда мы постараемся как можно изящнее спуститься, пока перекладины не

стали чересчур скользкими. И будем надеяться, что публика слишком увлечется

поисками укрытия, чтобы это заметить, – откликнулся Марио.

– Что хорошего в выступлениях на открытом воздухе, – заметил Анжело, – так это

что можно все свернуть, если начнет сильно лить. А в шапито приходится

продолжать, даже если трапеций толком не видно из-за дождя и ветра. Под

куполом, поверьте, иногда становится весьма и весьма мокро. Помню, был один

случай, когда мы ездили со Старром…

– Тихо! – приказал Папаша Тони, вслушиваясь в оркестр. – Наш выход. Andiamo…

Томми быстро коснулся значка со Святым Михаилом. Когда они пересекали

залитый светом манеж, Анжело шепнул:

– Все будет хорошо.

Стоя на мостике между Марио и Папашей Тони, Томми на секунду услышал

аплодисменты, прежде чем снова отбросить все лишние мысли.

Марио блеснул стремительной напряженной улыбкой.

– Спокойно, Везунчик. Помни: все то же самое, что на тренировках.

Взяв перекладину, парень бросил уголком рта: «Следи за стропами» – и прыгнул.

Томми глубоко вздохнул. Он был на своем месте.

Не успело представление закончиться, а зрители – окончательно разойтись, как

по манежу засновали униформисты, торопясь все убрать до дождя. Трейлеры и

некоторые грузовики уехали уже во время второго отделения. Каждый номер, закончив выступление, собирался и заранее отправлялся на новое место. Быстро

освободившись от трико, Томми нырнул в штаны и свитер. Вместе с Марио и

Баком он складывал оборудование: тщательно протирал металлические стойки и