Текст книги "Трапеция (ЛП)"

Автор книги: Мэрион Зиммер Брэдли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 46 страниц)

растянулся на кровати. И в воцарившемся долгом молчании вдруг сообразил, что

ничего не сказать будет еще хуже. Все эти излюбленные приступы

отстраненности и неожиданные «оставь-меня-в-покое» были просто рефлексом, берущим, вероятно, корни из циркового детства, когда любая потребность во

внимании и утешении постоянно откладывалась до конца представления или

сезона. Теперь любое сочувствие ставило Марио в неловкое положение. Для

него было важно выглядеть так, будто ему вообще не нужны ни тепло, ни

внимание. Марио успел обуться, натянуть джинсы и был уже почти за дверью, когда Томми вскочил и бросился за ним.

– Немедленно возвращайся, идиот! Ты знаешь, что я ничего такого не хотел. Не

будь дураком. Проклятье, Марио, мне теперь что, садиться и писать долбаный

список вещей, которых боюсь я?

Марио расслабился, заулыбался и позволил вернуть себя в кровать. Уже

засыпая, Томми обреченно подумал: «Я никогда не говорил, чего иногда боюсь

больше всего. Тебя». И он знал, что, пока не наберется духу высказать это

Марио, их отношения никогда не наладятся.

Chapter 18

ГЛАВА 6

Был последний день уходящего года. К ужину приехала Барбара, но даже Томми

дом казался пустым. Люсия, бегающая между гостиной и кухней, с полдесятка

раз сообщила всем, кто попадался на пути, что это и на Новый год не похоже.

Она позвала Марио открыть бутылку вина – что по идее делало день

праздничным – но дом все равно был полон призраков. Во всяком случае, Марио, молчаливый и хмурый, выглядел так, будто видел их в каждом углу.

Но к тому времени, как все переоделись в чистое к ужину, никто не заговаривал о

недостающих именах. Они уже спускались, когда Марио прислушался.

– Машина, что ли? Может, Лисс и Дэвид из Сан-Франциско приехали? Лу хотя бы

будет веселее.

Зазвонил звонок. Марио ускорил шаги.

– Но Лисс не стала бы звонить…

Люсия была уже внизу. Будучи еще на лестнице, Томми услышал ее

восторженное восклицание и увидел, как она кидается обнимать Джонни. Когда

он отпустил ее, Люсия вся светилась. Томми всегда подозревал, что если у нее и

есть любимчики среди детей, так это Джонни. Хотя Люсия сильно беспокоилась

из-за пропажи Марио, его она встречала далеко не так бурно.

– Мэтт, иди сюда, смотри…

– Мэтт? Он здесь?

Джонни быстрым шагом подошел к лестнице и заключил брата в объятия.

– Эй, дружище, я так и знал, что ты появишься, – сказал он, держа Марио за

плечи и внимательно его разглядывая. – Где ты шатался? В тюрьме сидел, что

ли?

– Вроде того. Потом как-нибудь расскажу, ладно? Рад тебя видеть, Джок.

Джонни протянул руку Томми.

– Привет, парень. А ты где пропадал?

– В армии, – ответил Томми.

Джонни, все такой же стройный, ясноглазый и неугомонный, походил на

студента колледжа.

– А ты чем занимался?

– Ты что, нас не видел? Сетевое шоу, его везде крутили. «Дни и ночи цирка».

– Лисс что-то рассказывала, – сказал Марио. – Только там, где я был, не было

телевизора.

– Ну и ладно, – Джонни выглядел расстроенным. – Зря ты так надолго исчез. Мы

делали отдельный выпуск про Барни Парриша и тройное сальто. Джим больше

не летает, остались только ты да Саймон Барри, а у него совершенно нет стиля!

Я хотел пригласить тебя, но ты куда-то испарился.

– Ради Бога, Джонни, ты в доме и десяти минут не пробыл, а уже налетел на

брата, – укорила Стелла. – Привет, Марио. Рада, что ты вернулся!

– Вот если бы я тебя нашел, – не успокаивался Джонни, – ты мог бы прогреметь

по всему Побережью! Какое было бы возвращение! С тройным…

– Я не делал тройного с тех пор, как разошелся с Лионелем, – перебил Марио.

– Ты не… – Джонни уставился на него с открытым ртом.

– Оставь его, Джонни, – твердо велела Стелла. – Иди вынеси сумки из машины.

Она протянула Томми обе руки. Стелла была дорого одета, носила красивую

прическу и – впервые на памяти Томми – макияж. Он подумал, что если бы увидел

ее где-нибудь, то наверняка не узнал бы. Но затем Томми взял ее за руки, и

наваждение рассеялось: твердые мозолистые ладони гимнаста, сухие от

канифоли, и короткие ногти. Под слоем лет, успеха и дорогой одежды

скрывалась прежняя Стелла, его Стелла – как в те времена, когда они оба были

чужими детьми в странной чужой семье. Почувствовав, наконец, что

действительно оказался дома, Томми крепко обнял ее.

За длинным семейным столом все еще оставалось немало пустых мест, но Люсия, с удовлетворением глядя на Джо в дальнем конце стола, заметила, что сейчас

все как в старые добрые времена.

– Прошлый раз был ужасным, – сказала она. – Джонни не мог выбраться из Нью-

Йорка, а Анжело был в Нью-Мексико. А где Мэтт и Томми, мы вообще не знали.

Томми поймал себя на том, что думает о Люсии Сантелли с любопытством. Марио

как-то рассказывал, что, хотя ее брак длился неполных семь лет, она больше

никогда не помышляла о том, чтобы выйти замуж. Папаша Тони однажды сказал:

«Наше семейство пожирает людей заживо». Оно пожрало и Люсию. Во всяком

случае, она предпочла эту семью собственной. Томми мрачно подумал, что

поступил так же: вместо того, чтобы обзавестись собственной семьей, вернулся в

приемную. Джо, как старший, разливал вино. Мир мог меняться, но Сантелли

оставались прежними.

– Чем вы займетесь летом, Джонни? – спросила Люсия. – Вернетесь к Старру?

– В этом нет будущего. Тот цирк, который мы знали, мертв.

– Не верю, – заспорила Люсия.

– Веришь ты или нет, но это правда. Остался только Старр да с десяток мелких

шоу, колесящих по трущобам, вот и все. Кому охота возить целый цирк по

железной дороге, когда любой зоопарк, любое шоу в мире можно найти прямо по

ту сторону телевизионного экрана? Телевидение погубило водевили, а вскоре

покончит и с цирком.

– Телевидение? – изумленно переспросила Люсия.

– Телевидение – будущее развлекательной индустрии, Лу.

– Нет! – запротестовала она. – Кто захочет сидеть дома и смотреть в маленький

ящик, когда можно выйти куда-нибудь всей семьей? Это просто поветрие. В этом

доме никогда не будет телевизора.

– Подожди и увидишь, Лу. Лет через десять телевизор станет такой же

привычной деталью быта, как машина и радио. Он появится в каждой семье.

– Ну конечно, – проворчал Анжело. – Десять лет назад болтали, что к

теперешнему году у каждой семьи будет личный вертолет. И парковка на крыше.

Люсия покачала головой.

– Только не говорите мне, что придет день, когда никто не будет интересоваться

странными необычными вещами, которые мало кому под силу…

– Я этого не говорил. Просто старомодные зрелища уступят место новым. Старр

уже отказался от шапито, ты разве не слышала? Теперь они собираются

выступать только на больших площадках, вроде Мэдисон-сквер-гарден. Где-то на

задворках есть еще парочка шапито, но они долго не протянут. Сколько сейчас

шоу в «Билборде»? – Джонни не ожидал ответа. – А двадцать лет назад было

больше сотни. Видишь? Людские представления о развлечениях – вот, что

меняется. Но интерес к акробатам будет всегда. Чем легче становится жизнь, тем сильнее людей тянет к острым ощущениям. И телевидение сюда прекрасно

вписывается.

– Значит, я еще поработаю, – добродушно заметил Марио.

– Разумеется! Просто тебя будут показывать по телевизору. Мы планируем еще

одно шоу весной – с теми же спонсорами, которые вкладывали деньги в «Дни и

ночи цирка». Ну что, Мэтт, готов снова летать?

– Нам нужен ловитор, – сказал Марио.

Джонни кивнул.

– Нет проблем. Я найду вам ловитора, а если нет – буду ловить сам. Помнится, ты

смотрелся впечатляюще.

– А какая разница? – поддел Марио. – На этих экранах… сколько они там, фут по

диагонали?.. все равно никто ничего не разглядит. Гимнаст на них будет два-три

дюйма высотой.

– Да, но представь, на тебя будут смотреть миллионы людей! А ты знаешь, что

такое макросъемочный объектив? Люди смогут увидеть полет совсем близко. А

еще сейчас есть замедленная съемка…

– Напридумывали выкрутасов, – сказал Анжело. – Какой смысл смотреть полет в

замедлении? В скорости как раз все и дело.

Джонни яростно замотал головой.

– Нет, ты неправ, Анжело. Эту съемку используют в бейсболе, в футболе, чтобы

ты мог во всех подробностях разглядеть, как бегущий занимает базу. Точно так

же можно увидеть тройное, если оно слишком быстрое для невооруженного

глаза. Помнишь, как после каждого представления подходят люди, спрашивают, интересуются, как у нас все устроено, как все получается? А теперь мы можем им

это показать.

Весь вечер Джонни буквально бурлил энергией, энтузиазмом и тысячей планов.

– Тебе нужен менеджер, Мэтт. И каждый скажет, что я лучший в этом деле. Пока

тебя не было, я работал над фильмом… правда, не срослось… о жизни Барни

Парриша. Хочешь фокус-покус? Что бы ты сказал, если бы я сделал тройное?

– Не поверил бы, – отрезал Марио. – Ты? Да ни в жизни.

– Джанни, ты смеешься над братом… – укорила Люсия.

– Анжело, расскажи им.

Анжело со смехом покачал головой.

– А я это видел, но все равно не верю. Но только потому, что знаю, как все было

сделано. Я тогда ничего не сказал тебе, Люсия, потому что не хотел, чтобы ты

решила, будто я вернулся к полетам. Но когда они работали над этим фильмом

про Парриша – который так и не вышел – мы с Джонни несколько дней

дублировали актеров. Он летал, а я ловил.

– Джонни, но ты же не собираешься сказать, что сделал тройное? – спросила

Люсия.

– Не-а, не сделал. Но очень правдоподобно его изобразил. Я раз пять покрутил

двойное заднее, потом они все порезали и смонтировали. Фальшивка, обычная

работа с пленкой.

– По-моему, это нечестно, – протянула Люсия.

Джонни пожал плечами.

– Это шоу-бизнес. Саймон Барри делал одно тройное на камеру, но мое

поддельное выглядит лучше, чем его настоящее. Впрочем, если бы я сделал

настоящее, половина зрителей все равно бы не поверила.

– А что случилось с фильмом? – поинтересовался Марио.

– Его не доделали.

– Деньги кончились, – вставил Анжело. – И были какие-то проблемы с

профсоюзом. Правда, я как-то слышал, якобы съемки собираются продолжить.

Будто бы есть актер, Барт Ридер, который очень хочет в нем сняться.

– Да ну его, этот фильм, – отмахнулся Джонни. – Он какой-то невезучий.

Но Марио хмурился, зацепившись за последние слова Анжело.

– Барт Ридер? Я когда-то знал парня с таким именем. Он начинал в театре, потом

подался в кино, а потом я упустил его из виду. Интересно, это он и есть?

– Никогда его не встречал, – сказал Джонни. – Уж не знаю, стоит ли он чего-то, но по слухам как романтический герой он нарасхват. Играет в исторических

фильмах с Луизой Ланарт. Его называют лучшим со времен Валентино[1]. Но

большинство актеров в наши дни не умеют играть. А если включишь радио, то

быстро убедишься, что большинство певцов не умеют петь.

– О, он хороший актер, – возразил Анжело. – Очень хороший. И умеет держаться.

Я дублировал его в одном фильме про пиратов. На самом деле ему не нужен был

дублер… он бы и сам мог все сделать… но студия боялась, как бы он не испортил

эту девичью мечту, которая у него вместо лица.

Джонни захохотал, откинув голову

– Вот она, реклама! Объявить Барта Ридера величайшим романтическим

героем… Между нами говоря, он самый отъявленный гомик во всем Голливуде!

– Отъявленный кто? – озадачилась Люсия.

Анжело шепотом сказал что-то по-итальянски, и она покраснела.

– Но пусть даже и так, – продолжал Джонни, – женщины на него буквально

вешаются – от девочек до бабушек. По сравнению с этим мои фальшивые

тройные не такой уж и обман.

– Мэтт, – скривилась Люсия, – откуда у тебя такие знакомства?

– Да я даже не уверен, что это он, – ответил Марио нарочито небрежно. – Парень

с такой фамилией приходил бывало в балетную школу, брал уроки акробатики.

Ездил на спортивной машине… я пару раз ходил с ним на гонки. А потом он

получил несколько больших ролей, и наши пути разошлись.

Но Томми вспомнил давний разговор, который слушал тогда, толком не понимая.

Забирай мою долю Ридера, я только рад буду.

А рассказывая, как попал в тюрьму в юности, Марио обронил: Я слишком боялся звонить Джо или Анжело и не мог дозвониться до Барта.

– В любом случае, – сказал Джонни, – мы от него балдеть не собираемся. Просто

еще одно доказательство того, что пресс-служба способна на многое. Я хочу

податься в телеиндустрию. Там сейчас большие деньги, не то что в живых

выступлениях. А ловиторов вокруг пруд пруди.

– Не таких, какие мне нужны, – покачал головой Марио.

– Неважно. Новый выпуск я собираюсь полностью построить вокруг тебя. Ты

всегда рвался на вершину, старший братец, и к тому времени, как я с тобой

закончу, все будут о тебе знать!

Невозможно было не проникнуться его энтузиазмом. Джонни поднял бокал.

– Ну что, Мэтт? Мы все еще Летающие Сантелли, разве не так? Мы еще не ушли с

манежа!

Томми колебался. Все это казалось слишком хорошим, чтобы быть правдой.

Просто очередной из грандиозных планов Джонни. И все-таки идея пробуждала

воспоминания, тревожила старые мечты и амбиции, которые ему самому казались

забытыми. А теперь они имели шанс воплотиться в Марио.

– Это приносит какие-то деньги? – осторожно осведомился он.

– Какие-то деньги? – рассмеялся Джонни, взмахнув рукой. – Пара звонков

спонсорам, и меня буквально завалят контрактами. Подожди немного – и

увидишь, какие это приносит деньги.

Поднеся бокал к губам, он отпил немного и дождался, пока остальные

последуют его примеру.

– За Летающих Сантелли… ancor!

Медленно подняв собственный бокал, Томми пригубил знакомый вкус вина

(которое никогда не любил) и подумал: «Забавно. Джонни так яро выступал

против семейных традиций, а теперь он вылитый Папаша. Лет через сорок он

даже выглядеть будет так же». Оглядывая семью, поддержавшую тост, Томми

задался вопросом, заметил ли это кто-то, кроме него.

Джонни болтал не умолкая до самой полуночи, из него так и сыпались идеи.

– Помнишь, Мэтт, как в детстве мы мечтали о большом номере? Покрасить стропы

в серебряный, а все, за что не надо держаться, посыпать блестками, чтобы

сверкало. И разноцветная подсветка. И даже перекладину трапеции…

придумать что-нибудь такое, чтобы блестело, но не скользило. А вместо трико и

леотардов взять какие-нибудь причудливые футуристические костюмы… что-то

цвета металлик… изобразить реактивный двигатель, космический полет.

– И ракетные ранцы, как у Бака Роджерса?[2] – с мягкой иронией спросил Томми.

– А что? Осталось каких-то пятьдесят лет до нового века!

– А я думал, что единственный в семье интересуюсь научной фантастикой, –

заметил Марио.

– Мэтт, воздушная трапеция – это и есть научная фантастика! – Джонни сидел, поджав под себя ногу – грациозный, бесшабашный, улыбающийся. – На пределе

человеческих возможностей! Все законы движения, динамики… Это стремление

человечества к недостижимому.

– Как старая фотография Люсии, – пробормотала Стелла. – Полеты во сне.

– Точно! – взволнованно сказал Джонни. – Да! Назовем его «Полеты во сне»!

Мимолетная, как сновидение, фантазия, замедленная съемка, парение…

Марио, задумавшись, смежил веки.

– Полеты во сне. Анжело что-то такое говорил. Что это самая древняя мечта

человечества. На психологическом уровне.

– Я ничего не смыслю в психологии, – сказал Джонни, – но шоу выйдет что надо.

Людей проберет до печенок. Наверняка в глубине души каждый хочет летать, и

мы им это дадим.

Он посмотрел на Стеллу сияющими глазами.

– Так и знал, что ты скажешь верные слова в верный момент! Умница!

– На самом деле это идея Люсии, – рассмеялась Стелла.

Но Томми заметил, что за яркой хрупкой внешней оболочкой она осталась все той

же прежней Стеллой – тихой и основательной. Просто научилась маскировать

свое молчание под живостью и преувеличенным интересом к происходящему.

– Я рада, что смогла хоть чем-то помочь, – сказала Люсия почти завистливо. – Со

всеми этими разговорами о научной фантастике и костюмах будущего я чувствую

себя отсталой!

– Ты очень сильно помогаешь, – ухмыльнулся Джонни.

– Шшш, – напомнила Стелла. – Полночь.

Часы пробили двенадцать. Джонни обнял Стеллу и поцеловал – долго и нежно.

Джо со смехом приобнял Люсию, а спустя секунду Анжело, хихикнув, привлек к

себе Тессу и чмокнул ее в щеку. Марио галантно обвил рукой плечи Барбары. А

затем Джонни и Стелла втянули в свой круг и его, и Томми.

– Давайте надеяться, что этот год станет счастливым для всех нас, – объявил

Марио.

Его пальцы сжали ладонь Томми, но от скрытности этого жеста Томми сделалось

грустно. Его снова буквально ткнули носом в тот факт, что, несмотря на

принадлежность к этой семье и Марио, сама сущность их отношений вводит всех

в заблуждение. Стелла сочувственно улыбнулась ему, но Томми отвел глаза.

Стелла вошла в семью так, как он никогда не сможет. Он отвернулся от Марио, зная, что, даже если бы мог поговорить с ним о своих чувствах, тот не смог бы его

утешить.

Я не могу падать за тебя, Везунчик.

Вскоре после полуночи Джо поцеловал дочь и пошел наверх. Тесса засыпала на

ходу, и Люсия отвела ее в спальню. Один за другим домочадцы расходились, но

Томми и Барбара продолжали сидеть в гостиной.

Барбаре исполнилось двадцать – крупная крепкая девушка с каштановыми

волосами, собранными в гладкий пучок на затылке.

– Семейка в своем репертуаре, – усмехнулась она, свернувшись на коврике у

камина. – Особенно в Новый год. Раз в год можно и потерпеть, но если бы меня

заставили жить здесь все время, я бы сошла с ума. Поэтому я здесь и не живу.

– Ты была достаточно безумной, чтобы летать, – заметил Томми.

– Иногда я скучаю по полетам, – призналась она, упираясь круглым подбородком

в ладони. – Я хотела летать, но не хотела быть Сантелли. Видишь разницу?

Томми видел. Не понимал, но видел.

– Я еще никому не говорила, – сказала Барбара, – но, наверное, если я получу

хорошую роль в кино, то все откроется. В отделе кадров киностудии меня

зарегистрировали как Барбару Клэйтон. Это фамилия моей матери… ты ее не

видел. Клэй пользуется маминой фамилией как именем, но на самом деле он

Джо-младший, ты знаешь.

Томми не знал, но не удивился.

– Я бы не осмелилась на это, если бы Папаша Тони был жив, – продолжала

Барбара. – И наверняка папа взбесится и тетя Лу тоже. Но я не похожа на

итальянку и не хочу, чтобы на меня повесили стереотип и заставляли играть

плохих девчонок. Такие роли обычно и достаются итальянским актрисам.

Сомбреро и мятые юбки в вестернах. Знаешь, меня крестили Люсией Барбарой

Сантелли, но когда я пошла в школу, то буянила, пока меня не стали звать просто

Барбарой. Лисс тоже окрестили Люсией, но две Люсии в номере создавали бы

много путаницы, и ее стали звать Элисса. А в ее свидетельстве о рождении стоит

«Люсия Клео».

Все это было для Томми совершенно непостижимо.

– Я всегда хотел только летать, – сказал он.

– Я знаю. Первое время я была дублершей Лилиан Уитни… Раз пять-шесть ловила

и сделала двойное назад. И каскадером была… дядя Анжело всех знает в этом

деле. Еще одна причина, по которой я не хочу жить в этом доме. Звонят-то мне

как Барбаре Клэйтон. Так и представляю, как Люсия берет трубку и отвечает, что

здесь такие не живут.

– По-моему, Анжело бы понял, – поделился Томми. – Он же отпустил Марио в

колледж.

– Дядя Анжело? – Барбара скептически пожала плечами. – Наше семейство –

Господь, а дядя Анжело пророк его.

Она уставилась в угасающий огонь.

– Забавно. Я всегда думала, что если и поделюсь этим с кем-то, то это будет

Марио. Он был отличным танцором. И всегда держался на расстоянии от семьи, жил отдельно, работал отдельно и все такое. И вот он здесь, снова дома.

– Наверное, семья многое для него значит.

– Все равно не понимаю. Да и Джонни… Он, когда был моложе, даже не

пользовался семейной фамилией. Вел себя так, будто только и мечтал быть сам

по себе. А сегодня можно подумать, что он всю жизнь мечтал возродить

семейный номер. «За Летающих Сантелли – ancor!» Был бы это Марио, я бы еще

поняла. Но Джонни…

Томми вспомнил утро, когда с Джонни слетела маска демонстративного

равнодушия к семье.

– Может, это потому, что он знает, что у него и Стеллы никогда не будет

собственной семьи.

– Может быть, – согласилась Барбара. – Но, по-моему, без детей в этом смысле

легче. Именно дети приковали Лисс к земле.

– Так не всегда получается, – возразил Томми. – У Люсии было четверо, и она

работала, пока не покалечилась.

Но Барбара уже думала о чем-то своем.

– Когда мы были детьми и ходили в кино по субботам… помнишь?.. тетя Лу

сказала, что мне надо выйти за тебя, когда мы вырастем. Чтобы удержать тебя в

семейном номере, – она искоса глянула на Томми из-под разлетающихся бровей.

– Но ты нашел другой способ, не так ли?

– Не понимаю, о чем ты, – отозвался Томми, хотя все понимал, и она об этом

знала.

– Слушай, я в курсе про Марио всю жизнь. Он мой любимый кузен. Правда, я для

него была просто ребенком, вроде Тесс… Ему вообще ни до кого не было дела, кроме Лисс, а та его совершенно не понимала. Я люблю Лисс, но она такая

глупышка. А я поняла, что он чувствует к тебе, как только он привел тебя домой.

В балетной школе чего только не насмотришься.

Томми стало неловко.

– Да ладно, Барби, он женат.

– Я видела его жену. И я знаю, сколько это длилось. Сьюзан никогда ни о ком и

ни о чем особенно не заботилась, так что из-за нее я сон не теряла. Многие

парни так делают. Этот брак успокоил тетю Люсию. Я это к чему… – она

обхватила его ладонь длинными тонкими пальцами. – Если тебе вдруг

понадобится жениться… по той же причине, чтобы замять какой-то скандал или

еще что… все останется в семье.

Она смотрела понимающими глазами, и Томми смутился.

– По-моему, это будет жутко нечестно по отношению к тебе.

Барбара тихо рассмеялась.

– Не беспокойся. У нас всегда была бы возможность разыграть крупную ссору и

жить раздельно. Просто, если бы я вышла замуж, тете Лу пришлось бы признать, что я уже большая девочка и имею право на собственную жизнь. От этого брака я

бы получила больше, чем ты.

Томми неловко улыбнулся.

– Хорошенький способ начать новый год! А представь, что ты бы в самом деле

захотела замуж, а уже вышла за меня. А если бы ты в кого-то влюбилась?

Барбара села.

– Я бы побоялась выходить за того, кого люблю. По-моему, лучше по-другому.

Папа женился на маме ради номера, и, когда она умерла, так и остался

холостяком. А Папаша Тони как-то рассказывал, что до свадьбы ни разу не

общался с бабушкой Карлой наедине. И у них тоже все прекрасно вышло. То было

в старой стране, и она была Фортунати. А Джонни и Стелла? Где ты еще

увидишь такую пару? Воркуют, как голубки. Зато Лисс вышла за городского, вроде бы по любви, но они с Дэйвом едва друг друга терпят! Причем развестись

она не может, потому что католикам запрещено.

– Марио развелся, – заметил Томми.

Ничего другого на ум не пришло.

– И его отлучили. Но мы с тобой могли бы жениться, а потом получить… решение

о признании брака недействительным. И если бы я вдруг в самом деле захотела

выйти замуж, мы оба всегда бы могли поклясться, что не женаты, – она

уставилась в пол. – Брак по расчету, так это называют. Нам бы в самом деле было

удобно.

Томми не знал ни что сказать, ни куда смотреть. И попытался нервно отшутиться.

– Боже, как все внезапно!

Барбара придвинулась ближе.

– Ты единственный, кто не получил новогоднего поцелуя, – сказала она и

подставила губы.

Томми, захваченный отстраненным изумлением, чувствовал, как она прижимается

к нему, как ее губы открываются под его ртом. Смущение в нем боролось с

негодованием. Женщины часто вешались на него, но Барбара ведь была членом

семьи! В приступе злости он притянул ее ближе и поцеловал яростно и глубоко.

Когда он, наконец, разжал руки, она едва дышала и вся раскраснелась, но гнев

ее быстро прошел.

– Кажется, я сама напросилась. Ты злишься на меня, Томми?

– Злюсь? Нет. Просто не понимаю, что ты пытаешься доказать.

Эта сцена, пусть странная и довольно неприятная, прояснила для него кое-что, чего он раньше не понимал о Марио. Ему бы этого не хотелось, но так было легче, проще. Теперь он знал, почему так много гомосексуалов женятся. Легко сделать, трудно критиковать, к тому же, разводов хватает и среди традиционных пар. Но

Барбара заслуживала лучшего.

– Давай начнем сначала, Барби, – сказал он. – Наверное, ты хотела такой

поцелуй?

Он нежно, как ребенка, поцеловал ее в сомкнутые губы.

– Счастливого Нового года, Барби. И спасибо тебе.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Валентино –американский киноактёр итальянского происхождения, секс-

символ эпохи немого кино.

2 Бак Роджерс – герой комикса, фильма и телесериала «Бак Роджерс в XXV

веке»

ГЛАВА 7

Джонни сдержал слово. Следующие четыре дня Люсия ворчала на него за

количество дальних звонков, но не успела неделя подойти к концу, как на руках у

него были контракты на специальный выпуск, готовящийся к весне, и Марио с

Томми их подписали. Было заказано необходимое оборудование, Люсия начала

работать над костюмами, а в зале снова стали проводиться тренировки.

Джонни согласился ловить и был неизменно хорош в этом деле. Прежнее его

мастерство не померкло, зато ушло безрассудство. Но настоящим потрясением

оказалась Стелла. Томми понял, что она, пожалуй, лучшая воздушная гимнастка, которую он видел со времен Клео Фортунати. Он не удивился, когда спустя

неделю работы Марио предложил:

– Пусть Стелла сделает пассаж, она лучше смотрится.

Томми без споров сдал позиции, но, глядя, как Марио и Стелла летят вместе, ощутил горечь, которая при ближайшем рассмотрении очутилась завистью.

Как они великолепны вместе!

Стеллу трудно было назвать красивой, но Томми, глядя с мостика, как она летит

в ждущие руки Джонни, начал догадываться, что именно сделало Марио звездой

Вудс-Вэйленда – не просто хорошим артистом, а звездой. Может, самообладание

и живость, сквозившие в каждом движении, а может, просто воодушевление, которое вызывало у каждого зрителя искреннее восхищение.

Что бы это ни было, а Томми с унынием видел, что сейчас в Марио этого нет. Он

делал все трюки тщательно и аккуратно, однако понятно было, что именно

Стелла, не Марио, придает номеру изюминку.

Возможно, когда к Марио вернутся силы и уверенность, вернется и этот его

особый дар. Пока же Томми не знал, как критиковать Марио и стоит ли вообще

ему что-то говорить. Непонятно было, делает ли он то, чего не следует, или не

делает того, что как раз следовало бы сделать. При воспоминаниях о днях, когда

Марио совершал тройное сальто в руки Анжело, Томми чувствовал, как болит

сердце.

Для Джонни все выглядит нормальным – ведь это означает, что Стелла станет

звездой.

Да и сам он с горечью осознавал, что, пока Марио будет в таком состоянии, смотреть станут только на Стеллу.

Джонни, впрочем, тоже чуял неладное, просто, наверное, не понимал, что именно

не так. Но вид у него был озабоченный. В какой-то момент он сказал:

– Тебе, Мэтт, не хватает зрелищности. Ты хорош, ты один из лучших. Но все, что

ты делаешь, выглядит таким простым, что никто не замечает. Немного усилий – и

можно заставить толпу ахать даже при виде простого сальто в сетку.

– На такую толпу мне плевать, – ухмыльнулся Марио.

– Черт возьми, Мэтт, цирк – это сплошная показуха и всегда был показухой. Ты

когда-нибудь смотрел… в смысле, как следует… альбомы Люсии?

– Вот еще, если я захочу почитать, найду что-нибудь получше.

– Значит, ты не понимаешь, о чем я говорю. Лу никогда не была такой уж великой

и не делала ничего грандиозного. Но она умела себя подать и пятнадцать лет

считалась звездой. Клео такой славы не получила, хотя летала в три раза лучше.

– Брось… – заспорил Марио, но не особенно яро.

– Клео такая же, как ты, Мэтт. В ее исполнении все выглядит жутко простым.

– Дело в мастерстве… – начал было Марио.

Это был старый спор, и Джонни не стал дожидаться, пока он разгорится.

– С мастерством все понятно, но ты должен правильно подать то, что делаешь, чтобы люди это оценили.

Марио пожал плечами.

– Ты босс.

И даже эта сговорчивость встревожила Томми. В былые времена Марио бы не

упустил возможности заставить Джонни замолчать.

До прямого конфликта один раз все-таки дошло – по поводу использования

лонжи. Марио выносил ее в качестве дополнительной страховки для подростков, которых учил. Но когда увидел, как Джонни прилаживает ремень к поясу

Стеллы, хмыкнул:

– Мы так низко пали, Джонни?

Томми, слушающий все это, понимал, что оскорбление несправедливо. Анжело

как-то заставлял Лисс носить лонжу – в тот год, когда они готовились к смотру у

Фортунати. И Джонни об этом тоже знал.

– Я разрешаю Стелле попробовать два с половиной и не хочу, чтобы она неудачно

упала.

– Почему? Это же лучший способ научиться.

Джонни пожал плечами.

– Твои спартанские методы несколько устарели. Так она будет учиться без

особых проблем, пока не уловит ритм. Все поймет без риска какой-нибудь глупой

травмы.

– С этой штуковиной она никогда ничего не поймет. Лонжа все сделает за нее.

– Чушь собачья, – отрезал Джонни так, будто на этот аргумент не стоило даже

дыхание тратить. – Томми, ты не делаешь два с половиной? Бьюсь об заклад, с

лонжей ты бы научился в два раза быстрее.

Томми задумчиво посмотрел на лонжу.

– Я хотел попробовать в тот год, когда мы были с Вудс-Вэйлендом, но Папаша не

позволил.

– Если ты будешь его делать, – запальчиво сказал Марио, – то учиться будешь

правильно и без всяких долбаных прибамбасов. Научишься, как падать и не

свернуть себе шею. А ты, Джонни, если тебе есть хоть какое-то дело до Стеллы, имей в виду: учиться надо правильно!

Глаза Джонни полыхнули.

– Да пошел ты, Мэтт! Я буду учить свою жену, а ты учи своего… – он запнулся, и

какие-то полсекунды в его молчании были лишними, – своего партнера. И избавь

меня от своих блестящих замечаний, синьор Марио!

– Мой способ был вполне хорош для Барни Парриша! Может, для тебя и Стеллы

он недостаточно хорош, но я собираюсь и впредь его придерживаться!

Клэй был самым ярым сторонником Джонни. Марио еще не разрешал ему летать, позволяя – как в свое время Томми – только раскачиваться и падать. Однако с

попустительства Джонни Клэй начал учиться кое-каким простейшим трюкам и

вскоре смог, сняв лонжу, полететь в руки Джонни, не проделав при этом и

четверти падений, доставшихся на долю Томми в том же возрасте.

– Ну и что? – заявил Марио, когда Джонни указал ему на это обстоятельство. –

Конечно, он делает все правильно, но это чувство времени, когда замечаешь

доли секунды, в нем не выработалось. Он даже толком не знает, как падать.

Разумеется, если все будет нормально, он упадет правильно, но это еще не

инстинкт. Я переживал падения, которые могли бы стать смертельными, только

потому, что натренировался падать после любой мыслимой ошибки. Умение

падать – настоящее умение – не дало Джо и Люсии убиться. Клэй этого не умеет, а с тобой так и не научится.

Джонни начал было отвечать, но прикусил язык.