Текст книги "Трапеция (ЛП)"

Автор книги: Мэрион Зиммер Брэдли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 46 страниц)

– Вот, вот… вот так, детка… вот… чувствуешь, как бьется сердце… слушай…

теперь близко, fanciullo? Ну вот, вот, не плачь… хорошо?

Всхлипы мало-помалу утихали. Смущенные и измученные, они лежали в объятиях

друг друга, словно отчаяние переплавилось в священный обет, который должен

был связать их воедино.

– Не хочу, чтобы ты меня отпускал, – прошептал Томми. – Не отпускай меня…

Марио ответил не сразу.

– Никогда, Везунчик. Никогда. Что бы ни случилось, что бы мы ни натворили, теперь мы часть друг друга.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Fresh (англ.) – и «свежий», и «сексуально агрессивный».

ГЛАВА 20

Минул сентябрь, сезон неуклонно близился к концу, и Томми не знал, куда

деваться от отчаяния. После жестоких в своей искренности признаний в мотеле

Марио снова отдалился. А Томми, беспомощно сознавая, что вся его

эмоциональная жизнь завязана на прихотях трудного, нервного, темпераментного человека, не умел избавиться от тревоги. В свое время в него

вбили стоицизм, теперь же он находил болезненное удовлетворение в том, чтобы

пытаться ужиться с железным контролем Марио.

У них случилась еще одна яростная стычка, причем по совершенно нелепому

поводу: Томми надел свитер Марио без разрешения. Обычно парень не обращал

внимания на такие вольности, а порой даже их поощрял. Но в тот раз почему-то

вспыхнул, как спичка. В день последнего шоу они едва разговаривали. Время

между представлениями Томми провел в грузовике – угрюмо раскладывал

костюмы по надписанным коробкам. Связывая обувь попарно разноцветными

шнурками, скатывая изношенные трико так, чтобы видны были дыры, он вдруг

обнаружил, что смутно лелеет надежду: вот сейчас Марио придет к нему, соблазнившись редким уединением… И только когда сумерки раннего октября

возвестили о приближении вечернего представления, Томми сдался и вернулся в

семейный трейлер, опоздав к ужину.

После представления он стоял над полкой, выступающей в роли туалетного

столика, и собирал свои вещи: щетки, расчески, моток клейкой ленты, полупустой

тюбик крема для загара… Все это он сложил в обувную коробку. Сзади подошел

Папаша Тони.

– Я говорил с твоим отцом, Томми. Твоя зарплата за сезон перечислена в банк. А

вот это маленькая добавка от всех нас, небольшой подарок за то, что ты такой

славный паренек. Купи себе что-нибудь хорошее.

Он затолкал банкноту Томми в карман рубашки.

– Увидимся первого января.

Томми смущенно пробормотал слова благодарности.

Анжело сгреб его за плечи обеими руками.

– Хорошенько отдохни за осень, негодник… Я тебя весной до полусмерти

загоняю. И если будут уговаривать идти на футбол, не слушай. Лучше легкая

атлетика.

Он помолчал.

– Том, я знаю, что Марио задал тебе жару этим летом. С ним бывает нелегко.

Просто хочу, чтобы ты знал: мы все ценим, как ты с ним ладишь. Знаешь… – он

запнулся, словно сомневаясь, продолжать ли. – Я побаивался, что он дурно на

тебя повлияет. Он был порядочным дикарем. Ты знал, что у него есть судимость?

– Он рассказывал, что был в тюрьме, – честно ответил Томми.

– Ага. Не было бы счастья, да несчастье помогло – в армию его не забрали, но все

же… Кажется, приглядывая за тобой, он немного остепенился. За это тебе тоже

спасибо.

Анжело обнял его и грубовато поцеловал в щеку.

– Веди себя хорошо, парень. Увидимся зимой. Здесь все готово? Давай запирать.

Вечером уезжаем.

Он взял сумку с вещами под мышку и, насвистывая, удалился.

Томми безрезультатно рыскал по стоянке в поисках Марио. Наконец, когда

стоянка погрузилась во тьму, а мама наверняка начала волноваться, он побрел

обратно. В рядах трейлеров зияли пробелы: некоторые уехали сразу после

представления. Томми готов уже был тихонько прошмыгнуть в трейлер Зейнов, когда услышал приглушенный свист и обернулся: под фонарем, сразу за

границей стоянки, стоял Марио. Жестом парень поманил Томми к себе, и тот

подошел. Марио взял его за локоть и вывел из круга света. Вдоль стоянки

тянулось шоссе – темное и пустое. Ряд фонарей, словно искры или драгоценные

камни, убегал в бесконечность прерий. Наконец Томми нарушил тишину:

– Марио, если моя мать проснется и посмотрит на время, то оторвет мне голову.

Марио пожал плечами.

– Что ж, это последний раз. Ближайшие пару месяцев можешь не волноваться, что я буду втягивать тебя в неприятности. Просто подумал, что здесь можно

попрощаться без лишней публики.

Сухие листья тополя шелестели над их головами, и от этого особенно заметно

было, что они говорят почти шепотом.

– Анжело все ворчал, что я грубо… грубо обходился с тобой. Черт возьми, мне

пришлось, понимаешь? Мне приходилось быть грубым. Иначе… я бы расклеился, и однажды ты нашел бы меня где-нибудь в луже.

Его голос дрогнул.

– Плевать, – ответил Томми. – На людях груби, сколько хочешь. Вряд ли Анжело

догадывался, как ты обходишься со мной у него за спиной.

Марио рассмеялся – сперва нерешительно, потом свободнее. Он взял Томми за

плечи и быстро притянул к себе.

– Без задних мыслей, так, парень?

Томми хихикнул.

– И что я должен на такое ответить?

Марио моргнул, соображая, затем фыркнул.

– Следи за языком, ты, свежее яйцо!

Томми вздрагивал на пронизывающем ветру.

– Ладно, не буду держать тебя на холоде. Анжело, наверное, решил, что я

отправился пить, и пойдет меня искать. Мы уезжаем около трех. Давай уже

прощаться.

– Хорошо, – бесцветно ответил Томми. – До свидания.

– В чем дело, Везунчик?

– А ты как думаешь? – Томми с неудовольствием обнаружил, что голос его

прерывается. – Может, ты и можешь вот так ляпнуть «до свидания» и исчезнуть

на месяцы. А я не могу.

Парень рывком развернул его к себе. Луна вдруг подернулась облаками, и лицо

Марио тонуло в тенях.

– И кто тебе такое про меня сказал? Но… послушай, я знаю, что тебе трудно. Я

тоже думал и… Это как падать в сетку. К этому никогда не привыкаешь, и легче

не становится, но падать все равно приходится. И я не могу падать за тебя.

Разумеется, мне тошно вот так прощаться. Разумеется, мне будет тебя не

хватать. Но существуют некоторые вещи, которые я не способен для тебя

облегчить, поэтому и пытаться не стоит. Ладно?

– Что мне полагается на такое сказать?

Марио вздохнул.

– С другой стороны, может, оно и неплохо, что нам придется временно

разлучиться. У тебя будет шанс как следует все обдумать. И то, что мы делаем, и

то, какую жизнь ты для себя хочешь. Возможно, однажды ты посмотришь на эту

ситуацию, как смотрят другие. В свете принуждения несовершеннолетнего к

преступным действиям… или еще чего похуже.

– Да хватит уже! – голос Томми снова сорвался на сопрано. – Если мне

достаточно лет, чтобы рисковать шеей на сорокафутовой высоте, то я уж

наверняка достаточно взрослый, чтобы решать, с кем мне спать!

– И все равно. Когда ты окажешься за пару тысяч миль отсюда и подумаешь на

свежую голову, то можешь начать меня ненавидеть.

– Марио, перестань. Терпеть не могу, когда ты заводишь эту волынку.

– Ну хорошо, хорошо, – Марио потрепал его по руке. – В любом случае нам не

повредит небольшой перерыв. До января не так уж долго.

Словно влекомые магнитом, они взялись за руки. Томми, все еще дрожа, не мог

отвести взгляда от худощавого напряженного лица.

– Очень долго, Марио. Увидимся в январе.

– Не буду говорить «до свидания». Просто спокойной ночи.

Хватка на запястьях Томми усилилась, но, хотя расстояние между ними было

всего ничего, Марио не стал его целовать.

Почему? А Анжело поцеловал…

– Я когда-то сказал тебе: Tu sei mi fortuna o sventura. Возможно, плохое везение

лучше никакого. Может, теперь ты знаешь, почему я это сказал.

И Марио, не оглядываясь, зашагал прочь.

Ничего не видя вокруг, Томми побрел в трейлер. Тупая боль, поселившаяся

внутри, была хуже слез. В темноте он наткнулся на что-то и услышал голос

матери:

– Это ты, Томми? Так поздно? Где ты был?

– Обсуждал сезон с… с Сантелли. Забыл про время.

– Ложись спать… Отца не разбуди.

Томми разделся и лег. Слишком вымуштрованный для слез, он даже не понял, что

хочет плакать. Стрелки мерно отсчитывали час за часом, и незадолго до

рассвета Томми услышал рев мотора и скрежет. Трейлер Сантелли отправлялся в

путь. Отвернувшись к стене, Томми зарылся лицом в свою старую подушку и

ощутил отчаяние, которое не смогли бы излить никакие рыдания. Невозможно

так жить! Даже смерть не избавит от этой тупой выматывающей боли! И все же

Томми знал, что, когда настанет утро, он поднимется и займется привычными

рутинными делами – как всегда. Такова жизнь. Но внутренние часы уже начали

отсчитывать время ожидания, которое овладело теперь всем его существом. В

пятнадцать лет Томми выучил один из тяжелейших уроков жизни, поджидающих

молодых и наивных. Отчаяние, как и любовь, не оставляет видимых следов – его

не видят даже те, кто, казалось бы, знает нас лучше всех. Отчаяние, как и

любовь, существует в своем собственном времени, вне часов и календарей – в

бесконечном ритме растущей боли и ожидания. Томми чувствовал, что настоящей

жизни у него не будет – пока он не вернется домой в Калифорнию. К Сантелли и

Марио.

Отец звонил сообщить о времени прибытия автобуса, но, когда Томми вышел на

станции, никто его не встречал. На какой-то момент он решил, что Сантелли

посчитали его достаточно взрослым, чтобы самому добраться до дома. А потом, в

толпе, Томми увидел Марио. Тот, как всегда в уличной одежде, выглядел темным, худым, сутулым и неаккуратным – совсем не похожим на себя.

– Привет.

– Здравствуй, Марио.

– Давай свой чемодан. Как доехал?

– Так себе. Дети ревели всю ночь. И девушка все норовила полюбезничать… а

может, ей просто надо было чье-то плечо, чтобы на нем поспать.

Марио ухмыльнулся, и Томми впервые за несколько минут увидел его прежнего.

– Да ты сердцеед.

– Как сказал отец, это профессиональное.

У Марио был новый автомобиль – элегантный темно-серый «Кадиллак» лет

четырех-пяти.

– Ого… классная машина.

Открыв дверцу, Марио запихнул чемодан внутрь.

– Повезло осенью. Все свободные деньги в нее вбухал. Старый «Крайслер» на

части рассыпался, вот и взял эту по дешевке у одного парня из школы.

– Восемь цилиндров или двенадцать?

– Без понятия. Главное, что ездит хорошо и не ломается, а до остального мне нет

дела. Если интересно, загляни как-нибудь под капот. Осторожно, пальцы, –

Марио захлопнул дверцу. – Слушай, Том, я ответил твоему отцу, когда тот звонил.

Просто рядом оказался. Я сказал Люсии, что ты приедешь завтра.

– Зачем?

Марио, не глядя на него, возился с коробкой передач.

– В прошлом году ты хотел посмотреть мое жилище. Подумал, что мы могли бы

там заночевать. Но если ты против, я позвоню домой и скажу, что вышла

путаница…

У Томми словно гора с плеч упала.

– Не дури. Я вовсе не против.

Марио жил в большом ветхом старом доме, разделенном на комнаты и маленькие

квартирки. Его комната была на третьем этаже – большая и почти пустая. Голый

деревянный пол блестел полировкой, к одной из стен крепился балетный станок.

Из мебели, помимо стола и металлической кровати, имелся только шкаф с

множеством толстых книг. Томми знал, что Марио много читает в дороге, но то

были журналы: с книгой он парня не видел ни разу. Пока Марио вешал куртки в

шкаф, Томми подошел рассмотреть книги: большинство оказалось о балете. Он

взял одну, с заголовком «Атлетизм в древности», пролистнул. На страницах было

много рисунков музейного вида: вазы, блюда, статуи, большая часть которых

изображала обнаженных мужчин – бегущих, метающих копье, преодолевающих

барьеры. Пожав плечами, Томми поставил книгу на место.

В одежном шкафу он заметил одежду, непохожую на ту, что обычно носил

Марио.

– Эдди Кено, – пояснил парень. – Придет позже. Сядь куда-нибудь, ладно?

Стульев в комнате не было, и Томми опустился на постель. Марио же вытащил

из-под кровати коврик и устроился на нем, сбросив, как делали все Сантелли в

помещении, обувь.

– Кто такой Кено?

– Познакомился с ним в балетной школе. Я живу здесь зимой, а он живет с

родителями и шатается по округе в компании фанатов научной фантастики.

Хранит здесь кое-какие вещи, плюс я пускаю его сюда, если ему приспичит кого-

нибудь привести. А летом, пока я на гастролях, он перебирается сюда. Друг с

другом мы видимся нечасто, зато квартира под присмотром. Во время войны

здесь было довольно паршиво, светомаскировка и все такое… – Марио кивнул на

толстые тяжелые гардины. – Иногда воздушные тревоги… Но ничего не

случилось.

– У нас тоже такое было, когда мы жили во Флориде. Повсюду гомонили о

подводных лодках, но все ограничилось учениями. Как прошла осень?

– Неплохо. Мы с Анжело заключили контракт на шесть недель в Сиэтле. И Лисс

работала с нами.

– Лисс? Я думал…

– Долгая история. Соренсон потребовал, чтобы мы взяли в номер девушку, и Клео

Фортунати нашла нам одну, Линду Слейд. А за неделю до открытия она упала в

сетку и сломала коленную чашечку, и искать замену было некогда. Анжело

отправил Лисс телеграмму, она села на ближайший поезд, оставила Дэйви с

Люсией, отрепетировала с нами три дня – и вуаля. Дэйв Рензо страшно бесился, но было уже открытие, и он не мог ничего поделать. Классно провели время.

Другой такой, как Лисс, не найти.

Томми ощутил странную нелогичную ревность и тут же устыдился. Ставить

Марио в вину несколько недель, проведенных с любимой сестрой? Глупости. А

парень выудил из потертого бумажника газетную вырезку и развернул ее. Там

был снимок их троих под заголовком «Потрясающий успех Летающих Сантелли в

шоу Соренсона». Заметку Марио прочел вслух: «Ведущий вольтижер Марио

Сантелли, его ловитор Анжело и его сестра Элисса бесстрашно и элегантно

продемонстрировали пассаж и прочие воздушные номера».

– Без тройного?

– С побегом Лисс вышла такая суматоха, что мне как-то не хотелось.

Марио сложил вырезку и спрятал обратно.

– А как другие члены семьи? – поинтересовался Томми.

– Неплохо, кроме Стел. По-прежнему бродит тенью.

– Стелла? Что с ней случилось?

Марио, поколебавшись, все-таки ответил:

– Ладно, ты тоже член семьи, имеешь право знать. Джонни заделал ей ребенка и, вместо того чтобы бежать за обручальным кольцом, отвел ее к доктору. А тот

оказался жуликом.

– Вот черт…

– Хорошо, что у Лисс был номер Джонни, – мрачно сказал Марио. – А наш дорогой

многоуважаемый дедуля Гарднер!

Парень треснул кулаком о пол.

– Когда Стел залетела, они выступали в Вашингтоне. Джок помчался к дедушке, и

тот все оплатил. Сказал, мол, негоже Джонни портить себе жизнь связью с

какой-то ярмарочной шлюшкой. Шлюшкой! – Марио сверкнул глазами. – Да

цирковые девушки куда приличнее городских! Стел же не из пальца этого

ребенка высосала! В общем, доктор, разумеется, оказался мошенником: приличные не будут рисковать лицензией. Короче говоря, Джок решился отвезти

Стел в больницу, только когда она оказалась чуть ли не при смерти. И к этому

времени он сообразил, наконец, насколько все серьезно. Стел была в таком

состоянии, что больнице пришлось доложить полиции, все завертелось… Это

была заварушка года.

– Надо же…

Томми трудно было поверить, что Джонни на такое способен.

– Угадай, кто вступился и все разрулил?

– Папаша Тони?

– Бог с тобой! Он бы парня на куски разодрал, и Джонни об этом знал. Дядя

Анжело, вот кто. Одолжил им денег – оплатил больничные счета из своего

кармана – а потом сел с Джонни в коридоре и внушил ему страх Господень. В

буквальном смысле – вызвал священника, и тот обручил Джонни и Стел прямо в

больнице. Потом он забрал их домой, отдал им свою комнату – ну, ту большую

угловую, где он жил когда-то с Терри – и ни разу не проговорился Люсии, каким

подонком оказался ее сынишка. Сочинил, будто бы они были женаты весь сезон, а Стел упала и потеряла ребенка. Так что и ты помалкивай, ладно?

– Бедняжка, – пробормотал Томми. – Как она сейчас?

– Так себе. Выглядит, конечно, ужасно – весит фунтов восемьдесят. У нее было

заражение крови. Если бы не какое-то чудо-лекарство, не выкарабкалась бы.

– Джонни надо было с самого начала на ней жениться, ну, или не трогать, –

сказал Томми. – Мне все равно, что он твой брат, но поступил он гадко.

– Ну, я и не спорю, но мне его все-таки жаль. Анжело рассказывал, что когда он

понял, насколько Стелле плохо, то ревел, как дитя. Да и не стоит его сильно

винить… если учесть, мнение Лу насчет обзаведения детьми. Может, он думал, что оказывает Стел услугу – в смысле, не заставляет ее быть хорошей

католической девочкой…

Снаружи раздались шаги, и кто-то позвал:

– Мэтт?

– А вот и Эдди.

Марио открыл двери, впуская коренастого парня лет двадцати в узких синих

джинсах и тяжелом красном свитере. У парня были полные детские губы и

короткие курчавые, почти ненатурально черные волосы.

– Вот он какой, этот знаменитый Томми, – протянул он высоким сладкозвучным

тенором и взял Томми за руку. – Как дела? Мэтт столько про тебя рассказывал.

Отпустив ладонь Томми, Эдди подтолкнул Марио локтем.

– Буч, конечно, но тааакой хорошенький! Вот что ты здесь скрывал, Мэтт?

– Хватит ломать комедию, Эдди. И не лезь не в свое дело.

– О, Томми, мы же все равно будем друзьями, надеюсь.

К вящему изумлению Томми Эдди состроил ему глазки, снова взял его за руку и с

энтузиазмом сжал. Томми удивленно смотрел на него, никак не реагируя на

рукопожатие. Вокруг Кено витала аура, которую Томми обычно ассоциировал с

пьяными, хотя Эдди был несомненно трезв как стеклышко.

– Познакомишь его с мальчиками, Мэтт?

– Очень сомневаюсь, – откликнулся Марио.

– Сколько тебе лет, Томми? – спросил Кено.

– Шестнадцать, – Томми накинул себе несколько месяцев.

Кено присвистнул.

– Малолетка – и какой! Не знал я, что ты западаешь на цыпляток, Мэтт!

– Слушай, черт тебя подери…

– Зато хороший предлог не водить его по барам. Но представь, его первое

большое плавание…

– Эдди, заткнись. Я не шатаюсь по округе, когда работаю.

– Зря ты позволяешь семье держать себя на привязи, – серьезно сказал Эдди. –

Это очень плохо для психики и личности. Мой психоаналитик говорил…

– Сказал бы я, что ты можешь сделать со своим психоаналитиком!

– Он совершенно не в моем вкусе, дорогой, – пробормотал Кено.

– Давай я сам позабочусь о своей психике и личности, ладно? Я люблю свою

работу и свою семью.

– А они тебя любят? Или хорошего мальчика, которого ты для них изображаешь?

Марио дернул плечами.

– Все, Эдди, серьезно, хватит. У меня нет времени для всей этой психологической

чуши. Ты сам все рассказываешь матери и бабушке?

Пренебрежительно поморщившись, Кено наклонился к Томми и заговорщицки

произнес:

– Не разделяешь комплексы старины Марио? Похоже, у тебя есть все, что нужно.

А если он этого не ценит…

Его рука вкрадчиво легла Томми на плечо.

– Эдди, прекрати, не трать силы… Он не понимает твоих сигналов, он вообще не

на этой волне. Сядь и расскажи, что нового. Хочешь выпить?

– Джин есть? Или только твое любимое кьянти?

– Прости, только кьянти. Остатки джина ты выпил в прошлый раз.

– Нет уволь, я лучше наглотаюсь красных чернил.

Эдди сел в изножье кровати рядом с Томми, нешуточно к нему прильнув. Каждую

сказанную фразу он дополнял жестами – ладони у него были квадратные, с

красивым маникюром. Несмотря на плотное мускулистое сложение и заметную

щетину на подбородке, Кено, похоже, пытался вести себя – Томми жестко это

себе обозначил – подчеркнуто женственно. Такие манеры беспокоили Томми, всколыхнув в нем старые тревоги.

– Мэтт, я совсем забыл тебе рассказать. Барт Ридер наконец получил хорошую

роль!

– Барт? В ночном клубе? Кабаре?

– Нет, нет, дорогой, самую настоящую роль в самом настоящем фильме. И не в

массовке. Хорошую роль с Луизой Ланарт. Говорят, ему пришлось переспать с

Джонни Мак… ну, ты знаешь, о ком я… чтобы ее получить. Но сниматься с

Ланарт…

Марио присвистнул.

– Барт собрался играть героя-любовника? То еще будет зрелище!

– Но он все-таки актер, что бы о нем не говорили. И ты знал его куда лучше, чем я.

– Ну не скажи, – защищался Марио. – Он просто много ошивался в студии. Танцор

из него не ахти, но акробатом он был хорошим.

Кено многозначительно щелкнул языком.

– Я это себе представляю. Держу пари, в трико он был симпатяшкой.

– Поверь на слово, – хохотнул Марио.

– Тебе лучше знать.

Марио, отвернувшись, снова засмеялся. А потом впился в Кено взглядом.

– К твоему сведению, Барт много водился со мной, потому что я достойно

держался на публике. Не жеманничал направо и налево, и он мог показываться

со мной в приличных местах, не выдавая себя. Господи помилуй, Эдди, ты же не

ревнуешь?

– А должен?

Томми с неожиданной вспышкой ревности узнал имя. Барт Ридер. В вестернах и

приключенческих фильмах он обычно играл злодеев и второстепенных

персонажей. Похоже, в этой части света съемка в кино была не таким уж

великим делом.

Эдди вздохнул.

– Если что, мы всегда можем сказать, что с ним знакомы.

– Откуда ты вообще об этом знаешь? – спросил Марио.

– Вчера вечером заглянул в «Круглый Квартал». Там все об этом судачат. И Барт

там был, отмечал. Спрашивал о тебе.

Марио качнул головой.

– Забирай мою долю Ридера, я только рад буду. Я жесть не люблю, а у него были

кое-какие странные идеи.

– Хоть намекни, – попросил Кено.

– Не при ребенке. Но тебе бы не понравилось, это я точно говорю.

– О да, – Кено как-то странно улыбнулся. – Ты-то знаешь, что мне нравится.

И вдруг он подскочил с кровати, всплеснув руками.

– Боже, у меня занятие после обеда! Я просто не могу снова его пропустить! До

встречи, Томми.

Кено схватил свитер и был таков.

– Развлекайтесь, детки… Подумайте о дядюшке Эдди вечером.

Хлопнула дверь, и Марио, встретив любопытствующий взгляд Томми, пожал

плечами.

– Какой-то он чудной.

– Не без этого.

– Он выглядит… – Томми замолчал, не в силах подобрать слово, и Марио пришел

на помощь.

– Он жеманничает. Да. Это игра на публику. Он вполне мог бы вести себя… по-

мужски, как я. Он просто храбрее и… наверное, более честен.

– Может, и так, но как бы тебе понравилось, если бы я начал изображать из себя

такое?

– Я бы сломал тебе шею. Впрочем, Анжело бы меня опередил. Он тебе

понравился?

– Более или менее. Только он ведет себя так, будто ты ему принадлежишь.

– А ты как думаешь?

Встретив его тяжелый пристальный взгляд, Томми начал было закипать, но

быстро взял себя в руки.

– Зря ты так. Если ты решил привезти меня сюда только для того, чтобы показать

своего нового бой-френда…

– Да нет же. Ой, я ему принадлежал – точнее он меня позаимствовал – пару-

тройку лет назад. Ничего серьезного. Он просто был человеком, с которым

можно поговорить, с которым не надо скрываться и лгать. Хотя говорит, в

основном, Кено, а меня ты знаешь.

– Ага. Хотя иногда ты заставляешь меня хотеть, чтобы я тебя не знал.

Марио запер дверь, потом повернулся и протянул руки. Томми, дрожа, прижался

к нему. Марио поцеловал его и пробормотал ему в губы:

– Повтори, Везунчик. Повтори.

И снова отчаянная одинокая зима осталась позади. Изнутри вскипало странное

чувство защищенности. Оно ширилось, прогоняя пустоту, заполняя Томми от

макушки до пяток – островок надежности, на котором строилась сейчас его

жизнь. Рядом с Марио Томми вновь обрел себя.

– Скучал по мне? – осмелился он спросить.

– Нет, конечно. У меня тут целый кордебалет взад-вперед шастал, не было

времени простыни сменить… Парень, а ты как думаешь? Почему я даже

написать тебе не решился, даже рождественскую открытку прислать?

Марио снова поцеловал его, сильно, до боли. А через секунду снова улыбался, и

напряженные складки вокруг его рта разгладились. Он погладил Томми по

подбородку.

– Ты начал бриться! Мне уже лучше. Я больше не соблазняю безбородого юнца.

Ты знаешь, какое слово было для этого у греков.

Томми, не убирая голову с плеча Марио, возразил:

– Я всю жизнь слышу, что у греков было слово для того или сего, но так и не

узнал, для чего именно.

Марио хихикнул.

– Веришь или нет, но у них действительно было для этого слово. Причем они

единственные, у кого это слово можно было произнести в приличном обществе.

Им полагалось иметь бой-френдов и любить их… такие отношения уважали.

– Ты шутишь!

– Ничуть. Я когда-нибудь покажу тебе книжку. Они посвящали своим мальчикам

стихи и все такое, и никто не возражал. Люди считали это нормальным.

Пошарив немного в книжном шкафу, Марио пожал плечами, выпрямился и

процитировал по памяти:

– Любовь и дружба принимают свою чистейшую форму в отношениях между

мужчинами. В Спарте каждому достойному мальчику полагалось иметь зрелого

любовника, который был ему наставником и образцом мужественности. Чувства

эти зажигали в каждом юноше добродетель и храбрость, возбуждали в нем

желание показать свою доблесть и отвагу. Оба скорее бы умерли, чем выставили

себя в недостойном свете в глазах друг друга.

Он улыбнулся.

– Аристотель. Может, ты слышал о нем на уроке истории, но держу пари, что

этому вас на уроках не учили.

Томми покачал головой. В груди стало горячо до боли. Он всегда знал об этом, чувствовал где-то глубоко внутри: Марио взрастил в нем все самое лучшее – силу, храбрость – научил его выкладываться чуть больше, чем на все сто.

– Правда, – прошептал он. – Чистая правда.

– Да. Вот только не в нашем месте и не в наше время. Том, хочешь выпить? Сейчас

ведь не сезон, сейчас можно. Чисто символически. Мне хотелось бы… чтобы ты

со мной выпил.

Внутри разливалась знакомая податливая истома.

– Конечно, как скажешь.

Марио достал бутылку с полки.

– Обычное красное вино. Такое же, как Люсия подает к обеду. Больше я ничего и

в рот не беру. Единственный раз, когда я дорвался до крепкого, кончился

тюрьмой. Когда-нибудь я расскажу тебе об этом.

Он церемонно разлил вино в маленькие стаканы, протянул один Томми, и

некоторое время они молча смотрели друг на друга.

– Ну, – выговорил Марио почти шепотом. – За что пьем? За нас? За хороший

сезон? За то, для чего у греков было слово?

Он дурачился, пытаясь скрыть эмоции, но в глазах его читалась знакомая

нежность. Томми ощутил, будто его – хотя и ласково – выворачивают наизнанку, и усмехнулся, стараясь прогнать это чувство.

– Я придумал. Как насчет «Оставлять чувства внизу»?

Они со смехом выпили вино, и Марио взял у Томми стакан.

– Знаешь, иногда я просто не могу понять логику некоторых людей. Особенно

Анжело. Джонни и Стел попадают в переделку, Стел едва не умирает, и какая

первая реакция Анжело? Притащить к ним священника и уладить все так, чтобы

они жили долго и счастливо. И вот мы, ты и я, никому не создаем проблем, счастливее многих… А если бы Анжело об этом узнал, то прибил бы нас до

полусмерти и не успокоился бы, пока я не загремел в тюрьму, а ты – в интернат.

Ты видишь здесь логику?

– Даже не пытаюсь, – откликнулся Томми, забрал у Марио стакан и поставил его

на кровать.

Но стакан упал на пол и тихо перекатывался туда-сюда, пока, наконец, не замер, никем не замеченный.

Chapter 10

ГЛАВА 21

В дом Сантелли Марио и Томми вошли после полудня. Коридоры пустовали.

Марио помог Томми разложить вещи в привычной уже комнате, а потом они

спустились в зал.

Там их встретил знакомый запах – лака, металла и пыли – и Томми ощутил, что он

снова дома. Раскачивающиеся трапеции бросали на пол слабые тени. Анжело, стоявший у подножия аппарата, развернулся и махнул рукой. Сбрасывая обувь, Томми заметил, что мужчина держит веревки лонжи. Лисс на мостике

застегивала кожаный ремень на поясе. Одетая в потертое трико, с

заплетенными волосами, одной рукой она держалась за стропу, а другой, нахмурившись от напряжения, сражалась с пряжкой. Рядом с Лисс стояла

невысокая темноволосая женщина. Томми не узнавал ее, пока она не

повернулась, но Марио, пораженно прищурившись, крикнул:

– Люсия, что ты опять задумала?

Та засмеялась.

– Не могу удержаться! Я старый цирковой конь, услышавший свою музыку…

Томми встретил?

– Конечно, вот он, со мной.

Люсия заметила его и помахала. Махнув в ответ, Томми вдруг вспомнил, что для

всей семьи его автобус только что приехал, и прошлой ночи как бы не

существовало.

Черт побери, и почему это должно быть именно так?

Впрочем, здесь, в зале, мысль эта только вспыхнула и тут же погасла.

Томми осмотрелся. В ловиторке раскачивалась Барбара. Трапеция была

оборудована специальной рамой, которую в качестве опоры для ног

использовали женщины-гимнастки и начинающие. Внизу Джонни, одетый в

рабочие брюки, грубо обрезанные над коленями, считал:

– Раз, два, три… вот так, немного выше… Эй, Лисс, готова?

Лисс дернула за веревку лонжи.

– Слишком туго. Давит. Мне обязательно ее надевать?

– Да, – резко отозвался Анжело. – Твой вчерашний расчет никуда не годился, и

ты это знаешь. Кстати, раньше лонжа тебе подходила. Ты что, картошку фри

горстями глотала? Или снова в положении?

– Да нет же! – завопила Лисс, перекрикивая неодобрительное бормотание

Люсии. – Просто Джонни подгонял ее под Барбару! Мне она не нужна, не хочу!

Мэтт, ну скажи ему, что я никогда ее не носила!

Анжело прислонился к опоре аппарата.

– Котенок, ты будешь носить ее в любом случае, когда я не ловлю тебя сам. И до

тех пор, пока я не скажу ее снять. Иначе можешь сразу спускаться.

– Слышу, слышу, – крикнула Люсия, развернула Лисс и быстро затянула на ней

ремень.

Марио засмеялся.

– Тебе хорошо хихикать! – разозлилась Лисс. – Сам-то никогда не носил лонжу!

– Милая, – примирительно сказал Марио, – ты же хочешь сохранить красивые

руки и ноги. А то будешь вся в ожогах, как я.

Томми подошел к Джонни.

– Что тут творится?

– А на что похоже? – Джонни на минуту отвлекся от Барбары. – Если повезет, через пару сезонов у нас будет чисто женский номер. Давай, Лисс, чего ты

ждешь?

Девушка, резко посерьезнев, взяла у Люсии перекладину. Все замолчали. Лисс

сошла с мостика, аккуратно раскачалась, на обратном каче повисла на согнутых

коленях и скользнула к Барбаре. Девочка поймала ее, хоть и слегка неуклюже, и

Джонни крикнул:

– В следующий раз жди, пока она снимет тебя с перекладины, Лисс… ты все

равно хватаешься! Барби, сильнее сгибай локти, а то плечо повредишь! Хорошо, Анжело, спускай.

Пока Анжело ослаблял веревки, позволяя Лисс медленно опуститься в сетку, позади Томми раздался голос:

– Эй, ты со мной в этом году не общаешься?

Томми развернулся: на него смотрела Стелла. Он протянул ей руку, но девушка

шагнула вперед и обняла его. Стелла выглядела похудевшей, вокруг губ ее

обозначились морщинки, которых не было в прошлом году. Она казалась такой

хрупкой, что Томми даже обнимал ее с опаской.

– Марио говорил, ты была больна.

Ее улыбка поблекла.

– Да. Подгадила Джонни прямо посреди сезона, – Стелла замялась. – Он, наверное, уже рассказал, что мы поженились?

Томми кивнул.

Ты подгадила Джонни? Да какого черта! Скорее, это он тебе подгадил, но ладно.

Вслух Томми ничего не сказал.

– Теперь ты здорова, Стел?

– Более или менее. Доктор сказал, со следующей недели можно возвращаться к

работе, если буду нормально себя чувствовать.