Текст книги "Трапеция (ЛП)"

Автор книги: Мэрион Зиммер Брэдли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 46 страниц)

снятые трико.

– Сигарету?

– Спасибо, у меня свои. Те, что любите вы с Мэттом, напоминают мне леденцы от

кашля, – натянуто ухмыльнулся Анжело. – Помнишь, как я впервые предложил

тебе сигарету, а ты прочел мне лекцию, почему спортсмены не должны курить?

Томми тоже засмеялся.

– Господи, каким я был занудой.

Через минуту Анжело сказал:

– Том, мы все очень обрадовались, когда ты решил снова работать с Мэттом. Это

здорово, что ты вернул его на путь истинный. Он был буйным мальчишкой… вечно

попадал в неприятности, вылетел из колледжа.

Томми без остановки щелкал зажигалкой, но, когда она, наконец, сработала, задул язычок огня.

– Он все это мне рассказывал.

– Мне просто интересно, – нахмурился Анжело, – сколько именно он тебе

рассказал. А теперь ты его ловишь. Том, насколько ты связан этим

партнерством?

– Мы многое разделяем, – бесцветно сказал Томми. – Как и в те времена, когда ты

был с нами. Я вложил свои сбережения в новое оборудование, но это окупается, потому что Мэтт привлекает публику.

– Я не о деньгах, Томми. Я спрашиваю, сколько себя ты в это вкладываешь? Мне

невыносимо смотреть, как сильно вы зависите друг от друга…

Он запнулся, и Томми, вспомнив прошлый раз, понял, что Анжело ходит вокруг да

около какой-то темы, которую не желает поднимать.

Что он видел? Что он мог увидеть?

Ничего, совершенно ничего. И все-таки Томми хотелось закричать ему в лицо:

«Черт побери, Анжело, я знаю, что ты пытаешься выяснить, мой ответ – да, и

пошел ты!»

Но искренняя любовь и уважение заставили Томми смолчать. Он проговорил:

– Разумеется, мы зависим друг от друга. Как всякие вольтижер и ловитор.

– Ты не ответил на вопрос.

– Нет, и не собираюсь. Послушай, Анжело, я не хочу тебе грубить, но ты больше

не в номере. Ты ушел, ты сам так захотел, и теперь у тебя своя жизнь, а у нас –

своя. Тебе не кажется, что это зависит от меня и Мэтта – как организовывать

наш номер?

– Справедливо, – признал Анжело. – Это не мое дело. Но ты был хорошим

вольтижером, а теперь он звезда, а ты его ловишь. Мне больно видеть, как ты

жертвуешь собой…

– Жертвую? Я ловлю лучшего в мире вольтижера! И все, что я делаю, я делаю по

собственной воле!

– Не заговаривай мне зубы! – Анжело ударил кулаком по подлокотнику. –

Признайся уже, что ты просто…

Он осекся, подскочил и принялся мерить комнату шагами. На момент Томми

показалось, что Анжело просто уйдет, будучи не в силах договорить. Он знал, что тот собирался выкрикнуть: «Ты просто влюбился в него». И если бы Анжело

мог понять… С внезапной смутной надеждой Томми открыл было рот, но Анжело

снова повернулся к нему.

– Наверное, мне все же придется это сказать. Я не в курсе, говорил ли тебе Мэтт.

Но… но зная то, что я знаю о нем я…Возможно, я что-то неправильно понял.

– Ты не сообщишь мне ничего нового, – сказал Томми, удивляясь, как твердо

прозвучал голос. – Мне тоже интересно, Анжело. Ты говоришь, будто знаешь. Но

действительно ли ты понимаешь, почему у меня с Мэттом все так сложилось?

– Я старался убедить себя, что просто не так понял, ragazzo.

Старое детское обращение немного разрядило обстановку. Анжело называл так

их всех без разбора, когда они были мальчиками.

– Тогда постарайся понять. Мэтт и я… мы нужны друг другу. Мне обязательно

продолжать? Может, остановимся на этом?

Анжело покраснел до корней волос. Стараясь скрыть смущение, он бросил

окурок в пепельницу, сделанную в форме штата Калифорния, и принялся его

растирать.

– Я все время забываю, какой ты еще ребенок. Слушай, двое взрослых мужчин не

должны…

Томми ощутил, как его самого бросило в жар.

– Анжело, ради Бога, я служил четыре года! Не надо объяснять мне про пчелок и

цветочки!

– В том и дело, что надо! – огрызнулся Анжело. – Нет, слушай, Том. Я знаю, что ты

боготворил его, когда был ребенком. Я думал, ты перерастешь. Большинство

перерастают. Некоторое время я не был уверен в Мэтте, но потом он нашел

хорошую девушку, женился, обзавелся дочкой. Я не верил, я никогда не верил в

ту грязь, которой поливал вас Коу Вэйленд… Я твердил себе, что он просто

завистливый пьяница. Даже после того, что я сейчас видел внизу…

Что он мог увидеть? Ничего, что нельзя было бы объяснить. Томми обнаружил, что забыл дышать, и перевел дух.

– Да мы… просто дурака валяли.

Лицо Анжело прояснилось. Он готов был поверить в то, во что хотел.

Он поверит, и многолетняя ложь продолжится. Мысль об этом вызвала у Томми

такое отвращение, что его чуть не стошнило. Он просто не мог стоять и

продолжать лгать Анжело в глаза.

– Прости, если тебе такое не по нраву, Анжело. Но у нас с Мэттом это давно. Ты

как-то пытался выяснить, почему мы расстались. Что ж, мы попали в черный

список. Вэйленд кое-что увидел и рассказал, мы знали, что слухи повредят

номеру и семье… а это слишком многое значило для Мэтта. Лионель Фортунати

предложил вытащить его при условии, что мы разбежимся. Наверное, выбор

Мэтта казался тогда правильным, только нифига он был не правильный. Он чуть

не угробил нас обоих.

Томми повысил голос, пытаясь достучаться до Анжело, заставить его понять.

– Он все те годы бродяжничал… Ты не знаешь, через что мы прошли. И я не имею

права тебе говорить. Есть вещи, о которых он не рассказывал мне и вряд ли

расскажет даже священнику на исповеди. Я нашел его в грязном балагане в

Техасе… боже, даже говорить об этом не могу. Ты не представляешь… – он

сглотнул. – Ты верно сказал, что я вернул его на путь истинный.

Анжело неверяще покачал головой.

– Если за это пришлось заплатить такую цену, лучше бы ты этого не делал. Он

этого не стоит.

Гнев поднялся в груди Томми, как торнадо. Он вскочил, чувствуя невыносимую

горечь.

– А ты бы предпочел видеть нас на самом дне, правда? Ты завидуешь, черт

возьми… завидуешь, потому что у меня и Мэтта есть то, чего никогда не было у

тебя! Ты летал просто из любви к отцу… и обнаружил, что не можешь работать

без него! Через неделю после его смерти ты сбежал прямо посреди сезона, оставив Летающих Сантелли мучиться с Коу Вэйлендом! Потому что ты просто не

мог смотреть, как мы с Мэттом продолжаем работать вместе, летать, любить

друг друга…

Анжело стал белый как простыня.

– Закрой рот, – выдавил он. – Заткнись, пока я тебя не убил…

– Да Бога ради, заткнитесь оба! – сказал Марио.

Трудно было сказать, сколько он простоял вот так, держась за косяк, словно

лишь сомкнутые пальцы позволяли ему оставаться на ногах. Он все еще был в

потемневших от пота трико, голый до пояса, с полотенцем на плечах. Синяк

придавал лицу перекошенный комический вид.

– Вас на зимней квартире Старра слышно!

– Я виноват в этой отвратительной ситуации, – повернулся к нему Анжело. – Я

решил, будто тебе можно доверить ребенка… ты… ты подлый извращенец, мерзкий педик!

Марио вошел в комнату.

– Раз уж мы перешли на такой язык, не стоит превращать всю семью в свидетелей

нашей беседы.

Он закрыл дверь и запер ее. Анжело молча смотрел.

– Теперь я вижу, зачем нужны замки, – проговорил он. – Наверное, мне стоит

восхититься твоим благоразумием. Ты явно поумнел с того раза, как копы в Сан-

Франциско взяли тебя за совращение шестнадцатилетнего мальчика.

Щека Марио дернулась.

– Чтобы окончательно прояснить дело, можешь добавить, что мне самому едва

исполнилось семнадцать, когда я совершил это так называемое преступление…

– Ты имеешь в виду последний раз, когда тебя на этом поймали.

Марио закрыл лицо рукой и фыркнул.

– Ну да, – сказал Анжело. – Очень смешно.

– Может, это не было бы таким смешным, но я знал, что ты когда-нибудь

расскажешь Томми. Так что решил тебя опередить и рассказал все сам. Давно.

– И после этого он от тебя не сбежал?

– Думаю, он научился у Папаши Тони не только натягивать тросы. А еще чему-

нибудь вроде «живи и давай жить другим». Очень жаль, что Папаша так и не

смог научить этому тебя.

– Не трогай Папашу! – взорвался Анжело. – Он был слишком терпимым! Зря он не

дал мне тогда отлупить тебя до полусмерти!

Марио грустно улыбнулся.

– Считаешь, трепка бы что-то изменила?

– Она могла бы научить тебя, что есть вещи, с которыми нельзя мириться. А мы

доверили тебе Томми!

– Проклятье, Анжело… – не выдержал Томми, но Марио знаком велел ему

замолчать.

– Нет, Томми, это мое дело. Анжело, если ты считаешь, что я его совратил, тебя

ничего не переубедит, но подумай головой! Раз уж шестнадцать лет жизни с

родителями не сделали из Томми гетеросексуала, как за пару сезонов со мной он

мог стать геем? И он провел четыре года в армии – вдали от моего якобы

разлагающего влияния. Анжело, ради Бога, если к тебе пристанет мужчина, ты

что, сам тут же сделаешься голубым?

Анжело презрительно улыбнулся.

– Единственный гей, который ко мне пристал, распрощался с тремя зубами, поверь на слово.

– Ну вот, – пожал плечами Марио. – Томми был достаточно взрослым, чтобы

отправить меня по известному адресу, и он бы так и сделал, если бы захотел. Мы

с Томом партнеры. А остальное, Анжело, тебя не касается!

– Это всех касается! Том просто мальчишка…

– Анжело, послушай, – перебил Томми, – ты говоришь так, словно это все вина

Мэтта, а я вообще ни сном ни духом. Не случилось ничего такого, чего бы я сам не

хотел.

Он тяжело сглотнул, вспоминая слова, которые выкрикнул Марио в детском

порыве отчаяния:

Если мне достаточно лет, чтобы рисковать шеей на сорокафутовой высоте, то я уж

наверняка достаточно взрослый, чтобы решать, с кем мне спать!

– Если ты сделаешь предложение женщине, и она тебя отошьет, ты что, ее

изнасилуешь? Я знал, на что иду…

Анжело скривился.

– Боже, только не надо подробностей!

– Ты сам поднял эту тему.

Томми гневно шагнул к Анжело и с отстраненным изумлением заметил, как тот

отшатнулся. До этого момента Томми не осознавал, каким большим и опасным

выглядит – злой, широкоплечий, решительный. Он был сильнее большинства

людей, сильнее Марио, сильнее даже Анжело, который всю жизнь казался ему

взрослым, огромным и неуязвимым.

Анжело взял пепельницу и сел, вертя ее в руках.

– Мэтт, это приличный дом. Здесь живут дети.

– Насколько я помню, он всегда таким был. А теперь один из этих детей мой. И

что с того?

– Я видел тебя с Томми. В зале…

Марио слабо хмыкнул.

– Анжело, ты идиот! Из-за этого весь сыр-бор? Мы все с детства привыкли друг

друга целовать. Разве ты не видел, как Джонни сграбастал меня на днях?

Господи Всемогущий, Анжело, сколько раз мы с тобой…

Анжело поморщился.

– Сейчас не самый лучший момент мне об этом напоминать!

– Но черт побери, в этом и дело! Я нисколько не изменился! Я все тот же человек, каким ты знал меня… да с самого рождения!

Анжело покачал головой. Томми вспомнил, как Анжело нес его из больницы на

руках, в то время как Марио, охваченный страхом и чувством вины, в тех же

обстоятельствах даже не позволил ему на себя опереться. И Анжело с

полдесятка раз прилюдно его целовал, на что Марио, разумеется, не

осмеливался. Они всегда были так осторожны, так осмотрительны.

Как хорошо мы лгали. Как долго.

Продолжая качать головой, Анжело сказал:

– Не усложняй мне жизнь, Мэтт. Обещай, что под крышей этого дома ничего

такого не будет. В противном случае мне придется попросить Томми искать

новое жилье.

– Эй, – сказал Томми, но теперь пришла очередь Марио в гневе надвигаться на

Анжело.

– Что обещать? Не дать Клэю застать нас в постели? Не приставать к его

приятелям в зале? Если ты об этом, то это оскорбление, и лучше бы тебе забрать

свои слова обратно, пока я не загнал их в твою грязную глотку вместе с зубами!

Для меня это то же самое, что для тебя – взять Тессу в тот публичный дом, куда

ты ходишь! Это наша личная жизнь! Чего ты ждешь? Нам что, расселиться?

Анжело быстро глянул на единственную кровать и отвернулся. Потом сказал, не

зная, куда девать глаза.

– Для начала было бы неплохо.

– Ты свихнулся? Собираешься запереть нас по разным комнатам и патрулировать

коридоры по ночам? Или хочешь, чтобы мы уходили из дома и искали темный

переулок?

Анжело явно жал воротник, лицо его потемнело от прилива крови.

– Нам обязательно вдаваться в детали? Ты понимаешь, о чем я.

– Нет, не понимаю. Не понимаю, глуп ты, зол или чертовски наивен. Почему бы

тебе просто не порадоваться, что мы с Томми достаточно взрослые и

сообразительные, чтобы вести себя прилично, и на этом успокоиться?

Анжело снова скривился, но Марио не дал ему времени заговорить.

– А теперь заруби себе на носу. Пункт первый. Если Томми уйдет, уйду и я. Это не

обсуждается. Он мой партнер. Выставляешь его, выставляй и меня и забудь о

моем существовании. А потом можешь как угодно объяснять Джонни и Стелле, да и всем остальным тоже, что Летающие Сантелли снова мертвы, и это ты убил

их, как чуть не сделал в прошлый раз!

– Мэтт, это нечестно…

– Еще как честно! – воскликнул Марио.

Томми видел, что он вгоняет себя в один из прежних приступов ярости.

– А насколько ты честен со мной и Томми? Или раз мы геи, то к нам больше нельзя

относиться, как к людям? Пункт второй. По закону мне принадлежит треть дома.

– Парень, никто ведь не спорит…

– Ты спорил. Ты собрался выставить моего партнера из моего дома. Я знаю, что

дом нельзя было продавать, пока Nonna жива. Но она умерла, упокой Господь ее

душу, и ситуация изменилась. Так что остановись и подумай, что делаешь.

Насколько я понимаю, в тридцатых годах ты, Папаша и Джо получили во

владение равные доли. В своем завещании Папаша оставил свою треть мне, или

тебе об этом не известно? Потому что он знал, что я всегда присмотрю за

Люсией. Лисс вышла замуж, а Джонни… он не хотел полагаться на Джонни. Так

что треть дома моя. Весь его я не выкуплю, но треть содержать смогу. И я так и

сделаю, если мне придется. Или хочешь попробовать выкупить мою долю?

Томми, прежде слишком ошарашенный, чтобы говорить, обрел, наконец, дар речи.

– Нет, Мэтт. Нет, Анжело. Это вовсе не обязательно… Я могу найти место, где

жить…

– Не без меня. Это не личное, Том, это рабочий вопрос. Мы партнеры, и этот дом и

аппарат… если Анжело сможет заставить меня покинуть дом, то заставит и

отказаться от фамилии, а я ей на жизнь зарабатываю.

– Мэтт, – тяжеловесно сказал Анжело. – Если ты блефуешь…

– Думаешь, я блефую? Тогда завтра утром здесь будут юрист и риэлтор. Если вы

с Джо собираетесь объединиться и выкупить мою часть, я вам мешать не стану.

Но сами будете объяснять Люсии, почему дом, служивший пяти поколениям

Сантелли, вдруг сделался слишком тесен, чтобы вместить ее сына и его

партнера…

– Прекрати! – мучительно выпалил Анжело и сбился на итальянский. – Dio, мальчик, ты думаешь, семья для меня – пустой звук? Все, что я сделал…

Он сглотнул, напряг губы и с усилием перешел обратно на английский.

– Мы всегда говорили, что всякий, кто участвует в номере, становится членом

семьи. Я не имею права тебя выставлять, а если бы и имел, то не стал бы делить

дом. Он все эти годы был домом Люсии, и она моя единственная сестра. Но чего

ты ждешь от меня, Мэтт? Что я скажу, будто одобряю это… это…

Он не мог подобрать слово.

– Я ничего от тебя не жду, – сказал Марио. – Ты узнал обо мне и Томе только

сейчас. Это ничего тебе не говорит? Можешь быть уверенным, мы не попадем в

желтую прессу и не оскандалимся!

Анжело посмотрел на Томми так, будто увидел его впервые. После заметной

паузы он спросил:

– Сколько это продолжается, Том? Нет, Мэтт, молчи… я спросил его, а не тебя.

Я втянул нас в это. И теперь нам обоим приходится с этим жить.

– С первого сезона у Ламбета, когда я начал регулярно работать в номере. Когда

мне исполнилось пятнадцать.

Анжело словно прирос к полу.

– Gesù a Maria… Я бы не поверил…

«Вздор, – подумал Томми. – Он рыскает вокруг не первый год». А вслух сказал:

– Что ж, теперь ты знаешь. И если я не говорил тебе раньше, то не потому, что

стыдился. Просто знал, что тебя это огорчит. И оказался прав.

Анжело долго молчал, потом дернул плечом.

– Ebbene… ладно, ладно. Вы оба теперь взрослые. Я умываю руки…

Он побрел было к двери, но остановился, развернулся, прошел мимо Томми и взял

Марио за плечи.

– Нет, мальчик, – сказал он по-итальянски, – я так не могу… Я христианин, католик, я не могу закрыть на это глаза… Ты же сын моей единственной сестры, мой крестник…

Он резко перешел на английский.

– У меня есть обязательства. Мэтт, это смертный грех… ты знаешь об этом, верно? Я… не знаю, что тебе сказать. Если я приглашу к нам отца Бадзини, ты

поговоришь с ним? Хотя бы просто поговоришь?

Марио ответил по-итальянски – что-то насчет того, куда может отправляться

отец Бадзини, выражение было слишком идиоматичным для понимания – и

Анжело посмотрел так, словно Марио его ударил.

– Прости, Анжело. Нет. Скажи отцу, пусть не тратит время и силы. Я не кающийся

грешник. Я вообще не считаю себя грешником.

– Вот почему ты не ходил на исповедь на Пасху…

– Верно. Я знаю, что твоя проклятая церковь считает это смертным грехом. Но

грехом было бы и обещать, что я исправлюсь, потому что я не собираюсь

исправляться. Я уже пытался, и ты знаешь, чем все закончилось.

– Мэтт, это убьет Люсию…

– Люсии не навредит то, чего она не знает. Если ты, конечно, не считаешь, что

должен спасти свою бессмертную душу и ей рассказать.

На лице Анжело отразился ужас.

– Сказать такое женщине? Своей сестре? Но что почувствует Люсия, когда

узнает, что ты оказался вне Церкви Христовой…

– Если она до сих пор этого не знает, то она глупее, чем я думаю. Я же развелся

со Сью-Линн.

Лицо его было упрямое.

– Ebbene, – сказал Анжело. – Я не произнесу больше ни слова. Я умываю руки.

Он посмотрел на них с отвращением.

– Скажу только, что очень рад, что Папаша не дожил до этого дня. Он любил вас

обоих, и это разбило бы ему сердце…

И вдруг Томми снова разозлился.

– В тебе нет и капли достоинства, Анжело? С чего ты взял, что он не знал?

– Я знаю, как мой отец…

– Ничерта ты не знаешь! – напустился на него Томми в такой ярости, что сейчас с

удовольствием бы свернул Анжело шею. – Папаша Тони знал! Он никогда не

говорил, поддерживает нас или нет, но в любой момент мог положить этому

конец, просто не продлив мой контракт! Да он мог бы не позволить нам жить в

одной комнате, в конце концов!

– Я тебе не верю!

Марио воззрился на Анжело глазами полными слез.

– Конечно, ты же скорее поверишь, что мы оба пали так низко, что позволяем себе

врать о таких вещах! Ты, ублюдок, посмел укорять меня памятью о Папаше! Ты

читаешь нам проповеди, что ж, я тоже прочел бы тебе одну… кто сам без греха, пусть первым бросит камень. Ты говоришь о разбитом сердце Папаши? Я бы

скорее умер, чем огорчил его, – слезы заструились по его лицу. – Думаешь, ты

любил его больше, чем я? Он был в сто раз лучшим человеком, чем ты, Анжело…

Убирайся отсюда, а не то я спущу тебя с лестницы, проклятый лицемер! И

попробуй хоть раз еще упомянуть имя Папаши таким тоном, и я убью тебя… убью

голыми руками! Пошел вон! Выметайся!

Анжело дернул ручку, но дверь была заперта. Томми, поднявшись, отпер замок, и

Анжело ушел, не оглядываясь. Томми запер за ним дверь. Марио упал на

кровать, его тонкое тело так содрогалось от рыданий, что, казалось, он

рассыплется на куски от горя. Не желая смотреть на его слезы, Томми

отвернулся. Он знал, что и сам беспричинно надеялся на чудо. Он так любил и

восхищался Анжело, ожидал, что тот поймет, посмотрит на них прежними

глазами.

Томми считал, что давным-давно избавился от всех иллюзий, но сейчас, стоя

возле дверей и держась за ручку, почувствовал, как что-то внутри хрустнуло и

рассыпалось. Анжело не был суперчеловеком. Он оказался ханжой, нетерпимым

фанатиком, который рвался разрушить все, что не вписывалось в его

представления.

Это был горький конец хорошей дружбы, и Томми знал, что это конец. Он никогда

не осознавал, как дорога ему приязнь Анжело, пока не почувствовал, что ее

больше нет. Ему казалось, будто земля ушла из-под ног. Марио все еще

всхлипывал на кровати. Томми подошел и сел рядом, зная, что еще только

начинает осознавать боль.

– Я мог бы стерпеть все, – выдавил Марио, – если бы он не заговорил про Папашу.

Черт… у меня снова кровь из носа… загадил всю простынь. Люсия будет в

ярости.

– Возьми. Откинь голову. Я принесу еще льда.

Но Марио вцепился ему в руку.

– Я уже говорил когда-то. Что надо стать такой командой, чтобы никто не захотел

разлучить нас, что бы ни случилось. И теперь мы сделали это, у нас снова есть

тройное… Я думал, что худшее позади. Почему это случилось именно сейчас, сейчас, когда все наладилось! Такое ощущение, что наш успех стал для него

последней каплей. Том, он правда завидует? Так завидует, что хочет уничтожить

нас, раз сам не может стать частью того, чем сделались мы?

Марио словно прочитал его мысль.

А ты бы предпочел видеть нас на самом дне, Анжело? Предпочел, чтобы мы

умерли, а не продолжали летать, влюбленные в свое дело и друг в друга…

Было ли это правдой?

– Я не знаю, Мэтт. Видит Бог, я не знаю.

– Вот и все, что у нас осталось, Везунчик.

– Я не принес тебе особенного везения, да? – горько сказал Томми.

Марио сел и посмотрел на него. Лицо его выглядело жутко: под глазом темнел

синяк, на губах, носу и подбородке запекалась кровь.

– Ты все везение, которое у меня есть, – сказал он. – Возможно, плохое везение

лучше, чем никакого.

ГЛАВА 14

Никому из них не хватило духу появиться на семейном ужине. Никакие

количества мыла, воды и льда не смогли привести лицо Марио хотя бы в подобие

порядка, и Томми знал, что того больше беспокоят следы слез, чем синяки. Томми

и сам не хотел сталкиваться с заботой Люсии, враждебностью Анжело и

лишними вопросами. Возвращая поднос из-под льда в кухню, он сказал Люсии, что они поужинают в городе и приедут поздно.

Поев в придорожном кафе, Томми и Марио долго колесили по округе, не желая

возвращаться. Они не говорили о том, что занимало их умы. Они вообще почти не

говорили. В поисках некоторого облегчения Томми разгонялся на трассе, и

Марио, понимая его чувства, не протестовал, но через некоторое время все же

произнес просительным тоном:

– Послушай, парень, нам сейчас только штрафа не хватает.

Томми неохотно снизил скорость.

В конце концов они добрались до маленького бара, куда возил их Барт в первую

встречу. Томми так и не смог смириться с тусовками местных геев, но им по

большому счету некуда было податься. Только здесь можно было не бояться

выдать себя нечаянным словом или прикосновением. И как бы прилично они себя

не вели, в обычных барах считалось за данность, что мужчины приходят сюда в

поисках женского общества. Двое, довольные компанией друг друга, выглядели

подозрительно.

А теперь им был заказан даже собственный дом. Анжело уж позаботится, чтобы

они не общались с остальными, как прежде. А если они будут держаться

обособленно, это тоже превратится в источник неприятностей. Как только они

сели за угловой столик, Марио заявил:

– Я бы сейчас напился до бесчувствия.

Томми ощутил первые знаки приближения былых приливов гнева и вины. Может, и правда стоило позволить Марио забыться?

Я позабочусь о нем, прослежу, чтобы он никуда не влез.

Но такой способ решения проблем мог очень легко закрепиться. Томми вспомнил

услышанную от Барта статистику суицидов среди гомосексуалов – цифры, наверняка тесно связанные с алкоголем и наркотиками.

– И признаешь, что Анжело победил?

– Ну нет.

Они медленно прихлебывали пиво. После двух кружек Марио заявил, что еще

одна порция – и его стошнит, и переключился на имбирный эль. На что Томми

сказал, что его стошнило бы уже после первого стакана этой дряни. Вечером

буднего дня в баре было довольно малолюдно: несколько пар и трое-четверо

одиночек – и никто не пытался подсесть к Томми и Марио. Вернувшись из

туалета, Томми заметил, что синяк под глазом Марио продолжает расти и

темнеть.

Опускаясь на стул, он заметил:

– С этим глазом ты выглядишь, как головорез, Мэтт. Настоящий гангстер.

Ответная улыбка слишком походила на гримасу.

– Тут все, наверное, думают, что тебе в кайф меня избивать.

Несколько недель назад Томми даже не понял бы, что он имеет в виду. А теперь

ощутил, как кровь приливает к щекам, и порадовался, что в баре темно, и Марио

не видит, как он покраснел. Несколько раз, проявляя ничем не обоснованную

жестокость, Марио как будто в самом деле получал некое извращенное

удовольствие – только причинял он не боль, а унижение. Томми сомневался, что

этого хватает, чтобы назвать Марио в прямом смысле садистом, но все же теперь

порой гадал, нет ли у него склонностей в этом направлении. Правда, обсудить

эту тему было нельзя, так что Томми не стал на ней зацикливаться.

В машине по дороге домой Марио сказал:

– Слушай, надо все-таки поговорить. Сейчас Анжело нам ничего не сделает. Он

не будет выкупать мою часть дома и нас выселять. Но все-таки я бы не стал

надеяться, что он выпустил пар и успокоился. Он не такой, как Джонни или

Папаша. Он затаил злость.

Было ли это только совпадением, что Анжело откладывал свою атаку до того

момента, когда Марио, убедившись в Томми как в ловиторе, вернул себе тройное

и уверенность? Анжело давно их подозревал, и знание о его подозрениях еще в

первом сезоне принудило их к жестокой скрытности, которая едва не разрушила

их отношения. Был ли в устроенной им сцене элемент настоящей зависти?

Томми поделился этим вопросом вслух, и Марио сказал:

– Не знаю, как это могло получиться. Я не раз умолял его вернуться в номер.

Черт, я люблю… любил его, он меня вырастил. Я просил его остаться со мной.

Так какой смысл сейчас завидовать?

Принял ли бы Анжело такую любовь? Была ли его зависть подсознательной, в

которой он не мог признаться даже себе? Тогда дела были еще хуже. Если бы

Анжело осознавал, что его гнев основан на зависти, то постыдился бы поднимать

шум… Но если он твердо убедил себя, что испытываемая им неприязнь – это

моральное отвращение, то мог наворотить бед, которым не предвиделось конца.

В конце концов Томми сказал:

– А надо ли волноваться? Что Анжело может нам сделать? Оклеветать нас в

полиции? Вряд ли. Да и не будет он огорчать Люсию.

– Так или иначе, – подытожил Марио, – скоро мы об этом узнаем.

Самый худший момент для Томми настал, когда рано утром он вошел в столовую и

застал Анжело, Люсию и Тессу за завтраком. Люсия дружелюбно пожелала ему

доброго утра, то же, чуть помедлив, сделал Анжело. Сама идея о том, чтобы

лишь ради Люсии поддерживать иллюзию всеобщего благополучия, казалась

Томми отвратительной, и он спросил себя, зачем это делает. Люсия не была ему

матерью, он не был ей обязан в этом смысле. А потом понял, что с той минуты, как

Папаша Тони впервые обозначил его место здесь, Люсия неизменно его

приветствовала. И вместе с привязанностью к Марио к нему переходили

определенные семейные обязанности. Это была одна из них.

– Лу, Анжело, доброе утро, – пробормотал он и пошел в кухню делать кофе.

Вошла Стелла с Сюзи. Сложив салфетку, она подоткнула ее девочке за воротник

и спросила:

– Где вы шатались прошлой ночью? Мы с Джонни ждали до двух часов.

– Ездили в город выпить, – ответил Томми.

Хмурясь, он размазывал масло по тосту. Анжело говорил, что не расскажет

Люсии, но почувствовал ли он себя обязанным поделиться с Джонни и Стеллой, и

если так, какова будет их реакция? Однако Стелла, решительно отодвинувшая

сахарницу, прежде чем Сюзи смогла положить вторую ложку в свои хлопья, улыбалась так же дружелюбно.

– Потом мы, наконец, поняли, что вы решили целую ночь развлекаться, и легли

спать. Но Джонни надо поговорить с вами до десяти. Пожелай бабушке доброго

утра, Сюзи.

– Доброе утро, nonna Лулу. Доброе утро, дядя Анжело. Доброе утро, дядя Томми.

Доброе утро…

– Достаточно, Сюзи, – велела Стелла.

– Но я еще не поздоровалась с Тессой…

– Ешь хлопья, Сюзи… мы тебя поняли. Люсия, в Техасе есть продюсер…

– Доброе утро, Бэббу, – прощебетала Сюзи, и не успел Томми поднять голову от

тарелки, как изумленный возглас Люсии дал ему понять, что в дверях появился

Марио.

Глаз и скула его сияли всеми цветами радуги.

– Madre di… Мэтт, как это ты?

– Неправильно упал в сетку, Лу. Не беспокойся.

– Бэббу, тебя кто-то стукнул? Ты врезался в дверь? Мамочка говорила, что, когда

у человека синяк под глазом, он говорит, что врезался в дверь. Только мамочка

сказала, что обычно это значит, что человек врезался в кулак. Как можно

врезаться в кулак? Кулак ведь внизу, а не наверху, как глаз.

– «Врезаться в кулак», Люси, обозначает, что тебя кто-то ударил. Но меня никто

не бил. Я неловко упал и ударился лицом об колено.

– Это было чертовски глупо, – чирикнула Сюзи.

Шок Люсии, вызванный лицом сына, переключился на словарный запас внучки.

– Сюзан Элисса Гарднер! Вот видите, мужчины, что бывает, когда вы не следите

за языком! Не смей хихикать, Тесса! Если она решит, будто ты думаешь, что это

мило…

– Но так говорит мамочка, – заспорила Сюзи. – Она сказала так, когда Бэббу…

– Неважно, Сюзи, – перебила Стелла.

– Если она никогда не скажет ничего хуже, – заметил Анжело, – мы можем

считать себя счастливцами. Тесса, бери сумку и берет. Тебе придется

возвращаться домой на автобусе… я допоздна задержусь в студии.

– Ненавижу, когда она ездит на автобусе, – заволновалась Люсия. – Мало ли что

может случиться. Может, Стелла или Мэтт смогут ее забрать? Та часть города

совсем не такая, какой была в школьные годы Лисс.

– Я ее заберу, – вызвался Марио.

– Подождешь Мэтта, Тесса, и за ворота не выходи. И не ошивайся на углу. Ты еще

не готова?

– Минутку, папа. У меня коса расплелась. Заплетешь, Лулу?

Люсия посмотрела на волосы девочки.

– Лента ослабла… нет, порвалась. Беги в мою комнату, там на подносе на комоде

есть ленты.

– Ради Бога, – взорвался Анжело, – а без нее никак?

– Я получу выговор за неряшливость, – хмуро сказала Тесса. – Сестра Мэри

Вероника очень злится.

С воплем «Я быстро!» она помчалась к дверям и влетела в Джонни.

– Приятно слышать, как Тесса в кои-то веки шумит, – добродушно ухмыльнулся

тот. – А то шмыгает по дому, как послушница! Наверное, Сюзи хорошо на нее

влияет. Эй, что у тебя с лицом, Мэтт? Слушай, я искал тебя вчера вечером. А

теперь приходится вылезать из постели безбожно рано, потому что мне хоть

убейся надо до десяти связаться с этим парнем. Он большой продюсер в Техасе, делает крупное цирковое шоу для детей-инвалидов и видел по телевизору

«Полеты во сне». Он хочет, чтобы мы поставили для него живое представление и

потом поговорили об этом для телевидения. Как тебе такое, Мэтт?

– Не могу я говорить по телевидению!

– Говорить, в основном, буду я, – успокоил его Джонни. – А тебе надо будет

только сидеть и выглядеть красивым.

– С таким лицом? И я не дурак, чтобы тащиться на поезде восемнадцать часов до

Далласа!

– Забыл сказать, нам оплатят все расходы, в том числе билеты на самолет. Денег

это особых не принесет… по паре сотен на брата, но реклама выйдет хорошая.