Текст книги "!Фантастика 2024-4". Компиляция. Книги 1-16 (СИ)"

Автор книги: Лариса Петровичева

Соавторы: Вадим Проскурин,Анатолий Бочаров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 257 (всего у книги 316 страниц)

Он протянул руку и дотронулся до затылка Эрика. Это было жуткое, призрачное ощущение – словно смерть прикоснулась. Когда Тобби опустил руку, Эрик невольно вздохнул с облегчением.

– После взрыва в лаборатории я приехал в больницу и убедительно попросил медикусов взять у вас кровь и сделать особую вытяжку, – продолжал Тобби. – А потом, уже на следующий день вколол ее себе. Как видите, результат не заставил себя долго ждать. Впечатляющий результат, скажу честно. Я на такое и не рассчитывал.

Он помолчал, должно быть, оценивая произведенное впечатление. Оно, надо сказать, было значительным – Эрик ошарашенно смотрел на Тобби, не в силах отвести взгляда, и в голове у него крутилась одна мысль: «Кто бы мог подумать, Господи, кто бы мог подумать…» Не нужно было делать ничего особенного, не ломать голову, не крушить жизнь Брюн, в конце концов – вся сила была просто в крови Белого Змея, которую пропустили через перегонный аппарат.

Все оказалось просто. Куда уж проще.

– Только и всего? – спросил Эрик. Тобби грустно усмехнулся.

– Только и всего. Знаете, раз уж у нас пока есть время, которое мы проводим в ожидании вашего брата, то потратьте это время с пользой.

Альберт уехал сразу же после завтрака. Эрик до сих пор не мог ужиться с мыслью о том, что легкомысленный гуляка и повеса – сотрудник службы безопасности короны. К тому же, очень профессиональный – маскировался столько лет, и Эрик ничего не заподозрил. Думал, что брату по-прежнему нужна его забота и опека.

– И что пойдет мне на пользу? – поинтересовался Эрик. Тобби задумчиво нагнулся, сорвал травинку и принялся механически разделять ее на волокна. Один из лебедей на пруду забил крыльями по воде, изогнул шею и издал громкий торжествующий клекот.

– Проведите это время с Брюн, – посоветовал Тобби. Он сделал паузу и добавил: – Знаете, если бы я больше был с Аурикой, то, возможно, все было бы иначе. Совсем иначе. Если уж мы любим, то должны быть с теми, кого любим.

Эрик и передать не мог, насколько странно и чужеродно звучали слова о любви из уст живого мертвеца. И в то же время в них было что-то настолько трогательное и наполненное искреннего страдания, что он произнес:

– Вы еще встретитесь с ней. Когда все закончится – встретитесь.

Тобби печально улыбнулся.

– Думаете? Я рассчитывал, что увижу хоть краешек другого мира, когда упаду в реку.

– Увидели? – спросил Эрик, уже понимая, каким будет ответ.

Тобби отрицательно качнул головой.

– Нет. Не увидел. Тьма и больше ничего. Нас в конце ждет только тьма, друг мой. Так что проведите больше времени с любимыми, пока с нами свет.

Пожалуй, в том, что касается тьмы и света, Тобби разбирался получше прочих. Эрик имел все основания верить ему в этом вопросе.

– Я не хотел бы копаться в ваших воспоминаниях, – сказал Эрик после того, как возникшая пауза стала неудобной. – Но все же… Почему вы решили, что за смертью вашей жены стоит именно королева Аврения?

Тобби промолчал.

– Лезу не в свое дело? – спросил Эрик. Бывший министр отрицательно мотнул головой.

– Мы в одной лодке, господин Эверхарт. Какое уж тут не свое дело… Незадолго до смерти Аурики я очень сильно поругался с ее величеством, – Тобби прищурился, и спокойное выражение его лица вдруг резко сменилось на неприятную жестокую гримасу. – Видите ли, Аурике никогда не нравилось, что я убийца именем короны. И, когда она забеременела, я решил, что пришло время для перемен.

Эрик уже примерно представлял, что будет дальше. Разумеется, королева не была в восторге от того, что Тобби осмелился своевольничать.

– Я отказался выполнять задание. Сказал, что вообще уйду в отставку и уеду, – продолжал Тобби. Морщина, которая легла по его переносице, была глубокой, словно шрам. – Аврения взбеленилась, орала на весь дворец. А потом вдруг успокоилась и сказала, что научит меня подчиняться и знать свое место. Что и у нее есть средства.

Тобби прикрыл глаза, и его лицо нервно дрогнуло, словно он в очередной раз пытался удержать свое горе и никак не мог с ним справиться.

– Аурики не стало через неделю, – едва слышно проговорил он. – Поехала к медикусу, я отдал ей свой самоходный экипаж. Я был в министерстве, готовился к переговорам, пришел Игорь, мой помощник, и сказал, что артефакт в экипаже взорвался. Погиб водитель, и Аурика погибла.

Тобби откинулся на спинку скамейки и умолк. Королева Аврения заставила строптивца подчиняться, отобрав у него самое дорогое. Но что, если Альберт прав, и Аврения здесь – всего лишь элемент головоломки, а не тот, кто ее собирает?

– Кто еще мог знать о том, что вы с королевой на ножах? – поинтересовался Эрик. Тобби равнодушно стряхнул лохмотья травинки с колена, растер зеленый сок по пальцам.

– Да все знали. В тот вечер она голосила, как сумасшедшая, – промолвил он. – Эрик, ну вы же понимаете, что я профессионал. Я обдумал все варианты. Именно Аврения хотела меня проучить и заставить слушаться. Аурика была помехой для ее воли, вот и устранили помеху…

Тобби осекся, словно ему стало трудно дышать.

– А если устранить хотят Аврению? – продолжал наседать Эрик. – Руками неутешного вдовца, который будет мстить даже с того света?

– Ваш брат сказал то же самое, – сухо произнес Тобби.

– Вам не жалко Марселлин? Юная девушка, еще ребенок.

Среди деревьев мелькнуло светлое платье, и к пруду вышла Брюн. Эрик невольно залюбовался ею – тоненькая, легкая, она была похожа на фею. Тобби поймал направление его взгляда и посоветовал:

– Я бы на вашем месте размышлял не о том, кто сядет на трон Хаомы. И не о судьбе Марселлин. А о том, как удержать то, что у вас пока есть.

Эрик прекрасно понимал его правоту. Не стоило тратить время на таких, как Лютеция, на сожаления о прошлом и мысли о том, чего уже не исправить.

Брюн подошла к скамье – Тобби тотчас же поднялся, уступая ей место, и произнес:

– Мой свет уже погас, господин Эверхарт. А ваш еще горит. Позаботьтесь о нем, пока можете.

Когда Тобби скрылся из виду, решив, должно быть, коротать время в другом месте за чем-то более интересным, чем беседа с Эриком, Брюн сказала:

– Это просто невероятно, Эрик. То, что ты сделал – невероятно.

В груди потеплело, а сердце застучало быстрее – похвала Брюн неожиданно обрадовала Эрика. Он смущенно улыбнулся и ответил:

– В принципе, ничего особенного. Просто переключение работы некротических полей по заданной схеме с учетом… – Эрик осекся и произнес: – Извини, это, должно быть, совсем неинтересно.

Брюн ободряюще улыбнулась.

– Мне просто сложно это понять, – сказала она. – Я же не знаю этих вещей.

«Зато мы оба знаем, насколько жизнь хрупкая штука, – подумал Эрик, – и как легко ее можно оборвать. Нужно лишь желание перерезать тоненькую ниточку».

– Когда все это кончится, – неожиданно для самого себя произнес Эрик, – давай поедем к твоим родителям.

Брюн самым натуральным образом шарахнулась в сторону, будто слова Эрика испугали и задели ее сильнее пощечины.

– Это еще зачем? – прошептала она. Ее голос дрожал, казалось, Брюн готова расплакаться. Эрик с грустью подумал, что она до сих пор не ждет от него ничего хорошего – хотя согласилась вернуться в Геренхаус, хотя испытывала к Эрику вполне теплые чувства.

Он вспомнил их поцелуй на конспиративной квартире Альберта. Вспомнил, какой податливой и нежной, какой открытой была Брюн.

Снова кольнуло сердце.

– Затем, что так полагается, – сказал Эрик максимально серьезно. Поднявшись со скамейки, он опустился перед Брюн на одно колено и произнес: – Если я собираюсь взять девушку в жены, то должен просить согласия у ее родителей.

Брюн смотрела на него с ужасом, непониманием и надеждой. Ее рука в руках Эрика была маленькой и хрупкой – сожми сильнее и сломаешь.

– Ты можешь подумать, что я тороплю события, – продолжал Эрик, – но мне кажется, что медлить и рассуждать незачем, когда надо действовать и принимать решения. Пока свет горит для нас обоих. Брюн, ты станешь моей женой?

Брюн негромко ахнула и тотчас же зажала рот ладонью. В ее глазах Эрик увидел блеснувшие слезы. Девушкам ведь полагается плакать, когда им делают предложение.

– Брюн? – окликнул Эрик. – Я понимаю, что вся наша ситуация как минимум сложная. Но я бы хотел, чтоб ты вышла за меня замуж. Я не обещаю тебе луну с неба, но сделаю все, чтоб ты была счастливой.

Брюн молчала еще с минуту, потом ее губы дрогнули, и Эрик услышал негромкое «Да».

– Да, – повторила Брюн уже более четко. – Да, я согласна.

Эрику вдруг стало легко-легко, словно груз тяготивших его забот куда-то исчез с его плеч, оставив только головокружение. Они поднялись, Эрик обнял Брюн и, когда она уткнулась лицом в его грудь, подумал, что наконец-то все сделал правильно. Наконец-то все шло так, как нужно.

– Я тебя люблю, слышишь? – негромко произнес он те слова, которых никому не говорил уже много-много лет. – Наверно, с первого вечера в Геренхаусе.

Брюн тихонько всхлипнула, и Эрику казалось, что он слышит, как стучит ее сердце: быстро-быстро, словно хочет вырваться и убежать.

Ее лицо и губы были солеными от слез. Эрик целовал Брюн, понимая, что его поиски счастья – долгие, мучительные, наполненные сомнениями и болью – наконец-то закончены там, где он и не ожидал.

Все наконец-то было правильным.

Это и был свет.

* * *

Магофонический аппарат работал исправно. Подключенный к нему транслятор выдавал на специальное стекло передовицы столичных газет. Эрик, стоявший за пультом управления, переводил рычаги в нужные положения, и страницы перелистывались. Казалось, газета парит в воздухе – протяни руку и дотронешься до гладкой белой бумаги, размажешь свежую краску.

– Вот, самая первая статья, – Тобби, устало сидевший в кресле, указал на газетный лист.

На передовице было несколько дагерротипических снимков, объединенных в общую иллюстрацию. Развороченный взрывом самоходный экипаж, медикусы в белых балахонах, которые грузили в карету скорой помощи носилки с небрежно прикрытым тканью человеческим телом – и врезкой портрет самого Тобби, еще не вдовца, утонувшего в собственном горе, а самоуверенного, дерзкого, молодого.

«Нет больше этого человека, – подумал Эрик. – Нет и никогда не будет».

Тобби прищурился и прочел вслух.

«На Королевской набережной сегодня ровно в полдень произошел взрыв самоходного экипажа. По данным полиции, двигательный артефакт еще на этапе создания получил конструкционные дефекты…», – Тобби усмехнулся и сказал: – То есть, я бы не проверил экипаж при покупке и не работал бы с ним потом.

Эрик пожал плечами. Бог весть – может, это и на самом деле был страшный несчастный случай?

Он думал о работе со спокойной отстраненностью. Все его мысли сейчас занимала Брюн. Они расстались полчаса назад, и Эрик до сих пор чувствовал тепло ее руки. Он был искренне счастлив, и ему на какой-то миг даже стало стыдно быть настолько счастливым.

– «Водитель и пассажирка, госпожа Аурика Тобби, погибли на месте. Госпожа Аурика была женой министра инквизиции Дерека Тобби, поэтому полиция предполагает возможность теракта», – прочел Тобби и каким-то нервным жестом дотронулся до правого века, украшенного старым шрамом.

– По-моему, это правильно, – произнес Эрик. – Это ведь ваш экипаж, а не вашей жены. Вполне возможно, хотели убрать именно вас. У вас ведь есть враги?

По лицу бывшего министра пробежала тень.

– Великое множество, – признался он, и это нисколько не удивило Эрика. Странно было бы, если бы у такого человека, как Тобби, обнаружились бы друзья.

Впрочем, друзья-то как раз были, напомнил себе Эрик. Усатый Маркус, который, рискуя карьерой и головой, организовал операцию спасения и прикрытия.

– Почему это не может быть один из ваших врагов? – продолжал Эрик. – Хотели расквитаться с вами, а получилось… – он замялся. – Ну, то, что получилось.

Некоторое время Тобби молчал.

– Я думал об этом, – нехотя признался он. – Но согласитесь, если бы хотели убрать меня, то обязательно повторили бы попытку. И я сейчас не имел бы удовольствия разговаривать с вами.

Эрик внимательно посмотрел на него. По-прежнему в одежде Альберта, которая была ему велика, измученный и больной, Тобби казался маленьким, слабым – и страшным. «Лучше бы я его не воскрешал, – внезапно подумал Эрик. – Лучше бы он умер окончательно».

– А таких попыток больше не было? – спросил он, понимая, что у него, должно быть, сейчас очень глупый вид. Тобби отрицательно мотнул головой.

– Нет. Не было.

Эрик снова перевел рычажок, и на стекле появилась новая газета. На сей раз печальная статья была на третьей странице – рассказ о похоронах Аурики. На снимке Эрик увидел Тобби – растерянного настолько, что он казался вытряхнутым из жизни и не понимающим, где находится. Под руку его поддерживал давешний усач, и без этой поддержки Тобби не смог бы идти.

– Кто это? – спросил Эрик. Что-то подсказывало ему, что сейчас очень нужно прикинуться дурачком.

– Это Маркус Хелленберт, – объяснил Тобби. – Мой товарищ и заместитель. Полагаю, сейчас его назначат министром. А что?

Эрик невозмутимо улыбнулся.

– Ничего, – сказал Эрик, но Тобби сразу же смерил его мрачным взглядом и произнес:

– Нет. Если вы думаете, что Маркус…

– Я ничего такого не думаю… – начал было Эрик, но Тобби оборвал его:

– Нет.

Это прозвучало почти жалко – Тобби, лишенный всего – карьеры, жизни, всего, что делало его самим собой, не хотел потерять еще и друга. И это очень не понравилось Эрику. Очень. Он и сам не мог объяснить, что именно его настораживает, но чувство тревоги было нервным и зудящим.

На кону было министерское кресло. Эрик отлично понимал, что люди убивают и за меньшее. Организовать взрыв, прекрасно зная характер Тобби и то, что он обязательно станет мстить за жену, а потом, когда дело неминуемо придет к казни – вернуть старого друга с того света. Ни в какой политике Тобби уже ничего решать не будет, так что желанный пост однозначно останется за Хелленбертом. И совесть его будет чиста, пусть и относительно. Друга-то он спас. С того света вытащил.

– Нет, – жестко повторил Тобби. – Нет, вы неправы.

Эрик усмехнулся.

– Иногда мне кажется, Дерек, что вы читаете мои мысли, – сказал он.

– Тут нечего читать, – недовольно ответил Тобби. – У вас все на лице написано.

Он умолк, а потом добавил чуть ли не с обидой:

– Маркус мой давний друг. Он не стал бы так поступать, я его знаю.

– Хорошо, если нет, – примирительно ответил Эрик. Откуда-то издали донеслась тихая музыка – ожил старый рояль в малом зале. Должно быть, это была Брюн, кто же еще. Девушек учат играть на музыкальных инструментах, а рояль в Геренхаусе не звучал с того момента, как умерла мать Эрика и Альберта. Играть было некому. Негромкая мелодия переливалась, словно маленький ручеек, наполняла огромное здание, и в лаборатории будто бы стало светлее.

– Аурика не играла, – вдруг сказал Тобби. – У меня дома не было музыкальных инструментов. Я думал, что все это ерунда, а она не просила. Идите лучше к Брюн, Эрик. Я уже понял, как работает эта система.

«Весьма необычный способ избавиться от неприятного собеседника», – подумал Эрик, покидая лабораторию». Впрочем, Тобби можно было понять. Когда намекают на то, что лучший друг причастен к смерти жены, то тут невольно взбеленишься.

Брюн действительно играла на рояле – стояла рядом с инструментом, и Эрику казалось, что рояль счастлив. Раньше до него дотрагивались только служанки, вытиравшие пыль, он был всего лишь предметом интерьера, но пришла эта девушка, и рояль ожил, снова став самим собой. Великое это дело, быть кому-нибудь нужным. Услышав шаги Эрика, Брюн обернулась, смущенно и испуганно, словно ее застали за чем-то предосудительным.

– Я давно не слышал, как он звучит, – признался Эрик. – С самого детства, представляешь? Мама играла на нем, а потом ее не стало.

– Если хочешь, я сыграю что-нибудь еще, – предложила Брюн, но Эрику вдруг подумалось, что эта музыка должна принадлежать только ей одной. И только тогда, когда этого потребует движение души.

– У меня есть идея получше, – сказал он. – Конечно, если ты любишь бабочек.

– Бабочек? – улыбнулась Брюн. – Да, люблю. А что?

Эрик посмотрел в окно – солнечный день уже утратил жаркую яркость и стал наполняться насыщенными красками вечера. В глубине парка среди старых деревьев уже царят прохлада и сумрак.

– Самое время для небольшой прогулки, – улыбнулся Эрик. – Идем.

Он загадал, что если им никто не встретится по пути, то скоро вся эта история завершится, и финал будет хорошим. Слуги занимались делами по дому – вышколенные еще покойным отцом, они были приучены не попадаться на глаза хозяевам, если их не звали. В саду Эрик увидел маленькую фигурку садовника, который возился с розовыми кустами, но он был далеко, и Эрик решил, что это не считается.

– Куда мы идем? – заинтересованно спросила Брюн. Эрик подумал, что за фасадом приличной домашней девушки прячется легкая на подъем, активная и дерзкая искательница приключений, и это его обрадовало.

– Мы с Бертом нашли это место в детстве, – сказал Эрик. Они перешли мостик через пруд и оказались возле стены старых деревьев. Управляющий давно говорил, что эту часть парка следует вырубить, но Эрик раз за разом давал ему отказ и советовал не умничать. – Однажды отец устроил нам знатную выволочку, был вечер, и мы убежали из дома в парк.

Он вспомнил сумрачный вечер ранней осени. Ленты тумана выползали из-за стволов деревьев, превращая привычное и знакомое место во что-то таинственное и жуткое. Гувернеры и наставники всегда говорили: дети, не ходите в дальний парк! – но Эрик и Берт, не сговариваясь, направились именно туда.

– Нам хотелось, чтоб нас не нашли, – продолжал Эрик. Тропинка, петлявшая между деревьями, была чистой и ровной, хотя здесь редко кто ходил. – И мы решили, что надежно спрячемся там, где ручейки становятся болотцем.

– Здесь есть болото? – Брюн поежилась и осеклась. Вспомнила собственные слова об убийстве Эвги и, должно быть, решила, что Эрик собирается сделать то же самое. Все-таки она не доверяет ему до конца, даже приняв предложение руки и сердца.

И так будет еще долго. Эрик прекрасно это понимал.

– Есть, но мы сейчас не туда, – торопливо ответил Эрик. – Тогда мы тоже не дошли до болота. Заблудились в тумане и выбрались вот сюда…

Тропинка вывела их на небольшую тенистую поляну среди деревьев, заросшую дикой травой. Здесь, среди темных стволов и густых трав, не верилось, что стоит пройти совсем немного – и мир изменится, появится огромный дом, начиненный артефактами, а трава на газонах будет аккуратно подстрижена. Эрик помог Брюн перебраться через поваленное дерево и предложил:

– Присаживайся. Надо подождать совсем чуть-чуть.

Кажется, Брюн вздохнула с облегчением.

– Неужели ты и правда подумала, что я хочу заманить тебя в болото? – с улыбкой спросил Эрик. Брюн посмотрела на него, как на сумасшедшего.

– Разумеется, нет, – ответила она. – Просто вспомнила жен Альберта, и мне стало не по себе. И вообще… – Брюн замялась и сказала: – Я думаю о тебе намного лучше, чем ты сам о себе думаешь.

Эрик улыбнулся и благодарно сжал ее руку. Подумалось, что он вот так бы всю жизнь просидел с Брюн на этой поляне. Где-то над ними негромко защебетала птичка, и по траве на поляне пробежала невидимая волна. Это было как дуновение ветра – но теплый воздух, наполненный запахом трав и воды, был неподвижен.

– Начинается, – с затаенной радостью произнес Эрик.

Над травой задрожали мелкие золотые огоньки. Брюн ахнула, сильнее сжала руку Эрика. Огоньки медленно-медленно стали подниматься вверх, и вскоре стало ясно, что это крошечные бабочки – они разворачивали тонкие прозрачные крылышки, густо усеянные пыльцой, и, вздрагивая, неторопливо начинали полет.

Это было удивительно и красиво. Бабочки порхали над поляной, золотая пыльца с их крылышек рассыпалась в траву, окутывая поляну прозрачной дымкой, и Брюн смотрела на это зрелище с восторгом ребенка перед новогодней елкой. Эрик вспомнил, как они с братом сидели в траве, прижавшись друг к другу, глядели, как кружит стайка бабочек, и мир больше не казался им ни плохим, ни жестоким.

– Раньше стая была намного меньше, – сказал он, когда бабочки, словно повинуясь незримому сигналу, стали подниматься вверх, к кронам деревьев. – Когда мы с Бертом попали сюда, тут было всего четыре бабочки…

Он вдруг увидел себя и брата со стороны: зареванные испуганные дети зачарованно смотрят на светящихся бабочек, и на их лицах медленно высыхают потеки слез.

– Это… это невероятно, – прошептала Брюн, и Эрик увидел, что в ее глазах появился влажный блеск. – Это волшебно.

Она обернулась к Эрику и проговорила:

– Спасибо, что показал мне это.

И теперь в ее голосе не было ни страха, ни досады, ни горечи. Только любовь и благодарность.

* * *

Эрик постучал в дверь комнаты Брюн поздним вечером, когда все обитатели дома уже спали. Брюн только что вышла из ванны и, услышав стук, вдруг испугалась: мать всегда говорила, что джентльмен не должен видеть леди с растрепанными волосами.

В тот же миг она назвала себя набитой дурой. Ведь Эрик не раз видел ее и растрепанной, и несчастной, и больной. Хуже от этого не стало. Если сейчас он здесь – точно не стало.

Они несколько минут стояли на пороге, молча глядя друг на друга, и Брюн со сладким ужасом понимала, зачем он пришел. Мать сказала бы, что такие вещи порядочные люди делают только после свадьбы, но сейчас, в эту минуту, никакие правила уже не имели значения. В груди вдруг стало тесно и горячо, к щекам прилил горячечный румянец, и Брюн едва слышно промолвила:

– Я думала, ты уже спишь, – и в тот же миг поняла, что сморозила очередную глупость. Эрик только улыбнулся – мягко, почти смущенно.

– Нет, – сказал он. – Не спится что-то.

– Мне тоже, – проговорила Брюн. – Мне…

Она не успела договорить: Эрик каким-то быстрым, неуловимым движением буквально сгреб ее в объятия и, втолкнув в середину комнаты, запечатал губы поцелуем.

Это было совсем не так, как той ночью на конспиративной квартире Альберта. Сейчас рядом с Брюн был мужчина, который твердо и уверенно брал свое себе, не оставляя никаких сомнений в том, что Брюн теперь принадлежит только ему, и он никому и никогда ее не отдаст. Это была сила и воля, и Брюн послушно покорилась ей, с удивлением понимая, что наслаждается каждой минутой. Маленькая и робкая в руках большого и властного человека, она не была ни жертвой, ни рабыней, ни пленницей Белого Змея – Брюн стала тем, кого нужно любить, беречь и защищать. Брюн прильнула к Эрику всем телом, словно хотела слиться с ним в одно существо, и с такой же жадностью откликнулась на поцелуй.

Сорочка скользнула вниз по плечам, и Брюн неожиданно вздрогнула, пытаясь подхватить ее каким-то стыдливым девичьим движением. В этот миг они с Эриком будто опомнились, очнулись ото сна. Волна безумия схлынула с них, и некоторое время они молча стояли, не размыкая объятий, а потом Эрик негромко сказал:

– Прости. Со мной иногда так бывает.

– Как? – выдохнула Брюн, каким-то чутьем понимая, что именно он имеет в виду.

– Безумно, – выдохнул Эрик в ее влажные волосы за ухом. – Кровь Белого Змея иногда делает меня сумасшедшим. Все должно быть по-другому.

Он выпустил Брюн и открыл окно. В комнате сразу стало свежее – ночной ветерок принялся играть с занавеской, из сада долетели звонкие голоса цикад, и Брюн подумала, что Эрик прав. Все должно быть по-другому.

Это ведь был не сон. Сейчас ей стало жутко. По спине пробежал озноб, а сердце забилось так, словно хотело вырваться. Но грудь наливалась томительной приятной тяжестью, а в низу живота медленно, но верно нарастало тепло.

Эрик приблизился и каким-то очень нежным и трогательным жестом дотронулся до волос Брюн. От него снова пахло одеколоном с османтусом, как и в первый вечер, но сейчас этот запах не пугал и не раздражал. Эрик осторожно вытянул длинную шпильку, которой наскоро были подхвачены влажные пряди. Пропустил между пальцами кудрявые локоны.

Брюн казалось, что она сейчас взлетит.

– Тебе страшно, – негромко сказал Эрик, легонько погладив Брюн по плечам.

– Чуть-чуть, – откликнулась Брюн. – Немножко…

На этот раз в поцелуе не было ничего от недавней испепеляющей страсти и властной алчности – только нежность, покорявшая быстрее, чем сила. И, вновь отзываясь на поцелуй, Брюн подумала, что сейчас все именно так, как она всегда хотела.

Дуновение ветра скользнуло прохладным языком по разгоряченной спине. Брюн вздрогнула и почувствовала, что чужие руки осторожно опускают ее на кровать. На миг ей показалось, что она задыхается. Эрик с той же осторожностью избавил ее от сорочки и склонился над Брюн, покрывая быстрыми, почти невесомыми поцелуями шею и грудь. Брюн обхватила его за плечи, то ли стремясь оттолкнуть, то ли наоборот, желая приблизить к себе. Поцелуи из легких, почти невесомых снова стали жадными и обжигающими, Брюн услышала чей-то негромкий стон и с удивлением поняла, что он сорвался именно с ее губ, что жар в ее теле нарастает, и ей хочется большего. Не просто долгих ласк, от которых она почти теряла сознание от наслаждения – большего.

Соединиться с человеком, которого она любит. Стать с ним одним целым.

Брюн поняла только сейчас, что чувство, наполнявшее ее все это время, было именно любовью. Не благодарностью и нежностью, а чем-то выше, больше и сильнее любой благодарности и нежности.

– Да, – хриплым от желания голосом промолвила она, когда Эрик отстранился и опустил ладони на ее колени.

– Да, – сказал он.

Потом стало больно – настолько, что Брюн вскрикнула и дернулась в сторону, пытаясь вырваться из рук Эрика. Он удержал ее, негромко повторяя что-то ласковое и успокаивающее, а потом боль взорвалась яркой вспышкой и растаяла. Взгляд Эрика был темным и тяжелым, и Брюн, глядя в его глаза, видела свое отражение – оно дрогнуло и исчезло, когда Эрик одним плавным движением вошел в нее до конца.

– Все хорошо? – спросил он, улыбнувшись самыми краешками губ.

– Лучше не бывает, – откликнулась Брюн и повела бедрами, подаваясь навстречу. Она откуда-то знала, что и как надо делать. Ее вело что-то древнее, потаенное, и эта власть была сильнее Белого Змея.

Это было похоже на движение морских волн – сначала неторопливо, ласкающе, трепетно, а затем быстрее и быстрее, почти на грани, почти до боли, чтоб, едва не добравшись до пика, замедлить темп, вернувшись к прежней тихой размеренной нежности движений, объятий и поцелуев. Брюн хотела, чтоб так было всегда. Ей казалось, что Эрик чувствует каждую клеточку ее распаленного тела, сгорающего от желания в его объятиях – и она всеми силами души стремилась отдать ему всю себя, до последней капельки. Движения Эрика были то томительно неспешными, то нервными и резкими, Брюн до крови искусала губы, чтоб не кричать от мучительного наслаждения – и все-таки кричала, впиваясь пальцами в плечи Эрика, выдыхая его имя.

Это было настолько хорошо, что не могло быть правдой. И, когда в низу живота взорвался огненный шарик, а по телу пробежала сладкая судорога наслаждения, почти выбивающая дух, Брюн поняла, что это правда. И так будет всегда.

Это не сон. Это лучше любого сна.

На живот выплеснулось что-то горячее, и Эрик со стоном уткнулся влажным лбом в плечо Брюн. Несколько минут они молча лежали рядом, не разрывая объятий и стремясь продлить момент тихой нежности. Миновала буря, страсть притихла и улеглась, и остались только двое, искренне любящие друг друга.

За окном разлилась щелкающая трель ночной птицы. Эрик улыбнулся, накинул на Брюн краешек одеяла.

– У них тоже любовь, – заметил он и улыбнулся: – Вот и все, госпожа Шульц. Теперь вы моя и никуда от меня не денетесь.

– Я и не собираюсь никуда деваться, – рассмеялась Брюн. – Но и вы, господин Эверхарт, должны…

Снаружи что-то хлопнуло – звук был подозрительно похож на выстрел. Отец частенько хаживал пострелять уток у речки, Брюн и сестры иногда ходили с ним, так что ошибиться было трудно. Эрик поднялся с кровати, выглянул в окно и спустя несколько мгновений растерянно произнес:

– Дьявольщина… Там Берт.

Брюн бросилась к нему. Неужели это кто-то стрелял в Альберта? И когда он успел вернуться?

Но, высунувшись из-за Эрика, Брюн увидела, что Альберт стоит на дороге, опустив руку с пистолетом, и весь его вид говорит о том, что он только что потерпел сокрушительное поражение. Самоходный экипаж, который выехал за ворота поместья, почти исчез во мраке. Мелькнули звездочки задних огней и растаяли в ночи.

– Берт! – окликнул Эрик. – Что случилось?

Альберт только рукой махнул.

– Это Тобби! – сказал он. – Угнал мой экипаж и был таков!

Он вздохнул и устало добавил:

– Угадай, куда он сейчас направляется…

Тут и угадывать не надо было. Тобби ехал в столицу – мстить королеве Аврении даже из-за края смерти. И не остановят его ни люди Альберта, ни инквизиция, никто. Брюн вспомнила опустошенное лицо принца Патриса, и ее пробрало могильным холодом.

– Господи Боже… – опешив, пробормотал Эрик и спросил уже громче: – Как он смог тебя обойти?

Альберт обернулся, и Брюн увидела на его лице обиду на грани ярости.

– Как смог? Братишка, он обчистил твою лабораторию! – проорал Альберт и гневно топнул ногой. – Спер лучшие артефакты! И Быстрохода тоже!

Это было, как пощечина. Брюн не знала, что такое Быстроход – ей хватило выражения лица Эрика, который отошел от окна и медленно принялся одеваться.

– Прости, – сказал он каким-то чужим, мертвым голосом. – Прости, мне надо вернуться в лабораторию.

– Я с тобой, – с готовностью сказала Брюн. Платье лежало на спинке кресла и чуть ли не само прыгнуло в руки. Эрик посмотрел на нее, и в его взгляде была печаль и признательность.

– Тебе лучше отдохнуть, – тепло промолвил он. Брюн отрицательно качнула головой.

– Я твоя, господин Эверхарт, – сказала она. – А ты мой. Мы теперь всегда вместе, разве ты еще не понял?

Улыбка, озарившая лицо Эрика, была теплой и светлой. Он взял Брюн за руки и легонько прикоснулся губами к ее губам.

– Вот и хорошо, – промолвил он. – Ты не представляешь, насколько я этому рад.

* * *

– Сапсан ушел. Да, ушел… – Альберт скривился, словно у него резко заболели все зубы, нервно щелкнул пальцами. Впрочем, это было единственным, что выдало его волнение: он держался вполне спокойно и уверенно. – При нем большой набор артефактов, включая боевые.

Зеленый огонек на корпусе магофонического аппарата почти погас, чтобы спустя мгновение вновь начать наливаться пронзительно ярким светом. Жидкость в колбах деловито булькала, то поднимаясь почти до края, то снова опускаясь. Связь была хорошей.

Эрик смотрел на Альберта так, будто до сих пор не мог поверить в то, что его брат является одним из сотрудников на верхушке секретной службы. Брюн прекрасно понимала это чувство странного удивления. Так, должно быть, родители смотрят на выросших детей, которые вдруг начинают жить своей жизнью.