Текст книги "!Фантастика 2024-4". Компиляция. Книги 1-16 (СИ)"

Автор книги: Лариса Петровичева

Соавторы: Вадим Проскурин,Анатолий Бочаров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 224 (всего у книги 316 страниц)

Глава 7. Проклятие некроманта

В Медвежьегорск я приехала ровно в полдень и, сойдя с поезда, подумала, что страшно вымотана – не физически, а душевно. Раньше моя профессия не затрагивала меня напрямую, но дело Эвгара прошлось по моему прошлому и настоящему боевой машиной. Именно поэтому у меня сейчас дрожали руки, а вязкая слабость в ногах заставляла идти медленно, неторопливым прогулочным шагом.

Слава Господу, дело закрыто. Блудный сын вернулся к королю, я узнала, что Эвгар встречался со мной раньше – ну и все. Пусть венценосная семья живет, как жила до этого, пусть Эвгар создает новые артефакты для инквизиторов и наркоторговцев – мне это безразлично.

Зачем надо было, чтоб часть артефакта достала именно я? Мне не хотелось думать об этом.

Дворецкий, с поклоном впустивший меня в дом господина министра, сообщил, что Тобби занят государственными делами чрезвычайной важности, и предложил мне подождать в библиотеке. Я послушно отправилась за ним – здешняя библиотека была обширной, подобранной с умом, и я подумала, что смогу скоротать время за какой-нибудь любопытной новинкой.

Но сосредоточиться на чтении мне не удалось. Стоило мне подойти к одному из шкафов и протянуть руку к книге – Ленарт, «О природе вещей» – как откуда-то издалека послышались голоса. Я приложила ухо к книгам: ага, так намного лучше. Подслушивать, конечно, нехорошо, но я давно приучилась игнорировать такие мелочи.

– …я вернул вам сына, ваше величество, – Тобби говорил невозмутимо, даже лениво. Но Пауль! Неужели он здесь? Или это очередная научно-магическая новинка?

Последовала небольшая пауза, а затем голос короля произнес:

– Ты обманул мое доверие, Дерек, – слова прозвучали настолько отчетливо, словно Пауль стоял рядом со мной. На всякий случай я даже обернулась – нет, никого. Библиотека была пуста. – И что мне теперь с этим делать?

Тобби еле слышно усмехнулся.

– Для начала – признать, что я всегда действовал в интересах государства. И в ваших лично. Сами видите, насколько быстро все закончилось. Его высочество Эван идет на поправку. Его высочество Эвгар – во дворце под строжайшим надзором.

Вот, значит, как… Эвгара снова засадили под замок. Ну да я и не сомневалась, что так и будет. Пусть будет под присмотром – не придется потом носиться за ним по всей стране.

– Разве это плохо?

Король негромко рассмеялся. Я вдруг подумала, что обычно за таким смехом следует выстрел.

– Нет. Это неплохо. Что ж, будем считать, что с этим мы разобрались. А что касается девчонки…

– Вы обещали, ваше величество, – с нажимом произнес Тобби. Я почувствовала, что по виску сползает капля пота. Пауль вновь хохотнул – да уж, веселый человек наш государь, посмеяться любит. Только остальным приходится плакать.

– Что, с нее тоже хочешь шкурку снять? Я забыл нумерацию – двадцатая, кажется?

Это было сказано одновременно легко и злобно – пол качнулся под ногами, и я ухватилась за шкаф, чтоб не упасть. Бежать! Бежать! – внутренний голос захлебывался в истерике, но я понимала, что побег будет просто способом отложить неминуемое. Если меня захотят убить – найдут.

– Нет, – мягко сказал Тобби и повторил: – Вы обещали, ваше величество.

– Ладно, играйся, – я не видела короля, но была уверена, что в этот миг он махнул рукой: дескать, дозволяю.

В библиотеке воцарилась тишина. Я отступила от шкафа и, вытянув с полки первую попавшуюся книгу, почти без чувств опустилась в кресло. Дамьен был прав: тогда мне надо было сделать вид, что я не получала никакого письма.

Дверь едва слышно скрипнула, открываясь. Я обернулась на звук, надеясь, что выражение моего лица не выдаст всех чувств, которые сейчас бушевали во мне. Тобби вошел в библиотеку, сел на диванчик и заметил:

– Ты держишь книгу вверх ногами.

Я машинально перевернула ее и ответила:

– Что это за новинка… которая позволяет вести беседу на расстоянии?

Конечно, следовало притвориться, что я не слышала беседу короля и министра, но я понимала, что не смогу притворяться долго. Тобби смотрел на меня вполне дружелюбно, и от этого было еще страшнее.

– А, это. Магофонический аппарат, секретная разработка. Потом покажу.

– И часто ты снимаешь с женщин шкурки? – спросила я и удивилась, насколько безжизненным был мой голос. Тобби задумчиво постучал указательным пальцем по ямке над верхней губой и ответил:

– Такая у меня работа, Вера. Грязная, тяжелая, но я хорошо ее делаю. Спасибо, что хотела предупредить меня об Эвгаре.

– Откуда ты знаешь? – промолвила я. Из текста на раскрытой странице вдруг выпрыгнули строчки: «…стал первым человеком, которому была пересажена часть чужой души в результате некромантического ритуала…»

У меня никогда не получалось гадать по книгам. Гадания не сулили мне ничего хорошего.

– Письмовник настроен на копирование, если его не отправляют, – произнес Тобби. Несколько минут он смотрел куда-то в сторону, а затем произнес: – Ты уникальна, Вера. Настоящее сокровище.

Помолчав, я ответила:

– Однажды мой муж смог выследить и застрелить золотую тигрицу. Последнюю на западе. Он с таким восторгом повесил ее голову в гостиной… а я смотрела и думала: «Какая ты сволочь, что тебе сделала эта бедняга».

Я очень давно не вспоминала об этом – а теперь вернулось и алчное счастливое лицо Альфреда, и золотые проблески в рыжих прядях тигриной шкуры, и мертвые стекляшки-глаза, вставленные таксидермистом. Тобби понимающе кивнул.

– Да. Прекрасный образ. Ты золотая тигрица, это правда. Но я не хочу вешать твою голову в гостиной.

– А чего ты хочешь? – спросила я, в общем-то, не надеясь, что услышу правду.

– Чтобы тигрица спокойно гуляла в саду и жила без бед, – ответил Тобби. – Но это будет моя тигрица в моем саду.

– С которой ты в любой момент снимешь шкуру, – негромко откликнулась я. Тобби презрительно фыркнул.

– Да что ты прицепилась к этой шкуре! Я имею право на развлечение? Имею. Я сказал, что ты будешь жива и здорова? Сказал. Я не забираю свое слово обратно, не имею такой привычки.

Похоже, невозмутимость стала покидать господина министра: на его бледном лице появился нервный румянец, а серые глаза потемнели. Я закрыла книгу и, глядя на носки своих ботинок, ответила:

– Мне страшно. И я не собираюсь делать вид, что все нормально.

Тобби улыбнулся и, поднявшись с дивана, присел на широкий подлокотник кресла и дружеским жестом обнял меня за плечи.

– Ну, ну, – промолвил он. – Не надо меня бояться, дорогая моя. Я не желаю тебе зла. Какую клятву мне принести, чтобы ты поверила?

Я прекрасно понимала, что все его клятвы не стоят и плевка. Но что было делать, если король хочет моей смерти, а с Тобби есть возможность избавиться от проклятия – пусть частично, однако это будет только начало.

– Не надо клятв, – глухо сказала я. – Я тебе верю.

– Вот и хорошо, – голос Тобби потеплел, пальцы слегка сжались на моих плечах. Романтика, ни дать, ни взять. – А шкурки… знаешь, что страшнее, чем шкурки?

– Нет, – ответила я. – Нет, и знать не хочу.

Тобби слегка наклонился надо мной, заглянув в книгу, и сказал:

– Страшнее всего – жить так, как живешь ты. Отказываясь от любви и счастья, которые приносят только смерть. Впрочем… – он мягко толкнул меня, принуждая встать с кресла, – сегодня нас ждут другие ритуалы. Пойдем готовиться.

Умник, который собирался произвести прорыв в магии и науке, ждал нас в лаборатории, и его круглолицее веснушчатое лицо показалось мне смутно знакомым. Покопавшись в памяти, я вспомнила, что видела этого паренька пару лет назад в полицейском управлении – он трудился на должности специалиста оперативного отдела и всюду таскал с собой сумку с бумагой и карандашами и короб дагерротипического аппарата.

Занятия наукой шли как хобби.

– Вот! – сказал он и пожал мне руку. – Здравствуйте. Это вы – та леди с интимным проклятием. Бертольд Бахман, готов к услугам.

– Здравствуйте, – я кивнула, несколько озадаченная таким напором и не смогла не уточнить: – Вы точно знаете, что надо делать?

– Не стоит недооценивать силу технического прогресса! – горячо заверил Бахман. – Вот. Наука может исправить то, что натворила черная магия. Вот моя машина.

Я обернулась и увидела диковинный прибор, состоявший из невообразимого количества трубок, шестеренок, лопастей и коленец. Прибор шевелился, вздрагивал, и в его недрах что-то гудело и булькало. Пока я смотрела, откуда-то сзади вырвалась струйка пара, и машина заурчала на низких довольных тонах, словно сытая кошка.

– Работает на базе артефактов, – продолжал Бахман. – Встраивается в нервную систему и переключает некротические течения проклятия в информационном поле.

– А вы уже испытывали эту машину? – поинтересовалась я. Бахман смущенно опустил глаза – стало ясно, что положительного ответа не будет.

Тобби ободряюще сжал мою руку и сказал:

– В любом случае мы ничего не теряем.

Приятно это слышать, дьявол побери.

– Мне голову не отстрелит? – хмуро осведомилась я. Бахман одарил меня широкой белозубой улыбкой и ответил:

– Ни в коем случае! Вот. Хуже, чем есть, уже не будет.

– Умеете вы подбодрить, – мрачно сказала я. Бахман указал на уже знакомый стол и велел:

– Вот. Раздевайтесь полностью, ложитесь на живот. Вы, господин министр – до пояса.

Укладываясь на стол, я подумала, что, должно быть, именно здесь Тобби свежевал тех, к кому утратил интерес. Мысль была ледяной – я поежилась и решила пока не думать о маниакальных пристрастиях господина министра. Сейчас главное – избавиться от проклятия. Хотя бы чуть-чуть.

Это ведь только начало.

Тобби снял жилет и рубашку, осторожно вынув из прорези в ткани свои трубки, и я невольно зажмурилась: вид его изувеченной груди, из которой торчали какие-то железки, был невыносим. Бахман сунулся к своей машине и загрохотал инструментами.

– Вы о пластике не думали? – кряхтя от натуги, спросил он. Тобби холодно усмехнулся.

– Хотите поработать в пластической хирургии? – ответил он вопросом на вопрос. Бахман фыркнул, и я почувствовала, как на спину, между лопаток, капнуло что-то теплое и густое.

– Пластическая хирургия? Нет! – в теплую лужу легло что-то металлическое, тяжелое. Должно быть, артефакт. – Увеличивать груди шлюхам это денежно, конечно. Но меня интересует наука. Вот.

Еще один плевок теплой жижи – уже на поясницу. Еще один артефакт в лужицу.

– Ой-ой-ой, как все плохо, – протянул Бахман. – Я такого никогда не видел. Это кто ж так постарался?

Я решила, что не снизойду до ответа. Тобби усмехнулся.

– Ты не видел, – промолвил он. – Такого даже я не видел.

Бахман бросился к своей машине, и я ощутила, как к артефакту на спине присосалась широкая пасть трубы. Вторая через несколько мгновений впилась в поясницу.

Мир накрыло глухой тишиной, сквозь которую едва-едва пробивались слова:

– Дьявольщина, это больно.

– Ничего, господин министр, сейчас пройдет. Вот.

Кажется, машина уже заработала – меня охватило вязкой полуобморочной слабостью, и я невольно обрадовалась, что лежу и не упаду. Низ живота наполняло тяжелой горячей пульсацией, будто что-то стучало, пытаясь вырваться. Я представила черное блестящее щупальце и невольно вздрогнула.

– Вера! Вера, ты слышишь?

Я слышала Тобби, но при всем желании не могла ему ответить. Язык не ворочался, и тихие теплые волны повлекли меня куда-то прочь. Проклятие Альфреда, огромный осьминог, вживленный в нервную систему, сердито ворочалось, пытаясь дотянуться до тех, кто нарушил его покой.

– Ага, есть! Вижу отросток! – в далеком голосе Бахмана звучало неподдельное торжество. Он был искренне счастлив – как ребенок, наконец-то получивший желанную игрушку. – Вижу отросток и… режу!

Властный спазм стиснул горло, не позволяя ни сделать вдох, ни позвать на помощь. Спина мгновенно наполнилась болью, будто меня пронзили копьем и пригвоздили к стене, но щупальце, которое извивалось под сердцем, внезапно задергалось и с отвратительным чваканьем отделилось от тела осьминога.

– Да не резать, сучий потрох! – прорычал Тобби. – Не резать! У нее сердце встанет!

У кого – «у нее»? Неужели у меня? Меня несло куда-то вперед, мир вокруг был темно-красным и пах гарью и кровью – как тогда, когда Альфред…

– Я тебе сейчас твой отросток отрежу!

– Нет-нет, все по протоколу. Смотрите, спазм внедренной системы дает возможность отсоединить элемент…

В следующий миг тьма выплюнула меня в лабораторию, и я задергалась на столе, захлебываясь прохладным и таким сладким воздухом. Машина пыхтела, старательно перегоняя зеленую густую жидкость по своим трубкам, а Тобби матерился настолько замысловато, что я не выдержала и рассмеялась.

Смеяться было больно. Ощущения были такими, словно меня изо всех сил ударили в живот. Да и вообще, попробуйте посмеяться, лежа на столе для вскрытия, посмотрим, что у вас получится.

– Все! – ликующий возглас Бахмана, должно быть, услышал весь Медвежьегорск. – Есть! Как я и говорил!

– Получилось? – едва слышно спросила я. – У вас получилось?

– Идеально! – Бахман помог мне сесть на столе, голова закружилась, и я едва не свалилась на пол. – Просто идеально! Это прорыв! Экспериментально подтвержденный!

Мне на плечи накинули халат – Тобби придержал меня, не давая упасть, и Бахман тотчас же убрал руки. Лицо министра было окровавлено.

– Эти ретрограды из академии наук у меня еще попляшут! – добродушная физиономия Бахмана была искажена свирепой радостью. – Я им припомню все их статеечки! Увидят, кто прах, а кто звезда!

– От проклятия можно избавиться? – спросила я. Мой хриплый шепот прозвучал пугающе.

Бахман сразу сник.

– Ну можно, конечно, отделять его элементы, – неуверенно произнес он, косясь на Тобби. – Но ни сердце, ни мозг не выдержат полного разделения. Умрете в страшных муках… Мне жаль.

Я понимающе кивнула. Умник Бахман не мог сказать ничего другого в присутствии Тобби.

Значит, работа продолжается.

Меня отвели в ту же комнату на втором этаже, в которой я позавчера провела ночь, и худенькая темноволосая служанка сразу же принялась за работу: помогла надеть сорочку и белье из тонкого белого хлопка, удобно устроила в постели и принесла чашку горячего чая. Чай меня успокоил – теперь, когда боль, наполнявшая тело, потихоньку начала отступать, на душе тоже стало легче.

Разумеется, никакая академия наук Бахману не светит: инквизиция приберет его для собственных исследований, с полным запретом на разглашение информации. Какие уж тут статьи, утирающие носы научному сообществу! Бахман будет трудиться в строжайшей тайне от всех, а я, когда все уляжется, возьму его за бока. Причем так крепко, что не выкрутится.

С этим решением я и заснула – а проснулась от легкого прикосновения к щеке. Разумеется, это был Тобби, кто ж еще. Я решила казаться паинькой, не язвить и быть максимально милой и приветливой. В конце концов, еще неизвестно, чем все закончится.

Как говорят коллеги Сладкой Осоки, чем выделываться, расслабься и получай удовольствие.

– Как спалось? – спросил Тобби с искренней заботой. Если бы я не знала, кто он на самом деле, то была бы сражена: какая деликатность, какая обходительность и доброта!

– Вроде бы неплохо, – ответила я, стараясь придать взгляду сонную расслабленную мягкость. – И голова уже не болит.

Министр понимающе улыбнулся. Я с невольным облегчением отметила, что трубки с пузырящейся жижей удалены, и на нем была рубашка без прорезей. Тобби заметил, куда я смотрю, и сказал:

– Разрешили снять эту дрянь, – в голосе Тобби прозвучало нескрываемое удовольствие, и я спросила:

– Тебе ведь тоже несладко приходится, да?

Некоторое время он пристально смотрел мне в глаза, словно пытался определить уровень моей искренности, а затем ответил:

– Да. В определенной степени – да. Но жалеть меня не надо.

Чего-то в этом роде я и ожидала. Легкая пикировка – прекрасный способ оттянуть неминуемое. Я сейчас с ужасом думала о том, что через несколько минут мы избавимся от одежды.

– А понимать? – поинтересовалась я. – Сочувствовать? Любить?

Во взгляде Тобби появилась туманная задумчивость. Мне показалось, что я дотронулась до того, к чему не имела права прикасаться.

– Для такого, как я, это все вряд ли возможно, – признался Тобби. – Впрочем, не буду отрицать, мне бы этого хотелось.

Я села, подтянув ноги к груди и обхватив колени, словно пыталась закрыться. За окном был вечер, последние лучи солнца придавали яблоневому саду таинственное очарование, и казалось, что его размытые акварельные очертания скрывают что-то сказочное. Впрочем, я уже успела убедиться в том, что на мою долю выпадают исключительно страшные сказки.

Тобби со вздохом забрался на кровать, сел рядом со мной и принялся неторопливо расстегивать рубашку. Я вдруг поймала себя на мысли, что ему тоже не по себе. Но, как показывал мой жизненный опыт, ты совершаешь крупную ошибку, когда пытаешься увидеть человека в своем мучителе.

– Страшно? – поинтересовался Тобби, легонько потянув меня за запястье. В следующую минуту я обнаружила, что он каким-то неуловимым движением уложил меня на кровать и теперь нависает сверху, упираясь руками в скомканные простыни.

– Страшно, – призналась я. – Невыразимо.

– Мне тоже, – ответил Тобби, и было понятно, что он честен.

В конце концов, кому охота умирать? Мало ли, в какую сторону повернет эксперимент Бахмана…

Поцелуй был легким, почти невесомым. Я зажмурилась, не зная, куда деваться, и осознавая, что веду себя до крайности нелепо – какой смысл строить из себя святую невинность после всего, что было. Но я и не притворялась – тело действительно наполнила парализующая тяжесть, делающая меня неуверенной и неловкой.

Это все портило. Мне ведь следовало с веселым смехом запрыгнуть на Тобби и отдаться ему с таким пылом, мастерством и восторгом, что Сладкая Осока побежала бы проситься в ученицы.

Я не могла.

– Пообещай мне одну вещь, – прошептала я, сумев-таки отстраниться от Тобби. Тот серьезно посмотрел на меня и кивнул.

– Обещаю. Какую?

– Не делай мне больно, – проговорила я, чувствуя, как на глаза наползают слезы. Когда-то я об этом просила совсем другого человека – и это кончилось плохо. Так, что хуже не бывает.

– Не сделаю, – с прежней серьезностью ответил Тобби. – Никогда, обещаю.

Должно быть, в его голосе прозвучало нечто, заставившее ослабить хватку ту силу, которая стиснула мое горло и не давала дышать. Я вдруг почувствовала, что в комнате прохладно, что у Тобби очень сильные и горячие ладони, и что моя сорочка и белье давно отправились куда-то на пол.

Мне стало легче – настолько, что я наконец-то смогла податься навстречу Тобби и ответить на его поцелуй. По телу словно волна прошла – сейчас я чувствовала себя живой. Осьминог проклятия, созданный Альфредом, сейчас не имел надо мной власти, и это было настолько упоительное чувство освобождения, что мне захотелось кричать.

Я успела забыть, как это бывает – как накатывает сладкая истома, не омраченная страхом, как тело откликается на чужие прикосновения дрожью нарастающего наслаждения, как охватывает страстное безумие и с губ срывается стон… В прошлый раз я знала, чем все закончится, а сейчас – нет, и это чувство неопределенности будоражило сильнее поцелуев и ласк.

– Страшно? – негромко спросил Тобби, на мгновение оторвавшись от меня.

– Нет, – прошептала я, и в тот же миг он вошел в меня – медленно, осторожно, словно вступая на неизведанную территорию.

Все было так же, как в прошлый раз – и совсем по-другому. Казалось, мы читали мысли друг друга, ловя малейшие оттенки чувств и желаний и тут же исполняя их. Казалось, мир уплывает куда-то, растворяясь в ритмичных пульсирующих движениях – и, когда реальность рассыпалась на части, оглушив меня чистым, беспримесным наслаждением, я обмякла на постели с одной-единственной мыслью: это настолько хорошо, что не может быть правдой.

Но это было.

Спустя несколько мгновений Тобби с хриплым стоном уткнулся мокрым от пота лбом в мое плечо, и я почувствовала, как во мне, пульсируя, разливается семя. На миг мелькнуло сожаление – но только на миг.

Мы опомнились почти сразу и сели в постели в одинаковой позе – рядом, спины прямые, руки на коленях. Ни дать ни взять, примерные ученики, и это было бы смешно, если бы не было так жутко. У меня от страха свело живот, а в комнате стало ощутимо холоднее, чем до этого.

Или это мне так показалось?

– От трех до семи минут, – промолвила я. – Проверено опытным путем.

– Ну… посмотрим, – ответил Тобби, и было видно, что он не на шутку взволнован и с трудом держит себя в руках. Его можно было понять – сложно не волноваться, когда рядом бродит костлявая.

– Должно сработать, – неуверенно сказала я. Тобби взял меня за руку и сказал:

– Будем надеяться. В любом случае донор есть.

– Не удивляюсь, что ты подстраховался…

Три минуты прошли. Потом пять. Потом еще пять. Минутная стрелка на часах двигалась лениво и неохотно.

Потом часы пробили девять вечера.

 
Раз красотка молодая,
Вечерком одна гуляя,
 
 
К быстрой речке подошла,
 
 
И на травку прилегла.
 
 
Ветерочек чуть-чуть дышет,
 
 
Ветерочек не колышет
 
 
В чистом поле ни цветка,
 
 
В темном лесе ни листка.
 

У Тобби, к моему удивлению, обнаружился удивительный лирический тенор. Я в свое время так и не научилась петь, но этим вечером мы с господином министром составили прекрасный дуэт.

Умник Бахман не подвел, энергетические токи проклятия распределились так, как и было задумано, и в радость такого случая мы напились до совершенно свинского состояния. В подвале хранилось коллекционное вино, и мы решительно пустили его в расход.

 
Наша девица сначала
С ветерком одна вздыхала,
 
 
А потом она, потом
 
 
Очутилася вдвоем.
 
 
Слышен шепот, слышен говор,
 
 
Поцелуя нежных губок,
 
 
Знать теперь уж не одна
 
 
Поцелуя ждет она!
 

В народной песне были еще два куплета – такого содержания, что в трезвом виде и в порядочном обществе исполнять невозможно. Мы исполнили их трижды, сопровождая каждый куплет большим глотком вина и лобызаниями во сахарны уста.

Я никогда не пила в таком количестве, хотя бывала на самых разных собраниях почти во всех слоях общества – предпочитала потягивать красное ибернийское и смотреть по сторонам. Но сегодня был особенный день, и я с чистой совестью ударилась в веселье.

В конце концов, у меня начиналась новая жизнь, и я могла с легким сердцем вышвырнуть все любовные романы. Зачем читать о том, чем можно заниматься?

Конечно, все было вполне пристойно. Я насмотрелась на кутежи, которые устраивал Альфред сотоварищи, было, с чем сравнить. Ну подумаешь, мы с Тобби вышли на балкон и палили по фонарям из наградного оружия – даже попали один раз. Фонарь расплескал на траву шипящие огненные плевки, к которым сразу же бросился кто-то из слуг – прибирать. Альфред, помнится, ездил верхом на коне по замку и рубил портреты предков, пока его приятели развлекались с приглашенными дамами. Впрочем, вполне вероятно, проблема была лишь в том, что у Тобби не было коня.

Вечер перестал быть томным, когда мы оказались в кабинете господина министра, и я поняла, что пришла именно в то место, где Тобби был настоящим. Здесь хранилось просто бесчисленное количество диковин – та самая коллекция, частью которой теперь стала и я. Тут были глыбы необработанных драгоценных и полудрагоценных камней, заключенные в прозрачные ящики, скелеты птиц и животных, человеческие черепа размером с кулак, исписанные рунами. Я задумчиво пошла вдоль шкафов, выхватывая взглядом то белого морского ежа, то запыленную связку перьев, то книгу с обгоревшей обложкой, а потом сказала:

– Впечатляет. Весьма.

Тобби улыбнулся краем рта.

– Только ничего не трогай. Моя коллекция опасна.

Я в этом не сомневалась. Все эти вещи убивают, причем мучительным и изощренным способом. Например, это маленькое зеркальце, в котором отражаются не полки с диковинами, а летнее голубое небо с легкомысленными кучеряшками облаков – что оно может со мной сделать? Выпить душу?

– Шкурки ты тоже тут хранишь? – вопрос сорвался с языка прежде, чем я передумала его задавать.

– Значит, шкурки… – усмехнулся Тобби и вдруг махнул рукой: – Ладно. Сама напросилась.

В тот момент мне еще не было страшно. Хмель по-прежнему дурманил голову и внушал обманчивую легкость. Пройдя к шкафу возле окна, Тобби открыл створку и извлек большой металлический контейнер. Я смотрела на этот ящик, хищно блестевший несколькими замками, и опьянение понемногу отступало. Тобби водрузил ящик на стол и некоторое время пристально смотрел на меня.

– Уверена? – уточнил он. – Может, лучше не надо?

– Показывай, – ответила я, стараясь, чтобы голос звучал максимально твердо и спокойно. Тобби покачал головой и принялся открывать замки.

Контейнер был наполнен плоскими стеклянными квадратами, и сперва я не поняла, что это. Потом Тобби извлек один из них, и я поняла, что это два куска стекла, между которыми лежит прядь волос и прямоугольник чего-то, подозрительно похожего на человеческую кожу.

Мне по-прежнему не было страшно. Должно быть, разум видел правду, но не принимал ее до конца. Я смотрела – волосы были светлыми, почти белыми, а кожа, наоборот, смуглой.

Потом меня замутило, и я моментально протрезвела. Хмель стек с меня ледяной волной пота, и я схватилась за край стола, чтоб не упасть. Оценив мое состояние, Тобби убрал отвратительный предмет в контейнер, захлопнул крышку и скучным голосом проговорил:

– Это все, что осталось от Мама Клер, болотной ведьмы. Варила снадобья из жира младенцев, наводила смертную порчу, изготовляла яды. Для забавы напустила чуму на весь северный регион. Мое первое серьезное дело. Дальше рассказывать?

Я все-таки не удержалась на ногах и осела на пол почти без чувств. Тобби бросился ко мне – флакончик нюхательной соли появился в его руке словно по волшебству, и выворачивающий наизнанку запах помог мне опомниться.

– Я говорил, что не стоит на это смотреть, – устало произнес министр. – Это тяжелое зрелище.

Я провела ладонями по щекам и спросила:

– Контейнер для меня уже готов?

– Его не будет, – серьезно ответил Тобби. – Я дал слово.

Почему-то лицо стало влажным – я не сразу поняла, что по щекам потекли слезы.

– Пожалуйста, Дерек, – промолвила я. – Пожалуйста, поговори с Бахманом. Сними с меня это проклятие. Это же невыносимо, жить вот так. Я сделаю все, что ты попросишь, только помоги мне.

Я сразу же осознала, что проиграла. В этой жалкой мольбе не было никакого смысла. Нельзя ползать на коленях перед тем, кто владеет твоей жизнью, нельзя. Я прекрасно понимала, что имею ценность только пока проклята – понимала и не могла молчать.

А вот Тобби, похоже, не ожидал, что я ударюсь в истерику. Он подхватил меня под руки, помог подняться и, крепко обняв, растерянно проговорил:

– Вера, но ты же погибнешь… Это невозможно. Мы оба живы – это уже чудо.

Да, он прав, это действительно было чудо. Момент слабости прошел, я смогла взять себя в руки и негромко ответила:

– Жаль, – возникшая пауза сделала бы честь любому спектаклю, а потом я добавила: – Я все равно бы выбрала тебя. Не потому, что выбора нет. Потому что он есть.

Тут уж Тобби стушевался окончательно. Его побледневшее лицо было наполнено одновременно радостью и сомнением – и я понимала, что постепенно все это превратится в злость. Вздохнув, я повела плечами, освобождаясь из его рук, и сказала:

– Что ж, тогда прости. Глупо просить о невозможном.

Некоторое время мы молча стояли друг напротив друга, а потом Тобби подошел к шкафу, и я подумала, что сейчас для меня все закончится – очень уж выразительным было лицо господина министра. Однако он извлек бутылку вина и, щелкнув по крошке артефакта на горлышке, вышиб пробку.

– Давай-ка лучше выпьем, – предложил он, и видит Господь, у меня камень с души свалился.

– Давай, – согласилась я.

И мы выпили.