Текст книги "Осада (СИ) "

Автор книги: Кирилл Берендеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 73 страниц)

– Игорь Лукич, – попытался вмешаться я, но тандем правителей, как их называли в народе общим именем Машков, меня перебил.

– Подождите, Артем, дайте договорить. Крайне важная информация.

– Ну конечно, – на меня зашикали. Поражение Америки в борьбе с повстанцами приятно грело душу нашей власти, правда, к реальности все равно придется возвращать мне, напоминая о нерешенных внутренних проблемах. У нас последнее время всегда так, плохие новости из стран НАТО становятся важнейшими, о них без конца треплются по телевизору, муссируют в газетах, анализируют на радио и в сети. У соседа корова сдохла, пустячок, а приятно. Так что Лаврентьев продолжил смаковать проблемы Соединенных штатов Америки.

– Политика президента довела американский народ до критической черты. Во-первых, все увеличивающаяся сумма как внешнего, так и внутреннего доллара ухудшила его состояние до последнего предела. Сейчас он падает на еще оставшихся в живых валютных площадках стремительно, сегодня курс достиг трех с половиной за евро, то есть падение за месяц составило почти шестьдесят процентов. Резкий приток мигрантов из вассальных Мексики и Канады только усугубил расовые и националистические умонастроения. К примеру, парламент Техаса, уже неоднократно заявлявший о своем особом статусе, сегодня ночью на заседании объявил об отделении от США. Полагаю, то же сделает и Аляска. У Национальной гвардии не хватает резервов бороться с милицией, как они называют боевиков.

– У нас их так же называют, – буркнул я, оставшись не услышанным.

– Введение военного положения только усугубило раскол страны на белый восток и черный запад. Из Калифорнии, Небраски, Невады, вовсю эвакуируются белые. Равно как из Техаса, Висконсина, Мичигана и тому подобных «милицейских» штатов, неважно, южные они или северные, бегут цветные. Плюс вот штат одинокой белой звезды стал независимым. Конечно, его разгромят, хотя под знамена стали уже около десятка тысяч милиционеров, в частности, дезертиров из все той же Национальной гвардии. Но примечательный факт, на том ночном заседании уже выдвинут первый и, кажется, безоговорочный кандидат в президенты Техаса, актер Чак Норрис.

Пашков похлопал, с Норрисом он встречался в прошлом году.

– Кроме того, США вынуждены перебросить часть своей Тихоокеанской флотилии к берегам Тайваня для защиты баз. Причина этому – намечающееся вторжение Китая на Формозу. Расправившись с уйгурами и утихомирив Тибет, он намечает прибрать все непокорные территории обратно к рукам. Ну а то, что от этого страдают наше Приморье, их стратегов мало волнует. Население северных провинций уходит к нам, увлекая за собой толпы зомби.

– Если получается, – заметил Пашков. – Мы тоже не резиновые, из-за этого бардака у нас Транссиб парализован наглухо.

– Да, Сибирь как бы зависла между молотом и наковальней, – заметил и Грудень. – Слишком большая территория. Фактически, трассы, соединяющие Приморье с Европейской частью, освобождаются только после зачисток и на самое краткое время.

– А потому неудивительно, что в Приморье мы имеем мятеж, – продолжил Пашков. – Я слышал, конвой с гуманитарной помощью для городов Дальнего Востока был остановлен под Тобольском и разграблен, – Премьер обернулся к министру внутренних дел, Яковлев кивнул. – И как все это изволите объяснить? Внутренние войска и там вас не слушаются?

– Внутренние войска как раз отбили поезд. А проблема в том, что у мэра Тобольска оказались собственные дружины. Мы сейчас пытаемся от них избавиться. Но это сложно. Они уходят в леса.

– А ваши туда попасть не могут? Страшно? Вообще, что происходит, Юрий Семенович, в Бутове бандиты тоже ушли в лес. Какой лес в километре от Москвы?

– Это весьма двусмысленная проблема, Виктор Васильевич, – Яковлев не стал оправдываться. – При наборе иноземцев мы руководствовались двумя требованиями: лояльность и независимость от местной верхушки. Но возникает сопутствующая проблема: ни один из легионеров не станет действовать в ущерб собственным интересам. Вы видите, фактически объявленное освобождение Подмосковья провалилось именно по этой причине. Они лояльны, да, но они не заинтересованы драться. Это не их земля. А так… простите, Виктор Васильевич, они больше сражаются за место и его возможности.

– Юрий Семенович, вы прямо так и скажите, что это именно я довел МВД до невменяемости, произвола и коррупции.

– К сожалению, Виктор Васильевич, мне досталось именно такое наследство. Низовые сотрудники МВД в половине случаев имеют разного рода психические отклонения, особенно обострившиеся сейчас, из-за непомерных нагрузок и не лимитированного рабочего дня. Большинство сотрудников из-за этого сильно пьет. Нам казалось, набирая людей из мусульманских стран, мы избавимся от этой проблемы…

Пашков молчал, недобро глядя на Яковлева, но почему-то не решился возразить. Только вздохнул и отвел взгляд. Яковлев заметно расслабился, выдержать подобное испытание было для него крайне тяжело.

– Много дезертиров? – неожиданно спросил у министра Денис Андреевич. Тот покачал головой.

– Дезертиров, за исключением Кавказа, немного. Но… пьют. Страшно пьют. А под этим делом… помните, в начале года двое патрульных повздорили с водителем, убили его и расстреляли восьмерых прохожих на остановке, как свидетелей.

– Все, хватит, – резко произнес Пашков. – Это мы рассмотрим на заседании правительства, непосредственно. Лучше дослушаем Торопца. Проблема тоже серьезная и как раз касается нашей безопасности.

Я был настолько смущен поворотом внимания к своей персоне, что не сразу начал. Повторился, указывая и только потом перешел к сути вопроса.

– Я долго называл стран – поставщиков продуктов на наш рынок именно потому, что наши производители сельхозпродукции попросту выбиты с рынка. Мы сейчас закупаем куда больше за границей, вернее, закупали, чем в восьмом году. Несмотря на обещанные миллиарды на поддержку отрасли, в реальный сектор перепали крохи, а все прочие вынуждены были забивать скот, и бросать пашни. За четыре последних года поголовье скота сократилось вполовину, а количество пахотных земель на треть. Сейчас же нам реально угрожает голод. Даже при всем при том, что население резко сократилось, на миллионы человек, будем циниками, но, насколько мне известно, собранный урожай, просто не доходит до потребителя. Если МВД и МО и дальше будут проводить столь вяло очистку страны от мертвецов….

– Послушайте, Торопец! – возмутился Грудень. Я принес свои извинения, но дальше слушать меня не стали. Денис Андреевич вспомнил свой разговор с председателем КНР, последний дал гарантии, что в самое ближайшее время восстановит пограничные посты и перебросит на северные границы несколько сотен единиц бронетехники и около семидесяти самолетов и до пятидесяти тысяч бойцов. После разговор невольно свернул на США и постепенно угас. Президент объявил о завершении заседания. Из всех присутствующих попросил остаться одного только меня. Я закрыл дверь за выходившими и вернулся, подсев поближе к Денису Андреевичу. Президент был мрачен.

– Артем, меня очень беспокоит наш народ, – после долгой паузы произнес он. – Я вчера беседовал с Груденем. Не захотелось говорить публично об этом.

– Вы о дезертирстве?

– Да и об этом тоже. Понимаете, Артем… Люди как с ума посходили. Вместо того, чтобы объединяться и вместе пережить тяжкие испытания, они ведут себя точно… даже не знаю, как назвать.

– Тонкий налет цивилизации сброшен, – вздохнул я. – То, что под ним, вышло на поверхность. Да не только у нас, везде так. Страны сыплются как горох. Грузия исчезла, будто не было. Да что она, вот Италия, вроде бы считалась крепким государством, пусть не локомотивом Старой Европы, но все же, да вы ведь приглашали в марте их премьера в Тольятти, там должен быть открыт новый автозавод. А теперь что. Венецианская республика, Генуэзская, Сицилийская, Неаполитанская…

– Вернулись времена Гарибальди. Только без него самого. Некому спасать мир.

– А мир не жаждет своего спасения, Денис Андреевич. Он жаждет кажется одного. Уж если все горит синим пламенем, так напоследок надо свести счеты. Чтобы уйти, так с музыкой.

– Вы считаете, и нас это ждет.

– Честно, не знаю. Но предчувствия у меня не самые радужные.

– Вы правы. Взять тот же Кавказ…

– Нет, мы давно его потеряли. А вот Приморье, это беда.

– И главное, пробиться туда почти невозможно. Только самолетами. Но ведь там тоже простой российский народ, всегда ратовавший за страну, за отечество. И вдруг такой поворот. Ведь не может же быть, чтобы один Дзюба так запудрил мозги нашему народу. Да что Приморье, после ротации войск мы изловим зачинщиков и представим к ответу. Вот Бутово, оно меня куда больше беспокоит. Все же Москва, столица. А словно безумие охватило жителей района. Ведь там ни вожаков, ни командиров, и вместе с тем столь отчаянное сопротивление. Стояли до последнего.

– С Бутовым как раз понято. На улице Кадырова – какая ирония судьбы, елки-палки, – живут бывшие военные, бывшие милиционеры, их туда заселяли еще при советской власти и продолжают. Так что милиция на своих наткнулась. Причем, не просто на своих, на таких же как они. Я имею в виду, на тех, кто ушел недавно. Кто умеет подбрасывать улики, но не в состоянии расследовать дело, не прибегая к насилию. Впрочем, это следствием назвать нельзя. Кто получая смехотворную зарплату, добавляет себе тем, что закрывает одни дела, возбуждает другие, сажает и выпускает. Вымогательствует и стяжает.

– Но оружие, откуда столько оружия у бывших оперуполномоченных? Ведь два грузовика вывезли.

– А сколько скандалов за последнее время было именно с торговлей оружием, именно сотрудниками МВД, рядовыми операми, я вспоминаю, этим как раз покойный Широков занимался, как раз перед назначением, он так ковырнул, что его никак остановить не могли. Знаете, Денис Андреевич, мне сейчас кажется, его не случайно в ту ловушку заманили. Что вообще тогда все было не случайно, – я помолчал минутку и добавил: – А то что у любого опера в сейфе лишний ствол лежит, взятый с места преступления или купленный, так это в порядке вещей. А потому и эта мясорубка тоже.

– Но эта злоба. Сперва к так называемым «хачам», потом к своим. Лютая злоба, право, я такую видел только в Палестине, в репортажах, по отношению к Израилю. Но там хотя бы понятно. А здесь… – Но я молчал. Не знал, как объяснить. А потому Денис Андреевич продолжал. – Мне, сколько я ни нахожусь у власти, все это просто удивительно. Ведь совсем недавно это был вполне нормальный, вменяемый народ. Да иногда с ним бывали проблемы, его трудно становилось урезонить, непросто понять, еще трудней втолковать что-то. Но в конце концов, народ понимал, что мы не упыри, не кровопийцы и тоже что-то стараемся не в свой карман, а для его блага делать. А сейчас… право же, Артем, я не понимаю наш народ. Я просто перестал понимать наш народ. Будто управляю вот этими палестинцами, будто все разом переменилось и привычный народ исчез, а взамен появились вот эти… те, которые…

Он запутался и замолчал, пристально глядя на меня. И столько нескрываемого удивления было во взгляде президента, что я не выдержал и медленно произнес, растягивая каждое слово:

– А все же вы царь, Денис Андреевич. Царь!

77.

Настя получила повестку тридцатого, Шерхон принес, она удивилась его визиту, в крохотную комнатку, занимаемую девушкой, никто из гастарбайтеров входить не смел, разве что в самых чрезвычайных случаях. Вроде этого. Все знали, кто она, почему она здесь, но предпочитали молчать, не обижая ни словом, ни жестом, вообще старались не показываться на глаза. Шерхон осторожно поскребся в железную дверь, отделявшую ее конурку от остальных, и только дождавшись когда девушка откликнется, вошел на «женскую половину», как полушутя-полусерьезно называли гости из Казахстана обиталище Насти.

– Тебе, – сказал он, как и прежде, стараясь поменьше говорить в «женской половине». – Тетя велела передать.

– Сама не решилась зайти. Мило, – Настя взяла конверт, посмотрела на штемпель. Письмо добралось на удивление быстро, всего за десять дней. И это при том, что как таковая почта давно уже перестала работать, последний раз она видела в Рязани московские газеты дней пять назад.

После ее возвращения в город, отношения с теткой испортились вконец. Настя ушла к Шерхону и обитала теперь в подвале вместе с его бригадой, впрочем, это не мешало ей работать по той профессии, которой ее быстро научила Москва – когда экзамены оказались провалены, а деньги кончились, больше всего на свете не хотелось оскорблять подобными известиями родителей, так на нее понадеявшихся. И, чего только не сделаешь для сокрытия правды – она вынуждена была принять предложение своего первого «спонсора». Который элементарно кинул ее, не заплатив ни копейки. Настя вынуждена была вернуться в Рязань. Снова лишь бы не встретиться с родителями.

Ложь, за которую так легко ухватилась тетка. Первое ее предложение испугало Настю, испугало не столько откровенностью, сколько цинизмом. Такой простой, обыденной рачительностью, внезапно вышедшей наружу. Ну не получилось там, получится здесь, в этом смысле, что все города одинаковы. А она договориться с участковым, а заодно даст приют и место под солнцем. Да, девочка, ничего бесплатного в жизни не бывает. Даже за сыр в мышеловке рано или поздно придется платить.

Она и не спорила. Несмотря на то, что клиент шел все хуже, тетка пила все больше, в итоге все закончилось ссорой и первым бегством к Шерхону. А уж затем, когда по дорогам стали бродить мертвяки, и люди предпочитали не рисковать, стала обслуживать кого ни попадя. Тогда ее защитником и стал Шерхон. Так что вернувшись из неудавшегося бегства, Настя немедля обратилась к нему и за помощью и за приютом, и получила и то и другое. Никто из рабочих на нее не покушался, так что даже в обществе десяти здоровенных мужиков, скучающих по дому и томящихся без жен и любовниц, она чувствовала себя в безопасности. Милиция разом пропала, спрятавшись за кордоны, под прикрытием своего товарища по несчастью, вынужденного кантоваться в Рязани, вместо того, чтобы отправиться на родину – хотя какая родина, по слухам, Казахстан превратился в сущий ад, – Настя выходила в ночь на работу. Ловила уже не дальнобойщиков, они практически исчезли к концу августа, просто владельцев машин, желательно, внедорожников покрупнее, возжелавших пощекотать себе нервы дважды экстремальным способом – ночь на незащищенной от мертвяков парковке с плечевой проституткой.

– Шерхон, а как ты его получил? – спросила Настя, разрывая конверт.

– Твоя тетя сама пришла к нам, – он пожал плечами. – Я думал, что-то предложит, как раньше, у нее ведь связи, но нет.

– Да нет и не было у нее уже никаких связей, трепотня одна – произнесла она. В свое время тетка работала в отделе кадров строительной компании, еще до кризиса. Вся бригада казахов попала как раз в август восьмого года – ни туда, ни оттуда. Так и осталась, перебиваясь случайными заработками, в Рязани.

– А что это? – наконец, спросил он, не выдержал. По-русски Шерхон читал плохо. – Я понял, из милиции.

Она кивнула.

– Мне придется уехать ненадолго в Москву. Помнишь, я рассказывала о моей встрече с семьей на дороге, – он кивнул. – Надо дать показания. Егора так и не отпустили. В чем-то пытаются обвинить.

– Ты… – Шерхон споткнулся на полуслове и затем начал сначала, очевидно, совсем не то, что хотел прежде сказать. – Ты как поедешь к нему.

На последнем слове голос дрогнул. Настя подняла глаза от письма посмотрела на Шерхона. Но лишь ответила на заданный вопрос.

– Как обычно, попуткой. До Москвы всего сто километров по прямой. Кто-нибудь да довезет.

Он помялся и начал сызнова прежнюю свою мысль:

– Может быть я смог бы, если б ты согласилась подождать до завтра. Завтра у меня грузовик найдется. И помповое ружье.

Насчет оружия он солгал, но чего не сделаешь ради призрачной возможности, самому себе кажущейся невероятной. Настя покачала головой, он нисколько не удивился разбившимся в пыль мечтам: привык.

– Я поговорю со своими, может удастся помочь. Ведь тебе не настолько срочно.

– Но ведь Егор там.

– А когда вернешься?

– Не знаю, через пару дней. Ведь мне надо обязательно повидаться с ним. А я же не знаю ни где он сидит, ни графика приема.

На это крыть было нечем. Шерхон молча кивнул, и попрощавшись, медленно вышел. Когда дверь за ним закрылась, он привалился к стене и долго стоял, глядя прямо перед собой. Потом ушел.

Вскорости вышла и Настя. С нетяжелой сумкой в руке, за эти минуты она успела собраться, собрав нехитрый свой багаж и распихав по отделениям. Вышла на дорогу, время было послеобеденное, встала возле кафе и подняла руку, выглядывая машины с московскими номерами. Остановилась рязанская: водитель согласился довезти до МКАД. Он, немного помявшись, взял ее с собой в придорожное кафе у заправки. Памятуя об уговоре, старался казаться щедрым и все предлагал и предлагал перекусить – ей же кусок не шел в горло. Почему-то вспоминалось лицо Шерхона, и именно на него накладывался образ Егора. Как странно все это, как странно. А ведь почему она взлетела, как голубка, расправив крылья, едва только получила повестку? – ведь у него далеко-далеко во Владивостоке есть девушка. И неважно, что отношения не самые простые, что не звонила, он же вернется, все равно вернется.

Снова лицо Шерхона затмило все прочее. И тут же исчезло, едва только владелец «Нивы» поднялся из-за стола и жестом попросил ее поторопиться, ему надо успеть до вечера, а Рязанское шоссе перегружено, только вчера освободили от мертвяков.

По дороге они останавливались дважды, он торопливо съезжал на обочину, брал ее, и снова, по прошествии пяти минут, разгонялся в становящемся все полотне потоке машин, двигающихся в столицу, все чаще утирая пот со лба и промакивая разгоряченное лицо. Она странно улыбалась, глядя в ветровое стекло, погруженная в свои мысли настолько, что и во время торопливого секса ничто не могло потревожить этой улыбки – водитель старался, но не мог пробиться к ней, чувствовалось, ему хочется показать себя, наверное, поэтому он и остановился второй раз, а все напрасно: с тем же успехом он мог забавляться с недорогой резиновой куклой.

Они долго стояли в очереди у блокпоста. То самое «пятое кольцо» было введено в строй указом мэра в действие с двадцать седьмого числа, сразу после бутовских погромов. Проезд через Москву транзитного транспорта строго воспрещался, для этого на подмосковной окружной дороге, за несколько десятков километров от первопрестольной, был водружен соответствующий знак. Въезд в Москву осуществлялся лишь по прописке, а так же по приглашению – с места работы, от родственников, знакомых, в случае служебной или иной надобности. Письменный вид приглашения утвержден еще не был, посему пропуском на время стала пятисотрублевая бумажка. Конечно, водители были вне себя, большую часть прибывающих в Москву составляли беженцы, частью лишившиеся всего, и не могущие найти денет даже на взятку. Потому еще очередь продвигалась медленно. Когда, спустя час ожидания, появились первые мертвецы, неспешно спускавшиеся с холма, водители запсиховали, грузовики просто пошли на таран шлагбаума, милиция попыталась растянуть по дороге «ежи», но результат был плачевен – один из постовых попал под колеса, останавливаться никто не стал, несмотря на предупреждающие выстрелы, вся масса машин рванула в образовавшуюся брешь, пострадавшего с переломанными в нескольких местах ногами, едва успели вытащить из-под колес очередной фуры.

Водитель остановил машину около станции «Текстильщики».  Далее их пути расходились. Настя попрощалась и спустилась в метро, теперь ей надо было добраться до Бутова, сделав преизрядный крюк под землей. Но в само Бутово метро не ходило, «Бульвар Дмитрия Донского» оказался закрыт, конечной станцией стала «Аннино». Дальше следовало добираться на переполненном автобусе, которого еще следовало дождаться, и который тоже стоял на блокпосту.

Только около пяти вечера она добралась до района Новокурьяново, где, вместо расселенной деревушки год назад власти отгрохали помпезное строение СИЗО, освященное самим патриархом; Настя видела это еще когда пребывала в столице; десятиэтажное здание больше напоминало гостиницу, нежели изолятор, да и отделка камер была такой, словно сюда и вправду планировали селить любопытствующих русской экзотики иноземных туристов. Рядом с изолятором находилась многоуровневая парковка и несколько зданий УИН, посверкивающих в заходящем солнце позолотой стекол. Тут же располагалась церковка для нужд заключенных и их стражи.

Настя покружилась возле ворот, потом прошла внутрь, обратилась к охране. Седовласый милиционер, долго изучал сперва паспорт, потом повестку, наконец, хмыкнул.

– Девушка, если я не ошибаюсь, вас вызвали в прокуратуру и предложили увидеться со обвиняемым. Я не совсем понимаю, куда вы направляетесь в первую очередь. Если к следователю, тогда вам на улицу Дмитрия Ульянова, прокуратура там, если к своему знакомому, – Настя немедля покраснела, – тогда прием посетителей на сегодня окончен.

– А… как же… простите, я не поняла, все так неожиданно получилось, тогда к следователю. Только письмо долго шло, я получила его только сегодня, – снова покраснев прошептала она.

– Так вы… ах да, из Рязани. Здесь есть где остановиться? – она покачала головой. Охранник неожиданно поднял указательный палец правой руки, будто осененный какой-то идеей. – Чем смогу, помогу. У нас блок один еще не введен в строй. Если вас устроят наши удобства.

– Сколько? – едва слышно произнесла она. Он хмыкнул.

–  Разумеется, бесплатно. Да не пугайтесь вы так, блок пустует, но все удобства есть, можете даже душ принять. Только сперва позвоните следователю, а уж потом я вас проведу.

Дело Егора теперь вел некто Шинкарь. С ним Настя и договорилась на завтра на десять. Затем охранник провел ее в блок. Она выбрала одиночку, чисто подсознательно. Здесь, в незанятом блоке, было тихо, свежо, уютно. Она поменяла за свою короткую жизнь немало помещений, порой много лучших, но это приглянулось ей сразу. В камере она вздохнула с облегчением и смогла, наконец, перевести дыхание. В соседних блоках тоже находились люди, много людей, многие из которых совершили преступления весьма тяжкие, но сейчас об этом не думалось.

– Дверь я закрывать не буду, – сказал он на прощание, конвойный, , – Спокойной ночи!

Утром она поехала на Дмитрия Ульянова. Прокуратуру нашла сразу, ее провели к следователю. У двери пришлось немного подождать, Шинкарь оказался занят каким-то просителем. Освободился около одиннадцати. Пригласил войти и сразу приступил к делу. Первым же вопросом спросил, почему она без родителей, которые, в особенности, Андрей Кузьмич Иволгин, должны были явиться по повестке вместе с ней. Она ответила, в двух словах рассказав об аварии.

– Приношу соболезнования. Так когда и как вы познакомились с подозреваемым?

Допрос длился долго, Шинкарь оказался дотошным следователем, и все выискивал, выпытывал, пытался подловить на мелочах, словно и она была причастна к чему-то подсудному, о чем Настя пока не подозревала.  Устав и измучившись, она наконец, спросила прямо, в чем обвиняют Егора. Следователь нахмурился.

– Если бы все было так просто. В контрабанде наркотиков, сударыня.

– Каких наркотиков? – спросила она. Ее пробрала дрожь.

– Если бы знать. Кузнецов пришил статью, я только разбираюсь. По идее, все, что было связано с убитым Ширваном Додаевым, все наркота. По этому его и задержали в свое время твоего Егора Антипова. Предъявили обвинение, странно, что суд выдал санкцию на арест, ведь наркотиков в грузе не нашли. Пока, – мрачно добавил он.

– Так две недели прошло, сколько ж можно.

– По этой статье хоть до потери пульса. Мне знать важно, насколько хорошо Антипов знал содержимое груза, почему поехал один, как собирался встречаться с Додаевым. Он ведь всю дорогу молчит.

– А как адвокат? – спросила Настя. Следователь только усмехнулся.

– Да какой сейчас адвокат…. – она хотела возразить, но Шинкарь ее перебил: – Да знаю я, не по правилам. Ну так у нас и жизнь теперь не по правилам, а как получится. Слушай, дочка, если не в тягость помочь. Егора все равно отпустят, не на этой неделе, так на следующей. Потерпит, камера у него хорошая. Но мне нужно знать правду насчет товара. Ведь просто так Додаев не стал бы гнать фуру с игрушками через всю страну, когда такие же мог купить на любом рынке в разы дешевле. Может, была вторая фура, которую мы пропустили, может, еще что. Ведь, чувствуется, большой груз, огромная партия. Помоги.

Она долго смотрела на следователя, удивляясь его откровенности. Вспомнила как Егор боролся с Лазарем, пытаясь вырвать у него пистолет. Как их обоих запихали в машину.

– А где беглый зэк, с которым вы вместе Егора взяли.

– Не я, милиция. Сидят в камере.

– Одной?

– Кажется, да. Но ведь у них разные статьи, – помолчав немного, ответил он. Настя побледнела. Все поняла разом, и эту откровенность и стариковское заискивание. И резко кивнула, соглашаясь.

Шинкарь подвез ее к дверям СИЗО, надавил на кого-то, чтобы Егора немедля вытащили из камеры на свидание. Дежурный спросил о передаче, но Настя только растерянно покачала головой. Не подумала, а ведь надо было, должна подумать. Почему не получается догадаться в последний момент, а только лишь, когда он пройден?

У нее проверили сумочку и пропустили в зал свиданий – просторное помещение, разгороженное посредине стеклянной преградой до самого потолка. Вдоль преграды шел ряд кабинок, наподобие телефонных, собственно, в них все в них и было, как в телефонной: трубка для связи, одна, без аппарата, жесткий стул и небольшая полка для сумочки. Насте отвели восьмой номер, в дальнем конце, она прошла в кабинку, села и тут же встала – вдоль окна кто-то прошел. Нет, не Егор. Он появился минутами позднее, когда Настя уже стояла, прижавшись к стеклу, выглядывая проходивших. Сел напротив, невольно улыбнувшись.

Ей показалось, он немного похудел. Но не осунулся, не сдался, лицо, едва он увидел Настю, разом посвежело; та сразу заговорила с ним и говорила бы, пока он демонстративно не снял трубку и не поднес ее к уху.

Связь образовалась тотчас.

– Очень рад тебя видеть. Как поживаешь? – первым разговор начал он. Настя слегка смутилась, столько вопросов ей надо было задать, потом еще не забыть о тех, что велел выведать следователь, голова закружилась, она прижалась к стеклу и попыталась улыбнуться.

– Долго до тебя добиралась. Очень устала. Чтобы в Москву попасть, через такие кордоны надо пробиться. А ты тут как? Я узнала, что ты с Лазарем сидишь, это же против…

– Да нет, все в порядке, – он снова улыбнулся, но уже тише. – Лазарь нормальный мужик, бывают закидоны, не без этого, но его старший по камере всегда тормозит. За меня не волнуйся, я в хорошую компанию попал. Тут двое сидят с самого основания СИЗО, короче, с понятиями люди, – он пытался говорить без блатной фени, но получалось уже плохо. Привык. – Про меня говорят много, особенно про прошлого следователя, который под зомби попал неделю назад. Верняк, что я выберусь на следующей недели, у Шинкаря на меня ничего нет.

Он говорил много и долго, все время как бы себя оправдывая, как ни была рада встрече с Егором Настя, как ни колотилось ее сердце, но эти нотки не могли пройти мимо сознания. Врезались и застряли. И что с ними делать, она никак не могла придумать. Разве что слушать его и дальше, тем более, Егор и хотел говорить, отведенный для разговоров час, он намеревался использовать весь до конца, с полной отдачей. Насте оставалось лишь поддакивать ему.

Егор рассказал, как познакомился с Лаврентием Дзюбой, почему, во время забастовки дальнобойщиков, решил поехать в Москву, банальная причина, покрасоваться перед девушкой, она же да плюс врожденная упертость, и заставили его не свернуть на полдороги с пути, а довезти груз, это уж честь дальнобойщика. Как соскучился по морю за все это время, нет, тебе не понять, ты же никогда не жила у моря, не знаешь, каково это проснуться и слышать его мерное или взволнованное дыхание за окном. И единственно, о ком не упомянул, так это о той, что обещала его ждать. Ни к чему в разговоре с одной девушкой говорить о другой. Тем более, когда у этой такие счастливые глаза.

– Детей жалко, – закончил он свой долгий монолог. – Вот так вот пропали в суете этой, и где теперь, не то живы, не то…. Ширван на меня, должно быть, очень надеялся.

– Ты его знал? – наконец, спросила она. Егор покачал головой.

– Только слышал. Вроде как сын какого-то известного чечена, но и только. Дзюба о нем разное говорил. То хвалил, то ругал. А тебе о нем, как о торгаше героином рассказали.

– А почему он тогда игрушки заказал во Владивостоке, а не купил на ближайшем рынке? – она слово в слово повторила фразу следователя.

– Потому что их дети собирали. У нас акция была, решили помочь бездомным Подмосковья. А заодно натянуть нос губернатору и московскому мэру. Я понимаю, что ты думаешь, благородство это одно, а политика другое, да еще и наркоторговец… но нет. Додаев действительно курировал два или три детдома, он и предложил эту акцию, оплатил перевоз. Ему тоже хотелось что-то доказать… наверное. Сейчас уже не узнаешь.

Настя молчала, не зная, что сказать. Неожиданно Егор спросил сам:

– А ты все это время где была? В Рязани? Твои-то как?

Лучше бы не спрашивал. Она не выдержала и заплакала. А потом, когда смогла все объяснить, все подробно и заново переболев этой мукой, неожиданно рассказала о договоре со следователем, попросила не молчать, все объяснить, может быть, действительно какая фура в Москву шла с героином, может, он был только отвлекающим маневром…. Егор долго молчал. Наконец, произнес.

– Меня все равно выпустят. А ты… нет, ты скажи ему: в фуре ничего не находилось, кому это было бы надо, тупо гнать героин фурой через всю страну. А сама оставайся, слышишь. Я выйду, заберу, мы попробуем вернуться обратно.

Время заканчивалось, он торопился договорить.

– Оставайся, ты где сейчас? – она ответила. – Ну и хорошо, попробуй устроиться там еще ненадолго. Скажи что-нибудь. У тебя деньги есть? Нет, лучше береги на крайний случай. Время сейчас неспокойное, словом, будь тут, когда я выйду, никуда не уезжай без меня, мы обязательно что-нибудь…

Связь прервалась. Егора увели. Какое-то время она недвижно сидела, смотря прямо перед собой, пока за ней не пришел дежурный. Отвел к Шинкарю. Она рассказала ему о разговоре, тот снова долго спрашивал, переспрашивал и уточнял. Затем отпустил, сказав, что больше не потревожит, она может возвращаться.