Текст книги "Осада (СИ) "

Автор книги: Кирилл Берендеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 73 страниц)

– А европейские наблюдатели вас шугают, – усмехнулся Важа. И замолчал, видя как Иван улыбается в ответ.

Тем временем, аккумуляторы в приемнике сели окончательно, никакие лимоны зарядить их не смогли. Да и колонна прошла, можно было не спеша двигаться дальше, перебираться через дорогу и перейдя на другой склон Кодори, звериными тропами перебираться вдоль до самой Сакени, правого притока, и вверх идти к перевалу Хида.

– Если только колонна не поперлась на подкрепление. Сами знаете, как чечены и абхазы дружны. Еще с времен первой войны.

– Важа, мимо нас проехал батальон. Что, все они на перевал? А бронетехнику побросают по дороге?

– Бахва, я не думаю, что следует язвить, – вмешалась сестра, – Возможно, где-то в селах выше идет заварушка. Кто знает, может мертвяки, может, наши. А может, то и другое. В десятых числах в Омаришару должна была зайти группа Кахабера Асанидзе. Возможно, задание не отменили.

– Крайне маловероятно, сестра. Но появление специально завезенных чечен в грузинских селах….

– Если чечены, то это зачистка. Помните, когда их в восьмом бросили в Гори, они же там…

– Важа, тебя там не было, – снова осадил его командир.

– Он может быть в чем-то прав, – вмешался Куренной. –   Раз не за нами охотятся, возвращаться будут, посмотрим, послушаем. Пока-то что делать будем, командир?

Наконец, Бахва поморщился. Но пожал плечами в ответ на шпильку Ивана и приказал продолжать путь.

Омаришару они миновали на следующий день, вполне благополучно. Поселок, хоть и не подавал признаков жизни, но и мертвецов ни вокруг него, ни в нем самом не наблюдалось. Только усиление на блокпостах давало понять, что в самом поселке еще теплится какая-никакая, но жизнь. Чеченской колонны пока нигде видно не было, даже следов. Возможно, она проехала прямо, на Южный Приют, без задержек.

Меж тем, преследование их группы окончательно прекратилось. Подобное поведение федеральных войск могло значить либо то, что группу они потеряли из виду и теперь поджидали у одного из перевалов, либо ситуация в Кодори складывалась таким образом, что не до мелких грузинских диверсантов стало. Бахва подгонял своих – ему и самому не терпелось обогнать федералов и выбраться из ущелья. К тому же они и так выбились из графика: вернутся в Кутаиси в середине августа. А должны были двенадцатого, то есть завтра. И ведь послание не отправишь через спутниковый, слишком много ушей в Омаришаре. Кутаисские боги знают только то, что группа немного задержится и приведет пленного мотострелка, данные прилагаются. Это все, что Бахва успел отправить по выходе из реликтового леса. Ответ пришел с запозданием и предупреждал о многочисленных мертвецах по дороге и о том, что данные по русскому уточняются, спасибо за работу.

Но по дороге им не встретился ни один мертвец. Возможно, спецоперация русских. Возможно, все не настолько уж плохо, как считают в Кутаиси. А возможно, в Кутаиси все куда хуже, чем здесь. В последнее Бахве, получившему послание от «батоно Ираклия» верить совсем не хотелось. К тихому и спокойному Кутаиси он давно привык, хоть и бывал последние годы урывками, но иным его представить просто не мог. Да и не желал, что тут скрывать. Потому еще это предупреждение кольнуло его сильнее, чем ожидалось. И заноза, засевшая в сердце, болела очень долго.

К ночи они подошли к селу Сакен. Вотчине того самого Эмзара Квициани, который еще в шестом году, во время наведения конституционного порядка в Кодори, отчаянно сопротивлялся занятию села правительственными войсками. А затем, после разгрома, со своей бандой ушел в Абхазию, откуда его боевики периодически тревожили абхазское правительство в изгнании налетами. О самом Квициани долгое время ничего не было известно, пока он не возвратился в село в конце прошлого года. О связях Квициани с чеченскими полевыми командирами было хорошо известно. Именно его отряд «Охотник» вместе с печально знаменитым Русланом Гелаевым в октябре первого года пытались совершить переворот в Кодори. Жаль, потерпевший неудачу. Ведь тогда Эмзар еще поддерживал правительство Шеварднадзе.

Манана отвлекла его от мыслей о ненадежном стороннике опального президента. Коснувшись пальцами плеча, она указала на белеющий при въезде в село телеграфный столб. На нем что-то висело, в темноте уже не разобрать было. Бахва навел свою инфракрасную оптику.

Человек, повешенный на телеграфном столбе, умер совсем недавно, его тело еще продолжало теплиться на фоне похолодевшей к вечеру листвы. Потемневшее от прилившей крови лицо, хоть и обросло пышной белесой бородой, было легко узнаваемо. Бахва оторвался от бинокля и подал его Важе. Тот непонимающе посмотрел на командира.

– Эмзар Квициани. Бывший хозяин всего Верхнего Кодори, – пояснил Бахва столь спокойным тоном, что у Важи мурашки пробежались вдоль спины. – Значит, чечены были здесь. Либо все, либо только часть. И поперлись они в такую даль только ради него.

– Ну, может, не только, – возразила Манана.

– Но только ради него сделали крюк, – Бахва снова взял бинокль, поводил по селу. – Да был бой. И не остывших трупов в селе полно. Многие в абхазской униформе. Похоже, его «охотники», наконец, успокоились.

Он победно оглядел свою маленькую группу.

– С чем я вас всех и поздравляю, – с нескрываемым удовольствием произнес командир.

54.

Селектор пискнул. Поскольку секретарша была в кабинете и принимала поцелуи и ласки на коленях Лаврентия, тому пришлось потянуться к трубке и отвечать самому.

– Это Глеб Львович, – прошелестело в динамике. – Лаврентий Анатольевич, надеюсь, вы не слишком заняты. Я буквально на два слова.

– Да, разумеется. Заходите, – Дзюба поднялся, стряхнув с себя секретаршу и приказав ей как можно быстрее выметаться и приводить себя в порядок в другом месте. – Я полагал, мы встретимся днем.

– Это само собой. Но мне хотелось бы поговорить предварительно. Так сказать, с глазу на глаз. Если у вас, опять-таки нет никаких неотложных дел. И вам еще не надоело стариковское бурчание.

Устюжный, конечно, манерничал, прекрасно зная, что Дзюба откроет ему свои двери в любой момент. Ведь Лаврентий его протеже, его ставленник, воспитанник, трудно даже представить, чтобы тот отказал наставнику. Посему Глеб Львович, уже находившийся на этаже, сообщил, что прибудет в кабинет «минуток через пять», а сам взял газету со стола и погрузился в изучение приемной, отделенной от него полураскрытой дверью. Через пару минут после разговора из кабинета выскочила секретарша Дзюбы, промчалась мимо Устюжного в дамскую комнату, громко хлопнув дверью. Подождав еще немного глава Межрегиональной организации «Свобода выбора» поднялся из мягкого низкого кресла, что доставило ему некоторые проблемы – ревматизм, он такой, – и потихоньку направился в кабинет Лаврентия. Дзюба его ждал.

– Присаживайтесь, – еще одно мягкое низкое кресло, Устюжный предпочел ему стул. – Что такого стряслось на сей раз?

– Как ни странно, благоприятные обстоятельства. Акио Тикусёмо, заместитель консула по особым поручениям, хотел бы побеседовать с вами сегодня. На завтра у него резко изменились планы, он просит перенести встречу на нынешний вечер. В семь часов, если вас устроит.

Дзюба помолчал немного, потер нервно пальцы рук, будто разом обморозив их.

– Полагаю, вы так же будете присутствовать, – несколько неуверенно произнес он, поглядывая на Устюжного.

– Да, разумеется, – немедля согласился тот. – Все же, именно я выразил предварительное согласие… ну и не могу я вас так просто бросить во время важных переговоров.

Оба улыбнулись невольно. Лаврентий предложил выпить, Устюжный благоразумно отказался. Дзюба же наплескал себе рюмку коньяка.

– Я надеялся, что японцы нас поддержат. Это очень удачно.

– Пока рано говорить об этом. Я хочу сказать, общественности. Она может неправильно истолковать нашу позицию. Тем более, в столь критической ситуации.

– Законодательное собрание не сегодня, завтра, должно рассмотреть проект о легализации оружия. Поскольку министр обороны только и делает заявления, а войска лишь маршируют вдоль порта, охраняя склады, нам ничего другого не остается.

– Грудень достойный человек, но видимо, на него сильно давят из Кремля. Раз все так складывается, – заметил Устюжный. – Или ему элементарно не хватает войск. Жаль, данные засекречены от нас.

– Тем более, от нас, мы же оппозиция, – хмыкнул Дзюба. – Я так вообще притча во языцех для Пашкова, кажется, он всякий раз перед сном меня поминает всуе, – он усмехнулся собственной шутке. – А вот поделать ничего не может. Как не смог задавить правый руль. Что только не делал, даже машины из Калининграда пригонял за бесценок. Но мы выстояли. И теперь можем честно сказать, остались ему единственно оппозиционной силой. А это что-то да значит. Мой профсоюз автомобилистов за прошедшее время вырос до шестидесяти тысяч человек и продолжает расти. Ваша группа так же в силе. Словом, мы реально давим на власть. Надо этим пользоваться.

Устюжный выпрямился, оторвавшись от спинки стула.

– Именно об этом я и хотел  с вами переговорить. Двадцать первого, в воскресенье, я надеюсь, город сумеют очистить от зомби. Но как бы то ни было, нам надо провести акцию протеста. Подключить Хабаровск, Комсомольск-на-Амуре, другие города. Но только серьезную акцию провести, так, чтобы дошло до той стороны Урала. А по большому счету и до наших европейских друзей.

– Не обольщайтесь, Глеб Львович, чтобы нас показали по российскому телевидению, сюда должен приехать как минимум сам Марков. И при нем все произойти.

– Напомню, визит президента запланирован на конец августа. Надеюсь, он хоть в какой-то мере оценит обстановку, сложившуюся в последние недели в Приморье. Но мы постараемся пошуметь и без него. Акции, спланированные сразу в нескольких городах, не пройдут незамеченными.

– Прежде проходили. Замечал нас только московский ОМОН. Или питерский, в зависимости от загруженности первого.

– На этот раз все будет куда как серьезно. Почему я и приглашаю вас поговорить с господином Тикусемо. Он озвучит предложения японского правительства, касающиеся именно нас.

– Вы затеяли игру, Глеб Львович?

– Кое-какую. Но вы сами скоро к ней подключитесь.

– В таком случае, с нетерпением жду встречи с замом консула. Впрочем, если вы хотите просто обратиться к японскому правительству с просьбой о помощи…

– Ну что вы, Лаврентий Анатольевич, это мелко. Мы будем действовать иначе. Кстати, раз уж я прибыл столь рано и прервал ваши дела, мне не хотелось бы задерживаться, – Дзюба запротестовал, но Устюжный прервал его словоизлияния взмахом руки. – Я только довел до вас предложение Акио Тикусемо. Коли вы согласны, я передам ему ответ.

– Вы с ним договорились о встрече?

– Нет, всего лишь по телефону, он просил меня перезвонить, – Устюжный сделал легкое ударение на слове «меня», так что Дзюба, собравшийся было возражать, неохотно кивнул в ответ. – Понимаете, Лаврентий Анатольевич, мы с Акио немного знакомы, а вот вы пока еще друг другу не представлены. Полагаю, мне выпадет эта честь. Вести же беседы с не представленными людьми не в традициях дипломатии, тем более страны восходящего солнца. Уж извините такую церемонность нашего гостя.

– Полагаю, он меня еще и проверяет.

– Я бы не исключил эту версию.

На этом Устюжный и откланялся. Проводив его, Дзюба щелкнул селектором и попросил соединить его с представителем профсоюза в Находке. Затем в Уссурийске. Партизанске. И напоследок в Хабаровске. Всякий раз он начинал беседу с вопроса о положении дел в городе, и как только собеседник, догадавшись о чем будет идти разговор, начинал склонять доставших жителей мертвецов, намекал на двадцать первое число. Возражений почти не было, а если и случались, Дзюба легко давил авторитетом всякий робкий отпор. Тяжелее всего ему пришлось в Комсомольске-на-Амуре, там прошедшая операция принесла самые успешные плоды, зомби на улицах были вычищены полностью еще во вторник, город сейчас потихоньку приходил в себя после случившегося. К тому же заезжие московские корреспонденты весьма благостно отражали состояние дел, мешать их работе активистам профсоюза не хотелось – они сами принимали непосредственное участие в спецоперации, и были особо отмечены лично президентом. Единственное, что напрягало оппозиционеров – небольшая группа сторожевых катеров, в полдюжины, с начала войны за Крым болтавшаяся по Амуру, от Хабаровска до Николаевска-на-Амуре. Теоретически она отлавливала зомби с воды, но за все время ее пребывания на реке, десант так и не высадился. Разве что во время остановки в портах, матросы сходили ненадолго на берег, и тут же возвращались обратно. Что это было и по какому поводу, сказать пока не представлялось возможным. Впрочем, не Дзюбе, он сумел объяснить ситуацию в свою пользу. И склонить к ее принятию собеседника.

Поставив галочку напротив Комсомольска-на-Амуре, Дзюба энергично потер ладони. Оба края, Приморский и Хабаровский, были готовы к возможной акции. Хотя до нее еще палкой не добросишь, да и ситуация в корне могла перемениться не раз, но это согласие многое значило. И прежде всего непоколебимый авторитет самого Лаврентия. На который он так рассчитывал, особенно в последнее время. Когда в рядах оппозиционеров снова наметился разброд и шатания. Одни старались не шуметь, понимая, что в битве с живыми мертвецами сейчас не до них: ни Кремлю, ни местным жителям. Другие же, напротив, именно этот момент и пытались использовать для саморекламы. А иначе как дашь о себе знать, когда эфир занят исключительно войной – то в Крыму, то с зомби.

И всех их следовало как-то сорганизовать и упорядочить. Свести воедино сызнова. Хорошо, Устюжный оставался на его стороне, незримая тень учителя, витавшая за спиной Дзюбы всякий раз, когда он общался с кем-то из «раскольников», продолжала действовать. Глеб Львович демократ старой закалки, член знаменитой Межрегиональной депутатской группы, основанной на Втором съезде народных депутатов, один из создателей Движения демократических реформ, вместе с Виктором Паупером, чья дочь… впрочем, эта история и так всем хорошо известна.

После Устюжный участвовал в первых выборах в Госдуму в девяносто третьем, хотя незадолго до этого поддерживал участников сопротивления в Белом доме, однако, вовремя вошел в состав «Партии российского единства и согласия», а после избрания, стал лидером одноименной фракции Думы. Впрочем, подобных крутых поворотов в его судьбе хватало. В девяносто пятом не попав в Думу второго созыва, открыто призывал к импичменту президента Ельцина, за развязанную войну в Чечне, вполне справедливо предполагая исходом противостояния отпадение республики от России. Однако, в следующем году уже всячески поддерживал Бориса Николаевича, – вскоре после того, как президент стал единственным кандидатом, могущем дать отпор лидеру компартии. В конце того же года в благодарность получил должность первого заместителя председателя в государственном Внешторгбанке, где проработал вплоть до миллениума. В первом случился скандал – Устюжный разоблачал руководство банка в махинациях, требовал прибытия Счетной палаты, однако, не получив ничего, ушел в отставку, пробился в Думу Владивостока и потихоньку начал собирать оппозицию обвиняя правительство и коррупции. Кто мог тогда подумать, что премьер Касьянов и он сам в итоге окажутся в одной лодке?

Это случилось в шестом. Касьянов, тогда уже два года как в отставке, возглавил оппозиционную партию, изготовленную специально под него, для выборов в Госдуму и на должность президента. Неожиданно того поддержал и Устюжный. Владивостокская Дума взбунтовалась против своего председателя, и в спешном порядке переизбрала его. Вот тогда он и нашел себе Дзюбу. Лаврентий был лидером движения «Правый руль» – в пятом году он, в сущности, сам по себе, владелец ремонтной мастерской, провел акцию в защиту правого руля в городе, где едва не каждая машина вводилась из Японии, и который в очередной раз пытались запретить. Акция имела огромный успех и вынесла Дзюбу в ряды известных деятелей Приморья. Да и не только Приморья, через год филиалы его организации существовали во всех крупных городах на Дальнем Востоке.

Так что им заинтересовались как власти, так и оппозиция. Прежде всего Устюжный. Авторитет этого человека во Владивостоке был по-прежнему очень велик, несмотря на свои семьдесят, политиком он был весьма деятельным, его немедленное, после отставки, приглашение на должность председателя в правозащитную организацию «Свобода выбора» не оказалось случайным. Устюжный боролся за права автомобилистов, призывников, бросался на все. И лишь через несколько месяцев осознал свою чисто физическую слабость. Вот тогда он и вышел на Лаврентия, предложив тому должность руководителя профсоюза автомобилистов Приморья. А по сути, переложив большую часть весьма грязной и тяжелой работы на своего протеже. Чему Дзюба был только рад.

Четыре года минуло с той поры, многое изменилось, авторитет обоих вырос, ими обоими заинтересовались международные круги, и только одно оставалось по-прежнему. Их отношения. Учителя и ученика.

Когда Дзюба закончил обзванивать своих, он первым делом сообщил об успехах Глебу Львовичу. И был несказанно рад, как прежде, услышать слова благодарности, странно, но в присутствии Устюжного, Лаврентий всегда чувствовал себя мальчишкой. Тем более тот присоединился к нему за обедом, они еще раз обговорили подготовку к акции и план на вечер.

– Переводчик не потребуется, – уверил его Глеб Львович. –  Господин Тикусемо хорошо знает русский. Впрочем, вы ведь тоже владеете японским.

– Через пень колоду. Как говорится в таких случаях, со словарем.

– Скрывать ему будет нечего и не от кого. Тикусемо прибудет один. Встреча, сами понимаете, не афишируется.

Дзюба кивнул. Их и так пасли сотрудники службы безопасности, не то провоцируя, не то предостерегая. Как в старые добрые советские времена отъявленных диссидентов. Впрочем, они таковыми и были. Пускай переменилась власть, но должны же быть люди, за которыми она охотится. Иначе как объяснить все промахи и просчеты, как не кознями таких вот оппозиционеров. Продавшихся японцам, в данном случае.

Наблюдение за ними было постоянным, почти открытым. Сотрудники, пасли их, как заблудших овец. Впрочем, обе стороны привыкли к этому. А потому одни не обращали внимания за слежкой, другие, за тем, что слежка не приносит желаемых плодов, превратившись, скорее, в традицию. Поэтому и Дзюба, и Устюжный немедля заметили серенький потертый «ниссан», проводивший их до ресторана японской кухни «Оригами», где и должна состояться встреча. Почти вместе с ними в зал вошли двое службистов. Расселись поудобнее, в разных концах зала, так, что оппозиционеры оказались под перекрестным наблюдением.

И только после этого вошел Акио Тикусемо. Типичный клерк – в черном костюме и галстуке, лысеющий грузный мужчина лет под шестьдесят. Возраст, когда у японцев, наконец, заканчивается молодость, пошутил Устюжный. По прибытии господина Тикусемо, оба встали. Устюжный представил Дзюбу. Теплое пожатие рук, японец непрерывно улыбался, верно, прекрасно понимая, что его снимают на камеру.

– Не волнуйтесь, сейчас нам приготовят кабинку, – произнес Тикусемо. – Я надеюсь, что никаких проблем при прибытии у вас не было?

Через минуту они перешли в закрытую комнатку, где им был подан соевый суп со строганиной и черная лапша с кучей приправ, до которых оба русских не дотронулись, прекрасно зная их ядовитую остроту.

– К делу перейдем, – произнес Акио-сан, оглядывая оппозиционеров. – До нашего правительства дошло, что у вас не все в порядке с обеспечением населения продуктами. Мы хотели бы вам помочь, но ваши верховные власти выступают резко против.

– В чем именно заключается ваша помощь? – решил уточнить Дзюба, хотя и так прекрасно понимал, какие слова за сим последуют, просто решил проверить заместителя консула.

– Первое. Гуманитарная помощь жителям Владивостока. Второе, – Акио-сан перечислял, трогая кончики пальцев, точно разговаривал с детьми, – финансовый поток оппозиции. Поддержка на время вашей борьбы за права. Потоки контролируются властями, поэтому завтра создайте электронный кошелек в некой платежной системе, именно какой, решать именно вам. Сообщите мне по телефону номер счета. Я переброшу средства.

– Будет тяжело их потом обналичить, – заметил Устюжный, как самый опытный в деле приема средств от иностранных организаций. Как-никак именно он был ответственен за получение денег еще Межрегиональной депутатской группой переводов из США.

– Зачем обналичить. Используйте так, их будет трудно отследить.

– Мы не вы, у нас работают больше с наличными.

– Хорошо, – произнес Тикусемо после короткой паузы. – Я передам вам средства сам лично. Или подставному лицу, на которого вы укажете. Пока только полтора миллиона долларов, но через неделю шесть миллионов. Я полагаю, этой суммы будет достаточно для подъема движения?

Оба синхронно кивнули. Дзюба невольно дернулся. Он не привык обсуждать подобные проблемы вот так, в открытую. Что-то старое заскрипело в нем, что-то вбитое еще в советские времена. Мол, не бери денег от иностранца, беду себе накликаешь. Правда, в нынешней ситуации, всему Приморью и так негде денег взять. Дума Владивостока уже договорилась с южнокорейской стороной о выделении кредита на закупку риса и свинины, на что Кремль отреагировал хоть и болезненно, но в целом, сдержанно. Взял погашение транша на себя.

– Так же наше правительство беспокоит Камчатка. Положение в этом регионе очень тяжелое. Вы знаете это лучше меня. Цены высокие, а продовольствия нет. Я слышал, что многие бегут в города Дальнего Востока.

– Да, это верно. В Петропавловске-Камчатском наступила вечная полночь, – мрачно пошутил Дзюба, и видя, что его не понимают, прибавил. – Я хотел сказать, положение там хуже некуда. Мертвецы ушли в горы и совершают набеги, а кроме того, начались ливни, с гор в город сошло несколько селей. Есть погибшие, а оставшихся без крова тысячи.

– Им ваша помощь нужна в первую голову, – добавил Устюжный.

– Японское правительство выделяет вам безвозмездный транш, на сорок миллионов долларов.

– Условие? – спросил Дзюба. И вместо собеседника ответил: – Как я понимаю, вас интересуют только Северные территории.

– Мы беседовали с жителями Итурупа, Кунашира, других островов… они не против перехода под юрисдикцию японского государства. Некоторые даже этому рады, – как ни в чем не бывало, продолжал господин Тикусемо. – У них очень много есть зомби. Жители не справляются. У вашей же страны один обычай хоронить – то есть закапывать в землю. У нас нет только такого обычая, поэтому кладбищ меньше и проблем тоже. Правительство послало Тихоокеанский флот, но этот флот только сторожит корабли нашего правительства, чтобы они не перешли линию, и не помогли, – от волнения господин Тикусемо стал еще больше коверкать русский, продолжая внешне оставаться спокойным.

– Простите, Акио-сан, что вы от нас желаете получить? – немедля спросил Устюжный.

– Понимание ситуации. И помощь вашим же гражданам. Вы сообщили мне, что планируете акцию против властей.

– С целью привлечь внимание Москвы к нашим проблемам, – уточнил Дзюба. Настырность японца начинала ему надоедать. К лапше он так и не притронулся, официант, неловко влезший в беседу, с поклоном удалился, забрав пустую посуду, и принес яблоки в карамели.

– Не только, – тут же вставил свое слово Устюжный. – Прежде всего, нам надо продемонстрировать свою сплоченность и решительность. Без вашей помощи это не будет возможным, – кажется, он начал понимать, что деньги могут уплыть, и потому очень старался угодить – к неудовольствию своего ученика. – Более того, ваша помощь будет означать, что мы не одиноки в этом мире. Жители Приморья и так благодарны вашему правительству за вмешательство в девятом году в наши проблемы. Ведь именно благодаря вам был исчерпан конфликт с правым рулем, – Тикусемо кивнул, вполне удовлетворенный.

– Разумеется, вы не одиноки и всегда можете опереться.

– Глеб Львович, нам надо поговорить, – резко произнес Лаврентий.

– Несколько позже, если вы не против.

– Против. Мне необходимо сейчас.

– Мне покинуть вас на минуту или две? – поинтересовался Тикусемо. Но Устюжный отговорил обоих от их шагов, расшаркавшись перед заместителем консула повторно и задавив авторитетом Дзюбу, в точности, как тот давил авторитетом своих коллег по профсоюзу всего несколько часов назад. Это сравнение и не дало Лаврентию подняться из-за стола. Он только покачал головой и пробурчал что-то себе под нос, не слишком приятное.

Тикусемо продолжил:

– Вы проведете массовые акции протеста в разных городах. Основное требование – это внимание к вашим проблемам и к помощи извне. Со стороны японского правительства, готового пойти навстречу…

– Нам и про северные территории тоже прикажете говорить? – резко спросил Дзюба.

– Нет, этот вопрос будет обсуждаться отдельно с правительством вашей страны. Как я надеюсь. Пока же ваша задача – обеспокоить Москву своими выступлениями и подготовить почву для вмешательства нашего правительства в дела Дальнего Востока.

– Нас просто задавят танками. Через несколько дней сюда будут переброшены два полка внутренних войск. Два полка, вы понимаете?

– На территории вашего края размещена пятая армия. Здесь, во Владивостоке и его ближайших окрестностях. Она сражается против зомби и в целом состоит из ваших же жителей. В Белогорске и окрестностях размещена тридцать пятая армия, которая делает то же самое. Таким образом, на территории Дальневосточного военного округа находится в боевой готовности больше сотни тысяч человек.

– Половина из которых еще в начале августа переброшена на Урал, и рассредоточена вдоль границы с Казахстаном и Китаем. Почему и случился прорыв. Вы понимаете ситуацию Акио-сан: да, у нас половина вооруженных сил страны сосредоточена, но их поддержки мы враз лишились по глупости командования. Что же удивляться прибытию зомби из Китая.

– Да, то, что осталось от войск, едва сдерживает натиск, а граница не закрыта до сих пор, – подтвердил с какой-то злой охотой Устюжный. – Нас же все время кормят обещаниями улучшить ситуацию. Лично министр обороны, он тут частый гость. Но на деле ничего не происходит.

– Это еще один повод пересмотреть прежние договоренности. И сообщить Москве об этом. Народное недовольство, как я успел заметить, пребывая долгое время в вашей стране, очень сильно беспокоит ваши власти. Заставляет их предпринимать шаги. Особенно массовое недовольство. Как в вашем случае. Когда вы планируете акцию?

– Двадцать первого, в воскресенье. Я обзвонил своих коллег, все согласны выступить под одним лозунгом защиты населения от живых мертвецов и обеспечения продовольствием. Не исключено, к нам добавится Якутск и Магадан – северный завоз в эти города даже не начинался.

– Очень хорошо, – первый раз лицо заместителя консула отобразило улыбку. – Значит, господину Маркову будет о чем подумать. Он собирается когда-то прибыть в ваш край?

– Пока планирует в самом конце августа.

– Будет прекрасно, если он передумает и прибудет пораньше. Этот факт может пойти на пользу и ему и вам. Если вы будете управлять ситуацией.

– Разумеется, будем, Акио-сан, – мгновенно ответил Устюжный. – Более того, президент поймет, с какой силой имеет дело. Уверяю вас. Да, мы дадим ему повод посетить наш край. Как раз перед праздником.

– О, у вас праздник. Я забыл. Это очень хорошо, – официант принес зеленый чай. Разговор, прервавшийся на мгновение, снова возобновился – господин Тикусемо интересовался деталями предстоящей акции. Беседа закончилась только через два часа после начала, когда Акио-сан обнародовал схему выделения денег на нужды оппозиции через своих людей во Владивостоке и церемонно откланялся. Оппозиционеры остались одни.

Посидев некоторое время молча, и переглянувшись, Устюжный начал первым:

– Зря вы так напирали, Лаврентий Анатольевич. У нас могло и не выгореть. Японцы народ щепетильный.

– Я заметил. Особенно, как он затрепыхался, когда я о Курилах речь завел. Просто весь из себя вылез.

– А что вы хотите, вы затронули больную тему. Все жители страны восходящего солнца уверены, что Южные Курилы по праву принадлежат им, а Советский Союз незаконно оккупировал их после Великой Отечественной.

– Мне кажется, он делает ставку именно на возврат территорий.

– Это тоже естественно. Все японцы делают на это ставку.

– И вы предлагаете нам сыграть в такую игру?

– Лаврентий Анатольевич, вы в самом деле, умом решились? – резко спросил Устюжный. – С чего нам распродавать собственную страну? Надо просто воспользоваться сложившейся ситуацией в своих интересах и заставить московские власти пошевелиться и принять наши условия.

– Их вам тоже заместитель консула сообщит.

– Решительно, с вами невозможно разговаривать. Будто вы нарочно все это говорите. Будто у нас самих проблем нет, как только торговаться с Москвой за Курилы для японцев. С чего вы так уперлись на этом вопросе.

– С того, что Тикусемо наверняка потребует помощи в этом вопросе.

Устюжный молча посмотрел в окно. Уже давно стемнело на улицах зажглись редкие фонари. Городская администрация старалась экономить на всем, и потому включала освещение только в центре города, да на причале. Спальные районы, особенно, Заря и Вторая речка, вообще погружались во тьму, и только прожекторы на блокпостах да вдоль окраинных дорог освещали дали морские и прибрежные.

В наступившей тишине прогудел протяжно отходивший катер, требуя освободить дорогу. Устюжный отвернулся и задернул штору. Моря он никогда не любил. Еще с детства. Приезжая сюда, рассчитывал пробыть в городе года два как максимум, а потом, на крыльях, вернуться в Москву. Но не случилось, он по-прежнему здесь, по-прежнему живет в старом доме на улице Льва Толстого, откуда не видно и не слышно моря, и старается во время прогулок не приближаться к берегу. Все, как и в почти десять лет назад. Ничего не изменилось, кроме него самого.

А вот Дзюба стал другим, вальяжным, уверенным в себе. Пока еще он не мнит себя главным, но, кажется, все к тому идет. Еще бы, Лаврентий проделал такой путь. Выбился в люди. Научился командовать, принимать решения и отвергать их. Обвинять и призывать. Научился быть услышанным. Ему это далось просто, в отличие от его учителя. Образ которого, как ни печально, все больше блекнет, становясь лишь навязчивой тенью за розовощеким крепким здоровяком, готовым горы свернуть – и сворачивающим их по мере надобности. Придет время… Устюжный вздохнул и поднялся.

– Давайте перенесем наши споры на светлое время суток.  С утра голова лучше думает. Особенно у меня, знаете ли, я ведь не сова, – Устюжный попрощался и вышел из ресторана. Поймал такси, краем глаза отмечая присутствие у входа человека в темном костюме. И отправился домой, поминутно оглядываясь. Но на сей раз привычной слежки не было. Старею, подумал он, действительно старею. Становлюсь никчемным. И устало согнувшись, зашел в подъезд.