Текст книги "Роман в письмах. В 2 томах. Том 2. 1942-1950"

Автор книги: Иван Шмелев

Соавторы: Ольга Бредиус-Субботина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 61 страниц)

Да, консьержка сказала о тебе – «трэ жантий…»^[180] Я добавил ей от себя «за доброе отношение к тебе». Это _н_у_ж_н_о. Будь уверена, что – думаю – все смотрят на наши отношения – _в_о_з_в_ы_ш_е_н_н_о. Так и надо, ибо эти отношения в сущности своей – удивительно чисты и высоки! Для меня ты – вся моя, моя жена, моя девочка светлая, моя нежка, моя… – _в_с_е_ моя. Моя молитва – чтобы ни единой тенью не омрачалась ты! все во мне к тебе – нежная и чистая забота и любовь, до боли… до страха чем-нибудь омрачить свет в тебе. Бесценная, неиспиваемая, недопетая… Твое дыханье… как пью его, как вызываю в себе дыхание твое, твоего прекрасного, _в_с_е_г_о! Я тычусь лицом в твою подушечку… Я не смею ее касаться, я ее убрал… храню… – для чего?.. не знаю. Закрыв глаза я вызываю твои черты… твои жаждущие губки… пью их воображеньем, ловлю эти линии рта, у губ, эти «уголки»… реснички, брови… милый лобик… щекочущие локоны твои, прелестная!.. я схожу с ума, я не могу… я проклинаю, – зачем философ⁵⁵⁸ лишил меня тебя? не показал… дав мне лишь подделку. Оля моя… я не соберу сил, напора в себе, чтобы дальше петь тебя, дать тебе из сердца-воображения – мою ласку слов-образов… а во мне их – бездна! Что бы нашел я в себе!.. – я _с_л_ы_ш_у. Никто никогда _т_а_к_ не жил сердцем и огнем образов!.. Я, единственный, по тебе и для тебя. Ты не обманулась… ты это разгадала… и ты _н_а_ш_л_а, сердцем ища меня, нашла меня. Вопреки _в_с_е_м_у. Ты упустила время… но время – лишь условность. Не во времени, не в его власти отнять меня у тебя. И есть мгновенья – большие самой вечности. Как я слышу свои быстрые шаги… свое исканье тебя!., этот рот, как возбуждает… – как влечет, до потери всего во мне!.. Оля… девочка… мученица… отнятая у меня моя сила… – во-имя _ч_е_г_о!.. кого!

Что мне делать, чем жить, без тебя?., зачем явилась ты?.. Ну, пытаться забыть тебя? перестать писать тебе?.. отвыкнуть?.. сгореть в этом томленьи бесцельном, бесплодном?!.. Нет, лучше бы умереть, не чувствовать… Я превозмогал себя перед людьми, и иссушал себя, обманывал себя, томил и подавлял себя, повиновался тебе, страшась боли твоей. Зачем?!!!.. Теперь я мечусь бессильно… кляну свою чистоту к тебе… лучше бы сгореть в тебе, сгореть в живом огне… Господи, помоги… я на краю сил, я отчаялся… противны мне мои высокие напряженья в творческом… – к чему?!.. Храня себя, ты была безжалостна ко мне… ты не дала мне всего сердца, всего… что в тебе. У Данте был идеальный мир, стихийная _в_е_р_а… надежда – _т_а_м..! У меня нет этого, этой _в_е_р_ы… я все скомкал, смял в себе… Нет, я стисну душу, я вырвусь из твоего очарованья… я соберу последние силы, чтобы замолчать и снова найти себя. Я долго не буду писать тебе… м. б. совсем не буду. Я – или найду себя, или – перестану. Оля, дай губки… Я исстрадался. Вчера я не ел почти, ничего не хочу, истаять хочу. В.

125

И. С. Шмелев – О. А. Бредиус-Субботиной

13. VI.1946 12 ч. дня

Оля!.. Ольга моя, Ольгуна… неназываемая, о, как хочу огненно обнять тебя всю!.. Я – в сладком полубезумии, как в те возносящие дни чудесных Твоих «ячменей», весь _п_о_ю, Тебя, моя Светлая, пою и пью, Тебя… в те дни, когда умолял – «будь моей женой-дружкой, моей _в_с_е_й, и дневной, и ночной, чудеска!..» Звучит во мне, сочно, мощно, мой голос, Тебя молящий, грудной, сочный, _м_у_ж_с_к_о_й, сильный зов-песня, Тобой, единственная, вызванный к жизни… Как прекрасна, Ты, возлюбленная безумица… я слышу твое _з_е_м_н_о_е_ желанье, – такое _п_о_н_я_т_н_о_е_ мне, такое _в_л_е_к_у_щ_е_е… – «ну, поласкай меня, как ты умеешь»… Оля, я _ч_у_в_с_т_в_у_ю_ Тебя, всю тебя, нежная, рыбка-Оля… Как ярко во мне _т_о, утреннее троицкое, льнущее, свежее-свежее, в трепещущем холодке, тельце… о, женщина, дитя, в страстном расцвете всей твоей женской _п_р_е_л_е_с_т_и! Оля, Ольга… приди!.. Я не могу без Тебя… ты свет и воздух, и сила, и зов-моленье… – нет жизни без Тебя, вне Тебя!..

Сегодня я плохо спал, весь в Тебе… в тревоге за Тебя… что с Тобой. Это – 3-ье письмо со дня твоего отъезда. Я невыразимо страдаю, чудесно, весь _в_з_я_т_ Тобою. Все у меня в хаосе, заброшено, застыло, _в_с_е_ закрылось… Я грежу, я создаю такие безумные картины! – страстно поют они в мятущемся, истаивающем сердце, в моих «верхах» и «низах»… – _в_с_я_ ты во мне! Пусть моя огненность перельется в тебя и обожжет мученьем – страстного порыва ко мне! Какую силу слышу в себе – для Тебя, для _п_е_с_е_н_ о Тебе!.. Везде у меня – твое дыханье… О, какое утро Твоего Рожденья! Ры-бка!..

Силы в себе найди, крикни – «не могу больше!» Мучителю всей твоей жизни крикни – «н_е_ могу, не хочу _т_а_к, хочу воли, жизни, света, солнца, – _в_с_е_й_ силой своей хочу!., моя жизнь бесплодна, уходит, убивает душу мою такая жизнь рабыни, обманутой невольницы!..» (как ты меня _в_л_е_ч_е_ш_ь_ и _т_о_п_и_ш_ь!..) Оля… я вижу тебя в южном солнце, на синем море, под синим небом, _в_с_ю_ _ю_ж_н_у_ю, _в_с_ю_ _в_ь_ю_ж_н_у_ю… вижу – всю виноградную мою Олю, мою детку, радостно поющую Его, создавшего и меня, и _в_с_е… Оля, приезжай, мы встретимся где-то на Юге, – хоть бы месяц, _б_е_з_о_г_л_я_д_н_о, с Тобой, одной Тобой, _в_с_е_й!..

Сегодня буду у глазного доктора. Вчера был Серов, с 9 вечера до 1 ч. ночи… Прочел ему (страстно) 2-ю половину «Марева»⁵⁵⁹… Спорил идиот о… браке, и я его _р_а_с_п_л_а_с_т_а_л… Идиот, сознает, что провалил Жизнь, и – резонерствует, как жалкий (и завистливый) школьник. Я сказал – вот, Ее цветы, мне, цветы _к_о_р_о_т_к_о_й_ разлуки. Он – только обвел глазом… – ни слова!.. Но я, я, я, завоевал эти цвета, завоевал всем _ж_а_р_о_м_ моим, своей силой, дарами во мне, Господом данными. Как хотел я глазами, глубоким взглядом (в métro) _в_с_е_ тебе сказать, что во мне, – всю мою тоску-боль и весь свет во мне, Тобою, прекрасная, возженный!

Ольга… от тебя все еще ни строчки… Ты не послала мне с пути, а я пишу 3-ье письмо, я кричу к Тебе… З_а_м_о_л_к_н_у_т_ь? сойти с ума?.. Мне больно, я себя убиваю, тебя не слыша… Спаси же меня – от меня, спаси собой! Мне страшно. Нет покоя… Я _н_е_ _ж_и_в_у. Лучше – не быть, чем так. Ваня

Твоим полотенцем я утираю глаза. Мне не лучше.

126

О. А. Бредиус-Субботина – И. С. Шмелеву

[11.VI.1946]

Мой милый Ваня, мой, – карасик!

Пишу из вагона. Дома Парижа закрывают дали, – тебя… Смотрю в небо, – оно и над тобой, оно всюду. Светлое небо. Солнце и голубизна, и белые «перины» облаков. Смотрю, смотрю и чую под этим небом тебя. Глаза застилает, жжет… Едва удерживаюсь, помня твое «крэпко, Зёрзик». И еду-еду. Мелькают косогоры, поля, зелень берез, маргаритки (ромашки), колокольчики. И потому что так все мелькает, сечет глаз – все мигаю. Больно.

Закрываешь глаза, тебя хочется вызвать.

А вот переменилось: тучи, – дождик стегает, сечет иголками по стеклам, сбегает змейками по раме, собираясь в капли. Смотрю и силюсь удержаться. Помню «крэпко».

Почти не верю, что несусь в другую от тебя сторону. Сон? Нет – явь. Но я и сплю. Дремлю. Вспоминаю в дреме себя утреннюю, – тоже в дремке. Помнишь? И вчера заснула под колыбельную твою. Помнишь? У меня нежность даже к пакетику с вишнями из Парижа, что принесла Ната⁵⁶⁰. Потому что он оттуда, где ты. В сумочке лежит план Парижа, буду мысленно ездить, как делала это в мою там бытность.

А вот и снова солнце, был и Антверпен.

Мы едем-едем.

Смотрю на изумрудик на пальце, и на другую «слезку». Не могу почти что помнить «крэпко».

А ты как? Тебе плохо? Цветы мои тебе уж дали? Или забыли в магазине, как я просила? Хотела тебе привет свой в них оставить. Гортензия долго стоять будет. Ее, когда отцветет, посади у Юли, будет цвести все годы. Вот ты верно у стола своего, а… меня и нету. Не могу подойти, как бы хотела. А так вот близко. И так все вижу… Ну, что же: «крэпко, Зёрзик»!

Целую как умею. Оля

127

О. А. Бредиус-Субботина – И. С. Шмелеву

12. VI.46

Дорогой, родной Ванюша, вот я и в Shalkwijk’e. Доехала хорошо, хотя вначале была разочарована тем, что не оказалось вагона-ресторана, а в Pulman’ских вагонах все было занято. Ни в Брюсселе, ни в Антверпене ничего не было на вокзале. Но дело обошлось очень хорошо: я угощала соседку по купе вишнями, т. к. она хотела пить, и она меня бутербродами, и мы были обоюдно довольны.

На бельгийской границе был очень подробный контроль багажа, должны – были все выйти из вагона. А на голландской стороне еще того больше: буквально каждого обыскивали в кабинке, и мужчин, и женщин, конечно, порознь. Поезд увели на другой путь и тоже обыскивали. Подобный контроль был за все это время впервые и явился полной неожиданностью даже и для персонала. Благодаря сему поезд пришел с опозданием. У меня ничего не отобрали, все довезла хорошо. Я писала тебе из поезда – мне было тяжко… плакала, тосковала, иногда усталая и истомленная дремала. На перроне в Утрехте были Сережа и Арнольд. Ждал автомобиль. Дома все очень парадно, был сервирован стол как для праздника рожденья. Всюду цветы и огромный торт из кондитерской (заказала мама). Мама веночком уложила розы вокруг моей тарелки. Жарились пирожки. Меня очень тронула эта встреча мамы. Вопросы, расспросы, рассказы. У меня… все во мне спутано и как-то так… как еще никогда не бывало. Не найду тона и роли. Но помогают всяческие посторонние рассказы… Ложимся около 2:15 ночи. И ничего не говорю… Слышу какие-то странные звуки… не понимаю, отнимаю голову от подушки… Слышу плач. Ар плачет. О чем? Об отце? Он очень худой. Мне работник рассказывал, что «господину тоже бы не мешало куда-нибудь уехать, а то они прямо чахнут».

Утром в 7 ч., не будя меня, он уходит и просит маму собрать ему еду на 2 дня. Уезжает к сестре по делам, но только в ее дом, т. к. самой ее дома нет. Как он там будет хозяйничать, не знаю. Я встала и захватила его еще до его отъезда, предлагала то и другое, говорила об обычном, текущем. Он разбитый какой-то.

Сережа сказал, что это так все время.

Ты чуткий и поймешь, как все это мне отзывается. Я уезжала сегодня по делам в Утрехт, к Грондейс и еще в другие места. Вызвала телеграммой Жуковичей⁵⁶¹ на завтра и должна буду связаться с голландкой, едущей в Париж. Все это спешно. Все это текущее заматывает время, втягивает, несет куда-то, но душа так страдает. Думаю о тебе и не знаю, как и что ты? Жду письма. Жду узнать все, все о тебе. Лилии стоят дивно в вазе, – ничуть не повяли. По всей комнате дух томящий от них. Мне легче, что я пока предоставлена сама себе. Я не найду никак позиции. Мне тяжело. Да ты все поймешь. Разбирала вещи. Все, все так болезненно напоминает недавнее, бывшее. Как все трудно. И я должна все время себя сковывать, чтобы не распуститься, не испортить себе всего сразу. Помню твой завет быть осмотрительной… У Сережи все неопределенно и тягостно очень. Он не верит в какую-либо благоприятную разрешенность этой путаницы. Надо сделать целый ряд путешествий и шагов и в этом направлении. Я думаю еще и о детях Ивонина: м. б. хорошо было бы их взять с Ксенией Львовной к нам. Они бы с ней объяснялись по-французски, и она же бы могла их взять обратно. Ничего наверняка не могу сказать пока, т. к. надо еще многое взвесить, но это так вот само подумалось. Не отчаивался бы Ивонин, – как-нибудь пристроятся малютки. Я должна поговорить с Аром, надо все согласовать с американскими гостями. Но, если я захотела, то думаю, что и проведу. У нас совсем нет фруктов. Дикие цены на ягоды – почти невозможно покупать – продают по 100 грамм. Представляешь себе, какие цены. Ну, все это неважно. И я вся не в этом. Пишу же о сем оттого, что все тебе пишу. И все смятенно^[181] во мне как-то, смущено. И помню твои слова и доводы и стараюсь себя поставить на должную позицию… Сейчас гроза. Уже 11 часов. Думаю о тебе. Помнишь, как условились? Или ты забыл? Был ли ты у доктора? Что с глазом? Я упрекаю себя в том, что замотала тебя, что ты так баловал меня. Это стоило тебе массу сил. Ты так беззаветно все только для меня делал, что мне даже стыдно. Ах, мне за многое стыдно. И ты поймешь меня. Знаю. Нет, это не сущность моя такая. Это какой-то срыв. А лучше бы быть ровной, нежной, мягкой. Ты поймешь. Я почти не спала сегодня и потому какая-то неприкаянная сегодня. Завинчивала, закручивала день. Сейчас вся с тобой. Ну, как же ты? Как? Как хочу увидеть тебя, очутиться в милой квартирке твоей. Ты написал мне?

[Поверх текста: ] Все это не то, что надо сказать, все второстепенно. Заговариваю сама себя. А как мне больно и томительно без тебя!

[На полях: ] Обнимаю тебя нежно и крещу, и целую. Олёк

Пока нет ничего от тебя – вся в томленьи неизвестности, не могу писать.

Нет, не могу сдерживаться, – как горько, как больно мне! Думаю о тебе, о всякой мелочи, о всякой малости. О, как переживаю всякий шаг в метро, эту последнюю поездку нашу. Как все вижу… Твои глаза. Помнишь? Ах, знаю, ты все помнишь!

Ваня… Ваня! Ванечка, Ванюша мой… Иванушка! Я плачу, не могу сдержаться. Начала письмо, помня твое «крэпко». И вот не могу.

Тебе понравились цветы мои? Что ты делаешь? Все хочу знать! Пойди с глазом к врачу!

Ах, если бы хоть Юля пришла к тебе. Или Меркулов.

Пишу им сегодня. Благодарю. Они мне все дороги, т. к. твои друзья. Кланяйся и Серову. Ваня, Ваня. У меня нет слов. Трудно разбирать вещи из чемодана. Они все какие-то _н_а_ш_и_ с тобой стали. Я знаю, ты все поймешь. Но будем крепки. Да, да.

Я хочу творить. И как же я сама во всем виновата! Ваня, слов у меня нету для тебя, и ты это поймешь тоже и простишь мою смуту. Сегодня будут Жуковичи. Ах, зачем я бегала по Парижу, теряла время?! Ваня, Ваня мой, светлый мой, родной, любимый. Как хочет душа простора!.. Ты все знаешь и все поймешь! Обнимаю тебя нежно, ласково, светло. Ольгуна твоя.

128

И. С. Шмелев – О. А. Бредиус-Субботиной

14. VI.46

Вот, Оля, уже 4-й день, как ты уехала, а от тебя, о тебе, – ни слова. Мне трудно, горько. Я нашел твою карточку при цветах… – «кусочек сердца»⁵⁶². Только – «кусочек»?.. Остальное – кому? Я не принимаю «кусочки», я милостыньки твоей _н_е_ прошу. И померкли твои цветы. Дарят, от любви, дар, да… но не разглашают об этом всем… (этим дар растлевается!) И дар твой – уже не дар, а какое-то подчеркиванье: «вот, смотрите, _к_а_к_ одаряю!» Это то же, что показывать на людях, как целуются… Меня это резнуло: до меня знали и Юля, и Меркулов, и, конечно, Первушины… Что с тобой?! Где твоя скромность, твоя чуткость? Это лишило твой дар всей прелести, и я не хочу видеть цветы, «недевственные». Это все то же повторение _с_л_е_з_ на людях: «И. С. меня обидел»… Чем?! Что о _с_в_е_т_е_ в тебе сказал, о твоей окрыленности..?… Ч_т_о_ ты со мной _в_ы_д_е_л_ы_в_а_л_а, как обращалась!.. издевалась!.. (5-ое июня!⁵⁶³) И – _з_а_ _ч_т_о?!.. Давала не любовь, а подделку, – делая из меня и моей любви… – _ч_т_о?!.. Как я корю себя! негодую, _т_е_п_е_р_ь. Я должен был требовать от тебя всей полноты чувства – или же совсем отказаться от проявлений любви. Мне больно теперь и горько-горько…

Я долго не буду писать тебе, – или совсем не буду. Я душевно _и_с_т_о_м_л_е_н. Все эти 5 недель ты _ж_и_л_а_ _с_а_м_о_л_ю_б_о_в_а_н_ь_е_м, _с_а_м_о_у_п_о_е_н_ь_е_м, _с_а_м_о-у_д_о_в_л_е_т_в_о_р_е_н_ь_е_м… Я был лишь средством, поводом для се-го, – _п_р_е_д_м_е_т_о_м. Сегодня простая деревенщина, моя А[нна] В[асильевна] сказала вдруг: «зачем О. А. Вас так огорчила, так ни за что очернила на людях… убежала и плакала в кухне, твердила – И. С. меня оскорбил! Нет, она очень гордо понимает о себе». Я сказал-крикнул: «молчите, это вас не касается!» Но мне больно было это вдруг услышать. Вот сужденье совсем простого человека. Пусть мы не встретимся больше… – _э_т_о, больное, останется горечью. Я видел от тебя много ласки, счастья… (?!) _л_ю_б_в_и, но странной любви, – но не простой и чистой любви, а какой-то _б_о_л_ь_н_о_й_ любви. Я душевно заболел ото всего этого… Не такой любви я ждал, не на такую имел права. Я тебе все сердце отдал, а _п_о_л_у_ч_и_л… _к_у_с_о_ч_е_к, _к_у_с_о_ч_к_и… Ты не можешь, ты не умеешь _б_р_а_т_ь_ счастье. Ты вся – в страхе, и этот страх извращает и ранит твои чувства ко мне. Нельзя _т_р_е_п_а_т_ь_ любовь, _в_л_а_ч_и_т_ь_ ее на чужих глазах и делать _ч_у_ж_и_х_ зрителями (и осуждающими) самых сокровенных движений сердца. Это – м. б. последнее мое письмо.

И все же я (надеясь, что в тебе еще есть светлое ко мне чувство), я сообщу тебе и о себе.

Я все эти 5 недель (и в болезни!) старался быть достойным _н_а_ш_е_й_ любви. Я иногда срывался, бунтовал, оступался, да. Но все, что я делал, – я делал, чтобы стать для тебя дороже, ближе, лучше, ценней и привлекательней. Вспомни вечер дня твоего Рождения… Но я даже и такой черточки не забыл, как, в театре, ты сказала: «я пройдусь немного…» (после 1-го акта) и _у_ш_л_а_ со спутниками, даже и мимоходом не бросив: «а Вы не хотите пройтись со мной?» Я остался один, в духоте… ждать. Т_а_к_ ты угостила меня театром. Ты _у_т_о_л_я_л_а_ жажду, не подумав нисколько, что и «мой Ваня» м. б. нуждается в _у_т_о_л_е_н_и_и… Довольно.

Был у глазного доктора. Глаз… будто бы чуть воспален (радужница), зрачок его сужен, сравнительно с правым. Пустил атропин. Разрешил работать. Сказал, что это последствия рожистого воспаления, и отсюда стЯженье на лбу и у глаза… это может длиться. Это – «след работы стрептококков… явление нередкое». Велел по 1 капле атропина в день до увеличения зрачка.

Была некая графиня, просила от имени некоей русской (за французом) г-жи Ражо, дочери Льва Чернова⁵⁶⁴ (эс-эра) разрешения на перевод и издание «Лета Господня», а графиня попытается иллюстрировать. Мне все надоело. Я каменею. Ты меня доканчиваешь. Вот почему я уклонялся от встречи: предчувствовал словно.

Оля, я люблю тебя. Но как же я весь изранен. Нет, ты не дорожишь мной. Я для тебя лишь «забавка», – вдумайся, и увидишь по всему твоему обращению со мною. О, как мне больно!

Прости, что я огорчил тебя, но я не могу таить в себе правду – хотя бы и о тебе: горькую правду. Господь да хранит тебя. Я сохраню лучшее из моей любви, не решаюсь сказать – _т_в_о_е_й. И. Ш.

Знаю: ты никогда не будешь моей, не придешь ко мне. Ты будешь жить с полутрупом и сносить _в_с_е, до… Он позовет тебя, и ты всему подчинишься.

129

И. С. Шмелев – О. А. Бредиус-Субботиной

15. VI. 1946 Суббота, 12.30 дня

Облачно, но во мне – _н_а_в_и_с_л_о, _т_у_ч_и, _т_у_ч_и… – моей Оли нет… не будет? Тогда – и ничего нет, – _н_е_ быть, лучше, лучше _н_е_ _б_ы_т_ь. Истаяла душа, не могу без тебя, Оля моя. Зачем я тебя _у_в_и_д_е_л… всякую, – и во всем свет для меня, _ч_е_р_е_з_ тебя свет, и – жизнь.

Оля, любимая, нежная… как хороша ты, _т_и_х_а_я, _к_р_о_т_к_а_я… вся – любовь!

Ночь сегодня, под 15-ое, – без сна, до 4-х ч. Я встал, закурил. Ночь. Во мне – ночь. Я силился унять жгучие мысли. Вчера я послал тебе _з_л_о_е_ письмо. Переплеснуло во мне. Отнесла А[нна] В[асильевна] на почту… Я схватился, но письмо уже в ящике. Хотел послать маме депешу – перехватить письмо. И – _и_с_п_у_г_а_л_с_я: а если… прочтет?.. Оставил. Дай губки, дай, Олёк, твой ротик, весь… и, молю, – зачеркни в сердце это письмо – _о_т_ч_а_я_н_и_е. Ты в круженьи дня сего, а я… Оля! Это почти возврат дней июня 1936 г… – я _в_с_е_ потерял, нет тебя… Вот почему я уклонялся от встречи: я предчувствовал, какая будет пытка. Она пришла. Моя 2 месячная болезнь… – она отступала при тебе. Теперь она все обострила, я все обостряю в себе. Что же, еще, на семилетие… _д_о_ _к_о_н_ц_а?!.. Я убью себя, без тебя, мне теперь не нужно _н_и_ч_е_г_о. Когда-то, лет 9 тому, ко мне пришла кн. Кантакузен⁵⁶⁵, поэтесса, моя почитательница, красавица-женщина… и сказала, вся бледная: «Я знаю, _ч_т_о_ для Вас значит – женщина, _е_е_ ласки… как это надо для вдохновенья… Позовите меня… не любите меня, а просто – если я не противна… хоть _м_и_н_у_т_ы_ забудьтесь мной… я отдам Вам всю себя… я вся – для Вас…» Она была очень страстно-красива… Я отвел глаза. И не ответил ни слова. Взял ее руку и сказал: благодарю, найду в себе силы работать без ласки… _Л_а_с_к_а – _у_ш_л_а. Ласка для меня – когда душа сливается с другой. Где, в ком найду это – _м_о_ю, для меня, – душу?.. А т_е_л_о… его много здесь… Для меня _в_с_е_ _к_о_н_ч_е_н_о. И вот, – Т_ы, чудесная… единственная – Ты! Ты потянулась ко мне, нашла меня, и я _н_а_ш_е_л_ тебя… И не получил тебя. И тебя – нет. Всей Тебя. И теперь, _у_з_н_а_в, я не могу жить и писать _с_о_б_о_ю. Ибо _м_е_н_я_ уже нет во мне: я – в Тебе. Ты меня отняла от меня. Я опустошен, я каменею.

Оля, молю: прости мне письмо от 14-го. Это не я: это тьма моя. Я, светлый, нежный, поющий… – в тебе, Оля. А здесь я – выпитый. Болезнь обостряется, я весь во власти злого тлена. Сегодня я лежал над твоим… розовым… теплом. Я искал дыханье твоего тельца, твоего дыханья… О, утро Троицына дня! Рыбка, _в_ы_п_л_е_с_н_у_в_ш_а_я_с_я, прильнувшая, прохладная, теплеющая, нежная… вся – цветок, небывалый, _ж_и_в_о_й… моя награда – за _в_с_е! Оля, не могу без тебя, тобой наполнен, полон и – опустошен. О_с_т_а_в_л_е_н. Увяла во мне березка – Праздника. Ушел Св. День. Какие будни! Какой мрак. Я истомлен, я _н_и_ч_е_г_о_ не вижу, не _х_о_ч_у… – Ты только – Жизнь. Пусть даже Ты – сжигающая меня, пронзающая страшным огнем, вспыхивающим порой в тебе… но только ты, _в_с_я_ч_е_с_к_а_я, мятущаяся, будоражная, неожиданная, неправая, жестокая… – и Ты только. Пусть такая только, но и такую хочу, не могу без Тебя, без всякой… Так ты слита, срощена со мной. Я – очень _л_и_ч_н_ы_й, не покорный, не терпеливый, гордый, злой… – но я _в_е_с_ь_ твой, в тебе, и только бы не без Тебя, любой! Я _т_а_к_ _в_н_я_л_ тебя, так влил в себя!.. Сколько я хотел _в_с_е_ передать тебе, всего себя, всякого себя, в тех глазах, в том взгляде, в métro, _т_о_г_д_а..! Ты _в_с_е_ поняла. И в этом – «крэпка, Зорзик», в этом последнем крике к Тебе, на вокзале, в последний миг… я вложил все, всю душу, всю надежду, все ожидание невозможного пусть… только бы ты _б_ы_л_а, _ж_д_а_л_а… собрала _с_и_л_ы_ _ж_и_т_ь!.. Я удержал слезы, я сдавил сердце… Сколько было дней!.. и как мало мы взяли друг от друга!.. Л_у_ч_ш_е_е – это когда я мечтал, обнимая тебя… и _в_и_д_е_л_ тебя… и в хлебах, и в купальне, и над речкой, и в утренн_ей спальне, и в яблочном саду, и в осеннем закате, на рябине… – и всегда Ты, все и во всем – Ты. А сколько нескАзанного, неУзренного, и ненашептанного Тебе!.. Какая боль… – я ни словечка, _с_а_м, не пропел тебе, _н_е_ перелил в Тебя – из «Путей», первых и вторых… Ведь ты так и _н_е_ _у_с_л_ы_х_а_л_а_ моего голоса в «Путях»… А он – особенный, такой нежный, такой… весь из Тебя… – особенно в 2-ой части! И ни ты не просила, ни я не… дал, не навязался… А сколько раз хотел. И думал: _э_т_о, сам я, не могу предлагать, просить… Это… – только, если _о_н_а_ попросит, если любит… И ты _н_е_ намекнула. Ты разбилась на кусочки в Париже, между всеми… и я получал осколки, _щ_е_б_е_н_к_у_ твою… и призрак твоей любви, _о_с_т_а_т_к_и… Отсюда – мой _б_у_н_т, и моя, невольная вина перед тобой, упреки, – все боль моя. Когда я _л_ю_б_л_ю, я _х_о_ч_у_ _в_с_е_г_о, как я отдаюсь – _в_е_с_ь. И наше неравенство во внешнем, в облике, – ты еще молода и прекрасна, а я на склоне, – всегда терзало меня. Но я знаю, что иногда я молодел до… юности… Я _м_о_г_ чаровать… и я помню, о, как помню 9-го вечером! – я расцвел, я сказочно омолодился тобой – для тебя!.. Я почувствовал, как я покорял естество свое и – _с_л_у_ш_а_в_ш_и_х_ меня. Эта молодая _д_у_ш_а_ горько (и сладко) обманывала меня. Но она не всегда _ж_и_л_а, и в театре я (так мне казалось) стал для тебя лишним, и ты _з_а_б_ы_л_а_ меня. М. б. ты и стыдилась меня… и хотела уйти, оставив меня с твоей шляпкой. Был острый миг: а хотел убежать из театра – ткнуться в свою постель и рыдать… Но… твоя шляпка… но – твоя тревога – где он? – 4 когда бы вернулась ты на эти поганые стулья на галерке, где я задыхался в зловонном испарении дыханий сотен, тысяч за десятки лет, налипших всюду, – тревога твоя, – ты непременно бы кинулась искать меня… этот «скандал» – сдержал меня, и я _с_м_и_р_и_л_с_я… Но вот, э_т_о вспыхнуло в письме 14-го, и воображение распалило меня. Прости – пойми. Девочка моя, сила моя, жизнь, свет, маленькая моя рыбка… Оля, моя _т_и_х_а_я_ _О_л_ю_ш_а… все лучшее в тебе, – к нему взываю: не вменяй мне злого-случайного во мне! Я знаю, как тебе тяжко. Оля, живи своей; любовью, последним светом в твоей жизни! _Т_а_к_о_й_ уже не будет, как не будет для тебя другого – _т_а_к_о_г_о – Вани. И потому не ищи «лица», «формы», «позиции»… Н_е_с_и, _н_о_с_и_ смело эту любовь: она – дар тебе от жизни, она – милость Господа. Чего стыдишься?!.. Любишь любимого, любящего? Слезы А… А мои..? мои бессонные ночи, мой пустые дни. Что, кого терял А.? – получеловек? H_и_к_о_г_о. Он получил не по праву – Тебя, девственницу… Maло?.. И сунул ее в футляр и в хомут. Всю твою молодость обрек на круженье по кругу водокачки… переливанья _в_о_д_ы… – по своему безответственному, болезненному капризу-произволу. Во-имя _ч_е_г_о?!.. А ты, отвыкшая от свободы _д_ы_х_а_н_ь_я… – стыдишься, ищешь скрыть, что начала _д_ы_ш_а_т_ь, _л_ю_б_и_т_ь?!.. Вдумайся, выпрямись, наконец, и _б_у_д_ь_ _с_и_л_ь_н_а, _к_р_е_п_к_а! Смотри _ч_е_л_о_в_е_к_о_м… _ж_е_н_щ_и_н_о_й, наконец, а не трепещущей рабыней. Сле-зы тебя берут! А ты… мало ты пролила (* А мои слезы..? моя боль? – _ч_е_м_ измеришь? Так – отмахнешься? А мои утраты, удары? а моя боль – _з_а_ _т_е_б_я?!..) – лила слез? Трогали они, – что они изменили. А. – эгоист на-редкость. Пусть _в_с_е_ пропадет, – только бы не его «призраки» – мысли, без воли, формы, содержания… – больная _р_у_т_и_н_а! Таких не жалеют. Их лечат, да. Но им не отдают в жертву лучшее на земле – Жизнь, любовь…

Разорвал конверт, потому что не сказал самого важного. Ты пишешь: «Я встала и захватила его еще до его отъезда, предлагала то и другое… (_ч_т_о? могла и _с_е_б_я_ предложить в… спутницы?..). В этом твоя ошибка, если не больше… – твое признанье зависимости (?!) и раболепства. Ты скажешь – „нет: п_р_и_л_и_ч_и_е, соблюдение супружеского долга“… _Н_е_п_р_а_в_д_а_ _э_т_о. Это – инерция, твоя робость и ложно понятая _с_о_в_е_с_т_ь. Он демонстративно показывает небрежение к тебе: через несколько часов по твоем прибытии… уезжает от _д_о_м_а, от тебя! А ты, уставшая с дороги, собачкой бежишь за своим господином и хозяином, „предлагаешь то и другое…“ как бы умилостивляешь… – „да, я виновата, господин мой… но, видите, я стараюсь быть и покорной Вашей воле и… капризу“. Так он и _п_р_и_н_я_л. И уехал, как бы _о_т_ш_в_ы_р_и_в_а_я_ _п_и_н_к_о_м_ _с_в_о_ю_ _с_о_б_а_ч_к_у. Все – гадость. Ты не должна была вставать, ибо он _н_е_ _с_м_е_л_ _т_а_к_ _г_а_д_к_о_ проявлять себя! Замученная болезнями, непосильным трудом, подлым обращением с тобой, бранью и побоями, ты, один раз за эти подлые 9 лет, уехала вздохнуть… на 5 недель! а этот эгоцентрист и неврастеник… нагло (и подло) показывает: „вы мне и _н_е_ _н_у_ж_н_ы… у меня дела поважней вас… и вот, я безразличный к вам, _у_е_з_ж_а_ю“. А ты, покорная этому подлому и глупому капризу, бежишь, _н_а_в_я_з_ы_в_а_я_ себя, свои _у_с_л_у_г_и! Оля, выпрями себя! Твердо и смело заяви: „вот Вы как демонстрируете… подло и глупо. Я Вам _н_е_ _ж_е_н_а, я вам _н_е_ _с_л_у_ж_а_н_к_а. Я – _с_а_м_а! Жить с Вами не хочу и не буду. Я должна обдумать и решить _м_о_е. Я девять лет работала на Вас. Предъявите Ваш _с_ч_е_т. Я предъявлю свой. Я _р_а_з_р_ы_в_а_ю“. Вот как надо _п_о_ _п_р_а_в_д_е.

Мне все еще не доставили французских книг, а они уже продаются, их читают в Париже, и Елизавета Семеновна купила. Так обычно: автор всегда последний. Хотя Эмерик болтала: в пятницу пришлют Вам 50 экз.

Вчера нашел под дверью пакетик, без марки, кем-то подсунутый, а я не выходил из дома: я лежу камнем, не хочу ничего, не ем: Ты, ты, ты мне нужна, только ты! Разорвал… Письмецо от арх. Владимира, от… 27 мая⁵⁶⁶. Оче* видно, кто-то привез из Ниццы:

Дорогой во Христе Иван Сергеевич,

Не откажите принять скромную лепту от почитательниц таланта Вашего – скромных тружениц-учительниц в г. Ницце. С глубоким уважением Ваш арх. Владимир

27. V.46

Лепта – 1300 фр. У меня стиснуло сердце. Как могу я принять?! – лепту! Не смею. Но не смею и не принять. Я ее возвращу десятерицей. И – сколько так!.. Вот почему я хотел бы _в_с_е_ раздать. Господи, как я счастлив – и как же _н_е_с_ч_а_с_т_е_н!

[На полях: ] Получил два твоих письма – с пути, и от 12-го.

Я все жду стуков-звонков… – тебя жду… как взмывает, сердце! как сжимает его болью!

Как обнимаю тебя, как нежно ласкаю мою единственную, Тебя, Ольга моя – вечная моя. Ваня

О, как ты необходима мне, Оля!.. Приди, согрей меня. Я болен, очень…

130

И. С. Шмелев – О. А. Бредиус-Субботиной

21. VI.46 Пятница 10 ч. вечера

Оленька-ясочка, нежная красочка… вижу всю гибкую, в страстной улыбкою, всю – в опьянении, всю в упоении… Оленька нежная, Оля безбрежная… вся белоснежная, вся – неизбежная! Ольга-купавочка, гордая павочка… Оля истомная, страстная-томная… Оля-мол од очка, легкая лодочка… вся в колебании, вся в уповании… Оленька пылкая, Олечка мылкая… в пену взбиваешься, в душу вливаешься… Ольга цветочная, Ольга неточная, Оленька умная, дико-безумная! Дай же мне губочки, страстные любочки… Оля метельная, розово-тельная. Оля прекрасная, нежно-атласная, Олечка истова, пылко-неистова! Оля-голубонька, кроткая любонька… с тайной улыбкою, ластишься рыбкою… Олечка грёзочка, пьяная розочка. Крутишься мушкою, дай же на ушко я… нежными вздохами, страстными охами – что-то скажу тебе, наворожу тебе… „будь же послушною, жгучею, душною!.. Дай – обойму тебя, дай же – _у_й_м_у_ тебя!..“ о, неуемная, о, недоемная!.. о, моя девочка, дивная Евочка… о, ты, ночнушечка, гулька, кукушечка… травка, былиночка, в солнце пылиночка, знойно-смолистая, терпкая, мглистая… страстно ты любишься, стонно голубишься. Небо ты светлое, небо лазурное… Оля несметная, Олечка бурная… Как же обнять тебя, как заласкать тебя?.. как же понять тебя?.. как же… _п_о_я_т_ь тебя?!!..Сказка ты страстная, песнь любострастная, дай – пропою тебя, дай, опою тебя… дай же, упорная, будь же покорная!.. станешь ты бабочкой, горькой купавочкой… станешь молодочка… где твоя _л_о_д_о_ч_к_а..? В травку осочную, влажную, сочную… челн мой врезается, мнет-лобызается… губки целуются, милки милуются… Олечка-Олечка, где твоя воличка?.. В страстном лобзании, в мощном слиянии, в сладком борении, вся – в покорении. Олечка-ясочка, страстная красочка, вся ты разъятая, смятая, взятая… лодочка шепчется, томно трепещется… дремой окутана, грезой опутана… О, моя пленница, о, веретенница!.. тайной улыбкою, пьяною, зыбкою губоньки погнуты, ямочки вогнуты… Как же прекрасна ты, как же вся страстна ты!.. Челн не колышится, лодочке дышится… в неге купается, в снах улыбается. Зори сливаются, в небе играются… розовым светом любви изливаются. Лодочке дышится… челн не колышится: спят обоюдные, грезы их чудные, солнце ласкается, нежно касается, – тайны исполнены, спят, непробудные… всем преисполнены грезы их чудные… Счастье великое, счастье чудесное!., кроет их сны покрывало небесное.