Текст книги "Роман в письмах. В 2 томах. Том 2. 1942-1950"

Автор книги: Иван Шмелев

Соавторы: Ольга Бредиус-Субботина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 61 страниц)

Напиши, солнышко, как ты живешь? Была ли у тебя Грондейс? Удалось ли ей тебе привезти то, что я послать могла? Я наслаждаюсь твоим чудесным вареньем из посылки. Только не посылай ничего больше, и ни-ни с Грондейс!!!! Нашли ли тебе прислугу? Как хотелось бы мне к тебе добраться! Это не так же невозможно. Для Франции (имея курорт Виши в виду), мне нетрудно получить визу и девизы. Швейцария дает визы на 1 мес., я могла бы попросить Dr. Klinkenbergh’a похлопотать для моего здоровья получить тоже визу и попытаться получить девизы. М. б. я смогу устроиться и иначе: в Амстердаме есть одна семьям живущая на средства родных в Цюрихе. Я бы могла им заплатить здесь и жить у их родственников в Цюрихе. Так сказать у «подножия» Ивана Александровича! Сейчас, однако, не могу все взвалить на маму, т. к. она очень страдает от ревматизма. Она работала и работает не меньше моего. Я морально не могу этого допустить – отдыхом своим ее еще больше загонять. Ищу прислугу хорошую – это безнадежно видимо. М. б. удастся иметь для себя комнату для занятий (1–2 дня) в неделю, в доме, только что (25-го дек.) умершего дяди моего мужа⁴⁹⁵. Тогда я бы начала для себя работать. Там, кажется, есть и топливо. Это не в Утрехте, но в Zeist’e, т. е. рядом с Утрехтом, сообщение очень удобное, – трамвай через 10 минут ходит. Летом дивно – сад большой, терраса и т. п. Хочу заняться всем, что горит, а иногда и жжет в душе. У нас сырость феноменальная: испортился телефон – оказалось, что от сырости – взяли его сушить. Но ничего не сделать. Еще, слава Богу, что тепло пока. Кажется, ночью будет мороз. Топим иногда только к вечеру. Совсем нет дров, а угля «кот наплакал». Мы все деревья, которые можно было, за эти зимы войны припалили. А природа все же идет к лету: гусыня вчера положила первое яйцо – а они это делают только для витья гнезда (не как куры). Куры бастуют – поздно высиделись из-за воды. Одна старая курица начала нестись, а молодочки не обновились, кроме одной.

Молоко перестали поставлять, – скоро перестанут доить. До конца марта ни единого теленка. Корму нет. Мы все потеряли от воды, а вместо поддержки от государства, видим одни налоги. Мой свекор должен 15 000 платить. Ему ничего не остается, надо продавать собственность, чтобы эти деньги найти для налога. Арнольду надо давать 2000, а заработную плату рабочим подняли +50 %! Надо продавать 2–3 коровы и м. б. лошадь, чтобы протащиться зиму. Почву после воды очень трудно привести в норму – масса уходит денег рабочим. Дерут, дерут, а чем кончится? А рабочие всюду бастуют. Ну, довольно. Целую тебя, мой Рождественский Ванюша.

[На полях: ] Если ты празднуешь этот Новый год, Ванечек, то поздравляю тебя! Главное, будь здоров!!!!

Посылаю тебе «лапку» с моей елочки.

112

И. С. Шмелев – О. А. Бредиус-Субботиной

10. I.46

Дорогая моя, еще спасибо за питанье, сыр еще ем, он хорош, жирный, но для меня несколько солоноват-остер, да и целую глыбу ты! Поражен великодушием В. Д. Г[рондейс], я передал ей для тебя давно хранимое яичко с гербом российским, а на днях были Карташевы, с ними послал – просить В[алентину] Д[митриевну] взять для тебя: «амбрози сэлест»^[165], – сам выработал, в течение 4 мес. «Только для избранных». Смакуй помаленьку. Еще: два «селюкрина» и 1 – антигриппал, – его теперь не готовят. Немедленно прими. Селюкрин храни от сырости крепко! Принимай же! – укрепит. Хотя… ты безумная, если не покинешь «могилу» – отраву сыростью! Ехать во Францию – в неуют и нехватку всего… Бессмысленно. Истратишь уйму, и ничего в возмещение… кроме меня? Я предпочту выждать, когда свидимся в лучших условиях. Езжай же в Швейцарию. Черт знает, в какой хомут влезла! М. б. и бельецо – не твое? – а – уже предназначено правнучке какого-нибудь троюродного дедушки?⁴⁹⁶ Черт знает! Тьфу, окаянные. Противно думать… И все-таки поезжай. Нужно будет – устроится, _т_а_м, на месте. Ручаюсь. Сказал – твое дело дальше. Именно, умываю руки.

Сударыня, Вы что же..? В письме 21 – «еду в 3 ч… в… напишу все подробно»⁴⁹⁷. И – ни гу-гу. А что же _б_ы_л_о? _к_а_к_о_в_ прием? – ни звука. Мне начинает казаться, что это было… в твоем воображении. И слава Богу. Только и отписала, что: «был чин железнодорожный…» и «кто-то прослезился»⁴⁹⁸. Эти «слезы» надо смотреть в микроскоп… – туземные-то. Итог не по «адскому труду»! Ты меня не ознакомила ни с идеей работы, ни послала мне снимков… – ты же писала: истратила на фотографирование! Где же? почему _м_е_н_я_ обошла? Кажется, я был всегда чуток к вашей милости… находил волю переписывать для тебя… _к_о_е-ч_т_о?.. Так ты мне «заплатила»!! Не поделилась планами, ни-чего… – это уж – «вас не касается»? Или – смутила думка, – не одобрю?! Почти что угадала, но – «почти», – я же ниче-го не знаю. Не стану же я думать, что ты… вся «апельсинная»!! Ты, милая, – вся – грешневая! И под каким же _о_р_л_о_м_ рождена! И… – вспомни же Солнце наше! – Пушкина: «Служенье муз не терпит суеты»⁴⁹⁹. Подумать – 26-летний писал! Это из его «19 окт. 1825 г., на лицейскую годовщину». И все же… меня ан-ти-ри-су-ет… _к_а_к_ тебя отчехвостили. Смеюсь. Какавой угостили? апельсинами? И так… – «малые связи». Истинно – _с_в_я_з_и_… они часто связывают душу.

Изволь мне прислать «акварельки», и – _и_д_е_ю. Иначе… – я тебе пришлю, как делают хохлы… – «тыкву» или «гарбуз». Да… я, м. б. забыл в рождественском письме⁵⁰⁰ просить тебя передать поздравление – искреннее! – маме и братишке. Догадалась передать, а? Когда-то они меня то-же поздравляли… но теперь правда, не до сего.

Твоя гусынюшка – молодчинка, _з_н_а_е_т_ свое призвание. Пожми ей от меня лапку, умнице. Она – «по закону», в дружбе с естеством, и не знает ни про «ледоколы», ни про «атомное»… Ты тоже, большей частью умница… но… вдруг и сорвешься и со-врешься… Поцелуй гусыню в головку и погладь.

А вот Денис-Лукавый… я же тебе предрекал, что сей фрукт… у него и кличка от «кривизны»⁵⁰¹… Это уж с роду так, такая заквасочка: ловчиться. От папеньки… ухитрившегося «быть полезным» некоей морской «державе», приютившейся в горах нейтрала. Он ей кораблики как-то «оснащал», хлопотал… «Ласковый теленок»… и проч. И: «блажен кто свой челнок привяжет к корме большого корабля». А поп Дениска еще на школьной скамье сидел, а уж планы строил… «доказать себя»! Теперь доказал: ухитрился попасть в валютную местность, – значит – питается от богатых яслей госпож своих. И от тебя попитался… а потом и… хвост в зубы. Ну, о такой «мушиной точке» не стоит… Напитался – и в тарелку, сплюнул. Отказать в таком законном, в таком… святом!.. Манера хамская…

Прошу: имей терпение, если не приходят письма: значит – прий-дут! Я – дорожу каждым часком… я столько болел… я столько работал!.. но столько дней – недель провалялся!.. Переработка… «поднятие икон»⁵⁰² – страница превратилась в 5! 12 глав – В 21! У меня все так. Посылая тебе «литературные письма», я торопился, боялся… – ну, «все оборвется»! Это были, оказывается, «наметки»… Теперь 160 стр. переписаны окончательно. Ох, какая же работа!., но я люблю «бороться с матерьялом», преодолевая косность его и ха-ос. Пишется «впрок», и, кажется не увижу в печати…

Нет издательств наших, на иностранных языках появится раньше… – какая несуразность. Да чужие чтители ничего не поймут. Ведь самый богатый язык в мире… в сравнении с нашим… невнятный и бледный лепет, при всей своей «точности» хваленой. Пойми: язык народа – по размаху и глубине духа его! Ну… какой-нибудь Маас, Рона даже… и – Волга-матушка… А у меня в работе дошло дело до… петуха!⁵⁰³ Почему поет петух – единственно, петух ночью… трижды?! Такой вопрос стал головоломкой навязчивой для В[иктора] А[лексеевича]. И Д[аринька] разрешает сей вопрос… «колумбовым яйцом». И что удивительно! Мой «бросок»… «определение» Дариньки⁵⁰⁴ – _с_о_в_п_а_л_ с концепцией Карташева!⁵⁰⁵ «Я гО-ды таил _с_и_е… я могу вам про „петуха“ три часа читать… это мое – открытие… и вот… героиня ваша… – ляп!..» Он даже побледнел от… изумления. Но это пока моя «тайна»… как-нибудь прочтешь… Я писал тебе: перешлю окончательную редакцию профессору в Цюрих, и попрошу его послать тебе, а ты – мне. У меня только два экземпляра.

От И. А. почему-то не было мне письма к Рождеству – не болен ли..? Хотя был от него «воздушный привет» за один рассказ… потрясший… и не простой привет, а с «начинкой». Но… по-французски, и в десятка полтора строк⁵⁰⁶.

Эх, как не стыдно тебе: заворотила мне из посылки моей – тебе!.. Я и не стал есть – роздал, кому треба. Это вот… за это вот… ну, Господь с тобой. Я, было, раскатал _в_с_е… и «деревцо», и… «не ваше дело»:…да одумался… по-рвал. Не хотел делать тебе – м. б. и несправедливо, горечи… нежность и ласковость покрыли все это… и я рад, что так. Кто Богу – не грешен, царю не виноват? «Люби, покуда любится… Терпи, покуда терпится, Прощай, пока прощается… – И… Бог тебе Судья!»⁵⁰⁷

Поблагодари же великодушную Валентину Дмитриевну Грондейс. Она посидела у меня с четверть часика, я предложил ей чаю с горячими лепешками… только что старушка пекла… – и чаю не пила, куда-то метнулась… Она, ведь, тормошистая… Теперь ко мне… – писал я тебе? – еще 3 дня в неделю ходит одна дама, так что пять дней на неделе я обслужен, хоть в лавчонки не ходить… В молоке купаюсь, полтора литра в день, 1-й режим – вы-слу-жил! – зато отняли многое… весь хлеб, например. Из 6 присланных яиц – 4 помялись и были выпущены в банку, и я сварил молочную яичницу… из «яичницы». А сыр ем и раздаю, во имя твое.

Скучное пишешь ты… налоги, убытки… ну и надо плюнуть на ферму… не закабаливаться же до… гроба. А ты вот сколько в хомуте-то прыгала… – знаю, _в_с_е_ _в_и_ж_у… И зачем все это… _б_ы_л_о?! Не увидала ты настоящей _т_в_о_е_й_ «вехи»! Твой «путь» уже намечался перед тобой… ты от него отвернулась… Это было… 10 лет тому… почти. А м. б. и это не «путь»… Все очень просто, когда «оглядываешься»… Если бы мы с тобой _г_о_в_о_р_и_л_и_… мно-гое сказал бы… и о тебе сказал бы… нашел бы _с_л_о_в_а… а в письме выйдет не то, не так, вскипишь… ты, ведь, ох какая кипучая! Да и есть в тебе одна «занозишка»… – вырви ты ее, прошу, ради Бога… и – «во спасение души». Нет, не напишу _с_л_О_в_а… не то выйдет. Одно скажу: я всегда пишу тебе полным, _р_а_с_к_р_ы_т_ы_м_ сердцем. Таков мой ндрав. Я, как цветочек… – чуть почувствую немножко тепла, солнца – _т_я_н_у_с_ь… И не вижу, а тянусь…

Ну, Господь да хранит тебя, дружок Олюша. Помни: никто _т_а_к_ не понимал, так не вникал в тебя… так не……. Спасибо и тебе за иные миги… давно их не ощущаю… да и то сказать: вынести такую «марку», на протяжении 6 с половиной лет… _н_е_ _в_и_д_я… – это лишь с огненным воображением можно… то-лько. Жить… _в_и_д_е_н_и_е_м… – можно миг, а не го-ды… «Привычка» многое стирает, «разъедает»… – _п_р_и_т_е_р_л_о_с_ь, свинтилось. Разболталось… – так? Не хочу _э_т_о_ видеть в твоих письмах… это твое (яко бы) «это уж _м_о_е, и Вас не касается…» – меня тяжело толкнуло… Но… я уже поднимаюсь _н_а_д_ этими «толчками»… Жизнь, думы… – _в_ы_у_ч_и_л_и. И – главное – _т_р_у_д.

Целую. Твой В.

113

О. А. Бредиус-Субботина – И. С. Шмелеву

24. I.46 г.

Ванюша мой дорогой, 22-го и 23-го твои воздушные письма⁵⁰⁸, – 5–6 дней в пути все же были. Но если они хоть на 12 ч. раньше были, чем обычные, то все же имело очень большой смысл. Я уже заклеила тебе ответ на последнее твое с еще большими «царапками». Рада, что не послала, лучше быть в ладу. Мне было бы самой больно. Но не могла так оставить, тебя оставить думать, что я подхалимствую. Самое главное, родной мой: конечно, я «грешневая» и никакая другая никогда и быть не могу.

Как рада я, что ты бодр. Но, однако, все по порядку: ты хочешь «тему» – «идею», как ты говоришь. Ничего не было особенного, – это не творческое, не замена фермы и вообще никак не искусство. Ну, как прикладное м. б.

Видишь ли: когда в 1940 буквально у меня под окном поставили пулеметы, и мы бежали в последний момент, – много нам пришлось пережить. Я же еще была больная. В сказочной одной ферме, ночью мы, ожидая чуть ли не взлета в воздух, узнали, что… Голландия капитулировала. Я хорошо представляла себе уже тогда, что это с собой принесет. На обратном пути домой в сияющий майский день мы то и дело натыкались на рыдающих женщин, – о павших мужьях и сыновьях. Дома услышали в радио все о капитуляции, а в Англии играли гимн Голландии – еще одна жертва. Мы были убиты… Все было растрепано, уже шмыгали солдаты… а на буфете у меня лежали, как ни в чем ни бывало, 2 апельсина, – купленных еще до войны. Я взяла один из них, и тут же вынула зернышки и посадила их с загадкой: «Коли вырастут, то не все еще погибло, и вышибутся немцы». Ох, как я их по Берлину хорошо знала, особенно когда они «заткнули рот» И. А.⁵⁰⁹ только потому, что он звал нас остаться честными русскими. И всю их гадость ежечасно глотала… (* лично я ничего плохого не испытала, а обида вся на их отношение к нашим исконным ценностям. Не субъективная обида.) Ну, томы бы писать об этом, как они Россию (не Сталина) ненавидели. Без стыда прямо тогда говорили. Одним словом – занятие Голландии было новой катастрофой, хоть и маленькая она, но все же еще какая-то пядь земли под ними. Зернышки проросли. Деревцо выросло и видело все, все, что кругом происходило. Многие знали о моей «загадке» и о его «ответе», – спрашивали: «Что же Вы сделаете с ним»? Я шутила: – «Королеве отдам, – ведь по деревцу выходит, что она вернется»… После освобождения многие вспомнили. «Ах, чепуха…», – говорила я. Но деревцо надо было привить… Я стояла перед ним и думала о том, сколько за эти годы лежало в этой «загадке» – в «ответе». И передо мной прошло все… а чего только не было. У нас много чего еще «кипит» и «варится», весы еще не пришли в равновесие. Многие подхалимы разжигают страсти, и нет гаже «бело-ризных» неких, которые сами-то, однако, ничего и не делали больше, как только берегли свои ризы. Много злобы, зависти, главное, и т. п. вместо любви-то. Хирург наш правильно сказал: «Взять бы резинку, да и стереть, наконец, все то, чем сейчас злопыхают». Сам он деятельно помогал против немцев, видит вещи как они суть. А вот подлецам, обычно чего-то все надо. И какое непрощение. Подобная же злоба идет и на крестьянство. И затирают его. И так хочется всем им правду сказать. А сколько ведь все вместе пережили – радовались бы, что Бог свободу дал и жизнь. Нет, все иголками друг друга колют. За то, что у соседа на 1 [cent] больше, а у третьего больше, чем у 2-го. И т. д. Забыли как в голод и нужду друг от друга зависели. Ну и много чего. Как протащились мы последнюю зиму – Бог знает. А кто забудет замерзших младенцев?

Много фотографий печатается в журналах о том, как жили маленькие девочки-принцессы нидерландские в Канаде ⁵¹⁰ вдали от родины. Мне пришло в голову запечатлеть то, что мы в то же время пережили… Ведь повседневного угла, угла у печки никто им не показал. И вот, больше как дневник сперва, для себя:

I. Через полукруглое окно Бюнника виден цветущий сад… в нем солдат, прицел, орудия, грузовик… Краткое описание того, что было в 1940. Без единого слова преувеличения… Кратко, конспектно… Все равно все знают. Бегство и ночь… ароматная… сказочная ночь… Тишина капитуляции.

II. Блюдо с 2 апельсинами.

III. Разрезанный сочный плод, горшочек с землей и рука, опускающая зерно.

IV. Описание «прелестей» оккупации. Краткие факты… Без употребления «ужасно», «страшно» и т. п. Ожидание «ответа» зернышка. Наконец-то, когда почти не под силу – росточек с 2 листочками.

V. Подход к последней зиме. Голод и застывшие руки, стучащие в стекла о корочке хлеба. В сумраке утра, холодного и жуткого грохотом стрельбы слышит апельсиновое деревцо вздохи и стоны голода… Оно дрожит листочками от взрывов, оно алеет в зареве пожара, сожженной виллы (SS спалили против нас). Оно задыхалось дымом, когда все мы с 38-ью эвакуированными и 4-мя немцами все ютились у коптящей печурки. Тут же сушились пеленки и штанишки, тут же сушились и мокрые сапоги солдат. Голодные люди-беженцы и голодные солдаты… Часто делились друг с другом тем, что имели. Грохот пушек… уход в смерть, проклятие Гитлеру и… иногда еще гордость им. Всякие бывали.

Это была 5-ая картинка – «у печки».

И, наконец «потоп» – деревцо осталось стоять на окне, видело себя и в луже в комнате и через стекло, за окном.

И это была 6-ая картинка. Жутко вспомнить эту воду – воду – воду и больше _н_и_ч_е_г_о…

Голод был нестерпимый, – я не могла спать, представляя горожан, знакомых и чужих… Мы были отрезаны от них. По карточкам не давали уже ни единой корки… Как они жили?

И вот… летят самолеты-бомбовозы… Помощь!?!? Никто не верит. Я описала очень кратко живописную картинку ранней весны, мы по лестнице тащим только что вылупившихся гусеняток, грузимся в лодку… Крики испуганной гусыни в майском сыром воздухе, писк детенышей, плеск воды о лодку, и этот гул вверху….

Мы едем мимо окон в лодке, слезы в глазах… избавление голодающим… Они не умрут… И… «вода сбывает!!» – орут люди. В окне мое деревцо… молчаливо дало свой ответ. Я благодарю его и на 7-ой картинке оно «во весь рост» такое, каким я его отдала. Я прощаюсь с ним, в надежде, что оно будет и цвести и нести плоды. На первом заглавном листе – орнамент и заглавие: «апельсинное деревцо – символ и залог». М. б. плохо перевела. Это не точно. Нарисовано очень тонко, акварелью в альбоме.

Копии не удачны. Я хочу восстановить для себя и тогда тебе пошлю. А так только испортишь представление. Переживания бедствий описаны коротко, но ярко. По прочтении их не сможет никто найти в сердце своем какой-либо упрек на исстрадавшийся народ (* и м. б. многое в этом свете поймется и простится, и злоба, и зависть, и все то, что опрокидывает чашку весов.). И еще: город должен помнить, сколько страдали мы в деревне за них душой, сколько отдавали своего и себя, нельзя теперь, забыв все, плевать в колодец. Да и вообще-то перед лицом смерти тогда все, все, и солдаты-то те же, враги-то сами какие несчастные были они… И только и ждали ведь конца. Все, кто прочитали, были растроганы и все говорили, что принцессе будет радостно прочесть именно такое, увидеть, что так переживалось. И не думай, что какая-нибудь тенденция. Нет, только чистая правда. Из сердца, без прикрас.

Когда я для себя наброски сделала, я еще не знала, отдам ли кому-нибудь. Сознаюсь – толкнуло и еще одно – ведь на мои занятия искусством смотрит кое-кто, так, вроде как на блажь. Конечно, мне наплевать, да только трудно себе путь пробить. У меня гостил свекор очень долго и очень долго золовка, которая от нежелания о себе или о других темах говорить, обычно со всеми перемывает все о других и в частности много обо мне с своими домыслами и догадками. Если я час у себя писала, то: «а… писательница?» и сейчас же по всей родне…

Что вот, мол, в такое-то время какой роскошью [занимается]. Ну и не злостно, а так уже выходит. И тотчас спрашивает: «Покажи! Что такое?» Ну, я и сделала, и показала. И теперь, благодаря старику, мне дана отдушина. Он уверен, что я, конечно, могу что-то, если у двора принято, и столько отзывов.

Это все трудно описывать. Расскажу лично, все поймешь. Тут же – Китай!⁵¹¹

Ко двору я проникнуть не стремилась. Я из одной застенчивости бы не пошла. Главное было не похвала и признание мне. Для меня это не нужно. Я хотела очень, когда все так хорошо правдиво удалось, – чтобы в королевской семье увидели наши уголки. Все, что честно, правдиво, не может принести дурной плод. Сейчас трудное время, если Они в эти тяжелые дни согреются сердцем, и это отразится на нас же, то это только хорошо. Это было общее впечатление. Пусть маленькие девочки оставят на память, – когда вырастут – будут м. б. вспоминать.

Ты понимаешь, что для этого мою грешневость забывать не пришлось. Я, между прочим, им и сказала, что я «грешневая». И, вообще, в высшей степени все с достоинством.

Я сообщила секретарше, что хотела бы то-то и то-то послать, – склонны ли принять. Ответ секретарши, что с удовольствием примут. Я отвезла сама, но могла бы послать и по почте, – не будь деревца. Мы с доктором сообщили привратнику, а тот нашел, что лучше, если мы сами во дворец отнесем. Так и сделали, там сдали секретарше. Очень вскоре получила от имени принцессы Юлианы написанное ее камергером (от руки) благодарственное письмо, в котором подробно описывалось то, что послано, с кратким содержанием альбома, и сообщение о том, что Ее Высочество с большим интересом ознакомилась со всем этим.

Вот и все. Ты видишь – никаких связей.

Повторяю – это не было в моих планах – как-то выделиться или выскочить, выворотить кишки и т. п.

Между прочим, доктору я ничего не говорила, а только его экономке передала альбом, сказав, что я потом зайду за ним. Когда зашла – он мне сказал: «Знаете, я читал и думал, что этот альбом Вы должны бы были дать королеве». Видишь?

Я тебе никогда не говорила, что это «мое дело». Но я только м. б. думала, что: как бы ты не думал про это, – я-то знаю, что я хорошо поступила. И это ты тоже бы сказал, если бы смог все прочесть и познакомиться. Конечно, я все сделала очень красиво. Цветочник сделал сказку из корзинки с деревцом, как и подобает для дворца.

Я пошлю тебе акварели, когда воспроизведу их. Некоторые из видевших хотели бы, чтобы я издала книжкой. Но после подношения это, конечно, невозможно. Между прочим, королевский двор здесь очень демократичен и прост в обращении с подданными. Мой муж был вначале против подношения – он очень скромен – но, ознакомившись, нашел очень уместно. У меня не было неприятного осадка, и я не чувствовала, что тут «подлизывание». Я бы себе этого не позволила. Да какое же это искусство?

Относительно моей поездки пока нельзя и думать, – я опять больна. Жестоко простужена. Но, кажется, уже проходит. Не дают девиз. Надо докторов за бока, м. б. дадут на лечение. Не хочется пускаться в путь до тепла. Страшно нос высунуть в холод.

Ванюша, письмо все сплошь о деревце вышло – а я и не успела приласкать тебя!.. Как хочу тебя увидеть и так о многом поговорить. Мы неисчерпаемо долго можем говорить… о всем. Какая чушь: «герой романа». Я же так люблю и знаю твое сердце. Вечное, оно и вечно _ю_н_о. Я серьезней, чем ты думаешь. Иной раз это заметно, что ты меня легче представляешь. Письмо мое, запечатанное для тебя, оставлю лежать. Потом прочтешь, чтобы знать, как больно было Ольгуне, что ты ее несправедливо обидел. И гусыней… зачем? Как ты это… самое-то такое… затронул… Не надо. Больно. Ну, Господь да сохранит тебя бодрым и здоровым. Скоро еще напишу. Целую. Оля

[На полях: ] Спасибо, Ванечка, за посланное с В[алентиной] Д[митриевной] – я еще у нее не была из-за нездоровья, но целую тебя заранее.

Сожги письмо, т. к. у меня здоровый грипп.

114

И. С. Шмелев – О. А. Бредиус-Субботиной

18. II.46 Утро, 10–40

Только вчера вскрыл и прочел твое письмо от 24 янв., полученное 31. Долго же шло оно! но сейчас рассмотрел почтовый штемпель – и вижу, что 28! Итак, оно проспало у тебя 4 дня! Вот как… Мои письма, самолетом, не летели, а плелись… так сказать ползли, «самоплётом». Больше 3 недель я не мог ни писать, ни читать, – залился кровью правый глаз, воспалился и сильно болел. Все я видел «в розовом свете»… пребывая в отчаянии. Это мой «рабочий» глаз: левый видит на расстоянии в 2–3 сантиметра! Глаз когда-то был остро ушиблен, писал тебе… И вот, – очевидно, от разогретой печки – слева от меня, когда я за письменным столом, нагревшийся, он простужался, когда выйдешь в коридор… – и до-простудился… Я часами лежал, стиснув зубы, с компрессом, пускал свои капли… – и все это на почве общей простуды. Вот, только со вчерашнего дня могу читать – без боли, глаз поочистился… Этим и оправдан мой такой поздний ответ на твое письмо. А ты..? Или ты пробуешь играть со мной «в перетяжки»? кто кого победит… молчанием? Ты пишешь, что тебе лучше – грипп твой проходит… И вот, – больше 20 дней – молчание… Побеждай, – только что же из сего может получиться..?

Никогда я не судил тебя за «подношение» и – тем более – не называл твой шаг подхалимством. Это уж ты накручиваешь. Напрасно. Я лишь досадовал, зачем это «метанье бисера»…⁵¹² зачем таким путем пробивать лед… льдышек?! И… мое предчувствие, кажется, оправдывается… моя тревога уже перешла в… острую обиду за тебя. Ка-кой же это – _п_р_и_е_м?!.. и какая _т_у_т_ – «демократичность»?! Знаешь, милочка… в нашей Державной России так бы _н_е_ поступили. Ни-когда. Там… именно, _п_р_и_н_и_м_а_л_и, раз давали согласие принять дар сердца. Мы знаем исторические акты… Когда мужик-купец Губонин подносил царю Александру II группу «Крестьянин» – из серебра, выражение благодарности за освобождение… – царь обнял его и трижды поцеловал. И знаю я, если бы писатель русский посвятил царю достойное и – поднес в дар… – после дворцового контроля, – он получил бы аудиенцию. (Вспомни: Пушкин – и Николай I.) Пекарь Филиппов получал ее – и рукопожатие – за… калач, за «крендель». И так искони было. А тут… – такое трогательное, такое – «от сердца» – говорю, даже и не видя! – тут… Господи… после _т_а_к_и_х_ терзаний..! и _т_а_к_ _т_о_н_к_о… – почему ты смеешь судить себя так строго, говоря – «не искусство это»?! – выразить… это, конечно же самое сокровенное _и_с_к_у_с_с_т_в_о_… это же – _п_о_э_м_а_ горя! – ограничиться письмом, – хотя бы от руки! – но… камергера… т. е… лакея..? а?! ибо все эти камер^[166]… – это – челядь, смерды в мундирах!.. – и я остро оскорблен за тебя. Я не сомневаюсь, что ты держала себя с достоинством: ты и чудесно-чисто горда, ты и чудесно умна!., и ты слишком от плоти и души России… Как тебе могло в сердце войти – упрекать меня, что я здесь вижу… дурное?! Я лишь предчувствовал… возможность обиды для тебя! И только. И все же – браво! Ты же невиновата за невоспитанность души _д_р_у_г_и_х, за… легкосердие… за… просто, невнятицу их восприятий. Это же – другого состава лю-д-цы… и другой крови, да еще с начинкой _о_п_у_с_т_о_ш_е_н_и_я_ условностями и искривлениями во взглядах на мир и людей, и их страдания. Я предпочитаю – «просто апельсины». Но твои акварельки, не видя их, я и сейчас целую…

Милая, ты не поняла, или не совсем верно поняла… «Гусыня»… что я просил пожать ей лапку..? Да потому, что люблю пернатых… что _в_и_ж_у_ в делах гусыни следование здоровому инстинкту, «против всего»! за счастье, что есть неизменяемое… устойчивое в шатущейся основе жизни… – что я в гусыне и ее акте чувствую… наступающую весну!., и что для гусыни нет нужды что-то «пробивать»… От этих чувств легкости на душе я и писал тебе: погладь ее по головке, пожми ей лапку… А ты..!

Опять, как и… всегда, ты пишешь о поездке и возможности свидеться… – «нечего и думать»… Ну, да… старая история. Раз нечего – ну… и нечего. И точка.

Я много болел эту зиму. «Пути Небесные» – II кн. – завершены окончательно. 48 глав, 308 стр. _Ч_т_о_ работы положено! Ты скоро получишь копию и вернешь мне, у меня только один экземпляр останется. 1 книга сдана французским издательством в набор. Печатаются в Швейцарии на немецком языке избранные мной рассказы Чехова с моим предисловием. «Ам Меер» – получает отличные отзывы. И, как эхо, швейцарское издательство получило запрос о праве издания из Нью-Йорка и дало мой адрес. М. б. попросят. Так у меня всегда, «самотеком». Я пальцем не шевелю, ле-нив. Не добиваюсь. _Н_а_д_о_ – придут сами. «Ам Меер» – пошлю тебе, издана с выпусками, – потребовал так принятый формат книжек «библиотеки для юношества». Я не противился, напротив – пусть будет читабельней. Все равно, при новом русском издании сам сделал бы сокращения. Просят – «еще». Пошлю что-то… если найду время «стянуть», м. б. – «Рваного барина»⁵¹³, – ты, кажется, его не знаешь, единственный у меня московский экземпляр⁵¹⁴ – редкость. Из детства.

Новые мои читатели – «певцы» – подпали под очарование «Путей»… (читали 2 раза – и… «у_н_е_с_е_н_ы») и поднесли мне увеличенное фото, которое видели у меня – «в бекеше»^514а. Вот, посылаю. И добавляю – профильный портрет, «лучший», 25 года! Был приложен ко французскому изданию «Человека из ресторана». У тебя, помнится, есть «паспортного размера»?

Ты не забыла моего письмеца – «от печки», – о «гроздочках ягод» – в акварельках? Нарисуй-ка, хотя бы с… открыток, что ли… Мне о-чень нужно. Я, конечно, был бы счастлив получить «апельсинное»… но… ты так туга – для меня! Я послал тебе с Валентиной Дмитриевной – был полубольной – что под руку попалось. Главное – лекарства. Как нашла мою амброзию? когда делал – о тебе думал… Еще раз: твой сыр – чудесный. Как писал, Карташева даже корочки сжевала!..⁵¹⁵ Прислали мне из Португалии… – отвратительный. Из Дании был куда лучше. Но твой – экстра. Я люблю сыр, только не могу острого… люблю свежий, чуть сладковатый – «грюйер»^[167]. И – швейцарский – он же и «грюйэр». Вообще – мягкие сыры, не тощие. Если у тебя будет оказия, купи для меня немного! не больше – ни-как! – фунта! Есть для тебя отличный шоколад… – из Португалии! – не с кем послать…

Ну, Господь с тобой. Я уже отвык от ласковых, согревающих писем… всему предел, как и теплу сердца.

Столько нежности – вот сейчас – почувствовал к тебе, – испугался… бунтующей всего нежности..! Смешно и – грустно. Вижу тебя через мою Дарью… чувствую тепло дыханья… – тепло полей хлебных, летней душистой силы… Целую.

Твой Иван – и как можешь назвать… ах, время-время!..

Получил очень интересное письмо из Флориды – от Г. Д. Гребенщикова⁵¹⁶, неожиданность! Молодец он, с женой. Сколько работал, _в_с_я_ч_е_с_к_и!.. и как внедрял в американцев величие русского имени! служил России! Это целая поэма… Эпическое – _О_д_и_с_с_е_о_ – _И_л_и_а_д_а… Пробил пути. Теперь – профессор в американском коллеже, читает, по-английски (а то ни в зуб толконуть не мог, приехал в Америку 22 года тому!) – лекции русского языка, истории литературы и изящной словесности – вообще. Жена – мастер печатного дела, высокой квалификации, тоже преподает это мастерство – там же. Без гроша – ныне владеет чудесной усадьбой в штате Кентукки, в 200 км от Нью-Йорка. Какой же коттедж, в 10 комнат, возвел!.. Воистину, кулачищами и умом пробил дорогу. Сибиряк, с Алтая, из бедности. Мой литературный «крестник»⁵¹⁷. _В_с_п_о_м_н_и_л… – _н_е_ _з_а_б_ы_в_а_я. С упоением читал его «борьбу». Теперь даже «доктор философии» какого-то индусского университета. Вот, что делает русский человек – щепка в мировом океане! Главное – крепит уважение к России.

И. Ш.

Напиши тотчас же как здоровье. Как сырость. Какая t° в доме? Я тревожусь, – последствий всего неуклада твоего.