Текст книги "Роман в письмах. В 2 томах. Том 1. 1939-1942"

Автор книги: Иван Шмелев

Соавторы: Ольга Бредиус-Субботина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 55 страниц)

Антигриппал не поможет – пишете. Он необходим для страховки от осложнений после возможного гриппа. Прошу Вас, извольте же принять. И селлюкрин, он даст Вам силы, мно-го силы! Я посылаю Вам сегодня же экспрессом (а, поздно, 7 ч. вечера, завтра) – три лекарства. Против бессонницы – отлично помогает «Седормид» Рош-а. Не форсируйте, на меня действует и пол-таблетки. 2 – «Спазмозедин» – по одной компримэ, 3 раза в день, перед едой, – принимайте в течение 10 дней. Это прекрасное средство против сердечных невралгий, толчков, тупых болей… нервного, как Вы сказали – порядка. Эти лекарства прописаны отличным доктором, проверено. Но, все же, установите прежде, характер сердечных болей, грудных (этого «обруча») – нет ли органических причин, сердечных, – только если их нет, а нервное… – тогда пользуйтесь. После 10 дней лечения начинайте «Фосфопинал» Жюэн, по две капсулы _д_в_а_ раза в день, _п_о_с_л_е_ еды (т. е. всего в день – 4). Если надо, вышлю еще. Будете прыгать и петь. Увидите! Это Вам необходимо для творчества, укрепитесь, – будете, миленькая моя, так летать воображением, пожаром загоритесь и других зажжете! Вы _б_у_д_е_т_е_ писать, я счастлив, я пою от счастья, что бу-дете писать – прекрасно, по-своему, как никто: Вы – си-ла! Клянусь Вам, я-то _з_н_а_ю_ Вас. Целую Ваши глаза. – Скажите же, чего – писали – не можете _п_о_к_а. Скажете? Это – радость мне, да? Вы все мне заполонили… я как опьяненный… жду, жду чего-то… так взволнован… а надо – к «Путям»… они уже кипят во мне… – боюсь, слишком я буду страстен в них… но Даринька будет иметь ребенка… и какие сцены!., что я _в_и_ж_у! _и_г_р_а_ какая..! Призраки какие… и сколько – му… ки..!

Неужели не вместится во II часть? – Под Твоим _з_н_а_к_о_м_ будет, чую. И – м. б., III ч.? – нет, две части, только. В Вас влюблены..? Прекрасно, иначе не могло быть. Когда _п_р_о_я_в_и_т_е_с_ь_– о, ско-лько будет! Нимфа – в голландском маскараде. Я Вас всю _и_с_ц_е_л_о_в_а_л, на карточке – ну, не серчайте. Я – сумасшедший. Без Тебя – не жить. Твой, милая, весь твой. Ив. Шмелев

[На полях: ] Ну, теперь остается получить, после приписки – нагоняй – «Ка-ак, Вы меня поцеловали?» Не Вас, а «нимфу» в портрете неизвестной. Пью Вас.

Из-за одного этого готов сгореть, от Вашего огня. Да, Вы – моя? Пишите, ради Бога! – и мне, [и] – миру. Да, мир Вас узнает, _в_е_р_ю!

Как все это не похоже на меня, – до… Вас! Вот что Вы сделали.

Отопление будет, слава Богу. Да у меня, сверх, два электрических radiator'a. Тепло Вам будет, Вашим ножкам, в кресле. Пряничками буду кормить Вас и горячим шоколадом с молоком.

В отеле, 3 минуты от меня, жили Квартировы, у Вас будут ванна и телефон, и тепло. Спросите-ка Мариночку! А какие золотые дни стоят! Вижу мгновеньями, Вы закрыли все.

Сейчас, 11 ч. вечера. Письмо давно готово, все обрастает, беру его, любуюсь Вами. _Ч_т_о_ я говорю Вам! Я сам создаю слова, мне мало сущих. Как я целую Ваш портрет! Я весь в безумьи счастья. Я знал, Вы – да? Ну, пусть хоть на один миг, пол-мига! Ваше лицо наполняется в моих глазах жизнью… я чувствую Вас, слышу, Ваши губки теплеют, вот, розовые они, алые… Я их целую —…о, ми-лая, как я люблю. Как Вас _л_а_с_к_а_ю! Откуда это? Такое полыхание страсти и любви нежнейшей [тонкой-тонкой] и – такой глубокой! Милая Олёль… я изнемогаю, нет сил…

О, Ваше _с_е_р_д_ц_е! Кто, откуда Вы?! Что со мной творится! Мог ли думать, что я еще _т_а_к_о_й?! такой – по-жар! И… такая нежность – истаивает сердце. Вот Вы – _к_а_к_а_я_ _с_и_л_а_ _ч_а_р! Подобной женщины не знаю.

Как я для Вас буду читать! так ни-когда не читал – _у_с_л_ы_ш_и_т_е! Отдам всю душу! Только за один взгляд!

Не знаете Вы, ско-лько Вы можете! В Вас исключительная сила творящей воли, душевного очарования, страсти, душевного богатства, воображения непостижимо-яркого. Вы – дарование безмерное. Клянусь.

Ради Бога, все, все от Вас приму: укоры (не виновен) – молчанье… (бо-льно!) только, ради Господа, верните себе здоровье, – ешьте, спите… лечитесь… – весь и навеки Ваш, все, все для Вас.

Уверяю Вас, у меня все есть. Нужно будет – мне пришлют мои же деньги, мой труд литературный – у меня на все хватит, будете – все узнаете.

А Россия… – если буду жив – даст _в_с_е. Мне уже предлагали продать литературные права! Конечно, – _о_т_к_а_з_а_л. Вот до революции «Нива»¹⁷⁴ покупала за 50 тысяч золотых рублей только «приложить» (*А тут все рухнуло. За эти годы – у меня книг 15–18 вышло. Не знает их Россия. Ну, по-чи-та-ет! Мой тираж в России был втрое сильней Бунина, все рос. [См. примечание 175 к письму № 46.])¹⁷⁵. Да мои «детские»¹⁷⁶ – в народные школы приносили до 3–4 тысяч золотых рублей в год.

Ну, все Вам расскажу, мно-го интересного, а сколько д_и_в_н_о_г_о! На днях я увидел чудесную Мадонну! Это – Красота! В окне напротив… как виденье! Напишу… – из области искусства. В ответ на Ваше – о, глупенькая моя сестричка! – слово – «Я совсем некрасива». Вот мы об этой красоте и поговорим в письме, ближайшем, если не забуду. А в Париже уж наверное. С трепетом жду Вас. Я не смущаюсь – но трепетанье чувствую… – Вашего разочарования. Ну, будь – что будет. Все свои мечтанья _с_п_р_я_ч_у. Все-таки для Вас останется И. Ш. Для меня – Ваш _С_в_е_т, и Ваш Талантище!

Милая, целую… Ив. Шмелев

Сначала – читайте по «машинке». Я и сам не разберу. Вот что Вы со мной творите!

Но знаю, я не буду видеть строчек. Вы только – и _в_с_е_ – Вы, Ты, родная! Дитя мое, мой Свет тихий – о, сумасбродная девчонка! Что Вы написали! в exprès! о, сумасбродка!

Вы – самая женственная из всех, всех – женщин, да! Извольте написать, безумица, какие духи любите? Очень прошу. Ах, Вы сумасбродка! И потому за это я Вас еще больше люблю – но больше уже нельзяя.

«Она меня – за муки полюбила¹⁷⁷… а я ее – за состраданье к ним». Шекспир «Отелло». О, когда увижу?! Как у меня будет уютно с Вами! Ско-лько скажем! Каждый день – годы счастья!

47

О. А. Бредиус-Субботина – И. С. Шмелеву

23. IX.41

Дорогой, далекий, – шлю Вам привет, и жду, жду письма Вашего, обещанного, ответного… Его все нет еще! Писала Вам в Рождество Богородицы, а думаю… всегда… Не послала то письмо от 21-го. Слишком много слов, а все не выражают. Я так волнуюсь чего-то. Меня волнует особенно пока я не узнала откуда Ваше отчаяние тогда было? И почему Вы (когда еще все ясно было) вдруг написали: «Воображение Ваше может разгореться и многое испортить» (* «я чувствую, как Вы свыкаетесь со мною.» Вы боялись этого? Скажите!). Я навоображала? Что это: «учитесь властвовать собою»¹⁷⁸..? Я должна знать. Весь день я с Вами – читаю все Ваши письма, потом метнулась к «Путям Небесным», – опять за письма… Мне все же странно, как Вы отговаривали (прямо трепетно) меня от приезда в Париж. И «быть благоразумной, считаться с условиями жизни». Объясните? Напишите подробно какое письмо мое было от 24-го – 26-го и какое от 31-го? Я все забыла. Пишу так много. Много на бумаге, а в мыслях еще больше. Сию секунду девочка из деревни принесла мне Ваш expres. Какое трепетное чувство, – сейчас открою.

-

Прочла.

Ответ мой, не на письмо, конечно, а на ТО, на Ваше, главное – найдите в сердце Вашем! – Как мучительно мало слов, – как много чувств, и… трепета, и счастья…

Как назову Вас, какими (жалкими!) словами скажу о том же?!

Нет, я хочу сказать Вам прямо, словами, и пусть извечно-знакомыми всему миру; не потому ли и вечно-живыми, как обмоленная икона в храме?! —

Да, я люблю Вас тоже. Давно, нежнейше и полно, и свято! Люблю.

«Вы не случайны в моей жизни, и, быть может я – в Вашей». Сказали Вы. Не бойтесь, отчего же это «быть может»? Да, знайте, люблю Вас. Всей силой души и сердца. Не говорила, не писала. Робела и не знала, нужно ли Вам это. А впрочем м. б. сама не оформляла, не сознавала. Но Вы могли увидеть души глазами в каждой моей строчке.

Поверьте, обязательно поверьте, что все время я была в тревоге, трепете и ожидании; я духом знала, что все именно _т_а_к_ и будет. Я знала не словами, не разумом, а чем-то высшим. При мысли о Вас сжималось сердце. Я выразить бы это не сумела. Я понимаю такое «знание»¹⁷⁹ Дариньки. Таак понимаю!.. Вот и теперь я «знаю» еще и другое что-то. То, что Вас больше всего терзает, но не скажу. Нет, не скажу.

В моем стихе-безумье к Вам (не пошлю его ни за что!) намек есть бледной тенью на то, тонкой тенью, как дух мимозы. Не думайте, что что-нибудь, чего мне стыдно, – нет – это очень, очень свято! Я не потому молчу. А просто сердце приказало пока молчать.

Ах, как пою, смеюсь я навстречу солнцу! Как чудно, нежно небо, как звонки птички! И как мучительна разлука!.. Далекий, чудный, единственный… любимый.

Всей душой и сердцем любимый!

Вы не осудите меня? Пишу такое, пишу, не принадлежа Вам? Чужая! Осудите?

Мне очень больно касаться этого. Но это надо. Мне хочется сказать Вам, что это не кокетство, не влюбленность, не «Анна Каренина»¹⁸⁰ и не «со скуки», – не от неудовлетворенности в семейной жизни, во мне. Нет, – но потому, что Вы единственный, о Вас молилась годы, пред Вами, пред Духом Вашим преклоняюсь. Я много думала о «совестном акте»¹⁸¹, что у И. А. так чудно разъяснено. И я не нахожу себе упрека. Поймите, что в Вас – жизнь и Вера в Бога, все самое чудесное, что делает жизнь Жизнью. И упрекнуть за любовь к этому никто не может. Ах, это сложно описать, но это я сердцем чую. Не оправданий себе ищу, а знаю. Я не боюсь себе обвинений и помню «не пщевати вины о гресе…» Но где не грех, – там нет вины. Не надо больше об этом. Больше мне сказать нечего. Не скажу больше.

Еще только одно: не думайте, что ветреная я.

Я только теперь так вот (себя не понимаю) могу все говорить. Я предаюсь волне бездумного океана – счастья. Я люблю Вас не только как писателя, – нет, – вполне, как только я могу любить. И я хочу об этом сказать Вам. Мне радостно сказать Вам это. Я испугалась мысли, что я Вам только для искусства? Скажите! Не томите! Это Ваше: «брожение мне только полезно (!) для „Путей Небесных“» меня ужасно как-то хлестнуло болью. Прекрасно, что для «Путей», но не хочу, чтоб _т_о_л_ь_к_о.

Ах, да, не думайте, что ветреная и т. д.

Не понимаю, что со мной. Прежде меня считали кто «гордой», кто «холодной», «русалкой» звали, а один остряк назвал «Fischauge»^[97] и добавил «Fisch selbst ist immer zu warm, – Sie sind im Auge vom kalten Fisch»^[98]. В клинике меня расспрашивали довольно откровенно нормальна ли я в таких вещах, или просто «raffiniert»^[99]. Я очень была наивна и не понимала что их интересует. Один врач сказал, что я, наверное, очень «infantil»^[100] или это русская натура? Пытали даже и про сны «не может быть, чтобы и в подсознании такой же холод». На вечеринках пытались под вином и, разжигая в модных танцах узнать все что-то. А я держалась очень строго, оберегая «не расплескать бы». Вы знаете ли что такое нынешний медицинский мир? Я подходила к такому иногда вплотную, что даже странно было бы мне и подумать. Я все это с самой великой простотой, одна среди 5–6–10 врачей. Вот с их такими подходами. И потому особенно строга. И те – не знали _к_а_к_ я любить умела. Да, холодная «русалка». О, какая была для меня мука эта любовь в ужасном тупике, с ее начальных дней, с признания (его) уж в тупике. Я ночи плакала, молилась, а днями отдавалась вся работе с горящими веками и жаркими губами от бессонья. Работа до самоистязания. Холодная «русалка». И, знаете, помог мне _р_а_з_у_м. Рассудок. Всегда рассудочна была, – не по-женски, говорили.

И вот теперь? – Где все это? Одно бездумье! И я сама зову слова когда-то для меня звучавшие: «leben Sie nach Goethe, nicht zu viel Fragen, mehr Sonne, mehr Herz..!»^[101] Я писала однажды сочинение на тему «Goethe und Frauen»^[102]. И знаю о его «крошке»¹⁸³. Напишите мне о Тютчеве, – я о нем ничего не знаю, т. е. романа этого.

Нет рассудочности и нет вопросов… Есть одно – жажда видеть Вас… Хочу безумно увидеть сейчас же! Я раньше Вас учуяла тоску этого «далека». _Х_о_ч_у_ Вас видеть. Говорить с Вами, смотреть на Вас, сидеть с Вами молча, с закрытыми глазами…

Как мучает меня, что Вы нездоровы. Ради Создателя, берегитесь! —

Какой Вы чудный, нежный, Иван Сергеевич!

Мой милый, ненаглядный…

Какой прелестный наш язык! Как много ласки в нем, сравнений, как много неги и обаяния. И все же – не сказать всего, что хочешь.

Ах, да, Вы говорите об «истории литературы русской» и о письмах наших. Вы этого хотите? Я не хочу. Я никогда бы не дала Ваши письма ко мне большому свету¹⁸⁴. По крайней мере, при моей жизни. Будто бахвальство какое-то, что «вот мол я какая хорошая». Я очень возмущалась, что Книппер-Чехова¹⁸⁵ публиковала Антона Павловича письма. Как это было горько. При моей жизни никто их не узнает. Или хотите Вы? Тогда – другое. Тогда совсем другое.

Прислали фото. Ужасно. Отвратительно. Не то, что не похоже, а просто – совсем не я. Абсолютно. Не понимаю, как так можно. Ретушировкой еще больше испортили. Сегодня же иду к другому фотографу. Как хочу Вам послать «глаза». И как раз глаз-то и не видно – черные, вставные, не мои. Какая-то натянутость, жеманность… Ужас… А у меня серые глаза, с голубоватым, – иногда голубые.

Сегодня я причесалась (сама) совершенно так, как прежде, в девушках еще. Попробую, что будет.

Кончаю, т. к. пришли ко мне – ковры вымерять, линолеум класть, гардины вешать и т. п.

Я вся – в нездешнем. Как скучно – все эти мастера… Они такие тошные… А я слыву небось за ведьму у них. Бранюсь и требую скорости и работы, а не мазни. Боятся меня они больше, чем мужа. Ненавижу «кое-как». Наш работник (основной, полевой, так сказать) к счастью другой. Другое тесто, не похож на местных мужиков. Мы с ним друзья… Всегда веселый и довольный. Дождь идет… мокнет, а «ну, скоро разъяснится». А если солнце, то каждый раз: «с добрым утром, mevronw^[103] что, Вы солнце принесли?! Тогда – милости просим». И смеется.

[На полях: ] Ну, кончаю… Крещу, и долго, долго обнимаю сердцем. Ваша О.

Ваше письмо 14-го и «Свете Тихий» – получила и на него ответила 19-го уже.

Посылаю духи мои, вот здесь, на этом месте, чтобы хоть так меня почувствовали.

48

И. С. Шмелев – О. А. Бредиус-Субботиной

24. IX.41, 9 ч. вечера

«Чистейшей прелести чистейший образец»¹⁸⁶! – только Пушкина вечным словом, – пытаясь выразить, хотя бы только близко, светлую сущность Вашу, – могу говорить Вам, чудесная, _Ч_у_д_е_с_н_а_я! Так молитвенно, «невер», – какое заблужденье, – ныне, слава Богу, истлевшее! – назвал _М_А_Д_О_Н_У, – (его правописание). Вы смутились, что я позволил себе так с Вами говорить? Нет тут кощунства: для «Мадонны» я нашел бы иное облеченье словом, – оно в молитве-величании – «Честнейшая Херувим и Славнейшая без сравнения Серафим»¹⁸⁷. Вы для меня святы, – _в_с_е_ Вы для меня, _в_с_е-Женщина! Я хочу словами выразить предельность чувствований, Вами во мне рожденных, _н_о_в_ы_х, неведомых доселе, ни-когда! – и не могу, бессилен, – таких слов нет, для человеческого сердца, – о земном. Чувствую, как млеет сердце, ищет, стремится вылиться… – бессильно. Ну, что же… по-земному буду, тенью чувств. О, ми-лая, неупиваемая радость… я не верю _ч_у_д_у, – хочу – и не могу! – что Вы… «как много нежности и… ах, такого чудесного для Вас в моей душе!» – нет, я не обольщался, не смел поверить… слышал сердцем – и не смел _п_о_н_я_т_ь. Светлая, девочка моя… поверьте, это правда, это… – как Вы мило-детски-верно говорите! – это _ч_е_с_т_н_о. Вот за _э_т_о-то, за это детское-простое, от сердца, как _н_и_ч_ь_е, а только Ваше, я сверх-люблю Вас! Да нет, слов не хватает все передать. _Ч_т_о_ люблю в Вас? _В_с_е, _в_с_ю_ Вас, хоть и не видел, голоса не знаю, глаз не знаю ясно… но _л_ю_б_л_ю, инстинктом, глазами сердца, трепетом во мне, волненьем, _т_я_г_о_й_ к Вам, безумием своим, страстями, _т_е_м_н_ы_м, всем нежным, что во мне, всем светлым, что еще осталось светлого, всем бурным, что еще не нашло покоя, всем огнем, еще сжигающим… – вот не думал! – не видя, во сне люблю… – проснусь вдруг, и… обнимаю воздух, зову, какими именами называю – таких и нет. Днем, у себя, вдруг остановлюсь и начинаю с Вами говорить, беру портрет, трусь об него глазами… целовать смущаюсь… редко только, и бе-шено… – так мать, в безумстве от любви к ребенку, схватит вдруг, в порыве, – и за-душит в поцелуях. Спрашиваю себя, _ч_т_о_ _э_т_о..? больное? Нет: знаю, что нет, знаю, что это предел любви, граница страсти, качанье души-тела крик, беззвучный, бессловесный, – _з_о_в..? Простите. Так все дни. Молюсь на Вас – и обнимаю. Стыжусь, страшусь… дерзаю! О, ми-лая, простите, но ничего не смею скрывать от Вас. Знаете, я _т_а_к_ привык к Вам! Самовнушение? Ну, будто мы – _с_в_о_и, Вы – это уже я, почти будто мы с Вами давно-давно, все в друг-друге знаем, до родинки до – _м_ы_с_л_е_й. Что же отсюда..? Хочу все сказать Вам, чтобы Вы _в_с_е_ знали, какой я к Вам. Ну, вдруг Вас нет, что же я-то буду? Да, спрашиваю себя… Ни-что. Знаю, что это: и меня не будет. Иначе невозможно, я это знаю. Ну, пополам меня рассекли… – что же может быть! Но зачем я это говорю?! Не знаю. Вот сейчас, спать хочу лечь, но хочу дождаться – одиннадцати, услышать Ваше сердце… Вот, смотрю на Вас, в портрете, и «у дерева»… солнечную царевну, лесную нимфу, млеющую в солнце, такую отдающуюся сердцем, – чувствую, как Вы те-плы… чисты, нежны-нежны… и говорю обеим: «де-вочка моя, как я люблю… как светло, безоглядно, страстно, бо-льно люблю, безумно, взрывно, тихо-тихо…» Оля моя, моя Олёль, моя… не знаю… приснись мне, руку мою возьми, не говори ни слова, только погляди… я тебя недостоин, я это знаю, живу самообманом. – Да, вот ровно одиннадцать, так я говорю, смотрю… вот положил, портрет и «нимфу» и тут, около машинки, играет радио, Берлин… аккордеон, мне чуть весело, я задыхаюсь от чувства… целую… ми-лая нимфа, Олёль, моя леснушка… искорка во тьме. Боже мой, у Вас дрожат ресницы… не портрет – лицо живое… бьется там ток крови… почти я вижу, розовое вижу, бровки… ну, живые… зову глазами, вздохом. А _о_н_а, «у дерева»… – в улыбке, в блеске… прозрачная! вижу чуть к коленям, целую кружевца, блики солнца – ско-лько их, вот очарованье света! вижу краски, фиолет теней, лиловость локтя, локотка… целую траву, воздух, вижу… о, девочка моя, о, святость моя небесная, лазурная, бабочка моя, – зачем же это все… так! бы-ло..! бу-дет..? Не верю. Господи, сделай так, как Воля Твоя только не так больно… сердцу чтобы не так… а сразу… сил у сердца нет… Я _п_л_а_ч_у. Вот так сижу, пишу Вам. Вы тут… – и я не могу расстаться. Как обмирает сердце! Так вот, зальется… вспорхнет… – оно вполне здоровое, мой друг доктор говорит – «с этим мо-жете жить… ни… чего нет!» Легко мне, ну вот, выстукивает словно, – будет хорошо, будто… Как и о России оно мне… Вы помните, как я переживал ту, «финскую войну»… другое совсем было, а теперь – ну, так спокойно, будет _С_в_е_т_л_о_ _Е_й. Радио вдруг остановилось… нет, опять.

11 ч. 17 мин. Не хочу спать… Вы у меня в гостях, вот Вы… – Олёль! откуда ты, чудесная моя? Господь тебя мне показал, открыл из моей тьмы… Вымолил я тебя! Я помню этот страшный миг тоски… тот июнь вначале, 39 г., сижу на кровати, без мысли, раздавленный… – «О-ля!.. не могу я больше..! нет сил… так я одинок… оставлен… умереть бы… О-ля..!» – как я плакал, как звал… – это был возврат, страшный прилив тоски, горя, так остро сознанного. Долго я сидел, охватив голову руками, пригнувшись… Не помню больше. Кажется, было утро… не помню. И вот, через 4–5 дней… – Ваш отклик. Я это принял, как _о_т_в_е_т. Кажется, я в ответном писал Вам тогда же. И вот – во что же вы-ли-лось..?! В… счастье..? которого не вынесешь? в го-ре..? Что-нибудь одно. _С_р_е_д_н_е_г_о_ быть не может. _Т_а_к_ (среднего) – не может быть от Бога. От _З_л_а..? Нет, Злу не могло быть доступа. Тут – _С_в_е_т. То, что в моей душе, и – _з_н_а_ю! – в Вашей, такой чистой, светлой, Господом созданной из Света, так Им одаренной… в этой золотинке, пролившейся из небесной кошницы, из Божьего сосуда – нет, это не _з_л_о_е… это благодатное… – но… _к_а_к_ _ж_е?! будет?! Господи, помоги понять, принять достойно, чисто, чтобы не пронзило сердца! Я грешный, я страстями грешен… знаю, я столько мучил ее, Олю… этой своей работой… – я проклинал эту ра-бо-ту! – и не мог не отдаваться ей весь, _в_е_с_ь… и своим, порой, безумством… Неужели это мне – «Аз воздам»?! Ну, а Вы-то? Вы-то уж ни в чем… Ну, а как же я посмел мою Дари… бросить в искушения, в позор, в страдания на край погибели..? Я же _н_е_ выдумывал, _п_и_с_а_л_о_с_ь – как в забытьи, порой, до… наважденья, до «откровенья»… Я Вам _в_с_е_ скажу… как меня _в_е_л_о. Не выдумываю я, клянусь данным мне от Бога моим _п_у_т_е_м! Я же метель видел, на парижской улице! Я угадывал, чего _н_е_л_ь_з_я_ угадать, – три раза _т_а_к_ угадывал..! до ужаса! Оля знала это… и верила, что _т_а_к_ _д_а_н_о. А из какого зернышка все зародилось! – для чего же _в_с_е? для чего Оля _у_ш_л_а? почему? Последнюю главу, 33-ю, я написал за… две недели, кажется, до ее _к_о_н_ц_а. Она просила последние недели: «милый, пиши… я хочу знать, что _д_а_л_ь_ш_е_ будет». – Не что, а «как»: я ей рассказывал свои «виденья», она знала – дальше что… в общем, смутно, как у меня в воображении. Мне ведь и сейчас все смутно, я чутьем лишь каким-то _и_щ_у… в себе? – Как всегда. Я ничего _н_е_ знаю, когда начинаю вещь… только «зернышко» неощутимое, смутность, только. Я Вам все о себе скажу, тебе, моя бесценная, мамочка моя в трудах… водитель мой… новый, мне сужденный, что ли… не знаю… я все скажу… всю душу выну перед тобой, моя святая, мама… Оля, Олёль моя..! О, сколько в сердце, как я тобой напитан, полон, весь – Ты, моя святыня, моя ангелика, девочка моя, какой я так хотел, девочку, _с_в_о_ю… была бы теперь… пусть одна. Ну, мальчика моего убили, а она м. б. еще была бы… вот сидела бы, тут… говорила – «папа… ты устал». Нет, никогда не слышал, как бы девочка моя сказала… она меня любила бы… Простите, я весь в слезах… а пишу, вот стучу… как у меня нервы развертелись… А сегодня был хороший день, мне очень светлый, с Вами в мыслях, в душе… Меня позвали друзья завтракать в русский лучший ресторан, «Корнилов»… Хотел со мной познакомиться Афонский, хор-то его известный в соборе на Дарю¹⁸⁸ поет… – все мои читатели… так ласково было… весело, один адвокат московский – удивительный рассказчик, друг Шаляпина, Коровина, всей художественной Москвы… тоже мой горячий читатель. – На Шан-з'Элизе солнце, блеск простора, воздух почти весенний, золотистые каштаны… блеск фонтанов на «Пуэн», нарядно… – золотое пред-осенье, теплы-ынь… Я ничего не пил, глоточек водки, только, – свежо в душе, и Вы, Вы, Вы, Ты, девочка моя… все сердце заняла, так и ношу, – пречистое даренье Бога… слушаю, смеюсь, рассказываю… я был весь собран, чуть в ударе, так легко было, так по-душам, с новыми друзьями… – и все время, ну, миг каждый чувствую Тебя… со мной, со мной, моя… моя… моя… моя… – так шептало в сердце, так радостно переливалось… А теперь в слезах… ничего, – обсохли мои глаза. Легче стало. Это от радости, пожалуй, от счастья, которого не заслужил? Ну, все равно, что будет, то и будет… Ну, пора, 12–5 мин. Бывало, Оля заставляла спать – «иди же, милый, устал ты»… А теперь сам должен заставлять себя. Легкая усталость. Домой вернулся в 5-м (дня, конечно), читал Пушкина, вот и его «Мадону» вспомнил, с нее и начал письмо. Спокойной ночи, девочка моя! спите, я послал Вам лекарства, чтобы снять с Вас «обруч» с Вашей грудки. Как Ваше сердце? Как Вас успокоить!? Ми-лая, верьте мне, все будет так, как Господь уставил. Предайтесь его Воле, он все излечит, чем болеете за дорогое. Милая, берегите себя, – я не знаю, чего бы я для Вас не сделал! Хотел написать Вам про мое «виденье», как недавно думал о детях… о Ваших черных мыслях, так унесся… и вдруг – Мадонна! Увидите, все очень обыкновенно, но – _к_а_к_ это вдруг предстало! И еще хотел рассказать, как могла быть девочка у нас, да-вно-давно! и как _п_р_о_п_а_л_а… как я шел Москвой и плакал – студентом был еще… нес… и плакал. Да _ч_т_о_ нес-то!!.. И вот, Оля моя уже больше не могла… _т_в_о_р_и_т_ь, – долго болела. Как мы молились… как в Крыму взывали… уже после Сережечки… теплилась надежда… ей тогда было 40–41, в 21 году… как она была красива, молода, сильна! Напрасные надежды… какой-то больной экстаз был, все это. Страшно вспоминать. Ну, многое хотел еще да, о _н_а_ш_и_х_ близких праздниках… 16 и 19 авг.¹⁸⁹ Напишу еще… Покойной ночи, моя детка… целую в светлый, умный лобик нежная моя!..

[Между строк: ] Милая, Оля! Если немного любите… вот, узнаете меня… Увидите меня… – Я весь Ваш, – если по сердцу я… – будьте моей, навечно… моей женой, законной, брачной! Все устроится. Я говорю сознательно, крепко. Простите, милая. Это вас не омрачило? Если да (* т. е. – омрачило.) – тогда ни словом не упоминайте, и я не стану.

25. IX.41 12 дня

Радость моя!!.. детулька, Олёль моя, как я счастлив Вами, так играет сердце, с пробужденья, поют в нем золотые птички, так вспархивают, рвутся к Вам, так нежно бьются, так Вас целуют в моем сердце, так ласкают, зовут к себе, всю, _в_с_ю..! и навсегда, прекрасная из всех прелестных… прелестная из всех прекрасных… нет сил измерить мои чувства к Вам… к тебе, родная, святыня всех святынь ты мне… огонь мой жгучий-страстный, все темное во мне очистивший… о, свет бессмертный, гений мой воскресший, сияющая греза… нету слов, не знаю… Ты знаешь, ласточка… так я Тобою переполнен…так вознесен, так закружен тобою, так заметен любовною твоей метелью, так замучен сладко… о, еще, еще замучай, до боли жаркой, до вскрика счастья..! – так все превзойдено… слов не будет скоро, – онемею, молчание меня скует… созерцание Тебя, неуяснимой чувствами… – так только в высшем экстазе бывает, редко-редко… знают это святые… когда все чувства обессилены, и только созерцание и трепет, и горенье сердца… О, не-жная моя, о… – слова бледнеют, губы жаждут… ждут… Ты меня взяла, лаской освятила, лаской прелестной женщины, прелестной из прелестных, напоила незнаемой еще любовью, о, радостная королева-девочка!..Я сейчас такой, что могу только вскрикивать, руки кидать к тебе, звать, звать… – это любви безумие… вот когда узнал, впервые…?! Не знаю… Как это странно, смешно… во мне-то..! Какое молодое сердце вот не думал!! я – прежний? я – юный? тот мальчик, гимназист когда-то… наивно-чистый..? Я сохранил жар сердца, среди всех стуж, всей жизни… не растерял..! Да это чудо Божие… – Ольгу-ночка моя, Олёль моя, – … Сейчас у меня детишки были… одного «белого» добровольца, он женат на француженке, когда-то убирал квартиру, два года у меня был… я крестил у него мальчушку, – хоро-шенький, два года только… – отец теперь уехал, под Варшаву, работает у немцев, механиком… – схватил я этого мальчушку… зацеловал… от счастья, что Ты так любишь, что Ты _ж_и_в_е_ш_ь… и такое безумство охватило… дрожу весь… Ушли они… – приносили письмо… – я думаю, в безумии… если бы… это _м_о_й_ был!.. О, ми-лая… Господи, да будет чу-до… дай мне, дай..! Безумие… Простите, чистая моя… я себя не помню. О, простите! я недостоин, я не смею даже таить в себе… Господи, прости меня. Милая моя, слушай, что недавно было недели три тому… Ты мне поверишь, да? Разве я могу тебе сказать неправду, хоть тень неправды показать тебе? Слушай. У меня остался лист письма… почему-то я не послал тебе… – когда рвал письма. Вот, слушай. Вот текст этого письма, 4.IX, в отрывке: «Сколько для себя света нашел я в чудесном письме июльском! Я прочел _в_с_е_ в нем, и это „все“ залило таким счастьем, такой чистотой чувства, животворящей! Ангел вошел ко мне, озарил крылами и воспел – „радуйся!“»¹⁹⁰ Верьте, чистая, это так. Боже, что я сейчас увидел, вот сейчас вот, когда написал – «чистая»! Клянусь Вам, дорогая, это не воображение, такая радость, дар мне – чтобы я мог сейчас же написать Вам? Слушайте. Я живу во 2-м этаже. Пишу против окна. Большое у меня окно. Сейчас 8 с половиной вечера, сумерки. Через узкую улицу, из окна в окно, вдруг – Мадонна! Всего пронзило светом… Го-споди! «Твою Красоту видел!» (не из того письма). – За сумасшедшего сочтете, милка, милка, милка моя, роднушка! Что со мной? – эти последние слова – «сегодняшние», не из приводимого письма: тогда я не мог бы _т_а_к_ к Вам… а теперь… Вы дали счастье мне – быть совсем открытым с Вами, да? можно, да? не хмурятся бровки-ласточки, да? Я Вас целую – благодарю… А, мне все равно, я не могу уже себя держать… все равно, выбор один: – жизнь – смерть. Мне ничего не страшно. Я хочу жить Вами и… всю, всю, всю Вас целую… ну, оттолкните, я умру легко. – Теперь дальше, из того письма: – да, как играет сердце! – Ну, из письма: Юная француженка, миловидная блондинка, тонкие черты, в светлом, явилась в раме окна, напротив… на темном фоне, – огня еще не зажигали, – с ребенком на руках… ну, как Богоматерь пишут. Смотря прямо как бы в мое окно, или – перед собой, она… – знаете, это вечное материнское движение..? – к себе ребенка, – неуловимо это, – целует в щечку, как-то сбочку целует, уголком губ целует, – все смотря ко мне… ну, так недвижно, лишь прильнула… – о, ско-лько в этом! о, святое материнство! Свет Господень! «В этом – _в_с_е!» – мысль, мгновенно. Вот, что такое – Красота! Было мне явлено: «вот, Красота». Теперь продолжаю настоящее письмо. Ведь не раз видал но _т_а_к, в раме окна, на темном фоне, на _м_о_и_ мечтанья… – _т_а_к_ увидел впервые, моя Святая. Как все условно! Вот оно, искусство! _Д_а_н_о – жизнью, с улицы, _д_а_н_о – великое Искусство! Обрамленье, тона, и – _с_е_р_д_ц_е_ облекло, сердце очам _д_а_л_о! Как все условно и как непреложно _в_е_р_н_о! _В_з_я_т_о_– «сквозь магический кристалл»¹⁹¹, по Пушкину, – и – Красота! Близко взглянуть – м. б. и некрасива, и грязновата, и ребенок пузырики пускает губенками, и кислотцой… – а в вуали сумерек, так мягко, так _п_о_е_т! Я видел – _с_ч_а_с_т_ь_е. Будь я живописцем, дал бы в триптихе: явилась, потянулась, уголком губ, – поцелуй – недвижность. Француженка, мещанка… _м_а_т_ь… – Богоматерь! Так творить Искусство… тут жизнь – сама творец, – случайный? Странно, – _к_а_к_ с моим связалось! Счастлив передать Вам, тебе, родная… тебе, мой Ангел, – виденье это… Правду! Или скажешь, что «на ловца и зверь бежит»? Ну, что же… стало быть – «ловец» – _п_о_д_ Чудом, под Благоволением Господним! – Благодарю, Господи, за дар Твой! Не мне, не мне… Имени Твоему хвала и поклонение. И Тебе, Тебе, Олёль моя, ножки твои целую, Ты меня озарила, озаряешь, Ты – _в_е_д_е_ш_ь. О, ми-лая… как я люблю Тебя, кровочка моя родная, чистая моя славянка!