Текст книги "Роман в письмах. В 2 томах. Том 1. 1939-1942"

Автор книги: Иван Шмелев

Соавторы: Ольга Бредиус-Субботина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 55 страниц)

Жду продолжения «поездки с шефом». Олёк, мне все важно – твое, особенно из детства, о _т_в_о_и_х_ мечтаньях детки. Напиши мне: о твоем первом «грехе», и о Светлом Дне – 40 по кончине папочки, о сне в Бюннике – Богоматерь! – о сне «крестном» —?!! – Об одном папином прихожанине – «Чаша»… О чуде с тобой – 3-леткой – о, как целую я эту милую дитютю! – Оля, я тебя _в_и_ж_у… я всякую тебя воображу, я всякую тебя люблю… – ты ведь самая мне родная, будто ты одной крови со мной… – мы же с тобой _ч_и_с_т_ы_е, славяне, ты – славяночка! Я – от земли, прадеды мои были государственные крестьяне… Богородского уезда, Московской губ. – самой разбойной волости, Гуслицкой, откуда фабриканты Морозовы⁵⁵³ – с нами как-то в родне, через прабабку Устинью⁵⁵⁴, – святую! – «гуслицкие» известны выжелкой^[231] фальшивых бумажек, – Морозовы! – но не мои: мои всегда были малого достатка, должно быть от «фантазий», – отец вот, как он задумал «Ледяной дом»! – эх, прочел бы моей милой! Для тебя, Ольгуша, _в_с_е, _в_с_е, _в_с_е… всего себя отдам! Вот и не видел вживе, не слыхал твоего голоса! Как хотел бы знать, какой. Бывают голоса, – в них – _в_с_я_ женщина! Помню голос артистки Малого театра – Лешковской⁵⁵⁵! Вот сочный-то, живые хрустали, так и слышишь: «я – _ж_е_н_щ_и_н_а»! Не была красива, в жизни страшная неряха, всегда непричесанная, туфли на босу ногу, но… «Божией Милостью» талантище! Я, гимназистом, помню ее первое появление на сцене в «Старых годах», Шпажинского⁵⁵⁶. Играла инженю. А в «Волках и Овцах» – «черничку-у»..! – ах, сердце играло от ее искусства. Ну, и голосок! Еще – у спикерши, в бесовском радио… голос меня _т_р_е_в_о_ж_и_л. «Духовна» ты моя, нежка-поповна! Вот, где _к_л_а_д_ы-то! О, Россия наша! Какие девушки наши! какие!! Ду-ши-то какие! Я только чуть коснулся их… в своей работе. Правда, я много дал… Анастасию Павловну, Дари, Пашу, Катичку из «Няни», – и… [душу] _р_у_с_с_к_у_ю_ православную – чудесную какую – Горкина! Господи, благодарю Тебя, за _в_с_е!! О, «Богомолье», – _л_у_ч_ш_е_е_ мое, так сердце мне говорит. «Старый Валаам» – _р_о_д_н_о_е_ тоже, о-чень! Да, я знаю, много сердец мое вбирает, им живет, пусть часом только. – Мережковский… – ты верно пишешь: «сердца» там нет и тени. Это – «холодный кипяток», так кто-то определил его. «Из книг сличал». Склеивал, по нужному рецепту: тезис, антитезис, синтезис, так во всем. И. А. написал о современных писателях⁵⁵⁷, выбрал 4: Бунина, Ремизова, Мережковского, меня. Дал мне прочесть. Меня – вознес очень высоко. Бунина – проанатомировал умно, отметив «родовую сексуальность». Ремизова – т-так, пощекотал. Мережковского – буквально… разда-вил! – в ничто. Я ему сказал: за-чем? Убьет вас «кирпичом» – у него тома тяжелые, например «Атлантида»⁵⁵⁸, – он, ведь, выбирал «самое кричащее», – привлечь. И. А. решил Мережковского выпустить, т. е. выкинуть из книги. Жаль, книга не появилась, печататься должна была в Риге, – все спуталось. Обо мне читал в Берлине, две лекции⁵⁵⁹. Ты, пожалуй, не слыхала. Его _в_з_я_л_ – особенно – мой рассказ «Свет Разума». Время – лучший оценщик: «Человек из ресторана» – имеет возраст 31 год, и жив доселе. «Богомолье» будет жить… как и «Лето Господне». И – «Чаша», и «Пути», и «Няня», и «Солнце»… – это «вехи». Иные у образов их держат – «Лето Господне», «Богомолье». Говеют с ними…!! – верно, как и ты, – писала! Я – Бог помог – дал родную ласку, душу нашу, лучшее в нас, грешных. Дитя мое, как я люблю тебя! Вот, за твое сердце, за твою душу люблю… И вспоминаю, как я пел моим «Что затуманилась зоренька ясная…». Конец такой – это «разбойничья песня» – «Много за душу твою одинокую… Много я душ загублю… – Я ль виноват, что тебя – синеокую! – там „черноокую“! – больше, чем ду-шу люблю?!..»

Ласточка-касаточка, обласкала ты меня, нежка моя. Сегодня начну переписывать для тебя «Куликово поле». А сперва – на письма твои отвечу. Да, ты про какую-то ниточку спрашивала: но то письмо было скреплено не ниточкой, а тонкой металлической скобочкой золотисто-медного цвета.

Получила ли 2-й экземпляр «Путей Небесных»? Нашла ли при 2-м чтении – живое, желанное душе твоей? Ох, как всю обнимаю! Во сне тебя видел: полненькую, круглоглазую-голубоглазую… и что-то – очень «близкое», ты сидела на моих коленях, спинкой… и я целовал тебя в шейку…

Твой Ваня

[На полях: ] Моя Арина Родионовна, болевшая 2 дня, явилась опять. Жгу электрический радиатор. И не унываю. Ах, Оль, как осветилось мне – увидал – Оля Шмелева! Это – _д_о_л_ж_н_о_ быть! Люблю!!!

Об истории с Дашей _н_а_п_и_ш_у!

130

И. С. Шмелев – О. А. Бредиус-Субботиной

16. I. 42 1 [ч.] дня

Ольгуночка, дай губки! Вот, вот, вот… Зима переломилась, ждать недолго, будем верить. Счастлив, что хоть издали мне удается наполнять твою взыскующую душу, такую страстно-жадную. У Тютчева я крестиком пометил стихи, связанные с Денисьевой – не Денисовой, как в книге. Да, страстная была у нее душа, как у тебя. Ее характер дан Тютчевым в стихотворении – «Ты волна…»⁵⁶⁰

Если бы вместе были, каждый день наполнялась бы душа твоя новым, _з_н_а_ю! Это была бы вдохновенная любовь! Бывает и бездарная, и – грязная, и – прозаическая. Ты вдохновенной любви еще не знала, вижу по «повести». С американцем – у тебя-то была м. б. и вдохновенная, а у Г. – «с оглядкой», полу-стерильная… и он уже _в_и_д_е_л_ «субтильную» – не куклу, «куклы» не «выпускают в трубу»!

Я написал тебе _в_с_е_ о Г. и не послал, не захотел «мутить». В_с_е_ было обставлено в русском духе, чтобы подманить птичку родной прикормкой. И сколько же «случайностей», как в бездарном американском фильме! И Эллен, и «дама» на дипломатическом вечере, и «хозяева»-подлецы, спаивавшие шампанским «птичку», и – «напишите ему», и «пари», и «случайное совпадение»: в одном доме и учитель «священного языка», на котором тоже можно отлично лгать, и Г., и «паристка»: и твои шаги, «слившиеся» с шагами Г., и остановка мотора, и выпихиванье «паристкой», и – «открылась дверца». Подумать: захотелось «невольно к этим грустным берегам…» – где жил учитель «священного языка»! Тебя поймать хотели, сделать любовницей, _п_о_к_а… Чудесна «поза», это при сильном-то чувстве – «поза»: «Мечтам и годам нет возврата»⁵⁶¹… – но можно вернуть «добрые отношения»… «женитьба ничего не изменила»… – для Г.! Ну, «гарсоньерка», обставленная в русском стиле, с краденым образом, м. б. даже из твоей церкви в Рыбинске… – тогда ведь мо-да была на русское! А где же «пуля в лоб»? Лгалось на «священном языке»? И – бедный же Чехов с Пушкиным! И их пустили в дело. Что за пошлость! Ну, словом, я такой реквизитуар^[232] тебе написал – не послал… – жаль тебя стало, девочку пылкую, чистую. А о докторе № 3 – «и это был – „лучше многих“»! Я – в ужасе. И это «Дима», какая «близость»-то… а ты – ни единой «сцены» не дала. И… «Микита»… – какая… слова не найду. Я был так пронзен всем этим… и это «инкогнито», меня повергло в отчаянье. Дать жизнь от «мяса», хотеть ребенка от циника! Ну, не раскапываюсь в твоих «случайных встречах», в этом «беганьи друг от друга», при котором все время – «встречи». Ну и профессор, «познакомил»… приглашали «осматривать» чистую девушку… кем? Циником. Сластеной, похотливым. Воображаю, как он разжигал, умело… бунтовал твои «нервные центры»! Весь он в этом – в женитьбе на мясе, «хороша для… постели»! Тьфу. Я весь в страдании, когда думаю об этом, _в_с_е_м. Но… прошлое твое… – Бог с ним. Я преодолеваю _в_с_е. Ты – для меня – нетленна. Хочу так верить. Ты боролась, вижу. Ты – страдалица, моя бедная Оля. Для скольких – _с_н_е_д_ь! И – только. Душу твою… _к_т_о_ _в_и_д_е_л?! кто – щадил? наполнял? чутко всматривался в ее красоту?! Ведь только во вдохновенной любви – земная любовь освящена, вознесена, укрыта, поглощена… – и дает плодоношение – святое почти. Тогда ничего не стыдно, тогда все – _п_р_а_в_д_а_ и благословение! Тогда – брак. Тогда – свет, святое счастье. О, как бы хотелось мне с тобой пожить – зимой даже – в чудесной обители! – под Москвой – Саввы Звенигородского монастырь⁵⁶²! Леса. Снега. Звезды. Жаркая-жаркая светлица, пол белый, еловый. Прогулки на лыжах. Всенощная, рука в руку. Молитва, жаркая, в любви. Чувствованье друг друга. Теплая светлица, ужин, чудесный… отлично готовили осетрину по-американски, московскую солянку, блины… Помню, как мы с Олей и Сережечкой, в 12 году, и кто-то еще… – провели так дня три. Днем – на лыжах, ходили за 4–5 верст в Дюдьково, – где действие моей повести «Росстани». Там я, 12-летний, впервые влюбился, до сладкой муки, в Таню-девочку… – вот ей-то я сунул «вишни» когда собирали землянику – «История любовная». С тобой бы мы ско-лько пережили бы чудесного, моя Ольгуля! Как бы жарко любились! И слушали бы впросонках перезвон часов. И я – ночью – ты чуть дремала бы, усталая… – смочил бы жаркие твои губки абрикотином, сладким апельсином… и нежно целовал бы свою леснушку-лыжницу! А кругом – бор, мороз, в нем звезды лучистые, и – просыпались бы от солнца – о, яркого какого, со снегирями на голубом снегу! – и – просфоры горячие, с теплым кагором… – обедня, _с_в_е_т_л_а_я_ такая, – и жажда жизни, любви, еще любви, еще, еще, еще… – щечки твои в морозе рдеют, глаза чудесно ярки, полны счастья, неги, нежки… – и верст на 20 на тройке, с бубенцами, – лыжи сзади, стояком, – морозной пылью веет, вот и станция «Голицыно», купе, Москва… к Эйнем – коробку шоколада с ликерами, и – дома, теплый воздух, цветы, оставленная рукопись… – успею! – и ты, в качалке, мягкая вся, теплая, желанная, – всегда желанная! – и… наполненная _н_о_в_ы_м, свежим, бодрая такая… – завтра будешь набрасывать «зимний монастырь», сугробы, тропку с лыжными следками, сосны на обрыве, над «Русской Швейцарией» – так звали место там, – о, красота какая! И… – сама не чуешь, а под сердцем «снежное дитя» – святое _ч_у_д_о! Ах, воображенье! Зачем я _э_т_о_ _в_с_е? Завтра? Вернисаж, лежит билет, выставка картин… новая драма в Малом, «Град-Китеж» в Большом, ужин в «Праге», рябчики, волован с омарами, навага… помнишь ли навагу? – и столько планов в сердце, в голове… – к столу, к столу… и «новое рожденье», роится что-то, еще совсем неясное, но… тянет… «Ольга, не приставай… пиши свою картинку, я – свое». «Нет, Оля… приставай, всегда… ну, сядь сюда, ко мне… Олёк мой, киска… дай же губки! О, милые фиалки… вся ты – душистая, вся теплая… такая… киска! Ну, сядь ближе, ну, теснее… ближе, ближе… К черту телефон, совсем не время… пускай трещит…» – в тебе, в тебе весь, все забыто, плывет, уносит… Как я раздразнил себя, как _в_и_ж_у… Господи, а время все уносит… и события хромают. Ну, пусть мечты… но сладко жить в мечтах, они так ярки, до… изнеможенья. Помнишь Пушкина: «Мороз и солнце; День чудесный! Еще ты дремлешь, друг прелестный… – Пора, красавица, проснись: Открой сомкнуты негой взоры, Навстречу северной Авроры, Звездою севера явись!»⁵⁶³

Ни у кого не была «первой»? Как так? Ты для меня – _п_е_р_в_а_я, _т_а_к_а_я! Что о завещании? напиши. Почему мне – «плохо» —? Без тебя – да, плохо. Почему странное действие селюкрина? Он дает тебе кровь, витаминит тебя, дает силу, аппетит, питает нервы. Это – твое спасенье. Да, папочка твой Ей служил. Иначе не могло быть: он же большое сердце! Не бойся, пиши «словом»: можешь. И – рисуй. Но не проводи часы в «трепетаньях», это же мучительно, бесплодно. Заполняй все свое время, душу. _Ж_и_в_и_ хоть этим, только _ж_и_в_и. Да, я хочу увидеть «живую» Олю, и не только увидеть, а и… _л_ю_б_и_т_ь_ ее, свою женку. Да, чудесно: ты должна быть Оля Шмелева! Ты – уже есть она, для меня. Азалию поцеловал, духи вдыхаю, «каплю» слизнул, за твое здоровье. Хотел бы тебя выпить. И быть пьяным тобой. От тебя можно опьянеть, _з_н_а_ю. Теперь вот – пьян тобой. Ты чудесно дала встречу Нового года. У сердца держала? Но я другой тут, фото никуда, я – сильнее взглядом и лицом, тут – мягко-слабо, никуда. Да, я в натуре – старей, конечно, рубцы жизни, но я – глубже, а не «манная каша», не «известный скрипач», как можно судить по большой фото, если б ты ее имела! Там, правда, глаза… на малой – нет глаз, все стертое, слабое. И все же страшусь, что ты – у, какой! – скажешь разочарованно. Если б десяток лет скостить! _В_с_е_ бы я вернул! Да, 16 и 19 – был в волнении. О «девушке с цветами» ты ничего не писала, только «спасибо за ромашки». Думал – расстроилась, – о «далях»-то! Напиши об образе. Какой образ предносился тебе, 10-летке Оле, в церкви? – давно прошу дать! О. А. скончалась от грудной жабы. Не хотела лечиться. Лечил и Серов, он-то и определил, в 33-м г., но, мягкий, не настаивал, _м_н_е_ _н_е_ сказал, что «жаба»: только – расширение аорты. Не велел работать, а она убивала себя, мучилась о Сереже, не хотела жить. За 2 недели подлец доктор – Аитов⁵⁶⁴, перед нашей предположительной поездкой за границу⁵⁶⁵, сказал: «ни-чего… снимок ничего не дает мне, у вас сердце молодой женщины!» Не прописали даже «тринитрин»! У ней всегда последние 3 года ломило грудь. 21-го июня – приступ. Стихло к ночи. Утром 22 – снова, я метался. Мне больно писать. В 1 ч. 20 мин. – конец. Ее негодяй доктор (Чекунов) убил. 3 последовательных впрыскивания «понтапона», а она «доверова порошка» еще молодой не выносила. Она уснула! Я тебе все писал, – не получила разве? Сняли с нее фото, – как спит. И как прекрасна! Я _в_с_е_ писал!! Ты забыла? Как в гробу лежала, как я читал над ней, как украсил ее головку белыми лилиями! – Царица!

Пылкость – от отца. У него она проявлялась в делах и – кажется в любви… – серенькие связи были, не поэтические, думаю. Любил красивую молодую женщину, кормилицу старшего брата, – «русская красота». Очевидно, нужно было мотать «излишек сил». У меня – в творчество ушла вся пылкость, _у_х_о_д_и_л_а. Но полосами я не писал, по полгода, году… – тогда – я _ж_и_л, но… однолюбом, Оля! С меня было довольно _ч_и_с_т_о_й _моей, смиренницы. Нравится «ужгородская» карточка? Да, «свободный» я тут, похож, и… если бы ты впорхнула под руку, так бы и приросла, – не отпустил бы, конечно. Что ты все повторяешь: «если бы ты _в_с_е_ обо мне знал!» —? Кажется, _в_с_е_ знаю. Что же еще-то? И так ты меня истомила своими «поцелуями»! Ну, я не ставлю это в вину… – очевидно, странно ты была воспитана, _л_е_г_к_о_ смотрела. И я… порой… смущаюсь… страшусь.

Жду окончания поездки с «шефом». Предвкушаю какую-нибудь «выходку». Все же удивляюсь твоей выдержке, достоинству, серьезности, уму, знаниям, – ты же большое дарованье. Все даровитые (и – я) – требуют «жизни чувством», знаю. Знаешь, ты могла бы стать, при другой структуре душевной, – а м. б. при большей напористости… – _м_о_д_н_о_й… – щажу твой слух. И не было бы нашей «встречи». Прошлое твое слишком «насыщено», – ясно, что в тебе сильно выражен этот с-ап^[233], что _п_р_и_в_л_е_к_а_е_т. Скоты тебя пробовали развращать, раздражать. Умело. Могли довести до… _я_м_ы. И доктор № 3 – главный скот. Пишешь: «как он молился, Ваня!» Это ты по «тени» судишь? Ну, ты ошибаешься: _т_а_к_ _н_е_ молятся! Молиться – значит, душу Богу открывать: не жестами это творится, а внутренним гореньем. В тишине, в покое, в созерцании. Не – в кривляньях, взмахах рук, трясении головой и проч. Все это – от шаманства, от переполненности грязью, _м_я_с_о_м… И странно, _к_а_к_ это ты всегда «сталкивалась» с этим кулем мяса! Даже была свидетельницей его: «развратничал на твоих глазах с девчонкой». Каким же образом? И почему ты – свидетельница? И почему не дала ни одной «сцены»? и почему все «встречи» – и на море? Воображение мне дает много смутного… и непристойного. Мне больно… но… что же можно изменить? Мне грустно. Опять я сам себя расстроил. И тебя. _H_e_ надо было тебе этого касаться. Искренна ты… – и, кажется, _н_е_ _д_о_ _к_о_н_ц_а. Ибо ты писала: «теперь я люблю другого, забудем _в_с_е, _в_с_е…» Значит, _б_ы_л_о_ _ч_т_о-т_о, _ч_т_о_ надо бы забыть? Представляю, _к_а_к_ он разжигал тебя, твою «восприимчивость», «некоторые нервные _ц_е_н_т_р_ы», как знающий их назначение, хоть, быть может, и плохой врач. Ты поддавалась. Что это за «Цайтлозе»? Не знаю. Как по-русски? Дурман? головолом? Фиолетовые, шапками, растут в оврагах – «болиголов»? Меня дурманит «любка», «ночная фиалка», «восковка», из редких в средней российской полосе орхидейных. Все твое «возбуждение» на горах происходило от «нервного расстройства», которым наградил тебя «достойный врач», и оттого, что твоя душа _с_п_а_л_а, была усыплена «поверхностными раздражениями». Не давал ли тебе «порнографического чтения»? Есть мерзавцы, которые пишут сознательно о низком в человеке, да и в человеке-то полусвихнувшемся. Таков английский прохвост, – умер, слава Богу! – Лауренс⁵⁶⁶, что ли… Я его сознательно не читал. Но знаю по критикам, смаковавшим в отзывах (жидки-критики!). Эти упивались, как и иные «женщинки». Там что-то о «любви к силе самца». Но это обычно у «пустых» душой, англичанок и американок. Этой дряни много было в Париже, по дансингам искали «случки». К несчастью, иные наши отличались, кавалеры, содержанты. Немногие. Было _э_т_о_ и в России, но это – «с жиру», или от – пустоты. Такие – по темпераменту – для проституции: не социальные дурные условия гонят в проституцию девушек и женщин, главным образом, а… «темперамент», т. е. – легкость раздражения определенной «сферы». «Жертвы темперамента». Подумать: ско-лько было в России монастырей женских! десятки, сотни тысяч девушек-белиц, молодых монахинь. Их душа _ж_и_л_а_ чистым, и они легко бороли страсти. Не катались по земле и не вдыхали «страсть» из цветов. Тут – больное. В моей Дари _э_т_о_г_о_ _н_е_ будет. Я ее сохраню. Иначе – провал ее. Ее «сгорание» будет – _и_н_а_ч_е. Она слишком целомудренна, при всей страстности. Тем-то она и влечет. И не подумай, что доктор № 3 дал толчок к моему «атеисту-цинику», врачу уездному в Мценске⁵⁶⁷: я его задумал, _н_е_ зная ничего о твоих «докторах». Я, кажется, тебе писал? Еще года три задумал, – дать «нигилиста», 70-х годов.

Целую, Олёк! Твой, расстроившийся, Ваня.

Оля, _ж_и_в_и_ духами, всеми. Варенье – грушку съешь, _в_с_е. Иначе – заболею, помни.

131

И. С. Шмелев – О. А. Бредиус-Субботиной

17. I. 42 1 ч. дня

2-ое письмо с «Куликовым полем»

Милая Ольга, продолжаю «Куликово поле» – для тебя: хвостик I-й главы и II-ю. Рассказ постепенно становится углубленней, как увидишь, – парижские жидки и «левые» – безбожники пришли от него в ярость: как смел Шмелев так «кощунственно» ввести в литературу _ч_у_д_о! Идиоты: _ч_у_д_о_ вошло _с_а_м_о_ в литературу русскую, ибо, во-1-х, она сама – чудо, а, во-2-х, это _ч_у_д_о_ моего рассказа _д_а_н_о_ Жизнью. В основе – неоспоримый «случай», сообщенный мне под клятвой, людьми чистыми, проверенный мною до бесспорности. Этот «случай» был мне сообщен у могилки Оли, человеком культурным, которому передал о «чуде» – видевший участников этого «чуда», со слезами ему – тайно – открывшихся. Я два года таил этот «случай», – он был мне дан в 2–3 словах, – я _в_с_е_ наполнил сам, т. е. сам как бы «повел следствие», внес, конечно, много из своего личного опыта, – разговор с профессором, «абсурд», и – самое трудное! – _я_з_ы_к_ Преподобного. Сколько я тут положил души – это только я знаю: без _п_о_м_о_щ_и_ свыше я не мог бы одолеть трудностей. Жиды, конечно, и не чуют, как трепетал писатель, вводя в искусство Небожителя. Моя главная цель – показать, что – для Духа – нет ограничений во времени и пространстве: _в_с_е_ _е_с_т_ь, _и_ _в_с_е_г_д_а_ _б_у_д_е_т, – нет границы между _з_д_е_с_ь_ и – _т_а_м. Этот рассказ заставил плакать И. А. и – поставил вопрос: не сомневается ли сам писатель⁵⁶⁸, как его все же несколько скептический «следователь». Нет: ни «следователь», ни писатель, как увидишь, _н_е_ сомневаются. Конечно, этот _о_п_ы_т_ – вообще, единственный в литературах, если не считать «Путей Небесных», «Милости преп. Серафима», также.

Любопытно, какие чувства вызвал бы этот рассказ у европейцев! _П_о_н_я_т_ь_ _и_ _п_р_и_н_я_т_ь_ его может, конечно, вполне, лишь очень простая или уж очень _т_о_н_к_а_я_ – в религиозно-философском смысле! – _р_у_с_с_к_а_я_ Душа. Я счастлив, что могу _о_т_д_а_т_ь_ этот мой, «самый заветный»! – _т_р_у_д. Люблю тебя! – Кому – отдать? – Тебе, Оля, – чуткому сердцу твоему, – ты сохранишь память о _с_в_я_т_о_м, непрестанно наполняющем _ж_и_з_н_ь, только редко чувствуют это люди. Милая, всегда чувствуй это, всегда верь в это, – и будешь радостна и благодарна Богу за то, что вызвана к жизни, что принимаешь ее – как Дар^[234].

[На полях: ] Целую мою дружку, единственную мою, _ж_и_з_н_ь_ мою, – тебя, моя Олюша, о, моя трепетная! И ка-к же люблю! Нет меры этому чувству. Твой Ваньчик

Оля, я о-чень хочу писать «Пути» и… любить Тебя! Я – _г_о_т_о_в.

Прости, Олёк: эти пятна от духов!

Знай, Олёк: переписываю и чуть иногда правлю: это последняя редакция, самая окончательная, _д_л_я_ _т_е_б_я_ _и_ _п_е_ч_а_т_и. Сохрани же. II книга «Путей» – будет посвящена Тебе, и – 3-я. Твой Ванёк.

132

И. С. Шмелев – О. А. Бредиус-Субботиной

18. I. 42 7 вечера

Ах, милая Ольгуля, как же меня и восхитило, и опечалило твое письмо от 7 на 8 янв.! – вчера вечером полученное! Ты удивляешься, что «Пути Небесные», посланные 2-го, – нет, 3-го! – уже пришли, а письма нет. Да, так и _д_о_л_ж_н_о_ _б_ы_л_о_ случиться, должны были придти вовремя, к Рождеству, и _о_н_и_ были, и я… я был в них, и я поздравил тебя, родная, я был с тобой, около тебя. Я же на елку твою пришел, я _х_о_т_е_л_ так, всем сердцем, и это исполнилось, но ты не _у_в_и_д_е_л_а_ меня! А я был, и «аз есмь» с тобой. Да, в моей книге, в моих «Путях Небесных»! Ни Марина, ни Алеша не дали меня тебе, а я сам себя дал тебе! Да ты вчитайся во _в_с_ю_ книгу, разве ты не увидишь меня? разве не встретишь твоего Ваню, _т_а_к_ восторженно о тебе мечтающего, далекого – и близкого такого!? Я провел с тобой вечер Праздника, я был у тебя _т_в_о_и_м, любимым, светлым Ваней, живущим тобой, только тобой одной. Что ты, чудесная, сделала со мной? какой силой, какими чарами? Лаской, сердцем твоим, единственным, неповторимым. Девочка нежная, – ты – ребенок еще, совсем дитя, ты можешь ловить губками снежинки, _п_и_т_ь_ их, радоваться им, родному! Ты дитя Света, Оля… – и такой останься, всегда такой пребудь, – это же так чудесно! Найди же меня, и поцелуй, хоть раз. И я _у_с_л_ы_ш_у_ это, радостью в сердце скажется, за тысячу верст почувствую!

Странно мне, что ты не получила и другой привет мой: корзинку ландышей! и еще – свечки на елку твою. Я обо всем подумал, распорядился. Только вот бисквиты «Дрикотин», очень хорошие, и чудесные бретонские крэпы мне вернули: это продукты тикетные, не проходят. А с 5-го кончились _в_с_е_ посылки. Из свечей красных – их 5 – сохрани хоть одну для Светлой Заутрени: будешь _о_д_н_а_ _т_ы_ – с такой: таких больше нет уже, я достал 5 из последних 16 во всем Париже! Друзья мои из Гааги написали мне – я тебе уже писал! – что дали заказ известному цветочнику в Арнхеме, знакомому знакомого их брата, и заказ должен был быть доставлен в адрес Сережи. Коробки шоколадных конфет, по справкам в лучших кондитерских Гааги достать невозможно, с трудом давали по 100 г – жалею. Но, предчувствуя это, я все же послал тебе из Парижа маленькую коробку, как мог достать: не дрянь ли, а? Я рад, что все, что хотел послать тебе, послано было вовремя, как раз _д_о_ 5-го янв. Неужели ты уже отдала переплетать «Пути Небесные»? А я _д_у_м_а_л_ – в мягкий бы переплет переплела, в полотняный! – можно в трубку свертывать, – знаешь, есть такие? Мои российские книги⁵⁶⁹ Оля отдала переплести в мягкое, только, правда, кожаное, бордо, – и они должно быть теперь где-то… у какого-нибудь любителя-комиссара… услаждают его очи. Если бы только их не сожгли. Ведь _о_н_и_ _в_с_е_ у меня _с_о_ж_г_л_и! Письмо твое о Рождестве прекрасно. Елочки… не дошло, но я нашел в конверте одну иглинку, и _п_р_и_н_я_л_ _е_е_ – от тебя! – как _с_в_е_т. «Ниточки» тоже – в другом письме _н_е_ нашел: скобочка медноватая, только! Но надо быть горячо признательными контролю! Благородные люди, с сердцем. Сохраним же о них самую признательную память и пожелаем им и их любимым – счастья, здоровья, благоденствия, – и – чтобы грозы поры тяжелой пронеслись над ними, не омрачив, не тронув! Помилуй, Господи! помилуй любящих и любимых! Ты – _В_е_с_ь_ – _Л_ю_б_о_в_ь, Господи!

Оля, снежная девочка моя… как ты чудесна-чутка, нежна. Как хороша ты в снегу, на снегу, в ночи Рождества, к звездочке далекой смотришь! Милое дитя, чистая моя… родименькая моя… свет мой, увы – закатный! Но ведь и закатный свет – чудесен, о, как чудесен! И как богат… лучами! игра какая, блеск золота и пурпура какой..! и… грусти сколько! – до _у_т_р_а_ не увидишь… Ничего, благодарю за все, за все благодарю Тебя, Всевышний! Много Ты милостиво даровал мне, много видал я _с_в_е_т_л_о_й_ радости. Да, чистой, высокой, часто – неземной. Много испытаний мне судил принять… – благодарю за них: они мне выковали душу – _з_н_а_т_ь_ горе, боли, скорби, му-ку… – я их вылил в книгах, я _ж_а_л_е_л_… – и это благо. И вот, Ты дал мне на склоне жизни – _с_ч_а_с_т_ь_е_… последнее: не видя, _с_л_ы_ш_а_ сердцем, полюбил… _в_т_о_р_у_ю_ в жизни… _т_о_ж_е_ _О_л_ю..! Благодарю за эту, _д_а_л_ь_н_ю_ю_… любовь. Благодарю _з_а_ _в_с_е. Молюсь: будь милостив и помоги _у_в_и_д_е_т_ь, сказать – «люблю», все сказать глазами… сердцем, всю боль ее принять в себя, утешить, закрыть все темное, согреть голубку, столько страдавшую. И помоги мне в моих «Путях Небесных».

Сегодня Крещенский Сочельник. Помнишь, как пролила Дари св. воду⁵⁷⁰? Я не брал сегодня, ночь спал плохо, опоздал к обедне. Пойду завтра. Завтра Сережечкин день рождения. Я уже _с_л_ы_ш_у, мне остро-одиноко. Он родился 6-го янв. в 11 ч. 30 мин., на 7-ое. Мороз был. В комнате было градусов 10, горела «молния». Окна в ледышках. Я ездил за акушером, роды были трудные. Оля вся померкла, много потеряла крови. Был миг страшный. Вливали физиологический раствор. Помню крик, первый крик мальчика. Буренько тельце, все напряженное… Увидел – ма-льчик, _м_о_й! И – заплакал. Сидел у библиотечного шкафа. Доктор: «поздравляю, отец-студент! Мальчик – на диво. Будет в свое время петь „Гаудеамус игитур!“»⁵⁷¹ Утро, окошки в ледяных пленках, розы от солнца. Оля, спокойная, слабая, в белой кофточке, кружевной, в меховой накидке. И… мальчик, уже у груди ее… _у_м_е_е_т! Чудо.

6–19. Богоявление. 9–30 вечера

Был у обедни, у водосвятия⁵⁷². Подал просфоры: за _о_т_н_я_т_ы_х_ у меня, за… _д_а_р_о_в_а_н_н_у_ю, новую Олю. Св. вода. _Н_е_ пролью. Весь день – тяжелый. Один. Тоска, тоска, до боли. Лег, в прошлое смотрел, – оно терзало. Подали письма. Твоего нет. Ну, бу-дет… От Сережи. Вижу; все получила. Жаль, ландыши доставлены Сереже 6-го, как я хотел, ты мне не ответила, я спрашивал, будет ли 5-го в Арнхеме? Тогда, м. б. получила в Рождество. Почему не заехала к нему? Не верила мне, что пишу _н_у_ж_н_о_е? И свечки послал. И «Пути Небесные» – чтобы _с_а_м_о_м_у_ прийти к тебе на елку. И – пришел. Ты не узнала, что я пришел к тебе? Не почувствовала? _Н_е_ поняла? Ведь «Пути» же я тебе в 40-м послал. Или сочла меня за непомнящего. Я _в_с_е_ помню. Иначе, как же я мог бы писать, _н_и_к_о_г_д_а_ не имея записных книжек? А я их ни-когда не имел. Я – слишком нетерпелив, и слишком верю в память: останется то, что _в_а_ж_н_о. И не ошибся. Осталось еще на две, на три жизни. Сколько я писал тебе… не поняла? Ищи же меня в «Путях», мой «отсвет», и мои глаза. Увидишь, верю. Что ты кощунствуешь с Евангелием и – томишь себя? Это же не «Оракул» ^572а, чтобы _в_с_е_г_д_а_ отвечать.

На сочельник рождественский – ты так и запросила «откровения»? – чудесное от Луки – II гл., стихи 1–20⁵⁷³. А ты – новостильница, взяла на 6? янв.? Не проповедь ли Иоанна?⁵⁷⁴ За литургией сегодня много думалось: как совершенно дано, соз-дано! – соборным Духом Церкви – богослужение! Какие Песни, Мысли… и так весь Годовой Круг! Сколько давал себе слово – _в_е_с_ь_ Круг прослушать в Церкви! И не выдерживал. Все наше богослужение – самое совершенное, что мог только создать гений Церкви, – по благодати Св. Духа! Выше нет нигде. А знаешь ли ты самое чудесное из Круга? «Похвала Пресв. Богородицы»!⁵⁷⁵ В пятницу 5 недели Великого Поста. Такого прославления Матери Света я не слыхивал. Можно было бы – навеки остаться в храме! Какие гимны!! На все напевы, со всей России! «Величит Душа моя Господа…»⁵⁷⁶ – необычайно, я замирал, бывало, слушая в Сергиевом Подворье хор. Да, ты нашла на 6, в сочельник не Евангелие Праздника, а очередное, на вторник 31 седмицы, по Пятидесятнице: Марка, 10–2–12⁵⁷⁷. На сочельник же, полагается в этом году 4 евангелия на Царских Часах, Евангелие на вечерне, а на литургии полагается, – чего ты _н_е_ усмотрела, – от Луки, II – 1–20 стихи – чудесные. О «разводном» же письме, что тебя _с_м_у_т_и_л_о, сказано не для тебя, а – воистину – фарисеям, типа твоего свекра. «По жестокосердию вашему дал Вам старый Моисей право развода»⁵⁷⁸. А не «по жестокосердию»? Нет такого права, когда «брак святых»… когда все соблюдено в чистоте, когда нет _в_и_н_ы, когда нет никакого «повода». Ты права: Христос тебя не только простил бы… он, ведь, и «грешниц» прощал и привлекал к себе… – или тогда ты должна все Милосердие отвергнуть, оправдать «ад в браке». Помни: _в_с_е_ в Церкви гармонично и никогда – насилия! Из сего и надо исходить. Т_у_т_ пресекается попытка сделать из брака «перепархивание»^[235], как у синематографических «звезд». При сем надо помнить, что в Евангелии – две нравственных стороны: одна – для полного совершенства, тут брак _н_е_ поощряется. Другая – для _в_с_е_х. Но, главное, Евангелие не «гадальная книга», а – книга _Л_ю_б_в_и. Чаще глядись в нее.

7–20 янв. Утро. Снег. Тоска отошла, я даже пою – «Ночной зефир струит эфир…»⁵⁷⁹ Топлюсь последним углем. Жгу ящики. Мотор все еще чинят. Температура в комнате – 7 градусов. Руки мерзнут, писать трудно. Какие тут «Пути…» Пишешь о «Лейпцигской ме-ссе…» – почему _н_е_ о… ярмарке? Я не из промышленников, для кого льготы. Я – не принадлежу к голландской нации, я – с волчьим паспортом, да еще просроченным, – надо месяц-другой, чтобы его восстановить… а я не выношу хождений по конюшням префектурным. Но я все своевременно достану – на случай. Новое постижение моей «Няни» – немцами: на этот раз – образованная дама, – ее дочь – литературный критик⁵⁸⁰. Она прочла «Няню» в немецком переводе и заявила моей – Олиной племяннице, матери Ивика: «необычайный прием искусства, когда по 2–3 словечкам „монолога“ – получаешь незабываемые образы. О, как теперь мне ясна „русская“ Правда! Это же „апостол“ Правды, эта „простая душа русской крестьянки“».