Текст книги "Роман в письмах. В 2 томах. Том 1. 1939-1942"

Автор книги: Иван Шмелев

Соавторы: Ольга Бредиус-Субботина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 55 страниц)

[На полях: ] Сейчас уютно-преуютно пьем с мамой вдвоем чай с твоими конфетами! Я – вся с тобой!

А как твоя «Елена-прекрасная»?

М_и_л_е_н_ь_к_и_й! А-у у… Слышишь????

Я никогда не знаю, что и когда тебе писала. Жаль, что не оставляю копий, но это скучно.

106

О. А. Бредиус-Субботина – И. С. Шмелеву

19. XII.41 1 ч. дня

Св. Николая Чудотворца^[199]

Дорогой мой, родной Ваня!

Как благодарить мне тебя, как выразить все мои чувства?! Сам Господь внушил Тебе – Благовестителю, достойнейшему носителю имени Евангелиста, _Б_о_г_о_с_л_о_в_а, – поддержать и утешить меня! Я вся свечусь твоим светом, я спокойна, в душе тепло и тихо!.. Сегодня я молилась с тобой, – вчера я получила твое письмо от 10.XII с «условием», – и рада как, что во-время пришло! Сегодня и молилась… И утром, и в 12 дня! И сказала тебе мыслью – сердцем: «с Праздником, Ванечка!» У меня была тоска, _у_ж_а_с_н_а_я_ какая-то. Но 15-го уже прошла, вдруг, сменясь какой-то бурной жаждой жизни. Я писала тогда тебе (не послано еще!) – пошлю. И вот до вчера… я… не знаю, что это было? Тоска одного сорта прошла, сперва сменясь «бурливостью жизни», а потом сошла новая тоска и задавила всю меня. Я вся рвалась к тебе. Я с 17 на 18-ое не спала почти. Я притворялась только, что сплю. А утром тоска не оставляла, я плача, тебя звала, отчаянно… не только сердцем, но прямо слышно, шептала тебе все, все, что мучило сердце. Я называла тебя всеми именами, какие мне входили в душу, звала тебя, заклинала тебя приехать, умоляла верить мне всегда, во всем. Клялась в любви к тебе. Называла тебя так, как Дари Диму в метели⁴⁷⁵… Только сознательно, ответственно. Я встала рано, не в силах больше так страдать, чтобы развлечься суетой хозяйства. И утром же твое письмо! Такое чудное, светлое… Ангел мой! Я плакала слезами легкими, отрадными. И как о Вере ты сказал. И как это у Св. Иоанна… Я вечером же молилась и читала Евангелие (я его всегда за правило положила читать после болезни и читала…до… Wickenburgha, a потом я все у себя перепутала), и знаешь, что мне открылось? – «алчущие исполни благ и богатящиеся отпусти тщи»⁴⁷⁶. Как удивительно?! Не правда ли? И я – верую…

А утром сегодня опять на том же месте, но на страничке слева я посмотрела… Это чудесное Евангелие, одно из моих любимых… «Во дни оны восставше Мариам, идя в горние…»⁴⁷⁷, и я увидела… «благословенна Ты в женах!»… Правда! Я заплакала, и слезы упали на это место, а на обратной стороне, где было пятно слезы моей, стояло о том, как вошел к Ней Ангел и сказал Ей «радуйся!» Ты еще не знаешь всего из моего детства, но я верю, что узнаешь… и тогда поймешь… как это чудесно… И я, после молитвы, как мы условились… еще, сама того не ожидая, молиться стала, чтобы Бог благословил меня… на… Творчество! Да, во Имя Его! Ванечка, мне так хорошо вдруг стало. И _в_с_я_ тоска ушла. Я люблю тебя светло и радостно, и верю, что все как-то Бог даст и устроит! Напомни мне рассказать тебе об одной ночи под св. Николая (о Савве Освященном^477а и о Николае Угоднике)! Это – от Праотцов моих еще! Напомни. Сейчас я хочу только о тебе!

Ванюшечка, меня гнетут мои письма к тебе, – я глупо писала, иногда от отчаяния будто даже сердясь. Но никогда это не так! И еще одно: я писала тебе о том, что ты «даже и ад милуешь», – не пойми это неверно. Не прими за какое-то «непротивленчество» что ли… Нет, я хочу сказать, что ты, _к_а_р_а_я_ _а_д, видя смрад его, скорбя о всем, как никто, – ты не брызжешь желчью (что бывает обычно у других), – но милостиво сходишь в него, как это делал и Христос! Ведь претерпев все, что ты вынес от них в «аду», – ты бы, мог писать иначе. А у тебя… сколько же еще сердца… И тем ярче выплывает сущность зла в «Солнце мертвых», – тем глубже мрак, – чем больше ты там свое, личное скрыл. Это потрясающее что-то. Я взяла «Солнце мертвых» – как ярчайшее в этом, а во всем другом… до чего же ты… добр! У тебя эта Любовь и Доброта… от самого Евангелиста, Твоего, а Тот? Ведь он на груди у самого Источника Любви и Света лежал и слушал Его Сердце! И это так бледно выражено в очерке. Ну, не касались бы уж вовсе! И я – не довольна! Ванечка, как чудно ты сказал мне о «розочке дикой»… Как верно! Я это место прочла маме… Поразила ее эта чуткость и меткость сравнения. Плакали обе. Она меня жалела. Я буду лечиться, Ваня. Я хочу быть здоровой и, верю, что буду! Я начала новый «курс» селюкрина, с… сегодня… Сегодня чудный день!

Мне каждую ночь почти ты снишься, вернее о тебе…

Я в сладостной трепетности прочла «Liebe in der Krim»! Господи, какой ужас, если бы я эту книжку не узнала! Это – дивно, Ваня! Божественно! Даже не в оригинале! Скажи, что они обозначают словом «geisslein»^[200]? Как у тебя? Как Нургет называл ее любимый? Чудесно, Ваня! А этот сад с вишнями! Эти теплые вишни! Я их осязаю. Какой ты!! Я люблю татар. Я их много видала. Знала тоже роман один татарский. И ведь это – ты! Ты, Ты… всюду.

Как я чувствовала тебя! Если бы только мог это все представить! Я была там, с тобой, в саду… Тоничка!

Ты рожден, чтобы земное все очистить огнем небесным, чтобы Творцу все наше грешное изобразить и дать в самом прекрасном, достойном своем явлении. Бог радуется на тебя, Ваня! И если Божью красоту… во всем… в вишне (да, красивое слово!), в букашке, в пыли даже! в людях – Его подобии, в любви, в оленьем зове… во всем… – не видят люди… а они часто, почти всегда не видят и топчут, – то Ты дан Им, Богом, нам показать… Конечно ты – Апостол! Ванечка, склоняюсь к ногам твоим. Бессмертный! Великий! Вечный! Ах, и другие есть художники, но… все – не то! У тебя – Божия искра… У кого ее еще так ярко найдешь? Ты весь особенный! И в этом почитании Богоматери! Дивный мой!

И вот о Богоматери! Это твое тонкое понимание чудеснейших чар жизни – этого же ни у кого _т_а_к_ нет!

Ванечка, пойми сердцем то, что сейчас скажу: (м. б. слово плохо выразит): эту очарованность отражением Богоматери в Жизни, в слабом повторении, подобии и внешней формой, т. е. в живых женщинах, то, что можно, пожалуй, определить «ewige Weiblishe» – эту очарованность я часто чувствую. Читая книги, или наблюдая жизнь, или просто любуясь этим проявлением. И, видя, в любви 2-х сторон, одну… такую, с этим несказанным очарованием, я и любуюсь ею. Дико женщине влюбиться в сестру свою… если это «влюбиться» понято не верно, грубо. Я не люблю в ней то, что вне этой «отраженности» Предвечной, Прекрасной, Блаженнейшей между женами… Я до трепета любуюсь, наблюдая любовь, как таковую (книга ли это или еще что). Я не «чары» этого «героя» вижу, но его чувство, его влюбленность, поклонение тому в _н_е_й, что заставляет трепетать. Описывая любовь такую, я (если бы я стала писать) без сомнения любила бы в «нем» – его любовь, (не мускулы его и молодцеватость и т. п., а) именно проявление его любви и через это его самого! Ты знаешь, я никогда бы не могла полюбить мужчину просто вот так с виду, очаровавшись им самим… И я пленена всегда проявлением поклонения вечному женственному. И я, любя, обожая это, люблю его. Потому я думаю, что люблю не женщину-героиню, но это чудесное в ней, это является настолько священным, что выходит за пределы наши. Это что-то абстрактное, что-то над нами. Часто женщины, влекомые своими страстишками и по зависти ненавидя «свою сестру» не _в_и_д_я_т_ божественного, чарующего всех. Потому я думала, что среди женщин мало может быть истинных художниц. Надо «уметь» с Выси смотреть, а не на линии своего носа. Ты, подумай, как грубо и не художественно было бы в изображении любви, – описание _е_г_о… Восхищение им как таковым только. Другое дело, если я «его» вижу тоже в _в_е_ч_н_о_м, – например, _г_е_р_о_й. Ну, как король Александр I ⁴⁷⁸. Это другое. Это – вечное и потому влечет. Но в обычной любви, в освященности, в чарах ее, – мы, конечно, должны увидеть «ее», а не «его». Ибо только этой «вечно-женственной» прелестью освящена любовь! Так я понимаю. А если писательница его в любви (обычной не героической) дает, то и получится бульварность. Сила мускулов и больше ничего. Я люблю «его», потому что «он» зажегся, или я чувствую в нем эту восприимчивость, возможность ее, _в_е_ч_н_ы_м_ светом, данным «ей» _Е_ю. Можно понять (Угадываю… Конечно, все подсознательно.)^[201]? Ванюрочка, скажи почему же ты хочешь от меня беречь Дари? Я не обижаюсь, но должна знать! Как ты все угадываешь, – я только что писала о «березовичке», а ты уж его мне тоже посылаешь! Хотела спросить тебя давно, как у тебя, вокруг тебя, – и ты даешь мне твою комнату. Спасибо, родной! Я так и представляла. Нарисую тебе, как я вижу.

Ванечка, ты не присылай еще духов, – к чему так баловать? Я не запрещаю это, но… просто… зачем же? Я наслаждаюсь твоими конфетами – прелесть! Но, чур – не посылай! Я об изюме тебе писала, что не люблю его. Не омрачайся! Это не значит нелюбовь, а только не значит любви. Я равнодушна, а т. к. ты любишь, то жаль мне отсылать редкость! Я его сберегу тебе!!!! Хорошо? Господи, неужели будет это, что тебя увижу? Солнышко ты мое! Получил ли мое фото? И волосы? А цветы? Неужели нет? Я же их послала (велела послать) к 10-му XII! Ванечка, я получила следующие книги: «Свет Разума»⁴⁷⁹, «История любовная», «Про одну старуху», «Степное чудо», «Няня из Москвы», «Солнце мертвых», «Liebe in der Krim» и «Мери»! Все они от тебя! Богатство какое! Пришлешь автограф? Пришли же фото! Я все книги переплету. «Старый Валаам» не пришел еще. Ты спрашивал.

[На полях: ] «Ewige Weiblishe» – неуловимо, как чувство, которое приказывает обернуться, когда кто-то сзади смотрит.

Вань, я пудреницу-реликвию⁴⁸⁰ приняла с чувством недостойности. Сохраню подобающе. Но «доказательства» мне не нужны ведь. Я знаю тебя!

Целую тебя, обнимаю и люблю… люблю..! Оля твоя.

107

И. С. Шмелев – О. А. Бредиус-Субботиной

12/25–26.XII.41^[202]

12 ч. дня

Ласточка моя Олёль, радостно взволновали меня твои последние письма! Как я тобой счастлив, детка, как светит мне твое глубокое чувство! Необычайная, чистая, небесная! Не называй меня великими словами, недостоин я. Оля-голубочка, не думай, что я удовлетворен «оригинальностью наших отношений»! Каждый день разлуки с тобой – для меня ужас, утрата заветной надежды… – ты знаешь. Быть с тобой, слиться не только душой – чувством, а всем в нас… дать жизнь… Господи, думать страшно, что все обратится в призрак, – что мы не встретимся! Что скрывать, так мало надежды, что могу получить позволение приехать. Но, родная… не будем же терять последней надежды. Оля, меня пугает это твое слово о «завещании». Оля, не теряй веры, молись, будь крепкой, – только через молитву найдем силы. Знай, что я верен тебе, что я хочу быть достойным твоей великой любви, тебя! Я – как «рыцарь бедный», твоим образом жив, тебя лелею, тобой дышу. «Пути» я буду, начну писать, – для тебя, во-имя твое. Клянусь тебе. Условия моей неустроенной – бытовой – жизни и события мешают, – горение тобой все закрывает… Олёк! Это бред был, что надо «беречь» Дари! Только тобой и могу ее писать, без тебя – не было бы ее, клянусь. Нет минуты в днях моих, чтобы не думал о тебе, не жил тобой. Единственная, все заполнившая, – не знал никогда, чтобы могла быть такая любовь. Вечная, последняя для меня на земле, козочка моя! Да, то словечко в «Лиэбе» – «геслейн» – козочка! Не отвечаю тебе на письма, а лишь пытаюсь успокоить тебя. Оля, я счастлив, как ты открылась, открывалась мне, – и твои слова – о любви – такое головокружительное счастье, до задыхания, до пьяного восторга. Как ты умна! как тонко разбираешься в искусстве слова! Ты, Оля, сама не знаешь, как ты драгоценна, – явление необычайное. Ты – готовая, ты должна писать, что хочешь, как хочешь, – ты _е_с_т_ь_ уже! Решись, начни, – это тебя успокоит. Олёк, следи за здоровьем, ешь больше, принимай «селюкрин», укрепишься. Не будем ни на миг терять надежды. Не насмешка же над нами – чудо нашей встречи! Я трепещу перед тобой, недостойный твоей любви. Оля, мученица, бедная моя страдалица… – сколько вынесла ты! Оля, ты можешь сжечь мои письма? я не могу – твои, ни за что: это – ты, живая, вечная. Ты можешь закрыть себя, снять свое имя, но отнять у жизни ценнейшее, – подобного не было в веках! – это грех. Мы поем друг-друга. Мы находим новое в любви, столько духовно ценного, исключительного! Эти обмены чувством – это же наши дети, это свет наш… – это святое наше… – и сжигать этого _н_е_л_ь_з_я. Олечек, я плавлюсь в твоей любви, я сладостно сгораю… – и ни за какие блага не отказался бы променять эту «муку любви»… – пусть даже она и не увенчается. Я знаю твои страдания… но помни же, ты в расцвете красоты и силы, ты должна жить, у тебя будут цели, если судьбе угодно будет отнять меня. Первое – ты должна быть здорова сильна духом, верой, надеждой. Ты много перенесла, м. б. это последнее твое испытание. Надо быть смелой, гордой, – и вынести. Почему ты не ценишь даже – пока – _т_а_к_о_е_ счастье? Вспомни, сколько вокруг страданий, и – безнадежности, у стольких! Вдумайся, Оля… – твои слова повторяю: пребудь в Воле Господа! У тебя есть предчувствие, что «устроится» – и живи этим пока… – я знаю, что у тебя воли больше, нежели у меня. Не отдавайся набегу острых дум, не запугивай себя невозможностями… – мы живем в такое время, в вихре таких событий, когда _в_с_е_ _в_о_з_м_о_ж_н_о. Правда, не по времени _т_р_у_д_н_а_ любовь наша, так несвоевременно случилась она! кто знает, что _б_у_д_е_т?! Как же можно отчаиваться, терять себя? Верь же мне, дорогая птичка моя, бесценная… – только надеждой на встречу с тобой и жив. Будем же верить, молиться, умолять Господа! Помни: _н_е_ _с_л_у_ч_а_й_н_а_ наша любовь, она – _н_у_ж_н_а_ нам обоим. Для чего, во что выльется – кто может знать?! Верь, верь… И не мучай себя призраками: я – твой, и только твой. Таким и останусь, до конца, какой бы ни был он. Я счастлив уже и тем, что ты _е_с_т_ь, что ты – в тепле, с мамой с братом, что ты не нуждаешься, что ты можешь лечиться, что ты так еще юна! Твои 37 лет..! Да ты еще 30 лет будешь свежа сердцем, прекрасна телом, – вся – несказанная. С твоей душевной сущностью – ты долго-долго будешь юна, свежа, светла. Мне больно помыслить, что кто-то другой может дать тебе полное счастье… – но, Оля… – я так люблю тебя, что гашу боль эту… – только бы ты была счастливой. Ты знаешь сама, что наша любовь, наш «обмен» выбил в тебе много чудесных искр, ты зреешь душой несомненно, раскрываешься, расцветаешь… все прекрасней ты, все полней чувствами… – какая же эта сила для твоей будущей творческой работы! И я счастлив, что являюсь кремнем для твоего огнива. От нашей _п_о_л_н_о_й_ встречи, – душевно-телесной, – ты, конечно, еще пышней бы расцвела… вошла во всю полноту сил души-сердца! О, какой бы это был пожар чудесный! У меня сердце обмирает… только помыслю..! Влиться в тебя, в тебе сгореть… – о, дух захватывает от такого счастья! Олюша, я сегодня ночью проснулся – и так хотел тебя..! до слез, так и уснул в слезах. Дай мне твою чудесную, милую головку, я положу ее себе на грудь, я буду ласкать твои локончики, целовать лобик твой, бровки-ласточки, грудки твои нежные, голубка, душку твою… и всю, всю заласкал бы, о, как заласкал бы! – и ты отдала бы мне всю страсть свою, и жизнь дала бы… нашему ребеночку, – о, как я верю! – и это был бы чудесный, светлый, красивый, гениальный, да… – ты же необычайная, моя небесная невеста, моя Олёль! До боли острой я тебя люблю, до сладкой боли. Я слышу тепло твоих объятий, жарких, нежных, бурных, дающих жизнь, ищущих ее, – чтобы дать ее другому существу! Оля, я безумствую, я горю, тоскую, стражду, зову тебя, как никогда еще не звал! Я не могу без тебя, я весь сгораю без тебя.

Сегодня, – перерыв – 26-го, нашел твою карточку – «с новым годом!» – благодарю. Твои мотыльки, цвета сомон, цикламен, дают новых, новых детей, я над ними стою и плачу. Оля, где же ты?! Оля, какая это му-ка – не иметь тебя. Я счастлив, что ты молишься. Молись, Олек мой. Какое видение было тебе в ночь на Св. Николая? Ты велишь напомнить. Все мне скажи. Оля, как ты чудесно-тонко говоришь о «Солнце мертвых». Да, Оля, я не зло давал книгами, я жалел _в_с_е_ в мире, в Божьем мире. Я знаю: _н_и_к_т_о_ не написал бы «Солнце мертвых». _З_н_а_ю. Это мне Господь помог. И как же скоро я написал! Писал – в болях, – напишу страницу – и катаюсь от болей – «язва» – на диване, перерыв, опять пишу… – и какое было облегчение, когда я кончил пьяниссимо, грустно – пением дрозда! _С_в_е_л_ – к минору – такое страшное! – Оля, я не отвечаю на твои последние письма, я отвечу, я в угаре от тебя, в тумане от твоей кружащей меня любви, от твоей страсти. Ты – Женщина, вся, вся, дивная, чудесная, как никакая другая… все заполняющая, зовущая, влекущая, все отдающая! Свет мой, моя любовь, моя Царица, моя Небесная-земная, моя дружка, любимка, нежка, ласка, дурманка моя, – о, как я тебя жду, хочу, зову! И – бессилен перед далью, – неурочность бьет любовь нашу, но не охладит, нет, – может убить, но это только – убив жизнь. «Лиэбе ин дер Крим» – в переводе – слабо, не то, нет музыки, – и вишни – не вишни, у меня персики там, пер-сики… сочные, как ты! Моя Нургет – это все зачатки будущих женщин нежных… твои предтечи. Оля, я тебе все, все отдаю, все посвящаю тебе, что не отдал еще… – всего себя тебе отдаю! «Куликово поле» – твое! Я тебе пошлю – сам перепишу. Оля, я буду, если буду здоров, писать «Пути»… – так трудно сейчас, в холоду, в посещениях, все отрываться надо… – для всего. Оля, я просил своих милых бывших переводчиц в Гааге – мадмуазель де Хааз – «Мери» переводили для большой старинной газеты⁴⁸¹ когда-то – послать на Сережу – к нашему Рождеству – или шоколадных конфет тебе, или – ландыши. Думаю, они это сделают. Я написал, что сосчитаюсь в Париже с их родственником. Написал им еще 17. Я послал тебе 19-го «Эр блэ» и «грушку», сам очистил и сварил варенье, для тебя! Шоколад не вместился в вес, оставил. Пьяных вишен не мог достать, но я найду что-то, мне обещали. Мне так радостно хоть чем-нибудь тебя развлечь, приласкать, мою нежную, мою светленькую Олю, мою единственную девочку. Так любить как я, – такое счастье! И быть так любимым! Зорька-зорька моя, свет мой последний, «вечерний»… – будь спокойней, будь счастливой этим малым счастьем – верь, надейся, Оля! Будь сильной, будь стойкой, – черпай силу в молитве! Только она даст силу, волю. Как ты чудесно говоришь о любви женщины, о любви – к женщине! О – героине любви! О сущности любви к _н_е_й, и «вечно-женственном».

Ты же необычайно чутка, огромна! Пиши – что хочешь, как хочешь, только пиши. Я не постигаю, как я, идиот, мог написать, что надо беречь Дари от… тебя! Ты ее всю пронизала, наполнила во мне! Оля, ты увидишь, _к_а_к_ это выйдет! Я дам ей столько любви, столько от тебя..! Как ты ее _с_о_з_д_а_е_ш_ь_ во мне! Целую твои ножки, голенькие, пальчики, коленочки… всю тебя. Все в тебе! _В_с_е! Пойми, как ты мне необходима… Оля, дай мне себя, во сне, – я не могу тебя достать… а так хочу..! – Изюм дай маме: Поцелуй ее и Сережу, за меня: я вас всех троих люблю, моих родных, моих близких. Через тебя. Какая умная твоя мамочка! Я ей напишу, – какая мудрая, какая чуткая. Она меня ни в чем не упрекнула! Я _н_е_ виноват, Олек… в твоих мучениях. Я косвенно, м. б., виноват, только. Оля, я пошлю тебе автографы. Знаешь, что я написал на книге «Мери»: «Это будет твоя любимая лошадка, Оля. Не ты ли это?» Неужели ты не получила «Старый Валаам»? Ответь же. Я пошлю, через Берлин. Он должен тебя так успокоить! Там много – «моего». Я пошлю тебе «Ландыш» Герлен, ждет, опасаюсь часто напоминать таможне. Ответь же: хочешь «Жасмин»? Я всю тебя задушил бы… духами! всю тебя осыпал бы дарами, малыми такими… Олёк… но мне так хочется тебя ласкать, радовать немножко! Твои глазки светлыми видеть, – Оля, цени каждый миг дней – все, все цени, всему радуйся: дождю, холоду, ветру, – но береги себя! – заре, звездам, запахам фермы, меканью телят, звону молочной струйки, травкам первым, первым примулам на солнце, месяцу ясному, холодному… ласке мамы, – пусть она гладит твою головку… братику радуйся, целуй его… – будто меня целуешь… – огню ночному, рано утром, – свечке нашей, давней, о, как я рад был ей, когда был маленьким! – дровам горящим, печке теплой, хлебу… тарелке супа, «хлебу насущному»! – голоду и сытости, кровке твоей, в руках, по жилкам, сердечку, которое и для меня стучит… – ну, всему, что Божье, ведь! Как это все хорошо в псалмах… – о хвалении Бога, я чуть дал в «Свете Разума»! Как я теперь все это чувствую! Я хочу все это дать в «Путях»! Они – твои, Оля! Все – твои. Ее – и – твои. Ты _е_е_ заместила, ты – _о_н_а_ – в твоем лике, мне посланном, – ты – и любовь, и страсть, и мука моя… только ты, вся – ты, все – ты. Оля, будем верить, молиться… ждать. Оля, я знаю, как тяжело тебе, как ты меня ждешь, – м. б. _в_ы_д_у_м_а_в, – а, все равно, ты моего сердца ждешь… услышать. Я поклоняюсь тебе, всему – в тебе: твоей красоте, прелести неизъяснимой, линиям тела твоего, изгибам, _ж_и_з_н_и_ в тебе! любви твоей. Олик мой, Ольгуна, Ольгушонок… – как ты мне близка, как драгоценна! как незаменима, как вся любима, вся, вся, до… последней черточки, до ноготка на пальчике, до… не знаю! Я дышу твоим локончиком, воображаю всю, всю – тону в тебе, сгораю, исхожу всей силой любви-страсти! Оля, я хочу тебя! О, какая это мука… не найти тебя! Ну, во сне явись, отдайся мне, я бережно – нежно-нежно коснусь тебя, всю обниму глазами… мою последнюю, мою первую, такую. Я не знал женщин, кроме Оли, – детской Оли… – она меня любила, детского. А ты – ты бы по-другому еще любила, знаю. Какие чудные твои письма! Сколько в них страсти, любви, прелести души, сердца… они наполнены _т_о_б_о_й, единственной, трепетной такой, такой живой, такой тревожной, рвущейся..! Я целую эти строчки, я вдыхаю их… – твой аромат, Оля, твою душу, твое все. О, как люблю тебя, люба моя! Оля, поздравляю тебя, м. б. в Рождество получишь. Свет Разума в тебе сияющий _в_и_ж_у. Будь здорова! Люби меня – ну, поцелуй, приласкай, губки дай… девочка моя! Ты и дочурка, и сестричка, и _ж_е_н_щ_и_н_а. Ты – _в_с_е_ для меня – столько счастья дала мне – любовью! Будь радостна. Замираю в тебе, весь твой Ваня. Напишу на письма.

108

И. С. Шмелев – О. А. Бредиус-Субботиной

28. ХII. 41

1 ч. 30 дня

Голубка моя Оля, хочу, чтобы это письмо получила ты ко дню Рождества Христова, и была светла, радостно-тиха, вся – свет! С Праздником, нежная моя, единственная моя, необычайная, о, какая дивная из женщин, – не знаю, не знал такой. Будь здорова, сильна, радостна, Христова дочка! Я счастлив: последнее письмо твое, от 19, – совершенно исключительное. Как ты расцвела, созрела, углублена, – ты, кажется, не сознаешь (не хочешь сознать?) этого, – тем ценней. Твоя очарованность «отражением Богоматери», – как же ты ее уяснила мне! Как ты прониклась тайной «вечно-женственного»! И как ты нашла слова – выразить это твое очаровательное постижение! Твое толкование «чудеснейшего» в Любви… – что тебя привлекает… – как мне понятно стало, сколько в тебе самой от этого «чудеснейшего», вот _т_о, что казнит меня сладко за мой идиотизм злой, когда я, не помня души своей, весь внешний и _о_п_у_с_т_о_ш_е_н_н_ы_й, _м_о_г_ —! – обронить злое-глупое, пропустив безотчетно в письмо, что надо «беречь» от тебя Дари! Да ты сама должна беречь Дари от меня, чтобы я ее не испортил! Ты же – вся – опровержение моего идиотизма! Да, да, гениальная девочка моя… – вот именно вечно-женственное-то и есть _о_т_с_в_е_т_ непостижимой прелести Прелестной из Прелестных, – «чистейший прелести чистейший образец», – вечно-творящая святая Сила (Воля?) – «сила» – не подходит тут, но не умею заменить! – прекрасное Начало (Неупиваемое Зачатие) всему творимому, непостижимо-влекущее всех и вся, – все освящающее, все-радующее, таинственный катализатор —! – (неудачно, не умею!) – «тайна тайн», противостоящая инертному, мертвящему, темному. Источник Жизни – синоним «вечно женственному», вечно-рождающему, зовущему к движению, жизни, радости, свету, – ВСЕ – в противоположение – НИЧТО. Это – Родник Жизни, первооснова Красоты, Добра, Истины… – Идеал всех идеалов, Совершенство всех совершенств, – без чего – небытие, недвижность. «Вечно-женственным» в Нем Самом – Бог сотворил мир. Глубочайшая из тайн. И стремленье к этому «вечно-женственному» – всеобще. Дон-Жуанизм – маленькое, но он – тяга, искание этой Тайны! У женщины оно – земное проявление ее сущности, и ты наделена им в необычайной щедрости. Вот почему, бессознательно, называл я тебя «Bсe-Женщиной». Ты – именно – дочка Богоматери, ты Ее, из Храма вышла… – и вознесла в себе, творила непостижимо, возрастая, Ее отражение, _ж_и_в_о_е! Гениально дано тобой разграничение между «бульварным» и «высоким искусством»! А твои слова, взятые тобой в «квадрат линий» (очертила!) «Я люблю „его“, потому что „он“ зажегся – или я чувствую в нем эту восприимчивость, возможность ее, – _в_е_ч_н_ы_м_ _с_в_е_т_о_м, данным „ей“» – подчеркнула! Ею. «Можно понять?» – спрашивала ты. – О, да, я _в_с_е_ понял в этом недоговоренном, потому что договаривать нельзя, тут о _т_а_к_о_м, что и выражать-то словами невозможно, ты-то _з_н_а_е_ш_ь, ибо – гениальна ты! Радость моя, в каком восторге я от тебя! Как ты глубока, чутка, всегранна, исполин мой нежный! Мне стыдно за свою глупость, – я порой бываю ужасно туп! – Верно, верно, – сказала ты, – что среди женщин мало истинных художниц: они не могут так отделиться от себя и почувствовать – огромным воображением – «вечно-женственное», – они слишком мелкострастны для этого! А ты мо-жешь, ты – гениальная, ты – с потрясающим воображением и чуткостью безмерной… – как ты просветлена! А ты знаешь ли, кому этим обязана? Bo-Имя Господа, ты обязана папочке твоему! Я хочу верить-знать, что он был _в_е_с_ь_ в очаровании Матерью Света, он – «бедный Рыцарь» Единственной, – он – Ее служитель. Как хотел бы я услышать его служенье ЕЙ! – как, должно быть проникался он Ее очарованием светлым, чистейшим, в Празднования Ей! Он дал тебе жизнь и с ней – Свет Ее, Ее постижение, Ее очарование. Оля, чистая, чистейшая, – я упиваюсь твоим сердцем, твоим умом, твоим безграничным дарованьем. До чего же я счастлив! _Т_а_к_у_ю_ _н_а_й_т_и… и быть _т_а_к_о_ю_ любимым – Господня Милость! Полюбить _т_а_к_у_ю_ – разве это трудно? Это – _з_а_к_о_н, это «быть любимым» – увенчание всей жизни, всех обид и страданий утоление, возмещение! – Ах, Ольга, – вот они, мои крики, – «кто ты? откуда ты?!» Это же инстинкт вел – открыть, и как давно?!

Ну, видишь теперь, как я _в_е_р_н_о_ шел к тебе, ощупью, вслепую… – _з_н_а_л_ (чем?) _в_с_е_ в тебе, только названия сему не знал! – Я не мог обмануться. И вот, ты раскрылась _в_с_я_ – и как же дивно! – в этом очаровательном письме твоем – от 19.XII. А ты еще говорила, – я _с_о_ж_г_у, _н_е_л_ь_з_я_ отдавать «истории»! Это будет святотатство, Оля! Ты обогащаешь всех. Олёк, – прими же от Господа дар твой благоговейно – и дай ему жизнь – путь.

Вот – твое назначение. Твори-пиши, что хочешь, как хочешь, – будет чудесно. Спроси сердце, спроси ЕЕ. Вот он, смысл нашей встречи, нашего обоюдного искания. Вот искупление наших томлений. Мы должны встретиться, я знаю: срока не знаю, но встреча должна быть. Хотя бы – чтобы хоть глаза твои живые видеть, к сердцу тебя прижать и не отпустить, никогда… – не знаю, сольемся ли… но я тебя хочу видеть, чтобы хоть ножки твои целовать, Ангел мой чистый, коснуться тебя, осязать твое земное. – И все это не ответ: коснулся, только. Надо говорить, сердцем.

Почему ты не получила «Старый Валаам»?! Я напишу в Берлин… Или – еще раз отсюда пошлю. Я знаю, что давал издательству, послать.

Сегодня у меня – 8 градусов Ц. Я растопил камин. Электрические радиаторы превысили норму, не буду обращать внимания. Пока не отапливается дом! Все – «завтраки». Моя «Арина Родионовна» в праздники не бывает, – в церковь ходит. Я хозяйствую, – дико! Но сегодня мне так хорошо, – от тебя! от мыслей о тебе. Вчера я в 11 час. – _т_а_к_ (!) тебя почувствовал – и _к_а_к_ же нежно ласкал тебя! Меня пронзило _ч_т_о-т_о… взглянул на часы – как раз – 11! И я обнял твою головку, прижал к груди… – о, воображение какое! – ласкал, гладил локончики твои, шептал тебе… о, _ч_т_о_ я говорил! – и как жарко было в сердце! как оно таяло, нежностью, до слез тихих… – и я _ч_у_в_с_т_в_о_в_а_л_ тебя, льнула ты… – и мы молились оба, и – любили друг друга! – чисто, светло, до боли сладкой. Сегодня я с тобой молился, в 12 ч. дня – и слышал, как ты спокойна. Будь счастлива, светла, моя голубка, нежка, чутка, умка… – о, Оля моя… – да нет же слов, для тебя всех слов так мало, так ты необъятна, неназываема! Олёль, девочка-женщина, цветок, козочка… звездочка, ласточка, мушка золотая-голубая, перлик мой, самоцветка, вся, игрушечка живая, трепетка, нервка… ты чудесно-нервка, – дорогулька… – ну, нет у меня слов для тебя, сладкая моя… душа бессмертная, красавица из всех красавиц! Ты – Пречистая (Ее – отражение земное!) для меня. Оля… вот теперь я _в_и_ж_у_ – через твое несказАнное, – какой огромный Смысл в «воплощении» через Деву – Господа, Земного! Он, Волей Своей, определил – явить Себя миру – через Высшее-Чистейшее – Таинственнейшее для земнородных – через – Вечно-Женственное, Вечно-Девственное! _Л_у_ч_ш_е_г_о, более подобающего для Него на земле – _н_е_ _м_о_г_л_о_ быть. Вот она, _Т_а_й_н_а! Вечно-Девственно-Женственное – едино, _о_д_н_о. И Рождество – сегодня – Праздник всех чистых, чутких, уповающих, постигающих смысл Вечного и – _Ж_и_з_н_и. Все этим в мире здешнем очищено и вознесено! Все – Свет Разума, все – Свет Любви, Цвет Любви. Это – _н_а_ш_ Праздник. Мы с тобой его постигаем глубоко, я – через тебя. Ты – через меня? Но ты-то – мой свет, моя сила, моя – любовь, чистейшая, небывалая, небесная, – от Неба, Его Волею. Ты мне _д_а_н_а. Как ясно это вижу! Ты столько искр выбила во мне. Душу твою люблю, и _в_с_е_ в тебе люблю, земное-святое, телесное, – оно у тебя – чистое, влекущее тайной нетленной _п_р_е_л_е_с_т_и, какая в тебе… – у меня кружится голова, ликует сердце, я весь – в тебе! Я – с тобой, я близко с тобой, нельзя ближе, я весь в тебя излился, в тебе свечусь, и это чувствую… – и ты так нежно меня ласкаешь, недостойного… Ольга, помни, как ты необычайна, найди в себе уверенность – сознай – и – ты молилась! – отдайся творчеству. Не бойся, пусть не ладится пока, – на-ла-дится! С_е_б_я_ слушай, _ч_т_о_ велит душа.

На письмо предыдущее отвечаю, от 17.XII. О биографии моей… – мудрая, умней нельзя определить! «Пишу что-то о России»… Это, очевидно, хотели сказать, что я думал дать «Спас Черный»⁴⁸², большой роман, – я дал «Солдаты»⁴⁸³, глав 10 – и оставил, ушел в другое. Вряд ли вернусь. Теперь – «Пути»… Я – во-Имя Твое должен их дать. И – _т_в_о_и_ они, посвящу тебе, как «Куликово поле», как – _в_с_е, никому мною неотданное. Ты _в_з_я_л_а_ _в_с_е_г_о_ меня, – и пусть, только твой, и для тебя, только. Нет, Оля, я не могу ни в чем тебя упрекнуть: «жуть нашей безысходности» не зависит от тебя, – ни от меня. Я знаю: будь в твоей воле – ты была бы со мной. О «таинственном» в «Путях». Слушай: не зная ничего, я написал – когда служили панихиду по брату В[иктора] А[лексеевича]: «а не помолебствуете ли Анастасии – Узорешительнице… ныне память ее празднуем». Сказала просвирня. Я _н_е_ _и_м_е_л_ права _т_а_к_ сказать, я _н_е_ знал. Написал и – опомнился: бросился к календарю: там было: да, в этот день _е_е_ память! Это – откровение было. Я был потрясен. Второе: в метель у Страстного монастыря, ночью рассказ Димы о метели… Я написал, – около Вологды охотились… монастырь… и _з_а_с_т_а_в_и_л_ – ничего не зная! – сказать Дари: – «это же ваш монастырь… Димитрия Прилуцкого… – дружки преп. Сергия…» – Это – святой Димы⁴⁸⁴… Написал – и… опомнился: «что это я?» Не имею права так… читатель проверит… – но так это _в_я_з_а_л_о_с_ь_ хорошо..! Я после нашел книгу о монастырях… достал с трудом, – и _ч_т_о_ _ж_е! Да, под Вологдой… монастырь… Димитрия Прилуцкого! Я был потрясен!! Оля моя!!! – это так было дивно!! Я почувствовал, что Господь меня просветлял. И – третье: – поражающее! – в тяжкую минуту для Дари… она хотела идти ко всенощной (* необходимо было мне, по сути романа!), в Новый год^[203]: я написал это, и _э_т_о_ _б_ы_л_о_ мне необходимо, для важного, психологически, в романе, для _р_а_з_в_и_т_и_я_ его: но почему бы в Новый год быть всенощной? _Г_о_д_ был дан _т_о_ч_н_о_ – кажется, 77-й. Я, написав, стал проверять себя, отсчитывая, с поправками на високос и прочее – _н_а_ш_е_л: 1 янв. этого нового года пришлось на… субботу!!! Всенощная должна была _б_ы_т_ь, что мне и надо было!!! Ив после дал мне математическую формулу – точно суббота. Целую. Твой Ваня