Текст книги "Роман в письмах. В 2 томах. Том 1. 1939-1942"

Автор книги: Иван Шмелев

Соавторы: Ольга Бредиус-Субботина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 55 страниц)

Ах, смотрю в сумерки, – и веришь – дождик… У нас, в Схалквейке! Хорошо для роста травок. Ванечка, будь бодренький. Ты так хорошо меня бодришь. Я здорова благодаря тебе… Порадуйся!

Порадуй же и ты меня. Я так по тебе тоскую! Совсем темно, но не хочу зажигать электричество, – еле вижу буквы. Жду завтра, – авось от тебя весточку получу! В темном уголке под иконой твои яички радостно напоминают: «мы от Вани!» Ванечка-ласточка, целую тебя, люблю, нежу! Обнимаю тебя…

Напиши же!

Благословляю на сон.

Оставлю местечко до завтра. Оля

Темно писать.

21. V Иоанна Богослова Ванечка, и сегодня ничего нет. Я не могу больше! Что с тобой?? Через смущение великое, но все же сейчас напишу С[ергею] М[ихеевичу] и спрошу его, умолю мне ответить что с тобой! Прости, что обременяю твоего друга, но мне нет сил. Всю ночь о тебе думала. Ты снился, но забыла как. Поласкай меня, ты давно уже не писал мне. Я забыла какой ты, когда ласков… Нет, не забыла, я ничего твоего не забуду никогда. Но так хочу твоей ласки!

[На полях: ] Сегодня тепло – дождливо, тихо… Что мне послать тебе, чтобы порадовать? Поищу старые фото. Посылаю одну старую с моря и одну теперешнюю, м. б. она у тебя уже есть. Мне же не очень нравится. Фигура плохая, стою глупо.

Ванечка, пиши мне все, все, не считаясь с тем, как это на мне отразится. Бранись, жури меня, все, все говори мне, только не молчи!

21. V Вчера послала не заказное, a exprès, – его не могла сдать на почте, т. к. говорят, что во Францию не принимают exprès. Я просто его бросила в ящик в надежде, что все же поскорей дойдет.

194

И. С. Шмелев – О. А. Бредиус-Субботиной

29. V.42–30 мая – 6–45 вечера

Родная моя Ольгуночка, славка весенняя… – птичка такая есть! – новорожденная моя, – целую тебя в глазки, которые так светло смотрят на Божий мир. Вот, три года, как ты откликнулась на крик моего отчаяния, на мою одинокость в жизни – сказала мне – «нет, никогда не думайте, что одиноки Вы… не думайте так! Вашим Духом живут много людей, Ваша Божия Искра затеплила у многих лампаду…» Так и осталось в сердце. Правду сказала ты: с той поры много раз подтвердились твои слова от сердца. И раньше я знал, сколько у меня друзей-читателей, но ты нашла _с_в_о_е_ слово – о «лампаде», и пролила свет в меня. С той поры мы узнали друг друга, узнали заочно и стали душевно слитны, стали такими близкими друг другу, как редко бывает это в жизни. Для меня – мы – одно. Верю, что и для тебя – мы – одно. Три года тому, в этот день твоего рождения ты плакала, и я – в книге моей – пришел тебя утешить. Так случилось. Надо было, чтобы так случилось. Да будет же этот день твоего рождения ныне для тебя радостным, полным света, моя голубка Оля. Он будет светлым: ведь ты теперь, после болезни, после стольких терзаний душой и телом… – сколько ты вынесла, Олюша! – как бы снова рождаешься, – я чувствую это в твоих письмах. Ничем не томи себя, не омрачайся! Слишком сложна и сурова жизнь, и надо ценить все светлое, что она может дать. Цени, Олечек… и больше всего цени, что ты уже здорова, что получила себе в удел великую силу чувствовать Божье в мире. Твои последние письма полны для меня твоею радостью, что снова ожила, что свет в душе твоей. О, пей же радость весны, моя голубка! Всему в ней отзывайся, что ласкает тебя, – ты воистину вновь рождаешься, – цени это, моя крошка! И не надумывай, что Ваня забыл тебя, – тебя нельзя забыть, раз узнав. Ты получила, конечно мои письма, от 15[-го] – 3 и 18[-го] – 2. Многое они тебе сказали. Я на все ответил, не укоряй меня. Ах, Ольгунка-Ольгунка! Не всегда могу я быть безотчетно-счастливым. Хоть и люблю тебя безотчетно. Сколько всего подавляет душу! Мы живем под знаком тревоги и печали. Каждый день теряем друзей, – я – верных читателей – ложатся в почти родную землю – на Сен-Женевьев. Жутко слышать. В Троицын День был у меня кн. Александр Николаевич Волконский, чудесный человек, мой вернейший читатель, пришел с одышкой, я угощал его «мюска», кофе… а сейчас «пней» – «внезапно скончался». 62 г., был силен, никогда не болел, недавно перенес – впервые в жизни – воспаление легких. Как мечтал о России, – он был помещик на юге, воевал – артиллерист – и в войну Великую, и в Белой Армии. Здесь работал в биологической лаборатории по борьбе с проказой… Эти «звонки о конце» меня подавляют, я неспокоен. А когда неспокоен, не могу даже письма тебе, светлая, одолеть! Когда-то тебя стыдил за думы о «конце», а вот… – и сам. Как я схож с тобой Олёночек мой нежный… – мне было лет 12, когда умерла _н_е_ родная бабка⁷⁴⁴, а даже неприятная скорей, и ее смерть почему-то ужасно меня подавила… – я месяцы ходил, как бы приговоренный. Ну, довольно о сем.

Я рад, что ты ешь и хорошо ешь. Твой лукуллов пир – 17-го – вызвал и во мне аппетит, – эти отбивные котлеты и крем сливочный… с персиками! Нет, у нас это отошло давно, как и пироги. Мы «побираемся» около былой жизни. Когда ты ела котлеты – как я рад, что ты _х_о_ч_е_ш_ь_ есть! – мы с доктором сидели на террасе кафе и ели… мороженое, неизвестно из чего. О, если бы уйти в «Пути»! Какое богатство _в_с_е_г_о_ – всех радостей жизни – дал бы! А не могу обмануть себя, забыться… – и не пишу. Все чего-то жду. Че-го?! Порой беспокоят старые боли, опять «ларистин» мне вкатывает доктор. Не выдумывай, милочка, посылать мне цветочный привет – к моему вечеру! Я разгадал, зачем тебе надо знать, где, когда. Я писал тебе, – разрешение все еще «висит», но… дадут. Кажется, 21.VI, – не стану же скрывать от тебя, но прошу – не посылай! У меня чудесные гортензии твои, в шесть шапок. Или ты хочешь, чтобы я публично поцеловал посланное тобой?! – В 4–5 часов 26, авеню де Токио, Русская Консерватория. Но – не посылай, может случиться, что и не получу, и твой эффект не достигнет цели. Зачем? Ах, ты, солнце мое живое! Я очень постараюсь приехать, поверь. Хоть и очень все сложно для меня. – Изволь ехать на отдых! Не смей же заматываться в хозяйстве, – опять гости, гости… – повторение пройденного? Помни, что ты не смеешь играть с болезнью. Цени «милость» Господню. Оля, прошу тебя, – отдыхай. Поезжай в Викенбург, в Арнхем… – прими подарок Сережи и твоего свояка – это меня не томит, я тебя _з_н_а_ю. Да и какое право имел бы я… быть недовольным. Радостной будь, флиртуй, Господь с тобой. Мне дорого, чтобы ты нашла себя в творчестве, – Оля, хоть раз прислушайся к моей огромной любви к тебе, – я полюбил тебя – Олю, да… и еще – Олю – дружку! соратника моего, преемника моего. Ты мне послана Богом, Оля, – для передачи тебе моих прав на все! На творчество – на все! – послана мне. Последняя – и лучшая – радость моя! – Как ты удивительно чутка! до – ясновидения! Да, я разочаровался в одном «почти-друге». Ценил его. Это один поэт, не печатающийся, но – поэт. Он оказался сверх-мелочным. Долго рассказывать. Меня это не очень удручило. Оля оказалась права, она всегда говорила мне: он мелочной, он весь – о себе. А я-то его пытался прославить. Не стоит слова. – Про кошечку ты хорошо – «как колокольня». Да, я _в_и_ж_у_ – похоже и на «бутылку», увеличенную бутылку из-под рейнвейна. Ах, какая легкомысленная. Да оно и лучше, чем «перекрест». Меня донимают «запросами». В связи с волей – ехать на восток биться с большевиками. Вижу героев, вижу и лицемеров. Забывают многие, что эта борьба – не только в материальной плоскости, а – главное – за «живую душу»! Тут всякие политические – земные доводы рушатся. И И. А. наш, если он хочет оставаться верным своему – «борьба с насилием»⁷⁴⁵, должен бы оправдать идущих на бой. Ставка слишком важна – «Божеское», тут никакие – меркантильные и политическо-географические положения – не должны играть роли. Тут уж дело творится – в наджизненном, в вечном. «Какая польза человеку, если приобретая тленные сокровища, душу же свою потеряет?»⁷⁴⁶ Борьба _з_а_ бессмертную душу, за ее свободу, за право – Господу петь, за – жизнь в Духе и Истине! Это бой с бесовской силой… и не виноват перед Богом и совестью идущий, если бесы прикрываются родной нам кровью. Иначе – что же? – Лесе-пасе^[283]? Довольно: четверть века растлевали, растли-ли! Ответственность я сознаю, и это не смущает меня, что я одобряю уже принятое решение – на борьбу «за Божью Правду». Едущие на восточный фронт оставляют, каждый, жену и дочь – 13–14 лет. Молодцы девчурки! Одна говорит: «пусть голод, холод, все, все… – но я хочу видеть _м_о_ю_ Россию!» И молодцы жены: они поедут – надеются – следом. Обе – красавицы, обе мои почитательницы. Одна из них пишет неплохие стихи. Вчера явилась ко мне, изящная, чуть подведенная, подвитая, – с глазами византийки, – знаменитые глаза женской линии кн. Кантакузен. Другая – казачья генеральша. Муж ее – шофер – бывало, возил нас с Олей в Аньер, где я читал в Казачьем музее⁷⁴⁷ в пользу аньерского прихода. Шофер – изучавший психологию. – Меня тревожит твое беспокойство. Я почти здоров, боли – редко, все знакомое, длящееся десятилетия. Странно, – что-нибудь приятно взволнует, и болей нет, сразу. Долго сидеть за машинкой не могу. В каких болях писал я «Солнце мертвых»! Если бы знала ты, видела меня тогда. Но тогда – я был моложе на… 18 лет! Тогда в болях пил крепчайший мар и ел ослиную колбасу, копченую!! – Оля, изволь ехать на воздух. Умоляю тебя. Экспрессы не посылай, бесплодно: идут 9 дней, тише заказных. Оля, выбрось из сердца, что я могу измениться к тебе: я _н_е_ могу! Свет мой, я безоглядно, огромно люблю тебя, – или ты еще не умеешь понять меня?! Ты для меня – _в_с_е. Мне тихо, чудесно нежно с тобой, когда читаю твои письма, вот такие, как это от 20, где ты мечтаешь со мной. Я люблю радостную тебя, смеющуюся, веселую, – ах, Олёк, милая моя… Благодарю за «грозу» в письме, за отсветы. Благодарю за фото, я их нежно целую – тебя, моя славочка, рад, что «пасхалики» ласкают. С[ергей] М[ихеевич] получил твое письмо, когда ответит…!? Я всегда ласков, когда о тебе думаю. Прошу: будь же покойна за меня. Газеты «Новое слово» у меня нет со статьей, о чем пишешь.

7 вечера, надо сдать на почту, а то – до понедельника. Я _в_с_е_ сказал тебе в письмах – от 15-го и 18-го мая. Да, был у меня один приятель, преданный. Как раз я писал тебе письмо о «влияниях» творческих. Пропуская «личное» – к тебе – прочитал ему, каким влияниям подвергался я и наши классики. Он постеснялся тогда просить – оставить ему копию. Получил – письмо – просит те строки. Но у меня не бывает копий, а припомнить не могу. Пишет: «это же очень важно – и о вас, и – как „литературный образец“». Ну, тебя удовлетворил этот «образец»?

Помни, Олюша: я тебе, кажется, _в_с_е_ сказал о творчестве, не дал лишь «примеров» обработки тем. Но с твоим чутьем к искусству – ты все сумеешь. Целую, ласкаю, крещу, душу нежно – «сиренью», которая ждет тебя. Ольга, ты мне так нужна, так дорога мне… – и Господи, когда же я тебе сердце свое показать сумею?! Чтобы ты поверила… _к_т_о_ ты для меня!? А на тоску мою не обращай внимания… – это прирожденность моя, это – недовольство собой, это – ожидание «захвата» работой, как всегда, всегда… Ну, милая моя новорожденка, будь радостна, верь, – я всегда с тобой. Всегда, на-всегда. Писал 8-го, а потом 15-го, но в этот промежуток писал Сереже – о тебе все, о тебе, о тебе… Ну, засияй, вот так… – о, как ты чудесна, как ласкова, нежна, как – вся _м_о_я! Благодарю Господа за радость встречи с тобой, за незаслуженное счастье. Любимая, вечная моя… Оля, Ольга, Ольгуночка!!!.. Целую, всю-всю.

Твой Ваня

Нет времени проверить, спешу на почту. Если бы Сережа достал для тебя гардению! Или – апельсинчик привитой! Я был бы так счастлив, – покоен!

195

О. А. Бредиус-Субботина – И. С. Шмелеву

27. V.42^[284]

Милуша мой, чудесный Ваня!

Из келейки своей пишу тебе, смотрю на пасхалики твои, ласкаю взглядом, о тебе думаю… Всегда, всегда! О. Дионисий не приедет. Были с мамой у зубника, но т. к. опухоль, то он не рвал. Мама очень мучается (28.V)^[285]. Зашли на минутку к Фасе, чайку попили, отдохнули и домой. Фася взята тобой… Вся! Переживает, думаю, похожее на мое давно, давно… Прочла «Няню» (* Мама ей свою дала почитать.) и говорит: «все время думаю о „Няне“, была у меня сестра в гостях, смеется, что я только „Няней“ и грежу… чудно как он пишет, и как это так придумать!»(* «придумать» – так детски!) Я спросила: «нравится Вам Ш.? А прочтете „Пути Небесные“ и совсем никогда больше не перестанете думать…» Мне на один момент захотелось сказать ей, _к_а_к_о_й_ ты! Какой ты и ко мне… Ну, гордость, м. б. моя… И просто так через край, что на кого-нибудь плеснуть захотелось!.. Но я удержалась. И как же заныло сладко сердце от этой волны, удержанной волны воспоминаний о тебе… Да, Иван, мы до странности похожи друг на друга… Легко ли это в жизни? Я не знаю. Иногда до жути мы – одно.

Ваня, я так измучилась, ожидая твоих писем. Но перед Троицей я получила чудное письмо твое… Мы были в Гааге. И впервые после долгого-долгого промежутка я была за всенощной. Мне казалось, что я с тобой. Я тебя близко ощущала.

Я люблю всенощную летнюю, открытые окна, звонкий какой-то храм. И свет дня еще не ушедшего, и свечки, и звуки с улицы… стрижей крики. Пустоватый храм.

Не было этого у Дионисия… У него всегда темно. Был день, совсем светло, а они затемнили, не любит он электричество, горели убого свечки. Полумрак. Запели «Ныне отпущаеши»… Я вспомнила тебя и эту твою молитву, и вспомнила еще «Свете тихий» и затосковала по этой перекрестной дороге в «хлебах»… Я вспомнила тот сельский храм и все, все… И захотелось этой дали из окошка церкви и… стрижей… Грустно так стало. И вдруг… «я-ко виидеста оочи мои…» и ясно так стрижиный визг! Я не говорила себе… Но когда вышли мы, то я увидела их много, кружащимися, чиркающими – задевающими землю… Утром за обедней было много цветов, березок, травы, но мало света… Я о тебе молилась… Мне хорошо было. Тихо. Но я умом не могла постигнуть, разъяснить своей жизни. И я сказала только: «Господи, покажи мне, дай мне силы, пусть следующее письмо Вани даст мне намек, м. б. я найду ответ на вопросы»… Я очень устала. Мы уезжали быстро, почти не сидели у матушки. Сережа был тоже. «Ах, тебе письмо привез!» Я вся затрепетала. Я думала: «какое?»: «Злое»? «Хорошее?» «Простил?» «Или я права, и он отходит?» Я читала его еще в гаагском трамвае, не утерпела до дома… О, какое дивное письмо твое от 16-го V! Ты все мне сказал! И ты ответил на мой немой вопрос… Я знаю, что чтобы ни стало, но я должна принять то, на что ты настойчиво мне указываешь, ты как бы совесть моя! Я приму это, Ваня. И пусть не будет тоски и томленья. И что, и как дальше… пусть покажет Господь. Я не должна томиться, страдать, «трепыхаться», – ты сказал мне это на мой немой вопрос… Я страшусь выговорить это слово «т_в_о_р_и_т_ь». Но я попробую!

Мне так удивительно твое письмо. Оно такое замечательное, и если бы ты знал мое состояние души к моменту его получения, то ты понял бы меня и теперь… У меня много картин. Одна перебивает другую. Я боюсь их забыть, утратить. Я иногда на каком-нибудь обрывке бумаги, в кухне, или где попало, записываю поразившие меня мысли, сравнения, определения, просто слова. Слова нашей стороны, полузабытые, случайно вдруг всплывшие. Ты знаешь такие «замазырнуть» – это куда-нибудь зашвырнуть, запрятать. Это, например, типично для моей девчонки, которая все так «убирает», что днями приходится искать. Вот по ней-то и вспомнила… «замазырнула». Ах, и много…

Ванюша, твои письма от 14, 15, 16 (это дивное об искусстве, его-то и имею в виду) и 2 открытки. Смеюсь, эта открыточка 15-го… с «прости за волнующие письма от 14-го и 15-го…» и т. д. Ну, конечно, «волнуюсь». Знаешь ты это! И еще больше «волнует», когда ты «извинишься» еще за это! Понял? Но ты знаешь уже, я тебе писала, как встретила я твои эти письма!

Ах, помню, как еще давно, в конце лета прошлого, я получила одну твою открытку… обычную. В конце стояло одно словечко, эпитет мне, – и я бы его, м. б. «пропустила», сочла бы за попавшееся тебе под руку, и вдруг вижу, мелко, сверху приписанное «простите». Меня обожгло всю, и я вся знала, этим «простите» открыла, что не случайно оно, это словечко, что ты знаешь, как его понять можно, м. б. и нужно, что ты сознаешь это и за это, за его смысл просишь простить. И это «простите» дало именно смысл слову. С того-то дня и началось со мной нечто, чего не могла бы я ни вообразить, ни объяснить себе прежде. Я не спала всю ночь. И поняла, что я для тебя так же что-то еще другое значу, чем просто читатель. Ты этого не знал. И я тебе этого никогда не говорила. Смущалась? М. б… И теперь еще смущаюсь. Вот, видишь, как покорны тебе слова!.. Никто, никогда не мог захватить меня, никакими чарами обворожить, как это ты умеешь вдали! И эти письма. Теперь. Конечно волнуют. Я, знаешь, в церкви молилась, хотела отогнать тебя… (ну, не сердись, – это только для Бога!) и не могла… Ты приходил все снова. И если не ты, то твое. Я вдруг увидела «иллюстрации» к «Вербному воскресению», к «Свете тихий». А эту лыжную прогулку! И многое… Видишь как! А ты – «прости»!

Милочкину рубашку не носишь, а мою будешь! Хочу! Будешь? Она почти готова! Конечно, ее в Европе не наденешь, но пижамой кто тебе запретит ее надеть, какие моды? Она будет тебе приятна летом, в жару, – холодит, она из той материи, из которой шьются шелковые верхние мужские сорочки. Должна быть приятна. И цвет у нее приятный. И безусловно в ней каждый крестик живой и о любви поет! Будешь носить? Ваня, я безумно хочу иметь эту картину – портрет твой! Привези! Очень хочу! Я помню его картину в Пушкинском музее (?), я думала, что видела ее в Третьяковской галерее, ошиблась. Но помню хорошо. Почему ты оригинал отдал? Возьми обратно! Ну, знаю, что говорю абсурд, но зачем отдал?? Хочу! Хочу! Вань, я крепну, розовею и полнею. «Пышка» буду к твоему приезду. Но я не пугаюсь утратить «линию». Хочу здоровья! Ты любишь «худышку»? Мне не к лицу худеть выше нормы. Ну, заболтала глупости… Получил ли ты от m-me Boudo лекарство? Получил ли мои цветы к Троице? Я просила послать тебе «вечный» цветок. У нее были только какие-то… экстравагантные… мне не очень по сердцу. Но м. б. в Париже было и лучшее. Тут были такие с красными цветами такой формы^[286]. Модные. Но мало сердца… Глупо? Я уверена, что у цветов есть и душа, и сердце! А ты? И потому мне жаль их рвать! Скажи, любишь ли ты полевой букет? Я обожаю! Лучше роз! И еще люблю жасмин! В саду уткнуться лицом в куст и замереть. Я могла бы ужасные глупости делать вот в тихий летний вечер, в саду уснувшем стоя, вдыхая аромат жасмина! Я – шалая. Но нет, не думай ничего дурного… Я всегда знаю меру. У меня рассудок твердый! Но я могу мечтать… И всегда… так грустно… И от свежей зелени мне в ясный день бывает трепетно и… грустно. А тебе? Оттого, что все уходит?? Да? Ваня, у Тургенева в «Дыме» не Елена, а Ирина… А другая, невеста, святая – Таня. Но она бледнее. А Ирина… ты знаешь, меня однажды идиот один сравнил с ней. Я не хочу быть на нее похожей. Неправда – это сравнение! Я обожаю Наташу Ростову! Раньше еще больше! Теперь – Дари! О, люблю еще Нургет. Это твое – обворожительно. Поверишь ли, что я еще могу вот именно так переживать. Именно как Нургет. Мне она очень близка. М. б. в некотором даже больше Дари. Это какое-то состояние натянутой струны любви. Ну, не умею выразить… Знаешь это… в вишнях. И оба не знают, что это такое. И знают. Безумно мне нравится твоя эта вещь.

Но ты знаешь, за что я себя не люблю? За постоянную оглядку: «это нельзя», «не полагается». Во всем. Вплоть до мод. Не смейся. Я скована условностями. И потому-то и «вою», что своего нет. Я боюсь своего. Но я буду бороться. Обещаю. Побереги «калачик» от вербочек!

Кукушка кукует… и черный дрозд поет вечернюю зарю… Я люблю тебя! Ты это слышал? Старо? И все же снова хочу сказать! Твои книги переплетут в субботу. Была сегодня там. Мне хочется вклеить автографы⁷⁴⁸, но тогда я никому-никому не покажу это заветное! Почему ты думаешь, что караимочка знает, кто тебе я? Ты заметил? И как же она меня находит? Она сама очень хороша? Яркая? Да? С таким меня не сравнивай… Я совсем другая. Я – не яркая. Глаза не черные. Она очень модна? И вообще… в красивой рамке? Ну, расскажи же?! В Гааге m-r Пустошкин мне делал комплименты. Ему понравилась моя новая шляпка. Он – такой какой-то весь из комплиментов, не люблю таких. Но все же, как женщина, я вижу, что это испытанный «дамский кавалер», – много видал. И потому, не ценя его нисколько, я его оценку моды и вообще «рамки» – принимаю с некоторым удовлетворением. И я знала, что тогда у меня был, по их понятиям, был «шарм». Я по нем это видела. И… вообще… Боюсь безумно стать провинциалкой. Всегда слежу. В Париже я боялась тебе показаться. О, какой у тебя глаз!.. А я живу ведь в каком-то ином мире… часто в несуществующем. Грежу, чтобы проснуться среди моих пернатых и рогатых, и всяких прочих друзей… Какая же я «дама»?! Я просто – Оля. Ку-ку! Куку! Зовет совсем близко! У нас был знакомый, который меня особенно как-то звал Оля. Кругло и ласково. Один доктор – профессор из России (старый друг семьи).

[На полях: ] Ваня, не выписывай мне больше еженедельник. Прошу! Откажи! Я не могу! Умоляю, если любишь! Давно хотела тебя просить. Или я сама напишу им.

Ну, кончаю. А сколько еще на душе! Люблю читать твои приписочки и жадно их ищу. Просила купить для меня в Гааге духи «Трефль»-любку. Мы приехали после закрытия магазинов.

Ну, до свидания! Обнимаю тебя! А как нежно и ласково… представь сам! Оля. Хочется написать многое, и из жизни из своей. Так ярко все!

Здесь духи^[287].

Примечания^[288]

1

Ед. хр. 58. Л. 1. Письмо, рук. Адрес О. А. Бредиус-Субботиной до мая 1941 года: Bunnik b/Utrecht, Provincialeweg 78, Holland.

¹ «О, вы, напоминающие о Господе, не умолкайте!» – Исаия. 62, 6; эпиграф к роману И. С. Шмелева «Богомолье» (1935).

²«Лето Господне» – роман И. С. Шмелева, отд. изд. 1-й части: Лето Господне. Праздники. Белград, 1933; полностью: Лето Господне. Праздники. Радости. Скорби. Париж, 1948; в 1928–1947 гг. роман публиковался в газетах «Возрождение», «Россия и славянство», «Руль», «Сегодня», «Парижский вестник», «Русская мысль»; «Богомолье» – роман И. С. Шмелева, впервые опубликован в газете «Россия и славянство» (1930–1931), отд. изд.: Белград, 1935.

³…и Вашего батюшку… и старенького Горкина, и Вас ребенка… – герои романов И. С. Шмелева «Лето Господне» и «Богомолье», их прототипами были реальные люди: отец писателя, подрядчик Сергей Иванович Шмелев (1842–1880) (см.: Шмелев И. С. Автобиография // Шмелев И. С. Собр. соч. Т. 1. С. 13–14); М. П. Горкин – столяр и плотник, с которым И. С. Шмелев совершил паломничество в Троице-Сергиеву лавру.

⁴…Ваше чтение в Берлине… – 6 октября 1936 г. И. С. Шмелев выступал на литературном вечере Союза русских журналистов и литераторов в Берлине, где присутствовала О. А. Бредиус-Субботина.

⁵…Ваша супруга. – Ольга Александровна Шмелева (урожд. Охтерлони, 1875–1936).

⁶Иван Александрович Ильин (1883–1954) – религиозный философ, правовед, публицист, литературный критик. Осенью 1922 г. выслан из Советской России, поселился в Берлине. Один из организаторов, затем профессор Русского научного института (1923–1934) при Берлинском университете. Член Союза русских журналистов и литераторов в Берлине. Член-корреспондент Славянского института при Лондонском университете (1924). Редактор берлинского журнала «Русский колокол» (1927–1930), был тесно связан с Российским общевойсковым союзом (РОВС). Преподавал в Берлинском университете, летом 1934 г. уволен, в июле 1938 г. был вынужден уехать в Швейцарию. Писал о творчестве И. С. Шмелева в ряде статей и книге «О тьме и просветлении». С 1927 г. в переписке с И. С. Шмелевым. Во время Второй мировой войны переписка неоднократно прерывалась из-за цензуры (см.: Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. М.: Русская книга, 2000. 3 т.).

⁷…замужем за голландцем… – Арнольд Бредиус ван Ретвельд (1903–1982), старший сын в семье, которая относилась к одной из наиболее богатых и влиятельных в Голландии.

2

Ед. хр. 4. Л. 1. Почтовая открытка, рук. Постоянный адрес И. С. Шмелева: 91, rue Boileau, Paris 16-e.

⁸…сын, офицер… – Сергей Иванович Шмелев (1896–1921), единственный сын И. С. Шмелева, студент естественного отделения физико-математического факультета Московского университета, во время Первой мировой войны прапорщик 5-го легко-мортирного паркового артиллерийского дивизиона, мобилизован в Добровольческую армию под командованием генерала А. И. Деникина, служил в комендатуре г. Алушты. 3 декабря 1920 г. арестован комбригом 3-й стрелковой дивизии Райманом, c 11 декабря находился в Виленских казармах г. Феодосии. Дата смерти не установлена, предположительно – начало 1921 г. Смерть сына стала тяжелым испытанием в жизни писателя и определила его отъезд из России. Более подробно см.: Волкова Н. Б. «Последний мой крик – спасите!» (Подборка писем И. С. Шмелева к В. В. Вересаеву) // Встречи с прошлым. М., 1996. Вып. 8. С. 165–194).

3

Ед. хр. 4. Л. 3. Почтовая открытка, рук.

⁹Св. Иоанна Богослова – день преставления апостола и евангелиста Иоанна Богослова, 26 сентября / 9 октября, именины И. С. Шмелева.

¹⁰«Пути Небесные» – в современной орфографии «Пути небесные», последний, незавершенный роман И. С. Шмелева, т. 1 впервые опубликован в газетах «Возрождение» и «Сегодня» (1935–1936), отд. изд.: Париж, 1937; Т. 1–2: Париж, 1948.

¹¹Ивик – Ивистион Андреевич Жантийом (Gentilhomme, p. 1920), математик и лингвист, доктор наук, заслуженный профессор Безансонского университета. Сын Андре-Рене Жантийома и племянницы О. А. Шмелевой Юлии Александровны Кутыриной, крестник и воспитанник И. С. Шмелева, окончил лицей Бюффона и Сорбонну. Сохранил французский архив писателя и безвозмездно передал его в Россию. Из письма Ива Жантийома в РГАЛИ: «…Я очень обязан моим дяде Ване и тете Оле Шмелевым. Благодаря им я имел счастливое детство… я проникся русской культурой, понял ее и полюбил… Как душеприказчик, я считал своим долгом исполнить завещание моего крестного отца, а именно передать русскому народу, которому он посвятил свое творчество, его литературный архив, а впоследствии перевезти останки его и его супруги в некрополь Донского монастыря, где уже покоятся его предки…» (21 апреля 2000 г.). В настоящее время парижский архив И. С. Шмелева находится в Российском Фонде Культуры.

¹²Maison Russe – имеется в виду Русский дом в Сент-Женевьев-де Буа в 30 км от Парижа, основан в 1927 г. по инициативе кн. В. К. Мещерского. И. С. Шмелев жил там с 13 по 29 сентября 1939 г.

4

Ед. хр. 58. Л. 5. Почтовая открытка, рук.

¹³…маму… – Александра Александровна Овчинникова (урожд. Груздева, в первом замужестве Субботина, 1881/82—?), мать О. А. Бредиус-Субботиной.

¹⁴…брата. – Сергей Александрович Субботин (1906(?)—1992), брат О. А. Бредиус-Субботиной, инженер-строитель, активно участвовал в политической жизни русской эмиграции. Руководитель Берлинского отделения НТСНП (Национально-трудовой союз нового поколения, тесно связанный с РОВС). В августе 1938 г. Берлинское отделение было официально расформировано, до ноября 1939 г. С. А. Субботин продолжал работу нелегально. В марте 1940 г. эмигрировал в Голландию, в 1943(?) г. вышел из организации. О его работе в НТСНП см.: Прянишников Б. В. Новопоколенцы. Silver Spring (USA), 1986. С. А. Субботин был учеником И. А. Ильина, некоторое время финансировал издание его работ (в библиотеке Субботина есть книги с дарственными надписями философа), был знаком с П. Н. Врангелем, М. А. Чеховым, Ф. И. Шаляпиным, Л. В. Собиновым, А. П. Павловой.

5

Ед. хр. 4. Л. 5. Письмо, машинопись^[289].

¹⁵«легасьон рюсс» (фр. Legation Russe) – Русская дипломатическая миссия, продолжавшая действовать после 1917 г., т. к. правительство Нидерландов (после начала немецкой оккупации находилось в Лондоне) признало СССР только в 1942 г.

6

Ед. хр. 58. Л. 8, 9. Письмо, рук.

¹⁶Мой отец… – Александр Александрович Субботин (1877–1914), выпускник Казанской духовной академии, в 1905 г. рукоположен в священника, в 1905–1913 гг. служил в церкви Нерукотворного Спаса в Рыбинске (см.: [Писарев H. H.] А. А. Субботин. Казань, 1914).

¹⁷…благочинный… – административное должностное лицо в Русской Православной Церкви. Обязанностью благочинного является надзор за приходами, входящими в благочиннические округа, на которые разделена епархия.

¹⁸…отец пел молитвы… – здесь и далее в письме аналогии с текстом автобиографических произведений И. С. Шмелева (романов «Лето Господне» и «Богомолье», рассказов).

¹⁹…сочельник… – день навечерия праздников Рождества Христова и Богоявления Господня, проводится в строгом посте.

²⁰…причащалась я в детстве на Крестопоклонной… – Крестопоклонная неделя, четвертая неделя Великого поста, посвящена поклонению Кресту.

²¹…Погребение Христа?! – чин Погребения Христа, когда плащаница с изображением лежащего во гробе Иисуса Христа на утрене в Великую субботу Страстной недели с пением обносится вокруг храма, перед этим на вечерне в Великую пятницу торжественно выносится на середину храма для поклонения. Во время, описанное О. А. Бредиус-Субботиной, чин Погребения начинался поздней ночью и заканчивался утром в субботу (начиная с советского времени, обычно совершается в пятницу вечером).

²²«Благообразный Иосиф» – тропарь, сопровождающий чин Погребения Христа, по имени св. Иосифа Аримафейского.

²³Нерукотворного Спаса храм… – храм в честь малого праздника иконы Нерукотворного образа Иисуса Христа. Построен в Рыбинске в 1861–1868 гг. Разрушен в нач. 1930-х. В настоящее время на месте храма находится здание телеграфа (ул. Пушкина, 45). См.: Старый Рыбинск. Рыбинск: «Михайлов посад», 1993. С. 214–215.

²⁴…праздник 3-го Спаса… – праздник иконы Нерукотворного Спаса (храмовый праздник) отмечается 16/29 августа («Ореховый Спас»).

²⁵«Въезд в Париж» – рассказ И. С. Шмелева, впервые опубликован в журнале «Современные записки» (1926. Кн. 27), вошел в одноименный сборник (Белград, 1929).

7

Ед. хр. 58. Л. 7. Письмо, рук.

²⁶Иван Александрович… – здесь и далее имеется в виду И. А. Ильин.

8

Ед. хр. 4. Л. 10. Почтовая открытка, рук.

²⁷…для Сельмы Лагерлёф… – С. Лагерлёф (1858–1940), шведская писательница, лауреат Нобелевской премии (1909). Сохранилось несколько писем С. Лагерлёф к И. С. Шмелеву, в 2000 г. они переданы в Российский Фонд Культуры.

²⁸…в «Неупиваемой чаше»… – повесть И. С. Шмелева, впервые опубликована в сборнике «Отчизна» (Симферополь, 1918), отд. изд.: М., 1922.