Текст книги "Лашарела. Долгая ночь"

Автор книги: Григол Абашидзе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 46 страниц)

видел султана у себя в руках и теперь боялся не его влас¬

ти, но боялся его спугнуть.

Пировали долго. Визирь сидел рядом с султаном. Они

все время дружелюбно разговаривали, и только один Не¬

севи знал, что этот разговор есть не что иное, как соревно¬

вание в двуличии и коварстве.

В этом соревновании каждый из них старался соблюсти

чувство меры. Султан боялся казаться милостивее, чем

всегда, ибо излишняя милостивость могла заронйть со¬

мнение в сердце визиря. Визирь, со своей стороны, боялся

перегнуть палку в лести, ибо чрезмерная лесть всегда по¬

дозрительна.

Султан смотрел на визиря и думал: «Зубы твои белы,

но душа черна и сердце полно мерзости и смрада». Ви¬

зирь смотрел на султана и думал, как подействуют его

письма на Эль-Ашрафа и Алладина. Скоро ли он получит

их согласие. Он представил себе, как ои схватит султана,

гордо восседающего теперь во главе пира, как отошлет

его, связанного, лишенного чести и могущества.

Визирь рассчитал про себя, что гонцы приближаются

теперь к Хлату и Иконии. Он и не подозревал, что письма,

на которые он так надеялся, находятся сейчас совсем ря¬

дом, стоит только протянуть руку,– за пазухой у султана.

Султан, улыбаясь, косил глазом на дверь: скоро ли при¬

несут весть о взятии под стражу всех мамелюков, верных

визирю Шереф-эль-Молку.

И тот и другой много пили. Оба пьянели – и Джелал-

эд-Дин и Шереф-эль-Молк. Но ни тот, ни другой так и не

вызвали подозрений друг в друге. Когда расходились, об¬

лобызались как верные друзья. Визирь клялся в верности

до последнего дыхания, а султан убеждал в своих неиз¬

менных милостях.

Визиря проводила до шатра стража султана. Охмелев¬

ший, он прошел в свою опочивальню, не заметив никаких

изменений, происшедших во время долгого пира. Не вы¬

зывая слуг и не раздеваясь, визирь лег и тотчас уснул.

Джелал-эд-Дии не знал, кому теперь можно верить, и

.613

позвал человека, в верности которого никогда не сомне¬

вался, то есть секретаря Несеви.

–

Ты все знаешь об измене визиря. Мы приговорили

его к смерти, й тебе поручается привести в исполнение

наш приговор. Подбери надежного человека.

Рука секретаря, книжника, летописца, тайком сочиня¬

ющего элегии, была больше привычна к перу и к государ¬

ственной печати, нежели к кинжалу и сабле. Редко он

брал в руки оружие, только в самых крайних случаях,

когда нужно было защищать жизнь и не было другого вы¬

хода, кроме как брать оружие и убивать людей.

Но теперь, когда на глазах у него совершилось столь

подлое и черное предательство, а жизнь его обожаемого

султана повисла на волоске, он готов был не только взять

в руки саблю и убивать, он пошел бы теперь в огонь и в

воду, дабы наказать отступника и исполнить волю Дже¬

лал-эд-Дина.

Мысленно Несеви подбирал себе помощника. Он пере¬

брал в уме всех мамелюков султана и не нашел подходя¬

щего. Тогда он послал за Торели.

–

Оружие у тебя есть? – спросил он у поэта, едва

тот переступил порог шатра.

–

Если вы спрашиваете о пере и чернилах, то я сей¬

час схожу и возьму, я ведь не знал, что придется что-ни¬

будь писать.

–

Забудь про перо и чернила, сейчас не до них.

Я спрашиваю, есть ли у тебя кинжал или сабля?

–

Вам лучше знать, мой господин, что с тех пор, как

я в плену, моя рука не прикасалась ни к какому оружию.

Думаю даже, что я отвык от кинжала и от сабли; если бы

они мне теперь попались в руки, я, верно, не смог бы ими

владеть, как подобает мужчине и воину.

–

Дайте ему кинжал и саблю.

Стражники тотчас принесли оружие.

–

Теперь ступайте и оставьте нас одних. Больше вы

мне не нужны.

Когда стражники ушли, Несеви, обращаясь к Торели,

сказал:

–

Надень оружие на себя. Вероятно, ты не забыл еще,

как это делается.

С этими словами Несеви и сам стал вооружаться.

Торели растерялся, не знал, что подумать и как по¬

ступить. Может быть, его просто испытывают. Видя рас¬

014

терянность своего пленника, Несеви решил приоткрыть

тайну.

–

Могу ли я на тебя положиться? Могу ли я дове¬

рить тебе тайну первостепенной важности?

–

Мое тело и моя душа – твои, господин.

Несеви взял саблю и сам перепоясал Торели.

–

Этой ночью мы должны выполнить важное поруче¬

ние. Выполнение его я не могу доверить одним мамелюкам

султана. Ты грузин, и ты благороден. Ты дал мне слово, я

верю тебе, я знаю, что ты не изменишь. Дело тяжелое и

кровавое, но справедливое. К тому же, если мы его испол¬

ним, вся Грузия и каждый грузин в отдельности будут нам

благодарны. Помни же, что я полагаюсь на тебя.

–

Ты мне подарил жизнь, вырвал меня из когтей сул¬

тана тогда, у Гарниси. Прошло много времени, но жизнь

эта по-прежнему твоя, располагай ею как хочешь.

Несеви знал, что грузины люто ненавидят своего кара¬

теля Шереф-эль-Молка. Султанский визирь жег села, де¬

ревни, всю покоренную часть Грузии, да и самому Тбили¬

си от него досталось немало. Имя визиря упоминалось в

Грузии не иначе как с проклятиями. Его смерть будет

встречена с ликованием, и Несеви это знал. В этом был его

дополнительный расчет. Он был твердо уверен, что рука

грузина, занесенная над ! II е ре ф-э лъ-М о л к о м, пе дрогнет.

Шереф-эль-Молк проснулся не то от шума в голове,

не то от шума в своей опочивальне. Привстав и оглядев¬

шись, он увидел, что его окружает стража султана. В тот

же миг на пороге появился Мохаммед Несеви с непокры¬

той головой, вооруженный, точно воин перед сражением.

Череп его был длинен, гол и блестящ, а из-под нависших

густых бровей грозно сверкали большие черные глаза.

Книжный червь, канцелярская крыса, секретарь, кото¬

рого визирь старался не замечать и не считал за мужчину,

показался теперь Шереф-эль-Молку грозным великаном,

в котором все дышало решимостью и возмездием. С неот¬

вратимостью самой смерти медленным шагом приближал¬

ся Несеви к постели визиря.

За спиной Несеви возвышался, держа руку на эфесе

сабли, широкоплечий статный воин. Где-то Шереф-эль-

Молк видел этого человека, похожего на грузина, но те¬

перь не мог вспомнить где.

Визирь все еще не понимал, что происходит, но появле¬

ние в его шатре вооруженного грузина ие предвещало

615

ничего хорошего, и сердце визиря сжалось от предчувст¬

вия самого худшего, что только может быть.

–

Великий султан Джелал-эд-Дин,– воздев руки

кверху, торжественно произнес Несеви,– да вознесет его

господь еще выше, да удлинит господь его тень, да умно¬

жит господь его благодеяния,– повелел: смерть изменни¬

ку бога и государя Шереф-эль-Молку.

Шереф-эль-Молк привскочил на ложе. Оружия не ока¬

залось под рукой, стражников не было поблизости, запад¬

ня захлопнулась плотно. Визирь сжался, стал маленьким

и жалким, глаза забегали, заметались, как мечется мышь,

попавшая в мышеловку. Было видно, что мозг визиря не¬

которое время лихорадочно работал, ища выход а, но кру¬

гом была глухая, непроницаемая стена, и мозг сдался, об¬

мяк, а вместе с тем обмяк и сам визирь, сидящий на не-

прибранной постели.

Торели с интересом наблюдал за этим грозным вре¬

менщиком, попавшим в смертельные сети. Куда делись

высокомерие, кичливость, надменность. Всю жизнь ставил

капканы и рыл ямы для других и вот сам попал в капкан

всеми четырьмя лапами. Не выбраться.

Еще вчера сидел на пиру по правую руку от султана

и улыбался и в сердце своем плел хитрые сети против

своего господина. И вот теперь, непревзойденный вяза-

тель сетей, сам запутался, и как жалко он выглядит. Ока¬

зывается, других убивать легче, чем подставлять под меч

свою собственную голову. Оказывается, легко смотреть, как

по твоему приказу убивают тысячи беспомощных женщин

и детей. Погляди-ка теперь в глаза собственной смерти.

Торели сделалось противно и тошно смотреть на ду¬

шевную наготу этого низкого человека, но нужно было

твердо до конца исполнять поручение. Да и то сказать,

дай ему сейчас возможность уйти от смерти, дай ему снова

власть, как он тотчас переменится, преобразится, надуется

точно индюк и снова недрогнувшей рукой прольет столько

крови, сколько ему понадобится для собственного благопо¬

лучия или даже удовольствия.

Несеви прочитал приговор. Первый испуг у визиря

прошел, и теперь он сидел спокойно, оглядывая всех и

ожидая, что будет дальше. Он, видимо, понял, что нет ни¬

какого смысла ни сопротивляться^ ни просить помилова¬

ния и, собрав остатки мужества, решил встретить смерть

бшше достойно, чем думают эти палачи.

ш

Теперь оп с усмешкой смотрел на пришедших в шатер.

Как прилежно они выполняют приказ султана. Как будто

смерть, которую они принесли на остриях своих сабель,

никогда не коснется их самих. Еще вчера визирь думал,

что и его смерть далека. И вот чего стоят наши думы! Ка¬

кое шутовство жизнь! Еще вчера эти, пришедшие его убить,

почитали за счастье лобызать полу его халата. Еще вчера

достаточно было ему, визирю, шевельнуть пальцем, и их

головы полетели бы с плеч. Да, как высоко он находился

вчера и как низко упал сегодня. За одну ночь он преодо¬

лел расстояние, на которое ему потребовалась целая жизнь

и которое эти жалкие рабы не смогут преодолеть даже

во сне.

Оказывается, власть отдаляет людей друг от друга.

И чем дальше отстоит властелин от народа, чем недоступ¬

нее, недосягаемее он для народа, тем он кажется величе¬

ственнее, необыкновеннее, тем священнее трепет перед

ним.

Но стоит самому величественному господину, самому

могучему тирану потерять власть, как он предстает перед

толпой обыкновенным человеком, жалким в своей низверг-

нутости и униженности. И тогда непонятно людям, что же

его возвеличивало, что поднимало над ними его, который

не хуже и не лучше любого из людей.

Люди начинают догадываться, что лишь волей слу¬

чая он оказался у власти, получил в руки мощь владыки,

а затем уж стал употреблять эту власть для того, чтобы

казаться выше всех, лучше всех, умнее всех, как будто

есть особая сладость казаться выше других людей.

Удивительнее всего, что в конечном счете люди сами

создают себе кумиров, идолов, которым поклоняются до

времени и которых сами же потом ниспровергают. Но,

пожалуй, самое удивительное состоит в том, что при

низвержении люди испытывают такой же восторг, как и во

время поклонения кумиру, и может быть, даже с большим

наслаждением они низвергают, нежели поклоняются.

Правда, потом, когда проходит время и люди огляды¬

ваются на свой путь, они испытывают некоторое разочаро¬

вание, потому что все-таки очень грустно, когда посте¬

пенно, одно за другим все теряет цену, лишается своего

временного и дешевого блеска, своей мишуры. Может

быть, людям бывает даже немного стыдно за самих себя,

что поклонялись они жестокости и деспотизму.

617

Шереф-эль-Молк совершил омовение теплой водой.

Потом он спокойно вынул из-под подушки свой любимый

Коран и открыл его на любимом месте.

Слезы навернулись на глаза приговоренного к смерти,

голос его задрожал, еще немного – и он, пожалуй, раз¬

рыдался бы, как слабая женщина. У мамелюков тоже по¬

краснели глаза. Под влиянием торжественных слов Ко¬

рана и усердия молящегося их сердца оттаяли. Некоторые

отвернулись, чтобы не выдать своей растроганности.

Несеви жестким взглядом оглядел своих мамелюков.

Ну, мамелюки понятно, но и грузин едва сдерживается и

готов превратиться в бабу. Дрожащей рукой держится за

эфес сабли. «Так, чего доброго, я расчувствуюсь и сам»,—

подумал Несеви и твердым голосом оборвал молитву:

–

Время кончилось, пора начинать.

Мамелюки стряхнули с себя минутную слабость и ре¬

шительно подошли к визирю.

–

Пусть приговоренный сам выберет себе смерть:

>душение или отсечение головы,– разрешил Несеви.

–

Отсечение,– не задумываясь, выбрал визирь.

–

Разве не известно бывшему визирю, что людям бла¬

городным и высокопоставленным голов не отсекают. Лю¬

ди благородные и высокопоставленные предаются смерти

путем достойного их удушения,– скучно и даже моно¬

тонно разъяснил Несеви, как будто речь шла не о выборе

способа казни, а о выборе белого или красного вина к

обеду.

Шереф-эль-Молк понял, что даже выбор смерти сделан

заранее без него.

–

Пусть будет так. Делайте, как решили.

Визирь лег на спину, расстегнул и распахнул воротник

рубашки и раскинул в стороны руки. Двое мамелюков тот¬

час схватили каждый по руке, навалились на них, один

сел на ноги визиря, а третий ловко взобрался верхом на

живот приговоренного и руками, медленно, но крепко

сжал горло. Визирь захрипел, лицо его побагровело, глаза

полезли из орбит. Затем багровость перешла в синеву,

хрип прекратился, глаза остановились и остекленели.

Удушителъ повернул к присутствующим лицо визиря,

чтобы все убедились в совершенном им, затем отнял руки

от горла, зачем-то близко поднес их к глазам, как будто

что-то на них можно было разглядеть, несколько раз мед¬

ленно сжал и разжал пальцы.

618

–

Пойдемте,– приказал Несеви всем, и все по одно¬

му, не оборачиваясь на жертву, но как-то на цыпочках,

точно боясь разбудить спящего человека, вышли из опо¬

чивальни визиря. Притворив за собой дверь, остановились,

чтобы вздохнуть полной грудью и оглядеться. Однако

стояли не глядя друг на друга.

–

Голову полагается отсечь,– не то напомнил, не то

спросил тот, кто удушил.

–

Да, голову мы должны доставить султану.

–

Нужно дать остыть, чтобы не лилась кровь.

–

Пусть остынет.

–

Подождем.

Стояли и ждали молча, не переговариваясь, не обсуж¬

дая происшедшего. Удушитель все время глядел на свои

руки и все сжимал и разжимал пальцы, словно они за¬

текли. Потом он спросил:

–

Хорошо бы немного вина.

–

Потом напьешься,– ответил ему Несеви.

–

Наверно, еще не остыл.

–

Подождем еще немного.

Вдруг Торели, как будто его толкнули изнутри, повер¬

нулся и, никому ничего не сказав и быстро подойдя к две¬

ри, резко распахнул ее. Все поглядели туда и отшатну¬

лись. Удушенный перед этим визирь сидел на постели и

держался за голову руками, точно она у него нестерпимо

болела. Голова качалась, и сам визирь тоже качался. Ког¬

да распахнулась дверь, визирь посмотрел на испуганных

и жалко, странно улыбнулся. В этой улыбке была и какая-

то виноватость за то, что вот теперь будут лишние хлопо¬

ты, как будто от визиря зависело, очнуться ему или нет,

и вместе с тем робкая мольба о пощаде. Торели отвернулся

и даже загородил руками глаза.

–

Отсеките ему голову! – закричал Несеви.

Один мамелюк подскочил к визирю, молниеносно блес¬

нула сабля, и голова, только что покачивавшаяся на осла¬

бевшей шее, мягко упала на постель. Улыбка, то ли вино¬

ватая, то ли взывающая к милости, так и осталась на

губах.

Мамелюк ловко завернул голову в платок и, не глядя

ни на кого, быстро вышел. Все почти бегом устремились

за ним, торопливо вскочили на коней и поскакали как от

зачумленного места.

619

Султан не знал, как ему быть. Монголы неотвратимо

надвигались. Сидеть здесь, на краю света, в Муганй, не

значит ли беспрекословно покориться судьбе. Султан же

был сторонник быстрых и решительных действий. Но как

ни оглядывался он по сторонам, не на что было опереться,

негде было взять ни денег, ни войск. Кроме тод>, всегда

должен быть путь к отступлению, которого не было здесь,

в Мугани.

Один только багдадский халиф мог помочь хорезм¬

шаху. Глава ислама лучше других, вероятно, понимал,

какую опасность для истинной веры представляют из се¬

бя надвигающиеся монголы. Если же халиф хоть немного

думал о монгольской опасности, значит, он должен знать,

что хорезмшах – единственная реальная сила, которая

может защитить мусульман, возглавить борьбу против

монголов, отбросить их назад, в свои полупустынные степи.

Но если халиф все это понимает, значит, он должен по¬

мочь Джелал-эд-Дину в борьбе против общего врага.

У багдадского халифа несметно и войск и золота. Но

дороже золота слово халифа, способное всколыхнуть на

священную войну весь магометанский мир.

Джелал-эд-Дин все обдумал, рассчитал и собрался

ехать в Багдад, как вдруг к нему самому прибыли послы

от Моджафера – властителя Амида. Моджафер предлагал

свои войска и даже свое предводительство этими войсками

с одним лишь незначительным условием, чтобы Джелал-

эд-Дин помог покорить Арзрум.

Джелал-эд-Дин ухватился за предложение Моджафе¬

ра. Разгром Арзрума, недавно отложившегося от султана,

был бы благим делом. Все соседние мелики, вся эта мел¬

кота, снова почувствовали бы силу хорезмшаха, и тогда с

них, напуганных арзрумским походом, можно было бы

легче потребовать и золото и войска. Джелал-эд-Дин

решил, что сама судьба посылает ему Моджафера в

столь трудный час, снялся из Мугани и направился в

Амид.

Ночь застала султана в маленькой деревушке. Он при¬

казал ставить шатер и располагаться на ночлег. Гарема

не было при султане. Его гарем остался в Тавризе, а ново¬

го он не хотел заводить. В Муганский поход он взял с

собой только юную свою жену, дочь атабека Саади, вну¬

шившую ему, пожилому уже человеку, поистине юноше¬

скую страсть.

6-20

Она была нежна и застенчива, как цветок. Часы, про¬

веденные с ней, словно очищали султана от скверны, ко¬

варства, жестокости и разврата, в которых погрязают все

люди вокруг и которых достаточно налипло на самом сул¬

тане. Обнимая ее, султан забывал о своей обреченности.

От прикосновения к ней в него вливались свежие силы и

снова хотелось жить, действовать, бороться, быть выше и

могущественнее других людей.

Лагерь постепенно затих, успокоились кони, уснули

люди. Юная жена султана тоже легла снать, хотя в шатре

султана только еще накрывали стол для ужина.

Джелал-эд-Дин стоял у входа в шатер на воздухе и

глядел на ночную деревню. Деревенька спала. Ни на земле,

ни на небе не видно ни огонька, весь мир утонул в теплой

бархатной мгле.

Недалеко за деревней послышался вой шакала. Ему от¬

кликнулась собака. Сначала она тявкала надтреснутым

дрожащим голосом, словно причитала, а потом это тяв¬

канье перешло в надсадный вой. Казалось, это не собака

воет, а причитает и вопит по покойнику женщина. Султа¬

ну сделалось жутко от этого воя, по телу пробежала зяб¬

кая дрожь. Среди этой бесконечной и полной темноты он

почувствовал себя одиноким, сердце заныло, захотелось

скорее в шатер, где горит светильник, и слуга хлопочет

около стола, и спит юная женщина, жадная на ласки сул¬

тана и щедрая на свои.

Султан вошел в шатер и присел около спящей жены.

Жена проснулась и тотчас обвилась руками вокруг

шеи султана, горячая особенным, сонным, постельным

теплом. Под этой лаской забылись сразу и ночная темно¬

та, и жуткий вой собаки, похожий на плач одинокой не¬

счастной женщины, и тоскливое одиночество в бескрайнем

мире, и ощущение беспомощности перед беспредель¬

ностью и темнотой.

Султан сам подивился быстрой перемене своего на¬

строения и тому, что это могла сделать слабая, хрупкая

женщина, былинка, нежный цветочек, вчерашняя девочка,

ие знавшая и не испытавшая ничего в жизни: ни радости

великих побед, ни горечи поражений, ни самого страшно¬

го – крушения надежд, ощущения беспомощности и бли¬

зящегося конца.

Женщины любили Джелал-эд-Дина. Коренастый, смуг¬

лый, черноволосый и весь точно литой, он чем-то неотра¬

621

зимо притягивал к себе женщин. Весь он бьглг налит ка¬

кой-то тревожной, никогда не успокаивающейся силой.

Каждый мускул его был всегда напряжен, играл, как у

породистой лошади. Видимо, эту силу даже на расстоянии

улавливали и чувствовали женщины, и их тянуло к нему.

Привлекала не только нежность, но и жестокость сул¬

тана, ибо нет женщины на свете, которой нравились бы

спокойные, уравновешенные, чуждые волнения мужчины,

которых ничем и никогда нельзя вывести из состояния

покоя и уравновешенности и которые не способны иа по¬

рыв, не способны забыться в объятиях женщины.

Женщины не забывали Джелал-эд-Дина, не могли за¬

быть. Ночь, проведенная с ним, стирала из памяти все

остальные ночи, сколько бы их ни было, а если и вспоми¬

нались другие мужчины и другие объятия, то как блед¬

ные, даже неприятные воспоминания. Женщина, разде¬

лившая ложе с Джелал-эд-Дином, помнила о нем всегда и

даже на пороге гибели, горя в огне или утопая в бурном

потоке, молила аллаха не за свою судьбу и не за свое спа¬

сение, а за спасение и судьбу султана.

Но, пожалуй, ни одна женщина не любила султана так

пылко, как его новая, юная жена, дочь атабека Саади.

В его сильных, порывистых, но и нежных объятиях, она

пробудилась от своего девического полусна и познала ра¬

дость женщины. Она узнала всю тяжесть, весь гнет жела¬

ния и всю легкость, всю сладость утоления его. В этом

была вся ее жизнь, ничего в мире не существовало, кроме

этого. Она не разбиралась в том, что происходит вокруг,

почему теперь поскакали в Мугань, а не в Тавриз, но осо¬

бым женскнм чутьем она чувствовала, что в мире что-то

неладно, неблагополучно, что счастье недолговечно и что

предстоят большие невзгоды. Но чем меньше оставалось

в сосуде ее благополучия, тем жаднее она припадала к не¬

му, используя каждую свободную минуту султана.

В первый день, когда ее привезли и сказали, что она

будет теперь женой великого, доблестного и благородного

Джелал-эд-Дина, она удивилась: где же у властителя ми¬

ра хрустальные дворцы, бесчисленные жемчуга, табуны

арабских лошадей и пышные сады, в которых поют со¬

ловьи над розами? Ее муж ночевал то в лесу, то в степи,

а иногда и всю ночь проводил в седле, торопясь быстрее

преодолеть расстояние от одного места на земле до дру¬

гого.

S2Z

Но удивление скоро прошло. Более того, дочь атабека

сама очень скоро привыкла к образу жизни султана, к

постоянным опасностям, к беспокойному сну то в лесу, то

среди полей, к внезапным пробуждениям и к бегству иа

конях в кромешную тьму.

И где бы ни остановился султан, первым делом уста¬

навливали шатер для его молодой жены, так что ей ни¬

когда не приходилось ждать и прямо с коня она перехо¬

дила в свой привычный шатер, как будто все на том же

месте, и не было скачки, и не осталось за спиной расстоя¬

ния, преодоленного быстрым конем.

Ну, а шатер, где бы ои ни стоял, был убран роскошно,

достойно царицы, и всегда перед сном была широкая го¬

рячая грудь султана, его объятия, после которых спится

так спокойно и крепко.

Чем хуже складывались дела султана, тем чаще и

жаднее обращался он к своей последней любви, стремясь

не то забыться, не то насладиться за все те будущие годы,

которые могли бы быть, но которых, как говорило пред¬

чувствие, не будет.

Но любовь не ослабляла тоски, и приговор судьбы не

отдалялся после любовной ночи.

И сейчас, войдя в шатер, султан набросился на сонную

молодую жену. Ее тепло, тепло постели, тепло сонного

женского тела ударили в голову темным дурманом. Ни¬

когда еще его ласки не были столь ненасытны и требова¬

тельны, и пикогда еще молодая жена ие отвечала на них

столь самозабвенно и щедро.

Отдыхая, женщина пригубливала шербет, отщипывала

понемногу от крыла турача. Султан же ел жадно, как буд¬

то три дня ничего не было во рту, и пил из большой чаши,

то и дело наполняя ее душистым красным вином.

Они не знали, что это была их последняя ночь.

Захмелевшему султану захотелось видеть перед собой

сотрапезника, собутыльника, собеседника. Он, покачива¬

ясь, вышел из шатра и отправился к Несеви. Чутье кош¬

ки, чутье ночного зверя подсказало ему, что как будто кто-

то из темноты следит за каждым его движением и готов

наброситься, но хмель притупил инстинкт самосохране¬

ния, к тому же шатер Несеви был рядом, и султан вва¬

лился в него.

Мохаммед сидел за столом и писал послание, которое

следовало отправить в Иконию и Хлат. Джелал-эд-Дин

623

бесцеремонно тяжело сел, почти упал иа стул против Не¬

севи, сгреб одной рукой листы бумаги с невысохшими чер¬

нилами на них, смял и швырнул в темный угол шатра.

У Несеви слезились глаза от бессонных ночей, прово¬

димых за бумагами султана. Он схватил было повелителя

за руку, когда тот скомкал все его старания и труды, но

тотчас отдернул руку, как от раскаленного железа, и,

оправдываясь, сказал:

–

Это письма к правителям Иконии и Хлата, мой гос¬

подин.

–

В тартарары Иконию и Хлат! Нашему делу не по¬

мочь. Прикажи-ка лучше накрыть на стол.– Султан пер¬

вый захлопал в ладоши, вызвал слуг.

За столом сидели двое – султан и его верный, пожа¬

луй, самый верный, единственный верный слуга и летопи¬

сец Несеви. Султан пил, потеряв всякую меру. Одну за

другой он опрокидывал в себя чаши, полные терпкого ви¬

на. Мохаммед был непривычен к вину, с отвращением оп

подиосил к губам чашу, немного отхлебывал от нее. Но

так как подносить чашу к губам приходилось часто, то у

Мохаммеда появилось тошнотворное чувство, как будто он

отпивал из чаши не дорогое вино, а отвратительную

отраву.

Султан позвал музыкантов. Сначала он заставил их иг¬

рать, а потом начал поить вином. Музыканты отказыва¬

лись, но султан чуть не насильно вливал им в глотки вино

из своей огромной чаши. Наконец ему надоело упрямст¬

во музыкантов, и он выгнал их из шатра, наподдав каж¬

дому ногой.

Казалось, разум совсем покинул Джелал-эд-Дина. Он

говорил бессвязно, перескакивая с одного на другое, но

неожиданно угомонился, пододвинул свой стул к Несеви,

обнял его за плечи и тихо заговорил:

–

Вот уж пятую ночь не отстает от меня мой отец,

великий, доблестный хорезмшах.

–

Что ему надо от тебя,– нахмурился Несеви,– хо¬

резмшах принял мученическую смерть и теперь блажен¬

ствует в обители аллаха в одеждах, сотканных из света...

–

Нет, как только закрою глаза, так ои тут как тут.

Он по-прежнему властитель мира, но зовет меня зачем-то

ка остров, где пирует с рабами, покрытыми проказой, и

мне предлагает место на этом ужасном пиру. Ха-ха-ха-ха-

ха! Джелал-эд-Дин, пирующий с прокаженными рабами,

024

разве не великолепная картина, разве не достойный ко¬

нец хорезмшахов – отца и сына?!

–

Великий хорезмшах действительно умер на остро¬

ве среди прокаженных. Но такова была, значит, воля ал¬

лаха, может быть, это было наказание хорезмшаху за все

его земные грехи, дабы пройти через скверну, очиститься

от грехов и вознестись к престолу аллаха, где вечное сия¬

ние и вечные радости.

–

Ха! Наверно, аллах хочет, чтобы и я, вслед за от¬

цом, сбежал на пустынный остров, питался там хлебом из

рук прокаженных и заживо превратился в гнилое мясо.—

Султан вдруг что было силы ударил кулаком по столу.—

Аллах несправедлив, слеп и жесток. Я не хочу, я пе пой¬

ду на остров в Каспийское море, я не хочу к прока¬

женным, я не хочу...– Султан сгреб Несеви за ворот¬

ник, но тут же отпустил, оттолкнул ногой стул, опро¬

кинул стол с вином и яствами, сам свалился на пол

и захрапел.

В это время у входа в шатер послышалась какая-то

возня. Несеви высунулся из шатра. Мамелюки – тело¬

хранители султана – деря^али за руки поэта Торели. Один

упирал схваченному в грудь острое копье, другие ремен¬

ной веревкой вязали руки. У ног Торели валялся обна¬

женный кинжал. Турман пытался вырваться, но попытки

его были беспомощны и жалки. Несеви сразу понял, что

произошло, и поглядел на своего пленника не то с презре¬

нием, не то с жалостью.

–

Ведите его за мной,– приказал Несеви мамелюкам

и пошел вперед.

Дойдя до шатра Торели, он снова приказал:

–

Развяжите его.– Мамелюки беспрекословно пови¬

новались,– а теперь идите и охраняйте султана.

Когда мамелюки ушли, Торели и Несеви вошли в ша¬

тер. Торели отводил глаза от глаз Несеви, смотрел в сто¬

рону. То ли ему было стыдно, что он решился на такой

поступок, то ли ему стыдно было, что он не сумел его ис¬

полнить. Не хватило ловкости либо мужества.

В шатре Несеви сел, а Торели остался стоять. Несеви

говорил:

–

Я тебя спас от смерти, это верно. Но помиловал те¬

бя по моей просьбе султан. Сейчас ты догнивал бы там, у

Гарнисских скал, со всеми вместе. И вот как ты нас от¬

благодарил.

625

Торели все ниже, словно провинившийся ребенок,

опускал голову.

–

Я мог бы ждать подобной неблагодарности от како¬

го-нибудь простолюдина, от бесчувственного скота, но

ты, придворный поэт и рыцарь, решился поднять руку на

султана, даровавшего тебе свет солнца и звезд.

Торели молчал.

–

Не так уж плохо поставлено дело при дворе султа¬

на, чтобы всякий прохожий, кто только пожелает, а тем

более его пленник мог бы походя зарубить его. Но ты,

поднимая руку иа султана, поднял ее и на меня. Потому

что я взял тебя на поруки, твоя вина легла бы иа меня

еще большей виной. Убивая султана, ты одновременно

погубил бы и меня, не говоря уж о себе самом.

–

Перед вами я виноват, господин мой. Но любовь к

родной Грузии и долг патриота... Эти обязанности превы¬

ше всех. Вот почему я решился взяться за оружие и под¬

нять его на султана.

–

Долг перед родиной... Тогда не надо было служить

мне верой и правдой столько лет. Вон монгол сам воткнул

себе копье в живот, как только узнал, что великий вождь

Чингисхан скончался. Да и чем бы ты теперь услужил

Грузии, убив Джелал-эд-Дина?

–

Вы же сами говорили, что Джелал-эд-Дин – злая

судьба Грузии, ее рок и что султан не отступится от мо¬

ей страны, пока не разорит ее до конца и пока не истребит

весь народ до последнего грузина.

–

Вы виноваты сами. Все ваши беды от вашей не¬

дальновидности, от вашего безрассудства. Если бы вы бы¬

ли умнее, вы избежали бы войны с хорезмийцами, вы

снабдили бы султана золотом и войсками и мы вместе с

вами, плечом к плечу, воевали бы с нашим общим вра¬

гом – с монголами. Теперь монголы надвинулись, и, если

бы ваша страна была вовсе ие тронутой Джелал-эд-Ди-

ном, все равно она была бы сокрушена и разорена монго¬

лами. Против них ли вам устоять?

–

Монголы когда-то еще придут, а Джелал-эд-Дип

терзает мою страну сегодня. И долг каждого грузина унич¬

тожить тирана и спасти народ.

–

Потому вы и страдаете, что не хотите видеть даль¬

ше одного дня. Если бы вы по-настоящему заботились о

благе своей страны, то должны были бы понять, что на¬

шествие Джелал-эд-Дииа – есть мгновение, мимолетная

626

тень по сравнению с той долгой и непроглядной ночью,

которая надвигается в виде монголов. Джелал-эд-Дин —

волна, которая перекатилась через вас и отхлынула снова.

Монголы же – океан, которому нет конца ни вглубь, ни

вширь, ни во веки веков.

–

Может быть, все будет так, как говорите вы. Но все

же только господь знает, что будет завтра. А мой народ

страдает сегодня, и мой долг был избавить Грузию от ти¬

рана, терзающего ее-

–

Долго же ты собирался... герой. Завтра наши голо¬

вы отрубят вместе. Я думал, ты хоть пожалеешь, что так

получилось, раскаешься, ибо я ни в чем не виноват, по¬

просишь прощения. Да, видно, нет на земле человека, ко¬

торый заплатил бы за добро добром. Ну да ладно. Пусть

исполнится воля аллаха и приговор судьбы.– Несеви

встал и, не глядя больше на Торели, как будто его уже не

было, вышел из шатра.

Шатер окружила усиленная стража, состоящая из

мамелюков Джелал-эд-Дина...

Торели задумался, вспомнил, как все произошло.

Он не знал, почему хорезмийцы метнулись снова на