Текст книги "Лашарела. Долгая ночь"

Автор книги: Григол Абашидзе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 46 страниц)

старик, продолжая вышагивать по камере.

–

Да... вчера меня втолкнули сюда,– стал припоми¬

нать Мигриаули.– Но здесь было много людей, а сейчас...

–

Да, их было немало,– подтвердил старик и опус¬

тился рядом с Лухуми на нары. – Ты вчера чуть не убил

их главаря, и они со страху попросили перевести их от¬

сюда.

Лухуми вспомнил вчерашние события.

–

Что им, бессовестным, нужно было от меня! —

с горечью проговорил он.

–

Совести у них нет, это верно,– подтвердил ста¬

рик.– Вся их жизнь прошла в убийствах и грабежах.

В тюрьме они чувствуют себя как дома.

–

А кто был тот, бритоголовый, что так налетел

на меня? – спросил Мигриаули.

–

Это главарь воровской шайки, Кундза – Колода.

Никто не знает его настоящего имени. Сколько раз его

к виселице приговаривали, но он увертывался каким-то

чудом!

–

А в чем он теперь провинился?

–

Не перечислишь его преступлений, сынок! Ему

и пятнадцати лет не было, когда он застал свою мать

с любовником и топором зарубил того на месте. Сбежал

из дому и стал бродяжничать. Потом поступил служкой

в какой-то монастырь. Стал там монахов смущать. Броси¬

ли его в темницу. Не миновать бы ему петли, но он сбе¬

жал и скрылся в городских трущобах. Человек он смет¬

ливый, дерзкий, стал главарем воров и грабителей, мо¬

шенников и убийц. На весь город страх наводил. Все воры,

разбойники, мошенники отдавали ему часть награбленно¬

го, его слово было законом для них. Никто до сих пор не

смел поднять на него руку. Дай тебе бог здоровья, сынок,

утешил ты меня. На руках вынесли его отсюда, вряд ли

жив останется.

–

И поделом ему! Сколько я его просил оставить меня

в покое. Ведь я тоже человек, вынудил он меня... А ты что

же не ушел с ними, отец?

207

–

Мне с ними делать нечего. В жизни я не съел куска,

добытого бесчестным путем.

–

Как же ты, честный человек, попал сюда?

–

Долго про меня рассказывать. Сорок лет преданно

служил я царям – и Георгию, деду нынешнего царя, и

Тамар. Сам был начальником этой тюрьмы. И вот от¬

благодарил меня нынешний государь, Георгий Лаша.

Бежал важный узник из тюрьмы, так меня за это поса¬

дили.

–

Как же так несправедливо обошлись с тобой, таким

почтенным человеком?

–

Чему удивляться? Еще не то говорят про наше¬

го царя. Он отбил жену у своего слуги, человека предан¬

ного, не раз спасавшего ему жизнь, а потом взял и убил

его...

–

Да нет, пока не убил, но было бы лучше, если бы

убил! – Тяжелый вздох вырвался у Лухуми, и старик за¬

метил, как крупная слеза скатилась из единственного гла¬

за его собеседника.

Дверь отворилась. Вошли тюремщики. Они заковали

Лухуми в кандалы и увели его. С десятком других узни¬

ков погнали его куда-то.

Под утро заключенных доставили в крепость, располо¬

женную на крутой неприступной скале.

Черная мрачная тюрьма еще издали наводила ужас.

Из толстых каменных стен, обросших мхом, сочилась вода.

Темные провалы редких окон были забраны густыми же¬

лезными решетками.

Стражники сдали арестованных начальнику тюрьмы,

который распределил их по камерам. Лухуми долго вели

по темным крутым лестницам и велели остановиться перед

железной дверыо.

Отомкнув три замка, стражники с трудом отворили

тяжелую дверь. В темном провале мерцал слабый свет.

Тюремщики сняли с Лухуми кандалы и цепями при¬

ковали его к стене. Этого им показалось мало, они опояса¬

ли его железным обручем и, точно зверя свалив на пол,

ушли.

Как волкодав на привязи, метался Лухуми, он зады¬

хался от бессильного гнева. Наконец он устал, и ярость

его как будто унялась. Обессиленный, он опустился

на пол.

Щ

Раз в неделю его ненадолго выводили на тюремный двор

подышать воздухом.

Кого только не встречал Лухуми на этих прогулках: и

мятежников, и воров, и убийц, и разбойников! Сначала он

ужасался, когда узнавал о совершенном тем или иным

узником преступлении. Но, вдумываясь в причины, их вы¬

зывавшие, он часто начинал жалеть преступника. Боль¬

шинство заключенных составляли простые бедные люди,

труженики, привязанные, как и он, к своей семье и хозяй¬

ству, ввергнутые в тюрьму жестокостью и несправедли¬

востью, царящими в этом мире. Они или вообще не были

ни в чем виноваты, как и Лухуми, или были превращены

в преступников власть имущими.

Во дворце сначала никто не знал, откуда явилась

Лилэ, кто она такая, да и никого это особенно не занима¬

ло. Бывало уже так не раз – наскучит царю очередная

наложница, и, смотришь, ее уже выпроводили из дворца,

а место ее занимает другая. Думали, и сейчас будет

так же.

Но предположения царедворцев не оправдались. Время

шло, а Георгий все больше привязывался к Лилэ и требо¬

вал, чтобы все относились к ней с почтением.

После прибытия Лухуми в качестве гонца придворные

стали доискиваться причины переполоха на приеме. В кон¬

це концов всем стало известно, кто такая Лилэ.

–

У преданного слуги, не щадившего жизни ради его

спасения, царь отнял жену! – возмущались одни.

–

Может ли жена крестьянина стать царицей? Не¬

ужели наши жены должны будут ей кланяться? Неслыхан¬

ное дело! – выходили из себя другие.

Поддерживая их, католикос яростно вопил:

–

Безбожник, он хочет подорвать основы веры, по¬

смел отнять у мужа венчанную жену! Нельзя терпеть

поругания супружеского ложа, чистоты освященного цер¬

ковью брака!

Открыто выступали против царя почти все родовитые

вельможи и священнослужители.

До Лаши доходили эти речи, но они его мало трогали.

Напротив, он стал действовать еще смелее, сажал Лилэ

рядом с собой на приемах и на совете, требовал, чтобы ей

оказывали царские почести.

Лилэ становилась все более и более горделивой, пред¬

смертные слова матери все чаще звучали у нее в ушах.

Да, она должна быть царицей и будет ею. Георгий любит

ее. Он благороден и смел. Он настоящий царь. Царь ца¬

рей! Кто посмеет противиться ему? Он всех сумеет поста¬

вить на место. И Лилэ должна быть достойна своего воз¬

любленного, своего царственного супруга.

Между тем вельможи подослали к царю дворцового

священника. Тот прочел Георгию долгую проповедь: брак

священен, и ложе супружеское неприкосновенно в чисто¬

те своей. А у христиан постыдным считается отнимать у

мужа венчанную жену. За блуд господь карает. Царь не

должен держать у себя наложницу.

Царь слушал краем уха, а когда священник кончил

свое внушение, заявил:

–

Я люблю Лилэ чистою любовью, всем своим серд¬

цем. Она не наложница моя, я не могу жить без нее. Про¬

шу твое преподобие и всю грузинскую церковь, дайте ей

развод и позвольте мне сочетаться с ней браком, законным

перед богом и церковью.

Духовнику были известны намерения дарбази и като¬

ликоса, поэтому он решительно отвечал царю: ни дарбази,

ни церковь, ни народ не допустят, чтобы царь венчался с

чужой женой при живом супруге. Он припомнил, что бы¬

ло с царем Давидом и Ашотом Куропалатом, пугал про¬

клятием на этом свете и адским пламенем на том.

–

Не подобает царям брать в жены простолюдинок и

сажать их рядом с собой на престол,– заметил священник

и в заключение добавил: – Тебе, государь, следует поза¬

ботиться о наследнике, жениться на благородной девице,

дочери христианского царя или знатного князя.

Но ни проклятие, ни Судный день не пугали Георгия.

Он твердо стоял на своем и заявил священнику, полный

убеждения в своей правоте:

–

Я никого не хочу в жены, кроме Лилэ. А если цер¬

ковь не даст мне благословения, я буду жить с ней без

церковного брака до конца своих дней.

Ахалцихели только по возвращении из похода узнал о

том, какой прием оказал царь его вестнику. Он сразу же

встревожился – где же теперь Лухуми? Угрожая одним,

щедро одаряя других, он узнал наконец, что Лухуми зато¬

чен в крепость. По чьему приказу, он так и не смог узнать.

210

Негодование Шалвы не знало пределов. «Так подло

поступить с преданным слугой, который жизни своей не

щадил ради государя! – думал он.– Вот знамение време¬

ни! Царь не только отнял у слуги жену, он допустил, что¬

бы его бросили в тюрьму. Он не заботится о святости сво¬

его имени, о прочности трона!»

И раньше Ахалцихели знал за царем наблаговидные

поступки. Но ему казалось, что Георгий не лишен благо¬

родства и великодушия и что эти качества со временем

возьмут верх над недостойными поступками.

Однако теперь чаша терпения переполнилась. Честный

человек, любивший свою родину, Шалва видел, как бес¬

чинства, порочащие царя, сводят на нет все его, Шалвы,

старания и заботы о могуществе и благосостоянии Грузии.

Разве с таким царем, который не знает благодарности к

своим слугам и не желает обуздать свои страсти, выпол¬

нишь заветную мечту грузинских государей – превратишь

Грузию в новый Рим?!

Возмущенный Шалва не пошел к царю после возвра¬

щения из нахичеванского похода и, нигде не показываясь,

заперся у себя дома.

Между тем слухи о том, что случилось с женой Лухуми

и с ним самим, достигли войска. Началось брожение, ко¬

торое угрожало перейти в мятеж.

Тысяча, ходившая в поход под началом Лухуми, собра¬

лась у дома Ахалцихели: воины требовали освободить сво¬

его предводителя.

Шалва дал слово ходатаям принять меры к освобожде¬

нию Мигриаули.

Опасаясь усиления волнений, он распорядился, чтобы

все эристави вывели свои войска за пределы города, обе¬

щал взбунтовавшимся отрядам удовлетворить их требо¬

вание и отвратил от страны опасность военного мятежа.

Лаша оказался плохим союзником в борьбе за укреп¬

ление трона. Из-за его опрометчивости не удалось довести

до конца наем кипчакского войска, а последний посту¬

пок царя превосходил все остальные. Унижение и поруг

гание чести преданного слуги и храброго воина было

вызовом всему народу. На примере Лухуми народ воо¬

чию увидел бесполезность служения царю, не помнящему

добра.

211

Трудно было укротить и обуздать зарвавшихся вель¬

мож, но вновь завоевать расположение народа, грубо

оскорбленного царем, было теперь, по мнению Ахалцихели,

просто невозможно. Ни во что не ставя народ, Георгий

играл с огнем, подтачивал основы трона и государства.

Страна могла быть могучей, пока был силен народ, пока

он был един. Пока не поколеблена вера народа в царя,

грузинские войска могут смело стоять против соседних

мусульманских держав. Но горе стране, где подорвано до¬

верие народа к царю! Правитель, вселивший в сердца

подданных ненависть к себе, будет пожинать только гнев

народный, и все действия такого государя обречены на не¬

удачу. Государство, лишенное поддержки народа, распа¬

дается и гибнет,– размышлял Ахалцихели.

Бесчисленные поколения боролись за единство и мощь

Грузинского царства. А теперь своекорыстие князей и

вельмож и безрассудство молодого царя неуклонно при¬

ближали его к гибели. Нужна была сильная рука, которая

могла бы удержать, остановить медленно катящуюся к

пропасти колесницу.

Ахалцихели готов был грудью остановить это гибель¬

ное падение, но он видел свое бессилие. Он не мог бы

один удержать громаду, которую толкали к гибели не¬

обузданные эристави.

Ахалцихели чувствовал тщетность своих стараний, но

бездействовать и сидеть сложа руки он не мог.

Он потребовал созвать дарбази. Визири, католикос и

епископы осудили поступок царя и решили послать к не¬

му для переговоров выборных во главе с Ахалцихели.

Они предъявили царю два требования: освободить Ми¬

гриаули и вернуть ему законную жену.

Потерявший рассудок от любви, Лаша расценил это

требование совета как заговор, как дерзкое вмешательство

в его личные дела. Он назвал Ахалцихели смутьяном, за¬

явил, что это он, Шалва, поссорил царя с атабеком и дру¬

гими именитыми вельможами.

Георгий согласился выполнить лишь первое требова¬

ние – освободить Лухуми, а на второе ответил решитель¬

ным отказом:

–

Пусть меня лишат трона, но, пока буду жив, не от¬

дам Лилэ...

Оскорбленный до глубины души, Ахалцихели покииул

дворец и уехал из Тбилиси.

Лухуми вывели из темницы и дали ему коня. Воору¬

женные всадники сопровождали его, чтобы он не вздумал

вернуться в Тбилиси. Выехав за городские ворота, страж¬

ники оставили его, предварительно постращав.

Лухуми медленно пустил коня. Он и сам не знал, куда

и зачем ему ехать. Он казался глубоко погруженным в

мысли, но на самом деле ни о чем не думал. Уронив голо¬

ву на грудь, он отдал поводья коню. Лишь время от вре¬

мени он выходил из оцепенения. Копь тянулся к траве у

обочины, и тогда ездок натягивал удила, направляя его на

дорогу, и потом снова представлял самому себе.

Дорога шла в гору, к Гомборскому перевалу. Повеяло

прохладой, и Лухуми очнулся.

Вспомнил, как он сопровождал царя вместе с пышной

свитой, когда приезжал Алексей Комнин, и два государя

ехали бок о бок через этот самый перевал.

Здесь встретил тогда царей настоятель женского мо¬

настыря, сопровождаемый хором монахинь. Как красиво

пели монахини! Лухуми и сейчас, кажется, слышит их

стройное, согласное пение, и сейчас, как видения, стоят

они перед его глазами, бледнолицые девушки в белых одёя-

ииях, выпущенные на волю из темных келий... Как рад

213

вался тогда Лухуми заступничеству царя за вдову и сирот.

Восторг настолько ослепил его, что он даже не обратил

внимания на совершенное царем здесь же злодеяние —

на похищение двух монахинь. Он не задумался над их

судьбой даже тогда, когда снова увидел их, покидавших

царский шатер, обесчещенных, с распухшими от слез гла¬

зами. В сопровождении двух верховых их отправили об¬

ратно в монастырь.

Тогда Лухуми не было дела до монахинь, жил он, ни

о чем не задумываясь. Только немного беспокоила его

судьба Карумы Наскидашвили, но он думал, что легко су¬

меет помочь ему.

Лухуми вспомнил, как он расхаживал перед царским

шатром и задавался вопросом: и зачем только этот бедняга

Карума купил такого красивого жеребца, разве у него

других нужд не было, у бездомного, безземельного сиро¬

ты? Надо же было ему купить коня, от которого глаз не

оторвешь. Разве он не знал, что люди жадны и завистли¬

вы? Такого коня под стать иметь царю, а не бедному кре¬

стьянскому парню. Мог ли он уберечь такого скакуна?!

Как легко судил тогда Лухуми о других, а горе под¬

стерегало уже его самого!

Почему он женился на Лилэ – ведь она была красивей

всех на свете! Или вроде Карумы он не знал, что мир

алчен и завистлив? Такая жена под стать самому царю!

К чему она безродному мужику, вроде него? Куда он мог

спрятать ее от чужих глаз, как мог сохранить такой бес¬

ценный клад!

Да, он поступил безрассудно, подобно Каруме. Но ведь

право на жизнь и на любовь, на мечту и на радость равно

дано всем людям в этом мире. Мог ли он закрыть глаза и

не глядеть на солнце, зажать в кулак сердце и отказаться

от любви? Разве от того, что он простой крестьянин, он

меньше хочет жить и радоваться жизни? Разве богатый

или именитый может любить и ценить красоту больше, чем

он или Карума? Все люди одинаковыми рождаются на

свет, и нет на них ни бархата, ни атласа, ни крестьянского

рубища, ни лаптей, нет ни царского венца на голове, ни

рабского ярма на шее! Но почему же тогда одни окружены

роскошью и вознесены на трон, другие сброшены в бездну

нищеты и страданий! Почему должно быть так?

От размышлений Лухуми отвлек евист, донесшийся

из лесу. С противоположной стороны раздался ответный

Ш

свист, и не успел Лухуми опомниться, как из лесу выехали

вооруженные всадники и окружили его.

Лухуми схватился за меч.

–

Стой! – крикнул один из всадников, выехав ему на¬

встречу с копьем наперевес.

Лухуми подобрал поводья и придержал коня.

Всадник с копьем подъехал почти вплотную.

–

Ты не Карума ли? – спросил Лухуми, вглядываясь.

–

Я-то Карума, а ты... – Он внимательно поглядел на

одноглазого путника.– А ты Лухуми!

–

Верно. Но что вам от меня нужно?

–

От тебя нам ничего не нужно. Мы другого ждали,

а тут ты подвернулся...

Лухуми смерил Каруму с ног до головы испытующим

взглядом. Он сидел на прекрасном скакуне. Бывший под¬

росток возмужал, усы и борода оттеняли его открытое му¬

жественное лицо. Лухуми не видел его с того дня, как

предложил убитому горем парню деньги, подаренные ему

Комнином. До него доходили слухи, что Карума ушел в

лес, стал разбойником, но он мало верил этому. И вот те¬

перь...

–

Значит, правда это, Карума? Ты подстерегаешь на

большой дороге путников вроде меня? – с огорчением и

досадой в голосе спросил Лухуми.

–

Что ты, Лухуми! От таких, как ты, нам ничего не

надо. Ты такой же несчастный и обездоленный, как я! —

У Карумы задрожал голос, он нахмурился и отвел глаза от

Лухуми.– Слезай с коня, посидим, откушаем хлеб-соли!

Карума соскочил с коня. Лухуми, сам не зная, пра¬

вильно ли он поступает, спешился. Кольцо разбойников

разомкнулось, и Карума увлек Лухуми в лесную чащу.

Двоих приставили стеречь коней, которые паслись на про¬

галине. Остальные уселись в круг, расстелили скатерть

на траве, развязали хурджины, разлили вино из бурдюков.

–

За здоровье добрых людей! – произнес Карума пер¬

вую здравицу и выпил. Снова наполнив рог, он передал его

Лухуми. Тот неодобрительно глядел на разбойника.

–

За здоровье добрых людей, которые едят честный

хлеб!..– сурово произнес он.

Рог пошел по кругу. Одни пили молча, другие повто¬

ряли слова Карумы и Лухуми. И Лухуми удивлялся, что

все разбойники от всей души присоединились к тосту.

–

Вот уже сколько времени я скрываюсь в лесах и жи¬

215

ву грабежом, но ни разу не отобрал я ничего у честного че¬

ловека. Я нападаю лишь на господ и князей, отнимаю не¬

честно нажитое добро у разжиревших попов и епископов,

ты ведь знаешь: кто ворует наворованное, в ад не попа¬

дет...– горько усмехнулся Карума. Остальные тоже неве¬

село улыбнулись.

–

Говорят, ты поджег дом эристави Бакура? – спро¬

сил Лухуми.

–

Поджег... Я велел еще передать ему, что это только

цветочки, ягодки впереди...

–

А отару его тоже ты угнал?

–

Без меня не обошлось!

–

На епископа Ефрема ты нападал?

–

Да, я его дочиста обобрал. Отнял все, что он награ¬

бил у вдов и сирот, заставил сперва благословить нас, а

после отпустил его с миром.

–

Не ожидал я от тебя таких дел, Карума. Нечестный

путь ты избрал для себя, негоже это.

– Негоже? Я и сам этого не хотел. Но ведь ни от кого

не дождешься правды на этом свете, не сыщешь нигде

справедливости, вот я и стал разбойником. Ты ведь сам

знаешь, Лухуми, вырос я сиротой, по чужим людям мы¬

кался. В муках заработал деньги на того жеребца, и гут

меня беда настигла. Нигде не смог найти я ни правды, ни

закона, и теперь я здесь, на большой дороге... И не со мной

одним так... Вот тебе Хосита Зазиашвили. Спроси его, по¬

чему он в разбойники пошел... Эретский эристави снес его

дом и его самого заставил распахать место, где стоял его

родной очаг, чтобы стереть с лица земли память о его

роде. И все только потому, что гончая этого эристави

взбесилась, забежала в деревню и погналась за детьми Хо-

ситы. Он и убил ее... А что он должен был делать? Стоять

и ждать, когда собака искусает его детей? Я тебя спраши¬

ваю, должен был он убить собаку или нет?

–

Должен был,– вздохнув, согласился Лухуми.

–

Вот и я говорю! Но когда он убил, так вот что с ним

сделали – разорили, погубили, пустили по миру... Ои ни¬

где не мог найти защиты от неправды, и несправедливость

привела его сюда.

Хосита стоял в стороне, опершись на меч. В глазах

его блеснули слезы, и от этого его суровое лицо немного

смягчилось. Лухуми взглянул на несчастного и опустил

голову в глубокой задумчивости.

216

–

Расскажу тебе и про Арчила,– взволнованно про¬

должал Карума.– Ои из Мачхаани. Однажды, когда его

отец работал на господском току, барин гнусно выругал

его, оскорбив память предков. Старик возмутился и по¬

смел сказать, что его предки ничем не хуже господских.

И не успел бедняга закончить, как барин ударил его ме¬

чом по голове. Арчил в это время отвозил зерно на арбе,

и кто-то рассказал ему, как было дело. Он подстерег ба¬

рина в тесном ущелье и сбросил на него сверху огромный

камень. Тот свалился вместе с конем в пропасть и раз¬

бился насмерть... Или он не должен был расправиться с

ним, как по-твоему? Я тебя спрашиваю! – настаивал Ка¬

рума.

–

Должен был! – уже твердо и убежденно произнес

Лухуми, взглянув на Арчила.

Арчил сидел, сдвинув брови и упрямо сжав рот.

–

Вот видишь, ты согласен,– продолжал Карума.—

После этого он не мог больше оставаться в деревне и по¬

дался к нам в лес.

Статный молодец протянул Каруме рог с вином. Ка¬

рума хлопнул его по плечу и воскликнул:

–

А вот взгляни на этого молодца, Лухуми! Чем ои не

вышел? И лицом и статью – всем хорош. Не придерешь¬

ся к нашему Гогии!

Лухуми обернулся к Гогии. Действительно, перед ним

стоял парень на редкость статный и красивый.

–

Была у Гогии красавица жена, под стать ему,—

продолжал Карума.– А барин и приметил ее... Стал при¬

ставать к ней. Чего только не придумывал, чтобы отослать

мужа подальше. А Гогия, как пазло, быстро выполнит по¬

ручение и неизменно возвращается домой раньше срока.

Жена его была женщина честная, и барин все время оста¬

вался в дураках. Под конец барии возвел иа Гогию на¬

праслину, обвинил его в краже и запер к себе в чулан. На

селе никто, конечно, не верил, что Гогня вор, но барина

это не остановило. Он отделался от мужа и опять за свое:

ночью ворвался к женщине и обесчестил ее. Но и Гогия

не дремал. Он ухитрился сбежать и вернулся домой... Да

поздно: навстречу ему выбежала жена, опозоренная, ис¬

терзанная, в изодранной рубашке.

Отправился наш Гогия в Тбилиси, жаловаться самому

царю. Не знал он тогда, что царь сам князьям пример

подает, как жен чужих позорить.

217

Лухуми все больше бледнел от гнева. Карума, взгля¬

нув на него, понял, что задел гостя за больное, и умолк.

Он поднял рог и сказал:

–

Выпьем за тех, кого жизнь обидела так же, как

нас, за тех, кто ищет правду и справедливость! – Он пе¬

редал рог Лухуми.

–

За униженных и обездоленных и за то, чтоб они до¬

бились справедливости! – резко отчеканил Лухуми, суро¬

во обвел единственным глазом сидящих вокруг и осушил

рог. Наполнив его снова, он передал его Гогии. Тот взял

рог и низко опустил голову.

–

Каков у нас царь, таковы и бары,– после некоторо¬

го молчания медленно заговорил Карума.– Какую управу

мог найти Гогия у царя? Его и близко не подпустили к

нему, и он вернулся домой ни с чем. В деревне он сгово¬

рился с друзьями и, улучив время, поджег барскую усадь¬

бу, а потом ушел в лес. Так что же, по-тЕоему, не должен

был он мстить? – опять спросил Карума, настойчиво тре¬

буя у Лухуми ответа.

Лухуми молчал. Он не мог больше ни слушать, ни го¬

ворить, не мог больше оставаться здесь. Его трясло, как в

лихорадке, и лицо покрылось мертвенной бледностью.

Лухуми встал, смахнул с одежды крошки и каким-то ви¬

новатым голосом проговорил тихо:

–

Спасибо вам – мне нужно ехать.

–

Куда же ты, Лухуми? – спросил Карума.

–

Домой,– не оборачиваясь, ответил Лухуми и заша¬

гал прочь.

–

А что у тебя осталось дома, несчастный! – чуть

слышно молвил Карума, сдерживая вздох.

–

Прощайте, живите с миром! – обратился ко всем

Лухуми, уже сидя на коне и снимая шапку.

–

Будь здоров и ты, Лухуми! – ответили ему.

–

Если мы понадобимся тебе, ты всегда найдешь нас

в этом лесу, Лухуми! – встав с места, крикнул ему вдогон¬

ку Карума Наскидашвили.

Лухуми въехал в Велисцихе. Навстречу ему двигалось

огромное стадо: лошади, коровы, волы медленно плелись

по дороге между плетнями. Позади скакали погонщики.

Завидев коня Лухуми, лошади заржали, сгрудились

вокруг него, остановились. Лухуми с удивлением узнал

свой скот. Большерогая белолобая корова впереди стада

218

ласково замычала, узнав хозяина, и длинным шершавым

языком принялась облизывать сьоего теленка.

–

В чем дело, Лексо, куда ты гонишь мое стадо? —

спросил. Лухуми одного из погонщиков.

–

Да господин приказал...– ответил Лексо смущенно.

–

Какой такой господин?

–

Эристави Бакур.

–

Кто ему дал право распоряжаться моей скотиной?

–

Не знаю, Лухуми, нам приказали, мы и гоним; ве¬

лят – погоним обратно...– И он наклонился поближе к

Лухуми: – Нас только что паренек нагнал, говорит, твоей

матери плохо. Поторопись, может, живую застанешь...

Кровь отлила от лица Лухуми. Только сейчас он заме¬

тил прижавшегося к плетню Тандо. Тот всхлипывал и за¬

крывал глаза рукой. Потом сорвался с места и побежал

к деревне.

–

Куда же ему поспеть, горемыке, говорят, умерла

уже...– проговорил второй погонщик чуть слышно.

У Лухуми потемнело в глазах, он натянул поводья и

двинулся на стоявших перед ним стеной животных.

Хлопая бичами, погонщики старались очистить для него

путь.

Лухуми подъехал к дому. Во дворе толпился народ.

Лестница и балкон были забиты людьми. Лухуми спе¬

шился.

Увидев его, женщины стали кричать и причитать еще

громче. Когда Лухуми подошел к ореховому дереву, все

замолчали, расступились, давая ему дорогу. Он неподвиж¬

но застыл на месте. С толстого сука свисала веревочная

петля, а под ней валялась опрокинутая скамья.

Лухуми бросился к дому, одним духом взбежал по ле¬

стнице.

На балконе, на широкой тахте покоилась его мать, та¬

кая маленькая, высохшая. Выражение боли и обиды за¬

стыло на ее строгом лице.

Лухуми подошел к тахте и как подкошенный упал

на колени. Он прижался головой к материнской груди и за¬

рыдал. Он плакал и стонал, словно влекомый на заклание

бык, безысходно, безнадежно, и женщины скорбно причи¬

тали, вторя ему. Мужчины отворачивались, не в силах

сдержать слез.

–

Уведите его, пусть придет в себя! – произнес кто-то

негромко.

219

–

Оставьте, пусть поплачет! Кого еще ему оплакивать,

кроме матери... Ни детей, ни родни, жену отняли, друзья

покинули!

Одна мать и была только у него, всю жизнь она отдала

ему и умерла, не вынеся его горя. В страданиях и муках

произвела Кетеван на свет божий сына. Без поддержки,

без помощи поставила его на ноги. Как радовалась она,

когда ему улыбнулось счастье и он завел свое хозяйство,

как любила и лелеяла его жену! Она безропотно переноси¬

ла все обиды. И за всю жизнь, полную страданий, она не

удостоилась даже благодати умереть на своей кровати, по-

человечески. В исступлении, в отчаянии и одиночестве,

всеми покинутая, покончила она с собой...

Соседи подняли Лухуми, отвели в сторону, стали успо¬

каивать, утешать, как могли.

Лухуми рукавом утирал слезы.

Жутко было смотреть на его обезображенное ранами и

горем лицо. Его усадили на скамью, окружили и рассказа¬

ли обо всем, что произошло.

Когда царь увез из дому Лилэ, Кетеван лежала больная.

Соседи ухаживали за ней, привели лекаря. Она поправи¬

лась, поднялась с постели и отправилась искать невестку.

Как говорится, обула железные лапти, взяла в руки же¬

лезный посох и дошла до царского дворца. Но ее не до¬

пустили к царю, не нашла она справедливости, ни с чем

вернулась домой и снова принялась за хозяйство, чтобы

не угас огонь в очаге сына. Тут пришла весть, что Лухуми

брошен в темницу, а эристави Бакур распустил слух, буд¬

то он изменил царю i отечеству и никогда больше не

вернется домой. Бакур и сам поверил в свою выдумку, за¬

брал себе виноградники Лухуми, а сегодня утром его

управляющий угнал к себе весь скот Мигриаули. Кетеваи

пыталась защитить добро сына, но все было напрасно...

Лухуми молча слушал. Дверь в гостиную была откры¬

та, и, когда он поднял голову, взгляд его скользнул по

оружию, красовавшемуся иа стене. На спускающемся со

стены ковре висели оленьи рога, кольчуга Лухуми, его

меч и щит, лук и колчан со стрелами. Лухуми задержал

иа них: взгляд. В мыслях его промелькнули разбойники

из Гомборского леса, и снова услышал он вопрос Карумы

Наскидашвили:

«Значит,

нужно было убить? Значит,

нуяшо было расправиться? Значит, нужно было ото¬

мстить?!»

220

–

Нужно было убигь... Нужно было расправиться, ото¬

мстить!..– чуть слышно проговорил Лухуми. Резким дви¬

жением он поднялся, выпрямился во весь свой богатырский

рост и мрачно усмехнулся.

Соседи молча переглянулись: тронулся, должно быть,

несчастный, и что тут удивительного!

Лухуми не спеша прошел в гостиную, снял со стены

боевые доспехи, неторопливо облачился в них и вышел на

балкон.

Соседи удивленно глядели на вооружившегося не ко

времени Лухуми.

Лухуми извлек из-за пазухи набитый деньгами кисет,

кинул его на скамью и обратился к соседям:

–

Нет сил у меня заниматься похоронами. Возьмите

эти деньги и устройте моей матери достойное погребение.

Коли она не удостоилась блаженной кончины, пусть уж

почиет достойно... Священника приведу я сам...

Лухуми медленно вышел, на лестнице ускорил шаг,

вскочил иа коня и с места пустил его вскачь.

Смеркалось, когда Лухуми подъехал к владениям эри¬

стави Бакура. Ярко освещенная усадьба еще издали пере¬

ливалась огнями. Звуки музыки и несен доносились из са¬

да. Лухуми спешился и неслышно приблизился к ограде.

Во дворе за богато накрытым столом сидели гости Бакура.

Лухуми приник к забору, затаив дыхание, и внимательно

все оглядел.

Бакур подал знак музыкантам, чтобы они перестали

играть, поднял большой рог с вином и начал длинную

речь.

Лухуми вспомнил тот день, когда он угощал у себя

царя. Эристави Бакур и тогда был тамадой и свои льсти¬

вые речи обращал к нему, как к хозяину дома, считая его

приближенным царя, заверял его в своей любви и предан¬

ности. А когда царь отвернулся от Лухуми и опозорил его,

эристави первым делом захватил его виноградники, угнал

скот.

Бакур кончил говорить и поднес рог к губам. Сидящие

за столом с восхищением следили за ним.

Еще и половины рога не было выпито, как под самый

кадык в запрокинутую шею Бакура вонзилась стрела. Рог

выпал из рук эристави.

22,1

Гости на миг оцепенели от ужаса и неожиданности, а

затем плач и крики разорвали ночную тишину.

Лухуми вскочил на коня и поскакал прямо к Гомбор-

скому лесу.

Долгое время убийство эристави Бакура оставалось для

всех тайной. Многие связывали это убийство с внезапным

появлением Лухуми и таким же внезапным его исчезнове¬

нием из села, но поскольку никто толком ничего не знал,

то догадки оставались догадками.

Вмешательство властей и расследование ни к чему не

привели. Однако очень скоро Лухуми снова объявился.

Теперь он стал грозить царедворцам. На похороны эриста¬

ви Бакура приехали многие знатные вельможи. Ночью в

дороге на них напали разбойники. В стычке двоих убили,

остальных обезоружили. Отобрали коней и, посрамленных

и опозоренных, отпустили пешими.

Придворные сразу же узнали среди напавших одно¬

глазого Лухуми. Всю страну облетел слух о том, что

Лухуми Мигриаули, бывший царский телохранитель,

стал разбойником.

Отряд Мигриаули становился все больше и сильнее.

Обездоленные бедняки, которых довели до отчаяния гос¬

пода, шли в горы искать защиты и правды, мстить за по¬

руганную честь.

Большую часть награбленного разбойники раздавали

беднякам, вдовам и сиротам. Они не скрывали своих на¬

мерений и почти никогда не нападали на усадьбы вель¬

мож без предупреждения.

Если, полагаясь на свое могущество, какой-нибудь по¬