Текст книги "Лашарела. Долгая ночь"

Автор книги: Григол Абашидзе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 46 страниц)

434

вался в государственные дела, никогда не делал плохого

мусульманам, он всего лишь придворный поэт Торели.

У султана по лицу пробежала жестокая судорога. Шал¬

ва понял свою неудачу и покорно опустил голову, потом

медленно поднялся и побрел к шатру, едва переставляя

ноги.

Джелал-эд-Дин между тем поднял глаза на пленника.

Перед ним стоял красавец с широкими плечами и узкой

талией. Несмотря на ширину плеч, он казался изнежен¬

ным и слабым.

–

Развяжите руки.

Пленник долго сжимал и разжимал пальцы, так они

затекли и онемели от веревки. Султан загляделся на его

руки. Такие пальцы и такие руки бывают только у людей,

имеющих дело с книгой и пером. Руки воинов, ремеслен¬

ников и крестьян черны от солнца и грубы от работы.

Плохи дела у грузинской царицы, если она посылает в

бой придворных поэтов.

–

Снимите с него пояс и кинжал,– велел султан,

усмехнувшись,– для него это лишняя ноша.

Когда с поэта снимали боевые доспехи, из-за пазухи у

него выпала небольшая книга. Сидевншй позади султана

худой седобородый человек привстал, чтобы разглядеть,

что написано на обложке. Вышел вперед, поклонился сул¬

тану и попросил разрешения поднять книгу. Он начал ее

листать, и постепенно на лице его появлялось выражение

удивления и даже восторга.

–

Что там написано, Мохаммед?

–

Это сборник арабских и персидских поэтов. Стихи

отобраны с великим знанием и вкусом.

Мохаммед-эн-Несеви – начальник придворного дива¬

на – передал султану книгу. Султан небрежно полистал

ее, заглянул в конец, в середину и возвратил ее. Видно бы¬

ло, что пленник интересует его больше, чем арабские и

персидские поэты, хотя бы отобранные с любовью и тща¬

нием.

–

Персидский язык знаешь?

–

Знаю, государь.

–

Арабский?

–

Читаю и понимаю, что говорят.

–

Но если ты знаешь по-арабски, почему не читал Ко¬

рана?

–

Читал, и не один раз, государь.

435

–

Странно, почему же ты, читавший Коран, не при¬

нял веры пророка Магомета? И как же ты, читавший Ко¬

ран, поднял руку на правоверных?

Торели вздохнул и замолчал. Несеви, как был на коле¬

нях, приблизился к султану и что-то начал шептать.

–

Турецкий знаешь?

–

Нет, турецкого не знаю совсем.

–

На каком же языке ты пишешь стихи, на персид¬

ском или на арабском?

–

Я грузин и пишу только по-грузински.

–

Как? Разве можно писать стихи на других языках?!

Кто же их будет читать?

–

Мои стихи читают грузины.

–

О аллах! Сколько же вас, грузин, жалкая горсточка,

капля в море. Стоит ли тратить силы и писать стихи для

маленькой кучки людей. Море – это Восток. И если бы ты

был умнее, ты писал бы стихи по-персидски или по-араб¬

ски, и тогда весь Восток читал бы и знал тебя.

–

Пусть по-персидски пишут персы, а по-арабски —

арабы. Я грузин и люблю свой родной язык.

–

Ну ладно, хватит! Счастье твое, что Мохаммед Не¬

севи, для которого нет ничего дороже стихов, но верную

службу которого мы очень ценим, заступился за тебя. Мы

оставляем тебя в живых.

Несеви поцеловал подол Джелалэддинова халата, еще

раз поклонился до земли, потом отвел Торели в сторону и

позвал слугу. Он приказал отвести поэта в свой шатер.

С рождением наследника престола у златокузнеца Ма¬

муки появилось много хлопот. Вельможи, богатеи, рыцари

осаждали его мастерскую. Каждый хотел обзавестись по¬

дарком, достойным царицы Русудан.

Мастер работал не разгибая спины, не выходя за порог

своего дома. Что делалось в городе, он не знал.

436

А в городе продолжались торжества. Царица благопо¬

лучно разрешилась от бремени и подарила народу на¬

следника. Радость радостей наполнила сердца грузин. Пе¬

ред дворцом все время толклись люди. Оми приходили

справиться о здоровье царицы. На улицах и площадях

было шумно и весело. Мастерские и торговые ряды, база¬

ры и лавки – все было закрыто. В столице прекратилась

на время всякая деловая жизнь, о ней, казалось, забыли.

Только в духанах и церквах кипело все, как в котле. День

и ночь звонили колокола, совершались молебны во здра¬

вие царицы и ее сына. По всей Грузии шел великий пир.

Празднества кончились бы не скоро, если бы однаж¬

ды под вечер в Тбилиси не влетел всадник, изнуренный,

грязный, на запаленном коне,—первый беглец с Гариис-

ского поля боя, доскакавший до столицы. Он подъехал ко

дворцу, и больше его не видели, но по городу со зловещим

приглушенным шипением как бы поползла огромная чер¬

ная змея. Сами собой исчезли улыбки с лиц пирующих,

прекратились песпи, замолчали колокола. Город, кипевппш

тысячами разнообразных звуков, затихал, будто застыва¬

ла, останавливалась постепенно кровь в жилах, как у чело¬

века, который умирает.

Все больше и больше черных всадников подъезжало

ко дворцу. Из дворца во все стороны скакали гонцы, и вско¬

ре весть о гарнисской беде наполнила всю страну.

Ни амирспасалар Мхаргрдзели, ни кто-либо другой из

военачальников еще не доскакали до Тбилиси. Царица и

ее приближенные не знали еще полностью, что за несча¬

стье обрушилось на страну. Никто не знал, сколько по¬

гибло людей, в каком состоянии уцелевшее войско (и уце¬

лело ли оно), кто из военачальников убит или в плену, кто

остался в живых и на свободе.

Царице, только что разрешившейся от бремени, нездо¬

ровилось. Трогать ее с места и увозить куда бы то ни было

запрещали врачи. Нужно было спешно собирать новое

437

войско, укреплять столицу и обороняться до подхода глав¬

ных сил, то есть тех войск, которые, предполагалось, уце¬

лели после Гарниси.

Вновь загудели колокола. Но это был не торжествен¬

ный, не праздничный звон. Глашатаи мчались по городу,

передавая повеление правительства всем, кто может дер¬

жать оружие, вооружаться для защиты царицы и родины.

Ничего не знал златокузнец Мамука, старательно вы¬

полнявший многочисленные заказы вельмож и богачей.

Мастерская работала день и ночь. Мамука не обратил да¬

же внимания на то, что вдруг замолчали все колокола, а

потом заговорили вновь, но уже другим голосом.

Мамука не интересовался ничем, но жизнь сама посту¬

чалась к нему. Несчастье, обрушившееся на целое госу¬

дарство, задело и каждого человека в нем. Вдруг в мастер¬

скую начали приходить заказчики, те, что поручили куз¬

нецу приготовить подарки для царицы. Они требовали

обратно свое серебро, золото, драгоценные камни. Мамука

пытался сослаться на установленные сроки, но никакие

сроки не интересовали больше их. Они хватали свои сокро¬

вища и спешно уходили из мастерской, они убегали без

оглядки.

Мамука возвращал драгоценности их владельцам и ве¬

чером вдруг обнаружил, что у него на руках не осталось

ни одного заказа и что завтра с утра и ему самому, и его

мастерам и ученикам нечего будет делать.

Впрочем, в этот же день примчался конный глашатай и

от имени царицы потребовал, чтобы Мамука вместе со все¬

ми своими помощниками выходил на площадь.

На площади было полно народу. Здесь впервые Маму¬

ка услышал шепот о каком-то большом несчастье, о пора¬

жении и чуть ли не уничтожении грузинского войска.

В точности никго ничего не знал, но у кузнеца заныло

сердце, и он поверил этому предчувствию и понял, что

действительно случилась большая беда.

Прежде всего он подумал о Торели. Он хотел тотчас ид¬

ти к Цаго, но послышался голос царского визиря.

Визирь стоял на возвышении. Вокруг него толпились

другие сановники двора. Все были взволнованны и бледны.

Визирь сначала ходил вокруг да около – говорил о

непроверенных будто бы сведениях, о предполагаемом (но

еще ие действительном) поражении грузинской армии и

неправдоподобной многочисленности врага.

438

Жители Тбилиси должны быть готовы к самому худше¬

му. Каждый, если понадобится, должен сражаться до кон¬

ца, чтобы не подпустить врага к столице. Если же за ма¬

ловерие и грехи бог допустит и враг подступит к самому

городу, придется закрыть ворота и встать иа городских

стенах. Лучше умереть, чем пустить врага в родную сто¬

лицу.

Надо помнить, что наша обожаемая царица еще больна

и не может покинуть город. Ее здоровье, ее жизнь, ее судь¬

ба, а вместе с тем и наши жизни, и наши судьбы, настоя¬

щее и будущее Грузии зависят теперь от нас самих, от

крепости нашей десницы, от нашего мужества и от нашей

любви!

Площадь ликующе загудела.

–

Долгих дней царице Русудан!

–

Да здравствует царица, да здравствует Грузия!

–

Умрем за родную столицу!

Кричали, подбрасывали шапки, потрясали кулаками и

саблями.

Мамуку тоже захватила волна возбуждения. Он тоже

кричал и грозил кому-то кулаком, как пьяный, бегал по

площади и кричал, кричал. Толпа понесла его в дальний

угол площади, где раздавали оружие. В толпе было много

армян. Мамука не удивился этому. Тбилисские армяне

почти ничем уж не отличались от грузин, по крайней мере

в любви к столице. Но зато кузнецу не понравилось, что

тбилисские персы все столпились впереди и старались по¬

лучить оружие даже раньше грузин. Они хватали сабли,

щиты, стрелы, луки, громко клялись в верности Грузии и

еще громче проклинали врага.

Получив оружие и узнав о месте сбора войска, Мамука

заторопился к Цаго.

Накануне был пир, и Ваче изрядно выпил. Голова пос¬

ле вчерашнего бражничанья слегка гудела. Ваче лежал ка

постели, а дочка, очаровательная девочка по имени Цаго,

ползала по отцу, щебетала и все старалась ухватиться ру¬

чонками за усы. Лела прибирала дом, напевая песенку.

В дверь громко, нетерпеливо застучали. Лела махнула

Ваче рукой, чтобы тот накрылся одеялом, а сама побежала

к дверям. Но Ваче не стал накрываться, он встал и быстро

надел халат. Дверь отворилась, и в дом ворвался взволно¬

ванный, запыхавшийся Гочи.

439

–

Извини, что пришел не вовремя, но я пришел не

сам, меня привели плохие вести.– Голос у него осекся.—

Мы погибли, Ваче, враги уничтожили нашу армию.

–

Какую армию, о чем ты говоришь?

–

Позавчера у Гарниси было большое сражение, наши

войска развеяны и почти полностью истреблены.

–

Но этого не может быть.

–

Я тоже так думал. Но уже прискакали первые оче¬

видцы, первые беглецы с поля боя.

–

А как же Торели? – неожиданно для себя выпалил

Ваче и чуть не прикусил губу.

–

Торели и братья Ахалцихели находились в авангар¬

де войск и погибли первыми.

У Ваче захватило дыхание. Сколько раз он мечтал,

чтобы случилось такое, чтобы Торели убрался с его пути.

Но сейчас, узнав о гибели своего счастливого соперника,

Ваче услышал в себе не радость, но боль и горе.

–

Джелал-эд-Дин со дня на день будет здесь. Пока

царица соберет новую армию, город от врага будем защи¬

щать мы – жители Тбилиси. Все вооружаются и готовятся

к сражению.

Ваче сорвал со стены щит и саблю своего учителя Де¬

метре.

–

Сразу надевай кольчугу и латы, может быть, не бу¬

дет времени еще раз зайти домой.

Гочи наклонился к девочке. Маленькая Цаго ухвати¬

лась обеими руками за волосы знакомого ей дяди Гочи, и

лицо зодчего, измененное горем и болью, разгладилось

и успокоилось. Гочи улыбнулся.

Ваче тем временем облачился в кольчугу, перепоясал¬

ся мечом и опять неожиданно для себя спросил:

–

Но знает ли Цаго о гибели своего мужа?

–

Зайдем и узнаем.

–

Если враг подходит к столице, нужно успеть вы¬

везти семьи. Место ли на войне Леле и ребенку.

–

Городские ворота закрыты наглухо. Но что-нибудь

придумаем, я помогу.

Ваче поцеловался с женой, обнял девочку, и мужчины

вышли.

Не сговариваясь, пошли к дому Торели. Еще издали

заметили: иа дворе полно народу. Слышится плач, скорб¬

ные голоса. У Ваче ноги подкосились, он попросил своего

друга:

т.

–

Ты сходи, узнай, а я тебя подожду.

Гочи начал пробираться сквозь толпу к дверям дома, а

Ваче присел на камень около широких, теперь раскрытых

ворот.

Все, кто собрался здесь, пришли, по обычаю, выразить

соболезнование семье погибшего человека. Они стояли

кружками, переговариваясь между собой, и Ваче был слы¬

шен их разговор.

–

Пятьсот тысяч было у хорезмийского хана.

–

Преувеличивают. Более сведущие люди говорят,

что было не больше четырехсот.

–

Хотя бы и четыреста. Разве мало? Наших было в де¬

сять раз меньше. Конечно, их осилили. Разве могло быть

иначе.

Ваче прислушался к другому кружку.

–

Какая женщина овдовела!

–

Как она будет жить? Много ли мог оставить ей по¬

эт? А ведь нужно растить ребенка!

–

Горевать нужно о том, кто умер. Что горевать о жи¬

вой? Хозяин найдется. Такая красавица не останется без

присмотра и утешения. Она еще молода и лучше многих и

многих незамужних. Помяните мое слово, если вскорости

она снова не пойдет под венец. И, вероятно, ей будет луч¬

ше, чем за поэтом.

Лицо Ваче пылало. Сердце рвалось из груди. Неизвест¬

но, как бы он повел себя в следующую минуту, но тут вер¬

нулся Мухасдзе.

–

Знает? – только и спросил у него Ваче.

–

Да. Один из беглецов, не зная, что она жена Торели,

брякнул, что никто из авангарда не уцелел.

–

А потом?

–

Потом она упала в обморок. Потом распустила во¬

лосы и расцарапала себе все лицо.

–

Очень заметно на лице? – вырвалось у Ваче. Тот¬

час же ему стало стыдно собственной глупости.

–

Все лицо в глубоких царапинах и в крови. Плакать

она не может, только кричит.– Гочи и сам едва не рас¬

плакался.

–

Чем же ей помочь?

–

Никто и ничем ей не поможет. Главный помощник

в этом деле – время. Ты-то почему не зашел? Сказал бы

какое-нибудь слово, ободрил.

–

Не могу,– только и выговорил Ваче.

441

Если бы после Гарнисской битвы Джелал-эд-Дин со

своим войском двинулся на Тбилиси, он взял бы столицу

Грузии без боя. Но султан не знал, что у Грузии совсем

нет больше войск и что столица не защищена. Он верил

в могущество Грузии и считал взятие Тбилиси делом очень

трудным даже после тщательных приготовлений.

После Гарнисской битвы он послал в глубь Грузии

только часть войска под командованием своего брата Киас-

эд-Дина. С братом он послал эмиров, мало отличившихся

в Гарнисском бою, дабы они рвением и жестокостью ис¬

купили свою вину.

Сам султан с основной частью войска временно повер¬

нул к Тавризу. Дело в том, что еще до Гарнисской битвы

Джелал-эд-Дин узнал о большой неприятности. Правитель

города Тавриза, один из влиятельнейших людей в Адар¬

бадагане, Эт-Торгай устроил заговор против султана.

Целью заговора было изгнание Джелал-эд-Дина и передача

Тавриза вновь атабеку Узбегу. Заговорщики уговорили

Узбега выступить против султана, находившегося в по¬

ходе на Грузию. Они надеялись, что султан не сможет

бороться сразу с двумя противниками и покинет Адарба¬

даган.

Все это Джелал-эд-Дин знал еще до Гарнисской бит¬

вы. Но никому не выдал тайны. Действовал, как будто

ничего не произошло. После победы он мог позволить себе

разобраться в делах в Тавризе. Он даже счел наказание

заговорщиков более неотложным делом, чем взятие и раз¬

гром Тбилиси. Но тем самым он дал возможность грузи¬

нам прийти в себя.

Царские гонцы всполошили всю Грузию. Со всех сто¬

рон потянулись в Тбилиси отряды воинов. Правда, это

были наспех сколоченные отряды, но все же приход каж¬

дого отряда прибавлял воодушевления и бодрости защит¬

никам города. Первым вошел в столицу двухтысячный

отряд месхов под предводительством братьев Джакели.

Добрались до Тбилиси и военачальники, уцелевшие под

Гарниси. Они постепенно пришли в себя, возглавили ново¬

бранцев и даже выступили навстречу Киас-эд-Дину. Во

время этой же передышки царские послы начали перего¬

воры с визирем Джелал-эд-Дина о выкупе пленных грузин,

в особенности вельмож и военачальников.

Визирь Джелал-эд-Дина, алчный, как, вероятно, все

восточные визири, передал через посланников длинный

442

список грузин, плененных в тот черный для Грузии день.

Против каждого имени стояла выкупная цена.

Проставляя эти цены, визирь не скупился на цифры.

Огромным количеством золота, которое надеялся получить,

он не только заслужил бы милость Джелал-эд-Дина, но и

набил бы свои карманы..

Правители Грузии изучили списки. Выкуп Шалвы

Ахалцихели и еще нескольких вельмож поручили государ¬

ственной казне. Выкуп остальных предоставили родным

и близким.

Узнав о том, что муж ее не убит и даже не ранен, а все¬

го лишь в плену, Цаго возрадовалась великой радостью.

Радость ее сейчас была острее, чем когда она была ймёсте

с Торели.

Она сняла траур, разоделась, как невеста, похорошела,

Она уж представляла себе Турмана возле себя, и все 1го

ласки, и все игры с ним, она прыгала от радости, как ре¬

бенок. только не хлопала в ладоши. Но постепенно до неё

дошло истинное положение вещей: выкупить мужа было

не на что.

В списках визиря против имени Торели стояло – три¬

дцать тысяч золотом. Раздобыть столько золота было бы

трудно не только бедной семье поэта, но и богатым вель¬

можам и даже крупным купцам. Озабоченная Цаго тотчас

обратилась к брату, златокузнецу Мамуке.

–

Совсем ничего нет в дому? – спросил Мамука, хотя

знал заранее, что у беззаботного поэта ничего не припа¬

сено на черный день.

–

Обручальное кольцо да еще вот серьги, подарок

Турмана.

–

А! Очень уж мало!

–

Продадим дом. Если Турман не вернется, он мне

не нужен, а если вернется, построим новый.

–

Кто его купит! Столица ждет нашествия хорезмий¬

цев. Не такие дома бросают теперь на произвол судьбы.

–

Что же мне делать? – простонала Цаго, глядя на

брата с мольбой.

–

Все, что у меня есть,– твое. Но этого мало. Надо

сообщить Павлиа, друзьям Торели.– Мамука вышел в дру¬

гую комнату и принес оттуда свою кубышку – старинный

резной ларец. Он открыл свою сокровищницу и высыпал

443

золото на стол. Здесь было все, что он накопил за долгую

жизнь, полную труда и бережливости. Он берег деньги

для женитьбы и для нового дома. Раньше, пока не была

устроена Цаго, он все откладывал этот шаг. Нужно было

содержать семью, оставшуюся без отца. Но когда Цаго

вышла замуж, притом так счастливо, Мамука все чаще

думал о том, что пора устраивать свой очаг. На Гарнис-

ском поле, вместе с грузинским войском, погибла и эта

мечта Мамуки. Мог ли он думать о себе, если его родная

сестра в таком горе, а зять в плену.

Цаго, увидев кучу золота, просияла, упала на колени

перед братом, припала к нему плача.

–

Какой ты добрый, мой брат, неужели отдашь все

это золото, и тебе не жалко?

–

Ведь этого мало.

–

Как, эта куча золота мала, нужно больше?

–

Гораздо больше, глупенькая моя сестра.

–

Значит, Турман погиб!

За эти дни Цаго столько уж раз кидалась от отчаяния

к радости, от радости снова к отчаянию.

–

Попросим у Павлиа, будем собирать.

На другой день пришел к Цаго Гочи Мухасдзе. Ои

вывернул перед ней кошелек и извинился, что нет

больше.

–

Как я могу взять у тебя это золото, если нет на¬

дежды его вернуть?

–

Не об этом речь. Для Турмана не жалко не только

золота, если бы подвернулся дьявол, заложил бы и душу.

Беда в том, что негде взять. Но есть надежда: вернулся

Аваг, сын Иванэ Мхаргрдзели. Он любит Турмана и, я ду¬

маю, не пожалеет денег. Кроме того, есть у меня хороший

друг, художник... Да он ведь из ваших краев. Я говорю о

Ваче Грдзелидзе.

–

Ваче!..

–

Ну да, наверное, у него есть деньги. Правда, он Тур¬

мана не знал так близко, но мне он друг и ни за что не

откажет.

Вскоре Павлиа прислал с монахом свою долю. Он тоже

вывернул кошелек наизнанку, не оставил себе даже на

черный день. Он писал: «Поручаю богу судьбу твоего му¬

жа, а моего зятя Турмана. Меня же пусть бог простит, что

не могу быть около любимой сестры в столь тяжелый для

нас час».

Покупателей на дом и правда не оказалось. Люди по¬

богаче бежали из Тбилиси, бросая собственные дома. К то¬

му же, по поручению царицы, уехал куда-то Гочи Мухас¬

дзе. Со дня на день должны были отправиться к визирю

Джелал-эд-Дина послы с выкупным грузинским золотом.

А у Цаго не было и половины того, что нужно.

Помощи ждать было неоткуда. Цаго день и ночь ло¬

мала голову и не знала, что предпринять. Правда, у нее из

головы не выходила фраза, брошенная Гочи Мухасдзе на¬

счет Ваче. Что из того, что он не близок с Торели. С Цаго-

то они друзья детства. Как жаль, что они не виделись с

тех пор, как расстались в Ахалдабе. Все его хвалят, и сам

Турман не раз восторженно отзывался об искусстве Ваче.

Цаго мучила совесть: ни разу не пригласила к себе друга

детства и юности. Ни разу не попыталась она взглянуть

на живопись Ваче, о которой все говорят. И стар и мал

знают имя живописца Ваче Грдзелидзе. Царица Русудан

щедро наградила его за роспись дворца (потому-то и долж¬

ны быть у Ваче деньги), и только Цаго, подруга юности,

не удосужилась побывать в расписанных им палатах.

Получается очень нехорошо. Пока все было благополуч¬

но, Ваче был не нужен. А когда обрушилось несчастье,

приходится идти к нему за помощью, да еще за какой!

В другое время самолюбивая Цаго ни за что не пошла

бы к Ваче, а теперь ей было не до самолюбия. Жизнь Торе¬

ли висела на волоске. Все равно у кого-нибудь нужно про¬

сить денег, так не лучше ли у земляка, у сверстника, чем

у вовсе чужого, незнакомого человека.

Ободренная этими мыслями, Цаго пришла в дом Ваче.

Увидев ее на пороге своего дома, Ваче побледнел и как

будто даже онемел, потому что надо бы пригласить в дом

словом или хотя бы жестом, но Ваче стоял, молчал и не

двигался.

Цаго сама поздоровалась с Ваче, прошла в комнаты, по¬

знакомилась с Л ел ой, приласкала девочку. Она окинула

взглядом внутренние комнаты, и было видно, что они ей

понравились.

–

Вот как хорошо, оказывается, ты живешь.

Лела глаз не могла оторвать от гостьи. Она даже не ду¬

мала, что женщина может быть настолько красива и об¬

ворожительна. Взглядывала Лела и на своего покраснев¬

шего, вконец растерявшегося мужа. Она и сама терялась,

глядя на эту незнакомку, вместе с которой – она чувство¬

445

вала – в дом вошла какая-то тайна, но все же гостеприим¬

но предложила гостье стул. Впрочем, едва гостья присела,

как хозяйка подхватила ребеночка и выбежала из комнаты.

Ваче и Цаго остались одни.

–

Ну, садись, Ваче. Ты не сердишься, что я пришла

к тебе в гости?

Цаго улыбалась, улыбался и Ваче, усевшись против

нее.

–

Ты уж слышал, наверное, о несчастье, свалившемся

на меня,.

–

Слышал и очень беспокоюсь о Торели.

–

Хорезмийцы требуют слишком большой выкуп, на¬

верное, знаешь.

–

Нет, о выкупе никто мне не говорил.

Цаго начала рассказывать по порядку: как она горева¬

ла о потере мужа, как обрадовалась, узнав, что он жив.

Плавно лился ее рассказ. Но, дойдя до главного места,

Цаго все же запнулась. Она покраснела, язык ее начал

заплетаться, униженная гордыня ее заставила выдумать

почти что небылицы.

–

У Турмана денег много,– говорила она,– но все

в долгах. А я не знаю, с кого собирать. Павлиа далеко,

когда-то он узнает, когда-то пришлет. Мамука дал все, что

мог... Конечно, мы с тобой не родня и ты не обязан. Но все

же я решилась... побеспокоить. Если разобраться, ближе

тебя у меня теперь в городе никого нет.

Цаго говорила и смотрела прямо в глаза. Ваче не вы¬

держал ее взгляда, опустил голову, начал смотреть в пол,

по углам, на свои руки. Цаго испугалась: сейчас откажет.

Потому и опустил взгляд – собирается отказать, и неловко.

А Ваче между тем был по-детски счастлив. Жизнь по¬

дарила ему еще один случай, редкую возможность выпол¬

нить просьбу Цаго! Он вдруг светло улыбнулся и поднял

голову.

–

Как много лишних слов. Сколько требуется?

–

Пятнадцать тысяч,– выпалила Цаго и почувствова¬

ла облегчение, так как говорить теперь больше ничего не

нужно. Теперь, что бы ни было, что бы ни говорил Ваче,

осталось молчать и ждать.

Не говоря ни слова, Ваче вышел в другую комнату. Ца¬

го вдруг поняла всю нелепость своей просьбы. Пятнадцать

тысяч золотом. Отдать ни за что ни про что. Ради почти

незнакомого человека. А завтра к нему придет кто-нибудь

т

еще: мало ли грузин осталось в плену. У него своя семья,

свой дом, свои заботы. Пятнадцать тысяч – не горсть се¬

ребра... Но тут Цаго снова вспомнила доброго, избалован¬

ного Турмана Торели у жестоких хорезмийцев в руках.

Представила, как его бьют, как ему отрежут голову, если

не придет своевременно выкуп. Настроение ее изменилось.

Теперь она волновалась не о том, как и чем будет распла¬

чиваться, а о том, что вдруг у Ваче не окажется пятна¬

дцати тысяч или оп не захочет их отдать.

В комнату вбежала дочурка Ваче. Остановилась в две¬

рях и уставилась на Цаго.

–

Иди ко мне, маленькая, иди, цветочек.

Цаго подняла девочку на руки, поцеловала ее. Девочка

вполне доверилась незнакомой тете, улыбнулась и стала

разглядывать ее лицо.

Появилась в дверях и Лела. Она была возбужденная,

расстроенная, какое-то слово вот-вот готово было сорвать¬

ся с ее языка. Может быть, она и сказала бы это слово, но

из других дверей появился Ваче. Он молча подошел к сто¬

лу и, опрокинув кошель, начал высыпать яркое звонкое

золото.

Цаго глядела, не отрывая глаз. А когда подняла глаза

на одно мгновение, заметила, что и Лела смотрит на сгол

и что из глаз Лелы катится по светлой неторопливой сле¬

зинке.

Лела смутилась от того, что перехватили ее взгляд, и,

отвернувшись, стала заниматься девочкой.

–

Пойдем, Цаго, пойдем, маленькая, ты уже надоела

тете.

Слезы на глазах у Лелы больно отозвались в сердце

Цаго. Она даже не обратила внимания, что очарователь¬

ную малютку называют ее собственным именем – Цаго.

Эти две слезы сказали громче слов, какую большую и бес¬

смысленную для себя жертву приходится делать Ваче и

всей его семье ради какого-то придворного поэта. Только

теперь Цаго поняла, какой неоплатный долг она берет на

себя, как подрывает благополучие семьи своего друга, ка¬

кую, если говорить правду, несправедливость она творит.

–

Все. Пятнадцать тысяч, как одна монета. Пусть

пойдет тебе это золото впрок. Пусть оно высушит слезы

на твоих глазах.

Ваче неторопливо ссыпал монеты обратно в кошель. Он

думал о том, что своими же руками разрушает свои самые

447

затаенные и так неожиданно сбывшиеся мечты. Ведь

сколько раз представлялось ему, как Цаго остается вдовой

и тогда... А теперь, когда это почти совершилось и когда

Цаго почти вдова, он отдает последнее, чтобы только вер¬

нуть ей Торели. Рассуждая здраво, он поступает глупо, по

что же делать, если он не может поступить по-другому. Не

может, и все.

Цаго взяла кошель и пошла к дверям. На пороге она

обернулась и увидела, что Ваче плачет. Колени у нее

ослабли, и она ухватилась за косяк, чтобы не упасть. Она

подумала, что Ваче оплакивает золото, и резко протянула

ему кошель. Но на лице Ваче отобразилась такая боль,

будто его ударили железным острием под сердце. Цаго

сделалось стыдно, не помня себя, она выбежала на улицу

и бежала, пе оглядываясь, пока дом Ваче не остался за

третьим или четвертым поворотом.

Повесть об адарбадаганском атабеке Узбеге

и царице Мелике-хатун

Когда Джелал-эд-Дин препроводил под надежной охра¬

ной царицу Мелике-хатун, жену атабека Узбега, в Хой-

скую крепость, она оказалась в полной безопасности от

всех превратностей военного времени, но и в стороне от

всех дел. Царица привыкла царствовать, властвовать, пове¬

левать, и поэтому новый образ жизни ей очень скоро на¬

скучил.

Атабек Узбег, ежедневно купающийся в вине и в иных

мирских удовольствиях, и при хорошей-то жизни не нахо¬

дил времени для своей молодой жены. Теперь он и вовсе

не показывался иа глаза.

А Мелике-хатун хотелось жить. Ей хотелось веселья и

счастья. В уединении Хойской крепости она имела все,

соответствовавшее ее царскому сану и высокому роду. Ее

окружали верные визири и мамелюки. Но все же в кре¬

пости царили невозмутимая тишина и монотонное спокой¬

ствие. И это больше всего приводило в отчаяние полную

жизненных сил молодую женщину.

Ее тянуло в большой город, в кипение столичной жиз¬

ни, ко двору атабека, где еще недавно блистали перед ней...

вернее, где она блистала перед лучшими рыцарями стра¬

ны, для которых каждое ее слово – закон, но закон, испол¬

няемый с радостью и наслаждением. Ко двору каждый

день прибызали послы из разных стран, отягощенные

448

дорогими, достойными царицы подарками. Подлинная

властительница Адарбадагана, царица Мелике-хатун пове¬

левала от имени своего мужа, совсем утонувшего в вине и

по своей воле отошедшего от управления государством.

В минуты отдыха, бывало, она услаждала себя музы¬

кой и представлениями лицедеев, а лучшие рыцари ее цар¬

ства соревновались игрой в мяч либо на конных ристали¬

щах. Каждый стремился привлечь к себе благосклонный

взгляд прекрасной царицы и быть награжденным хотя бы

улыбкой одобрения.

Царица раскаивалась, жалела, что сама же попросила

увезти ее подальше от хорезмийского султана. Зачем нуж¬

но было покидать Тавриз и скрываться в высоких горах?

Зачем ей понадобилось убегать от султана, о мужестве, бо¬

гатстве и благородстве которого весь Восток рассказывает

легенды. К тому же, говорят, Джелал-эд-Дин понимает

толк в красивых женщинах и, вероятно, лучше некоторых

мог бы оценить прелести адарбадаганской царицы.

Мелике-хатун молода. В сущности, она только еще рас¬

цвела, только еще входит в зрелую женскую силу. Да сул¬

тан, вероятно, скорее отдал бы Тавриз, чем отказался бы

от Мелике-хатун, если бы только раз загляделся поглубже

в ее черные, затягивающие в себя большие глаза.

Мелике-хатун лишь однажды видела султана, да и то

мельком. Низкорослый, плотный, он показался ей очень

подвижным и ловким. Черное, как бы опаленное лицо его

освещали глаза черные, но горящие словно угли. Не запала

ли искорка от них в сердце скучающей без мужа адарба¬

даганской царицы?

Из искры, как известно, очень часто сотворяется боль¬

шое, всепоглощающее пламя.

Как глупо делала Мелике-хатун, когда сидела в осаж¬

денном Тавризе. Если бы можно было вернуть время и

события, она почла бы за счастье сдаться отважному Дже¬

лал-эд-Дину вместе со своим городом.

А тут еще до крепости дошла весть, что Джелал-эд-Дин

разбил грузинское войско и на время возвратился в Тав¬

риз. Царица совсем потеряла покой. Она поняла, что не

может больше жить в этой глуши, что она должна возвра¬

тить себе Тавриз, но не Тавриз ее безвольного кутилы

Узбега, а Тавриз неутомимого, деятельного, мужественно¬

го Джелал-эд-Дина, Тавриз султана, который сумел внести

в душу царицы столь великое и радостное смятение,

15 Гр. Абашидзе

449

который, надо думать, сумеет успокоить и усладить ее

смятенную душу.

Мелике-хатун была и женщина и царица. Как у жен¬

щины, у нее родилось неукротимое стремление овладеть

желанным мужчиной, как царицей, ею руководило тще¬

славие, жажда привычной власти, блеска и величия, поче¬

стей и славы.

Царица созвала визирей и советников, все свое деловое

окружение. Она разжалобила их, растравила их собствен¬

ные чувства, вспоминая столицу, где некогда обитали ведь

и они. Потом царица сказала:

–

Если мой муж, великий и благородный Узбег, дейст¬

вительно любил бы свой народ и свою супругу-царицу, он

не вверг бы нас всех в такое жалкое положение. Он собрал

бы в Адарбадагане бесчисленные войска и освободил бы

страну от засилия хорезмийцев. Ну, или хоть попытался

бы освободить. Но он, видно, выбросил заботы о стране