Текст книги "Лашарела. Долгая ночь"

Автор книги: Григол Абашидзе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 46 страниц)

И вот он неожиданно умер. Все знают, нечего скрывать и

от тебя, что Душхаиа родила жемчужина султанского га¬

рема – красивейшая из земных женщин. Когда султан

увидел, что лучшая его наложница забеременела, отдал ее

рабу своему Акашмолку в жены. Значит, Душхан родился

как бы сыном Акашмолка. Но все знали, что она родила че¬

рез шесть месяцев после свадьбы. Да и ребенок, когда под¬

рос, сделался вылитым Джелал-эд-Дином. Султан любил

его больше всех своих законных детей. Султан не чаял

в нем души, и вот любимец неожиданно скончался. Врачи

ие сумели помочь больному мальчику, и Джелал-эд-Дин

велел зарубить всех врачей.

–

Но может быть, врачи не виноваты?

–

Э... В гневе султан не знает ни виноватых, ни пра¬

вых. В этом его, в этом и наша беда.– Несеви тяжело

вздохнул.– Сейчас султан не помнит ни времени, ни са¬

мого себя. Он не отходит от тела сына, все время плачет

и скрежещет зубами.

Несеви пододвинул книгу к Торели.

–

Неудачи султана, превратности судьбы ввергли ме¬

ня в раздумье. Ты поэт и знаешь, что ничем нельзя так

облегчить душу, как высказав свою печаль другим. Если

же человек изольет свою душу в стихах, то это еще луч¬

ше. Ты сейчас удивишься и, может быть, даже подумаешь,

что твой хозяин выжил из ума. Но удивляться нечему.

Иные топят свое горе в вине, стараются забыться в куте¬

жах и развлечениях. Другие ищут забвения в чтении книг,

третьи пишут сами.

Эти стихи я пишу для себя. Я не хочу, чтобы они хо¬

дили по свету. Наше время богато настоящими поэтами.

Кого же я удивил бы моими беспомощными худосочными

творениями. Слова в стихах должны звенеть как сабли,

состукивающиеся в бою, а мои стихи похожи, верно, на

скрип покривившегося колеса. Но все же ты, как поэт,

знаешь, что если уж человек занимается стихоплетством,

то непременно рано или поздно оп покажет кому-нибудь

свои каракули. Я первому и последнему хочу показать

стихи тебе, Торели. Ты будешь их первый ценитель. Ты

прочитаешь эту книгу и скажешь, чего стоит это мое

увлечение, оправдано ли чем-нибудь появление этих

599

стихов иа свет, кроме того, что они утоляют мою печаль в

то время, когда я их сочиняю.

Торели смутился и ничего не ответил. Он испугался,

вдруг стихи очень плохи, а придется говорить правду.

Или придется лгать, чтобы не обидеть своего хозяина, от

которого он в общем-то не видел зла.

В то же время Торели с надеждой подумал, что Несе¬

ви – опытный, мудрый человек, ие может быть, чтобы он

написал какую-нибудь глупость, как это случается с ины¬

ми старцами. У Несеви хороший вкус на чужие стихи. На¬

верное, в своих он сумел бы отличить хорошее от плохого,

пе принес бы постороннему человеку явной дряни. Торели,

пе торопясь, начал листать книгу. После первых же сти¬

хов он понял, что догадки его верны. В стихах Несеви

оказалось много точных наблюдений и глубоких мыслей.

Глубокомыслие стихов было облечено в строгую стройную

форму. Сочинитель их был умудрен не только житейской

и философской мудростью, но и мудростью художника,

понимающего красоту сопоставления, противопоставления,

контраста, резкого смещения или, напротив, плавности.

В стихах Несеви было все, что можно было найти у само¬

го блестящего и прославленного поэта. Но ие было в них

одного – полета, порыва, самозабвения, того восторга и

того самозабвения, которые владеют творцом, когда оп

пишет стихи, и которые чудесным образом передаются

читающему и овладевают им.

Стихи Несеви были как бы чучела птиц, где уцелело

каждое перышко, где все так же изящно, как у живой

птицы, но полета нет и никогда уж не будет, но горячего

трепетания под перьями нет и никогда ие будет, но огня

в глазах нет и никогда не будет. В стихах Несеви было все,

но ие было жизни.

Книга элегий Несеви была навеяна и проникнута пе¬

чалью, вызванной сознанием тщеты жизни, непостоянства

судьбы, бесполезности и бессмысленности труда и борьбы,

а также и самоотречения во имя якобы высоких идеалов.

Бесконечные сетования придавали книге монотон¬

ность, делали ее однообразной, если не скучной. Однако

Торели внимательно прочитал все от строки до строки, ие

поднимая головы, не отрывая глаз. Когда же поднял

глаза, смутился и растерялся. Вместо властного хозяина,

старого делового человека, отягченного мудростью, наде¬

ленного многими достоинствами и трезвым чувством собст¬

600

венного достоинства, перед Торели сидел провинившийся

ребенок, ждущий с робостью, накажут его за проказу или

простят. Несеви виновато глядел в глаза поэту, точно от

слов поэта зависело, быть Несеви дальше или не быть.

Смущение Торели Несеви понял по-своему. Поэтому

ои торопливо предупредил:

–

Не говори сейчас ничего. Не надо. Я оставлю эту

книгу. Прочитай ее еще раз, а мнение свое напиши. Гово¬

рить правду в глаза всегда труднее, чем излагать ее на бу¬

маге, поэтому прошу тебя пе как пленника и раба, а как

коллегу и друга, напиши все, что думаешь, только всю

правду, и плохое и хорошее. Ты поэт и понимаешь, что

значит искреннее, правдивое слово. Я не честолюбив,

лесть мне не нужна. Я ее ненавижу, как чуму, и еще хуже

чумы. Скажи мне правду.

Несеви поднялся, встал и Торели.

–

Если ты не совсем уморился за чтением моих сти¬

хов, проводи меня, пройдемся по свежему воздуху.

Не дожидаясь согласия, Несеви пошел к выходу.

На небе светила луна. В безмолвном зеленом свете

спали шатры лагеря. На каждом шагу бодрствовали страж¬

ники. Они заступали дорогу идущим, но, узнав Несеви,

кланялись и пропускали секретаря вместе со спутником.

Вдруг началось некоторое смятение. Несеви резко

остановился и прошептал:

–

Спрячься куда-нибудь. Султан!

Торели юркиул в складку шатра, оказавшегося побли¬

зости, и спрятался там за мохнатый полог. Сердце Торели

колотилось бешено. Он дышал, как будто пришлось бе¬

жать иа высокую гору. Вот уже пять лет мечтал Торели

об этой встрече, сколько раз представлялось ему в одино¬

ких мечтах, как он бросается на султана, хватает его за

горло так, что никто ничего не успевает сделать... Или

кет. Он выхватывает из ножен собственную саблю султана

и прокалывает ему горло, потому что, может быть, под

одеждой кольчуга, а тут нужно действовать быстро и на¬

верняка. Представлялось по-разному, но всегда одно и то

же: он, Торели, за позор своей родины, за ее разорение,

за кровь и слезы... И вот когда действительно представился

случай, тот же самый Торели, как жалкий трусишка, юрк¬

нул в какой-то темный шатер, сбежал, вместо того чтобы

встретиться лицом к лицу.

У Бхода в шатер прошелестело, обдало ветром от дви¬

601

жения человека, прошедшего мимо. Вошедший прошел

на середину шатра л зажег небольшой светильник. И то¬

гда Торели увидел, что посредине шатра стоит маленький

гробик, а вошел не кто иной, как султан Джелал-эд-Дин.

Султан стоял лицом к Торели. До него было два прыжка.

Только бы не споткнуться обо что-нибудь на полу, о склад¬

ки кошмы, о низкий столик. II сразу в горло, обеими рука¬

ми. Повалить на землю. Главное, чтоб не успел крикнуть.

Сейчас или никогда.

Джелал-эд-Дин вдруг повалился на колени и, раскачи¬

ваясь из стороны в сторону, начал бить себя кулаками по

голове. На коленях он ползал вокруг гробика, ударялся о

землю головой, потом вдруг начинал целовать маленькие

пальчики сына, его вьющиеся волосы, закрытые глаза.

Только сейчас еще тело Торели было как сильно сжа¬

тая пружина, готовая разжаться и стрельнуть в султана

всей своей упругой силой. Но вот пружина странно обмяк¬

ла. Поэт опустил руки от груди, поги странно онемели, а

к горлу поэта подкатились слезы. Поэт даже всхлипнул

невольно, и этот всхлип услышал Джелал-эд-Дии.

Султан резко отпрыгнул от гроба, выхватил саблю и

огляделся. Ничего не было видно. Ловко поворачиваясь

и а месте вокруг себя, Джелал-эд-Дин начал подвигаться

к выходу. Теперь, с какой стороны ни прыгай, все равно

наткнешься па острую саблю султана, настолько быстро

он поворачивался, защищаясь саблей. Дойдя до выхода,

султан выскочил из шатра.

Торели облился холодным потом. Как все было воз¬

можно. Минута, мгновение, человеческая жалость погуби¬

ли все. А теперь надо исчезнуть, потому что шатер сейчас

окружат, и тогда гибель, гибель бессмысленная, без¬

дарная и напрасная. Поэт нащупал ту же складку в шат¬

ре, через которую вошел, it выскользнул наружу. Несеви,

не видевший ничего, что произошло в шатре, был уже

здесь. Он схватил Торели за руку и увлек его в тень дру¬

гого шатра, а затем и дальше. Умудренный царедворец,

он знал, что не всегда следует попадаться па глаза своему

господину.

Все тираны кончают одинаково. До последнего дыха¬

ния, со все возрастающим фанатизмом оии стараются идти

вперед, продолжают дело, которое уже проиграно.. Поче¬

602

му-то они последними понимают, что дело их проиграно

и что нужно либо уходить, либо менять игру. Уже все по¬

няли бесполезность борьбы, бессмысленность жертв, бес¬

плодность усилий, и только кому надлежало бы понять все

это в первую очередь, упорствуют и с прежней волей дви¬

гаются сами, увлекая за собой все окружение, а иногда и

целые народы, хотя движение это по наклонной, вниз, к

неизбежной пропасти.

То, что дело проиграно, они чаще всего не понимают

до конца, до последней минуты, когда уже поздно, когда

уже не успеешь отшатнуться от разверзшейся бездны.

Во время головокружительного всеобщего движения

к гибели редеют ряды сопутствующих. Те из царедворцев

и соратников, кто похитрее, поосторожнее, стараются во¬

время отдалиться, отойти в сторону, в тень, зацепиться за

камень или куст, чтобы повелитель, а вместе с ним и все

его окружение катились дальше одни. В это время тира¬

ны особенно жестоки к колеблющимся и пытающимся

остановиться. Они беспощадно расправляются с изменни¬

ками, а на их месте появляются новые люди, карьеристы,

временщики.

Первыми покидают властелинов те, кто стоял к ним

ближе всего, кто был связан с ними всей жизнью, с кем

делились и радости побед, и горечь поражений. Отступни¬

чество самых близких соратников – верный признак то¬

го, что дело обречено и гибель его близка. Но тираны не

задумываются над истинными причинами отступничества

соратников и друзей. В измене они видят только измену.

В предательстве видят только предательство и поэтому

наиболее жестоко карают тех, кого до этого больше люби¬

ли, кто не раз рисковал жизнью ради того же общего де¬

ла, пока оно было еще крепко, а не клонилось к закату, ие

катилось вниз.

Джелал-эд-Дин обосновался в Тавризе. Утихла острая

боль, вызванная смертью сына. Жизнь вошла в берега.

Султан женился на дочери атабека Саади, затмевавшей

своей красотой всех девушек Тавриза.

Юная красота молодой жены, ее неопытность в делах

любви, ее наивность, непосредственность странно омоло¬

дили султана, вернули ему пылкость юноши, влили новые

силы, на которые, но правде сказать, давно уж не рассчи¬

тывал султан.

603

Джелал-эд-Дин предался любви. День и ночь проводил

он в опочивальне с молодой женой, забывая о своей армии,

о всех государственных делах и о всем белом свете.

Но однажды ему приснился сон, который сразу заста¬

вил вспомнить всю прошедшую жизнь, а заодно и поду¬

мать, как жить, что делать дальше.

Джелал-эд-Дину приснился Судный день. Как извест¬

но, придется проходить, согласно учению Магомета, по

узкому мосту над вечной огненной пропастью. И вот сул¬

тан смело взошел на узкий мостик, и тотчас невероятная

тяжесть навалилась на султана. Невозможно было сделать

ни одного шага. Скрепы мостика затрещали, готовые ра¬

зорваться, и мост прогнулся, грозя рухнуть.

В это время раздался голос бога, спрашивающего Дже¬

лал-эд-Дина о его земных делах и грехах. Джелал-эд-Дин

стал вспоминать и перечислять всех, кто погиб от его саб¬

ли и от сабель всех его воинов, всей его армии в бесчислен¬

ных кровопролитных боях.

Бог выслушал и сказал:

–

Ну, что ж, для того и война, чтоб убивать людей.

Отпускается тебе этот грех.

Немного полегчало па плечах султана, но по-прежнему

скрипели скрепы моста и по-прежнему не было сил сту¬

пить ни шага.

Тогда Джелал-эд-Дин стал вспоминать и перечислять

всех, кто был убит по его личному повелению у него иа

глазах. Видя, как туманится лицо аллаха, Джелал-эд-Дин

оборвал перечень имен и закричал:

–

Но я же, господи, приказывал убивать только вра¬

гов истинной веры, только врагов Магомета, который си¬

дит сейчас по правую сторону от тебя.

Магомет в это время наклонился к аллаху и попросил:

–

Прости его, господи, ибо он приказывал убивать

только врагов истинной веры.

Бог сказал:

–

Прощаю тебе и эти грехи.

Еще немного полегчало на плечах, но странно, что по-

прежнему тяжесть была велика и нельзя было разогнуть¬

ся под ней, нельзя было идти, а мост трещал все сильнее

и как будто становился все тоньше и тоньше.

Стал вспоминать Джелал-эд-Дин другие свои грехи.

–

Грешен я в том, что случалось казнить невинова¬

тых.

604

–

Цари не могут царствовать и не казнить. А где каз¬

нят виноватого, могут казнить и правого. Отпускаются те¬

бе и эти грехи.

Казалось бы, теперь-то можно было вздохнуть полегче

и распрямиться и с гордостью пройти по мосту над ужас¬

ной огненной бездной.. Султан и хотел шагнуть, но мост

затрещал, сделался еще тоньше, совсем как жердинка.

У султана закружилась голова, и он чуть не упал с моста.

–

Так в чем же еще мои грехи, господи?!. – в отчая¬

нии завопил султан.

–

Я простил тебе все, всю кровь, которая лежала на

тебе, кровь и правых и виноватых. Но есть на тебе грех,

который я не могу и не хочу простить.

–

Какой, о господи?!

–

Ты посягнул на глаза, в которых горел мой огонь.

Ты ослепил их, хотя через них я сам иногда пытался гля¬

деть на мир. Сейчас ты увидишь предмет своего греха.

Этого человека я вознесу сейчас высоко в лазурь, чтобы

он, ввергнутый тобой в темноту, увидел теперь, как бу¬

дешь ввергаться ты сам в вечное пламя ада, в вечные

нестерпимые муки.

Откуда-то из бездны, с земли вдруг вознесся, окружен¬

ный светом, придворный живописец грузинской царицы,

которого султан действительно приказал ослепить, когда

чинил суд над жителями Тбилиси. По правую и по ле¬

вую руку от живописца вознеслись вместе с ним две кра¬

сивейшие женщины, как две капли воды похожие друг

на дружку. Султан догадался, что одна женщина ожившее

изображение, которое он видел на стене во дворце грузин¬

ской царицы, а другая женщина та, с которой писалась

картина. Теперь они обе живы. Значит, это художник

вдохнул жизнь в свою картину, и вот они обе рядом с ним.

Джелал-эд-Дин вспомнил также, что именно эта жен¬

щина внесла однажды на своих руках раненого в его ша¬

тер. Это было у Лихских гор, когда на лагерь султана не¬

ожиданно ночью напали грузины. Женщина, как помнит¬

ся, схватила саблю у раненого из рук или из ножен, но

султан успел пустить стрелу. О дальнейшем он ничего не

знал. Навек ли закрылись тогда глаза красавицы или све¬

тят еще где-нибудь на земле?

Живописец, вновь по воле бога обретший глаза, смот¬

рел вниз, на маленького жалкого человечка, забавно ба¬

лансирующего на мосту. А мост все утончался, и вот он

605

стал как волос из гривы коня, вот он оборвался, и человек,

взмахнув руками и дико закричав, полетел в вечный огонь,

обреченный на бесконечные муки ада.

Султан проснулся в холодном поту и в отвратительном

состоянии духа. Ему вспомнились все подробности того

случая. Судилище, когда он судил, восседая на вершине

христианского собора, смерть любимого белого коня, изы¬

скание мучительной казни для раненого грузинского ху¬

дожника. Шереф-эль-Молк посоветовал ослепить грузина.

Конечно, во всем виноват визирь. Сам Джелал-эд-Дин ни¬

когда бы не додумался до такого страшного наказания.

Самое большее от отрубил бы виновному голову. Султан

хлопнул в ладоши и приказал позвать визиря Шереф-эль-

Молка.

Визирь и сам в это время ждал в приемной, когда про¬

снется султан. Он пришел с плохой вестью. Монголы уже

близко. Если промедлить хотя бы день, не уйти совсем.

«Нет покоя ни во сне, ни наяву,– подумал про себя

султан, выслушав доклад визиря.– Во сне было плохо,

но и явь не лучше».

Визирь ждал распоряжения султана после своего до¬

клада. Султан же, помолчав, вдруг спросил:

–

Что стало с той пленной грузинкой, изображение

которой нарисовал на стене художник, наказанный нами

столь жестоким способом?

Визирь смотрел на своего повелителя, ничего не по¬

нимая. Монголы стучатся в дверь, каждая минута стоит

жизни. Нужно думать о том, как спасаться самим, а сул¬

тану вспоминаются какие-то пустяки шестилетием дав¬

ности, какая-то пленная грузинка. Если вспомнить о каж¬

дом и о каждой, кто погиб за эти шесть лет... Все же он

сдержался и спокойно ответил:

–

Грузинку, о которой изволит спрашивать султан,

мы отправили тогда в Адарбадаган, дабы она украсила

собой султанский гарем. Но по дороге на караван напали

грузины. Дальнейшая ее судьба неизвестна. Ходили слу¬

хи, будто ее настигла стрела, выпущенная правоверным

где-то у подножия Лихских гор в ночном бою. Помнится,

тогда грузины неожиданно напали сзади и султану при¬

шлось...

–

Помню,– рыкнул султан.– Отберите тысячу луч¬

ших воинов иа лучших конях. Пойдем в Мугань. Да ско-

рее!

G0G

Теперь, когда распоряжение было получено, визирь

не медлил ни секунды. Кланяясь, отступая задом, ои вы¬

скочил из шатра.

В который раз приходилось султану покидать наси¬

женное место, срываться в поспешности, бежать, оставляя

врагу на разграбление свои богатства, свой гарем, свои

войска.

Только тысяча воинов сопровождает его. Но много ли

в этой тысяче преданных султану до конца жизни? Хоро¬

шо, если наберется десяток. Старых соратников, друзей

больше нет. Одни погибли в боях, других испугала безна¬

дежность борьбы, обреченность султана, и они ушли под

другие знамена. Пожалуй, один только есть человек, вер¬

ный султану, несмотря ни на что, обожающий султана,—

его секретарь Мохаммед Несеви.

Джелал-эд-Дин спешил в Мугань. Он понимал, что

это конец. Чего только не делал султан, чтобы остановить

набегающую на него все время монгольскую волну, но

волна разливается по земле, ползет, и, кажется, нет на

свете сил, которые могли бы воспротивиться ей. Все время

приходилось от нее убегать, все время она наступала Дже¬

лал-эд-Дину на пятки, и вот остается одна Мугань. По¬

следнее пристанище, мир кончается, иа земле не остается

места, где можно бы было прийти в себя, отдышаться, со¬

браться с духом. Мугань – край земли, впереди вода, со

всех сторон враги,– сзади волна, заливающая землю

кровью, чернотой и мраком.

Султану сделалось зябко. Где он не скитался! Прихо¬

дилось спать на голой земле, преодолевать ледяные реки,

а сушиться после этого на скаку, иа холодном ветру. Ни¬

какая болезнь никогда не брала султана. Он знал только

слово «лихорадка», а что это такое, не знал.

Теперь султана лихорадило. Откуда-то изнутри, от

сердца распространялся по всему телу холод, заставляю¬

щий дрожать и стучать зубами. «Уж не смерть ли прихо¬

дит?» – подумал султан и приостановил коня. Он потре¬

бовал вина, и ему поднесли серебряный кубок, в который

налили из большого серебряного кувшина. Султан судо¬

рожно выпил весь кубок до дна и подставил снова. Он пил

жадно, большими глотками, закатив глаза и уставившись

в одну точку в бездонном и чистом небе. Он пил, а в го¬

лове роились, все убыстряя и убыстряя свое движение,

мысли о погибших женах, о детях (сколько их было за

607

всю его жизнь!), о расточившемся богатстве, о золоте, о

драгоценностях (сколько их прошло через руки, через

казну султана!), о величии, сходящем на нет (как сияло

оно по всем странам Востока!), о рухнувших надеждах

(как ярко светили они впереди!), о мужестве... Пожалуй,

только мужество одно не изменило султану. Да, он еще

мужчина, еще воин, еще султан. Но тут вдруг к глазам

подступило что-то теплое, в горле застряло виио, и слезы

вдруг хлынули из глаз султана. Он никогда не плакал и не

знал даже, что такое слезы. Сколько раз он чувствовал не¬

выносимую тоску, невыносимую сердечную боль, сколько

раз слезы просились на его глаза, но он умел вовремя взять

себя в руки, укрепиться, и глаза оставались сухими, а

злость и тоска заливались чужой кровыо и чужими сле¬

зами.

Не зная слез, не знал султан и того, что они приносят

облегчение. Они текут, льются и точно омывают сердце

теплой волной. Пропадает тяжесть, размягчается жесто¬

кость, затихает боль. Точно каждый нерв расслабляется,

точно ослабевает натянутая до предела тетива. Султан ие

знал ничего этого, потому что всегда умел взять себя в

руки. И теперь ои хотел сдержаться и не мог. Помимо его

воли слезы хлынули из глаз, и ои плакал на виду у при¬

ближенных, как последняя баба.

Это все не к добру. Когда мужчина не может сдержать¬

ся и ревет, он перестает быть мужчиной. Он становится

плохим, слабым мужчиной. Плохой, слабый, сломленный,

плачущий мужчина не годится в цари, в вожди, в полко¬

водцы.

В Мугань прибыли потемну. Султан лег было спать, но

очень скоро проснулся и почувствовал себя в хорошем на¬

строении, так бодро, так легко, как будто все начинается

сначала и он полон сил и надежд, чтобы все начать сна¬

чала, и ие было недавних слез и мрачных мыслей о близ¬

кой смерти.

Султан позвал Несеви и продиктовал ему несколько

писем к хлатскому мелику и к султану Иконии. Он про¬

сил их перед лицом надвигающихся монголов позабыть

свои домашние распри, соединить войска и объединенны¬

ми силами противостоять монголам.

Несеви отнес письма к визирю Шереф-эль-Молку, что¬

бы тот распорядился срочно разослать их, кому они пред¬

назначены.

008

Визирь Шереф-эль-Молк стоял к Джелал-эд-Дину бли¬

же, чем кто бы то ни было. Ои лучше других чувствовал

и видел, что звезда султана стремительно падает за гори¬

зонт. Судьба не милостива к Джелал-эд-Дину. Она посы¬

лает одно бедствие за другим. Но испытывать немилости

судьбы приходится и его приближенным, может быть, да¬

же в первую очередь его приближенным. Как же быть?

Нужно перестать разделять судьбу султана.

Бывает, дереву, очутившемуся на краю пропасти, ка¬

жется, что оно стоит по-прежнему крепко и продержится

так еще целый век. Однако птицы перестают вить на нем

гнезда и даже покидают гнезда, свитые раньше.

Кроме того, Шереф-эль-Молк по натуре оказался боль¬

ше домоседом, чем вечно скитающимся воином. Его по¬

стоянно тянуло к оседлой жизни, к тишине и покою. Кро¬

ме того, внешне кичливый визирь в глубине существа сво¬

его был трусом. Он всю жизнь избегал прямых схваток с

врагом, не любил и боялся игры со смертью. Он был храбр

лишь по отношению к пленным, безоружным врагам.

Здесь его жестокость и его изобретательность не знали

себе предела.

При всем том Шереф-эль-Молк был богобоязненным

человеком и за чтением Корана забывал все свои мирские

дела.

Шереф-эль-Молк устал от вечных скитаний с султа¬

ном от одного убежища к другому. Хотелось остановиться.

Но Джелал-эд-Дин остановиться, как видно, не хочет.

Жизнь, войны, удары судьбы ничему не научили предво¬

дителя хорезмийцев. Чем хуже его дела, тем он становится

упрямее. Советов визиря и других приближенных не слу¬

шает совсем. От раз принятого решения не отступает, хо¬

тя бы и видел, что ради успеха нужно от него отступиться.

На поле боя ои стремится, словно ищет забвения и смерти.

А если кто из приближенных выскажет осторожное суж¬

дение или призовет султана к осторожности, такой чело¬

век кажется султану изменником.

Может быть, Джелал-эд-Дин ничего не видит для себя

впереди. Он устал и доверился судьбе, и ему ничего не

нужно, кроме смерти. Но у Шереф-эль-Молка есть еще

время впереди. Султан не хочет одуматься и взяться за

ум, значит, нужно одуматься и взяться за ум без султана.

До сих пор Джелал-эд-Дин распоряжался судьбой Ше¬

реф-эль-Молка, не пора ли вйзпрю распорядиться своей

20 Гр. Абашидзе

609

судьбой самому. Вместе с султаном вышли они иа перекре¬

щение двух дорог. Одна дорога – жизни, другая дорога —

смерти. Что ж, цусть султан выбирает себе какую хочет,

а Шереф-эль-Молк выберет дорогу жизни и будет жить,

хотя бы от султана не осталось даже воспоминаний.

Кроме того, визирь Шереф-эль-Молк – главная и, мо¬

жет быть, последняя башня в укреплениях Джелал-эд-Ди¬

на. Если эта башня выбросит белый флаг и откроет воро¬

та, враги как следует оценят такой поступок.

Шереф-эль-Молк уничтожил письма, которые прислал

ему султан для отправки. Вместо этих писем он написал

свои тем же людям, то есть мелику Хлата и султану Ико¬

нии.

«Достойно сожаления,– писал Шереф-эль-Молк,– что

Джелал-эд-Дии, султан Хорезма, изгнанный из своих зе¬

мель монголами и вынужденный скитаться но чужим стра¬

нам, не оправдал доброго отношения к нему со стороны

правителей мусульманских стран. Они встретили его по-

братски, всячески ему помогали, видели в нем объедини¬

теля и защитника всех мусульман, твердого поборника

истинной веры. Вместо того чтобы по достоинству оценить

помощь и дружелюбие, действительно объединить и дей¬

ствительно возглавить мусульманские народы в борьбе с

пашествием монголов, неразумный Джелал-эд-Дин начал

нападать иа единоверных братьев. Вместо того чтобы при¬

нять их добровольную помощь и видеть в них равных со¬

юзников, он захотел покорить их сам и господствовать над

ними, как над всяким побежденным и покоренным врагом.

Он решил покорить и поработить меликов и султанов во¬

сточных стран, которые своим благородством и доблестью

не только не стоят ниже хорезмшаха, но и превосходят его.

Высокомерный и недальновидный Джелал-эд-Дин сам

вырыл себе могилу. У него нет больше ни союзников, ни

верных друзей, ни войска. У него нет даже убежища, по¬

стоянного пристанища, клочка земли, которую он мог бы

считать своей. Власть некогда могущественного и доблест¬

ного хорезмшаха распространяется только на его слуг и

приближенных.

В интересах веры и благополучия народов мы, Шереф-

эль-Молк, визирь Джелал-эд-Дина, могли бы навести по¬

рядок в Адарбадагане, а также установить добрые отно¬

шения со всеми соседями, в особенности с благородными

великими правителями Хлата и Иконии.

610

Мы беремся пленить Джелал-эд-Дина и предать его

рпраредливому суду и достойной казни. За эту услугу

Эль-Ашраф и Алладин признают законной нашу власть

над Адарбадаганом. Тем самым будет искоренена смута

среди мусульманских стран, недоверие между мусульман¬

скими народами и их предводителями и установится иск¬

реннее содружество, столь необходимое для ведения свя¬

щенной войны против ненавистных монголов».

Шереф-эль-Молк запечатал свои послания и с надеж¬

ными людьми отправил их по назначению.

Но Джелал-эд-Дин был еще жив, и он еще был султа¬

ном, и когти его были еще остры. Оба письма в день их

отправки оказались в руках султана и были читаны им

три раза подряд, настолько невероятным, неправдоподоб¬

ным показалось ему все в них написанное.

Но написано было черным по белому, и пришлось по¬

верить. Низкий раб, которого Джелал-эд-Дин поднял из.

грязи жизни и так возвеличил, раб, который не умел ни

читать, ни писать, который все, что у него есть, получил

благодаря милости и щедрости султана (кроме черной его

продажной души), этот раб, эта низкая тварь устанавли¬

вает теперь тайную связь с врагами султана, обещает им

его голову, просит у них власти над Адарбадаганом, хочет

своего господина и благодетеля схватить словно зверя и в

клетке выдать врагам, продать по цене, не столь уж и до¬

рогой!

Перед султаном промелькнули все его неудачи за по¬

следнее время. Может быть, визирь и не был в них вино¬

ват, но теперь, освещенные новым светом, они все пред¬

стали как дело рук визиря, как результат его предатель¬

ской деятельности, его подлой измены, его грязного, чер¬

ного обмана.

Не зря возникали подозрения, не зря намекал на из¬

мену визиря верный Орхан. Да, так оно и есть. Именно

визирь натравил султана на Хлат. Если бы визирь не по¬

шел самовольно на Арзрум и не вступил на обратном пути

в сражение с хлатцами, то и султану незачем было бы на¬

падать на Хлат, не за что было бы мстить. Да, именно по

совету визиря султан предпринял поход за Лихский хре¬

бет. А чем это кончилось? Султану пришлось бежать от

подножия Лихских гор в Тбилиси, а все войска вернулись

с перевала ни с чем. Хорошо еще, что Джелал-эд-Дин но

попал в плен к грузинам, в том проклятом ночном бою.

20*

611

А как узнали грузины о выступления Джелал-эд-Дина, кто

им донес? Да визирь же и донес! Недаром он сам не по¬

шел в поход, а чем-то отговорился и остался отсиживать¬

ся в Тбилиси. И ведь были тогда подозрения на Шереф-

эль-Молка, и Орхан намекал, не послушался султан Ор¬

хана!

Все, что было хорошего в отношениях с визирем, Дже¬

лал-эд-Дин забыл. Вся служба Шереф-эль-Молка выгля¬

дела теперь как сплошная измена, как непрерывное пре¬

дательство, лишь прикрываемое личиной преданности и

верности.

А сколько людей, близких султану и любимых им, по¬

губил визирь своими наветами, доносами, лжесвидетель¬

ствами. Он умел убедить султана в их вине, в заговорах,

в покушении на жизнь повелителя, в тайных сношениях

с врагами. Впоследствии султан убеждался в невинности

этих жертв, но было уже поздно. Мертвых не воскресишь,

а признаваться в своих ошибках султану не следовало.

Перед самим собой приходилось оправдываться тем, что

укрепление власти требует жертв и что лучше казнить

трех правых и одного заговорщика, чем этого заговорщика

оставить в живых и на свободе вместе с тремя правыми.

Каждый месяц визирь раскрывал ужасные заговоры

против султана. Каждый месяц лилась кровь, уходили

верные люди. На их место визирь подбирал и ставил сво¬

их людей. Он окружил таким образом султана глухой сте¬

ной недоброжелательства, сквозь которую не доходило

никаких слухов о несправедливостях визиря, о его притес¬

нениях, о его корысти, казнокрадстве, о всех его самочин¬

ствах.

Апгел-хранитель! Изобличитель мнимых заговоров!

А сам оказался тайным и страшным заговорщиком.

Джелал-эд-Дин вгорячах хотел тотчас расправиться с

визирем, привязать его к конскому хвосту и волочить по

степи, пока его поганая кровь, его поганое мясо не пере¬

мешаются со степной пылью. Но благоразумие взяло

вёрх. Султан вызвал Несеви и долго с ним советовался.

Несеви советовал проявить выдержку, спокойствие,

предусмотрительность, не подавать вида. Нелегко было

Джелал-эд-Дину прятать свой гнев за личиной спо¬

койствия и доброжелательства. Но в конце концов это

ему вполне удалось.

В ознаменование благополучного прибытия в Мугань,

G12

Джелал-эд-Дин устроил пир и пригласил, конечно, и ви¬

зиря, как будто ничего не произошло. Визирь прибыл с

богатыми дарами. Он был настолько уверен в своей тайне,

что не взял даже личной охраны. В этом, конечно, тоже

была своя хитрость. Визирь боялся, что вооруженная

охрана наведет султана на какие-нибудь подозрения. Он