Текст книги "Лашарела. Долгая ночь"

Автор книги: Григол Абашидзе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 46 страниц)

владениях и пытались давать отпор озверевшему врагу.

Ожесточившийся народ стал собираться вокруг князей.

Каждый, кто только мог держать саблю, считал своим дол¬

гом сражаться с поработителями.

Небольшие отряды вооруженных грузин внезапно на¬

летали на хорезмийцев. Не осмеливаясь вступить в бой

с большими скоплениями врага, а пуще того избегая

сражений на ровном открытом месте, они подкарауливали

врага в тесных ущельях, где большому войску трудно

развернуться и действовать. Из умелых засад они неожи¬

данно нападали со всех сторон. Засыпали врагов заранее

приготовленными камнями, рубили, не оставляя в живых

и не беря в плен.

Хорезмийцы стали осторожнее даже и на равнинах,

а в горы и в ущелья вовсе перестали показывать нос. За

каждым деревом, за каждым камнем им мерещились гру¬

зинские мстители. Они перестали ходить иа грабежи по¬

одиночке или небольшими группами и стали совершать

разорительные походы только многочисленными отря¬

дами.

Вершители судеб Грузии находились в растерянности.

После Гарнисского сражения между крупнейшими вое¬

начальниками царил раздор. Ни по одному вопросу не бы¬

ло единого мнения. Некоторые требовали спешно собрать

большое войско и дать хорезмийцам новое сражение. Дру¬

гие считали, что создать большое войско так быстро не

удастся, что оборона Тбилиси заранее обречена на неуда¬

чу и что все надежды нужно возлагать на переговоры ца¬

рицы с Джелал-эд-Дином.

Царица все еще была нездорова после родов. Слушая

советчиков, она внутренне соглашалась то с одним, то с

другим, но сама остановиться ни на чем не могла и реши¬

тельного шага, который мог бы изменить обстановку и

спасти страну, все не делала.

А враг не ждал. Действуя решительно, быстро и точ¬

но, он уверенно осуществлял все, что считал нужным.

Джелал-эд-Дин понимал, что грузинам не следует давать

больше передышки, нельзя допускать, чтобы они пришли

в себя после Гарнисского боя и вторжения Киас-эд-Дина.

Он шел на быстрое и окончательное покорение Грузин¬

ского царства.

486

Шалва Ахалцихели трезво смотрел на положение ве¬

щей. Он считал, что Джелал-эд-Дин, изгнанный из своих

хорезмийских владений, не сможет быстро и нрочио уко¬

рениться в Адарбадагане. Кроме того, не сегодня-завтра

появятся идущие по следам султана монголы. Они ударят

с тыла и заставят Джелал-эд-Дина со всем своим войском

убираться из Адарбадагана и бежать куда-нибудь дальше.

И победу Джелал-эд-Дина при Гарниси, и покорение им

Адарбадагана Шалва считал лишь временными удачами.

За кажущимся могуществом султана он видел неизбеж¬

ность его гибели, и притом очень скорую.

Шалва Ахалцихели жил в плену. Жизнью он не доро¬

жил. Уже не однажды он мог потерять ее в сражении. Но

теперь ему хотелось выжить для того, чтобы хоть один раз

встретиться с Иванэ Мхаргрдзели, и пусть он перед бо¬

гом и перед царицей ответит Шалве, что случилось при

Гарниси, почему авангард войска был брошен на произвол

судьбы. Шалве хотелось жить, чтобы рассчитаться с

амирспасаларом.

Не то чтобы Ахалцихели был уверен в измене Мхаргр¬

дзели. Но если даже это была просто беззаботность, про¬

сто неосмотрительность, то в условиях войны, в осажден¬

ной крепости, иа виду неприятельского войска всякая не¬

осмотрительность сама по себе равна измене. А за измену

придется отвечать. К отмщению взывали и павшие при

Гарниси, и принесенные в бесславную жертву четыре ты¬

сячи месхов, отборных рыцарей Ахалцихели. К отмще¬

нию взывали сломленное могущество Грузии, ее поруган¬

ная честь, ее развеянная слава. Укрепляли Шалву в его

планах мести любовь к отчизне и верность царице.

Приняв такое решение, а также считая, что дни Дже¬

лал-эд-Дина все равно сочтены, Шалва стал заботиться о

сохранении своей жизни. Он решил выжить любой ценой,

Поэтому и преклонил голову доблестный грузинский ры¬

царь перед возгордившимся своими победами султаном.

У Джелал-эд-Дина были свои виды на Шалву Ахалци¬

хели. Султан проявил великодушие, окружил грузинского

царедворца воинским почетом. Он пожаловал Шалве не

только жизнь, но и земли: Маранд, Салмас, Урмию и

Шушню. Ахалцихели, в свою очередь, клялся солнцем и

головой в верности султану. Он имел вид человека, впол¬

не осчастливленного Джелал-эд-Дином. Завладев столь

обширными и богатыми именьями, Шалва проводил вре¬

4G7

мя на охоте и в пирах и вообще вел себя так, словно Гру¬

зии никогда не было на свете, а вместе с ней и семьи, и

друзей, и царского двора.

Приставленные к Шалве слуги все были шпионы и со¬

глядатаи. Они следили за каждым шагом вельможи, ло¬

вили и запоминали каждое его слово.

Подсылаемые султаном собеседники всячески преуве¬

личивали масштабы Гарнисского поражения грузин, все

время говорили об измене грузинского командования,

объясняя эту измену завистью и личной враждой Мхаргр¬

дзели к преуспевающим при дворе прямодушным и благо¬

родным братьям.

Сам Джелал-эд-Дин дважды встречался с Ахалцихели.

Однажды ои охотился с ним, а после охоты пригласил к

своему столу. Судя по всему, султану нравился первейший

грузинский рыцарь. Стрела, пущенная Шалвой, всегда на¬

ходила цель, а достоинство, с которым он держался, искус¬

ство его беседы казались поистине царскими.

Исподволь султан завел разговор о магометанской ве¬

ре. .Шалва сразу сообразил, куда клонит Джелал-эд-Дии,

и тотчас опередил собеседника:

–

Я не сведущ в вашей религии. Может быть, султан

даст мне в наставники ученого человека, в совершенстве

знающего Коран. Пусть ои просветит меня, покажет все

преимущества учения вашего великого пророка, убедит

меня в истинности его учения.

Джелал-эд-Дии был доволен. Уже на другой день к

Шалве Ахалцихели пришли знатоки Кораиа – шейхи и

кадии. Каждый день теперь Шалва слушал проповеди му¬

сульман, делая вид, будто ои жадно приник устами к свет¬

лому источнику мудрости и будто каждая строка Корана,

каждая его сура проникает в сердце, очищает и облагора¬

живает его.

Во время разговоров с Джелал-эд-Дином Шалва иск¬

ренне и буйно возмущался изменой грузин во время Гар¬

нисской битвы, громко ругал Мхаргрдзели и всех его по¬

мощников. Он высказал султану свою затаенную мечту —

дождаться дня и отомстить грузинам.

Джелал-эд-Дин и сам подливал масла в огонь.

–

Грузины собрали много золота. Они хотят выку¬

пить у нас всех пленных.

Ахалцихели насторожился после этих слов. Он по¬

чувствовал, что султан расставляет сети.

468

–

Самый большой выкуп я надеялся получить за те¬

бя, Шалва Ахалцихели,– продолжал султан плетение се¬

тей.– Но я удивился, я не поверил своим глазам, когда

прочитал список, присланный нам от грузинской царицы.

Очень длинный список. В нем не пропущен ни один самый

захудалый князек, и только царского визиря, первейшего

военачальника, нашего драгоценного пленника, я не на¬

шел в этом длинном списке. Конечно, это простая ошибка.

Забыли внести в списки Шалву Ахалцихели. Но я удив¬

ляюсь такой забывчивости. Разве я, султап, мог бы за¬

быть своего лучшего эмира? Или, может быть, царица по¬

жалела динаров па выкуп своего верного слуги?

Шалва исподлобья смотрел на говорившего. Глаза его

налились кровью. Но ведь неизвестно было, на что ои

злится: иа забывчивость грузин, в которую, допустим, по¬

верил, или на коварство султана, недостойное столь могу¬

щественного человека.

Джелал-эд-Дин старался угадать, что происходит в ду¬

ше Шалвы, какая буря, какая там боль. Шалва же разга¬

дал замысел султана, но прикинулся ничего не понявшим.

–

Того, кто продался врагу, можно выкупить только

затем, чтобы отрубить голову. Видимо, они считают, что

получат слишком дорогое удовольствие. Но зря они жале¬

ют золото. И если бог не оставит меня своей милостью,

они узнают, что такое месть Шалвы Ахалцихели.

–

Хотел бы ты отомстить, хотел бы сразиться с Мхар¬

грдзели?

–

Я живу только надеждой на тот день, когда смогу

поднять меч на предавших меня, меня и все мое войско.

Только б мне дождаться этого дня, великий мой государь.

Я приду как смерч, не оставлю камня на камне, не буду

различать ни великих, ни малых. Они пожалеют, они от¬

ветят мне за свою измену.

–

Этот день придет скорее, чех1 ты думаешь,– про¬

возгласил султан, весьма довольный настроением своего

пленника.– Да, этот день придет очень скоро. В бли¬

жайшее время я собираюсь покорить те горы, где скры¬

вается ваша царица Русудан. Ты, конечно, знаешь и под¬

ходы к горам, и каждую тропинку. Если ты исполнить

роль хорошего проводника, милости наши будут выше

твоего воображения.

Ахалцихели пал ниц перед султаном и облобызал, пол у

его халата.

469

–

Войско! Только войско в мое распоряжение, вели¬

кий государь! Я приведу тебя в такие горы, где никогда

еще не ступала нога чужеземца. Во всей Грузии не бу¬

дет и клочка земли, который не осенялся бы развеваю¬

щимся знаменем твоего могущества и великолепия.

–

Если в войне против своих соотечественников ты

сохранишь верность нам, мы отдадим всю покоренную

Грузию тебе в подчинение, мы сделаем тебя первым че¬

ловеком во всей стране. Помни, мы не бросаем слов на

ветер.

Ахалцихели снова упал на колени, снова потянулся

губами к поле халата.

Наконец Джелал-эд-Дин устроил настоящее испыта¬

ние грузинскому воину. Он послал Орхана с подчиненным

ему войском взять город Гандзу. В этот поход отправился

и Шалва Ахалцихели. Сам Орхан, ближайший эмир сул¬

тана, должен был наблюдать за Шалвой, за его искренно¬

стью и верностью султану.

В походе Орхан относился к Шалве как к равному.

Постоянно советовался с ним. Войска оказывали ему та¬

кой же почет, как своему предводителю. Шалва понимал,

что этот поход есть решительное для него испытание и

что каждый его шаг будет известен потом Джелал-эд-Ди-

ну, как если бы султан сам находился все время рядом,

сам слышал и видел, что делает, как поступает Шалва.

Ахалцихели старался. При каждом удобном случае он

хвалил султана, хвастался его доверием, восторгался его

великодушием.

В прежние времена Шалва неоднократно брал город

Гандзу. Он прекрасно знал все удобные подходы к крепо¬

сти, все ее слабые места. И теперь, когда дело дошло до

штурма, Шалва проявил поистпне сказочную отвагу, по¬

казал хорезмийцам, что такое настоящая рубка, и в до¬

вершение всего первым ворвался в ворота крепости.

Бросающих оружие и сдающихся или уже сдавшихся

в плен он кромсал без нужды, так что даже жестокие хо¬

резмийцы содрогались перед неуемной жестокостью грузи¬

на. Но Орхану все это нравилось, и он поверил в искрен¬

ность служения Шалвы новому покровителю.

Конечно, Орхан рассказал потом султану о поведении

Шалвы Ахалцихели. Рассказ эмира совпадал с донесени¬

ем шпионов. Султан вполне убедился в верности грузин¬

ского вельможи.

470

Повесть о глухонемом и его красивой жене

У атабека Узбега был один-единственный сын, и он

был несчастен, потому что родился глухонемым. Звали

его Камуш.

До пяти лет атабек надеялся на какое-нибудь чудо.

Ждал, что ребенок услышит или заговорит. Но время шло,

и надежды развеялись. Наследник остался обреченным иа

вечную немоту и глухоту. Мир звуков, песен, музыки,

щебетанье птиц, мир человеческих слов, а значит, и мы¬

слей был для пего недоступен, его не существовало.

В свою очередь, мир чувств и понятий мальчика был

непроницаем для окружающих, для отца в том числе.

Только один человек понимал Камуша – его воспита¬

тель. Бог вразумил его, и вот жестами, движениями лица,

выражением глаз он мог разговаривать с наследником на

этом нечеловеческом и для всех остальных загадочном

языке.

Узбег жалел своего убогого сына, хотя, будучи посто¬

янно пьян и рассеян иными развлечениями и наслажде¬

ниями, не испытывал чувства отцовства по отношению к

своему сыну так же, как не испытывал чувства ответст¬

венности и каких-либо обязанностей по отношению к

стране, к народу, к многочисленным женам.

Глядя на Камуша, Узбег чувствовал все свое бессилие

и еще больше убеждался в тщете человеческих потуг при

достижении могущества и власти. Какое же это могущест¬

во и какая же эта власть, если нельзя сделать счастли¬

вым единственного сына и к тому же наследника?

Почему-то Узбег чувствовал себя виноватым в убо¬

жестве сына. Он не мог смотреть сыну в глаза, особенно

в минуты, когда глаза эти были полны невыразимой печа¬

ли и тоски. Сердце Узбега готово было разорваться либо

остановиться от сострадания, переполняющего его.

Когда не помогли ни молитвы, ни паломничество по

святым местам, ни огромные пожертвования в мечети,

Узбег возроптал и отвернулся от веры. От горечи и сер¬

дечной боли Узбег начал нить еще больше. Он боялся

мгновений трезвости, ибо в это время он должен был сно¬

ва смотреть на несчастного сына и думать о нем.

Стараясь хоть как-нибудь загладить перед сыном мни¬

мую, впрочем, вину и чем-нибудь украсить жизнь ребен¬

ка, лишенную радостей нормального общения с людьми,

471

атабек .окружил его сказочной роскошью и красотой. Он

построил для наследника большой дворец. Двор Камуша

своей многочисленностью, богатством и блеском затмевал

двор самого атабека. Но все видели, что ни роскошь двор¬

ца, ии блеск двора не делают мальчика счастливее.

Сначала глухого и немого наследника пытались обу¬

чить грамоте. Но все усилия были напрасны. Узбег решил

в конце концов, что и так слишком много мучений выпало

на долю бедного мальчика, и приказал больше не мучить

его никакими уроками.

Таким образом, Камуш остался неграмотным, необра¬

зованным, недоразвитым. Но зато более успешно шло дру¬

гое воспитание – воспитание тела, движений, физиче¬

ской силы. Юноша вырос стройным, сильным и ловким.

И хотя у этого атлета, у этого богатыря остались слабень¬

кие детские мозги, отец решил, что это не помешает ему

в общении с женщиной, как не мешает обращению с ко¬

нем или луком. Решив так, Узбег занялся поисками не¬

весты.

Поиски были нетрудны, потому что кто бы отказался

породниться с властителем Адарбадагана, с атабеком Уз-

бегом. В жены Камушу досталась красивейшая девушка

Востока, юная внучка властителя Мараги.

Свадьбу отпраздновали втрое пышнее, чем если бы

женился сам Узбег. На свадьбе отец преподнес сыну дра¬

гоценный подарок – золотой пояс легендарного царя

Ирана Кей-Кавуса. Этот пояс после смерти Кей-Кавуса

переходил по наследству от сыновей к внукам и наконец

достался ильдегизидским Пахлаванам. Отныне он стано¬

вился собственностью Камуша.

Пояс, сам по себе золотой, украшали драгоценные

камни, между которыми был вставлен огромный, величи¬

ной с ладоиь, лал. Это был редчайший лал. Говорили,

что такого прекрасного лала нет больше не только па

Востоке, но и на всей земле. На лале были начертаны на¬

чальные буквы имен всех предыдущих владетелей пояса,

начиная с самого Кей-Кавуса.

Отрезанный от общения с миром, Камуш получил в

безраздельное владенье две вещи, равных которым, как

говорили, нет на Востоке: красивейший пояс и красивей¬

шую женщину.

С первого дня Камуш завладел женой именно как не¬

обыкновенной вещью. Он ее ни на минуту не отпускал от

472

себя, никого не подпускал к ней и старался как можно

меньше показывать ее людям.

Ему всегда было тягостно присутствие людей, с кото¬

рыми он не мог говорить. Своим умишком оп все же по¬

нимал, что они жалеют его, и ему становилось стыдно за

свое убожество. С женой он не чувствовал никакого сты¬

да. Как самого заветного и дорогого в жизни, он ждал

захода солнца и наступления темноты. Ночыо его никто

не видел, и он не должен был ни иа кого смотреть. Ночыо

можно было ничего не говорить и не слушать. Ночыо

говорили руки и губы, его необыкновенная сила, его мо¬

лодое тело. Ночь делала его равным со всеми остальными

мужчинами или даже лучше их. До рассвета он был равен

со всеми мужчинами на земле. А потом светало, нужно

было вставать, одеваться, выходить к людям, вспоминать

про свое убожество и ненавидеть себя.

Жена Камуша была юна и неопытна. Сначала она не

очень переживала недостатки мужа. Его мощные тяжелые

руки, его ласковая сила, все радости, которые ои приносил

ей ночыо и которые были для нее новы, заставляли на

время забывать дневные заботы и огорчения.

Но потом, когда прошла новизна и любовные объятия,

как бы ни были они крепки, сделались привычными, ко¬

гда она привыкла также к сказочному богатству и не¬

обыкновенной роскоши, окружавшей ее во дворце Каму¬

ша, она понемногу поняла всю бедственность своего поло¬

жения и почувствовала себя самой несчастной женщиной

иа земле.

У ее огромного мужа оказался маленький, детский ум.

Каждый его шаг, каждый жест – все его поведение было

ребяческим и не соответствовало ни его росту, ни его си¬

ле, ни его хмурому, сердитому виду.

Слуги и вообще придворные крепились, чтобы не рас¬

смеяться при каждой глупой выходке наследника. Они

скрывали свои усмешки не только от Камуша, но и, ко¬

нечно, от его молодой жены.

Да, только лишь первое время ночи казались избав¬

лением от дневных мук. Конечно, на супружеском ложе

Камуш не казался ребенком и не видно было его изму¬

ченного недугом лица. Но ведь ночью и она могла бы быть

менее красивой. Зачем ночыо, в темноте, ее ослепитель¬

ная красота? Разве она дана ей для того, чтобы ее никто

не видел, никто ею не наслаждался? Ей надоело жить ноч¬

473

ной жизнью, подобно нетопырю или филину, Ей хотелось

теперь появляться при солнце, показываться людям, что¬

бы радовать их взгляды и сердца и тем самым радовать

свое сердце.

Ее юность стремилась к солнечному теплу и к людям,

а муж тянул в одиночество и темноту. И чем сильнее была

жажда свободы, тем надежнее закрывал ее Камуш, тем

ревнивее оберегал.

Потом скончался Узбег, и Камуш осиротел. Почти весь

Адарбадаган был к этому времени завоеван Джелал-эд-

Дином. Визирь султана с войском подступил и к владе¬

ниям Камуша. Он все разузнал, расспросил, выведал и о

самом Камуше, и о его правах наследника, и о сказочном

богатстве его дворца, и о его жене, небывалой, неописуе¬

мой красавице.

У визиря разгорелись глаза. Он захотел тайно от Дже¬

лал-эд-Дина захватить и красавицу жену, и все богат¬

ство Камуша. Он долго думал, как бы это обделать полов¬

чее, когда вдруг явился тайный посол от красавицы, кото¬

рую визирю так хорошо описали.

Царевна желала добровольно сдаться хорезмийцам,

если визирь возьмет ее себе в жены. Все клятвы, какие

только мог выговорить язык визиря, были переданы ей с

тем же тайным гонцом. Ночыо она бежала из дворца в

лагерь визиря Шереф-эль-Молка.

Но у Джелал-эд-Дина всюду были свои глаза и уши. Он

вовремя узнал о сговоре визиря с царевной, а также и о

неправдоподобной красоте ее. Все думали, что султан те¬

перь далеко, но вдруг заиграли трубы, застучали копыта,

и в лагерь явился Джелал-эд-Дин. Он появился в ту са¬

мую минуту, когда царевна входила в шатер Шереф-эль-

Молка.

Если появляется орел, коршуны уступают ему свою

жертву и улетают прочь, чтобы с завистью издали гля¬

деть, как более сильный терзает их законную, ими за¬

хваченную добычу.

Всю ночь Джелал-эд-Дин удивлялся, как такая жен¬

щина могла достаться идиоту, который умеет только

мычать и вращать глазами. В свою очередь, и царевна, ни¬

когда не слышавшая во время любовных ласк человече¬

ской речи, была счастлива. Она шептала страстные, лас¬

ковые слова и чувствовала, что ее рыцарь слышит каждое

ее слово. Опа слушала, впивая в себя, его ответный ше¬

474

пот, его ласковые слова, и эти речи, казалось, были для

нее слаще желаний и самих ласк. Она поняла, что такое

ласковые, нежные слова мужчины.

В то самое время, когда царевна ласкала властителя

страны, могущественного султана, ее законный муж из¬

нывал в постели от тоски и горя.

Когда Камуш стал искать жену и не нашел ее, когда

он спросил, где она, и ему после долгих проволочек ска¬

зали, что она убежала к хорезмийцам, во дворце началось

невообразимое. Камуш поднял нечленораздельный, зверо¬

подобный рев. Он разодрал на себе все одежды, потом на¬

чал крушить все вокруг – роскошную мебель, драгоцен¬

ную посуду, стекла. В конце концов, окончательно обезу¬

мев, он с диким воплем ворвался в лагерь хорезмийцев и

ринулся прямо к шатру султана. Стража едва успела

остановить и задержать его. Он не сдавался и страже, от¬

бивался руками и ногами, кусался, бил головой, несколько

раз разбрасывал всех мамелюков, но мамелюки набрасы¬

вались снова и после долгой борьбы кое-как одолели раз¬

бушевавшегося наследника Адарбадагана. Его отволокли

в темницу. Все это творилось в те самые часы, когда его

несравненная жена упивалась нежнейшими, изысканней¬

шими словами и ласками султана.

Через несколько дней султану доложили, что глухоне¬

мой наследник атабека не прикасается к еде и питыо и

просит свидания с султаном. Джелал-эд-Дин, признаться,

забыл о существовании Камуша. С него хватало существо¬

вания его жены. Он приказал вывести царевича из тем¬

ницы и доставить к нему, он встретил его в тронном за¬

ле, с почестями, подобающими высокому происхождению

наследника.

Камуш упал на пол, подполз к ногам Джелал-эд-Ди¬

на, снял с себя золотой диковинный пояс, скрывавшийся

под халатом, и протянул его сидящему на троне, что-то

мыча и плача. Султан ничего не понял из этого мычания,

ко золото говорило на языке, понятном для всех. При ви¬

де огромного массивного пояса, усеянного драгоценными

камнями, у султана разгорелись глаза. Кроме того, он по¬

нимал толк в красоте изделий.

Видя, что султан ничего не понимает, Камуш повер¬

нулся к своему воспитателю и долго что-то ему объяснял,

двигая руками, глазами, головой. Воспитатель доложил:

–

Сын атабека Узбега, его единственный наследник,

475

последний из династии Пахлаванов, припадает к стопам

всемогущего султана, молит аллаха о его долголетии и

объявляет себя рабом султана. Сын Узбега отказывается

от всех своих наследных прав, от всех наследственных

владений, от дворцов, имущества и других богатств, при¬

надлежащих ему по наследству, приносит это в дар сул¬

тану и, кроме того, преподносит бесценный золотой пояс,

который принадлежал впервые персидскому царю Кей-

Кавусу, а затем переходил по наследству от одного пер¬

сидского царя к другому. Человеческие руки не создавали

еще ничего, подобного этому поясу. Ничто в мире не мо¬

жет сравниться с ним ни ценой драгоценных камней, ни

по искусной работе. Взамен всех владений и прав,

взамен всех богатств и этого бесценного пояса наследник

атабека просит только одно: отдать обратно жену. У доб¬

лестного султана Джелал-эд-Дина много жен и много еще

других благ, которые ниспосланы ему в этом мире и кото¬

рыми он наслаждается. У Камуша одна-единственная

женщина, одна-единственная услада, одна-единственная

надежда и радость жизни. Все остальное – несчастье, му¬

ченье, мрак.

Джелал-эд-Дин пожалел убогого человека. Действи¬

тельно, лишь эта единственная женщина могла заменить

Камушу весь мир, для султана же с его огромными госу¬

дарственными интересами, с его богатой, разнообразной

жизнью и в особенности после проведенных уже с нею

ночей она была ничем, кроме как еще одной лишней на¬

ложницей в его и без того переполненном гареме.

Как странно устроен этот мир, мелькнуло в голове у

султана. Женщина бежит от человека, для которого она

единственная радость и единственный смысл жизни, бе¬

жит и стремится к тому, который наслаждается ею меж¬

ду дел, между прочим, и в конечном счете не ставит ни

во что.

Женщина и судьба. И та и другая одинаково неблаго¬

дарны и непостоянны, и та и другая изменяют нам чаще

всего. Мы, мужчины, настоящие мужчины, для того и су¬

ществуем на свете, чтобы укрощать изменчивых женщин

и чтобы бороться с превратностями судьбы.

Последнюю фразу Джелал-эд-Дин произнес вслух. Он

встал, поднял на ноги распростертого ниц Камуша и по¬

садил его около себя. Потом приказал визирю возвратить

сыну Узбега все его удельные владения, дворец и немед-

47(5

ленио привести и отдать законному мужу тайно сбежав-

шую жену. Отдав приказ, Джелал-эд-Дин торопливо опоя¬

сался подаренным поясом и вышел из тронного зала. Ему

не хотелось встречаться взглядом с прекраснейшей, но и

презреннейшей из женщин. Он знал, что ее взгляд будет

полон не только горя и муки, не только мольбы и отча¬

янья, но также недоуменья и укора, что меньше всего вы¬

носил Джелал-эд-Дин.

Утром султану доложили, что и Камуш, и его жена

найдены в постели мертвыми. Их лица покойны, как у

мирно спящих людей. Никаких признаков насилия не об¬

наружено. Около постели валялся пустой флакон из-под

яда. Но кто кого отравил и как было дело, для всех и на¬

всегда останется непроницаемой тайной.

Пояс легендарного персидского царя, так неожиданно

доставшийся султану, он решил украсить еще и своими

камнями. Причем самый главный камень, лал, он велел

переставить иа середину пояса. Ювелир, когда возился с

поясом, обнаружил надпись мелкими буквами. Очевидно,

это было завещание царя Кей-Кавуса. Оно гласило: «Вся¬

кий, кто незаконно опояшется мной,– умрет».

Ювелир сообщил о своей находке визирю. Султан

приказал узнать, что можно, о судьбе предыдущих обла¬

дателей иояса и доложить. Оказалось, что этот пояс почти

всегда находился в руках законных наследников трона.

Если же по какой-нибудь случайности поясом перепоясы¬

вался человек, в жилах которого не было и капли благо¬

родной крови Кей-Кавуса, то предостереженье, начертан¬

ное на поясе, неминуемо исполнялось. Человек, завладев¬

ший поясом незаконным путем, вскоре погибал, после че¬

го пояс возвращался кому-либо из законных наследников

царя Кей-Кавуса.

Джелал-эд-Дин усмехнулся недоброй усмешкой. Не

иначе как они сговорились запугать меня, надеясь, что я

откажусь от такой драгоценной вещи. Уж не думает ли

визирь, что пояс каким-нибудь образом достанется ему.

Визирь Шереф-эль-Молк, коленопреклоненно докла¬

дывавший о поясе, хорошо знал, что означает та или иная

усмешка султана. Он согнулся еще ниже в своем покло¬

не, но все же осмелился дать совет:

–

Пусть султан не опоясывает своего стана. Спрячем

477

этот пояс в государственной кладовой. Тем самым султан

останется владетелем пояса, завещание не будет наруше¬

но и, значит, проклятье Кей-Кавуса потеряет силу.

Такая чрезмерная забота визиря о здоровье и благо¬

получии государя еще больше насторожила Джелал-эд-

Дина. Теперь он был почти уверен, что Шереф-эль-Молк

и ювелир устроили заговор. Усмешка на лице султана ис¬

чезла. Он поглядел на визиря грозным, проницательным

взглядом. Что означает такой взгляд, визирь тоже знал

лучше кого-нибудь другого, поэтому он умолк, чтобы

только слушать.

–

Камуш был последним звеном длинной цепочки ро¬

да царя Кей-Кавуса. Но теперь нет и этого звена. После

Камуша не осталось даже дальних родственников. Род

окончил свое существование, свой длинный путь по зем¬

ле. Но если кто-нибудь по своему благородству и по свое¬

му историческому долгу имеет право считать себя наслед¬

ником тропа и законным хозяином этой страны, то это я.

Значит, я первый из всех других имею законное право

опоясаться этим поясом. Хотел бы я посмотреть, испол¬

нится ли над султаном Джелал-эд-Дином, покровителем

Адарбадагана, проклятье царя Кей-Кавуса! – С этими

словами султан дал знак слуге, чтобы тот приступил к

опоясыванию государева стана.

–

Да будет воля твоя,– шептал визирь, не поднима¬

ясь с колен и отползая от трона.

Мохаммед-эн-Несеви внимательно читал все, что пи¬

сал по его приказу грузинский поэт Торели.

Впервые он услышал о грузинах, когда войска султа¬

на вступили в Иран. У него тогда сложилось представ¬

ление, что грузины – это какое-то дикое кочевое племя,

обитающее на севере. Как и всякие кочевники, это племя,

должно быть, не имеет ни записанной истории, ни просве¬

щенной религии, ни книг, ни письменности вообще.

Как же был удивлен Несеви теперь, когда вдруг от¬

крылось, что история Грузии восходит к началу мира, что

письменность грузин – одна из древнейших на земле, а

литература обширна и богата. Грузинские цари, оказы¬

вается, вовсе не предводители кочевых племен, как пред¬

ставлялось Несеви, но ведут свою родословную от царя

Давида, предшественника Соломона Мудрого, и во всей

478

Передней Азии признаются таковыми, а добрая половина

всех святых мест в Палестине находится в собственности

грузин.

Оказывается, вот уже сто лет – во времена славных

царствований Давида Строителя, Деметре, Георгия Треть¬

его, Тамар, Лаша и Русудан – Грузия по величию и по

богатству ничуть не отстает от великого Хорезма.

Торели называл многие имена философов, богословов,

зодчих, чеканщиков по золоту, живописцев, поэтов, о ко¬

торых не слышал Мохаммед-эн-Несеви, но имена которых

знает весь просвещенный Ближний Восток и, конечно,

Византия.

Особенно много Торели написал о великом поэте Гру¬

зии Шота Руставели. Он пересказывал содержание це¬

лых глав его позмы, а некоторые места даже пытался пе¬

ревести.

Несеви знал наизусть очень много стихов. Он держал

в памяти все лучшие образцы восточной поэзии, и ему не

было равных среди всех любителей поэзии в Хорезме. Не¬

севи по мудрой скромности не любил этим хвастаться, по

про себя гордился все же тем, что при желании может

вспомнить и прочитать не меньше ста тысяч стихов.

Такой тонкий и наблюдательный знаток не мог хотя

бы и по отрывкам не распознать в Шота Руставели вели¬

кого поэта. Он позвал к себе Торели, горячо похвалил его

за усердные труды и вдруг сделал неожиданное предло¬

жение:

–

Моему сердцу, уму и слуху весьма любезны стихи

главнейшего поэта Грузии Руставели. Похвальны твои

попытки перевести его стихи на персидский язык. Но од¬

ному тебе не справиться с такой задачей, ибо персидский

язык все же для тебя чужой. Было бы жалко, если бы та¬

кие мудрые, сладкозвучные стихи читали одни грузины,

а для других народов они были бы недоступны. Я с радо¬

стью взялся бы за перевод поэмы, но я не знаю грузинско¬

го языка. Если мы возьмемся за дело вместе, если ты бу¬

дешь толковать и разъяснять мне каждое слово и все его

различные значения, а также символику некоторых слов,

их оттенки, а я буду все это перекладывать на персидский

язык, то вдвоем мы сможем перевести замечательное тво¬

рение вашего поэта, которому, я убежден, суждено бес¬

смертие в грядущих веках.

–

Вы не могли дать мне поручения более прият¬

479

ного! Что может быть радостнее и почетнее! Я не

буду спать ночей, я разъясню и растолкую вам каждое

слово в отдельности, я донесу до вашего слуха особенное

звучание каждого слова и их музыку, когда они соседству¬

ют и сочетаются одно с другим. Для этого я буду читать

вам ноэму по-грузински и даже петь ее. Я употреблю все

свои способности, приложу все усилия, чтобы облегчить

ваш благородный труд. Поверьте, для меня нет и не мо¬

жет быть более радостного поручения.

Несеви растрогался, ему передалось волнение поэта.

–

Лучше бы не читать мне историю, которую ты на¬