Текст книги "Лашарела. Долгая ночь"

Автор книги: Григол Абашидзе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 46 страниц)

ким образом, только во время сна разлучались слуга с хо¬

зяином.

Служба же вся состояла в том, что иноземец на своем

родном языке должен был постоянно твердить грузику

названия птиц, цветов, деревьев, животных – все, что по¬

падалось на глаза или чем приходилось заниматься. За три

месяца иноземец входил во вкус, отъедался на хозяйских

харчах, но странному господину он к этому времени ста-

повился ненужен, потому что господин уже не хуже учи¬

теля знал язык.

Привязавшись к доброму, в сущности, калеке, инозе¬

мец плакал, уходя, но что поделаешь, господин искал уж

другого иноземца, чтобы изучить еще один иностранный

язык.

У Павлиа был прекрасный почерк. Однажды он ста¬

рательно переписал псалтырь. Книги его перекупались

потом ценителями за большие деньги. В книжном деле

ему усердно помогал Ваче. Ведь именно в этом деле у

Павлиа он научился грамоте, почувствовал любовь к кни¬

ге, к знаниям, к рисованию. Ничем не мог отблагодарить

сирота своего учителя, кроме как помогать ему всякий

час и в переписке, и в разрисовке, и в переплетении книг.

342

Наконец Павлиа, хорошо вооружившись знаниями,

изучив языки, обложившись книгами, приступил к описа¬

нию Грузинского царства. Каждого прохожего он останав¬

ливал, зазывал в дом, расспрашивал, сравнивал написан¬

ное в книгах и рассказанное бывалыми людьми, а потом

писал день и ночь, не поднимая головы от листа бумаги.

Он описывал разные местности, климат, урожаи, обы¬

чаи и нравы народа, который ои так любил и частицей ко¬

торого себя чувствовал. Он писал о злых и добрых делах

страны, которую не мог не только что обойти, но хотя бы

окинуть мысленным взглядом. С балкона своего дома он

видел всегда одну и ту же картину – небольшой кусочек

родной земли. Ближе к дому – разноцветные ковры по¬

лей, огороженные изгородями и рядами деревьев. За по¬

лями, внизу, напоенное зеленой темнотой ущелье, побле¬

скивающая река на дне его, совсем уж черные зияния

пропастей. За ущельем вырастали из мрака синие склоны

гор, на которых – можно было если не увидеть, то дога¬

даться – паслись среди изумрудной зелени белые отары

овец. Еще дальше и выше, превыше полей и реки, ущелья

и горных склонов, висели в воздухе полупрозрачные, по-

лухрустальные, сверкающие снегами шатры Кавкасиони.

Рамка для картины была невелика. Но и всю Грузию

Павлиа воображал такой же прекрасной.

Слава об учености и мудрости Павлиа распространи¬

лась по Грузинскому царству. Переписанные им книги це¬

нились в монастырях, нашли дорогу в дома богатых вель¬

мож, а в конце концов проникли и во дворец.

Настоятеля Гелатской академии привлекли однажды

примечания и комментарии, которыми снабдил Павлиа

переписанную им «Балавариани». Настоятель удивился

глубине рассуждений, смелости мыслей и пожелал уви¬

деть книжника. Он приехал в Тбилиси на венчание но¬

вого царя и через златокузнеца Мамуку вызвал в столи¬

цу Павлиа.

На далеком кольце дороги Ваче не различал уя* от¬

дельно Цаго и Павлиа на ослике. Мерещилось черное пят¬

нышко. Но мысли его, как и дорога, делают новый виток,

и вот он снова с ними на долгом пути в столицу.

Не только книжное дело привязывало и влекло Ваче к

дому безногого мудреца. Цаго была почти ровесницей Ва¬

че. Вместе играли они в камушки, потом вместе собирали

цветы, потом вместе заглядывали в книги Павлиа. Между

343

прочим, и любовь к рисованию пробудилась у Ваче тоже в

этом доме.

Однажды на дороге показались путники, двигающиеся

в сторону Бетании. Деревенские ребятишки, и Ваче в том

числе, увязались за незнакомцами. А незнакомцы достиг¬

ли храма, раскинули во дворе шатры, принялись воздви¬

гать леса. Это были живописцы, приехавшие расписывать

новый храм.

Другие деревенские мальчишки, узнав, в чем дело, и

удовлетворив таким образом свое любопытство, занялись

обычными мальчишескими делами и больше не пока¬

зывались под сеныо храма. Один только Ваче каждый

день приходил сюда и подолгу глядел на работу живо¬

писцев.

Живописцы тоже приметили любознательного маль¬

чишку, подозвали, расспросили, откуда и как зовут. По¬

том один живописец и говорит:

–

Слушай, мальчик, принеси-ка мне из ручья холод¬

ной воды.

Ваче охотно исполнил поручение.

–

А теперь,– попросил живописец,– вымой вон эти

кисти.

На другой день Ваче растирал уже яркие краски. Иа

третий день старшина живописцев Деметре Икалтоели

показал мальчику на кисть – возьми, попробуй.

Ваче взял кисть, окунул ее в краску. Тогда мастер

взял руку Ваче и помог ему провести несколько первых

линий. Так, без всякого договора, Ваче сделался учеником

знаменитого художника. В деревню он бегал только ноче¬

вать, а так весь день ни иа шаг не отходил от учителя.

Медленно, истово трудился Икалтоели. Под его чудо¬

действенной кистью постепенно возникало лицо велико¬

лепной Тамар. Юноша дивился тому, как незаметно ожи¬

вали линии, которые мгновение назад были еще мертвы,

как начинали говорить краски, которые мгновение назад

еще молчали.

Ваче чувствовал теперь замысел художника, понимал

его мысли и чувства, и вот – удивительнее всего было на¬

блюдать, как эти мысли и чувства на глазах претворялись

в краски и линии.

Когда Икалтоели подошел к стене, она была чиста, бе¬

ла, холодна. Горяча и полна была душа живописца. Про¬

шло два года, и что же? Все, чем была полна душа Икал-

344

тоели, волшебным образом переместилось на холодную

чистую стену, и стена ожила, согрелась, заговорила.

Царица дышала. Ее тело источало тепло, и это дыха¬

ние тепла угадывалось даже сквозь тяжелые царские

одежды, в которые художник столь блистательно одел бо¬

жественную царицу.

Ваче не заметил, как пролетели два года, очнулся он,

когда работа пришла к концу.

Странная привычка овладела художником Деметре.

Часами он стоял на лесах, и не работая, и не спускаясь на

землю. Он стоял перед ликом Тамар и безмолвно созерцал

его. Забывал поесть. Никто не осмеливался напомнить

ему, что по-прежнему идет время, никто не осмеливался

заговорить с ним в эти часы, более того, никто не осмели¬

вался даже войти в храм, и художник, вызвавший к жиз¬

ни богоподобную Тамар, оставался наедине со своим вели¬

ким творением.

Ночью же, когда засыпали не только люди, но, каза¬

лось, и сама земля, Деметре уходил в горы, садился на

плоский уступ скалы и молчал, неотрывно глядя вверх,

в бездонное звездное небо.

Однажды ночью Ваче проснулся и услышал шум в

храме. В узких проемах окон виднелся свет. Двери храма

заперты изнутри. Ваче сделалось жутко, но он пересилил

боязнь и заглянул в окно. В храме был один только Де¬

метре. При зажженных свечах живописец разбирал леса

перед изображением Тамар.

Ваче подтянулся на руках и залез иа окно, чтобы по¬

лучше видеть. Вот Деметре снял последнюю доску, поло¬

жил ее в угол, вздохнул и присел на нее. Сидя на доске,

он некоторое время смотрел на Тамар, и странная улыбка

бродила по его лицу. Потом он зашел с другой стороны и

снова долго смотрел в глаза царице. Куда бы ни перехо¬

дил художник, откуда бы ни кидал взгляд, Тамар глаза¬

ми следовала за ним, и все время они смотрели в глаза

друг другу. Должно быть, художнику лицо Тамар каза¬

лось совсем живым, потому что оп вдруг упал на колени

и бережно коснулся губами ее одежд. Потом резко под¬

нялся, погасил свечи и покинул храм.

Утром все это показалось Ваче странным, хотя и кра¬

сивым сном. Первым делом ему хотелось встретиться с

Деметре, чтобы вместе с ним пойти в церковь и посмот¬

реть на Тамар, освобожденную от лесов. Но художника

345

нигде не было. Думали сначала, что

он, как и всегда, спозаранку за рабо¬

той с кистью в руках. Но кисти и

краски были упакованы для дороги

и лежали в углу.

Не удивлялись исчезновению ху¬

дожника только старые ученики Ика¬

лтоели. Они знали обычай этого не¬

обыкновенного человека. Закончив

работу, он уходил, надолго скрывал¬

ся, так что искать его было беспо¬

лезно

В охоте, в

пирах он должен был

отвлечься от того, чем так долго

жил. Помимо этого, он не любил вы¬

слушивать похвалы своей работе.

Пока он писал, доступ в храм

был закрыт для всех. Но как толь¬

ко пронесся слух, что Деметре за¬

кончил роспись храма, тотчас появи¬

лись зрители. Шли знатные вель¬

можи и бедные пастухи, шли цер¬

ковные и мирские правители, шли

приближенные царей и сами цари.

Но больше всех набралось

живописцев, собратьев Демет¬

ре по искусству. Они приехали из

Абхазии и Эрети, из

Лекети и Трапезунда. Часами стояли перед новым творе¬

нием, тихо переговаривались между

собой, обсуждали,

иногда горячились и спорили. Они

уходили, покачивая го¬

ловами от удивления, чтобы потом

линию Деметре и чи¬

стоту его

тона, свет

и тень

Деметре

повторить во дворцах

и замках

Самцхэи Джикети,

Эрети Лекети и Трапезунда.

Когда Деметре ушел из Бетании, Ваче

понял, что ему

здесь делать больше нечего. Он

уложил кисти и краски —

подарок учителя – и вернулся в

родную деревню. Однако

переходить к повседневным

деревенским делам после то¬

го, как два года жил только

искусством, было не так-то

просто. Ваче и совсем не смог бы

привыкнуть к этим делам

и ушел бы из дому куда глаза глядят,

если бы не Цаго и

Павлиа.

К тому же Павлиа вскоре нашел для

Ваче дело по ду¬

ше и сердцу. Сначала он попросил его

начертить, карту

846

Грузии. Ваче начертил

превосходную карту.

Затем Павлиа решил

украсить свою книгу

«Описание царства Гру¬

зинского» рисунками,

изображающими различ¬

ные достопримечатель¬

ности страны. Ваче с ра¬

достью взялся и за эту

работу.

Ваче остепенился

раньше Цаго. Она все

еще казалась ребенком,

играла на дворе с такими

же, как она, девочками,

бегала в лес по ежевику,

пропадала целыми днями

и, загорелая, исцарапан¬

ная, приходила домой

лишь затем, чтобы по¬

есть, в то время как Ва¬

че трудился рядом с

Павлиа, украшал его

мудрую книгу.

Цаго удивлялась, как

это Ваче не тянет на во¬

лю: в лес, в ущелье, к ре¬

ке, собирать ежевику или

кизил. Его занятие было

непонятно ей, пока од¬

нажды через его плечо не

взглянула она на разри¬

сованную страницу. То,

что она увидела, так по¬

разило ее, что она схва¬

тила книгу из-под рук

Ваче, прижала ее к себе

и выскочила на улицу.

Сбежались дети. Цаго

листала перед ними

страницу за страницей,

дети тянулись к ярким

красивым картинкам, но Цаго никому не дала дотронуться

до книги. Она снова прижала книгу к груди и теперь уж

тихо вернулась в дом и положила книгу на место.

С этого дня сверстница стала смотреть на Ваче с осо¬

бенным уважением, но, что самое главное, и у нее изме¬

нился нрав. Она подолгу приглядывалась к работе Ваче,

а потом выпросила у матери шелковой материи и приня¬

лась вышивать.

Усидчивости и терпения не было у нее. Вдруг она

оставляла вышивание и бралась за чонгури, ударяла по

струнам, заводила негромкую песню:

Ахалдаба, Ахалдаба,

Рублю в бою врагов,

Осталась девушка одна

У милых берегов.

Ваче начинал вторить, не поднимая головы и не остав¬

ляя работы. Даже Павлиа подпевал:

В зеленом платьице она,

Как летняя лоза.

Нет, не враги сразят меня,

Пронзят ее глаза.

Но и песня надоедала Цаго. Она откладывала чонгури

и убегала в поле, туда, где просторно, где гуляет веселый

ветерок.

Однажды, откладывая рукоделие, девушка обмолви¬

лась:

–

Надоело вышивать бабочек и птичек! – и, как по¬

казалось Ваче, лукаво посмотрела в его сторону.

В тот же день Ваче взял у матери косынку и стал на

ней рисовать. Он как раз заканчивал рисунок на косынке,

когда к воротам дома подъехал всадник. Мать встретила

незнакомца как полагается, пригласила в дом. Навстречу

гостю уж бежал радостный Ваче. Ои, взглянув в окно,

увидел, что к столбу привязывает лошадь не кто-нибудь,

но сам его учитель Деметре Икалтоели. Увидел и бросил¬

ся навстречу.

Велика была радость от встречи с учителем, но еще

больше обрадовался Ваче, когда узнал, зачем приехал не¬

жданный гость. Оказывается, Деметре ехал расписывать

Гударехский дворец и приглашал Ваче в помощники.

Мать колебалась недолго. Она понимала, что ее сын

тянется к искусству и что быть помощником у Деметре

для него большая радость. Да и Гударехи не так уж дале¬

¦348

ко. Она благословила сына в дорогу и стала собирать его

вещи.

Утром, когда гость еще спал, Ваче успел сбегать к Ца¬

го. Во-первых, он рассказал Павлиа о своей неожиданной

радости, а во-вторых, оставил для Цаго разрисованную

косынку. Павлиа развернул подарок. На косынке была

нарисована тонким контуром для вышивания улыбаю¬

щаяся, счастливая девочка Цаго. Головку ее художник

увенчал полевыми цветами. Цветы покрывали и плечи,

и всю фигуру Цаго, руки же ее почему-то были воздеты

влево. Павлиа догадался: это Ваче повторил на косынке

ту самую фреску со стены Бетанийского храма, которую

сотворил Деметре. Разница была лишь в том, что вместо

царственного лика Тамар Ваче нарисовал личико Цаго,

а вместо драгоценных камней и короны возложил на го¬

лову полевые цветы.

Еще один поворот, и дорога, распрямившись, вонзи¬

лась в тбилисские теснины. Можно только догадаться, что

точечка иа дороге – наши путники. Но думы Ваче с ни¬

ми, вблизи них, как бз^дто стоит протянуть руку – и до¬

тронешься до Павлиа или до Цаго. Думы у Ваче длинные,

как эта дорога, и так же вьются они кругами, возвращаясь

все к одному и тому же месту.

На исходе второго года Ваче возвратился из Гударехи.

Икалтоели расписал и этот дворец и теперь отправлялся

в далекую страну, к берегам Ванского озера. Его пригла¬

шал хлатский мелик Ашраф для росписи храма почита¬

емой хлатцами грузинской царевны Тамты.

Мастер еще больше привязался к Ваче и полюбил его.

Он сделал талантливого юношу своим первым помощни¬

ком и думать не хотел, чтобы отправиться в Хлат без него.

Неожиданно запротестовала мать: за тридевять земель,

единственного сына? Нет, он должен закрыть мне глаза,

когда я умру.

Деметре согласился ждать неделю. За это время Ваче с

матерью должны все обдумать и решить. От такого сча¬

стья не отказываются не подумав.

Ваче для себя давно все решил. Не только в Хлат, на

край света готов он был идти за мастером, только бы смот¬

•349

реть, как тот пишет, только бы учиться у него, только бы

слушать его советы и наставления.

Но в дело вмешались иные силы. Настала минута, ког¬

да после двухлетней разлуки Ваче пришел в дом Павлиа.

Книжник так увлекся своей работой, что не услышал

шагов постороннего человека. Только когда тень Ваче

упала на рукопись, Павлиа поднял голову и вдруг под¬

прыгнул на своем сидении, как мяч.

–

Ваче, мой Ваче! Как ты вырос и как возмужал.

Смотри-ка, усы, украшение настоящего мужчины!

Ваче между тем опустился иа колени около Павлиа, и

они обнялись.

На стене, над рабочим креслом Павлиа висела косын¬

ка, которую Цаго успела вышить. Ваче улыбнулся наив¬

ности и робости своего рисунка. Два года прошли недаром:

юноша вступил в пору зрелого мастерства.

На шум, на восторженные возгласы Павлиа вошла и

сама Цаго. Ваче поднялся с колен и хотел шагнуть к сво¬

ей сверстнице навстречу, но не двинулся с места, ноги

онемели и перестали слушаться. Хотел выговорить «здрав¬

ствуй», но язык отказался повиноваться. Глаза, может, и

сказали бы что-нибудь, но веки сами собой опустились

вниз, и взгляд оказался потупленным.

На пороге стояла Цаго, но не та девочка-вострушка,

бегавшая за ежевикой и кизилом и подтрунивавшая над

усердием Ваче.

Перед ним стояла красавица, развившаяся, расцвет¬

шая девушка, еще более прекрасная в своей застенчивой,

юной чистоте. Она тоже смутилась и не могла ни сдвинуть¬

ся с места, ии выговорить слова, тоже застеснялась и опу¬

стила глаза.

–

Цаго, что же ты стоишь на пороге, разве не видишь,

вернулся Ваче! Ну-ка, иди сюда.

Калека схватил Цаго за руку, притянул к себе и чуть

не силой вложил руку девушки в руку Ваче.

–

Здоровайтесь же в конце концов, что вы стоите, как

будто вас поразило громом!

На другой день рано утром Ваче снова был в доме Пав¬

лиа. И мать поняла: то, что не могли сделать ее слова, ее

уговоры, сделал один безмолвный взгляд девушки-соседки.

Теперь ее сын никуда не отлучится из дома.

Цаго первая взяла себя в руки. Она встретила Ваче как

ни в чем не бывало. Как будто не прошло два года, не. про¬

350

бились усы у Ваче, не развернулись вширь его плечи, как

будто не прибавилось статности у нее самой, не подня¬

лась ее грудь, как будто эти два года не принесли ему и

ей каких-то смутных и необъяснимых желаний.

Она держала себя с Ваче по-прежнему беззаботно и

весело, и лишь во взгляде девушки Ваче подмечал нечто

такое, чего раньше не было. Непонятная ранняя печаль

подкралась к Цаго, эта печаль по-новому заставила све¬

титься большие красивые глаза девушки и делала ее еще

прекраснее.

Ваче заметил также, что Цаго не расстается с неболь¬

шой книжицей, всюду носит ее с собой, иногда раскрывает

и, забывая обо всем на свете, твердит про себя стихи. Од¬

нажды он попросил, и Цаго прочитала ему одно стихотво¬

рение. Она читала нараспев, словно пела песню, и Ваче

остолбенел. В первое время Ваче подумал, что Цаго сме¬

ется над ним, что она догадалась о его мыслях и чувствах

и решила ему же их высказать вслух, потому что то, что

она читала,– были мысли и чувства Ваче. Цаго пропела

и второе стихотворение.

–

Откуда он узнал! – про себя, но так, чтоб слыша¬

ла Цаго, пробормотал юноша.– Откуда ему стало извест¬

но, что я думаю и переяшваю, о чем мечтаю и день и ночь?!

Цаго расхохоталась. Еще больше смутился юноша. Он

вырвал из ее рук книгу и жадно начал читать. Девушка не

обиделась на эту грубость, она подошла и села рядом.

–

Знаешь, кто сочинил эти стихи?

–

Откуда мне знать?

–

Их написал придворный поэт Торели, Турман То¬

рели.

Она заглянула через плечо юноши и, увидев начало

стихотворения, которое тот в это время читал, запела его

наизусть.

–

Как хорошо он сказал! Но кому, о ком? Это стихи

о царице Тамте?

Девушка покачала головой.

–

Это, верно, о Русудан?

Девушка покраснела от обиды. Разве трудно догадать¬

ся, что такие стихи могли быть посвящены только ей. Что

из того, что написавший их никогда не видел ее и даже не

знает о том, что она живет на свете. Ведь стихи отвечали

именно ее мечте, ее тайным и сладким мыслям.

–

Знаешь все наизусть?

351

–

Все! – вздохнула девушка.– С начала и до конца.

–

И я тоже хочу их выучить. Дай мне книгу, – и, ви¬

дя, что Цаго сдвииула брови, торопливо добавил: – Не

насовсем. Дай мне ее на время. Я эту книгу перепишу и

разрисую.

–

Украсишь рисунками? От души?

–

Да, все, что увижу в стихотворении, то и нарисую

рядом. Около каждого стихотворения.

–

Тогда возьми.

Через три дня Ваче знал все стихи наизусть. Ему само¬

му не было дано высшего дара говорить стихами. Что ж,

нашелся поэт, который все за него сказал. Много хороших

стихов слышал Ваче и раньше, но никогда ему не было

обидно и завидно, что другой говорит за него, что другой

произносит те слова, которые надлежало произнести ему

и которые любимая девушка должна была услышать толь¬

ко из его уст, из его и ничьих больше.

Деметре Икалтоели был большой любитель стихов.

У него было много книг – и арабских, и грузинских, и пер¬

сидских, и греческих. Некоторые книги были любовно раз¬

рисованы. Тут и красавицы, глядящиеся в зеркальца, и ра¬

неные газели, и пронзенные стрелахми сердца, й луки с

натянутыми тетивами, готовые пронзить либо газель, либо

сердце влюбленного.

Теперь Ваче вспомнил все эти рисунки, кое-что приду¬

мал сам и приступил к украшению книги. Маленькие лю¬

бовные стихи он старался уместить на одной странице. За¬

главия и заглавные буквы ои рисовал в виде птиц и зверей,

тут же на странице рисовал что-нибудь, отвечающее содер¬

жанию стихотворения. Но получалось так, что на каждой

странице обязательно появлялся образ Цаго. То рядом с

ланью, то с чонгури в руках, то с фиалкой, то с розой, то

с гроздью винограда, то преклонившей колени и пьющей

из ручья. Ваче не старался – образ девушки как-то сам

собой, помимо сознания, складывался из линий, оживал

в красках.

Юноша сидел над книгой Торели, не выходя из дома.

Всю душу вкладывал он в украшение любимой книги. Ца¬

го не торопила его, не ходила к нему справляться, как идет

работа. Нетерпение ее было очень велико, но она понима¬

ла: каждый ее приход к Ваче только помешает ему и отгн¬

иет дело.

Когда же Ваче позвал ее сам и показал книгу, в кото¬

352

рой все почти было кончено, не считая некоторых мелочей,

и когда девушка перелистала книгу, краска залила ее ли¬

цо, а в уголках губ заиграла загадочная, непонятная, не¬

объяснимая для Ваче улыбка.

–

О Ваче, такой второй книги, верно, нет на земле.

Такой книги не будет и у царей.– И, забывшись, добави¬

ла: – Но будет ли такая книга и у самого Торели! Скоро

кончишь, Ваче?

–

Что там осталось – на три дня!

–

Какое счастье, я ведь еду в Тбилиси. Мамука при¬

гласил нас с Павлиа посмотреть коронацию.

Ваче от неожиданности схватился за спинку стула.

–

Может быть, попаду ко дворцу, может быть, увижу

Торели...

–

Долго ли пробудешь в столице? – глухим, изменив¬

шимся голосом спросил Ваче.

–

Как судьба! Может, совсем останусь в Тбилиси.—

Она говорила, не замечая, как все больше и больше хму¬

рится Ваче. – Через три дня мы уедем. Хорошо бы за¬

кончить книгу. Ведь если я увезу ее с собой, может быть,

ее увидит Торели.– И она прижала руки к груди, словно

боясь, что сердце сейчас выпорхнет, как птица из клетки.

Рука художника между тем невольно отодвигала книгу

все дальше и дальше, словно это была уж не она, любимая

книга, в которой он оставил столько своей души, а нечто

враждебное, чуждое, неприятное. Однако слово нужно бы¬

ло держать, и Ваче скрепя сердце дорисовал книгу.

Весть об отъезде Цаго обрушилась, как обвал. Стало

казаться, что с ее отъездом рушится и вся жизнь, весь ее

привычный ход, все спокойствие мирной Ахалдабы.

Конечно, какая девушка не мечтает о жизни в Тбилиси,

кто не хотел бы попасть ко двору Багратидов, знаменито¬

му иа весь мир своей пышностью и доблестным рыцарст¬

вом. Почему бы не помечтать об этом и прекрасной Цаго.

Обидно другое: ничего ей не жаль в этой прошлой те¬

перь для нее жизни. Как легко она расстается с ним, с Ва¬

че. Разве не из-за нее он отказался уйти с великим худож¬

ником Деметре Икалтоели? Разве это была не жертва? Или

она ничего не знает, не чувствует, не видит? Или она и не

догадывается, что есть сердце, которое горит, как яркая

восковая свеча, перед ее красотой, перед ее юностью, перед

ее девическим образом?

12 Гр. Абашидуе

353

И зачем читал он с таким увлечением, с такой лю¬

бовью стихи Торели? Самое имя Торели она произносит

как молитву. Довольно. Закончена роспись книги, некогда

любимой, а теперь ненавистной. Художник завернул ее в

шелковую ткань. Вот приданое, которое повезешь ты, Цаго,

в столицу, к придворному поэту. И я же ее разрисовал!

Художник оттолкнул книгу, отпрянул от нее, как если бы

это была змея. Так нет же, не увезешь ты этой книги в

Тбилиси.

Но, как мы уже знаем, в последнюю минуту, когда пут¬

ники покидали родные места, Ваче не выдержал, сбегал

домой и принес драгоценный подарок, за что и был награ¬

жден самым первым в своей жизни поцелуем Цаго.

Слились с сиреневой далью уходящие путники. Ниче¬

го теперь не было видно с камня, на котором стоял Ваче.

Он сошел с уступа и бездумно, как лунатик, пошел в де¬

ревню.

Юноши боролись во дворе церкви. Позвали и его. Но

Ваче не услышал приглашения друзей и пошел мимо. По¬

падались навстречу люди, говорили слова привета, улыба¬

лись ему. Но ои никого не узнавал, ничего не слышал.

Во дворах домов, на улице, на полях и в садах было

много пароду. Но для Ваче мир был пуст, как если бы не

было вокруг и на всей земле ни одного человека. Зачем ему

жить в этой холодной, как могила, безлюдной деревне? Ва ¬

че дошел до дома. Детей у ручья не было. Бессмысленно

вертелось игрушечное мельничное колесо. И мать куда-то

ушла. И повсюду мертво и пусго.

В доме на стене висела сума Икалтоели. На столе раз¬

бросаны кисти, краски. Только увидев их, очнулся юноша

от странного оцепенения и забытья. Неожиданно энергич¬

но он побросал как пришлось в суму кисти и краски, достал

с полки хлеба, бросил и его к кистям и краскам, перекинул

суму за спину, вышел из дому и решительно зашагал по

дороге.

ГЛАВА ВТОРАЯ

В городе был великий праздник. С балконов свисали

яркие цветные ковры. Базары закрыты ради такого дня,

цоэтому народ, который в обычное время толпился бы по

базарам, высыпал на плоские крыши домов. Открыты

были только хлебные лавки да постоялые дворы.

Горожане, пришлые люди, прохожие – все угощались

бесплатным вином и хлебом. Голоса бражничающих слива¬

лись со звуками зурны, с песнями, с тревожными криками

ослов.

Не успел Ваче пройти сквозь городские ворота, как па

пути попалась харчевня. Он не собирался в нее заходить,

по несколько подвыпивших человек загородили дорогу*

Рослый парень крепко взял Ваче за руки повыше локтей,

завел в харчевню, подтолкнул к огромному бурдюку.

–

Разве можно входить в город, не выпив за здоровье

царицы? Ты ведь не басурман, настоящий грузин. Зачем

идешь в город, не выпив заздравной чаши?

–

Выпей за восшедшую на престол царицу Русудан! —

закричали с разных сторон, и несколько остродонных гли¬

няных сосудов протянулось к Ваче.

Такой сосуд, сужающийся и заостренный книзу, нель¬

зя: поставить на стол – нет плоского дна. Его нужно вы¬

пить сразу, единым духом. Сосуды же, протянутые к Ваче,

были огромны. Их протягивали крепкие, в твердых рубцах

и ожогах руки: в х&рчевне гуляли тбилисские ремеслен¬

ники.

–

Пей за здоровье новой царицы Русудан!

Ваче взял сосуд в обе руки, пошире расставил ноги и

запрокинул голову.

–

Ай, молодец. Теперь помянем помазанницу божию,

блаженной памяти царицу Тамар. Пожелаем Русудан, что¬

бы шла по ее пути.

Снова пришлось принять в ладони тяжелый, через края

переплескивающий сосуд. Руки Ваче облило красным

12*

355

густым вином, струйки текли с краешков губ на подборо¬

док, на рубашку, словно драгоценные бусы.

–

Э, да он собрался уходить! Забыл, что бог троицу

любит. Выпил за новую царицу, помянул Тамар и собрался

уходить. А мы? И мы – люди. Цари и вельможи нами

сильны. Мы сильны их головой, а они сильны нашими ру¬

ками. Выпьем за десницу, за правую руку грузина, за то,

чтобы крепко она держала и молоток и меч.

–

За десницу! – подхватили вокруг.

–

За счастье Грузии! За народ!

Из харчевни Ваче ушел с раскрасневшимся лицом и

легким сердцем. Печаль, которая грызла всю дорогу, раста¬

яла, растворилась в вине, как соль. В ногах он почувство¬

вал силу, глаза увидели вокруг много веселого, радую¬

щегося народа. Подальше забросил Ваче за спину

суму Икалтоели и вашагал посредине улицы к центру

города.

На городской площади – многоцветная толпа, народ

окружил два дерева: одно дерево сделано из чистого золо¬

та, другое – из чистого серебра. На деревьях сидят сереб¬

ряные и золотые птицы с глазами из самоцветов, из веток

течет красное и белое вино.

Народ с удивлением глядел на это чудо, где богатство

и роскошь сочетались с тончайшим искусством. Зеваки об¬

ходили фонтаны вокруг, разглядывали их, пробовали вино.

–

Сколько золота ушло на эти фонтаны,– заметил

один.

–

А сколько времени нужно было ковать.

–

Говорят, это сделал кузнец Мамука.

–

Сделал кузнец, но замысел и план принадлежат

главному зодчему двора.

–

Гочи Мухасдзе?

–

Да, ему.

Не впервые слышал Ваче имя царского зодчего. Демет¬

ре часто вспоминал его с похвалой. Но, конечно, имя злато-

кузнеца Мамуки было для Ваче и дороже и ближе. Ведь

Мамука – родной брат Павлиа и Цаго.

Громко, гулко ударил колокол. Тотчас со всех сторон

послышался звон колоколов. Подзахмелевший Ваче снача¬

ла прислушивался к трезвону, но потом звон смешался для

него с общим шумом (к тому же шумело в голове), и вот

как ни в чем не бывало наш ахалдабинец продолжал шест¬

вовать посредине улицы.

350

Вдруг за поворотом раздалось цоканье лошадиных под¬

ков, и Ваче услышал над самой своей головой:

–

Дорогу, дорогу, дорогу!

Конники резали толпу надвое, прижимали к домам.

Толпа засасывала Ваче, и он теперь не мог уж выбирать

0ам, куда идти, его носило, как по волнам, бросало в раз¬

ные стороны, наконец задвинуло в узкий переулок, и было

в переулке посвободнее, чем на главной улице.

Люди карабкались иа открытые плоские кровли. Ваче

тоже подтянулся, уцепившись за карниз, и очутился на

крыше. Протиснулся, раздвинул зевак, и оказалось, что он

стоит как раз над главной улицей, над тем местом, по ко¬

торому пять минут назад он так беспечно и славно шел.

Улица опустела. Проскакали всадники. Вскинув свер¬

кающие трубы, пошли горнисты. За горнистами двинулось

войско с развернутыми боевыми знаменами. Закованные в

латы, в металлических шлемах, шли суровые воины, соеди¬

ненные в полки.

Вслед за полками, с небольшим промежутком, вступи¬

ло на улицу духовенство. Священники всех рангов шли,

махая кадильницами и кропя направо-налево святой водой.

Синеватый душистый дым поднимался до плоских кровель,

до народа.

Наконец показался породистый белый жеребец, покры¬

тый золототканой попоной. На нем сидела девушка ослепи¬

тельной красоты в царской короне и в одеянии, усыпанном

драгоценными камнями. Венценосная девушка – новая ца¬

рица Грузии Русудан.

Ваче впервые увидел дочь великой Тамар. В разговорах

ее сравнивали по красоте с матерью. Но Ваче подумал, что

красивее и блистательнее быть нельзя. И при этом в лице

и в стане венценосной девушки было что-то очень напо¬

минающее ему Цаго, подумал Ваче, и воспоминание о

Цаго снова разбередило боль.

Народ глядел на свою царицу. Каждый старался про¬

тиснуться вперед, задние напирали, становились на цыпоч¬

ки и вытягивали шеи. Ваче тоже протискивался и вытяги¬

вал шею и вдруг увидел на противоположной стороне ули¬

цы знакомого осла, и Павлиа на осле, и Цаго рядышком с

братом. Толпа притиснула их к стене мастерской с закры¬

тыми ставнями. Цаго что есть силы упиралась руками, что¬

бы можно было дышать, и тоже не сводила глаз с царицы

и с царской свиты.

357

Ваче видел, как один всадник, красиво и статно сидя¬

щий в седле, вдруг остановил коня, обернулся и сверху дол¬

го смотрел на Цаго. На мгновение скрестились, слились,

потонули друг в друге их взгляды, но тут же девушка опу~

е*/гила глаза, а всадник тронул коня.

Но и тронув коня, он все еще смотрел назад, где оста ¬

лась потупленная и покрасневшая Цаго. Девушка тоже,

когда вся свита проехала мимо, поверх голов старалась

разглядеть уехавшего рыцаря, тянулась на цыпочках, хотя

ничего нельзя было разглядеть, потому что вслед за свитой

хлынула на улицу праздничная толпа.

Когда людская толпа укатилась вдаль, Павлиа вздох¬

нул с облегчением. Он обернулся к Цаго и что-то хотел

сказать ей, но она как завороженная смотрела вдаль, где

все уже было застлано пылью.

В это время Павлиа оказался в объятиях брата Мамуки.