Текст книги "Лашарела. Долгая ночь"

Автор книги: Григол Абашидзе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 46 страниц)

сторонам, ибо все, что нравится султану, попадает сна¬

чала к нему,– таков закон. Визирю достается только то,

мимо чего султан прошел. Визирю достается золото, уже

побывавшее в казне султана, и женщины, уже побывав¬

шие в его гареме. Поэтому жадный визирь в сопровожде¬

нии своих врагов еще раз обошел дворец и сам указал,

что взять и куда отвезти. Один грабитель старался опере¬

дить другого.

538

Ваче заблаговременно вывез свою семью в Ахалдабу,

Враг тогда был еще далеко. Теперь можно было не боять¬

ся войны, которая угрожала Тбилиси. По ночам Ваче

уходил от своей семьи в столицу и бодрствовал там вместе

с защитниками крепости, с войсками, с вооруженными го¬

рожанами, готовящимися встретить врага.

Это походило на забаву. Сильные мужчины и юноши

упражнялись в стрельбе из лука, в обращении со щитом

и мечом в рукопашном бою. Для Ваче, давно уже не дер¬

жавшего в руках ничего тяжелее кисти, все это было как

праздник, особенно если учесть романтическое настрое¬

ние его души, жаждавшей сразиться за родину и совер¬

шить во славу ее какой-нибудь замечательный подвиг на

поле брани.

В день, который оказался последним днем Тбилиси,

Ваче зашел зачем-то в свой городской дом и неожиданно

увидел Лелу, которой было ведь сказано никуда не отлу¬

чаться из Ахалдабы.

–

Зачем ты пришла? – заволновался Ваче.– Что ты

здесь делаешь, где ребенок, с кем ты его оставила? Ты

знаешь, что тебе теперь не выйти из города, как же нам

быть?

–

Я скучаю по тебе, Ваче. Я не могу быть вдали от

тебя, особенно в такое время. Может быть, с тобой какая

беда, а я вдали и не могу помочь. А дочка у твоей матери,

она в безопасности, не беспокойся. Я же останусь с тобой.

Попроси своего друга Гочи, пусть он поручит мне какое-

нибудь дело, посильное женщине.

Ваче рассердился в первую минуту, но как можно было

сердиться на такую жену? Упрекать ее теперь было беспо¬

лезно, и Ваче обещал поговорить с Гочи. В эту ночь, в

последнюю мирную ночь Тбилиси, они были счастливы,

как молодожены.

Утром Ваче, как всегда, отправился к ратникам, а в

полдень в облаках пыли показались вражеские войска.

Вечером произошла вылазка и короткая, но жестокая се¬

ча. Разведывательный отряд хорезмийцев спасся бегством,

а грузины, предводительствуемые Джакели, с победой и

ликованием возвратились в город. Однако раненых оказа¬

лось больше, чем можно было ждать. Обороной Тбилиси

руководил Гочи Мухасдзе.

Случайно встретившись с Ваче, он пожаловался:

–

Не думали мы, что уже в первый день будет столь¬

539

ко убитых и раненых. Не хватает врачей, особенно жен¬

щин, которые помогали бы им.

–

Отправь туда Лелу. Она очень просит дать ей ка¬

кое-нибудь полезное дело. И вот как раз...

–

Что делает Лела в городе? – испугался Гочи.– Ты

же отвез ее в Ахалдабу.

–

Да, но...

Гочи спешил и не дождался ответа Ваче, он только

махнул рукой.

–

Найди ее и скорей отведи в Исанскую крепость,—

и Гочи, пришпорив коня, поскакал к Исани.

Устроив Лелу, Ваче немного успокоился. Исанская

крепость была надежным местом. Если бы даже враги взя¬

ли весь город, все равно Исанскую крепость им взять не

удалось бы, настолько она была неприступна.

На другой день войска, осаждавшие город, пришли в

движение. Осажденные снова устроили вылазку, но все

пошло не так, как накануне. Вылазка не удалась. В самом

городе подняли мятеж персы-магометане. Мемна Джакели

был убит, враги ворвались в открытые, никем не защи¬

щаемые ворота города, на улицах завязался жестокий

бой.

В разгар боя в Исанской крепости не оставалось ни од¬

ного здорового мужчины – только раненые и женщины.

Несколько женщин, в том числе и Лела, вышли из крепо¬

сти, чтобы помочь раненым на улицах Тбилиси и по воз¬

можности перенести их в укрытие.

Лела увидела, как на другой стороне улицы упал сра¬

женный воин и сквозь дым пожара, сквозь часто летящие

стрелы побежала к нему. Воин стонал. Лела подхватила

его под мышки и поволокла за угол, где было тише и куда

не долетали стрелы врагов. За углом оказались развалины

постоялого двора. Лела сумела затащить раненого в эти

развалины и опустила его на землю, потому что ей нужно

было отдышаться.

–

Воды,– просил раненый.– Пить, воды.

Ои умирал, и Лела мучилась оттого, что не может

напоить перед смертью этого человека. Может быть, и Ваче

стонет сейчас точно так же где-нибудь на другом конце

Тбилиси. По всему городу – стон и вопли, трудно остаться

живым и невредимым в этом пекле.

По улице загремели конские копыта. Остатки грузин¬

ского войска спешили укрыться в крепости, они скакали

540

в ворота, опережая друг друга. Пешие бежали бегом, обго¬

няя конных.

Лела снова вспомнила Ваче. Может быть, он там, в

этой толпе, и теперь в безопасности, потому что, как толь¬

ко толпа укрылась за стеной, ворота крепости наглухо за¬

крылись, и войти в крепость не мог уж ни враг, ни друг.

Раненый снова застонал. Лела как будто очнулась от

забытья и начала возиться с воином. В крепость, в лазарет

его отнести уже нельзя, да и сама она туда больше не по¬

падет. Лела беспомощно оглядывалась вокруг, поняв всю

безвыходность своего положения. Но рядом был раненый,

и сначала нужно было думать о нем. Лела где расстегнула,

где разорвала одежду. Рана была в боку, она сочилась

кровыо. Лела зажала рану косынкой – это все, что она

могла сделать.

–

Мама,– неожиданно застонал раненый и впервые

осмысленно посмотрел на Лелу.– Ты... жена Ваче?

Лела кивнула.

–

Я – Мамука, брат Цаго, златокузнец... Шурин...

брат жены поэта Торели.

Лела вгляделась в лицо Мамуки. Оно было искажено

от боли, страданий, но все же в нем можно было найти

черты, общие с его. прекрасной сестрой.

–

Помоги, умоляю... Как сестру... Именем Ваче.

Лела плакала в бессилье. На бывшем постоялом дворе

было все перебито. В глубоком черенке кувшина сохрани¬

лось немного воды. Лела дала попить раненому и обмыла

рану, постлала на пол кое-какие тряпки и уложила больно¬

го, как на постель.

Остатки дня и целую ночь Лела провела с больным, не

сомкнула глаз, не отошла ни иа шаг. Мамука метался и

стонал. Лоб его пылал огнем. Лела не успевала приклады¬

вать мокрую тряпку. Но потом вода в разбитом кувшине

кончилась, и как больной нм просил остудить жар, даже

этой маленькой просьбы Лела не могла исполнить.

На другой депь жар усилился, Мамука виал в забытье

и стал бредить. Лела поняла, что он умирает, но ничем не

могла помочь. Время от времени Лела выглядывала из раз¬

валин наружу, не появится ли вблизи христианин. Но но

улицам рыскали небольшие отряды хорезмийцев. Они иска¬

ли, чем бы поживиться еще, дожигали недожженное, убива¬

ли неубитое. Где уж гут появиться на улице христианской

душе!

541

Но под вечер в сумерках появилась женщина, завер¬

нутая в черное покрывало. Она, путаясь в длинных одеж¬

дах, бежала по улице. Лела не видела ее лица, но ясно,

что это тбилисская, и ясно, что, если бы ей не нужна была

помощь других людей, она не вышла бы в такое время на

улицу одна, поэтому Лела выбежала ей навстречу. Незна¬

комка схватила Лелу за руку.

–

Лела, это ты?! Пойдем скорей со мной, Ваче ранен,

я знаю, где он лежит.

На мгновение женщина подняла покрывало с лица, и

Лела увидела, что это Цаго.

–

Ваче ранен? Да где же он?

Умирающий кузнец был мгновенно забыт, и обе жен¬

щины побежали по городу.

–

Я затащила его в царские палаты. Я случайно ока¬

залась на улице, искала ребенка.

–

Тяжело он ранен?

–

Я думаю, что нет, в плечо,– постаралась Цаго уте¬

шить Лелу, хотя знала, в каком состоянии находится Ва¬

че. Женщины осторожно прокрались в покинутый всеми

дворец, а затем и в зал, где Цаго оставила раненого. Что-

то изменилось в этом зале во время отсутствия Цаго. Сна¬

чала она не могла понять что и вдруг остолбенела, увидев

иа стене изображение самой себя. До этого она не обра¬

щала внимания иа большую картину, но сейчас все сразу

прояснилось и встало на свои места: фигура Торели, ли¬

цо Цаго и юноша на плоской крыше дома. Он весь и взгля¬

дом и сердцем тянется к Цаго, а Цаго привстала на цы¬

почки, кажется, готова полететь за блестящим рыцарем

царского двора, придворным поэтом Торели. Впервые Ца¬

го почувствовала жалость к Ваче, она поняла, откуда бра¬

лась печаль, так часто набегавшая на его лицо, поняла,

какую чистую, светлую любовь навсегда похоронил Ваче

в своем сердце.

Лела тоже была поражена картиной. Чувство зависти

и вражды шевельнулось в ней.

–

Где же Ваче? – зло спросила она.

Цаго опомнилась, оторвалась от картины, огляну¬

лась вокруг, но Ваче не было. Вдруг резко распахнулась

дверь, и на пороге залы появился визирь Джелал-эд-

Дина Шереф-эль-Молк. Женщины оцепенели под его

взглядом, и он неторопливо разглядывал их, одну и дру¬

гую.

–

Женщина, изображенная на стене,– шепнул визи¬

рю один из свиты.– Нужно взять ее и отвести к султану.

Джелал-эд-Дин скажет спасибо.

Визирь перевел взгляд с живой Цаго на ее изображе¬

ние и про себя уж принял решение сделать сюрприз свое¬

му господину. Но и вторая была ничуть не хуже. Понимая,

что самое лучшее все же должно доставаться повелителю,

он внутренне удовольствовался своей долей и сказал:

–

Возьмите обеих и отведите ко мне в шатер.

В тот же день Джелал-эд-Дину было доложено о пле¬

нении редкой красавицы, изображенной на картине в цар¬

ском дворце. Джелал-эд-Дин собирался в поход на Кахе¬

ти и Картли. Ему, конечно, хотелось немедленно насла¬

диться столь необыкновенной добычей, но он никогда не

откладывал дела ради женщины.

–

Отошли ее в Тавриз, в мой гарем,– приказал ои,

строго глядя на Шереф-эль-Молка.– Да смотри, чтобы до

моего приезда никто не смел на нее глядеть.

Визирь, конечно, понимал, что предупреждение каса¬

ется его самого.

Султан с войсками ушел в поход. Цаго отправили в

Тавриз вместе с сокровищами Грузии в сопровождении

усиленной охраны. Новый управитель Тбилиси Шереф-

эль-Молк избрал своей резиденцией палаты царицы Ру¬

судан.

Наступил вечер. Султан с войском был уже далеко.

В городе догорали пожары. Управителю Тбилиси нечего

было делать в этот час, и он решил отдать его любви, тем

более что прекрасная юная женщина была рядом, здесь же

во дворце, и он уже приказал, чтобы ее приготовили и при¬

вели. Ему не терпелось увидеть пленницу. Он нервно ша¬

гал из конца в конец комнаты по мягкому глухому ковру.

Дверь отворилась, и на пороге возникла Лела. Она

сильно похудела от тоски и горя, волосы ее были распуще¬

ны, а глаза сверкали, точно у рыси, приготовившейся на¬

пасть. Все ее тело дрожало от напряжения, как будто она

готова была к любому рывку, прыжку, к любому сопро¬

тивлению.

Когда визирь впервые увидел Лелу, у нее на лице бы¬

ло доброе и печальное выражение. Она была полна жало¬

сти и нежности, ожидания и тревоги. Теперь на лице не

было ничего, кроме напряженности и злости.

Но это еще больше привлекло Шереф-эль-Молка,

543

потому что ему приходилось все время иметь дело с покор¬

ными и податливыми женщинами.

На своем языке он старался ободрить вошедшую. Ле¬

ла не понимала ни слова, но весь вид визиря, его жесты,

его взгляд говорили больше, чем все слова. Внутренне Ле¬

ла сжалась и приготовилась к отпору. Шереф-эль-Молк

подошел вплотную, смелым хозяйским жестом откинул

назад ее распущенные волосы, поднял пальцем подборо¬

док и поглядел в глаза. Лела задышала тяжело и часто.

Она вдруг оттолкнула руку мужчины и метнулась в про¬

тивоположную сторону зала.

Шереф-эль-Молк снисходительно улыбнулся. Ои знал,

что ей некуда бежать, а сопротивление разжигало его все

больнее и больше. Медленно, осторожным, но уверенным

шагом, как хороший наездник к норовистой необъезжен¬

ной лошади, он снова пошел к грузинке. Он хотел обхва¬

тить ее поперек тела сильной своей рукой, но Лела вы¬

вернулась и так оттолкнула его, что он растянулся на

полу.

После этого шутки кончились. Визирь вскочил, напал

на Лелу, однако снова промахнулся, и Лела забегала,

заметалась по просторному залу, как ласточка, залетев¬

шая в четыре стены из неоглядных просторов синего

неба.

Разъяренный мужчина гонялся за ней, схватывал в

охапку и тащил к постели, пытался повалить на пол, по

и женщина разъярилась не меньше насильника, царапа¬

лась, кусалась, вновь вырывалась и вновь попадала в

железные тиски объятий. Одежда на ней рвалась, все

больше оголяя молодое белое тело. Визирь, глядя на него

и слыша его под руками, стервенел еще больше, в то время

как женщина изнемогала и слабела после каждого на¬

тиска.

И все должно было кончиться, но Лела собрала вдруг

последние силы и руками и ногами оттолкнула тяжело

дышавшего, навалившегося на нее человека, выскользну¬

ла и вскочила на подоконник. Шереф-эль-Молк со словами:

«...ну куда ты от меня денешься, дурочка»,– пошел к ней

с протянутыми для объятий руками. Лела отпрянула

назад от этих жадных тянущихся рук, ударилась спиной о

переплет, окно растворилось, и, не успев даже вскрикнуть,

Лела полетела вниз. Не успел вскрикнуть и Шереф-эль-

Молк.

544

Раненый Ваче попал в руки султановых лекарей. Они

прикладывали к ране мази, поили каким-то лекарством,

окуривали травами, кормили как иа убой. Боль затихла,

и рана начала заживать. Скоро она совсем затянется, и

останется на месте раны один рубец. Но не радует Ваче

счастливое излечение. Он знает, что как только станет

совсем здоров, исполнится приказ Джелал-эд-Дина.

Каждому человеку было бы тяжело расставаться со

зрением, но Ваче еще тяжелей. Он художник. Он видит

намного острее других и чувствует тоже сильнее других.

Пройдет еще несколько дней, и померкнет свет, не бу¬

дет пи луны, ни солнца, ни звезд, ни облаков, ни синего

неба. Исчезнут эти ласкающие взгляд холмистые горы,

эта синева, разлитая по горам, эта зелень, что окружила

поле, эта игра света и тени... Разве можно перечислить все, что потеряет Ваче, когда исполнится жестокое слово сул¬

тана.

Ваче лежал в постели и смотрел в окно на Куру. Обре¬

чен ггый на вечную темноту, он пока еще упивался живым

движением воли, их переливами, их блеском, их неиссяка¬

емой жизнью. Волны набегают, обгоняют, захлестывают

одна другую, завихряются, кружатся, переливаются, они

могут делать все, что угодно, при своем движении вперед.

Только одного не дано им делать – возвращаться назад.

За рекой была видна часть разрушенного Тбилиси.

Кое-где еще дымились дотлевающие пожары, а те дома,

что давно сгорели, стояли теперь без крыш, без окон, опа¬

ленные и немые. С церквей повсюду были сорваны кресты

и купола. При виде этих ужасных скелетов (а если разо¬

браться, то весь Тбилиси теперь один обглоданный урод¬

ливый скелет) Ваче почувствовал дрожь и проклял сул¬

тана за то, что тот не добил его тогда, в первый же день

и час, или что не сразу привел в исполнение свой приго¬

вор. По крайней мере, Ваче не успел бы увидеть надруга¬

тельства над родным городом, и Тбилиси остался бы в его

воображении по-прежнему величавым и прекрасным.

Лучше всего был виден Ваче дворец Русудан. На высо¬

кой скале он словно взлетел к облакам, да так и застыл в

этом стремительном и легком порыве. Ии пожары, ни раз¬

рушения не тронули царского дворца. Он один возвышал¬

ся среди голых и черных стен, среди мрачной картины

всеобщего разрушения и оттого казался еще чудеснее и

сказочнее.

18 Гр. Абашидзе

545

Да, думал Ваче, какое прекрасное творение подарил

родному городу и родной стране Гочи Мухасдзе. Если

и захочешь придраться к какой-нибудь детали, не найдешь

изъяна в этом дворце. Вон окно, через которое падает те¬

перь свет на картину. Этой картины тоже он больше не

увидит никогда.

Узкое окно, на которое теперь смотрел Ваче, вдруг рас¬

пахнулось, и из окна вылетел, казалось, ангел, полуобна¬

женный, с развевающимися длинными волосами. Ангел не

взмахнул крыльями, он опустился вниз на воды Куры и

сразу же скрылся из глаз, словно растворился в воздухе.

Из окна высунулся мужчина, но тотчас отшатнулся и то¬

ропливо исчез, захлопнув окно.

Цаго чувствовала себя самой несчастной на свете. Дей¬

ствительно, два ее брата, Павлиа и Мамука, остались в ра¬

зоренном Тбилиси при смерти. Муж в плену, и неизвест¬

но, что с ним. Единственный сын тоже в Тбилиси, без

присмотра, среди кровожадных беспощадных врагов. А са¬

му ее везут в Тавриз, в гарем разорителя Грузии, винов¬

ника всех бед и несчастий грузинского народа.

С первой минуты плена Цаго стала думать о самоубий¬

стве, но люди, приставленные к ней, были догадливы и

зорки. К тому же они боялись гнева Джелал-эд-Дина, а

это удесятеряло их бдительность. Единственное, что мог¬

ла Цаго и в чем ей не могли помешать,– морить себя го¬

лодом. Она некоторое время не принимала еды, не пила,

но мужества у ней не хватило, и постепенно она стала

есть и пить.

В самой непроглядной тьме тоски и горя всегда оты¬

щется огонек надежды. Может быть, Турман все-таки жив,

надеялась Цаго. Может быть, Павлиа сумел спря¬

таться где-нибудь и теперь в безопасности, может быть,

не погибнет и другой брат, златокузнец Мамука, может

быть, найдутся добрые люди, христиане, которые приютят

ее мальчика, и он уцелеет в этом пекле, в этом мире, пре¬

вратившемся в ужасный хаос. И только в одном не брез¬

жило никакой надежды, это одно касалось ее самой. Она

понимала, почему ее с таким почетом п так бережно ве¬

зут в Иран. Ее лелеют для того, чтобы сделать налож¬

ницей султана. Скоро будет конец пути, и Цаго введут в

гарем, где уже томятся, как в тюрьме, десятки ее пред¬

546

шественниц, и даже хуже, чем в тюрьме, потому что в

тюрьме не нужно делить ночного ложа с ненавистным че¬

ловеком помимо своего желания и вопреки понятиям о

чести. Пройдет несколько дней, и Цаго будет обесчещена,

и нет никаких надежд, что этого не случится.

Мысль о возможных прикосновениях султана привела

ее в брезгливое содрогание. Можно что угодно вытерпеть

ради минутного свидания с мужем, или сыном, или своими

братьями, но этого вытерпеть нельзя. Лучше лишить себя

всякой надежды и самой погасить тот слабый и робкий

огонек, который лукаво светит во тьме: «Я найду способ

убить себя, если дело дойдет до объятий этого проклятого

хорезмийца». Утвердившись в этой мысли, Цаго несколько

успокоилась. Никто не знал, какие мысли теснятся в голо¬

ве красивейшей женщины Грузии, которую, словно цари¬

цу, в сопровождении блестящей свиты и надежной охраны

увозили все дальше и дальше на юг.

Выглядывая из паланкина, Цаго с грустью озирала

скользящим взглядом остающиеся на севере горы и рас¬

кинувшиеся вокруг и впереди бескрайние плоские степи.

Изредка встречались сады, изредка попадались реки.

Цаго думала о том, что, вероятно, и Турмана везли по

этой же самой дороге и что все, что видит сейчас опа, ви¬

дел и он и думал о ней, о Цаго, как она сейчас думает о

нем.

Цаго никогда не ездила дальше Ахалдабы и Тбилиси,

Тори и Ахалцихе. Она не думала, что мир столь велик,

что можно ехать и ехать и не видеть конца пути, а белому

свету – края. Цаго не помнила, сколько раз загорались

прохладные голубые звезды и сколько раз поднималось в

небо раскаленное жестокое солнце. С каждым днем пути

становилось все жарче и жарче. Стало трудно дышать,

вместо живительного ветерка, который прилетает в Гру¬

зии с отдаленных гор, из пустыни веяло горячим возду¬

хом, точно поблизости лежали раскаленные угли и от них-

то и тянуло нестерпимым иссушающим жаром. Белые об¬

лака Грузии давно уж скрылись из глаз.

Пленники, следовавшие под охраной вместе с Цаго,

чувствовали себя все хуже. Они стонали, падали на ходу,

иногда раздавались причитания, вопли, плач.

Однажды остановились на привал у широкой быстрой

реки. На берегу росли широколиственные деревья, была

тень, прохлада, и пленники немного вздохнули. Не только

18*

547

пленникам, но и сопровождавшим хорезмийцам была при¬

ятна прохлада. Они провели в тени остаток дня и здесь

же решили ночевать. Ничто не беспокоило караван в те¬

чение многих дней пути, и охрана расслабилась, чувство

опасности притупилось или даже исчезло вовсе. Сложив

оружие в кучу, воины с вечера завалились спать, надеясь

к утру хорошенько выспаться.

Цаго тоже едва донесла голову до подушки. Во сне она

слышала как будто бы родные грузинские голоса. Она ра¬

достно встрепенулась во сне и открыла глаза. Вокруг все

спали. На разные голоса переливался храп часовых. Цаго

лежала и чутко вслушивалась в темноту и тишину ночи.

Ей чудились какие-то шорохи, шаги, едва различимый ше¬

пот.

Внезапно тишина оборвалась. Послышался неясный

нарастающий грохот, факелы загорелись в темноте, за¬

мелькали, забесновались, и наконец все прояснилось в

конский топот, в бряцание оружия, боевые крики грузин:

–

Ваша, бей, руби! Ваша!

Хорезмийцы не успели опомниться ото сна, как все

попадали под саблями ночных налетчиков. В один миг вся

военная добыча, которую везли хорезмийцы, и все плен¬

ники достались ночному отряду грузин.

–

Живые, спасайтесь, кто как может! – крикнул

пленникам один из грузин, и голос его показался Цаго

удивительно знакомым. Она высунулась из своих почет¬

ных носилок и в красных отблесках факела увидела воина

на коне с поднятой кверху саблей. Тотчас она узнала Го¬

чи Мухасдзе.

–

Гочи, Гочи! – закричала она и тут же забилась в

припадке рыданий. Все, что накопилось в душе за эти

дни, прорвалось наружу. Мухасдзе поворотил коня, в два

прыжка оказался около паланкина.

–

Цаго, несчастная, как ты сюда попала? – Гочи пе¬

регнулся с коня и вытащил Цаго из носилок, посадил ее

сзади себя на лошадиный круп. Цаго судорожно обвила

руками сидящего впереди мужчину.– Куда тебя отвезти,

где твой дом?

–

Нет у меня больше ни дома, ни семьи. Куда все, ту¬

да с вами и я.

–

Ладно, поговорим потом.– Гочи дернул коня, ион

прыгнул в темноту из трепетного призрачного света до¬

горающих факелов.

548

Воины Гочи погрузили отбитые сокровища на коней.

Пленники, пожелавшие присоединиться к отряду, разо¬

брали оружие, оставшееся после изрубленных хорезмий¬

цев. .Отряд сел на коней и двинулся в путь. Остальпые

пленники, не захотевшие браться за оружие, разбрелись

кто куда. Каждый выбрал себе свою дорогу.

Отряд мчался галопом в кромешной ночи. Опасаясь

наткнуться на хорезмийцев, грузины держались в сторо¬

не от больших дорог, мчались опушками леса по узким

нехоженым тропинкам. Привычные кони сами выбирали,

где им скакать, и скакали по бездорожью, по краю опас¬

ных пропастей.

–

О мой сын! – всхлипнула Цаго, все крепче дер¬

жась за своего спасителя.

Гочи, сосредоточенный на скачке, не ответил.

–

Хоть бы остались живы Павлиа и Мамука.

–

Бог даст, останутся живы,– ободрил Гочи свою

спутницу, хотя понимал, что трудно теперь уцелеть в Тби¬

лиси.

Цаго неудобно было сидеть на крупе лошади, она боя¬

лась упасть. Все крепче и крепче прижималась она всем

телом, грудью и головой к широкой спине, к широким пле¬

чам всадника. Вскоре Гочи почувствовал теплоту женско¬

го тела, и горячее дыхание женщины начало жочь его

плечо. Все эти дни оп скитался по горам и степям, не смея

думать о простом отдыхе, а не только о женских ласках,

и теперь вдруг, согретое женщиной, его тело болезненно

напряглось, дыхание перехватило, и он едва не потерял

равновесие в седле. Чтобы отвлечься и забыться, Гочи

что есть силы хлестнул коня. Конь, и без того скакавший

во всю мочь, вытянулся в струну. Но чем быстрее мчался

конь, тем страшнее было Цаго, тем сильнее она прижи¬

малась к Гочи и трепетала.

Мухасдзе чувствовал, что кровь приливает к голове и

что он теряет самообладание. Он хотел отвести от себя

обнимающие руки Цаго, но тем самым он выдал бы свое

пусть невольное, но все-таки постыдное волнение. В это

время лошадь оступилась, всадников дернуло вниз и руки

женщины соскользнули с плеч. В испуге Цаго снова схва

тилась за Гочи и услышала под рукой тяжелое, частое,

лихорадочное биение большого сильного сердца. Цаго

сразу поняла все и резко отдернула руки, едва но уиав с

лошади. Гочи сделалось стыдно, точно его ошпарили

549

кипятком. Хорошо, что ночная темнота скрывала густую

горящую красноту, но зато он мгновенно остыл от волне¬

ния, отрезвел и смущенно забормотал:

–

Ничего. Держись за меня крепче, а то упадешь.—

И сам, повернувшись, взял ее руки и положил на плечи.

Женщина снова доверилась воину. Вдруг Гочи почувст¬

вовал, что его плечо намокло от слез.– Не плачь, успокой¬

ся. Все будут живы и целы.– Но и самого его душили сле¬

зы за разрушенное счастье многих людей, за разоренную

родную землю.

Отряд Мухасдзе торопился соединиться с каким-ни¬

будь другим грузинским отрядом, тоже ушедшим в леса.

Большие дороги и селения объезжались стороной, по го¬

рам , по ущельям, по тропинкам.

Гочи вывез Цаго на дорогу, ведущую в Ахалдабу, и

попрощался с ней. Цаго осталась одна на пустынном про¬

селке, среди пустой и бесплодной земли. В полях не вид¬

но было скота, если попадалась деревня, то и в ней дома

стояли неогороженные, трубы не дымились. Вот и Ахал¬

даба. Цаго остановилась перед домом Ваче. У ворот она

увидела девочку, которая стояла, прислонившись к стол¬

бу, и плакала.

Девочка испугалась незнакомой женщины и хотела

убежать, а потом остановилась, настороженно уставилась

на подходившую все ближе незнакомку. Зато Цаго сразу

узнала, что это ребенок Ваче. Девочка медленно отступала

назад, потом повернулась и пошла, то и дело оборачива¬

ясь, идет ли за ней женщина.

Цаго вошла во двор. Она тоже медленно шла за девоч¬

кой. Поднимаясь по лестнице, Цаго едва не разрыдалась.

Сколько раз в детстве она беззаботно и легко взбегала по

этим ступенькам! Никогда она не слышала в себе такого

волнения, никогда у нее не замирало сердце так, как сей¬

час.

Девочка привела ее в конце концов к постели в тем¬

ной комнате. На кровати лежала в жару и в бреду мать

Ваче. Худая, как скелет, седая женщина водила вокруг

бессмысленными глазами и то стонала, то бормотала не¬

разборчивые слова, то вдруг начинала петь.

–

О, горе родившей тебя, сын мой,– причитала боль¬

ная,– будь проклят тот, кто отемнил твой ясный взор...

Причитания звучали жутко, сердце Цаго сжалось от

предчувствия какой-то непоправимой беды.

550

–

Пусть земля сгорит и разверзнется под тем, кто от¬

нял свет солнца у моего мальчика...– Больная забилась в

истерике, начала ломать свои руки и кусать пальцы. Она

металась так, что невозможно было ее успокоить. Но по¬

степенно припадок слабел, несчастная затихла и в изне¬

можении откинулась па подушку. Она собрала пальцы в

щепоть, желая перекрестить кого-то, рука ее приподня¬

лась, тело ее дернулось, и она затихла навек.

Девочка, почувствовав, что произошло что-то страш¬

ное, отбежала от постели, забилась в угол и заплакала

еще горше. Цаго схватила девочку за руку и выбежала

иа двор, на солнце.

Теперь она бежала к своему дому, вокруг которого то¬

же не было ни души. Взбежала по лестнице, толкнула

дверь и бессильно опустилась на пороге. На кровати си¬

дела мать Цаго. Запрокинув кувшин, она, не отрываясь,

пила воду. Услышав стук двери, старуха оторвалась от

кувшина и тут же уронила его иа пол.

–

Цаго, дочка! Неужели ты жива?

–

Жива, жива, мама, это я, Цаго.

–

Нет, нет, не прикасайся ко мне, не подходи, уйди,

я больна, ты можешь заразиться,– сама первая отстра¬

нилась она от дочери. Но дочь ие слушалась, она все

крепче обнимала старую больную мать, все горячей ласка¬

ла ее. Обе женщины плакали, и неизвестно, чего боль¬

ше – горя или радости – было в их слезах.

–

Зачем ты дотронулась до меня, дочка,– гово¬

рила мать сквозь слезы,– ты ведь теперь заболеешь,

как и я.

–

Нет, ничего не будет. А ты давно больна?

–

Две недели, как враги разорили наше село. Что по¬

нравилось, взяли с собой, остальное раскидали, сожгли.

Во всем селе не осталось ни одного мужчины, а что могли

сделать мы, беспомощные женщины? Сначала мы голода¬

ли. Но это все не беда. Голод мы как-нибудь пережили

бы, если бы не начался этот мор. Каждый день уносит

двух-трех человек, хоронить некому, деревня задыхается

от зловония. Мать Ваче, твоего друга, тоже при смерти.

До вчерашнего дня я ухаживала за ней, а сегодня свали¬

лась и сама. Теперь не знаю, что с ней, может быть, она

уже умерла.

–

Да, умерла. Я только сейчас оттуда. Она умерла

на моих глазах.

551

–

Господи, утешь ее душу. И то сказать, она сама

мечтала о смерти. Жизнь для нее сделалась мученьем

с тех пор, как ослепили нашего Ваче.

–

Ослепили Ваче?! Когда, за что?! Кто осмелился осле¬

пить лучшего живописца Грузии?!

–

Проклятый Джелал-эд-Дин. Он сам, своими рука¬

ми выколол ясные очи нашего Ваче. Бедный Ваче. Нет на

земле человека несчастнее его.

–

А за что?

–

Ваче нарисовал во дворце какую-то очень краси¬

вую девушку. Султан, увидев красавицу, велел найти жи¬

вописца, и Ваче доставили к султану. Тогда султан при¬

казал нашему Ваче привести девушку, изображенную на

стене. А где ее взять? Не мог же Ваче оживить свою кар¬

тину и велеть, чтоб нарисованная красавица сошла со

стены прямо в объятия проклятого султана. Ваче не ис-

полнил приказания, и разгневанный султан выколол ему

глаза.

Цаго все поняла. Картина Ваче снова встала перед

пей. Да ведь это же меня, меня велел привести султан!

Ради меня, ради моей чести Ваче пожертвовал самым до¬

рогим, что у него было,– глазами художника.

–

О, Ваче, Ваче! – Цаго задохнулась в рыданиях и

упала на жесткую постель.

Завоевывая Адарбадаган и Грузию, Джелал-зд-Дип

не спускал глаз с Ирана. Во-первых, там, далеко на юге,

со дня па день могли появиться монголы, а он не мог

выйти им навстречу, пока не окрепнет здесь, на севере,

обогатившись за счет разорения Грузии, и не соберет

дополнительные войска.

Но еще прежде монголов султан опасался лицемер¬

ных правителей Ирана. Султан правильно предполагал,

что чем дальше он уходит на север, тем свободнее, раз¬

вязнее могут себя чувствовать подвластные ему правите¬

ли Ирана, тем возможнее ожидать от них предательства и

даже восстания и удара в спину. Приближение монголов

только подбадривало иранцев.

Таким образом, успехи Джелал-эд-Дина на севере

должны опираться на спокойствие южных его земель. Ма¬

ленькое волнение в Иране, слухи о заговорах и восстани¬

ях Джелал-эд-Дин ощущал, как саблю, занесенную

552

сзади, со спины во время горячего боя. Прослышав о бес¬

порядках, он тотчас бросал на юг часть своих войск, что¬

бы затоптать очаг, не дав ему разгореться как следует.

Джелал-эд-Дин был занят разорением Тбилиси, когда

из Ирана сообщили, что к Керману подступают монголы и

что Эджиб Борак, оставленный правителем Кермана,

вступил в тайные переговоры с монголами, то есть хочет

продать султана, поднять восстание и остаться безнака¬

занным, спрятавшись за татарской саблей.

Султан немедленно выслал к Керману пять тысяч вои¬

нов под командованием Киас-эд-Дина. Задача состояла

в том, чтобы покарать Эджиба Борака еще до того, как он

поднимет восстание и призовет на помощь татар. Султан