Текст книги "Волгины"
Автор книги: Георгий Шолохов-Синявский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 39 (всего у книги 53 страниц)
– Так что путина вам добрая, товарищ гвардии майор. Про нас не забывайте.
– Да нет уж, не забуду. Кстати, Иван Сидорович, – несколько смущенно заговорил Алексей, доставая из планшетки блокнот. – Как то село называется, где вы молодайку с ребенком встретили?.. Не вспомнил? Я на тот случай запишу, если нам с тобой до того времени придется в разных частях быть.
– Вспомнил, товарищ гвардии майор, вспомнил, – обрадованно спохватился Дудников. – Я село это теперь крепко держу в памяти. Точно могу сказать: не Тризна, а Вязна село называется. Это за Жлобином километров… километров… сколько, по-твоему, Микола?
– Километров сто с гаком, – подсказал Микола. – Это как на Барановичи ехать. Там такое село великое есть… Зубаревичи… Так за ним…
Иван и Микола уже знали, о чем шла речь: история гибели жены майора и пропажи ребенка давно была им известна. Им хотелось во что бы то ни стало поддержать в любимом командире надежду.
– До свидания, Иван Сидорович. До свидания, Микола, – сказал Алексей, пряча в сумку блокнот. – Воюйте хорошенько.
– Да уж постараемся…
Бронебойщики расцеловались с замполитом.
– Спасибо вам за службу, – сказал Алексей и торопливо вышел из укрытия.
21
На рассвете Алексей собирался в дорогу. За плащпалаткой, прикрывавшей вход в землянку, шумел теплый майский дождь. Пахло молодой листвой и мокрой землей.
Фильков укладывал в вещевую сумку майора незатейливые мелочи: мыло, зубной порошок, полотенце, чистое белье, связку книг. Гармаш, сидя на нарах, усиленно раскуривал маленькую, изогнутую, похожую на обугленный корешок цыганскую трубку. Дым ли при этом попадал ему в глаза, или по другой причине – Гармаш сердито морщился, глаза его слезились. Саша Мелентьев стоял у своего столика, скрестив на груди руки. И только капитан Труновский храпел в другой половине землянки, мало обеспокоенный уходом своего предшественника.
– Я еще не знаю, куда меня направят, но думаю, что не дальше полка, – сказал Алексей, закидывая за плечо легонькую сумку. – Так что видаться будем, Артемьевич, часто. А на всякий случай – прощай.
Гармаш рванулся к Алексею, и они замерли в продолжительном объятии. Но тут же комбат, первый оттолкнув майора, проговорил глухо:
– Если далеко уедешь, Прохорович, пиши. На, вот, тебе на память.
Гармаш сунул в руку замполита очень ценимый им самим перочинный ножичек на серебряной цепочке. И, словно это послужило разрешением для такого ознаменования проводов, к Алексею протянулось сразу несколько рук: Саша Мелентьев протягивал блокнот с каллиграфически выведенной на папке именной надписью, Фильков – какую-то коробочку, вырезанную из куска липы.
– Куда же я все это буду девать? – смущенно пробормотал Алексей и попросил: – Никифор Артемьевич, береги, пожалуйста, сестру мою. Не пускай ее зря в огонь. Сам знаешь, какая она. Умную храбрость поощряй, а глупую – пресекай.
– Все, что будет от меня зависеть.. – начал Гармаш и закашлялся. – Не беспокойся, Прохорович, хорошим солдатом ее сделаю… Она способная ученица, в седьмой, кажись, класс перешла!..
– Только не забывай, что она все-таки девушка…
– Не только девушка, а теперь – моя сестра. Моя сестра, Прохорович… Днепр помнишь? Сталинград? Вишневую балку?
Старший лейтенант Мелентьев молчал. Алексей заглянул в бывшую свою половину, крикнул:
– Капитан Труновский, я ухожу! До свидания!
– Уже уходите, майор? – хриплым спросонья голосом спросил Труновский, появляясь в двери землянки. – Ну, счастливо. – Он подал Алексею длинную, костлявую руку. – За батальон не беспокойтесь. Все будет в порядке. Будете в поарме – скажите: Труновский приступил к своим обязанностям.
– Хорошо. Передам.
Гармаш проводил своего бывшего замполита до лощины. Теплая водяная пыль сыпалась с пасмурного неба.
– Ну, бывай, Прохорович… Ты еще о нас, гвардейцах, услышишь, – сказал Гармаш.
– До свидания, Артемьевич.
– Гляди же, – наведывайся.
– Ладно…
Пройдя несколько шагов, Алексей оглянулся. Гармаша на тропинке уже не было. Занималось серое непогожее утро. Над передним краем, медленно снижаясь, горела казавшаяся ненужной бледнозеленая сигнальная ракета.
Дождь посыпал гуще, шелестя в мелкой кудрявой листве. Алексей развернул плащпалатку, накинул ее на плечи и быстро зашагал в глубь бодро шумящего под дождем весеннего леса…
В санвзводе уже не спали. Судя по строгому и печальному виду, Таня и Нина Петровна ожидали Алексея. Таня была в полном походном снаряжении – с санитарной сумкой на боку и пистолетиком. Всем своим видом она как бы хотела подчеркнуть, что с уходом брата для нее начнется еще более суровая боевая жизнь. Взгляд ее был холоден, губы сжаты.
Нина была спокойна, как всегда.
– Еще неизвестно, куда переводят тебя? – спросила Таня, когда Алексей, стряхивая с плащпалатки дождевые капли, вошел в землянку.
– Думаю, что не дальше полка, – ответил Алексей.
– Я уверена, что тебе дадут полковника, – ревниво оглядывая брата, сказала Таня.
– Я бы предпочел остаться в батальоне и довоевать со своими людьми до конца, – ответил Алексей и погладил сестру по щеке. – Не вздумай тут чего-нибудь лишнего… Вишь, какая воинственная… Пистолетище какой нацепила – подступиться страшно, – пошутил он. – Ну, сестричка, надо спешить.
– Погоди, – встрепенулась Таня. – Я сейчас вернусь.
И не успел Алексей что-либо ответить, Таня, придерживая санитарную сумку, как вспугнутая коза, выбежала по ступенькам наверх из землянки.
Алексей растерянно осмотрелся. Он остался один на один с военфельдшером. Отвернувшись, Нина очень торопливо и озабоченно рылась в ящике своего походного медицинского столика.
В мутном свете дождливого утра, проникавшего через продолговатое окошко, вделанное под самым бревенчатым потолком, Алексеи увидел знакомые очертания ее гладко причесанной головы с темнорусой коронкой чуть повыше затылка, заметно округлившуюся невысокую фигуру… Все в ней было мило для Алексея, все знакомо и дорого – и эта манера склонять голову, и как-то особенно скромно и хорошо улыбаться, и делать все быстро и энергично своими маленькими красивыми руками…
Алексей подумал:
«Подойду сейчас и скажу все, что чувствую, скажу с чистым сердцем, потому что ухожу и, может быть, никогда больше ее не увижу».
– Товарищ майор, – послышался в тишине землянки грудной голос. – У меня к вам просьба: отнести на полевую почту вот это…
Нина подошла к Алексею, держа в поднятой руке конверт.
Алексей видел теперь ее совсем близко – ее глаза, гвардейский, им самим еще под Сталинградом врученный значок, а слева – медали «За боевые заслуги» и «За оборону Сталинграда»… Медицинские погоны неловко топорщились на ее узких плечах… И то, что ему хотелось сказать недавно, мгновенно отступило, словно испарилось…
– Да, да, пожалуйста, Нина Петровна, – пробормотал Алексей. – Постараюсь не забыть.
Он стал засовывать под планшет тугой конверт.
– У нас есть сейчас трое раненых. Вчера доставили из третьей роты. Я звонила в медсанбат – обещали вчера прислать машину и не прислали, – сказала Нина.
– Хорошо. Я передам кому нужно. Ну-с, товарищ лейтенант медицинской службы, – искусственно улыбаясь, проговорил Алексей, – разрешите пожелать вам всего хорошего.
– До свидания, товарищ гвардии майор. Надеюсь, вы не будете нас забывать?
Ее лучистые глаза просто, по-женски смотрели на него.
Алексей пожал ее теплую маленькую руку и вдруг, не помня себя, поднес ее к губам, поцеловал.
Застучали шаги по ступенькам: это возвращалась Таня.
Алексей выпустил безвольно-покорную руку Нины, шагнул к выходу…
22
Поглаживая рыжевато-русую бороду, закрывавшую чуть ли не половину широкой груди, начальник политотдела армии генерал-майор Николай Владимирович Колпаков мягко шагал по просторной чистой избе и веселым, спадающим до гулкой октавы басом говорил сидевшему у стола Алексею Волгину:
– Алексей Прохорович, наконец-то мы стянули вас с насиженного-места. Сразу два приказа политуправления фронта: о назначении вас начальником политотдела дивизии и о присвоении звания подполковника.
Алексей, ошеломленный новым назначением, встал.
– Сидите, сидите, – положил ему на плечо руку Колпаков. – Очень рад за вас, очень рад.
– Так сразу, минуя полк, в дивизию, товарищ генерал? – голосом, полным растерянности, спросил Алексей.
– Да вот так… Минуя полк… Полковник Мануйлов серьезно заболел и отправлен в госпиталь в Москву. Вам сегодня же придется принимать политотдел.
– А из Москвы больше обо мне не запрашивали? – спросил Алексей, глядя на начпоарма так, словно хотел сказать, что новое его назначение и молчание Москвы не обошлось без его, начпоарма, участия.
Колпаков, видимо поняв, что этот умный, всегда державшийся с почтительным достоинством майор в чем-то не доверяет ему, слегка насупился:
– Нет, из Москвы пока ничего не слышно.
Генерал прошелся по избе, с силой нажимая на носки, с таким видом, как будто находил особенное удовольствие испытывать тяжесть своего большого, пышущего здоровьем тела. Шагнув к Алексею, остановился и с добродушной усмешкой проговорил:
– Насколько помнится, Алексей Прохорович, вам не хотелось уходить из армии… Вот о вас и позабыли.
– Пока это меня не особенно волнует, товарищ генерал, – сухо ответил Алексей. Рад ли он был новому назначению, сильно ли обеспокоен масштабами предстоящей работы, он и сам не мог понять в эту минуту. Все-таки он не ожидал такого назначения. Стало быть, о нем кое-что узнали и теперь хотят сделать из него крупного политработника армии.
Но как долго придется ему привыкать к этой новой обстановке!
В занавешенные чистой марлей окна пробивалось особенно веселое после майского дождя солнце. Где-то за стеной, по-видимому в сарайчике, кудахтали куры, повизгивал поросенок. За дверью стрекотала машинка… Покой, тишина. Будни второго эшелона армейского тыла…
Конечно, в штабе и политотделе дивизии не будет такого покоя, уюта, и все-таки и там не будет того, к чему Алексей привык, что видел и слышал каждый день – всегда тревожного и словно грозового воздуха переднего края, людей, стоящих перед врагом лицом к лицу.
– Теперь у вас будет большая часть, – как бы отвечая на мысли Алексея и снова начиная ходить по пестрой домотканной дорожке, постланной от стола к двери, продолжал начпоарм. – Партийный состав дивизии увеличивается с каждым днем. Да что вам говорить! Ведь вы руководили большим коллективом. Правда, это крупная боевая единица, сложный военный механизм… Признайтесь, – неожиданно прервал себя Колпаков, – вам не хочется уходить из батальона?
– Не хочется, товарищ генерал, – сознался Алексей.
– Вот вы опять, – с сожалением покачал головой генерал. – Но мы теперь вас не отпустим. Теперь вы наш надолго… Вы знаете, что нам предстоит?.. Идите-ка сюда. – Колпаков поманил Алексея к застилавшей всю стену, как пестрый ковер, карте, показал розовым пальцем на красные и синие круги и овалы чуть пониже Орла. – Вот, пожалуйста! Сюда немцы стягивают громадные силы: отборные танковые и моторизованные дивизии, укомплектованные сверхтяжелыми танками «Тигр», самоходными орудиями «Фердинанд» и так далее. Сосредоточивается масса авиации. Гитлеровцы выскребли весь тыл, снимают войска с Западного фронта… А союзнички наши о вторжений в Европу все еще помалкивают, закопались в Северной Африке и вряд ли скоро откроют второй фронт… Понятно? Как видите, немцы не дремлют и опять хотят воспользоваться летним периодом и отсутствием второго фронта. Хотят взять реванш за Сталинград, как они сами выражаются. Об этом говорит и наша разведка… Кстати, ваш праздничный «язык» добавил ко всему, что мы уже знали, много нового и важного.
– Заговорил-таки… А у нас молчал, – удивился Алексей.
– У нас тоже сперва молчал иди молол чепуху. Оказался порядочным мерзавцем. Таких, конечно, молодчиков мы приберегаем для послевоенных судов. За этим бароном, как потом выяснилось, числится немало гнусных преступлений. Но, главное, он разговорился и расхвастался – за милую душу. И не из желания, конечно, оказать нам услугу, а чтобы доказать, что вот мы, гитлеровцы, дескать, еще не выдохлись, как вы думаете, и вам, большевикам, еще нос утрем. В общем, картина ясная: гитлеровцы готовятся к летнему большому наступлению на Курск, чтобы запереть Курский выступ и ударить на Москву. О сроках не знают еще и сами немцы, но мы должны быть начеку.
Колпаков прошелся от стола к двери, занавешенной байковыми одеялами, и обратно, продолжал более тихо:
– Так вот… Можете судить, какая предстоит нам работа. Кропотливая, ежечасная, может быть, не такая веселая и разнообразная, как у боевых командиров, но не менее важная. Строевикам предстоит еще больше закапываться в землю, расставлять истребительные противотанковые средства и в то же время готовиться к наступательным операциям еще невиданного масштаба. Нам, политработникам, надо будет воспитывать солдат, закалять их души, повышать идейность, моральный и боевой дух армии. Каждое наше подразделение, каждая огневая точка должна стать Сталинградом в миниатюре. Весь этот период мы должны учить бойцов усваивать уже накопленный опыт… Учеба, учеба и учеба! Политическая, пехотная, противотанковая, снайперская, какая хотите. Учиться, пока есть время. Уметь отражать атаки, отсекать пехоту от танков, бить их всеми средствами, штурмовать оборонительные узлы. Штучки у нас для этого припасены получше, чем в прошлом году. Ими надо уметь пользоваться. А мы, политработники, должны постараться, чтобы боец не только владел в совершенстве оружием, но и знал, зачем это оружие ему дано. По поводу вопросов, которые я сейчас затронул, мы еще будем беседовать со всеми. На днях в политотделе армии предстоит совещание. Ну-с, а теперь… – Колпаков расправил бороду ладонью снизу, выставил ее вперед, как лопату, смягчил продолжительною официальную беседу доброжелательной улыбкой. – Теперь желаю удачи… Вы, я вижу, озадачены?
– Есть немного, товарищ генерал, – ответил Алексей.
– Ничего. Привыкнете.
– Товарищ генерал, разрешите узнать… Как с теми двумя перебежчиками? – спросил Алексей. – Ведь это тоже наши первомайские трофеи.
– Ах, да… Конечно. Кажется, наш народ. Одного мы передали в штаб армии. Уже помогает составлять листовки и обращения. Приглашает поименно своих однополчан последовать его примеру. Правда, насчет пребывания в компартии приходится пока верить на слово. Как бы ни было, мы не должны забывать, что перед нами две Германии.
Алексей сказал:
– Мне думается, наш народ никогда не забывал об этом. Разрешите идти, товарищ генерал?
– Идите.
Колпаков крепко сжал руку Алексея.
– Все-таки вы теперь ко мне ближе, а? – весело усмехнулся он.
– Ваша взяла, товарищ генерал, – шутливо ответил Алексей.
Он взял конверт с приказом и направлением, отдав честь, вышел из кабинета.
Часть седьмая
1
После предварительных летных испытаний Виктор и Родя Полубояров получили наконец назначение в свой авиаистребительный полк. Эта радость стоила им больших волнений и хлопот – ежедневного хождения в отдел кадров, писания многочисленных рапортов, настойчивых визитов к старому ворчливому полковнику, начальнику отдела кадров.
Виктор уже намеревался пробиться к самому генералу, по слухам очень добродушному, веселому и любившему летчиков-истребителей, как вдруг все решилось само собой. Как оказалось потом, все зависело от одного майора, занимавшего в цепи военных и штабных инстанций совсем скромный, малозаметный пост. Он оказался сговорчивым и в первую же разнарядку на Центральный фронт включил Виктора и Родю, вручил им предписания для явки в авиационное хозяйство полковника Чубарова, или, как называли его в полку, «бати».
И тот самый полковник, который прежде выгонял резервистом, клянчивших, чтобы их поскорее послали на фронт, грозивший гауптвахтой и арестом за подрыв дисциплины, без всяких колебаний подписал предписания, не глядя на стоявшие в них фамилии.
Двадцатого мая ранним утром Виктор и Родя вылетели на военном транспортном самолете из Москвы в Курск и через три часа вышли из самолета на аэродроме вдали от города. Штаб Центрального фронта располагался где-то в районе Курска, в селе, и его надо было искать.
– Куда мы теперь, товарищ Герой Советского Союза, будем пикировать? – спросил Родя, сбивая на затылок пилотку и подбрасывая на плечо тощий солдатский мешок, в котором, помимо двух пар белья и двухдневного воинского пайка, ничего не было.
– Вдовушек искать, как в Чкалове, – съязвил Виктор и смешливо покосился на друга.
Родя невозмутимо сплюнул сквозь зубы, кинул в рот из пачки «Беломора», полученной в московском резерве, папиросу, сказал небрежно:
– А хоть бы и так. Вы, товарищ старший лейтенант, вижу, постную жизнь решили вести, а я держусь другого угла прицеливания. Насчет вдовушек вы напрасно иронизируете. Клавочка Снегирева, наша общая чкаловская знакомая, оказалась очень значительным объектом… В этом мне позволено было убедиться…
– Не хвастай, Родион, – остановил приятеля Виктор. – Ты серьезно говори, куда мы направим стопы?.. В город, что ли?
Они стояли среди пыльного, совершенно открытого аэродрома, вокруг которого всюду густо торчали дула зениток. На гладкую, широкую площадку со сбитой, вытоптанной травой поминутно садились транспортные машины, а с дальней – длинной, как степной голый большак, с ревом и жужжанием взмывали длинноносые «яки» и похожие на резвых голубков «Лавочкины».
– Эх! – восторженно вырвалось у Виктора. – Вот он где, простор. Сразу чувствуется – прифронтовое небо… Вон, кажется, автобус отъезжает в город. Побежим, Родион.
– Нажмем! – крикнул Родя.
И друзья, придерживая походные мешки, трусцой побежали к лощинке, где у целого поселка землянок, свежевырытых капониров и щелей стоял, нетерпеливо подрагивая, автобус.
– Куда? – подбегая, спросил у шофера Виктор.
– В Курск, – ответил шофер. – Садись.
Виктор и Родя живо залезли в переполненный офицерами автобус. Машина рванулась и понеслась по вьющейся по извилинам балки недавно наезженной дороге, подпрыгивая на рубчатых промоинах. Было по всему заметно: возле аэродрома не позволяли задерживаться ни одной машине, ни одной лишней демаскирующей точке…
Автобус доставил летчиков на Ленинскую улицу, горбато спускающуюся вниз. Виктор и Родя вышли, огляделись. Развалины домов утопали в пышной зелени. Тяжелые гроздья сирени свешивались через заборы, воздух был полон ее сладкого аромата. На солнце кое-где отсвечивали старинные маковки уцелевших церквей. Улицы были малолюдны и тихи.
– В комендатуру, что ли? – сплевывая, спросил Родя.
– Больше некуда, – ответил Виктор. – Только там нам могут сказать, где находится штаб фронта, а может быть, и нашего хозяйства.
– А вообще я такого мнения, – шагая по чисто подметенной панели, оживленно рассуждал Родя. – В полк согласно предписанию мы должны явиться двадцать третьего. В нашем распоряжении еще целых два дня. Курск, я наблюдаю, город вполне приличный, не особенно исковырянный всякими там железками. Причем, если не ошибаюсь, здесь живет моя тетя…
Виктор с усмешкой взглянул на друга.
– Чего смеешься, Волгарь? Ей-бог, у, не вру. Вернее, до войны жила… Улица Красина, дом номер… – Родя наморщил лоб. – Какой же номер… Чертово дело – забыл… Ну, да в комендатуре обязательно раскопаю. Это дело плевое.
– Я тоже задержусь здесь на сутки, – сказал Виктор, и по-юношески нежные щеки его слегка порозовели. – Мне нужно разыскать один эвакогоспиталь, повидать земляков-ростовчан…
– Понимаю, – ухмыльнулся Родя.
– Ничего ты не понимаешь, сундук.
Виктор уже давно, как только он и Родя отъехали от аэродрома и стали подъезжать к Курску, почувствовал нарастающее волнение. Он уже не мог думать ни о чем другом, а только о Вале… Валя!.. Она, конечно, ничего не знает о том, что он уже в Курске: он умышленно ничего не писал ей от самого Чкалова, что возвращается в армию, что, возможно, будет на Центральном фронте и тогда не минует Курска…
«Какой в этом смысл? – стараясь настроить себя скептически, думал Виктор, – Ведь прошло полтора года, как мы виделись. Смешно думать, что она сохранила ко мне какое-то чувство… Да и было ли оно у нее? Ведь она такая пустышка. Небось, давно забыла, думает, что я калека, и закрутила здесь с каким-нибудь тыловым офицериком… Зайду в госпиталь, узнаю сторонкой, что и как, постараюсь не попасться на глаза и завтра же – в полк».
– Ты чего зажурился, Волгарь? – толкнул Виктора в бок Родя. Помрачнел, а? Гляди: какое небо… Вот приедем в полк, фашистов будем лупить, аж перья будут сыпаться. Да, кстати… Ты говорил, – где-то тут братуха твой воюет. Гляди, еще встретитесь.
Лицо Виктора посветлело.
– Возможно. Два с лишним года не виделись. Да его еще надо разыскать. Знаю только: полевая почта номер такой-то, а где – ищи-свищи. Фронт велик. И сестра здесь… Санинструктором в роте…
– Ну и семейка, – задумчиво щелкнул языком Родя. – Сколько же вас, Волгиных-то? Никак, две дюжины?
Виктор усмехнулся:
– Нас много. Сразу и не сосчитаешь.
– Ага! Вот и комендатура! – обрадованно вскрикнул Родя. – Видишь – часовой?.. Крючок с красной повязкой… И с автоматом. Эй, сержант! Сюда, а? – кивнул на дверь Родя и стал демонстративно поправлять на плече погоны и подтягивать ослабевший пояс.
Дежурный комендант, неприступный с виду капитан с непроницаемо-строгим лицом и плотно сжатыми губами, тщательно проверил у летчиков документы и предписания, вынул из планшета засаленную карту-пятикилометровку, ткнул пальцем в зеленый квадрат:
– Штаб фронта ищите здесь. В этом секторе. О хозяйстве Чубарова ничего не знаю.
– Где же штаб фронта? – наклонился Родя.
– Вам еще разжевать и в рот положить, лейтенант? Язык до Киева доведет, – резко заметил капитан и спрятал карту. – Ночевать будете?
– Будем, – поторопился ответить Родя.
– Только не советую задерживаться. Задержитесь лишнее, все равно узнаю.
– Не имеем такой привычки, товарищ капитан, – отчеканил Родя. – Предписание для нас – святое дело.
Тонкие недобрые губы капитана чуть дрогнули в улыбке, но взгляд остался холодным. Капитан быстро выписал на листке блокнота направление на ночлег, сунул Роде и Виктору талончики в военную столовую.
– Все?
– Нет, не все, товарищ капитан, – придвинулся к столу Виктор и спросил о госпитале, назвав номер.
– Это здесь, на Ленинской. Два квартала, – ответил комендант. – Вот что… Вы тут ночами поосторожней. Немец стал бомбить…
– Не привыкать, – беспечно махнул рукой Родя.
Они откозыряли, вышли на улицу.
– Ну? Ты тетю искать? – сощурился Виктор.
– Ты угадал, Волгарь. Ночевать добряк-капитан направил нас… – Родя поднес к глазам бумажку. – Улица, дом номер… Ладно, найдем. Мешать мы друг другу не будем. А может, пойдем вместе, а? Все веселее…
– Нет, мне надо обязательно в госпиталь, – чувствуя нарастающее биение сердца, ответил Виктор.
– Тогда условимся о встрече. Приходи по этому же адресу, – потряс Родя бумажкой, – завтра в двенадцать. Ладно? Уговорились. Оттуда прямо на контрольный и попутной машиной до этой самой, как ее… ну, до штаба фронта.
– Гляди, Родион, не закуралесь где-нибудь, – наставительно предостерег Виктор.
– Буду как ягненок, товарищ старший лейтенант. И насчет заправочки без вашего разрешения ни в одном глазу, – вытянулся Родя. – Разрешите идти?
– Идите, – усмехнулся Виктор.
Родя круто повернулся, не оглядываясь и посвистывая зашагал по панели.
Виктор прошел квартал, остановился, закурил, часто затягиваясь. Все-таки он волновался. «Полтора года! Полтора года! Многое за это время могло произойти в душе человека!»
Виктор обдумывал, как бы сделать так, чтобы на всякий случай остаться незамеченным…
«А может быть, совсем не ходить? К чему все это? Ведь я не Родя, – подумал Виктор и преисполнился жестокой иронии к самому себе. – Воевать надо скорей ехать, а не прохлаждаться по тылам… Нужен ты ей здорово!»
Но в памяти опять засияли голубые глаза, вызывающе капризные губы, и сердце Виктора забилось тоскливо и сильно. Вот она где-то здесь, совсем близко. Всего один квартал! И как можно не зайти, не узнать что-нибудь о ней, не взглянуть! Ведь завтра он будет уже далеко от этой чистенькой, кое-где зияющей застарелыми воронками улицы, от запаха сирени, от зеленого, уютного города. Будет соколом метаться по небу, и сердце опять станет жестоким и твердым, как вот этот поцарапанный пулями камень…
Виктор зажег новую папиросу и, умышленно растягивая шаги, направился к следующему переулку.
– Скажите, где госпиталь номер 3240? – спросил он у какого-то военного.
– А вот здесь, – показал военный на четырехэтажное здание, повидимому в недавнем прошлом – школы.
Виктор прошелся раз-другой мимо госпиталя, постоял на углу, поглядывая на окна. У раскрытых рам стояли раненые в таких же фланелевых халатах, какой он сам недавно снял, виднелись повязанные белыми косынками головы медицинских сестер.
Виктор свернул за угол, зашел во двор. У черного входа стоял автобус, из него выносили раненых. Возле автобуса толпилось несколько медицинских сестер. Санитарки, покачиваясь, чуть ли не бегом таскали носилки. Приемка раненых шла полным ходом. Во дворе на скамеечках сидели раненые, выздоравливающие, «ходячие», как обычно их называли, одни – с костылями, другие – без костылей, курили…
Во дворе было людно, поэтому Виктора сначала никто не заметил. Он издали всматривался в медсестер, надеясь увидеть среди них Валю. Один раз ему показалось, что он узнал ее в высокой и стройной девушке с выбивающимися из-под косынки золотистыми кудрями.
Он чуть не позвал ее. Туманные круги поплыли в его глазах от волнения, но тут же высокая сестра обернулась и кровь отхлынула от его сердца: нет, это была не Валя…
Тогда он решился на такой шаг: подошел к скамейке и сел рядом с двумя грызущими семечки ранеными. Они посторонились, дав ему место.
– Что, ребята, скоро, должно, на выписку? – с напускным спокойствием спросил Виктор, кладя у ног походный мешок и на него свернутую шинель. Заметив сиявшую на груди Виктора Золотую Звезду, раненые сразу перестали плеваться шелухой.
– Да уже почти отмаялись, товарищ старший лейтенант. Не нынче-завтра замелькаем пятками, – с готовностью ответил темноволосый и круглоголовый, с отросшей на широких скулах пушистой бородкой. – А вы, товарищ старший лейтенант, никак, проведать кого?
– Да, друзья. Проведать кое-кого, – доставая портсигар и не спуская глаз с двери госпиталя и с отъезжающего автобуса, ответил Виктор.
– Должно, дружок тут лечится? Его враз можно вызвать. Он лежачий или ходячий?
– Ходячий, – машинально кивнул Виктор.
– А как фамилия? Может, слыхали, – желая во что бы то ни стало услужить герою, настойчиво приступил к Виктору словоохотливый раненый с бородкой.
Виктор не ответил, жадно затягиваясь папиросным дымом, попросил:
– Вы вот что, браток, не посчитайте за труд, позовите-ка сюда вон ту сестричку.
– Ту, что ли? – обрадовался боец.
– Да хотя бы ту, мне все равно.
– Вера! – крикнул темноволосый боец. – Живым манером сюда.
– Чего там? – спросила стоявшая у двери белолицая, очень миловидная медсестра. – Подождут. Я зараз.
– Да иди же ментом… Ну! Товарищ Герой Советского Союза просят. И всегда они так, – сердито пробурчал боец. – Нету того, чтобы сразу подойти.
Но Вера уже подошла, с любопытством разглядывая Виктора.
– Чого вам треба? – спросила она у бойцов.
– Чого, чого, – передразнил боец. – Вот товарищ Герой Советского Союза интересуется.
– Послушайте, – оказал Виктор. – У вас Валентина Якутова работает?
Опушенные черными ресницами большие синие глаза Веры смотрели теперь не спокойно и безучастно, а с каким-то нетерпеливым любопытством.
– Валентина Николаевна работает. Она у нас старшей операционной сестрой.
– Позовите ее, пожалуйста. Только не говорите, кто вызывает, – чувствуя, что краснеет, попросил Виктор и, откусив кончик папиросного мундштука, выплюнул.
Вера с уважением смотрела на его Звезду. Казалось, она о чем-то догадывалась. Виктор уже подумал, не работала ли она в госпитале в то время, когда он был в Ростове, и не узнала ли его.
– Так вы попросите ее выйти, – напомнил Виктор. – Ничего не говорите, а только скажите: выйдите, мол, вас спрашивают.
– Есть позвать старшую операционную сестру Якутову, товарищ старший лейтенант, – бойко ответила Вера.
Волнение Виктора не ускользнуло от внимания двух раненых: они переглянулись.
– Пошли, Голощеков, – предложил боец с темной бородкой.
– Пошли. Скоро надо к врачу, – небрежно согласился его товарищ, худенький, с узким, болезненно желтым лицом, и вдруг догадливо подмигнул:
– Счастливой вам встречи, товарищ старший лейтенант.
Виктор остался на скамейке один. Волнение его достигло такой силы, что он готов был сам бежать в госпиталь я, не дожидаясь, искать Валю.
Так или иначе он должен повидать Николая Яковлевича Якутова, сказать ему, что вот он уже вылечился и теперь совсем здоров. И большая доля заслуги в этом принадлежит ему, главному хирургу, первому вырвавшему обескровленного летчика из небытия.
Послышались голоса, и Виктор поднял голову. Прямо к нему шли Вера и Валя. Он сразу узнал ее. Только она показалась ему еще тоньше, бледнее и выше, чем прежде. Вера остановилась, а Валя, глядя на него издали из-под руки, так как в глаза светило солнце, сначала медленно и неуверенно, а затем быстро и спотыкаясь, почти бегом кинулась к нему…
Виктор встал, не отрывая глаз от подбегающей Вали. Вот она, большая, бледная и красивая, почти не касаясь земли, бежит к нему. От белизны ее халата, кажется, больно глазам, но он глядит на нее, онемелый и радостный, забывший о своих недавних сомнениях… Ее яркоголубые, такие знакомые глаза сияют издали каким-то особенным ласковым светом. Она тоже узнала его. Она удивлена, ошеломлена больше, чем он, и как будто все еще не верит самой себе, то прикрывает глаза ладонью, то опускает ее. И совсем это не та Валя, которую Виктор знал когда-то, – гордая, надменная, своенравная…
– Виктор! Витенька! – вскрикивает Валя. Виктор чувствует, как она трепещет у него на груди, как ее теплые руки судорожно охватывают его шею, как сухие, горячие губы сливаются с его губами…
………………………………………………………………………………….
2
После бессвязных восклицаний, вопросов, начатых и неоконченных фраз, без чего не обходится ни одна радостная встреча, Валя повела Виктора к отцу.
– Пойдем, пойдем. Ты знаешь, как он будет рад тебя видеть! Ведь ты, можно сказать, его «тяжелый». А что ты был тяжелый больной, ты и сам знаешь…
Николай Яковлевич Якутов в это время был свободен и находился в ординаторской. Тут же сидела начальница отделения рыжеволосая и веснушчатая Ревекка Абрамовна и давала наставления сестрам. Дверь отворилась, вошла Валя, ведя за руку улыбающегося Виктора.
– Папа, ты узнаешь этого человека? – спросила Валя.
