Текст книги "Моя пятнадцатая сказка (СИ)"

Автор книги: Елена Свительская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 48 страниц)

– Да! – всхлипнула. – Это мой дядя. Младший папин брат.

Супруги как-то серьезно переглянулись. Даже шумные их мальчики притихли, сраженные внезапным осознанием: ничто в этой жизни не вечно. Кроме, разве что, самой жизни, которая шла еще задолго до нас и будет так же спокойно проходить и после нас. Хотя ученые говорили, что однажды даже солнце погаснет. Но солнце моей последней надежды было намного важней, даже если горело мне, только покуда я здесь живу.

– Такэда Канако… Такэда Дзиро… – я взволнованно огляделась, разглядывая старые прибранные могилы и лежащие у каждой цветы-звезды. – Такэда Тора… Такэда Мияги… Такэда… Нету! – сорвалась на крик, сжала кулаки, прижав к ужасно быстро вздымающейся груди. – Мамы здесь нету!

Кажется, мужчина и женщина не поняли моей радости. Ну, непривычно уже японцам жить со временными могилами, а тут, выходит, мать мою похоронили неясно где. То есть, не хоронили вообще! Она жива! Жива!

– Ну, поздравляю, – смущенно сжал мое плечо старший из их сыновей., первый сообразивший, что за сила и что за надежда привели меня сюда.

– Спасибо! – я снова расплакалась.

Такое облегчение узнать, что она жива!

Сердце напугано застыло.

Только… где же она?.. Если мама не умерла и просто исчезла, значит, ли это… что я… я… я ей совсем не нужна?.. Неужели, есть в мире кто-то кроме папы и меня, около которого ей куда больше хотелось жить, чем возле нас двоих? Это… это очень больно, если об этом думать!

Эти люди еще что-то говорили мне, но я их не слушала. Упала на колени возле памятника Тора, обхватила его, прижалась любом к холодному камню. В жизни я и Тора никогда не встречались – несколько десятков лет разделили нас – но сейчас он внезапно оказался рядом, помог найти мне пути и поддерживал, пусть даже если только твердостью своего могильного камня. Странно бывает в жизни. Но, видимо, в жизни бывает по-всякому.

– Нам надо к бабушкам сходить. Но мы еще зайдем, – осторожно сжал мои плечи чужой папа.

– Как у вас дружно! Вот, кто-то уже принес им цветы и даже ты одна узнала дорогу и пришла, чтобы принести им еще больше цветов…

Я нес разу поняла, что мне говорила чужая мама. А когда поняла, то все обмерло изнутри, вскочила.

У всех наших близких лежали букеты белых хризантем! Вот, и могилы все прибраны, а я сразу и не заметила! Вот, кое-где лежат чаши с палочками благовоний. Хотя кое-где их уже смахнул ветер. Здесь кто-то был!

– Значит, папа не был в Поднебесной… – сказала сама себе растерянно.

– Девочка, мы пока пойдем… а то мужа отпустили сегодня ненадолго, – смущенно сказала чужая мама, мечтавшая дольше быть возле своих. – Но, если хочешь, мы зайдем за тобой на обратном пути и вместе поедем в город.

– Да, да, конечно! – тут и сама смутилась. – Вам непременно надо сходить к своим! Обязательно нужно сходить! Простите, что я отвлекла вас!

– Да ничего! – засмеялась, хоть и нервно, чужая женщина, хранительница чужой семьи. – Я понимаю, ты напугана. Надеюсь, с мамой твоей все обойдется и ее скоро выпустят из больницы, – внезапно наклонилась и погладила меня по щеке. – Уж прости взрослых, малышка, мы иногда не все вам говорим. Но мы просто хотим почаще видеть ваши улыбки.

– Но не сказать дочери, что мать ее еще жива? Эх! – покачал головой чужой папа, на меня опять посмотрел. – Ну, ты держись.

– Спасибо! – всхлипнула.

И они ушли. Чужая семья ушла вместе. Они держались около своих. А папа… папа даже не сказал мне, что сюда приходил! Даже не позвал за собой! Хотя мама жива – и это радует. Только… почему она ушла? Неужели, просто не хотела быть около нас? Или… где-то есть другие дети и другой папа, с которыми она теперь ходит? Если б мама просто была в больнице, то Сатоси бы мне, наверное, рассказал. Хотя б чтоб у меня была возможность проститься! А если мамы на нашем семейном кладбище нет, то она явно жива. Но она явно не захотела прийти ко мне. Даже ко мне! Я понимаю, что родители иногда ссорятся, но если она даже не захотела прийти ко мне за эти несколько месяцев… до чего же обидно и больно!

Прибрав могилы и разложив белые хризантемы из моего букета поровну к другим родственникам – хватило почти на всех – я, всхлипывая, отправилась обратно в родной город. Увидела моих провожатых издалека, приветственно махнула им рукой. Найти выход из кладбища оказалось намного проще. Только как найти выход из кладбища моих разбитых надежд?

Уже в Киото мне звонил Рескэ. Как будто почуял, что я одна и мне тяжело. Но как я могла ему поверить после того, как он так жестоко обошелся с Синдзиро? Я просто сделала вид, словно трубка лежала где-то далеко, а я сейчас страшно занята чем-то. Он не захотел тогда услышать раненного, а я теперь не хочу услышать его.

Но я не могла позвонить даже Хикари, которая хоть и была дружелюбна со мной, но все-таки была его сестрой. И Аюму больше не хочет меня видеть. Папа пока на работе. И у него у самого много секретов от меня.

И магазинчик Синдзиро стоял опустелый и мертвый, словно скорлупка цикады. Одинокий такой, заброшенный. Вяли цветы на его клумбах. Я купила воды и полила его цветы. Все равно они так и стояли, опустив свои цветочные головы. Я не смогла спасти даже их.

Шла, опустив голову. Просто шла. Просто чтобы идти. Страшно было возвращаться в опустелый дом. А в школу возвращаться на оставшееся время не хотелось: не хотелось никого из знакомых видеть, не хотелось им что-либо объяснять. Тем более, скоро шестой класс закончится и мы все разойдемся по разным сторонам. Наверняка большинство разойдется. Большинство в этой жизни расходятся по каким-то причинам: люди редко ценят саму возможность быть около друг друга, постоянно выбирая что-то еще. Люди недостаточно редко видят могилы. Или слишком часто, потому боятся оставить надолго возле кого-то свое сердце, потому что боятся, что потом его вместе с кем-то придется похоронить?

Страшно и пусто было без мамы. И без Синдзиро было ужасно грустно. Я поняла это, когда уже в третий раз прошла мимо опустелого магазинчика сладостей. Бывшего магазинчика, в котором и возле которого уже прекратилась особая, сладкая жизнь, потеряв блеск и радушие его дружелюбного хозяина.

То плакала, то прекращала. Воды, оставшейся от цветов – всего только три глотка решилась оставить себе – надолго и намного моих слез не хватило.

Просто шла. Просто надо было куда-то брести. Просто, чтобы идти. Хотя даже так меня преследовали страшные мысли.

– О, Сеоко-тян! – радостно вскричали позади.

Я, сжавшись, остановилась. Не хотелось видеть никого знакомого. Тем более, такого радостного.

Но Сатоси-сан меня обогнал, встал впереди, наклонился, сжал мои плечи, заглянул мне в глаза.

– Сеоко-тян, что случилось?! – спросил он в ужасе.

– Ну… это… ано… – замялась я.

А потом нас догнала Дон Ми, несущая два рожка с мороженным. Она шла медленней, чтобы их не уронить, но, судя по виду, старалась побыстрее идти, волновалась.

– Что случилось? – легонько потормошил меня заботливый молодой полицейский. Замер в нерешительности, потом грозно уточнил: – Может, мне кого-то надо побить? Из мальчишек? Может… – запнулся. – Может, того мальчика, который с тобой ходил? Он тебя обидел?

– А можно… – всхлипнула. – Можно я не буду ничего говорить?

Страшно было признаваться, что даже родная мать оставила меня. Неужели, я такой плохой ребенок?

– Хорошо, можешь не говорить, – серьезно решила Дон Ми за них двоих и, покосившись на полицейского – тот кивнул – протянула мне не начатое мороженное. – Но тогда ты обязана съесть это целиком, – грозно сдвинула густые, неровные слегка брови.

– С-спасибо, – шмыгнув носом, приняла угощение.

Они, опять переглянувшись, принялись меня отвлекать от моих мыслей. Дружно, как одна команда. Хотя наш участковый был в форме, они оба остались рядом со мной. Много обсуждали музыку и какие-то инструменты. Оказалось, молодой мужчина и девочка оба знают множество о музыке разных народов и эпох, оба ее обожают. Я даже про все эти инструменты и всех этих композиторов и певцов никогда не слышала! Только и могла, что хлопать растерянно глазами и медленно облизывать мороженное. Дон Ми, забывшись, совершенно забыла о своем. И, когда мимо проезжал какой-то среднешкольник на велосипеде, едва не попала под колеса.

Правда, Сатоси среагировал вовремя – подхватил девочку и увлек в сторону, прижал к себе. Потом, развернувшись, погрозил подростку кулаком и прокричал, что тому это припомнит.

– Мерзкий янки! Совсем обнаглели! – долго негодовал он.

Дон Ми сначала терпела, потом осторожно отстранилась. Молодой мужчина, смутившись, ее отпустил.

– Я запачкала вашу форму, Сатоси-сэмпай, – она смущенно указала на пятно от мороженного. – Простите. Хотите, я…

– А, не, стоит это того! – проворчал полицейский. – Главное, что этот мерзавец не навредил тебе. Но я ему штраф напишу за превышение скорости и невнимательность на дороге, – задумчиво лоб под кепкой потер. – Или лучше сходить к его отцу? Тот – чиновник влиятельный, хотя и распустил сына. Скажу, что нажалуюсь в газету, если его сын кого-нибудь в итоге собьет. И пусть отец делает с этим хулиганом хоть что-то!

– Не стоит, – вздохнула.

– Нет, стоит! – продолжал негодовать мужчина. – А вдруг этот подлец вырастет и уже на машине кого-нибудь собьет?

– Сатоси-сэмпай, успокойтесь! – взмолилась уже Дон Ми. – Не стоит вам ссориться с его отцом. Тем более, я совсем в порядке. Но что-то случилось у Сеоко-тян.

И оба опять повернулись ко мне.

– Да не стоит обо мне… – смутилась уже я.

Они опять стали обсуждать классическую музыку, какого-то старинного корейского композитора. Но, присмотревшись, они вскоре поняли, что я мало интересуюсь музыкой, и стали уже обсуждать историю. С учетом того, что я могла знать не про всех упомянутых ими исторических деятелей. Говорили про холм из отрезанных ушей, про то как хан Хубилай, захватив Поднебесную, услышал, будто в Нихон много золота, а ветер потопил большую часть его воинов и кораблей. Камикадзэ, «божественный ветер»… Они еще знали столько подробностей, так живо обо всем говорили! Кажется, помимо музыки эти мужчина и девочка еще обожали и историю. Они явно разговаривали уже не первый раз, им точно нравилось узнавать новое, обсуждать подробности и узнавать мнение друг друга по любому поводу. Да еще они вместе поедали мороженное. Кажется, они теперь друзья.

Мне было грустно смотреть на них – эти двое, не смотря на разницу в возрасте, все нашли что-то общее и радостно общались друг с другом – но еще я радовалась, что они пустили меня к себе. Смогли отвлечь. В их уютной компании я сначала остудилась мороженным со вкусом зеленого чая, потом согрелась от их заботы. Я была благодарна им.

Внезапно Сатоси-сан вспомнил, что ему надо снова наш район обходить. Щелкнул пальцем по вафле убегающего от Дон Ми уже мороженного – девочка только засмеялась – и, пару раз извинившись, ушел. Сегодня без любимого своего велосипеда. Дон Ми грустно проводила его взглядом.

– Он такой интересный! – призналась она тихо, когда молодой мужчина уже далеко отошел. – Столько всего знает! И не гордый, не смотрит на меня сверху вниз только от того, что я – кохай.

– Да, здорово, что вы подружились, – улыбнулась я.

В чужом городе – Сатоси-сан мне как-то признался, что он родом из Токио – ему, наверное, было грустно. Особенно, после того, как его невеста бросила. А теперь ему есть с кем поговорить. Но странно, в этой жизни иногда чужие люди ближе и заботливее, чем близкие! Впрочем, в этой жизни случается всякое. Я уже это начала понимать.

Бродила по городу до темноты. Отец так и не позвонил, хотя вроде уже должен был вернуться.

Сгущались сумерки. Сгущалась тоска. Я еще пару раз прошлась мимо магазина Синдзиро. Такого опустевшего и холодного. Хотя цветы на клумбе подняли головки, выпрямились. Я могла порадоваться хотя б за них. Хотя, наверное, им теперь будет очень одиноко.

Снова звонил Рескэ. Снова я не взяла телефон.

А потом ушла в другой район, подальше от папы и его утомляющих секретов, подальше от жестокого друга.

Сгущались сумерки. Весенний вечер стал пугающе холодным. Или мое сердце просто замерзло?

Топот ног разорвал тишину города, готовящегося ко сну. Прозвучал выстрел. Сжавшись, я обернулась.

– Я же говорил! – проорал на бегу Тэцу. – Я говорил, что…

– Заткнись!!! – рявкнула Кикуко.

И, отшатнувшись в сторону, его оттолкнув, резко обернулась, выхватив из кармана темной безразмерной толстовки руку с пистолетом.

– Попался, выродок Мацунока! – рявкнул какой-то мужчина с проседью, в приличном таком галстуке и костюме скромного темно-серого цвета, выходя внезапно из-за большого рекламного щита возле закрытого уже магазина женского белья.

Кикуко спокойно выстрелила. Он успел пригнуться.

Прогремел новый выстрел. Она, охнув, выронила пистолет из простреленной руки.

Испуганный Тэцу резко обернулся, выхватив из кармана куртки пистолет.

Выстрел. Я, сжавшись, зажмурилась. Упало два тела.

– Сначала избавься от свидетелей, идиот! – проорали со стороны.

Свидетелей?..

– Но это же совсем ребенок… – смущенно сказал молодой голос.

Ребенок? Я?!

Распахнула глаза. Напротив меня, шагах в двадцати молодой парень в пестрой рубашке с пальмами и длинными рукавами, держал пистолет. Палец… на курке!

– Стреляй или я сам тебя застрелю! – рявкнул прячущийся у магазина женского белья.

Из-за ближайших домов выступило еще около двадцати мужчин. Много. Все вооруженные. Лица мрачные.

Их главарь выстрелил в окно ближайшего дома, где, кажется, что-то упало за занавеской.

– Я сделаю из вас шашлык, если вызовете полицию! – рявкнул глава якудз.

И в окнах домов стало тихо-тихо.

– Убей девчонку! – рявкнул жуткий мужчина.

И молодой парень напротив меня надавил на курок.

– Падай, дура!!! – рявкнула Кикуко.

Но мое тело словно заледенело. Я только могла смотреть, как его палец давит на курок. Как тело молодого якудза вздрагивает внезапно, а он, вытаращив глаза, роняет оружие, хрипит… как из рубашки где-то на его груди… вылезают пальцы с длинными, слегка изогнутыми когтями… выкидывая его вырванное сердце ему под ноги.

– Ч-чудовище! – отчаянно заорал кто-то из якудз.

Мертвый парень упал, отброшенный когтистой рукой.

За его спиной стоял Синдзиро со спутанными волосами, в одних только штанах на босу ногу. Без бинтов и даже без следов шрамов на обнаженной груди. В полутьме его желтые глаза с круглыми зрачками зловеще блеснули.

Миг странное существо смотрело мне в глаза, потом исчезло. Куда-то вправо спрыгнула огромная белая лиса с семью хвостами, напряглась, напружинилась, прыгнула, в одно мгновение преодолев большое расстояние с главарем якудз, запрыгнуло тому на грудь, сшибив с ног. В следующий миг Синдзиро, присевший возле главаря на одно колено, подхватил его пистолет и выстрелил ему в грудь в упор. Мужчина дернулся и затих.

Приподнялся, оглядываясь, Тэцу. Кикуко цапнула его за шиворот и хряпнула об асфальт головой. Что-то хрустнуло под ним, по дороге потекла кровь.

– Убе… – начал было кто-то из мафии.

Промелькнул белый мех. И Синдзиро, выпрямившись уже в другой стороне, одним за другим хладнокровно застрелил семерых.

Кто-то целился в него, но приподнявшаяся Кикуко, выхватив пистолет из руки то ли друга, то врага, равнодушно застроила троих якудз.

Метнулась в сторону белая лиса с несколькими хвостами, перебежала хрупкая девочка в мешковатой толстовке и узких джинсах. Прогремело пять выстрелов сзади меня. В этот же миг Кикуко передо мной сбила пинком под зад плотного мужчину с ног. Упала ему на спину, заломив до мерзкого хруста его руку с оружием. Бандит завопил от боли, она, вырвав оружие из его ослабевших пальцев, голову ему прострелила. Он дернулся и затих. Девочка невозмутимо поднялась. Не увидела, просто с чего-то отшатнулась влево – и у самого ее виска пролетела пуля, блеснувшая в свете фонаря.

Я опомниться не успела, как на улице осталось только несколько трупов, мужчина и девочка в крови. Ну, я еще, ужасно напуганная. Нет, поднялся со стоном Тэцу с лицом в крови. Кажется, ему сломали нос. Парень испуганно вскочил, оглянулся. Но увидев Кикуко с пистолетом, мрачно оглядывающуюся, устало улыбнулся. Кому-то с друзьями повезло намного меньше моего.

– Убирайтесь из моего города! – потребовал Синдзиро, подняв руку с пистолетом, пальцы его уже стали обычными, хотя чужая кровь продолжала стекать с руки.

– Да больно нам сдался ваш город! – пробурчала девочка-якудза, перевела пистолет на меня, заставив замереть. – Если ты хоть слово кому-то бряцнешь…

В следующий миг опять метнулась семихвостая лиса. В другой Кикуко отшатнулась, вскрикнув: на левой щеке у нее прошло четыре глубоких полосы, а по правой – одна. Кровь капала ей на грудь. Но она не испугалась, а решительно отступила, снова поднимая пистолет. Теперь уже направляя на него.

– Это было последнее предупреждение! – сказал сквозь зубы Синдзиро.

– Ну… ну я тогда ей просто дам по морде? – нахмурилась девочка-якудза.

– Сгинь! – рявкнуло чудовище так, что она отшатнулась. – Ненавижу жестоких детей!

– Мы это… мы уже уходим! – промямлил Тэцу, кинулся к подруге, но за попытку ухватить ее под локоть получил дуло в живот.

Хотя она так и не выстрелила. Даже не положила указательный палец на курок. Видимо, этот очкарик был избранным. Единственным другом, которого она принимала и берегла. Если слова «берегла» и «Кикуко» сочетаются.

– Но этот поддонок убил моего отца! Всех моих! – проорала с ненавистью девочка, лицо ее исказилось.

Даже не знаю, кто сейчас был страшнее: оборотень или девочка из людей, опять поднявшая пистолет?

– Мне насрать! – огрызнулся Синдзиро, обнажая зубы.

То есть, два ряда острых клыков. Это заставило ее вздрогнуть, но испугалась Кикуко только на миг.

– Еще попадешься мне или ему – я на тебя собак натравлю!

Синдзиро молча поднял пистолет.

Очкарик оттолкнул подругу, закрывая собой.

Брызнула кровь.

– Н-е-е-ет! – отчаянно закричала вдруг девочка-якудза. – Только не ты! Тэцу!!!

– Да жив я, жив! – прохрипел тот, прикрывая простреленное плечо.

Пуля, кажется, прошла близко у кости.

– Сгинь! – прошипел оборотень.

– Но что станет с нею? – внезапно поинтересовался Тэцу.

Он… не боится ему перечить, ради меня? Которая ему вообще никто?!

– Выкину в другой район, если поклянется молчать, – неохотно пообещал Синдзиро. – А вам б свалить, покуда не доехала полиция. Наверняка ее кто-то уже вызвал.

– Я позже справки наведу – и если узнаю, что эта девочка умерла, то сам натравлю на тебя собак! – решительно выдохнул Тэцу.

– Эй, а я?! – возмутилась Кикуко.

– Если б не эта девочка, он б не стал нападать на твоих врагов, – невозмутимо сказал парень.

И, доверчиво повернувшись к чудовищу спиной, быстро пошел прочь. Недоверчивая подруга еще с минуту смотрела на нас, до того, как вдалеке послышался вой сирен. Только тогда побежала за своим.

Синдзиро рукою окровавленной в воздухе провел – и сгустился вокруг туман. Когтистая лапа меня вдруг схватила за плечо, потащила куда-то. Мы полетели куда-то, меня мотало туда-сюда…

Внезапно в пустом сквере огромная лисица остановилась и сбросила меня со спины. То есть, лис.

– Если будешь много болтать о нас, то наша служба безопасности придет за тобой, – холодно сказал распрямляющийся Синдзиро.

И спокойно пошел прочь. Только что убил столько людей и спокойно ушел!

Но на нем сегодня не было бинтов. Хотя недавно два раза в реанимации был. Зажило! Я так рада, что он живой! И… и не смотря на все, я была рада снова увидеть его. Те якудза были страшные, страшно было увидеть людей, так спокойно убивающих друг друга, но… но увидела его – и внутри как-то потеплело. И… и он опять меня защитил.

Я робко пошла за ним. Не зная, что ему сказать. Не понимая, что в таких случаях надо говорить. Мне просто не хотелось, чтобы он снова уходил. А он почему-то в этот раз не спешил уходить.

Внезапно молодой мужчина остановился. Резко развернулся. Холодно блеснули желтые глаза. Нет, уже обычные.

– Зачем ты идешь за мной? – мрачно спросил он, пристально смотря мне в глаза, – Рескэ же тебе сказал, что я чудовище!

Тихо сказала:

– Но ты спас мне жизнь. Мне и моему лицу.

– Допустим, ты меня уже поблагодарила.

Миг – и белый семихвостый лис напружинился и перемахнул через ближайший двухэтажный дом. Я побежала туда. Ноги плохо слушались меня. Споткнулась. Упала. Разумеется, невозможно догнать того, кто так стремится уйти. Тем более, человеку никогда не догнать чудовище. Хотя я не считала его совсем уж страшным: он пощадил меня и Кикуко, узнавших его секрет. Он даже пощадил защитника Кикуко.

И я устало побрела прочь.

Далеко-далеко завыли сирены. Голосов людей отсюда не было слышно.

Снова звонил Рескэ. Снова я не приняла его вызов. Он был прав. Он, откуда-то узнав, пытался защитить меня. Но я слишком устала от всего. Тем более, после той увиденной бойни я слишком сильно устала.

Дома снова не было никого. Пустая и холодная весенняя ночь. Жутко пустые комнаты, заливаемые каким-то нереальным и жутким светом полной луны. Лунный свет выхватывал из мрака очертания мебели и предметов, но это делало родной дом только хуже. Он теперь напоминал дикую пещеру в каком-то подземелье, где неясно кто прячется за ближайшим углом.

Папа еще с работы не пришел. Мама так и не вернулась.

Я включила свет в коридоре, захлопнула дверь. Кажется, больше можно не ждать никого. Я теперь осталась одна. Папа же в такое время обычно уже возвращался. Кроме пятницы, когда они с коллегами напивались в баре. Но сегодня была не пятница. Значит, он просто ушел. Они все ушли. Так просто оставили меня.

Оставив дверь в коридор открытой, так и не дотянувшись до выключателя – сил уже не осталось, да и не изменит эта капля света уже в моей жизни ничего – я дошла до своей кровати и рухнула на нее ничком. Вспоминались лица убитых, кровь, вытекающая на тротуар, тела, которые дергались, рука, вырывающая сердце. Нос ил сдвинуться уже не было. Осталось только упасть в плен чудовищ, которые роились в моей голове. Мысли сбивались и путались. Ураган чувств и невысказанных эмоций сменился пугающей пустотой. Да и все равно я не смогу никому рассказать ничего. Как я глупо влюбилась. Как он просто ушел. Почему…

Голова гудела и кружилась. От вони меня начало тошнить.

Вонь… откуда? Кажется, нестерпимо пахнет синтетикой. Или чем-то горелым. Дом подожгли?! Те якудза меня выследили?!

Выскочила в коридор. Пробежала на кухню.

Мрак и пустота. Пожара нет.

Робко подкралась к окну, выглянула на улицу из-за занавески. Пустота и темнота между пятен фонарей.

На улице никого. Даже редких путников нет. Кажется, всех напугала перестрелка.

Я обессилено опустилась на пол у окна. Подняв взгляд, измученно посмотрела на круглую луну. Полная луна всегда такая красивая…

Но эта вонь вокруг меня не выносима! Нос б заткнуть!

Мелькнуло что-то пушистое сбоку.

Напугано вскочила.

Никого.

Ужасно гудит голова. Просто раскалывается. Хоть прямо тут ложись на пол.

Но папа испугается, если найдет меня на полу. Если папа вообще вернется. Но так хотелось верить хоть во что-то устойчивое!

Пропищал мобильник, забытый в комнате. На полу, похоже, Когда он успел выпасть. Но вдруг папа вспомнил обо мне? Никогда я так не желала, чтобы он снова напивался в баре с коллегами! Ведь если он напивается там, значит, он ночью опять захочет вернуться домой!

Но смс прислал Рескэ.

Я, обессилев, села на пол, где только что лежал телефон. Голову о шкаф запрокинула.

Голова раскалывалась от боли.

Долго сидела, едва сдерживаясь, чтобы не взвыть в полный голос. Если буду орать, привлеку соседей. А от меня чужой кровью так разит! Я не сразу это приметила. И тело целое мое. И одежду помятую, в крови перепачканную. Не сразу вспомнила про перестрелку. Но мне нельзя поднимать лишний шум. Лишние проблемы папе ни к чему.

Долго сидела, чувствуя себя ужасно разбитой.

Снова запищал телефон. Снова Рескэ прислал смс-ку. Этот сталкер меня преследует! Хотя, кажется, я ему и правда нужна.

Вздохнув, подняла мобильник.

Первое смс гласило:

«Чего молчишь? Обиделась?».

А от второго у меня трубка выпала из рук. Я какое-то время потерянно смотрела на упавший телефон с треснувшим стеклом и его последнее смс:

«Не игнорируй меня, Сеоко! Я тебя люблю!».

Мне первый раз признались в любви. Мне было всего лишь двенадцать лет. Хоть что-то было в моей жизни от обычной. Другая девочка бы обрадовалась. И Рескэ был хороший. Он меня даже от чудовища пытался защитить. Но почему-то меня это совсем не радовало.

Вздохнув, опустила голову.

Я то хотела услышать от другого. От того, кто сам по доброй воле никогда не придет ко мне.

Голова раскалывалась. Вонь, тяжелая вонь синтетики меня душила. Защипало глаза.

Кажется, надо вызвать скорую? Или сначала отмыться? Кажется, на мне была кровь…

Я куда-то побрела. Плохо понимая, куда иду. Падая, уцепилась за зеркало в коридоре. За мной был чей-то пушистый хвост. Серый.

Кто тут?

В ужасе обернулась.

В коридоре не было никого.

Ужасно кружилась голова. Запахи меня душили. Болели глаза от резкого искусственного света.

Ступила. Пошатнулась. Снова вцепилась в зеркало. От соединения лунного луча и искусственного света поморщилась и поежилась. Отвернулась.

Голова стала болеть чуть меньше. Но мысли в ней спеклись.

Э-э… лунный свет? А разве он заметен в искусственном?

Снова посмотрела на мягкий и нежный свет полной луны, заботливо ползущий в окна. Такой красивый! Искусственным лампам никогда не превзойти луну! Только от их смеси глаза невыносимо режет.

Взгляд опустив, приметила серый хвост. Пушистый. За моей спиной. Мой… он… прямо вылезал из моей юбки. Чей то прикол?!

Дернула и взвыла от боли.

Мой?!

Голова опять загудела от гремучей смеси запахов. У меня помутнело в глазах. Что-то упало рядом и разбилось. Меня полоснуло по щеке, лицо защипало, что-то поползло на шею, горячее. Я невольно отшатнулась, сползла по стене. На что-то острое. Меня тошнило.

Не сразу пришла в себя. Только когда лампа в коридоре зашипела и внезапно погасла. Когда дом затянуло чарующим и мягким светом луны. И море запахов стало еще отчетливее. Среди них был запах от дыма какого-то незнакомого мне хвойного дерева. Его запах. Полуистертый. Едва различимый. Но такой родной! Или то пахнет с улицы?

Цепляясь за мебель и стену, вышла на улицу. Здесь запах крови был еще ярче. И ветер нес разу донес до меня ту странную дымовую смесь.

Думать сил не осталось. Я просто хотела к нему.

Закрыв глаза, натыкаясь на стены и столбы, куда-то пошла. Уже не думая. Ничего не желая. Идти, просто чтобы идти.

Жуткие запахи не сразу закончились. Но когда повеяло запахом сакуры, цветущей и подсыхающих на сухой земле лепестков, головная боль спала. Перестало щипать нос и слезиться в глазах.

Юноша с длинными волосами, спутанными, сидел у небольшого пруда, на краю крытой галереи с изогнутой крышей. Он сидел, сгорбившись, перемазанный кровь, обхвативший свои колени, словно отчаянно пытаясь прикрыть сердце или живот. Возле него лежало два куска ткани, смятых. Белый и сиреневый. Нет, оба белых и шелковых, просто на одном густо-густо были вышиты глицинии.

Спрятав лицо в спутанных волосах, Синдзиро вздохнул. Отсюда я не видела его лица, но тот запах был ни на что не похожий. Тем более, от двух вышитых тканей так ярко шел тот аромат! Его аромат! Прикрыла глаза, с блаженством принюхалась.

– Твоя мать ждет тебя, – глухо сказал Синдзиро. – Она будет рада показать тебе на мир.

Я распахнула глаза. Он не смотрел на меня, сидел, сгорбившись, обнимая свои колени. Словно ужасно замерз.

Повинуясь внезапному порыву, подошла к нему. Подняла кимоно с глициниями, казавшееся нежно-сиреневым издалека. Осторожно укутала хрупкие плечи.

– Она давно ждет тебя, – тихо прошептал молодой мужчина, не глядя на меня.

Он снова меня прогонял. И то было ужасно больно. И я было развернулась, желая уйти. Куда угодно, лишь бы подальше от того жуткого мужчины, опять выгонявшего меня.

И растерянно оглянулась.

Киото и высокие дома в стороне исчезли. Вокруг старинной усадьбы простирался огромный и высокий лес. Я так далеко ушла?

Голову подняла.

Но сегодня на небе все еще светила полная луна. И ночи одной не прошло! Или… здесь всегда на небе сияет полная луна?

Какое-то время смотрела на нее. В голове совсем прояснилось. Да и запахи природы успокаивали, такие редкие и неполные в городе, переполненном людьми. Особенно, непривычный и редкий запах дыма каких-то хвойный деревьев, который я чуяла только от него. Да, впрочем, шуршание чистого шелка, который он смял, ласкало слух. Шелк?..

Резко обернулась. Синдзиро притянул и прижал к себе белое кимоно. Нет, белое кимоно с вышитыми белыми цветами. Белое кимоно с вышитыми сливовыми цветами.

У меня сердце сжалось от боли. И я внезапно поняла. Ступила обратно к нему.

– Твоя мать хотела…

Но я перебила его:

– Я всегда хотела остаться только с тобой. Старый шаман это сразу понял.

Синдзиро, вздрогнув, поднял голову и растерянно посмотрел на меня. Нет, не Синдзиро. Его не так зовут. И он слишком бережет ту часть себя.

Он все еще прижимал к себе белое кимоно.

– Если ты позволишь, Синдзигаку… – едва слышно выдохнула я.

Он поднялся на дрожащих ногах. Вдруг накинул мне на плечи белое кимоно со сливовыми цветами, осторожно запахнул. Меня окутал его запах, любимый. Обнял и успокоил. А молодой мужчина внезапно притянул меня и крепко прижал к себе.

Я обхватила его твердое худое тело и зажмурилась.

По белому шелку, покрытому сливовыми цветами и пятнами чужой крови, протянулся запах наших слез.

Мы не смогли сохранить нашу историю чистой, как нежный первый снег. Мы не смогли сберечь сердца друг друга от ран и крови. Мы только родили несколько десятков цветов, которые не имеют запаха кроме металла и шелка, но которые цвели сквозь столетия… которые будут вечно цвести только для нас двоих…