Текст книги "Моя пятнадцатая сказка (СИ)"

Автор книги: Елена Свительская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 48 страниц)

Глава 27 – Что касается меня 14

– Эх, красиво… – мечтательно обхватила свои плечи.

– Да, красивая история, – вежливо сказал Мамору-кун.

Ох, я так заслушалась папу, что забыла смотреть, слушает ли мальчик! Так и не пойму теперь, он смог отвлечься хоть на чуть-чуть благодаря папиному рассказу или нет?.. Ох, бедный Мамору-кун!

Почти тут же двери одной из реанимационных распахнулись, выпуская двух мужчин и молодую медсестру. Идущий спереди, высокий, широкоплечий азиат средних лет, зевнув, стащил с рук перчатки. Поравнявшись с нашим коридором, почему-то взглянул сразу мне в глаза:

– Парень жить будет.

Потом как-то замер, словно прислушавшись. И вдруг резко повернулся к моему отцу.

– Рю… Мидзугава?.. – побледнев, мой папа поднялся.

– Давно не виделись… э… – врач замялся, смущенно смотря на стоящего перед ним.

– Кин. Такэда Кин, – напомнил ему мой отец.

– А, да, – улыбнулся его знакомый, протягивая руку для рукопожатия. – Приветствую, Кин! Как поживает Хосиоби?

– Кими! – возмутился мой родитель за мою маму.

– Что-то стар я стал, – улыбнулся, обнажая идеально ровные и белые зубы, мужчина. – Совсем память плохая последние…

– Но как же мой брат? – горестно выкрикнул Мамору, подскакивая.

– Да жить будет, никуда не денется, – улыбнулся ему господин Рю. – Ему еще за сборную Японию выступать против моей Поднебесной.

– Вашей… Поднебесной?.. – запнулась молоденькая медсестра.

– У меня там родня живет, предки оттуда… – немного смутился Мидзугава-сан. Хотя в миг следующий уже нахмурился: – Да неужели вам жалко победы для Поднебесной? Вы стырили у них иероглифы, музыку, танцы и бездну всего, но…

– Ох, господин Мидзугава! – скривилась его помощница. – Хватит уже шутить! – и поспешно утопала по коридору.

– Брат… – Мамору-кун разочаровано сел обратно. – Мой брат не у Мидзугава-сан…

– Простите, но я не в восторге, когда оскорбляют моих коллег! – сердито сощурился известный врач этой больницы.

– П-простите! – мальчик стал запинаться.

– Ребенок не хотел… – влез Макусиму-сан.

– Я знаю, что он не хотел! – обрезал, резко повернувшись к нему, господин Рю. – Но вашего мнения я тоже не хотел услышать!

– Как будто сейчас начнете плеваться огнем! – усмехнулся наглый иностранец.

От возмущения врач выронил снятые перчатки. Я торопливо подобрала и протянула ему. Он опять взглянул на меня. Серьезно. Надолго. Было что-то в его взгляде… другое. Испытующие, пронзительные глаза… словно он видел меня насквозь. Все мои внутренности. Все мое прошлое и будущее.

– Погоди, ты?.. – Мидзугава-сан задумчиво ковырнул край шапочки, прятавшей его волосы.

– Это моя дочка, Сеоко, – встал около меня папа.

А Мамору-кун отвернулся от нас, болтающих, руки скрестил, словно хотел закрыть от нас свое сердце подальше.

– Вот как… – протянул его знакомый. – Да, интересно получилось. Очень интересно.

И продолжал на меня так смотреть… это у него было прозвище Рентген, не иначе.

Мужчина усмехнулся, словно прочтя мои мысли. Потом, запоздало и без интересу спросил, скорее, только из вежливости:

– А у вас тут кто?

– Друг Сеоко, – серьезно объяснил папа.

То есть, мой папа ему объяснил.

– И мой друг! – ступил к нам наш участковый.

– Ну, ясно. Сочувствую, – господин Рю сжал мое плечо, осторожно, но мне на миг показалось, будто моей кожи коснулись когти. – Надеюсь, что обойдется.

– Вы же его и оперировали! – не удержался строптивый журналист.

– Тут не хватает одной девочки и каштанов, – скривился врач.

Макусиму-сан невольно потер глаз. Хотя, кажется, фингал уже сошел. Ого, даже тут знают о подвиге иностранного фотографа, который доблестно снимал обнаглевшего якудзу, но был ужасно подстрелен одной маленькой милой девочкой. Которая целилась в якудзу даже не фотоаппаратом, а из рогатки! Эх, не хорошо так думать, но сейчас мне этого наглого иностранца совсем не жалко!

Знакомый отца покосился на меня и как-то странно усмехнулся. К отцу моему повернулся.

– Я бы пригласил вас выпить кофе, но вижу, что вам сейчас не до меня. Минами, – он повернулся к медсестре, участвовавшей во время операции, – принеси, пожалуйста, моему другу и его друзьям кофе. Тот самый, который можешь делать только ты.

Девушка смущенно улыбнулась и кивнула. Она и врачи ушли. Мамору устало шлепнулся обратно на свое место. Я подошла и обняла его. Он меня оттолкнул, но не сильно. Я снова его обняла. На этот раз он не стал отталкивать меня. Всхлипнул. Хотя смог взять себя в руки, чтоб совсем уж не зареветь.

Еще часа два мы сидели в коридоре вместе с ним. Тем более, к Синдзиро нас пока не пускали. Он, как призналась Минами, пока еще не пришел в себя.

– Жутко его собака разодрала! – вздохнула девушка. – Надеюсь, владельца хорошо накажут! – вздохнула, зябко плечи растерла – ведь поднос с кофейником и чашками она уже мне на колени отдала – и руки ее были теперь свободны. – Такой ужас! Собака напала на человека! Да еще и так жутко! Бррр! – ее передернуло.

Покосившись на меня – я сильно расстроилась – девушка смутилась и поспешно добавила:

– То есть, для меня жутко. Я недавно начала помогать им в операционной. Господин Рю и господин Томонаки держались невозмутимо, – вздохнула. – Надеюсь, и я так когда-нибудь смогу! Буду помогать людям… – мечтательно улыбнулась.

– Сможете, – почему-то уверенно сказал мой отец.

Девушка смущенно ему улыбнулась.

– Хотите печенья? – повернулась ко мне и Мамору. – Меня тут недавно угостили.

– О, печенье! – подпрыгнула я.

Внезапно обнаружив, как сильно проголодалась.

Мамору посмотрел на меня так, словно я продала родную страну. То есть, его брат…

– Прости! – виновато опустила голову и плечи.

– Ничего. Я понимаю, что ты устала, – попытался улыбнуться мне он.

Синдзиро на каталке провезли мимо нас, одеялом закрытого, бледного. Кажется, медсестра ему волосы в косу заплела, чтобы не лезли. И он немного смахивал на китайца с иллюстраций старинных книг. Совсем немного. Волосы у лба не были выбриты как у них. Я грустно проследила за уезжающим от меня любимым, даже привстала, но врач, вывозивший его, серьезно заметил:

– Он еще не скоро очнется. Но жить будет.

– Еще бы не будет! С его стороны было бы подло умирать! – сердито сказал мой отец.

И мы все остались ждать известий с Мамору. И его родителей.

Потом вдруг внезапно оказалось, что старшего брата мальчика уже вывезли из реанимационной, пока папа рассказывал еще. А мы и не заметили! И все побежали искать палату, указанную медсестрой.

И когда мы все вместе вошли, то брат Мамору, худой, высокий, кажется, юноша, уже пришел в себя. Мрачно шуршал газетой с новостями, которую как-то сумел раздобыть.

– Рю! – радостно бросился к нему Мамору.

– Да живой я, живой! – сморщился тот.

Но брата в ответ обнял.

– Жаль только папа не увидит мое выступление, – парень вздохнул. – Если я вообще смогу выступать, – уныло посмотрел на одеяло, набухшее над левой ногой.

– Сможешь. Конечно, сможешь! – твердо сказал мой отец.

– Как это произошло? – участливо подсел на край кровати Сатоси-сан, достал заляпанный кровью блокнот. И ручку.

Рю недоуменно посмотрел на этот блокнот. На одежду полицейского, всю в пятнах высохшей крови. Хотя и не форму.

– Я не якудза, – улыбнулся Сатоси. – Я просто из полиции.

– Это… – пострадавший почему-то замялся.

– Я думаю, нападавшие должны быть наказаны, – серьезно сказал полицейский. – Хотя бы для того, чтобы приучились честно играть. Вот если вы их отпустите, Рю-сан, а они возьмут в привычку нападать исподтишка на всех своих сильных соперников? Вы и характер им испортите.

– Хорошо, я расскажу, – парень вздохнул.

– Как благородно с вашей стороны ваше первоначальное желание про них не отвечать!

Мы все повернулись и приметили Макусиму-сан, стоявшего у двери. Ох, он еще и достал фотоаппарат! Вот эти наглые иностранцы!

– Я просто из газеты, – подлый гайдзин даже не смутился. – Приятно познакомиться, меня зовут Синсэй.

– На азиата ваще не похож, – хмуро прокомментировал неудачный футболист.

– Да вот каким родили! – зачем-то развел руки в стороны молодой мужчина.

Хотя… приглядевшись, я вдруг подумала, что что-то восточное в нем смутно угадывается. Может, кто-то из дальних предков был из Азии. Но так сразу и не скажешь. Кажется, давно это было. И европейской крови в нем намного больше. И вообще, чего он приперся в наш Киото?!

Тут как раз вошли в палату мужчина и женщина. Увидев мужчину, Сатоси вскочил, а Макусиму взволнованно сжал аппарат, висевший у груди.

– Вы?.. – радостно выдохнул полицейский. – Это ваш сын?! Ох, примите мои соболезнования!

– Кажется, мы уже встречались? – смущенно поклонился вошедший.

– Да, я был на вашей выставке! Я даже после этого решил работать в другом отделе полиции! – глаза нашего полицейского радостно сияли.

– Вот как?.. – протянул мужчина.

И прошел мимо нас к старшему сыну, присел на кровать, осторожно обнял. Рю уткнулся лицом в его плечо. Отец долго его не выпускал.

– Прости, па, я сегодня не выступил, – голос парня дрожал, он судорожно сжал рубашку мужчины, кажется, плакал и прятал от нас свои слезы на его груди. – Хотя ты бросил все свои дела и клиентов, я… я… – дальше он уже не смог говорить.

– Ничего. Это подло, очень подло со стороны твоих соперников, но ты еще выступишь, – отец погладил его по спине. – Я в тебя верю.

Я с любопытством разглядывала художника. А наглый Макусиму втихую снимал, без вспышки и почти беззвучно. Хотя эти люди так погрузились в свои переживания, что не обратили внимания. О, подлый гайдзин!

Так-то этот художник был самым обычным японцем. Серьезная серая рубашка, черный галстук с тонкими белыми полосками, ровная короткая стрижка, черные брюки и чистые ботинки, портфель.

Вот на портфеле мой взгляд остановился. Потому что в уголке нижнем – не сразу и заметишь – был нарисован оливковым цветом маленький зеленый кот. И этот кот пронзительно смотрел на меня. Как взгляд увидела его – так и зависла.

– Это любимый папин герой, – серьезно пояснил Мамору, заметивший мой взгляд.

Мама-то его, сминая платочек, стояла возле сына. И ничего не видела, кроме своих старших мужчин. Не решалась даже сына пострадавшего обнять. Кажется, догадалась, что он плачет, но не хочет, чтобы слезы его видели. Хотя… боюсь, что хотя бы его руки, судорожно сжимающие рубашку на спине его отца, все увидят в завтрашней газете из-за Макусиму. Этот мерзкий гайдзин вообще ничего не знал о приличиях!

– Вы нарушаете закон о неприкосновенности личной жизни! – не выдержал Сатоси.

И правильно! Кто-то же должен был сказать! Тем более, он – полицейский. Настоящий защитник!

– Может, я и не прав… – молодой иностранец закрыл объектив и опустил фотоаппарат обратно прильнуть к его груди. – Но, мне думается, что те парни, напавшие на него, еще более не правы. А я ненавижу молчать о людской подлости! – вскинул голову, глазами сердито сверкнул на полицейского. – С другой стороны, своим малодушным нападением они лишь публично расписались в том, что вообще не верят ни в свои силы, ни в силы своих напарников! Один единственный парень из соперников был выбит из игры внезапным нападением из подлой засады! Как будто один Рю сильнее всей их команды!

Кстати, а подобные речи вполне могли тех подлецов задеть!

– Но стоит ли тащить это в газеты?.. – возмутился Сатоси.

– Пусть пишет! – сердито сказал Рю из-за отца. – Пусть им всем будет стыдно!

– А еще их побьют их напарники и тренер! – кровожадно улыбнулся гайдзин, сжав фотоаппарат в левой руке. – Они обязательно выяснят, кто так подло подставил свою команду и учителей!

Не хотела бы я оказаться врагом этого иностранца!

Мама юного спортсмена тоже не одобрила идею со статьей, но, как и отец, решила позволить пострадавшему сыну право самому выбирать, буде ли интервью. А Рю мести хотел, хотя бы такой. Сжал кулаки над одеялом, глаза яростно блестели. И в игре следующей он их порвет. Он нам это обещал!

Хотя Макусиму-сан тоже обещание дал: что прежде чем опубликовать интервью с Рю, он покажет текст ему и его родителям. Чтобы там совсем не получилось чего-то неприличного, в той статье. Коварный гайдзин задумал заодно сходить и расспросить тренера напавших. Чтоб он точно в курсе был подлого поведения своих учеников. Кажется, это будет двойной удар по врагу: по ученикам и по их учителю.

– А мести тех якудза, о парне из которых вы опубликовали статью, вы не боитесь? – вздохнув, спросил Сатоси-сан.

– Я боюсь плодить в мире несправедливость, – иностранец задумчиво подкрутил объектив. – А еще я боюсь, что я однажды смогу пройти мимо попавших в беду. Поэтому та ситуация с обнаглевшим наследником клана якудз была мне хорошей проверкой: моей решительности и моих нервов. Хотя, конечно, смелее меня та девочка, что его отвлекла. Жалко, у меня толкового фото ее не получилось, – он прицелился фотоаппаратом на вид в окне, но, подумав, передумал снимать, обратно свое оружие в войне за правду и справедливость на шею себе опустил. – Очень милая, скромная девочка.

Я с трудом удержалась от улыбки, вспомнив про Кикуко.

Все остальные от честного признания репортера как-то даже смутились. Неужели, ему главное не охота за скандалами, а именно торжество справедливости?

– Но это и правда опасно: осуждать кого-то из клана якудз в статье! – тихо заметила мама Рю.

– Я больше за ту милую, смелую девочку боюсь, – тихо признался журналист. – Я-то взрослый и я один, – он смутился. – Ну, почти. А ей еще жить и жить. И с родителями ее неладное что-то творится. Кажется, она… – на меня посмотрев, смутился. – Ну да ничего. Я разберусь.

Сейчас Сатоси посмотрел на него уже с уважением. Как на другого защитника добра и справедливости, работавшего в другой области. Воюющего словом и фотоаппаратом.

Потом принесли уже обед. Ого, сколько прошло времени!

Да и мама Рю много всего накупила на пути: оказалось, именно с едой был тот массивный пакет, который она нервно сжимала в руках и который сразу заметил сын, едва оторвавшись от отца. Да, на лице его были разводы слез. Но мой взгляд приметив, юноша торопливо утер лицо.

– Ма, дай поесть! – потребовал он. – Мне надо скорее копить силы, чтобы быстрее поправиться! А потом я этим гадам покажу! Они пожалеют, если не сделают сэмпукку!

Его вежливая мать разложила еду и пригласила поесть нас всех, даже наглого гайдзина. Или боясь за репутацию мужа? А то еще этот хам напишет, что ее муж – сколько-то известный художник – совсем невежливый!

А я запоздало вспомнила про Синдзиро. Как он? Очнулся ли?.. Ох, и еще я ему письмо Аюму так и не передала! Может, вообще не успею передать, если он из-за той мерзкой собаки умрет! О, нет, он не должен умирать! Он не может умереть!

– Сеоко-тян, ты куда? – достал меня вопрос иностранца, когда я уже взялась за ручку двери. – Тут такие вкусные онигири! Поешь, ты, кажется, всю ночь не спала.

Кстати, да. Но Синдзиро важнее. И надо еще извиниться, что я не смогу сразу передать ему письмо и мне придется встретиться с ним еще раз. Он же совсем не хотел меня видеть. Но Аюму – это не я. И она его любит. Ох, я так смогу увидеть его еще раз!

Сердце радостно забилось в груди. Это, конечно, подло по отношению к подруге, но я очень рада, что все так сложилось. То есть, я рада, что не смогу отдать ему сегодня ее письмо. И в ближайшие дни их вместе гуляющими не увижу. Тем более, и Аюму уехала на о-сэн.

Бодро соврала иностранцу:

– Я в туалет!

Мама Рю, смущенно жевавшая онигири, поперхнулась от моего радостного тона. Или от этого известия.

– Простите! – я смутилась.

– Ничего, иди. Это дело важное, – она улыбнулась. – Здоровье надо беречь.

И я бодро побежала в комнату для мытья рук. То есть, в справочную, узнавать, в какую палату перевели Синдзиро. Надеюсь, он меня не выгонит? Но, если что, я из-за двери прокричу, что должна передать ему письмо Аюму. Я же ей обещала! Эх, и зачем я ей обещала?!

На первом этаже я немного заблудилась. Но добрый дедушка на кресле мне путь указал. И я побежала выяснять, где же поместили Синдзиро.

И вроде так хотела его увидеть, так стремилась к нему, но перед дверью его палаты застыла, не смея войти. А что я ему скажу?.. А он выживет?.. А почему я должна отдавать письмо Аюму?! Я же тоже его люблю! Хотя она этого не знает. Это я виновата, что ей не рассказала. Но… зная, что я тоже его люблю, стала бы она меня просить?.. А он меня сразу выгонит или даст на него хоть немного посмотреть?..

– Заходи, – вдруг тихо послышалось из-за двери. – Там дует в коридоре.

И я радостно зашла. Смущенно дверь за собою задвинула.

Синдзиро лежал на кровати… то есть, почти сидел. Косу, делавшую его похожим на китайца из старых фильмов, уже распустил, хотя женскую ярко-розовую резинку не убрал. И причесаться не успел. Расческа лежала на тумбочке, заметно розовая и женская. Наверное, принес кто-то из медсестер, свою. Рядом лежало зеркало со стразами на крышке. Но рука его бессильно лежала рядом.

– Давай тебе помогу? – робко предложила я, не смея сделать ни шагу от двери без его приглашения.

– Я так жалко выгляжу? – он скривился.

Сам молодой мужчина был более бледным, чем обычно. Хотя он и сам по себе был бледнокожим, словно намерено прятался от солнца. И контраст между длинными черными волосами и кожей его нездоровый вид только подчеркивал. Синдзиро казался каким-то нереальным, хрупким. Потусторонним каким-то. Ох, и часть его пижамы, видная из-под одеяла, облегала какой-то уродливый бугор. Кажется, у него вся грудь там забинтована!

– Ничего, – криво усмехнулся он, заметив мой взгляд, – заживет. Мне не в первой.

А у меня сердце мучительно сжалось, словно та собака клыками сейчас раздирала меня.

Мы какое-то время молчали, смотря в разные стороны. То есть, это я смотрела мимо него, в окно. Не решаясь заговорить с ним.

– Хорошо, расчеши мне волосы, – попросил вдруг Синдзиро. – Ненавижу, когда приходится быть неопрятным, а из-за той твари мне пока сложно руку поднимать.

Я грустно посмотрела на него.

– Да заживет! – проворчал он. – Главное, что эта дрянь не дотянулась до моего лица.

– Видимо, она тебе не отомстить хотела, а убить, – вырвалось у меня.

Осознав, смутилась и накрыла рот рукой.

– Видимо, – криво усмехнулся Синдзиро, – но, кажется, дохлую тушку уносили ее.

Волосы у него не только спутались, но и местами слиплись от просохшей крови. Бедный, это ж сколько из него натекло!

– Это не только моя кровь, – снова усмехнулся он, подавшись вперед.

И тот миг, пока не упал обратно на подушки, сморщившись и застонав, он выглядел ужасно. Куда-то исчез красивый молодой мужчина, а на его месте вдруг оказался воин, хищник, охотник с безумно горящими глазами и, кажется, собирающийся показать клыки. Тьфу, что за странное сравнение! Но до чего же больно видеть его в таком состоянии! Он и сидит-то наверное с трудом. Но не хочет совсем уж выглядеть умирающим. Эх, надеюсь, посадят хозяина той мерзкой собаки! Вот бы Синдзиро в тот день ее задушил! А если он не сделал того, то я сама хочу найти ее и разорвать ей глотку зубами!

Он как-то странно прищурился, испытующе смотря на меня. Нет, поморщился, на боль отвлекаясь от мыслей.

Я приметила на шкафчике кружку с Китти, видимо, одолженную той же добросердной медсестрой. И полотенце приметила больничное, простое. Просто синее.

Сходила в ванную, наполнила кружку водой. Вернувшись, присела близ изголовья Синдзиро. Осторожно отмыла его волосы, не прикасаясь к его телу. Просушила полотенцем. И медленно начала расчесывать, от концов. В глаза ему избегала смотреть. Но, все-таки, он был живой. После врачей. И очнулся так скоро! Вот, даже мог осмысленно разговаривать! Значит, поправится! Шансы есть!

Дверь отъехала, медсестра заглянула с подносом, совсем молоденькая:

– Я вам поесть принесла. Ой! – это она заметила меня.

– Благодарю, красавица! – Синдзиро чуть склонил голову.

Девушка, вообще не красивая вроде, тут улыбнулась и стала почти хорошенькой. Смущенно посмотрела на меня, поднос поставила на столик.

– Но вы только не говорите вашему врачу, что я принесла вам столько мяса.

– Да, разумеется, – мило улыбнулся это роскошный красавец, опираясь локтем на подушки. Словно не в больнице лежит, едва только выпущенный из реанимации, а у себя дома, во дворце.

Когда она вышла, он снова лег, легонько застонав. Явно пытался сдержаться.

– Кажется, все женское население больницы будет сконцентрировано на этом этаже! – вырвалось у меня.

– Нет, на седьмом в вип-палату айдола привезли. Думаю, тут не будет совсем уж столпотворения, – усмехнулся Синдзиро.

Мы какое-то время молчали. Я продолжала осторожно расчесывать ему волосы. Потом он шумно втянул носом воздух и я, опомнившись, помогла ему поесть. Удивилась, с какой жадностью он поедал обед. Причем, съел только мясо, а рис оставил. Нет, еще кусок мяса оставил посреди риса.

– Сама поешь, – проворчал.

– Благодарю, Синдзиро… э-э… – замялась. – Синдзиро-сан.

Он вздрогнул, словно я его ударила.

Я, не глядя, быстро доела рис и овощи. Отнесла поднос с тарелками на стол. Сходила, отмыла хорошенько руки. И принялась дальше его расчесывать. Это было странно… но уютно было сидеть возле него и возиться с его бесконечно длинными, шелковистыми волосами. И он молчал. Не пытался меня выгнать. И мы как-то оба молчали, что вообще-то Синдзиро уже выгнал меня и требовал больше не приближаться к нему.

– А ты ревнуешь? – внезапно спросил он. – Ко всем этим девушкам?

– Нет, – честно созналась я. – Людские взоры тянутся к красоте. Это естественно.

– Считаешь, что я красивый? – кажется, он усмехнулся.

– Такой же красивый, как и пейзаж за окном.

– Да ну?

Смутившись, что опять ляпнула что-то не то, опустила голову. Но он так долго молчал… сильно рассердился? Снова выгонит меня? Насовсем?..

Нет, он просто… улыбался.

Мы долго смотрели друг другу в глаза. Он посерьезнел внезапно, но выгонять меня не стал. Пока не стал и ладно. Только…

– Кстати, меня просили передать тебе письмо, – внезапно с досадой вспомнила я. – Прости… простите, Синдзиро-сан, но я не взяла его с собой: нам Сатоси слишком спешно рассказал о вашем несчастьи.

И письмо, кстати, надо бы переписать после обращения Кикуко! Ох, но открывать его… ну, нет! А так выйдет, что любовное послание моей подруги, кажется, самое первое вообще, достанется адресату совсем уж в непристойном виде! Что же делать?.. Ох, что делать?!

– От кого письмо? – он вскинул брови.

– От Аюму. Моей подруги.

– От подруги, значит… – некоторое время молодой мужчина смотрел на меня недоуменно.

Я, смутившись, уткнулась взглядом в его волосы. Тем более, что еще половину или около того надо было распутать и расчесать. Листьев обрывки вытащить.

– А что… если бы тебе сказали заранее, где я, ты бы пошла и принесла мне ее любовное письмо?

– Ну, это… – я замялась, не решаясь смотреть на него. – Я же ей обещала.

– Но ты же вроде сама любишь меня?..

Расческа выпала из моих рук и, глухо стукнув, легла на пол.

Он понял!

– Странная ты! – припечатал Синдзиро.

Он понял и то, что я хотела отдать ему ее письмо.

Мои руки дрожали. Я присела на пол, потянувшись под его кровать за убежавшей расческой. Или хотела поймать мои убежавшие мысли? Те, которые могли бы объяснить, как мне теперь себя вести.

А когда вылезла из-под кровати – нарочно там долго шарила и тянулась мимо расчески – мне на голову неожиданно легла его ладонь. Я замерла. Он осторожно погладил меня по волосам.

– Такая же глупая, как и Фудзи! – проворчал он.

Робко подняла на него взгляд. Он вдруг растерянно замер. Мы долго смотрели друг другу в глаза.

– Не приноси мне ее письмо, – вдруг хрипло произнес Синдзиро. – Не надо.

– Но она хотела, чтобы вы узнали ее чувства!

– Ее чувства… – потерянно протянул он, не убирая ладони с моей головы.

– Она же… сама слова подбирала. Может, несколько раз переписывала.

– Все девчонки пишут одно и то же. Разве что… – он грустно усмехнулся. – Кажется, одна бы описывала красивый пейзаж или как сильно ее подруга желает меня увидеть.

Смущенно улыбнулась.

– Что… я угадал? – усмехнулся и он.

Но руку убрал прежде, чем дверь бесшумно отъехала, и кто-то прошел к его кровати.

– Рад, что ты выжил, – сказал мой отец.

Торопливо поднялась. Нет, убежала в ванную, чтобы отмыть расческу. То есть, чтобы спрятать мое смущенное лицо. Он видел?..

– Это… – Синдзиро запнулся. – Это ты?..

Пришедший долго молчал. Слишком долго. И я слишком много потратила зря воды, стоя у раковины и вслушиваясь.

– Зачем ты ко мне пришел? То есть… зачем… Кин-сан?..

– Я же обещал, – глухо сказал мой отец, запнулся, потом добавил: – Я же обещал кое-что сохранить для тебя.

– Ты обещал… – голос раненного дрогнул.

– Ты заберешь… эту вещь?..

– Я… – голос Синдзиро дрогнул. – Только если у меня будет место. То есть, у меня нет места. И она… она не для того, чтобы быть со мной.

– Почему? – хрипло спросил мой родитель. – Не ты ли мечтал не терять ее?

– Я мечтал! – сорвался продавец сладостей на крик. – Я жизнь бы за это отдал, но… как она будет со мной?.. Мой дом… он совсем другой. Он не подходит для нее. И… – голос его снова дрогнул. – И смогу ли я защитить ее? Разве что… – кажется, он усмехался, – Разве что она сама найдет дорогу в дом моих предков.

– Сама она… – голос папы дрогнул, – Не найдет.

– Вот именно! – глухо ответил Синдзиро. – Все должно оставаться на своих местах. Даже если я… – он продолжил не сразу: – Даже если я буду без нее страдать.

Они о вещи какой-то говорят или… или о моей маме?..

– Где моя мама?! – я ворвалась в палату, сжав кулаки, ухватила за ногу лежащего, отчего он поморщился. – Где моя мама, говори!

– Я не знаю, где Кими, – серьезно ответил мужчина. Поморщился. – Если тебе так нужна твоя мама – ищи ее сама.

– Но как?! – отчаянно сжала руки. – Мне никто не говорит, где она! Мне никто ничего не говорит!

Внимательный взгляд на меня.

– Но ты найди ее, – глухо сказал Синдзиро. – Перепиши свою судьбу. Я… буду ждать.

– Где?..

– Ты поймешь, – грустная улыбка. – Или нет.

– Меня ждать или ее? – возмутилась я.

– Если бы я мог дождаться… – он вздохнул. – Я бы целую вечность ждал, пока Фудзи обратно придет и накинет на плечи мне свое кимоно. Так холодно… – растер плечи. – В мире людей так холодно!

Так… он вовсе не меня будет ждать? И даже… даже не мою мать? А какую-то Фудзи?.. И, кажется, вещь, которую мой отец хранил для него, Синдзиро совсем не нужна. Но что эта за вещь?.. Я вроде все вещи знаю в нашем доме. Ну, кроме комода родителей. Туда я никогда не решалась залезть.

Но эта Фудзи… он думает только про нее! Он вообще не думает ни про Аюму, ни обо мне!

– Кто эта Фудзи?! – обиженно вырвалось у меня.

– Я тебе расскажу… если ты придешь в дом моих предков.

Он, кажется, шутит?! Как я могу найти дорогу в дом его родственников, если он мне даже не назвал, в каком городе Японии он находится?! Как можно найти дом, адреса которого вообще не знаешь?!

Но молодой мужчина почему-то серьезно на меня смотрел. Очень серьезно. Долго. Испытующе. Найду я или нет?.. Да кто способен найти дом, адреса которого не известно?! И как?..

– Может, стоит подробнее… – начал было мой отец.

Но Синдзиро его перебил:

– Нет. Все это не будет иметь никакого смысла, если она сама не сможет найти путь.

– Но Сеоко – всего лишь ребенок…

– Тем более, ей с самого раннего возраста надо было научиться быть… сильной, но… – молодой мужчина, сощурившись, впился взором в лицо моего отца: – Но почему вы ничего не сделали?!

– Я просто хотел, чтобы у моей дочки была спокойная счастливая жизнь. Самая обычная жизнь, – а папа почему-то даже голову опустил, ссутулился.

– Моя мама тоже хотела, чтоб у меня… – Синдзиро сжал и разжал кулаки, обреченно посмотрел на свои тонкие и красивые пальцы, – Чтобы у меня была спокойная счастливая жизнь. Ты же знаешь, что со мной стало?

Отец не ответил, стоял возле него, опустив голову. Тогда молодой мужчина, поднявшись, сел на кровати и сжал пальцами его подбородок:

– У кого в этом мире бывает спокойная счастливая жизнь?

– Все люди об этом мечтают, – глухо отозвался мой отец.

– Но ведь глупо, чтобы люди мечтали о спокойной и счастливой жизни?

– Люди обычно мечтают именно об этом, – отец внезапно вскинул голову.

Взгляды их столкнулись. Мужчины долго смотрели друг другу в глаза.

– Ты же просил… – начал наконец отец.

– Я понял, что ты сделал для меня, но… – Синдзиро нервно сглотнул. – Но я правда женюсь на ней, если она найдет дорогу в дом моих предков. Я буду всегда ее опекать. Но она не найдет. Она…

– Но моя мама уже замужем за моим отцом! – я сжала кулаки. – Что ты такое вообще говоришь, Синдзиро?! – но под взглядом его, резко упавшим на меня, исправилась, быстро и нервно: – Синдзиро-сан.

Но он ответил моему отцу, отвернувшись от меня:

– Что ты можешь изменить, Е… екай тебя раздери?!

– Я ничего изменить не мог… никогда, – голос моего родителя дрогнул. – Я всегда только смотрел. Но я так хотел… – сжал кулаки, – Хотя бы раз! Хотя бы один только раз постараться и изменить все!

– Что тебе стоит только сказать? – сорвался на крик Синдзиро. – Просто хотя бы раз скажи!

– Я… – глаза отца расширились. – Я… всего лишь… Сеоко, я… – он отчаянно посмотрел на меня.

И, внезапно схватившись за сердце, на колени упал. Обвалился о бок кровати.

– Папа!!! – отчаянно закричала я, бросаясь к нему. Упала возле него на колени.

Он сидел, сжимая рубашку и край пиджака над сердцем, невидяще смотрел в пустоту перед собой.

– Никому… – голос его звучал глухо и каким-то чужим, – Никому не дано… обойти судьбу.

– Разве люди не пытаются вечно это сделать? – нахмурился Синдзиро.

– Судьбу… – глухо повторил мой папа. – Но… разве ты… сам… не этого хотел?..

И, запрокинув голову на край его кровати, глаза закрыл.

– Я… – сдавленно произнес Синдзиро, – Я тоже… хотел. Чтобы не было того холодного ветра… того ледяного дождя, режущего ей душу…

– Чтобы в то дождливое утро твой отец не повстречал твою мать… – глухо отозвался мой папа, не открывая глаза. И замолчал.

Он так долго, так пугающе молчал, а Синдзиро с раздражением смотрел на него. И тоже молчал. Я стала трясти отца, не выдержав, а он не отвечал. И тогда я заплакала. Я чувствовала себя ужасно беспомощной. Сначала ушла мама, теперь и мой отец… умер. Он же не умер, правда? Нет, сердце его вроде глухо билось – я вспомнила примерно, где оно находится и ладонью нашла, но… почему он молчал? Почему он совсем не приходит в себя?..

– Нет! – сжав его рубашку, упала ему на грудь. – Не уходи от меня! Хотя бы ты не уходи от меня! Папа!!!

Прошуршало одеяло и упало к моим ногам. Невольно подняла голову. Синдзиро стоял уже на полу, грустно смотря на меня. А потом к дверям бросился, выскочил из палаты так быстро, как я вообще не ждала, что он умеет.

Минута тишины. Или две минуты. Три, может. Я не знаю. Я сидела возле неподвижного отца. Я снова тронула его, а он сполз на пол, ударился об пол головой. И не отвечал. Он так долго, так страшно молчал!