Текст книги "Моя пятнадцатая сказка (СИ)"

Автор книги: Елена Свительская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 48 страниц)

– Мы все хотим вас поблагодарить, от всей души, – нарушил молчание журналист, – Приглашаем к нам в гости, когда вас выпустят. Вы всегда будете желанным гостем в нашем доме.

А он просто молча смотрел на нее. Просто молча смотрел.

Он столько искал ее. Так долго искал ее взгляд и ее улыбку. Искал и наконец-то нашел.

И, наконец, мужчина улыбнулся. Ей. Только ей одной. Улыбка девочки стала еще шире. Все, что говорили потом ее родители как-то прошло мимо сознания. Просто заключенный был так счастлив, что почти ничего не соображал.

В камере он лег на пол и попробовал отжаться.

Она такая худенькая и хрупкая. Ему надо стать сильным, чтоб смог защитить ее. Сокамерники поначалу смеялись над его неловкими попытками, потом один медленно слез со своего места, подошел и предложил показать упражнения попроще, для начала. Мужчина радостно кивнул. В его серых глазах были осмысленность и какой-то непонятный и радостный свет, освещавший его лицо. Казалось, будто он стал каким-то другим. Словно наконец вышел из огненных объятий в мягкую ночь, глотнул легкого прохладного ветерка и опять ожил.

Ночью ему приснилось разрушенное поселение и поля с засохшими посевами. Торжественная свита, сопровождающая роскошно одетую молодую женщину. Белое платье облегало ее фигуру. На шее было массивное золотое украшение с бирюзой. На голове сиял в солнечных лучах убор с золотой птицей. Простые земледельцы смотрели на свиту и на богатую госпожу, раскрыв рот. Вот эти люди приблизились. И женщина с золотым убором на голове ласково приветствовала их. Сказала, что фараон искренне расстроен несчастиями, постигшими его народ. И посылает еду и вещи для новых домов им в помощь. Сама своими руками раздавала дары людям, измученным жарой и несчастьями. И такое сочувствие, такая боль были в ее черных глазах, густо обведенных черной краской, что стало понятно, кто придумал послать помощь жителям их поселения.

Высокий мальчик-подросток смотрел на нее во все глаза, с глубоким восхищением. Когда она остановилась перед его отцом и передала ему дары из казны, он не выдержал, ступил к ней:

– Я обязательно стану воином и буду защищать мою госпожу!

– Ты должен стать земледельцем, как и я. И что за возмутительное поведение? Как ты можешь так себя вести? – возмутился глава семейства, – Сейчас же извинись перед госпожой!

– Я стану лучшим воином и всегда буду защищать вас, моя госпожа! – упрямо сказал мальчишка.

Молодая женщина взглянула на него и мягко улыбнулась. Красивее ее взгляда и улыбки он еще не видел ничего. Он понял, что в мире нет ничего драгоценнее ее улыбки и ее взгляда. А значит, он станет лучшим воином, чтоб защитить ее!

В ту ночь мужчина спал так спокойно, как никогда прежде.

Просто он всегда искал ее. Всегда искал ее взгляд и ее улыбку. Искал и наконец-то нашел!

А доброму полицейскому в ту ночь приснилось, как исчезает яма со змеями, и тот юный воришка падает просто на траву. Вот он поднялся, улыбнулся ему, как-то очень тепло-тепло – от этого даже на душе потеплело – и ушел куда-то по бескрайней равнине. И с тех пор отзывчивому полицейскому больше не снились кошмарные сны…

Глава 19 – Что касается меня 10

По улице шел иностранец из Европы. Глаза темные, волосы тоже, хотя и не черные. Глаза с двойным веком, но с густыми черными ресницами. И кожа белая-белая. Одет в спортивную форму. Сумка-планшет, переброшенная через левое плечо. На груди на ремешке большой фотоаппарат и, кажется дорогой. Он не просто шел, а внимательно вглядывался во все, творящееся вокруг, подмечал каждую мелочь. Но взгляд его внимательный не был тяжелым, не был цепляющимся, а просто очень заинтересованным. Словно сегодня он в первый раз шел по Киото. Или, может, даже в первый раз прибыл в Нихон. Вполне мог быть туристом или путешественником. Да, наверное, такой взгляд у тех, кто увидел какое-то место в первый раз.

Домохозяйки с моей улицы уже сходили за покупками. И встретились возле расцветающего сливового дерева, чтобы обсудить свои новости и эмоции, чтобы зарядиться эмоциями друг от друга.

Город выглядел красиво, будучи облаченным в цвет умэ, будто красавица, надевшее новое кимоно, красивое, и медленно вышедшая показать другим, до чего же она хороша!.. Да и запах сливовых цветов, сладкий запах, ползущий по улицам, опускаясь с деревьев… Да и это милое солнечное утро… Словом, этот весенний день был изумительно хорош. Освещенный утренним солнцем, омытый благоуханием сливовых цветов, украшенный нежными соцветиями…

Но эти женщины не только тратили чудесное утро лишь на поход за покупками – это еще можно было понять, ведь всем людям необходимо сколько-то есть и регулярно питаться – а оставшиеся минуты тишины и весеннего благоухания они тратили на сплетни. Я, как обычно, шла с рюкзаком мимо: сегодня мне надо было с утра прямо в школу, а к Синдзиро убираться пойду уже вечером. С кем-то из женщин вежливо поздоровалась, когда проходила мимо, и они меня наконец-то заметили – сначала одна, из квартиры слева от нашей, а потом и другие. Они все тоже вежливо поздоровались со мной. Но, стоило мне отойти от них на несколько шагов – и уже продолжили обсуждать иностранца, только что прошедшего по улице, пересекающей нашу:

– Молодой еще.

– Красивый.

– Нет, ты что! Совсем никакой! Вот наши японские мужчины… Хотя, правда, мой муж не из них.

– Ой, да ладно тебе! Мужчина и не должен быть красивым! Меньше женщин будут вешаться на него, если он будет уродлив, как обезьяна.

– Но ты-то себе не обезьяну выбрала, Синдзука!

– И чего им на родине-то не сидится? Таскаются к нам и таскаются!

– Поднимают экономику страны! За билеты платят, в гостиницах платят.

– Но, по-моему, если уж где-то родился – там и живи. Своя страна должна быть милее всех, – правда, после небольшой паузы, эта же женщина и робко уточнила, – Верно я говорю?..

Я заметила, что уходящий иностранец шаг убавил. Будто прислушался. Будто понимал. Но на человека из Азии он ни капли не походил. Натуральный европеец. С чего бы ему понимать наш язык? Тем более, такой сложный?.. Но все же он как-то странно задержал взгляд. А, нет, вот остановился, достал фотоаппарат. И запечатлел на пленке цветущее сливовое дерево и школьницу, идущую под ним. Ее два худеньких коротеньких «хвостика». И форму средней школы явно не из нашего района. Девочка была самая обыкновенная. И что она забыла в чужом районе рано утром? Она не боится опоздать в свою школу?.. А, впрочем, как бы ни опоздала я сама!..

И, выкинув из головы девочку из чужой школы и молодого мужчину из чужой страны, я торопливо побежала в свою школу. Последний семестр как ни как. Скоро уже это все закончится. Скоро вокруг меня будут совсем другие люди. Я на пороге больших перемен!..

Я пробегала мимо магазинчика для вязания. И, заслушав шум изнутри, невольно приостановилась.

Оказывается, в магазин заскочила девочка из чужой школы. Да еще и котенка в сумке пронесла. Котенок, видимо, из плена сбежал, пока она выбирала себе нитки, может даже, ему на костюмчик, и полез на витрину, запустил коготки в яркие мотки. И с корзиной и мотками с витрины упал. Побарахтался. И бессовестно несколько мотков перепутал и перепортил, сам завязнув в тугом разноцветном ярком плену. Однако, как бы ни были ярки и красивы эти нитки, для него они стали тюрьмой.

– Что-то мне это все напоминает… – тихо и насмешливо сказали рядом со мной.

Обернувшись, увидела Нищего, на которого пару раз как-то подумала, что он еще и был богом бедности. Все такие же густые белые-белые волосы, по старинке собранные в пучок на затылке, чуть лохматый. Все то же выцветшее спереди юката, тускло-синее, с белыми квадратиками, чьи линии-стороны выходили за границы фигур. И все те же старые стираные перестиранные рейтузы. На ярком солнечном свету они казались уже не темными, а темно-серыми. Разве что на сей раз он одел таби вместо дешевых шлепанцев на европейский манер, в которых был замечен мною в первые встречи.

Сдержанно сказала:

– Здравствуйте, Бимбо-сан.

Если он и вправду был ками, то не следовало ему хамить. Но я не могла ему простить совет сходить помолиться в храме бога Инари. Потому что сходила, помолилась, но мама домой не вернулась даже тогда.

Слева от нас что-то щелкнуло – и мы испуганно отскочили подальше. Нет, я отскочила испуганно, а Нищий просто отскочил, оставаясь с тем же спокойным лицом.

Тот же самый иностранец, довольно улыбаясь, еще раз прицелился – и поймал своим выстрелом еще одно мгновение чьей-то жизни. Котенка, белого, с рыже-коричневыми и черными пятнами, с яркими голубыми глазами, запутавшегося в разноцветных нитках. И напуганную девочку за ним. И сердитого хозяина магазина за нею. Да уж, в этом одном кадре было схвачено столько разных эмоций! И, если на несколько мгновений забыть о жалости к невольно всхлипнувшей девочке и хозяину магазина, несущему убытки, забыть о страданиях отчаянно барахтающегося пушистого котенка, этот котенок в ярких нитках был очаровательно красив!

– Жизнь намного сложнее, чем людям кажется. А связи между людьми намного запутанней, чем видно уму и глазам, – задумчиво сказал Нищий, не понятно к кому обращаясь, то ли ко мне, то ли к иностранцу.

Хотя… нет, наверное, все-таки, ко мне?.. Мы же уже были немного знакомы с Бимбо-сан. А иностранец шел по Киото явно впервые. Да и, вероятно, он нашего сложного языка вообще не знал.

– Большинство деталей не важны, – сказал старик, все так же отсутствующе смотря через витрину и даже словно через стоявших за ней людей, – Но некоторые детали очень важны.

– Если все в жизни так запутанно и сложно, то, может, нам и не стоит волноваться об этом? – не выдержала я, – Раз уж мы все равно не сможем ничего понять!

– Понять можно, – Нищий вдруг улыбнулся, хотя все еще смотрел в нутро магазина, на шаловливого котенка, – И даже запутанные нити можно распутать, не обрезая их.

– Но как? Как понять, где нужно пройти через все узлы?!

Он правую руку положил себе на грудь, слева, слегка похлопал по сокрытому под тонкой тканью юката. И я запоздало поняла, что, не смотря на начало весны, ему совсем не холодно в своих тонких одеждах.

– Сердце знает дорогу. Сердце знает выход. Сердце подскажет, какие детали – важные, а какие – одна только шелуха.

Сказав так, Нищий вдруг зашел в магазин. Прошел между ругающимся хозяином, требующим возместить убытки, и запуганной уже девочкой, боящейся опоздать в школу. К напуганному, отчаянно барахтающемуся котенку.

Мы все смотрели как завороженные – фотограф даже перестал щелкать и ловить моменты внезапной драмы – а руки старика взлетали и опускались, пронося по воздуху робко затихшего котенка. И, несколько минут спустя, напуганный звереныш был возвращен хозяйке, а старик аккуратно сматывал нити в их же мотки. Нити целые и совсем уже распутанные. Закончив свое дело, Бимбо-сан потрепал котенка по голове – тот томно зажмурился и блаженно муркнул – и все так же молча покинул магазин.

– Какой вы добрый! – восхитилась я, – Теперь нитки в порядке, и девочку не заставят платить за испорченные мотки! Кажется, у нее нет денег.

– Я спасал котенка, – отрезал старик, сердито посмотрев назад, – Я спасал доброе и невинное существо. А коварных и испорченных существ я не переношу.

– Но, постойте… – растерянно перегородила ему дорогу, – Продавец мог быть злым, но эта несчастная девочка…

Вздохнув, Бимбо-сан опять похлопал себя по груди над сердцем, теперь уже левой рукой. И молча удалился. Я посмотрела в магазин, на девочку, снова заспорившую с продавцом. На котенка, снова запихнутого в тесную тюрьму из сумки, сердито запихнутого, грубо.

– В школу не опоздаешь? – вдруг спросил иностранец с акцентом.

И я испуганно от него отскочила.

Или… Бимбо-сан говорил для него?.. Но этот молодой мужчина явно впервые в нашем городе. Так откуда старику знать, что иностранец понимает нашу речь?.. Он странный. Этот Бимбо-сан очень странный!

– Меня зовут Синсэй, – вдруг сказал мне фотограф, дружелюбно улыбаясь. И даже протянул руку, не занятую фотоаппаратом.

А имя у него звучало как японское! Или даже китайское?.. Хотя он даже на китайца не был похож. Странный. Он тоже странный. И вообще, это страшно, когда незнакомый человек из чужой страны то так подкрадывается и щелкает над ухом, то вдруг начинает говорить на моем языке! Даже если с акцентом. Все равно это неожиданно и страшно!

И, даже не думая представиться, я драпанула от него. В школу. На бегу, кстати, подумала, что он может подумать, будто я и правда боялась опоздать в школу. И, может даже прислушалась к его совету поспешить туда. А если я прислушалась к его совету, то, выходит, он сам местами виноват, что я от него убежала?.. И вообще, не мое это дело! Мало ли иностранцев приезжают в Киото!

– Ня! – жалобно сказал котенок уже с улицы.

И громко хлопнула дверь, кажется, магазина. Девочка не думала заплатить и извиняться? А, впрочем, не мое это дело.

Из-за моей спины послышался отчаянный писк и ворчливое:

– Заткнись, тварь! – сказанное звонким девчоночьим голосом.

Я все-таки остановилась. И увидела девочку из магазина и заслонившего ей дорогу фотографа. Котенок в темнице-сумке отчаянно забился вглубь и боялся нос высунуть наружу.

Школьница из другого района долго переругивалась с иностранцем. Вот, даже продавец на улицу выскочил, с укорами. Но тут я опять вспомнила про школу и убежала уже насовсем.

Мы – только капли воды в огромном жизненном океане. Мы только соприкасаемся с жизнями многих людей. Хотя, если так подумать, все когда-либо нами встреченные и сами, возможно, только капля на дне или поверхности бескрайнего океана времени?..

И, как ни жаль мне было котенка, как ни жаль других страдающих, жизни каждого из них я изменить не могу. Хотя это и очень печально – просто проходить мимо. Все-таки, когда я вижу чью-то боль, то частичка этой боли остается и в моем сердце. Особенно, если я просто пройду мимо и уйду. Но, все-таки, большинство из людей мира живут, не касаясь меня. И некоторые из них так же проходят мимо меня. Или… все справедливо?.. По мнению Нищего, все люди мира связаны между собою. И этих связей намного больше, чем мы можем увидеть. И не все нити мы сможем распутать, не разорвав. Или, это не важно, разрываем ли мы нити, уходя, или бережно разматываем, распутывая?..

Уже после школы за мной зашли Аюму с Каппой. Дожидались меня у ворот. И дети из моей школы шутили, глядя на нашу встречу. Хотя кто-то просто по-доброму улыбнулся, радуясь, что в этот солнечный день и меня уже кто-то встречает у ворот. А кто-то улыбнулся завистливо. Хотя сами они не подходили ко мне, пока мы учились в школе. Ведь кто-то из них тоже мог стать кем-то из моих друзей за это время. Просто они не захотели. Просто я не решилась. Раньше мне было грустно быть одной. Но сегодня рядом со мною была Аюму.

Я ей рассказала про котенка, запутавшегося утром в нитках. И про молодого иностранца, так напугавшего меня щелканьем фотоаппарата, да внезапным обращением ко мне на моем родном языке, хотя и с акцентом.

– А у нас сегодня девочка из моего класса делала доклад про Сацумское восстание, – призналась подруга, внимательно выслушав меня и даже подождав еще немного, вдруг я еще что-то хотела ей рассказать, о том же, или про другое, – Она так живо рассказывала! Я сама разволновалась! Знаешь, звучало, будто она сама там была. И ее близких там убили, при восстании или при расправе над мятежниками…

Она еще долго и очень эмоционально делилась своими впечатлениями со мною. А Каппа как обычно помалкивал. Раз он серьезно сделал свое большое дело у скамейки. И Аюму, достав из сумки пакет и перчатки, тут же это дело серьезно убрала – и выкинула в урну.

– Вообще, Хикари много рассказывает про период Токугава, – задумчиво добавила Аюму, помолчав, – Она же просит ей давать задания искать информацию про людей и события 17–19 веков. Состоит в клубе любителей истории. И даже в клубе фехтования.

– Девочка, изучающая кэндо – это здорово! – восхитилась я.

– Нет, она недавно туда пошла, – торопливо поправила подруга, – Просто ее постоянно обижают другие девочки. Кажется, она устала это терпеть. Мы-то с Каппой иногда за нее вступаемся. Каппа наш ничего не боится. Правда, Каппа?..

Сенбернар тут же гавкнул солидно. Словно прекрасно нашу речь понимал – и давал нам ответ.

– Ты мой милый… – хозяйка потрепала его по уху и даже поцеловала в нос, – Такой умняга, правда?

– Да, очень, – серьезно кивнула я, глядя на ее лохматого огромного приятеля.

И тоже его погладила. Он совсем не возражал. Вот ни капли! Кажется, я ему тоже нравилась. И наша с ним любовь была взаимной.

– Вообще, интересно, что люди интересуются определенными периодами времени и странами, да? – улыбнулась Аюму, когда мы пошли дальше и даже втроем сколько-то помолчали, – Им нравятся конкретные народы и эпохи. А к другим они относятся скептично или спокойно пропускают мимо ушей, чего про них услышат. Интересно, почему так?.. Отчего зависят наши вкусы?.. Почему мы выбираем именно это, а не другое?..

– Да, помнишь, эта художница с выставки, влюбленная в Египет…

Я вдруг вспомнила историю, рассказанную на прошлой неделе папой. Уже после того, как я ему передала все мои впечатления с той недели.

– А может… – голос мой почему-то дрогнул, – Может, мы просто тянемся туда, где когда-то уже жили?..

– Может, – почему-то сразу согласилась подруга.

Даже не смеялась над моей странной идеей. И здорово! Мне приятно было, что она не смеялась над моими мыслями, как некоторые мои одноклассники.

Мы еще какое-то время задумчиво шли по улице. Даже Каппа подозрительно притих.

– А тебе какая эпоха и какой народ больше всего нравится? – вдруг спросила моя подруга, хитро улыбнувшись.

– Мм… Пожалуй, моя Япония, – улыбнулась ей, – Хотя… А! Мне нравится слушать поэзию периода Хэйан, нравится разглядывать старые картинки о том времени. Эти женщины с длинными волосами в длинных-длинных многослойных кимоно… Эта любовь к музыке и поэзии… По-моему, это очень красиво, – робко посмотрела на нее, – Не правда ли?..

– О, я тоже люблю литературу и живопись 9-11 веков! – оживилась Аюму.

– Может… мы с тобой уже когда-то встречались? – я отчего-то вдруг улыбнулась. – Там?..

– Может, – рассмеялась она.

Но как-то без насмешки. Кажется, ей тоже понравилась эта идея.

Подхватив ее под локоть, я ей рассказала историю о Черном сфинксе, додуманную моим папой, исходя из моих событий прошлой недели. И подруга слушала меня с большим интересом. Не смеялась, что мой папа стал сказочником. Хотя и работал серьезным сотрудником фирмы. Очень важным, поддерживающим технику и, соответственно, документы и совещания, на должном уровне.

Все-таки, это здорово, когда кто-то внимательно слушает все, что ты говоришь! Даже Каппа. Впрочем, общаться с человеком намного приятнее, чем с собакой. Нет, вы только не подумайте, будто я совсем не люблю мохнатого друга Аюму! Каппу я тоже очень люблю! И он очень умный пес. Только подруга мне еще и отвечает, на совсем понятном языке. А это завораживающе прекрасно – когда можно говорить с кем-то об интересных тебе и потрясших тебя вещах!..

Синдзиро был неразговорчивым несколько дней подряд. Вот с того дня, как мой отец ночью пришел в магазинчик и увидел меня, спящую на полу возле него. Даже порывался меня уволить. Правда, подслушавшие это девчонки-покупательницы так загомонили, так кинулись к хозяину и продавцу, с такими яростно блестящими глазами…

В общем, несчастный испугался этой оравы, могущей его раздавить или порвать на клочки, на сувениры – и передумал меня увольнять. Мол, он в целом-то мною доволен – я усердная и очень мало болтаю – просто он подумал, может, мне скучно здесь работать? Или понадобится время, чтобы перейти в среднюю школу и привыкнуть? Тем более, там у меня будут экзамены после каждого семестра. Но я его уверенно заверила, что все хорошо. Он заметно ободрился, а покупательницы заметно приуныли. Но что они могли поделать? Он меня первую работать к нему пригласил, не их.

На 3 марта мама Аюму пригласила меня в гости. Попросила надеть кимоно. Ох, а я и забыла, что приближается День девочек!

Помимо меня пришли еще три подруги Аюму из ее школы – две из настоящей, а одна – из прошлой.

Оказывается, семья моей подруги уже переезжала. Раз – из Токио в Киото. И дважды – в разных районах Киото, пока не нашли этот дом, пока ее папа не получил премию за научное открытие – и смог позволить себе отдельный небольшой двухэтажный дом вместо квартиры. И еще пришла четвертая девочка, Хикари. Ой, это ее фотограф-иностранец поспешно фотографировал на фоне цветущей сливы! И… была ли это та самая Хикари, которую мучили в школе и которая оттого начала изучать кэндо?.. Ее Аюму не считала, когда говорила, что у нее на три подруги больше, чем у меня. Еще была младшая сестра Аюму. И мы все были в кимоно с цветами.

Хозяйка дома вытащила из тайного ящика маленьких дорогих роскошных куколок – император, императрица и их свита – и разложила на ступенчатой подставке, покрытой красным войлоком, в углу гостиной. В их семье было пять ступенек. И пятнадцать кукол. Самые роскошные – император и императрица – на верхней ступеньке. Следом фрейлины, слуги, музыканты и охранники. Красивые-красивые! В ярких одеждах периода Хэйан, который так нравился мне с Аюму. Перед подставкой поставили традиционные блюда: лепешки с запеченной зеленью, разноцветные лепешки в форме ромбов, рисовые пироги, специальное сладкое сакэ, сиродзакэ, изготавливаемое для Праздника девочек, Праздника персикового. Персиковые деревья как раз расцвели.

Мы долго любовались куколками – Еакэ сказала, что они перешли от прапрабабушки – и, разумеется, мы не решились даже прикоснуться к ним, когда хозяйка дома отошла на кухню. И как отошла! Мама моей подруги сегодня тоже была одета в кимоно, нежно-розовое с нежно-фиалковой подкладкой и редкими чуть заметными оттисками сакуровых лепестков и пионов. И волосы заколола крабиком, на манер причесок женщин периода Токугава. Даже пару шпилек с цветами воткнула в волосы. И передвигалась медленно, очень изящно. И папа Аюму заметно любовался женой: стало очевидно, что он свою обожает. Хотя уже десяток с чем-то лет они были вдвоем.

Я вспомнила, что моя мама домой так и не вернулась, ушла неведомо куда. И расстроилась. Впрочем, надолго утонуть в печальных мыслях мне не дали: вернулась мама Аюму с большим подносом – чай и сладости для гостий. А минуты через две в дверь позвонили. Младший брат подруги и Каппа шумно и бодро перепрыгнули через нас и маленький столик-поднос – и умчались открывать, оставив нас в ужасе. Пришла Дон Ми, одетая по-японски.

Она мило смущалась, извиняясь. Говорила, что очень благодарна за приглашение, что ее мама, узнав о традиции, потащила ее покупать кимоно и дочери. Кимоно на Дон Ми было красное с редкими изящными штрихами-полосами и двумя белыми летящими цаплями на рукавах. И хэгым она притащила. Мол, мама разрешила. Праздник как ни как. И, мол, Дон Ми будет очень стараться нам играть.

Оказывается, у моей подруги было много друзей. Даже больше, чем она считала сама. И мне даже стало немного завидно, что у нее столько подруг. Впрочем, мы так тепло и дружно сидели вместе! Ее младшая сестра – очаровательная пятилетняя девочка – оказалось тихой и вежливой, степенно сидела возле старшей сестры. Хотя и не менее степенно скормила пару пирожных Каппе, якобы случайно проходившему мимо. А одноклассницы Аюму совсем не издевались надо мной и Дон Ми, хотя и были на два года старше нас. И Хикари даже попросила не называть их сэмпай. Мол, не обязательно относиться к ним как-то слишком вежливо, при том, что они и в правду были старше нас. Она сказала это первая. Другие одноклассницы Аюму переглянулись, но, кажется, решили не возражать. Подражая взрослым, мы прочли несколько стихов с серьезными лицами. И после рассмеялись совсем по-хулигански, заговорщицки переглядывались.

В общем, когда я в следующий раз отвлеклась на свои мысли – мама подруги пришла с новым чайником и, опустившись на колени возле столика-подноса, очень изящно разливала чай по чашкам – я подумала, что, пожалуй, я рада за Аюму. Рада, что у такой милой девочки есть несколько подруг. И что они у нее уже несколько лет как есть.

Потом Дон Ми играла на хэгым. А Хикари вдруг вздумала попробовать танцевать под ее музыку. Мелодии она не знала, но движения ее рук, то плавные, то резкие, то, как она медленно поворачивалась, держа одну руку согнутой у груди, а другую – изящно поднятой вверх… Она была завораживающе прекрасна! И это такое волнующее, такое заманчивое чувство, когда ты в первый раз видишь какое-то необычный танец и при этом уверена, что, быть может, больше никогда уже его не увидишь. Красота случайного редкого мгновения… Красота рук и движений, проснувшаяся вдруг в худенькой девочке с самым обычным лицом…

Хикари остановилась, тяжело дыша – и мы захлопали.

– А мы не знали, что ты танцевать умеешь! – сказала растерянно ее одноклассница.

– Я и сама не знала, – смущенно сказала Хикару, заправляя прядку волос за ухо, медленным, плавным движением руки, очень красивым.

Душновато стало в комнате. И хозяйка попросила меня открыть окно и в комнате. В кухне-то было открыто, но кухня была на первом этаже, а теплый душный воздух поднимался кверху.

Почему-то я совсем не удивилась, когда у забора обнаружился заслушавшийся Сатоси-сан.

– Дон Ми, ты опять заколдовала его своей музыкой, – тихо сказала я, посмеиваясь.

Сжимая хэгым одной рукой, девочка-кореянка заинтересованно подошла к окну. Она и наш полицейский долго смотрели друг на друга. Пока в окно не высыпала целая стайка заинтригованных девчачьих мордашек. Тут только молодой мужчина опомнился и торопливо ушел.

– Даже не поздоровался, – огорченно выдохнула Дон Ми.

– Ой, ты влюбилась? – обрадовалась Аюму.

– Не знаю… – музыкантша смутилась, – Но, может… Нет, не думаю! – и поспешно отлепилась от окна, слишком поспешно положила хэгым на кровать Аюму и слишком сильно вцепилась в свою чашку с чаем.

Мы сидели допоздна. И провожала нас Аюму в кимоно. Вместе с Каппой. Со мной она рассталась последней. Я пригласила ее зайти ко мне в гости – она пока еще не заходила. Подруга смущенно сказала, что уже поздно, лучше в другой день. Наверное, папа мой устал. И медленно ушла. В кимоно-то особо и не побегаешь. А вот Каппа бессовестно бегал вокруг нее и туда-сюда по улице.

В четверг я думала, что умру.

Возвращаясь после школы, неожиданно столкнулась с Кику. Сегодня она была в платьице, белом в красный горошек, с оборочками и рукавами-фонариками, волосы распустила по плечам. Просто сидела на скамейке и с аппетитом уплетала мороженное с мятным вкусом. Короче, я подумала, что это самая обычная девочка. И спокойно пошла мимо скамейки. А потом будто меня что-то остановило. Я обернулась – и наткнулась на колючий холодный взгляд. И потрясенно застыла, узнав ее.

Она долго смотрела на меня, серьезно, будто примериваясь, куда выстрелить и что прострелить мне сначала. А у меня, кажется, сердце биться перестало от ужаса.

Наконец, замучив меня ожиданием и страхом, она невозмутимо закинула ногу на ногу, будто взрослая. Задумчиво посмотрела на свои ногти, короткие, но аккуратно обрезанные и чистые. И спокойно сказала:

– Я обещала, что тебя не трону, – подняла колючий жуткий взгляд на меня, – Но если будешь много болтать – я забуду, что ему обещала.

Но я ей не поверила и жутко испугалась.

Откуда-то высыпался Каппа, встал между скамейкой и мною, загораживая меня, мрачно зарычал.

– Жить надоело? – ухмыльнулась страшная девочка, спокойно глядя на собаку. Кажется, встань перед нею сейчас тигры и рыкни на нее – и то не испугается.

Но она просто откусила кусок мороженного. А я испугалась, что она так же спокойно сможет откусить мне голову или перегрызть шею. Ведь тех якудз она так спокойно пристрелила: и старых, и молодого!

– Кикуко! – бодро завопили рядом.

Мы обернулись. И узнали того же молодого парня, который был с нею в ту ночь и просил ее пощадить меня.

С рычанием она вскочила – и я шарахнулась, упала, разодрав кимоно на коленях и сами колени заодно. Каппа бесстрашно встал надо мной, служа моим мохнатым щитом.

– Я скока просила забыть это имя?! – завопила девочка-убийца на своего спутника.

Тот смущенно потупился и едва не выронил шарики мороженного из вафельных рожков. Он еще два мороженных принес, себе и ей. Или, может, только ей.

– Упадет! – испугалась она так, словно он мог выронить не мороженное, а ее и свою жизнь.

Парень поднял взгляд и рожки мороженного. И меня приметил. Прищурился, будто плохо видел. Потом смущенно улыбнулся. Подошел поближе. Одно мороженное отдал своей жуткой подруге, другое протянул мне. Правда, верхнюю часть моего тут же слопал Каппа, под видом, будто проверяет, не отравленное ли мне суют?..

Запоздало до нас добежал запыхавшийся младший брат Аюму. Он-то как раз начинку своего мороженного где-то потерял. Каппа грустно посмотрел на опустевшую вафлю. Мальчик дал ему откусить, а потом совершенно спокойно доел сам. И помог парню выковыривать меня из-под Каппы. В процессе этой опасной операции и моих воплей мороженное, которым друг Кикуко хотел угостить меня, куда-то начисто испарилось. Хотя, разумеется, мы все подумали на сенбернара. А пес, оказавшись под укоризненными взглядами, давать показания на суде отказался. То ли заранее смирился, что его считают виновником, то ли надеялся, что позже его по-человечески оправдают. И, может, опять угостят мороженным. Странный пес. Или они все такие?.. У меня-то своей собаки никогда не было, так что я точно не знаю. У мамы была аллергия на собачью шерсть. Пожалуй, единственное, чем болела моя мама.

– Пойдем, – проворчала Кикуко своему приятелю.

И спокойно пошла вперед, будто глава всего клана. Хотя, может, так оно и было? Хотя неясно, их клан был только на двоих или крупней?.. Уходя, девочка насвистывала песню. Всех слов я от волнения не запомнила, тем более, слышала ее только первый раз. Если коротко, смысл сводился к тому, что те, кто много болтают, обычно живут мало.

По дороге я плакала, идя с Каппой и вцепившись в его шерсть. И брат подруги замучился, пытаясь меня успокоить. Но он тоже был милым. Они в семье Аюму все в общем-то были дружелюбные и искренние.

А потом вдруг сбоку раздался щелк…

Я сразу упала на асфальт, ободрав еще и щеку, за куст откатилась. И уже оттуда ругалась на того же иностранца-фотографа, который почему-то пытался заснять меня, расстроено бредущую рядом с сенбернаром подруги. А он по-настоящему смутился от моей реакции и долго-долго извинялся. По-японски! До дома проводил даже. Ну, почти. Его перехватил Синдзиро, вдруг вышедший из своего магазинчика и увидевший нас, точнее, мое заплаканное лицо. Иностранцу я ничего не объяснила, и он честно старался не расспрашивать, раз я хочу молчать. Хотя, может, расспрашивал Каппу и его хозяина, так как они ушли вместе и в одном направлении?..