Текст книги "Моя пятнадцатая сказка (СИ)"

Автор книги: Елена Свительская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 48 страниц)

Глава 28 – Зеленый кот

Я возвращался домой, когда увидел того кота. Он сидел на грязном тротуаре, мокром после дождя, мимо проезжало множество машин, совсем рядом с ним, но этот кот не двигался. И по тротуару шло много людей, но почему-то совсем никто не замечал это животное со странной шерстью. Зеленого кота!

Я остановился перед ним. И, кажется, в тот самый миг, когда я посмотрел на него, этот зеленый кот мне… улыбнулся?!

Я отвернулся и вздохнул.

«Кажется, я перетрудился»

Я не думал об этом коте слишком много. Я просто взял и пошел домой.

Дома все было как обычно. Сыновья опять серьезно ссорились. Даже не заметили, что я вернулся. А жена как раз готовила мою любимую еду, наполняя дом дивными запахами.

После ужина пошел смотреть телевизор. В новостях сообщили, что в двух странах закончились войны. В одной начался какой-то конфликт. Где-то начались выборы. Где-то после выборов вот-вот могла начаться революция из-за возмущения людей результатом.

Я рассеянно смотрел выпуск новостей, не думая ни о чем особенно. Кажется, эти новости регулярно передают. Разве что названия стран и народы меняются, а так – одно и то же. Время нынче беспокойное, но, кажется, так всегда было, что всегда были какие-то раздоры.

Подавив зевок, щелкнул пультом. Спать пошел.

Дети, похоже, тоже слышали вещание диктора через стену. И начали серьезно новости обсуждать:

– И почему только люди постоянно воюют? – проворчал младший сын.

– Да в мире полным-полно злых людей. Потому и воюют вечно. И ничего с этим не поделать, – ответил мой старший, Рю.

Мамору разозлился:

– Что значит ничего не поделать? Такая ужасная штука! Но, по-моему, люди на самом деле совсем другие. Они в душе куда более добрые, чем кажутся.

Наивный мой меньшой.

– Люди же могут испытывать много красивых чувств и совершать множество красивых дел!

– Если в людях так много хороших качеств, то почему же постоянно у них войны случаются?

– Не знаю, почему. Но, по-моему, все это как-то неправильно.

– Почему неправильно?

– Потому. Не знаю, почему, но… я так думаю.

Младший еще слишком юн, верит в какие-то странные вещи.

– Просто ты дурак, – не утерпел старший.

– Я не дурак! – тут же возмущенно вскричал младший.

Короче, братья опять поссорились. Рю, посмеиваясь, спросил:

– Если ты не дурак, то почему говоришь такие странные вещи?

– Почему ты постоянно обзываешь меня дураком?! – голос Мамору задрожал от возмущения. – Я просто хочу лучше понять людей. Если я что-то не понимаю, то задаю вопросы.

– Да потому что вопросы у тебя дурацкие! – проворчал Рю. Кажется, парень усмехался.

– Я не дурак!!! – взвопил младший.

– Ну да, ну да, – не поверил старший.

Короче, всю шло как обычно.

Зевнув, переоделся в пижаму и улегся спать.

Утром, проснувшись, отправился мыться. После душа стал бриться. Все бы ничего – все шло как обычно – вот только… в зеркало из-за моей спины смотрел зеленый кот. Тот самый, цвета нежной зелени, тонких первых травяных стеблей и листьев.

– Мда, надо меньше работать.

Но это зеленое безобразие продолжало внимательно смотреть на меня. Я обернулся, столкнулся со взглядом кота, сидевшего на краю ванны. Он в упор смотрел на меня.

– А до отпуска еще далековато, – сказал я сам себя. – Но самое важное – это зарплата.

Отвернувшись от кота, добрился. Почистил зубы. Расчесался. Пошел переодеваться.

Но, главное, что я с ним не заговорил. Если я начну разговаривать с зелеными котами – это уже будет помешательство. Меня точно тогда уволят. Передадут заботам психиатра. Ох, и что тогда обо мне подумают соседи?!

– Дорогой, ты в порядке? – поинтересовалась Нодзоми.

Я немного так переживал уже из-за этих странных галлюцинаций, но все же серьезно заверил супругу:

– Да, вполне.

Не хватало еще ей рассказывать обо всем! Своих у нее забот хватает. Да и какой-то зеленый кот… это же несерьезно! Ладно бы я внезапно вообразил себя президентом Америки, а то… нет, не стоит. Для этой должности у меня не хватит ни знаний, ни полномочий. Да я и никогда не хотел стать ничьим президентом.

– Но у тебя лицо такое бледное. У тебя здоровье ослабло? – жена подсела ко мне. – Скажи, или на работе что-то случилось?

– На работе все хорошо, – бодро заверил я ее.

Соврал. Но говорить жене о каком-то зеленом коте не стоит. Кот… зеленый… это даже не смешно.

И я спокойно съел положенный мне завтрак и пошел дальше собираться на работу. Нет, остановился, вернулся к супруге, выжидательно замершей, о планах ее спросил.

– Да надо бы купить стирального порошка. Сегодня схожу.

Планы у супруги были самые обычные. Меня это даже успокоило: хоть в этом не нарушился привычный порядок вещей. Она стирает, порошок иногда заканчивается, нужен новый. И хорошо. Все как обычно.

Только внезапно я увидел разлегшегося на обеденном столе зеленого кота.

Не выдержав, сжал кулак и потянулся к его морде. Но жены взгляд растерянный увидев, уперся кулаком в стол. На кофемолку посмотрел

– Да, подожди немного, я сейчас, – Нодзоми тут же вскочила.

Как обычно ушла готовить крепкий кофе.

А мерзкий кот, развалившись на столе гостиной, нагло взирал на меня.

Не выдержав, протянул к нему руку. Даже не шелохнулся, мерзавец. В ухо пихнул кулаком. Кот… рассмеялся.

– Что-то случилось? – растерянно спросила жена, вернувшаяся с чашкой ароматного кофе и увидевшая меня у стола с опустевшей посудой, стоявшим в какой-то странной позе.

– Так… тля какая-то проползла, – сделал вид, что размазываю что-то по столешнице возле кота.

Зеленый кот укоризненно посмотрел на меня. А что, я должен был сказать ей про тебя?!

– Тля? – удивилась супруга. – Ах, наверное, в окно заползла. Я могу закрыть.

Нодзоми пошла к окну.

– Нет, не стоит, – остановил я ее. – Мне уже пора выходить.

Кот глаза прикрыл. И спрятал морду в лапах.

Она посмотрела на нас… то есть, на меня. Кажется, супруга видела только меня. Но почему же я один вижу его?..

Кот приоткрыл один глаз, искоса посмотрел на чашку кофе в руке моей жены.

Нет, я не настолько спятил, чтобы поить своим любимым кофе каких-то воображаемых котов!

Сердито шагнул к жене, забрав чашку. Она молча отдала. Быстро осушил драгоценный напиток, подхватил свой портфель и отправился на работу.

Нет, может, и стоило уже отдохнуть. Да как-нибудь потом… конференция вот-вот.

День выдался беспокойный. Близилась конференция, встречи ради каких-то важных договоров. В коридорах постоянно встречались старые и молодые сотрудники с кипами и папками каких-то бумаг. Как обычно. И чудно.

Сходил, посмотрел нашу компьютерную сеть. Работает. Вроде б все отображается без сбоев. Пошел к себе. По дороге зашел к автомату, захватил стаканчик местного кофе.

Только сел за свой стол и включил компьютер, как заглянул парень с центрального отдела.

– Прошу прощения. В полдень важная встреча, нам надо презентацию распечатать, но компьютер, кажется, сломался.

– А, вот как? Я сейчас подойду.

– Да, спасибо, – и молодой сотрудник убежал исполнять что-то еще.

Отлично. Все как обычно. Конференция, важные встречи, поломки…

Когда я к ним подошел, уныло столпившимся у одного из компьютеров, а они расступились, я уже было потянулся к мышке… и на меня сердито взглянул зеленый кот, развалившийся вальяжно на процессоре. Лапы по бокам свесил, хвост налево, морда такая серьезная.

Вздохнув, я опустился на освобожденное кресло, повернулся к молодым сотрудникам.

– Так что у вас за проблема?

– На рабочем столе была папка с документами для презентации… меня теперь уволят, да? – парень, недавний студент, очень волновался.

– Многое поправимо, – серьезно заверил я его и развернулся обратно к заупрямившемуся компьютеру.

Кот поднял усатую наглую морду и серьезно взглянул на меня. Он… подмигнул мне.

Так, главное со своими видениями не разговаривать. Тем более, при всех.

Сжал мышку и сдвинул курсор по склону гор. А красивый, кстати, изгиб… нет, потом. Так, где у них файлы резервных копий?..

Нужные файлы были возвращены на рабочий стол, оказались, разумеется, теми самыми. Хозяин компьютера радостно перекинул документ в очередь печати их принтера. Я, поднявшись, пошел прочь, не слушая потока их благодарности. Молодежь! Из пустяка раздувают такую проблему!

После работы – день оказался, к счастью, достаточно суетливым, чтобы задуматься о галлюцинациях – я отправился в хороший маленький бар, заказав большую кружку пива. Сел на столик в стороне, положил портфель рядом на стол. Возле зеленого кота, валявшегося на деревянном столе. Этот мерзавец так посмотрел на кружку пива! А потом уставился на меня так пристально, что, казалось, он сейчас во мне дырку протрет. Ну и пусть! Отдых я заслужил к концу рабочего дня. Хотя бы такой.

Сел напротив и стал медленно потягивать пиво. Под недовольным взором этого зеленого скота. Все удовольствие испортил, упрямая морда!

Боги, я совершил что-то дурное, что вы послали мне его?..

Но увидеть зеленую морду напротив оказалось намного проще, чем кого-то из богов. Ну да ладно. Если б к зеленой кошачьей морде примешался бы еще с осуждающим взглядом какой-то бог… нет, кота мне вполне хватает. И пиво, кстати, приготовлено неплохо.

Вообще, я – самый обычный японский мужчина. Семья у меня самая обыкновенная. Работа вполне обычная. Таких на земле миллионы. Ничего совсем уж выдающегося я в жизни не совершал: ни хорошего, ни дурного. Ходил в детский сад, таская тяжелый ранец, учился в школе, после пошел в обычный институт, по технической специальности. Меня не за что наказывать этим котом. А вот в отпуск съездить не помешало бы. Да хотя бы в выходные съезжу на ближайший к Осаке о-сэн. Семью возьму с собой, а то давненько мы вместе не отдыхали.

Когда вернулся домой, жена пекла торт, Рю делал домашнее задание в своей комнате, а Мамору… рисовал на обоях в гостиной. Мальчишка так увлекся, что вообще не заметил моего возвращения.

– Что, родной отец не заслуживает больше приветствий?!

Мамору, взглянув на меня, внезапно улыбнулся.

– Пап, я решил стать дизайнером!

Я не сразу слова подобрал от возмущения. Но… рядом с сыном внезапно появился зеленый кот. Что его так развеселило, не пойму, но это зеленая тварь бодро танцевала. Достали! Я, что ли, рехнулся?..

Я долго орал на младшего, втянувшего голову в плечи. Даже Нодзоми с кухни прибежала посмотреть, что у нас случилось. И Рю выглянул посмотреть.

– Я, значит, на работе с утра до вечера, а ты вот как?! – орал я, отстраняя жену от нас. – Лень уже родного отца поприветствовать?! Надо гадить на вещи, которые он с таким трудом купил?

Нодзоми отступила от нас, но сердито на меня смотрела.

– Я просто хочу стать дизайнером! – Мамору уже ревел. – Я не собирался нигде гадить! Я только… я только хотел сделать рисунок! Красивый рисунок! Вот здесь! На этих обоях нескольких мягких веток не хватает…

– Ах, ты только хочешь стать дизайнером? Так пошел бы в клуб любителей рисования! Учебников бы по живописи купил или взял бы в библиотеке! Зачем гадить обои в гостиной?!

– Но для того, чтобы стать дизайнером, мне надо много тренироваться! А гостиная… я просто украсить ее хотел!

– Да что ты занимаешься всякой ерундой?! Мать сказала, ты получил 30 баллов за недавний тест по математике! Тебе нужно как следует учить математику, а не рисовать на стенах!

– Но я ненавижу математику! И я хочу стать дизайнером! Вообще не хочу работать с какими-то числами и умножением!

– Да даже дизайнерам приходится объем материала вычислять! Но не будем об этом дерьме. Ты должен хорошо учиться, а потом поступить в хороший университет. Только так сможешь толково защищать свою семью!

– А разве я не смогу защитить мою семью, делая любимое дело? Сколько б ни случилось препятствий на моем пути, да хоть сто тысяч, почему я не могу жить, делая любимое дело?

– Я тебе приказываю: иди и хорошо доучи математику! И чтобы принес минимум 80 баллов за следующий тест! Слышишь? Отец тебе приказал учить математику!

Мальчишка упрямо глазами сверкнул.

– Я все равно буду исполнять мою мечту! Я стану дизайнером!

Меня бросило в жар.

– Тупица! – проорал я, свирепо глядя на него.

И в этот миг стоящий за ним зеленый кот внезапно заплакал. И исчез.

А с кухни внезапно повеяло горелым тортом.

Жена в ужасе посмотрела в сторону кухни. И убежала спасать выпечку. Если ее еще можно было спасти.

За ужином никто не произнес ни слова. Из-за нашей с Мамору ссоры Нодзоми отвлеклась – и торт сгорел. Нодзоми сначала пыталась отскоблить пригорелый край, но внезапно расплакалась. Рю только вздохнул. Но Мамору вдруг поднялся, на кухню прошел, забрал у матери нож и под ее растерянным взглядом отрезал большой кусок.

– Постой! – возмутилась она.

Но мальчик уже оторвал приличный кусок, прожевал, проглотил.

Мать напряглась.

– Вкуснятина! – бодро сказал он и к своему месту за столом в гостиной пошел.

Я видел, что сильно прогорела нижняя часть. Но этот мелкий сегодня был в соответствии со своим именем, настоящий защитник. Хоть и таким глупым способом, но материнские нервы попробовал защитить. А вообще, мы оба виноваты: мы своею ссорой ее довели.

Поэтому поднялся, прошел на кухню и под потерянным взглядом жены отрезал и себе большой кусок. Откусил тут же. Фу, горечь! Но это примерно как и с главой фирмы.

Сделав серьезное лицо, спокойно сказал:

– Неплохо, – и унес это в свою тарелку. Есть.

Рю только насмешливо вскинул брови, смотря на меня и младшего брата. Но когда взгляд материнский переметнулся на него, он себе еще одну рыбу на тарелку утянул, побольше. Самую большую, покуда не смотрели мы. И Нодзоми, всхлипывая, вернулась к нам за стол. Сама свой торт есть не осмелилась. Но мы с Мамору бодро хрустели горелым горькими коржом, прежде чем добрались до верха с кремом и вишневым вареньем. Меньшой вообще быстро свой дожевал и кинулся отрезать еще. Прежде, чем мать это попробует. Мысленно вздохнув, я пошел и забрал последний кусок. Мы виноваты – нам и отвечать. Надеюсь, до больницы дело не дойдет. Жаль только Рю совсем не пытается хоть как-то поддержать мать.

После ужина я пошел читать газеты. А Мамору просочился в комнату к брату. Я не собирался их подслушивать, но меньшой говорил слишком громко:

– Слышь, я понял, почему люди воюют!

– Да пошел ты! – возмутился Рю. – Не видишь? Я занят! Вышло интервью о юности самого известного в этом сезоне американского футболиста. Он раскрывает секреты успеха. Он обещал в заголовке рассказать кое-что важное о себе и своей карьере.

Но и Мамору считал свое дело самым важным:

– Я чувствую себя очень расстроенным и хочу что-нибудь разбить. Может быть, войны затевают люди, которые очень несчастны?..

– Да заткнись ты! – проворчал Рю. – Только и бубнишь, что какую-то ерунду! Свали, а?

Голос младшего сына задрожал, когда он тихо сказал:

– Старший брат плохой человек.

Парень саркастично ответил:

– Ага, я мерзкий гад. Не свалишь – прибью.

Мамору сбежал в свою комнату. Громко музыку врубил.

Как обычно…

Но я ошибался.

В этот раз мы слишком сильно поссорились. Мамору вообще больше со мной не говорил. Хотя Нодзоми показала мне листок с теста на 83 балла. Хотя я к нему серьезно подошел с этим листком и похвалил: «Молодец, наконец-то ты занялся делом». Он тогда просто ушел от меня и заперся в своей комнате. Даже в туалет не выходил. Видимо, покинул ее лишь когда я ушел на работу утром. А к вечеру снова заперся в своей комнате.

Да, впрочем, с Рю мы тоже почти не разговаривали. Парень записался в футбольный клуб и то пропадал на тренировках со своей командой, то в библиотеке. Как-то раз, наткнувшись на меня за окончанием ужина и напоровшись на мой укоризненный взгляд, старшой твердо произнес: «Я же Рю, «дракон», я просто обязан стать капитаном школьной команды. Но лучше если я стану капитаном футбольной команды Японии». Словом, он таскал тесты по 70–80 баллов, а еще постоянно пропадал со своей новой компанией из их футбольной команды.

Дома стало тихо.

Дома атмосфера вообще вскоре стала ужасной. Даже Нодзоми притихла. Побледнела, похудела. Это наши мужские разборки, она больше не встревала, но спокойно смотреть на нас, молчаливо расходившихся по комнатам, не хотела.

И вроде мы не ссорились. Мы больше не ссорились. Но совсем друг с другом не говорили.

Но я же не должен был извиняться перед этим мелким придурком! Я для него хорошего будущего хотел. Художники, дизайнеры – это все так зыбко! Да и признавать, что ошибся я сам… ну уж нет! Но он хотя бы стал учиться лучше. Так у него будет больше шансов поступить в университет получше. Даже если и не в Тодайдзи.

Мерзкий зеленый кот тоже больше не появлялся. Жуткое существо, нарушившее стабильное течение моей жизни, наконец-то исчезло – и я смог вздохнуть спокойно.

Только… вот какое-то время прошло с тех пор… я не сразу смог осознать это смутное чувство, но…

С того дня, как этот безумный зверь исчез, что-то внутри меня безвозвратно нарушилось: весь мой привычный и родной мир начал мне казаться каким-то блеклым. Скучным. Но что такое случилось со мной?.. Ведь ничего же в моей жизни не изменилось!

Однажды Нодзоми утром сказала мне, когда мы сидели за столом двое:

– Послезавтра день рождения твоей матери.

Стыдно признаться, но в веренице потрясений и будничных событий я совсем об этом забыл!

– Может, съездим, навестим ее? – продолжила жена, внимательно смотря на меня.

– Может, – кивнул я.

По-хорошему если, давно надо было это сделать.

– Может, съездим вчетвером? – женщина подалась вперед, ко мне, глаза ее радостно зажглись.

– Да, давай, – я улыбнулся ей.

И получил потеплевший взгляд в ответ.

Но в поездке мы всю дорогу молчали. Жена, кажется, сильно этому огорчилась, но тоже молчала. Не пыталась нас разговорить.

В деревне как будто иначе идет время. Редкие постройки как-то изменились. Разве что деревья вытянулись повыше с последнего моего визита. Которые еще могли. А так двор… как будто еще вчера я это место покинул. Тогда в лужах отражался молодой парень, а теперь – серьезный мужчина за сорок лет.

Из-за дождя по окрестностям побродить не удалось. Пришлось планы отложить.

Мать подсунула мне свежих – ну, почти, на два дня опоздалых – газет, я серьезно их развернул, опустившись в старое кресло-качалку. Сделал вид, что не видел этих номеров прежде. Рю переключал старенький телевизор, ловил футбол. Ворчал, что не так хорошо видно. Пришлось кашлянуть многозначительно, чтоб он заткнулся и отстал от моей матери. Мать, жена и меньшой расселись в крохотной гостиной. Кажется, мать показывала им мои рисунки. Надо же, а я когда-то рисовал! Вообще не помню!

– А еще он мой портрет нарисовал в средней школе…

Недоуменно задержал переворачиваемую страницу газеты. Надо же, я и ее портрет рисовал?..

– Им учитель как раз задал нарисовать самого важного человека. А Сусуму родителей нарисовать решил. Вот, смотрите.

– Ого, как настоящий художник! – внезапно выдохнул мой скупой на похвалу старшой.

Я недоуменно застыл с газетой. Что там они такое смотрят?..

– Потрясающе! – пылко проговорила Нодзоми.

А Мамору, помолчав, серьезно уточнил:

– А где портрет дедушки? Ты же сказала, что он рисовал своих родителей.

А где портрет отца?..

Мать долго шуршала бумагами, но портрет почившего супруга так и не нашла. Нодзоми и сыновья притихшие ждали.

А у меня перед глазами снова всплыли почерневшие, морщащиеся обрывки, красные цветы на которых светились ослепительно ярко в ночной темноте…

Она и не найдет портрет отца. Там его нет. Я сам его сжег.

За обедом – мы сидели уже впятером, захваченные ароматом и вкусом хозяйкиной стряпни – Мамору, робко придвинул стул к бабушке и тихо сказал:

– Ба, я собрался стать дизайнером.

– Правда? – она улыбнулась, потрепала внука по щеке. – Как мило! Ты мечтаешь точно о том же, о чем твой отец мечтал в твои года.

– Э-э… – протянул меньшой потрясенно. – А разве отец об этом мечтал?

А мать повернулась ко мне.

– Сусуму, твое лицо… ты плохо себя чувствуешь? Может, я приоткрою окно?

Она вскочила, к окну бросилась. Ветер на нас свежий вечерний воздух метнул, отмытый струями дождя, запах влажной земли и… и у окна снова сидел Он.

И зеленый кот снова внимательно смотрел на меня. Нет, не может быть. Его нет. Он, правда, не существует! Вот ведь, даже мать, за взглядом проследив моим, не обнаружила ничего необычного ни за окном, ни вокруг окна.

А Мамору внезапно рассмеялся.

– Надо же, отец вообще забыл, о чем он мечтал!

Я был крайне смущен. Вроде не тот возраст, чтоб быть серьезно забывчивым.

– Не правда, я…

Я хотел ему ответить. Достойно ответить. Но… не смог. Не смог соврать.

Я забыл.

Я забыл, о чем я когда-то мечтал.

Стыдно признаться, но я совсем забыл какую-то часть собственной жизни!

Как я мог это забыть?..

Зеленый кот сел на полу у окна и заплакал. Я должен был обрадоваться, что эта надоедливая зараза так расстроена, но… мне почему-то стало самому паршиво. Я же не хотел его видеть больше никогда! Какое мне дело до того, светится ли от счастья эта морда или так горько плачет?!

Мать проворчала:

– Сусуму правда хотел в детстве стать художником.

Нодзоми и Рю растерянно молчали. Только Мамору решился спросить:

– Почему бабушка помнит папину мечту, а сам папа – вообще нет?

Вспыхнул и погас на несколько мгновений свет, потревоженный грозой. Вспыхнули в глубинах памяти, догорая в темноте, остатки крепкой бумаги. Я вспомнил ту ночь и пламя, пожирающее нарисованное лицо отца.

Я наконец-то четко вспомнил.

* * *

Я еще с младшей школы полюбил рисовать. Отображать все, что видел, на бумаге. Забирая мгновения у вечности. Задерживая их в недрах бумаги. То есть, сначала вечность могла и смеяться: она не узнала бы себя в сохраненных мной листах бумаги, да и те люди ни за чтоб себя не узнали, но… время шло, стопка листов росла, росли, проступая, новые штрихи и линии. Силуэты действительности, схваченные моею рукой, становились все больше схожими, как на бумаге, так и в реальности.

Я постоянно тренировался, когда мне в руки попадала бумага. И к средней школе уже сколько-то гордился собою, узнавая знакомые линии, которые раздвоились, узнавая на белых листах знакомые пейзажи, людей… рисование стало чем-то вроде воздуха для меня. Нет, это был мой воздух! Ничто не могло занять места большего, чем живопись, в моем сердце!

Однажды, незадолго до выпускного из средней школы, я поссорился с отцом.

– Какие предметы будешь подтягивать в старшей школе? – серьезно спросил он, заходя в мою комнату. – Надо б тебе уже задуматься о будущей специальности.

– Зачем мне думать? – я улыбнулся. – Я уже давно знаю.

– И что ты выбрал? – он подался вперед, отложив газету.

– Я стану художником!

– А если серьезно? – отец усмехнулся.

Его странный вопрос и усмешка меня удивили. Я возмущенно сообщил ему:

– Я совершенно серьезен, папа!

– И… – шумный выдох. – Ты серьезно собрался продавать людям вот это? – он брезгливо подобрал лист с пейзажем из моих фантазий: сказочный город, где дома сплелись из металла и кристалла с редкими древнекитайскими постройками, мой недельный труд над совершенством линий и силуэтов, отчасти подсмотренных во сне. – Вот эту вот… этот бред?

Я замер с карандашом, не донесенным до листа бумаги. Я просто устал повторять творения давних и современных мастеров, японцев и европейцев, решил попробовать что-нибудь новенькое, взялся за новый жанр. Новые силуэты, непривычные мне фактуры металла и кристаллов, игра света на бликах камней. Я просто хотел стать совершеннее и попробовать что-то новое, в создании которого я больше не буду никому подражать.

– Просто… – запнулся под его тяжелым и пристальным взглядом, – Просто все полотна великих мастеров уже созданы, а я хочу сделать что-то, следуя себе.

– Полотна… – отец скривился. – Великих мастеров? А, ты себя считаешь кем-то великим? Не рановато ли?

Я шумно выдохнул. Нет, я не считал. Я уважал великих художников прошлого и современность, да и совсем другое имел в виду!

– Послушай, Сусуму, тебе уже почти шестнадцать. Пора б уже стать реалистом, – мужчина, так жестоко посмеявшийся над моими мотивами, склонился ко мне. – Ты, конечно, мог бы продавать портреты, но людей богатых не столь уж и много, у неизвестного молодого художника картины тем более вряд ли купят. Ты бы мог рисовать в стиле приличных мастеров древности, попробовать познать суми-э или хотя бы китайскую живопись, но кто все это купит у неизвестного тебя? – накрыл ладонью звездолет, подобный хрустальной птице, с просвечивающими внутренностями. – Право же, оставь это. И начинай уже готовится к экзаменам в конце школы. Три года осталось. Еще есть время подтянуть все, что ты упустил со своими этими глупостями.

– Но я хочу…

– Я все сказал! – он смял край моей картины и вышел, тихо, но безвозвратно прикрыв за собой дверь.

Он сообщил мне, что терпеть художника не будет.

Я посмотрел на помятую картину, почти законченную и безвозвратно испорченную. В душе то поднимался обжигающий гнев, то застывала ледяная растерянность.

Я не смог отстоять то, во что верил и к чему стремился всей душой. У меня… просто не хватило смелости. Да и его слова… кому я нужен?.. Зачем?.. Этот мир вполне проживет без меня.

Вечером я разжег огонь во дворе, куда выбросил все мои картины и наброски, а портрет отца лежал сверху них. Отец лишь криво усмехнулся, в окно выглянув. И просто молча ушел. Мне уже прежде противно было видеть его, а теперь и вовсе родилось желание уйти и никогда не возвращаться. Я еще слаб и зависим, но однажды я уйду насовсем!

Ветер внезапный разметал листы бумаги по двору, словно ками услышали отчаянный крик моего сердца и различили мое желание спасти свои опыты, копии великих и смелые, редкие пока эксперименты. Я со слезами собирал их во дворе. Отец так и не вышел. Он уже, кажется, все сказал.

Я не посмел оставить хоть один лист себе. Свалил небрежно в кучу плоды моих усилий, чиркнул спичкой. Ветер поднявшийся первую затушил, я дрожащими руками зажег вторую. Новый порыв холодного воздуха – и плоды долгих часов моих трудов вспыхнули в один миг! Я отвернулся, не в силах смотреть на них, наступил на выпавший портрет отца. Отец так и не вышел. Его изображение я сжег последним, мстительно наблюдая, как огонь слизывает сантиметр за сантиметром слои его лица, как изображение человека, которому я верил, скрывается в темноте. Как съеживается красивая белая бумага, обращаясь в черные лохмотья и прах.

Учеба стала отличным оправданием, чтобы его пореже видеть. Местная библиотека, скромная, но стоящая в стороне от нашего дома – моим убежищем. Тем более, я хотел, чтобы мое существование в этой затхлой местности закончилось поскорей.

Но… даже вырвавшись в город, я рискнуть своим спокойствием не осмелился. Я просто не решился довериться себе и этому внутреннему голосу, который многое бы мне рассказал, но который не мог дать каких-то серьезных гарантий, что мы с ним сможем устроить. Да и истории известным мастеров, которые я читал, пытаясь понять их душу и мысли, говорили, что везло не всем.

Я… просто струсил. Я не решился рискнуть всем. Да и мать писала едва не каждую неделю, расспрашивая обо всем, что случалось там в городе, волновалась, как я там устроюсь, как сдам экзамены. Она же дала мне денег на первое время – богам известно, где взяла и скопила – и постоянно присылала какие-то съестные посылки, боясь, что я там без нее совсем отощал и ветер меня унесет…

Со дня той злополучной ссоры и выдвинутых отцом требований я больше ничего не рисовал. Пошел изучать технику и набирающие популярность и глубину компьютеры. И работу в фирме нашел, пройдя испытание еще на последнем курсе. Матушка постоянно писала, что радуется за меня и бесконечно гордится мной. Должно быть, в деревне нашей и окрестных уже не осталось людей, которым еще было не известно, что ее сын поступил в Тодайдзи.

Отец писал редко и кратко. Первые два года я рвал его письма, не читая, а потом он просто умер. В разгар экзаменов. Мне даже не пришлось ездить домой, чтоб увидеться с ним в последний раз.

Хотя, конечно, я с годами стал иногда жалеть о своем гордом упрямстве, но говорить о нем было слишком мучительно. Я предпочел не вспоминать. Проще было забыть.

* * *

Все молчали, как-то слишком серьезно глядя на меня. И я молчал. О чем еще было говорить? У меня есть нормальная работа, моя жена просто содержит дом в порядке и воспитывает детей. Ко мне не должно больше быть никаких претензий. Но снова стало так тоскливо внутри…

Два дня пролетели незаметно. Мы гуляли по округе, дети, оживившись, много болтали с бабушкой и между собой, а мне не обязательно было много говорить. С Нодзоми, не сговариваясь, мы почистили дом и двор, хотя там у матери и так было очень чисто, я подчинил все, что уже начало разваливаться. Видел слезы счастья в глазах матери, смотревшей на нас. А мне хотелось плакать по другой причине. Какой?.. Я даже сам с трудом понимал. Или просто хотел поскорее сбежать отсюда и забыть.

В день нашего отъезда, после очередных объятий и слов прощаний, меньшой вдруг поднял голову и как-то надолго взгляд задержался на крыше. Он совсем забыл про нас всех. Хотел было отдернуть его, но, не удержавшись, сам посмотрел вверх.

На узкой, вытянутой вверх крыше сидел тот же самый подлый зеленый кот. Мерзкий зверь смотрел сверху вниз на нас и плакал. На меня смотрел?.. Нет, ему в глаза.

Сердце удар пропустило.

Может ли… мой младший сын его видеть?.. И как тут уехать спокойно, зная, что это чудовище теперь переехало в дом, где живет моя мать?.. Но как остаться под таким глупым предлогом: «Мать, я тут надумал, что завтра прогуляю работу, потому что видел на крыше твоего дома чудовище»?! Нет уж, решат, что я спятил совсем. Но и оставить его с ней… чего ему нужно?! Что он преследует меня?

– Мамору, что ты? – жена тронула плечо сына.

– Не, ниче, – тот отвернулся от крыши и безмятежно улыбнулся ей.

Хотя мне показалось, что в улыбке мальчика было что-то искусственное. Старею, что ли?.. Становлюсь мнительным. Но только бы сил хватило и выдержки доработать хотя бы до конца учебы Рю в университете!

Последовали новые объятия и слова прощания, и благодарности, любезности, которые две женщины лили просто через край.

– А, надо б еще кое-что сделать, – резко перебил их я и быстрыми шагами направился к скромному местному храму.

Священник меня, кажется, уже и не узнал. Но улыбнулся приветливо. И не переставал улыбаться, когда купив пару десятков амулетов, я еще и обряд изгнания демонов из деревни заказал. Ну, мало ли. Но я заплатил любезно.

Матери соврал, что просто сходил помолиться, раздал всем амулеты. Ей была приятна моя сыновья заботливость. А я, взгляд подняв и мерзкой морды на крыше уже не заметив, с облегчением выдохнул. Хотя Мамору как-то странно на меня посмотрел. Ничего, я вернусь в столицу и еще пару молебнов о благополучии всех своих близких закажу, мертвых и живых.