355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джон Роберт Фаулз » Дневники Фаулз » Текст книги (страница 8)
Дневники Фаулз
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 22:19

Текст книги "Дневники Фаулз"


Автор книги: Джон Роберт Фаулз



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 58 страниц)

14 января

Зашивал дыру в плаще. Он расползается на глазах. Не люблю эту работу. Все равно что раздевать некрасивую женщину. Верный знак бедности.

Заключил молчаливое соглашение с моим вторым «я» (художником), что не буду неделю писать. Недельный отпуск от честолюбивых амбиций. Ничего не написал, кроме крошечного стихотворения. Но совесть моя неспокойна, ощущение такое, будто я сам себе наношу удар в спину.

Новая шляпа. Синтетическая, в американском стиле, imperméable[142]142
  Непромокаемая (фр.).


[Закрыть]
, цвета хаки. Стоила тридцать шиллингов больше, чем я мог позволить себе истратить, но в первый же вечер (вчера) я получил удовольствие на всю эту сумму, когда в сильный дождь вышел на улицу с Дж. и Филом. Голова моя осталась сухой, и я постоянно помнил, что на мне модная новая шляпа. И испытывал от этого большое удовольствие.

Уик-энд с Андре Броссе в Туаре[143]143
  Студент университета в Пуатье; Дж. Ф. ездил с ним на охоту в Ле-гийон. Броссе разделял любовь своего педагога к природе. Туар – маленький городок к северу от Пуатье, в нем жили некоторые ученики Дж. Ф.


[Закрыть]
. Андре – необычный молодой человек, крупный и сильный, довольно сдержанный, но дружелюбный, у него раблезианское чувство юмора, бывают эксцентрические выходки. Чем-то напоминает барсука. Производит впечатление тугодума, однако он не только отличный натуралист, но человек начитанный, хорошо знающий искусство, замечательный художник – словом, гораздо более умный и тонкий, чем кажется с первого взгляда.

Семья ведет происхождение от крестьян, мелких арендаторов – соли земли. Мать – крупная, величавая женщина с умными и добрыми глазами. Отец грубоватый, умный, с хитрецой. Все в семье рассудительные, даже маленькие девочки. Семья большая – девять или десять человек, все, как один, крупного сложения. Живут они в среднего размера доме, довольно обветшалом, внутри изрядный беспорядок и грязь.

Семья богатая; они весьма преуспели в жизни: бывшие владельцы мастерской – теперь они хозяева большой фабрики. Дом полон разрозненных, несочетающихся предметов – хорошо сохранившихся прялок, старой мебели, дорогих антикварных вещей, распятий (ведь семья большая!), этажерок, безделушек, – невероятное, экстравагантное соседство. Еще один сын, спелеолог, недавно нашел практически не поврежденный горшок, относящийся к периоду неолита. У него красивая, основательная и простая форма. Вещь словно создана для семьи Броссе. Горшок довольно изящен. Я взял его в руки, представил, что ему несколько тысяч лет, и подумал: ведь впервые я держу в своих руках такую древнюю вещь. Это меня по-настоящему растрогало.

Кормили нас замечательно, вкусно и обильно, и вина было вдоволь. Воскресный обед был особенно впечатляющим – много разнообразных блюд и несколько сортов вина. Я ел, ни в чем себя не ограничивая, и чувствовал себя превосходно, испытывая bien-être[144]144
  Блаженство (фр.).


[Закрыть]
. Мы говорили о политике, и во мне укрепилась порочная уверенность в том, что я произвожу хорошее впечатление и все вокруг дышит bonhomie[145]145
  Добродушием (фр.).


[Закрыть]
. Причина того, что причащаются вином, не одна. Жаль, что там дают лишь глоток.

В тот же день мы отправились в Эжантон, ближайшую деревушку, чтобы поставить капканы на черных хорьков. Остановились мы у дедушки и бабушки Андре. Эта очень старая чета (обоим около девяноста) живет в древнем, покосившемся домике. Старая дама очень мила, у нее живые, веселые, удивительно простодушные глаза на морщинистом, увядшем лице. Ее муж одного роста с ней, у него тоже добродушное, веселое выражение лица, оно усиливается неким подергиванием век, заметным у них обоих. У старика великолепные седые усы, кончики их топорщатся вверх. Словом, прелестная пожилая пара, настоящие Дарби и Джоан. Поставив капканы на хорьков, мы вернулись и пообедали в их обществе. Старики мало говорили, ели суп, их веки подрагивали, словно они нам подмигивали.

Каждый вечер мы с Андре допоздна говорили о литературе и искусстве, все лучше узнавали друг друга, а утром шли проверять капканы. Первый раз в них ничего не было. На второй день в капкан попала одичавшая кошка, которая съела приманку. Она не погибла, и мы ее выпустили. Крупная, жирная кошка. Андре притворился расстроенным, но я понимал: в глубине души он рад, что хоть кто-то угодил в наши ловушки.

В Пуатье мы возвращались по широким плоским равнинам Пуату, в отличном настроении. День был ветреный, по огромному ярко-синему небу плыли облака. Природа после ночного дождя словно умылась и раскрасилась в яркие и нежные цвета. Как будто Коро, Констебл и Сислей объединились, чтобы изобразить идеальный пейзаж. (Любопытно, что на картинах раннего Коро всегда безветренная погода, а у Констебла всегда дует легкий ветерок.) Голубые небеса Сислея. Мягкий свет Констебла. Ясность, четкость форм Коро. На равнине Пуату много небольших долин, речек, деревушек, старых мостов, мельниц, рядов голых тополей.

17 января

То, что меня сейчас отвлекает. Мне хочется рисовать больше, чем писать, ведь последнее для меня серьезное занятие. В живописи я никогда не претендовал на оригинальность, и рисование – всего лишь побочное занятие, временный отход от того, что должно быть магистралью моего развития. Единственное утешение: всякий возвращающийся после такого зигзага к основному занятию становится немного мудрее.

К тому же я понемногу влюбляюсь, и, как обычно, в южную красотку (Дж.). Она одна из немногих хорошеньких девушек здесь, у нее черные волосы, красиво очерченный рот – ярко-красный на бледном лице. Не решусь точно описать южный, греко-латинский цвет кожи, он матовый – светло-янтарный или алебастровый. Глаза большие, темно-карие, выразительные, белки ослепительно белые. Немного полновата, но лишь слегка. Не красавица, но больше чем просто хорошенькая. К тому же она интересный человек. Умна, ее ум схож с моим, мы всегда насмешничаем и поддразниваем друг друга, однако умеем вовремя остановиться. Единственная проблема, что у меня нет шарма jeune premier[146]146
  Первого любовника (фр.).


[Закрыть]
. И в физическом плане я не выдерживаю сравнения с самыми скромными из кинозвезд. В довершение всего она энтомолог и коллекционирует мотыльков. Что ж, возражений нет, если я стану главным из них или одним из самых главных. Но после… И еще: она живой человек, что делает ее чуть ли не исключением в Пуатье.

19 января

Разговор со священником-иезуитом. Со мной связались, желая узнать, смогу ли я вести английскую разговорную практику с их учениками. Нет, ответил я, регулярно не смогу, но от одной встречи не откажусь. Разговор состоялся в знаменитом колледже Св. Иосифа. Это здание с весьма невыразительным по размеру фасадом, за которым скрываются другие, более просторные корпуса. Очень по-иезуитски. Пройдя несколько унылых темных коридоров, мы поднялись по лестнице на этаж, где располагались комнаты духовных отцов. Длинный мрачный ряд закрытых дверей с высокими стенными шкафами между ними.

Сопровождавший меня студент-француз постучал в одну из дверей, и мы вошли в вытянутую сумрачную комнату, лишенную тепла и комфорта человеческого жилья. Пыльное, грязное, заброшенное помещение. Длинная полка, книги с темными корешками. Заваленный бумагами стол. Посреди комнаты печка, на полу перед ней следы золы. Всюду беспорядок. Атмосфера затхлости. В нише неубранная постель, на ней пижама в голубую полоску.

Святой отец протянул мне сигареты – французские или английские. Меня удивило, что он курит. В пепельнице гора окурков. Он докурил сигарету до конца – дальше обжегся бы, – зажав ее большим пальцем и ногтем, по-крестьянски.

Начались переговоры. Не успел я опомниться, как он уже уговорил меня заниматься раз в неделю и склонял к двум. Но я быстро пришел в себя, дал задний ход и даже стал торговаться по поводу одного часа. Каждую неделю у меня шесть часов на факультете, и я не хотел загружать свободный день дополнительными занятиями. Потом встал вопрос об оплате. Колледж бедный, сказал иезуит, и после долгих предисловий выяснилось, что за мои услуги он может предложить мне еженедельно один бесплатный ленч. Такие условия меня разочаровали, и, полагаю, это было заметно. Однако я согласился – правда, довольно снисходительно.

Святой отец – маленький тщедушный человечек в очках и поношенной сутане, нервный и легко все схватывающий. Его глаза под очками – единственно живое, что есть в этой комнате. Он вел жесткий торг, и мне не нравились его коварные ходы, игра на слабых сторонах моего характера, – прямая, открытая просьба прозвучала бы куда лучше. Тот факт, что вопрос о вознаграждении обсуждался в последнюю очередь, я расценил как дипломатический ход и хитрость иезуита.

Возвращаясь домой, я подумал, что, возможно, сам веду себя недостойно. Ведь учить ребят английскому языку означает способствовать пониманию между народами. Однако трудно согласиться с тем, что я всего лишь крохотная частица и должен выполнять некий микроскопический труд. Я чувствую, что в моих силах решать более глубокие социальные задачи. Меня не могут удовлетворить беседы на английском языке два часа в неделю с учащимися ничем не примечательного провинциального иезуитского колледжа. Я хочу оказывать влияние на тысячи людей – не на десятки. Преподавание – вещь, на которую можно опереться, откинуться, – диванная подушка. Посредственные мысли для заурядных людей. И все же, думаю, я соглашусь на два часа. Мне этого ужасно не хочется, но все неопределенное всегда заманчиво. Возможно, тут будет что-то творческое: все-таки колледж иезуитов.

Английский клуб. Длинная речь Мартина. Его слова о необходимости «притираться друг к другу» вызывают дружный double entendre[147]147
  Гомерический (фр.).


[Закрыть]
смех, потому что все знают, что он за человек. Chasseur de jupon[148]148
  Бабник (фр.).


[Закрыть]
. Всегда лапает студенток.

Развитие сюжета с иезуитами… Мартин возмутился, услышав, что я вступил с ними в переговоры. Обе системы никогда не пересекаются. У меня, естественно, есть оправдание. Так что все мои добрые намерения (это надо с грустью признать) пошли коту под хвост.

Нужно держаться в стороне от так называемой литературной жизни. Ее следует усердно избегать. Стоит стать критиком, начать постоянно читать и оценивать сочинения других, как это неизбежно нанесет непоправимый ущерб собственным творческим порывам. Их убьет наслаждение евнуха. (Не совсем точное слово, но другое не приходит в голову. Ужасно, когда такое случается. Недозволенное? Искусственное? Что-то вроде этого.) Все равно что каждую ночь спать с любимой женщиной и не прикасаться к ней. И однажды, придвинувшись поближе, вдруг захотеть ее и тут понять, что уже импотент. Новый подход – извне – невозможен.

25 января

Я болен. А меня ждут танцы до утра. Bal des Lettres[149]149
  Бал филологов (фр.).


[Закрыть]
. Непонятно, что за болезнь на меня напала. Может быть, любовь, а может, голод, или воздействие большого числа лекарств, или грипп, или недосып, или дизентерия. Что бы это ни было, состояние отвратительное.

Bal des Lettres – шумное студенческое мероприятие под музыку хорошего латиноамериканского оркестра. Приняв кучу лекарств и запив их тремя рюмками коньяка, я надел свой лучший синий костюм и отправился на бал. В сопровождении Джинетты, Пат и Фила. Весь вечер я ворчал, не желая идти на бал, но, очутившись там, веселился не меньше остальных. Почти все время танцевал с Джинеттой, у нас с ней сложился своеобразный сексуальный танец – медленный, на близком расстоянии друг от друга, этому стилю мы оставались верны, даже когда менялся ритм. Его дальнейшему развитию мешали мои ученики, присутствующие в зале, они буравили меня глазками-бусинками, стоило мне ненароком прижаться к Джинетте. Танцуя с ней, я был полностью счастлив: у нас обоих хорошее чувство ритма, и она не избегала телесного контакта.

С танцев мы ушли после трех ночи, ушли все четверо. Над городом повис холодный туман. Мы разделились, и я пошел провожать Дж., но, оказавшись у ее дома, предложил погулять еще. Мне очень хотелось ее поцеловать, но к этому времени я еще не набрался мужества. Она же перебирала мои пальцы с момента, когда мы покинули танцевальный зал. Мы ходили по пустым и темным улицам, все теснее льнули друг к другу, но до поцелуев дело все не доходило. Наконец на одной темной улице я прижал ее к себе и поцеловал. Все прошло хорошо. Сначала она сказала:

– Ну зачем?

Потом мы долго целовались. Она несколько раз спросила, спланировал ли я это заранее. А потом сказала:

– Bizarre. C’est bizarre[150]150
  Удивительно. Это просто удивительно(фр.).


[Закрыть]
.

Возвращаясь к ее дому, мы все время целовались и резвились на пустынных улицах. У нее выразительные глаза, красивый рот и чудесный нежный цвет лица. Очень привлекательное лицо. Она пощипывала мою руку.

Домой я вернулся в пять и теперь пишу дневник, на душе весело и радостно.

Я не безумно влюблен. У нее есть недостатки. Однако для Пуатье их очень мало.

28 января

Странно, но даже влюбленность не приносит полного удовлетворения. С каждым днем хочется большего. Сегодня Джинетта приходила ко мне до ужина, и после ужина тоже; я включил приемник, притушил свет, мы лежали на моей узкой кровати и целовались. Иногда она становится очень серьезной, как будто происходит что-то ужасное. У нее довольно широкое лицо – еще немного, и было бы уже некрасиво. Самые сладкие минуты – когда она перестает поддразнивать меня. У нас постоянно идет интеллектуальная схватка. Но бывают моменты, когда она делает передышку и расслабляется, и я чувствую, что психологически, так же как и физически, она уступает мне. На людях мы скрываем наши отношения, общаемся холодно, изъясняемся односложно и получаем огромное удовольствие от успеха нашего лицедейства. Глядя на нее, я отмечаю недостатки ее внешности. В профиль часто необыкновенно хороша. Анфас иногда чуть ли не безобразна. И все же, даже когда я пресыщен поцелуями и объятиями, в наших отношениях присутствует нечто, чего я не могу постичь. Что-то вроде души, больше, чем просто плоть. Нежное постижение, связь. В ее интеллекте я не нахожу изъянов. Она умна, сообразительна, «первый сорт». Галльский ум. Мозги у нас работают в одном направлении. Так что между нами устойчивая связь, которая остается даже при физических несоответствиях. Больше понимания, чем любви. Мне кажется, при настоящей любви интеллектуальная критика невозможна.

В моей жизни появилось что-то вроде подводного течения. У меня пропал аппетит. Я не могу ни писать, ни читать. Интенсивность существования всегда убивает во мне всякую надежду на творчество. Мне нужно затишье после бури – как сегодня. Мы вместе пообедали и выпили кофе в «Кафе де ла Пэ». Потом просто гуляли по улицам и чувствовали себя счастливыми, хотя этот воскресный день холодный и пасмурный. И расстались, ощущая сладкое недовольство добровольным воздержанием.

С Дж. После обеда вместе с остальными пошли в «Кафе де ла Пэ». Нас было человек десять – три американца, канадец, две кошмарные английские девицы, один или два француза. Бессвязный разговор, тягостная атмосфера. Я умирал от скуки. Сидевшая напротив молодая англичанка привела меня в содрогание. Она пухлая, робкая и заурядная. У нее не укладывается в голове, что я могу быть таким чудовищем, каким себя изображаю. Если я говорю ей, что безучастен к общественным проблемам и безответствен как преподаватель, она только смущенно улыбается и ничему этому не верит. Она, конечно, права, что не верит, однако – при своей чудовищной консервативности – должна бы знать элементарные правила ведения беседы. Ужасно, насколько приехавшим сюда английским девушкам недостает тонкости – частично это из-за проклятой традиции соревнований и «честной игры». Приятная беседа подразумевает озорные шутки, тонкие оттенки лицемерия, тайны, коварства, щекотливые подробности. Постоянные поддразнивания и уколы. Так пикируемся мы с Джинеттой и редко когда бываем серьезными. Она говорит: «Je ne fait jamais des compliment en publique»[151]151
  Я никогда не говорю комплименты при всех (фр.).


[Закрыть]
. В этом секрет успеха. Но бедная застенчивая англичанка методично и неуклюже вела разговор на банальные темы, используя при этом заезженные клише.

Джинетту, похоже, это настолько утомило, что она внезапно поднялась и ушла. Немного поколебавшись, я последовал за ней. Она сказала, что ей захотелось на свежий воздух. Держалась холодно и нервно.

Мы бродили по улицам Пуатье. Джинетта позволила взять ее за руку; постепенно мы оттаяли, стали смеяться и целоваться на ходу. Так цветок после заморозка раскрывается навстречу солнцу и теплу. Покинув пределы Пуатье, мы взобрались на холм и оказались на дороге, ведущей в Сен-Бенуа. Отсюда смотрели на Пуатье, на залитый огнями склон. Вот мы и на природе – все вокруг голо и пустынно, впереди меж безлистных деревьев бежит вдаль дорога. Мы продолжали резвиться и целоваться. Было очень холодно, дул резкий ветер, все вокруг затянуло отвратительной влажной дымкой. Но, несмотря на это, мы были до смешного счастливы – как дети. Джинетта рассказала о своем прошлом романе, я ей – о своем. Рассказал о Кайе и еще об одном – вымышленном – любовном приключении. В Пуатье мы возвращались поздним вечером в какой-то сладостной расслабленности, хотя нас окружали сырость и темнота. Невозможно описать это состояние. Просто чудо. Пусть и старейшее из чудес, но ни у кого из сидевших с нами в кафе не могло произойти ничего подобного по необычности и глубине. Об этом я написал стихотворение, но потерпел неудачу.

Однако в процессе его написания родился потрясающий сюжет для повести.

30 января

Закончив работу, мы вернулись в мою комнату и там лежали, заключив друг друга в объятия. Я одновременно испытывал два чувства, одно – что первая пылкая нежность и трепет обладания проходят. Джинетта часто повторяет: «Nous nous embrassons trop»[152]152
  Мы слишком много целуемся (фр.).


[Закрыть]
, – и она права. Пресыщение рождает отвращение. Зато другое чувство все компенсирует – это нарастающая теплота отношений, близость, дружеское общение, легкое добрачное предвкушение семейного уюта.

Сначала побеждало чувство отвращения. Даже не столько отвращения, сколько потеря интереса или первые ее признаки. Но потом, позже, когда мы как-то шли вместе в студенческий ресторан, я вдруг увидел ее в новом свете. Джинетта спросила меня, о чем я думаю, но я не смог ей этого объяснить, сказав только, что мое представление о ней меняется: кажется, что я завладел ею, но это не она, а только тень моего любовного желания. Однако я сознавал, что тело, отбрасывающее эту тень, находится рядом. И всегда будет рядом, мне же суждено всегда ловить только тень. Двое людей, как бы близки они ни были, знают лишь тени друг друга.

Я задавал себе вопрос, не жениться ли мне. Наше чувство не «grand amour»[153]153
  Большая любовь (фр.).


[Закрыть]
. Сейчас это не более чем сильное увлечение. Но оно восхитительно взаимно, хотя меня страшит момент, когда я могу узнать, что меня любят: ведь я ее преподаватель и подданный страны, чей язык она изучает. Интересно, возможно ли любить другого человека так целомудренно, что внешность перестает иметь значение. Сомневаюсь. У любви должны быть корни. Я думаю о Джинетте, как если бы она сама думала о себе, – о ее некрасивости, недостатках, отдаленности от смутных идеалов, которые я ношу в себе. Вот в чем проблема – преодолеть, заполнить разрыв между идеалами и действительностью. Мои планы не так уж фантастичны (или мне так кажется). Возможно, литературный талант дарует мне блестящее будущее, в котором у меня будет такая же известная, красивая и умная жена. Не Джинетта. А может быть, следует брать то, что предлагает тебе жизнь? В какой-то момент оказываешься в месте, где нужно смириться с необходимостью вернуться назад. Вроде недосягаемого Эвереста. Так как часть пути к идеалам пройдена, надо спуститься как можно достойнее. И тут может подойти Дж. В литературе великими скалолазами были Малларме и Флобер – в своих высочайших устремлениях они похожи на Ирвина и Мэллори. Как быстро устаревают такие сравнения. Через сто лет на имена Ирвин и Мэллори придется давать сноску[154]154
  Запись сделана за два года до того, как шерп Тенцинг и Эдмунд Хиллари покорили Эверест. Самая известная до этого экспедиция состоялась в 1924 г.; тогда Джордж Мэллори и Сэнди Ирвин покинули последний лагерь и отправились на штурм вершины, но погибли.


[Закрыть]
.

31 января

Первое напряжение в отношениях. (Эти вещи я изучаю с клинической точки зрения. Думаю, так буду поступать с каждой женщиной.) Как правило, Джинетта ест за другим столом и уходит раньше меня. Я подумал, что она, не дожидаясь, пока я закончу, пошла домой. Однако она направилась в «Кафе де ла Пэ». Я же пригласил туда на кофе другую девушку. Умненькую, из хорошей семьи, с необычными чертами круглого лица и великолепными густыми черными бровями. Мы сознательно сели за столик рядом с Дж., но она оставалась жутко мрачной и угрюмой – такой может быть только южанка. Я говорил с Мойрой (так зовут девушку с густыми бровями) по-английски, но Дж. не принимала участия в разговоре, и я ушел из кафе, не дожидаясь ее. Думаю, она расстроена больше меня.

Знакомство (через посредство Доминика и Андре) с безумным Маркизом – маркизом д’Абади. Это зрелый мужчина, лет шестидесяти, с тяжелым, полным высокомерия лицом – такое лицо требует парика, но здесь его заменила пышная грива седых волос. Этого богача, носящего известную аристократическую фамилию, хорошо здесь знают. В его жизни три интереса: коллекционирование птиц, особенно их помета, непристойных анекдотов и рекламных объявлений. Любопытное сочетание мальчишеских выходок и жестов в grande maniure[155]155
  Царственной манере (фр.).


[Закрыть]
. Он то и дело упоминает в дневнике о своей коллекции летучих мышей – так мальчишка хвастается о найденных им птичьих яйцах. Маркиз хорошо одевается – он богатый человек. У него полные, чувственные губы, выражение лица порочное и нездоровое. Мы познакомились в «Кафе де ла Пэ», и он стал громко рассказывать нам непристойные анекдоты, им не было конца, и рассказывал он с автоматической горячностью экстраверта, смакующего скабрезности. Среди них были и анекдоты, направленные против англичан, ему хотелось подколоть меня. Один хуже другого. Вот например: «Англичанин решил искупаться. Разделся догола и вошел в воду. Тут пришли хорошенькие девушки и сели поблизости от одежды. Англичанин оказался в затруднительном положении, не зная, что прикрыть – зад или перед. В конце концов он нашел выход из положения. Поймал большую медузу, налепил ее на чресла и прошествовал мимо девушек. Одна из них повернулась к подруге со словами:

– Посмотри на этого мужчину! Какая очаровательная сексуальная фантазия!»

Этот анекдот еще из наименее отвратительных. Маркиз приехал в Пуатье, потому что тут живет его любовница. Свою нынешнюю сожительницу он описал как «delicieuse, eile est si charmante ä ma femme et mes enfants»[156]156
  Прелестную женщину, она так мила с моей женой и детьми (фр.)


[Закрыть]
. Он пригласил нас приехать в четверг в его замок.

Первая размолвка набирает силу. Я ждал Джинетту после обеда. Мы пошли по освещенной стороне, что было символично. Молчали и ощущали некоторую неловкость. Думаю, она играла роль, хотя, возможно, действительно считала себя оскорбленной. К обеду я спустился в отличном настроении, теперь же пришел мой черед страдать. Я всячески старался ее задобрить, но меня ждал провал. Я держался неестественно, был подавлен и сердит. Сказал, что сожалею об инциденте в кафе. Она ответила, что не видит повода для сожалений: я могу встречаться с кем хочу. Типичное проявление недовольства. Она смотрела на меня с видимым отвращением и что-то напевала под нос, как делают люди, когда хотят показать, что им все безразлично. Я терпеливо, слишком терпеливо старался смягчить ее. Даже прибегал к психологическому давлению. Но она была как кремень. Мне казалось, что она наполовину играет, наполовину серьезна. Меня по-настоящему заинтриговало такое удивительное извращение наших отношений. Так бывает, когда два предмета невозможно приладить друг к другу, их соединяют, потом разъединяют, опять соединяют, прикладывая все большую силу. Это может привести к поломке.

Но в случае настоящей любви и т. д. Единственное утешение, что, думаю, она страдает не меньше меня, а может быть, и больше: ведь во мне сидит некая все регистрирующая машина, готовая принять любую боль ради обретения опыта и разнообразия информации. Мне приятно представлять, как Джинетта плачет, уткнувшись в подушку. В такой ситуации уместно проявить немного садизма. Смесь мазохизма и садизма – намеренное отчуждение, ожидание примирения.

Мы холодно пожали друг другу руки, она сказала:

– Тогда до понедельника.

Не будем видеться пять дней. Я уезжаю завтра, а она в пятницу едет домой. Зловещий знак. Мне кажется, она рада этой отсрочке. Ее пугает развитие наших отношений.

Даже сейчас, когда я пишу, мне все еще больно. Но в этом несчастье есть и своя сладость.

Я слишком много пишу. Как будто сам себя наказал.

1 февраля

За ленчем я видел Дж., но мы не разговаривали. Вид у нее был такой мрачный и несчастный, что я с облегчением ушел из столовой раньше, вместе с Домиником и Андре. Наши взгляды один раз встретились. Она отчаянно изображала равнодушие. Мы оба не улыбались. «Отчаянно» – вот точное слово.

Ушел я раньше, потому что меня, Доминика и Андре маркиз д'Абади пригласил в свой замок. Это в Шеркора, вблизи Маньяк-Лаваль, в восьмидесяти – девяноста километрах от Пуатье. В приподнятом настроении мы пустились в путь. На автомобиле Д., довоенном раздолбанном «опеле». На передней шине была большая дыра. Однако спустило – примерно через двадцать пять километров – не ее, а заднюю. Вокруг на много миль ни одного населенного пункта, и нам пришлось заменять колесо еще более ветхим roue de secours[157]157
  Запасным колесом (фр.).


[Закрыть]
. Кое-как мы добрались до ближайшей ремонтной мастерской в Ломмезе, где механик-немец устранил неполадки. В два часа – время, на которое маркиз назначил нам встречу в замке, – механик еще работал. Наконец мы отъехали. En route[158]158
  В пути (фр.).


[Закрыть]
что-то ударило прямо в ветровое стекло. Д. сказал, что это скорее всего кусок стекла, валявшийся на дороге. Мы продолжали весело ехать дальше. Добравшись до замка, выяснили, что одна фара разбита. Я не мог удержаться от смеха и должен был на месте выдумать причину такого безудержного веселья. Возвращаясь домой, мы обнаружили, что не работает задний фонарь, и заехали в ту же мастерскую в Ломмезе. Механик лез из кожи вон, чтобы поправить дело, но все, что ему удалось, – это разбить гаечным ключом стекло. Jour néfaste[159]159
  Роковой день! (фр.)


[Закрыть]
!

И все же поездка в этот холодный, но солнечный, бодрящий осенний день по восхитительной сельской местности была чудесной. Красновато-коричневые деревья, небо сислеевской синевы, розовато-голубые равнины и леса вдали. Преобладал августовский тон – золотой. Живописные старые деревушки, плоские, méridionel[160]160
  Южные (фр.).


[Закрыть]
крыши домов. Неподалеку от Шеркора несколько очаровательных лесистых долин – несмотря на голые деревья, в них были свежесть и синева. Маркиз приветствовал нас. Его замок – небольшой загородный дом, довольно невзрачный снаружи, но вполне пристойный внутри. Нам показали коллекции. Тысячи птиц, яиц, окаменелостей, рептилий. Их созерцание мне быстро наскучило. Единственным живым существом здесь была симпатичная маленькая пестрая сучка кокер-спаниеля. Никто не убедит меня, что коллекционирование (исключение – когда этим занимаются прирожденные ученые) не является признаком низшего, мертвого интеллекта. Глядя на собранные хозяином гравюры и картины, я видел, что он не обладает хорошим вкусом. Человек с хорошим вкусом (пусть это покажется парадоксом) не может собирать то, что было живым. Маркиз также познакомил нас со своей коллекцией непристойных историй. Их у него шестьсот или семьсот, все тщательно пронумерованы и снабжены перекрестными ссылками. Показал и порнографические «Mémoires d’une petite comtesse»[161]161
  «Мемуары маленькой графини» (фр.).


[Закрыть]
, их он сейчас пишет.

Он также продемонстрировал нам экземпляры нескольких своих работ. Брошюры по орнитологии, сборники местных преданий и т. д. Au fond[162]162
  В сущности (фр.).


[Закрыть]
он провинциал, незначительный представитель местной научной литературы.

Чай мы пили в обществе маркизы. Обоим супругам чужды условности – в этом они чем-то близки английским сельским жителям. Чай подавали в элегантной гостиной, но потом маркиза, заметив, что мы голодны, позвонила и приказала принести хлеб и банку консервированной свинины, которую мы тут же умяли. Похоже, я ей понравился: уже через четверть часа она пригласила меня приехать к ним на Пасху, несколько дней погостить и поговорить на английском языке с ее дочерьми. Д. уверяет, что они очень красивы. Получив приглашение, я выразил недоумение, удивление и благодарность. Думаю, это просто каприз. On verra[163]163
  Будет видно (фр.).


[Закрыть]
. Маркиз открыто говорил при жене о любовнице, называя ее une petite amie[164]164
  Маленьким дружком (фр.).


[Закрыть]
, потом отвел Андре в сторону, чтобы через него назначить ей свидание в субботу. И даже вручил письмо. Кажется, ему нравится, что его роман многим известен.

Дома. Не могу сказать, что не думаю о Дж. Но мысли уже не столь болезненны. Напряжение спадает. За ленчем она подошла ко мне и спросила, как прошел вчерашний день. Мною овладело восхитительное чувство победителя, хотя я не потребовал контрибуции. Я хотел держаться с ней холодно, но это было невозможно. Мы пошли пить кофе, и наши глаза говорили, что мы прощаем друг друга. Потом отправились в музей. Кроме нас, там никого не было, мы нашли укромный уголок и стали целоваться. Это была спальня, демонстрирующая крестьянскую мебель. Мы бродили по комнатам, держась за руки и непрерывно целуясь. Восхитительное для обоих чувство bien-être[165]165
  Блаженства (фр.).


[Закрыть]
. Облегчение. Потом она уехала на поезде домой, а у меня на душе по-прежнему было светло. Весь день рисовал. Получилось довольно плохо, я порву этот рисунок, хоть он и большой и я рисовал его четыре часа. Вечером нарисовал маленький, гораздо лучше, а работа заняла всего час.

4 февраля

Дж. вернулась. Она пришла ко мне перед обедом. Мы оба были уставшие и предавались ласкам в каком-то восхитительном, почти бессознательном состоянии. Я целовал ее руки и плечи.

Она быстро обрывает меня, когда я готов преступить границы дозволенного, но делает это с явной неохотой. Я чувствую, что мы уже исчерпали тот запас поцелуев, который сладок без настоящей близости, и не могу не критиковать ее в душе. Иногда я остро ощущаю ее провинциальность. Однако, расставшись с ней после обеда – у обоих были неотложные дела, – я почувствовал боль при мысли, что не могу провести вечер в ее обществе. Подчас мне трудно с ней говорить. Особенно на людях. Дневной свет разрушает иллюзии. Повторяя ее слова, нам не хватает общей бессонницы. В наших отношениях нет фундамента. Даже сейчас мы прослеживаем каждый этап в развитии нашей любви, словно она из древней истории.

Всегда испытываю затруднение, когда даю названия своим произведениям, – может быть, было бы во многих отношениях честнее просто нумеровать их, как музыкальные сочинения. Думаю, так и стану делать. Указывать годы, числа. 1950 А, В, С. В поэзии названия более оправданны. Они – неотъемлемая часть самого сочинения. Иногда.

Безрассудство. После обеда пошел дождь. Я был с Джинеттой. Расставаться не хотелось, и я предложил пойти погулять. Под проливным дождем. Уже тогда я был на грани бронхита. К концу прогулки у меня разыгрался сильный кашель и заболела грудь. Мой поступок был нелепым, но я был счастлив. Иметь бы достаточно денег… Не знаю. Тогда, возможно… Сколько проблем сразу разрешилось бы! Когда мы вдвоем шли по мокрым улицам, я испытывал глубокую связь с ней, чувствовал ее частью себя. Однако она говорит, что никогда не знает, искренен ли я. Тут моя вина. Я и сам подчас себя не знаю. Теперь я точно заболею. Джинетта предложила мне решить забавную задачу:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю